Стоун Джин. Грехи юности

   — Значит, ты поступила в колледж после… — Джесс помялась, — после Ларчвуда?
   Пи Джей кивнула и вернулась на диван.
   — В Чикагский художественный институт.
   — Ты просто молодец, — заметила Джесс, обведя восхищенным взглядом комнату.
   Пи Джей сделала еще глоток.
   — Что привело тебя сюда, Джесс? — спросила она опять.
   Джесс закрыла глаза. Только сейчас Пи Джей обратила внимание, что она так же изысканно одета и по-прежнему носит массивное золотое кольцо с бриллиантами и изумрудом. Если бы не едва уловимый налет взрослости, Джесс была бы все та же пятнадцатилетняя девочка из 1968 года, такая же наивная, потерянная и печальная. «Странно, — подумала Пи Джей, — когда вспоминаешь о каком-то человеке, почему-то всегда представляешь его в том отрезке времени, в котором хорошо его знал».
   — Я виделась со Сьюзен, — прервала ее размышления Джесс.
   — Со Сьюзен?
   Перед Пи Джей тотчас же возник образ высокой, суровой на вид девушки, которая постоянно ходила, уткнувшись носом в книжку, и которая своими грубоватыми манерами отпугивала от себя окружающих.
   — О Боже… — прошептала она. — И как у нее дела?
   — Похоже, отлично. Преподает в колледже. Разведена.
   Воспитывает сына.
   Пи Джей провела пальцем по краю бокала.
   — Тогда, в Ларчвуде, у нее ведь тоже родился сын? — тихонько спросила она.
   Джесс кивнула.
   Пи Джей откинулась на спинку дивана.
   — Моему сыну в этом году уже двадцать пять.
   — И моей дочке тоже, — подхватила Джесс, но Пи Джей ее не слушала.
   Она думала о своем сыне, от которого отказалась. Много лет потребовалось, чтобы вытравить воспоминания о нем из своей памяти. Однако временами она мысленно возвращалась к нему. И почему-то всегда, вспоминая сына, она вспоминала своего отца. Чтобы выжить, чтобы быть сильной, ей не следовало бы этого делать.
   — Я хочу, чтобы мы встретились, — сказала Джесс.
   Подняв голову, Пи Джей взглянула ей в глаза.
   — Со Сьюзен? Бог мой, Джесс, стоит ли? Она и тогда общительностью не отличалась. — Она улыбнулась. — В то время мы твердо знали, что когда все будет позади, мы больше никогда не увидимся.
   Джесс поставила на столик свой бокал и повертела кольцо.
   — Со Сьюзен, с тобой, со мной, — пропустив мимо ушей ее слова, заметила она. — И с Джинни. Если она, конечно, приедет.
   — С Джинни?
   — И с нашими детьми.
   — Что? — поразилась Пи Джей.
   — В субботу, шестнадцатого октября, в Ларчвуд-Холле.
   Пи Джей нервно рассмеялась.
   — Ты шутишь, Джесс? — Однако, взглянув Джесс в лицо, поняла, что та говорит совершенно серьезно. — Зачем все это? — Голос ее прозвучал громче, чем ей хотелось бы.
   — По-моему, пришло время, — последовал спокойный ответ.
   В комнате воцарилась напряженная тишина. Пи Джей взглянула на репродукцию Моне: размытые краски, неясные образы, нечеткие, как память.
   — Это не мой сын, — услышала она собственный голос. — Я отдала его чужой женщине и примирилась с этим много лет назад.
   Джесс не отрываясь смотрела ей в глаза, словно хотела пронзить ее взглядом.
   — Разве, Пи Джей?
   Пи Джей вспомнила о бессонных ночах, проведенных в одиночестве. Она любила свою работу, получала от нее полное удовлетворение. Но когда оставалась наедине со своими мыслями, когда комната погружалась в темноту и сон ускользал от нее, Пи Джей чувствовала устрашающую пустоту. И тогда она начинала думать о смысле жизни, о сыне. Она осознавала, что не просто отказалась от ребенка, а пожертвовала своим незаслуженным счастьем.
   — Нет, — честно призналась она. — Нет. В глубине души я не смирилась.
   — Такты приедешь? — голосом, полным участия, спросила Джесс. — Может быть, увидишься со своим сыном.
   Внезапно Пи Джей вспомнила о предстоящем понедельнике, и тень легла на ее лицо.
   — Это не так просто, — с трудом проговорила она. — В моей жизни сейчас возникли некоторые осложнения.
   — Какие могут быть осложнения? Ты не замужем, детей у тебя нет.
   — Это верно…
   — Не из-за матери же! Она ведь живет в двухстах милях отсюда. И никогда не узнает.
   «Вот уж о ком и мысли не было», — усмехнулась Пи Джей.
   — Нет, — согласилась она. — Не из-за матери.
   — Тогда почему? Что может тебе помешать?
   Теперь бы рассказать Джесс о предстоящей биопсии, о том, что меньше чем через семьдесят два часа ей, возможно, отнимут грудь. Самое время сказать об этом вслух Джесс.
   Именно ей можно выложить все без утайки. Много лет назад они были дружны, ей она всегда доверяла. Вот и сейчас бы сказать…
   — Неужели тебе не хочется его увидеть? — спросила Джесс.
   Пи Джей поняла — момент упущен. Джесс не знала ее, вернее, знала лишь с одной стороны. Для нее она была по-прежнему двадцатилетней молодой женщиной, родившей ребенка без мужа, а не преуспевающим дизайнером, без пяти минут директором агентства, перед которой маячит грустная перспектива закончить свою жизнь в одиночестве.
   Но если она увидится со своим сыном, она уже не будет одна.
   Сын… Частичка ее самой… Плоть от плоти…
   А может, и вправду пришло время заполнить пустоту, с которой она примирилась много лет назад? Сыну уже почти двадцать пять. Совсем взрослый мужчина. Конечно, никто ее не заставляет быть ему настоящей матерью. Никто не просит любить его, если она сама того не желает, да и ему вовсе не обязательно любить ее.
   — Да, — услышала Пи Джей свой собственный голос. — Мне хочется его увидеть.
   Джесс встала.
   — Значит, в субботу, шестнадцатого октября, — повторила она. — Мы встречаемся в двенадцать, дети подъедут к часу, если захотят с нами увидеться.
   Пи Джей тоже встала. Ноги слегка дрожали, и ей пришлось опереться на подлокотник дивана. Отчего ей вдруг стало легко и весело? А как же иначе! Ведь теперь у нее появилась новая цель в жизни. К черту эту дурацкую биопсию!
   — Думаю, дети захотят с нами встретиться, — сказала она. — Все приедут.
   — Поживем — увидим, — ответила Джесс, направляясь к двери.
   Дверь захлопнулась. Пи Джей улыбнулась: ее ждет самое крупное событие в жизни — встреча с сыном. В понедельник она сделает биопсию, и все окажется в порядке — она в этом уверена. И тогда с легким сердцем можно будет послать докторов ко всем чертям.

Глава четвертая
Пятница, 17 сентября
ДЖИННИ

   Облокотившись о белый рояль, она сбросила серебристую туфельку на высоком каблуке и слегка согнула ногу в колене, вполне осознавая, что при этом движении ярко-розовое платье без бретелек еще сильнее подчеркивает ее соблазнительную фигуру. Но Джинни Стивенс-Роузен-Смит-Левескью-Эдвардс демонстрировала свои прелести вовсе не своей собеседнице — даме средних лет с платиновыми волосами, стоявшей рядом и успевшей замучить ее светской беседой, без которой немыслима ни одна вечеринка. Вовсе нет! Для этой цели Джинни подыскала объект получше — бармена с обширным задом, который стоял на другом конце просторной гостиной и пожирал ее глазами.
   Она смотрела на него, облизывая в то же время ободок бокала с мартини. Глаза их встретились.
   — А сколько у вас детей? — допытывалась дама.
   Джинни пришлось посмотреть на нее.
   — Двое, это дети мужа.
   «Сколько она еще будет мне докучать?»
   — Тогда вы понимаете, что я имею в виду.
   «Как же! — раздраженно подумала Джинни. — Я вообще ни слова не слышала из твоей болтовни».
   — А сколько им лет?
   — Брэду — тридцать, Джоди — двадцать восемь.
   — Неужели! — воскликнула почтенная дама, коснувшись рукой бриллиантового колье. — Да они почти ваши ровесники!
   — Вы мне льстите, — улыбнулась Джинни, про себя обругав собеседницу последними словами.
   — А чем они занимаются?
   Джинни вздохнула.
   — Брэд работает на телестудии, а Джоди — в реабилитационном центре.
   Это был стандартный ответ, которым они с Джейком пользовались всякий раз, когда речь заходила о детях. Насколько им было известно, Брэд в последний раз появлялся на телестудии в семнадцать лет. Они понятия не имели, откуда у него берутся деньги, но передвигался он только на спортивных машинах последних моделей и ни в чем себе не отказывал. А Джоди и в самом деле работала в реабилитационном центре: мыла полы и скребла унитазы вместе с другими бывшими малолетними алкоголиками, приговоренными судом к принудительным работам. Можно сказать, пыталась встать на путь праведный, уже в четвертый раз.
   Внезапно Джинни почувствовала, как кто-то взял ее под локоток. Муж. Рядом с ним стоял огромный детина с зачесанными на лоб редкими седыми волосиками — тщетная попытка убедить окружающих в том, что он и не думает лысеть.
   — Дорогая, позволь представить тебе мистера Джоргенсона, — сказал Джейк.
   Джини выпрямилась и надела туфлю. Несмотря на то что Джейк был в Голливуде продюсером и привык бывать на людях, он избегал шумных сборищ, подобных сегодняшнему. Она это знала. Единственной причиной, по которой они сегодня оказались здесь, был этот Джоргенсон.
   Поэтому придется быть с ним поласковее ради Джейка. Он неплохой парень и нормальный муж. Во всяком случае, до сегодняшнего дня был таким.
   — Добрый вечер, — ангельским голоском пропела Джинни, протягивая руку.
   Краешком глаза она заметила, что недавняя собеседница с платиновыми волосами незаметно скрылась в толпе — в Лос-Анджелесе на вечеринках подобного рода прощаться не принято.
   Он схватил ее руку своей огромной лапищей. «Интересно, — подумала она, — какой он мужчина».
   — Счастлив познакомиться с вами, миссис Эдварде, — пробасил он.
   — Я тоже, — подхватила Джинни. — Джейк столько мне о вас рассказывал!
   Наконец-то он выпустил ее руку и обнял Джейка за плечи.
   — Молодец, мой мальчик. Благодаря его фильму виноградники Джоргенсона прогремят на весь мир! — сказал он, обращаясь к Джинни.
   Так обозвать Джейка! Нашел мальчика! Да ему в будущем году будет шестьдесят!
   — У вас изумительное вино, мистер Джоргенсон.
   — Зовите меня просто Эрик, — сказал он, улыбнувшись.
   — Эрик, — поправилась Джинни и, улыбнувшись в ответ, перехватила свой бокал так, чтобы не было видно в нем джина. — Особенно «Цинфандел», мое любимое.
   Она глянула на Джейка, желая удостовериться, что не сказала чепухи. Он улыбнулся — значит, все в порядке, решила Джинни.
   — А где вы собираетесь снимать документальный фильм? — спросила она, возвращаясь к теме, особенно волновавшей Джейка.
   — В Европе, — похвастался Джоргенсон. — Начнем с Франции.
   Джинни дала понять, что восхищена столь мудрым решением.
   — Снимать калифорнийское вино во Франции? Оригинально.
   Она вновь поглядела на бармена. Тот поднял голову, глаза их встретились. Джинни выпятила нижнюю губу и, выгнув спину, перевела взгляд на Джоргенсона. Тот откровенно разглядывал ее грудь. «Слава Богу, кондиционеры работают», — подумала она. Когда в комнате холодно, ее соски торчат обычно просто вызывающе.
   — У тебя очаровательная жена, — бросил Джоргенсон Джейку, убирая руку с его плеча и взгляд с ее груди. — Она поедет в Напу?
   — Боюсь, что нет, Эрик, — ответил Джейк.
   — Но в это время года там чудесно, — разочарованно протянул он и повернулся к Джинни:
   — Может, передумаете?
   Джинни отхлебнула глоток мартини. Хотелось крикнуть:
   «Да пошел ты к черту! Меня уже тошнит и от тебя, и от всей этой светской болтовни!», но вслух она сказала:
   — Очень жаль, но я не могу бросить свою благотворительную деятельность.
   — А какой именно благотворительностью вы занимаетесь? — удивленно спросил он, приподняв широкие брови.
   Джинни перехватила взгляд Джейка. Казалось, он говорил: «Не перегибай!»
   — Детьми, — поспешно проговорила она. — В основном детьми.
   — Должно быть, вы получаете от этой деятельности истинное удовлетворение, — заметил Джоргенсон.
   — Эрик, — поспешно вмешался Джейк. — Вон стоит Раймонд Флинт, наш будущий редактор. Пойдем, я хочу вас познакомить. — Он повернулся к Джинни. — Надеюсь, ты извинишь нас, дорогая?
   И Джейк взял Джоргенсона под руку.
   — Было приятно познакомиться, — проговорила она и добавила:
   — Эрик.
   — Если передумаете, буду счастлив показать вам свои виноградники.
   Мужчины удалились.
   Некоторое время Джинни смотрела им вслед, потом снова взглянула на бармена. Он что-то смешивал в шейкере для коротышки в дурацком парике. Небрежной походкой Джинни направилась к столику с закусками.
   Похоже, устроители вечера решили сэкономить на официантах, решила она. Должно быть, в Лос-Анджелесе они совсем недавно, сделала вывод Джинни, осматривая критически столик. И тут же подумала, что придется торчать здесь не меньше часа, прежде чем Джейк предложит ей ехать домой.
   Повесив свою изящную сумочку с серебряным ремешком на плечо, она взяла клубнику, обмакнула ее во взбитый йогурт и стала пробираться сквозь толпу к бару. Стоя за спиной человечка в парике, Дженни смотрела на бармена до тех пор, пока глаза их не встретились.
   Не отрывая от нее взгляда, он протянул коротышке два бокала. Джинни поднесла клубнику к губам и начала медленно слизывать белый крем — сначала вокруг, потом вдоль ягоды. Бармен улыбнулся.
   — Чем могу служить? — спросил он.
   Джинни молча взяла своими полными губами кончик ягоды и принялась всасывать ее нежную мякоть, не спуская глаз с лица бармена, хотя ей больше всего хотелось взглянуть вниз, на его брюки, проверить, насколько он возбужден. Потом она вынула ягоду изо рта, облизала губы и медленно высунула кончик языка, тряхнула темноволосой головой. И все это без улыбки, с серьезным видом.
   После подобных забав ей почему-то всегда хотелось в туалет. Поэтому она отправилась на поиски ванной комнаты.
   Ванную комнату она нашла быстро — просторная, отделанная красным, желтым и оранжевым. Вполне в современном духе. Джинни закрыла за собой дверь и бессильно прислонилась к стене. На лбу выступили капельки пота.
   Провела рукой по телу — от крутых бедер до высокой груди — и горделиво улыбнулась. Затем, запрокинув голову, расхохоталась.
   Дверь бесшумно открылась. Вошел бармен, закрыл за собой дверь и собрался было запереть ее.
   — Не нужно, — задыхаясь, проговорила Джинни. — И давай потише.
   Улыбнувшись, он убрал с замка руку и поддернул брюки. Джинни бросила взгляд на ширинку. Так и есть, возбужден до крайности. Он подошел к ней вплотную. Тряхнув головой, она снова выпятила нижнюю губу и медленно подняла юбку. Обхватив за талию, бармен легко поднял ее и усадил на туалетный столик. Джинни с готовностью раздвинула ноги.
   Он принялся расстегивать молнию на брюках, но она остановила его, и, приподняв подол своего шелкового платья, потянула его руку к своим бедрам. Он моментально понял, что от него требуется.
   Пальцы у него оказались большие, сильные и нежные.
   Джинни не сводила взгляда с его глаз. Он осторожно касался средоточия ее страсти. Она сдавленно застонала. Улыбнувшись, он быстро наклонился и коснулся языком того места, где только что находились его пальцы. Джинни едва не закричала от восторга. Она исступленно задвигалась в медленном ритме. Еще, еще… Дыхание прерывалось, во рту пересохло. Он становился все более требовательным, все более решительным. По ее телу прокатилась волна блаженства.
   Внутри словно что-то взорвалось…
   — О Господи! — послышался вопль бармена.
   Джинни глянула вниз. Она описала ему лицо.
   Зажимая рот рукой, она принялась хохотать. Вид у него был потешный: на лице недоумение, а по подбородку стекает желтая жидкость.
   — Ах ты, дрянь! — закричал он, отталкивая Джинни.
   Тщетно пытаясь сдержать смех, она сползла со столика.
   — Извини.
   Нажав на красную ручку крана, бармен принялся мыть лицо, одновременно ругая ее неприличными словами.
   Вытерев оранжевым полотенцем подбородок, он бросил его в раковину и поспешил к двери, выпустив на прощание последнюю очередь площадной брани.
   Не переставая смеяться, Джинни глянула на себя в зеркало. «Ну что ж, — подумала она. — Начало положено.
   Паршивенькое, правда, могло бы быть и получше».
   Внутри нарастала знакомая тошнота. Джинни закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь побороть это ощущение. «Черт бы его побрал, — подумала она. — Нужно просто забыть». Открыв глаза, подкрасила губы и попудрилась.
   Гордо вскинув голову, она перебросила через плечо ремешок своей изящной сумочки и вернулась в гостиную.
   Она прошлась по гостиной, избегая смотреть в сторону бара. Мужчины продолжали беседовать о чем-то в уголке.
   Джинни оглядела комнату оценивающим взглядом: ничто не ускользнуло от ее внимания — ни натянутые улыбки престарелых особ, тщетно пытавшихся вернуть себе молодость косметическими средствами, стоившими целое состояние, ни плотоядные взгляды подвыпивших старичков в сторону немногочисленных юных созданий, ни откровенные позы последних. «Вот на таких сборищах, — подумала Джинни, — которые нельзя проигнорировать и где важен не ты сам, а с кем из сильных мира сего знаком, и вершатся важнейшие дела». Ее мысли прервал громкий хохот, сопровождаемый пыхтением. Джинни обернулась. В укромном уголке сидела пара — молодая особа, поразительно похожая на новомодную актрису, и известный старый развратник. Потрепав девушку за подбородок, он провел пальцем по ее шее, потом спустился ниже — в глубокую ложбинку на груди. Ответом на этот бесцеремонный жест был новый взрыв смеха. Джинни наблюдала за разыгравшейся сценкой и в очередной раз сделала неутешительный вывод: жизнь — сплошной обман.
   Она подошла к столу, уставленному закусками, положила на тарелку краба и несколько ломтиков авокадо и направилась к раздвижным стеклянным дверям, попутно размышляя над тем, что никогда не видела, чтобы кто-то ел здесь нормальную еду, хотя живет она в Лос-Анджелесе давно.
   Она вышла на веранду и чуть не споткнулась о двух юных любовников-гомосексуалистов, исступленно целовавших друг друга. Это еще раз доказывало, что жизнь — дурацкая штука. Скинув туфли, с тарелкой в руке она спустилась по деревянной лестнице на пляж.
   На душе было неспокойно, однако Джинни понимала, что вряд ли когда-нибудь сможет обрести душевное равновесие. В январе ей исполнится сорок три года, но она до сих пор не может понять, для чего живет на свете. Опустившись на песок, она принялась жевать краба, устремив невидящий взгляд в безлунное море. Джейк оказался лучшим из ее мужей, а их было трое. С ним она прожила пять лет — дольше, чем со всеми остальными. Запросов у него было меньше, чем у других мужей, однако его заветной мечтой было подчинить ее себе целиком. Джинни предстояло решить, стоит ли так дорого платить за финансовую стабильность.
   Покончив с едой, она выбросила тарелку в море и уселась поудобнее, подтянув колени к груди. Песок тут же впился в ее тело, как осколки стекла. Приглушенно доносились отрывки пустого разговора.
   — Так и думал, что ты сюда сбежишь, — послышался из-за спины голос Джейка.
   Джинни подняла голову — его фигура, освещенная лившимся из окон ярким светом, четко вырисовывалась на фоне темнеющего неба.
   — Мне там противно было, — призналась она.
   Он опустился рядом с ней.
   — Я знаю, что ты ненавидишь эти вечеринки. Я прошу тебя присутствовать, когда это действительно необходимо.
   — Знаю.
   Он попытался обнять ее за голые плечи. Джинни отшатнулась.
   — Тебе не холодно? — удивился он.
   — Нет.
   Он убрал руку.
   — Джоргенсону ты понравилась.
   — Не знаю, зачем он тебе понадобился, — заметила Джинни. — У тебя ведь есть работа.
   Джейк покачал головой.
   — Дело не в самой работе, а в той выгоде, которую она может дать. Джоргенсон — широкая натура, у него связи по всему миру.
   — Но тебе уже почти шестьдесят, Джейк. Зачем тебе эти треклятые деньги? У тебя их до конца дней хватит.
   Джейк поморщился, словно его ударили.
   — Чтобы ты делала прически за сто долларов и покупала платья за полторы тысячи, в которых потом валяешься на песке. Их нужно намного больше, чем ты думаешь.
   Джинни посмотрела на свое платье. Джейк немного ошибся — платье стоило не полторы тысячи, а две триста.
   — И потом, чем я должен заниматься в твоем понятии? — продолжал Джейк. — Торчать с тобой целыми днями дома? Или болтаться по разным клубам?
   — Мы могли бы путешествовать, — сказала Джинни, глядя в сторону океана. — В Монте-Карло, Гонконг, Рио, да куда угодно! Лишь бы уехать из этой чертовой дыры!
   Жить, а не прозябать.
   Помолчав секунду, Джейк проговорил:
   — Смотреть на твои развлечения с очередным барменом?
   Джинни промолчала. Они никогда не разговаривали на эту тему, но она знала, что Джейк догадывается. Однако он ни разу не упрекнул ее. В свои шестьдесят ему уже было не до любовных утех: ни желания, ни возможности. Поэтому он смотрел на ее увлечения сквозь пальцы. Почему бы девочке не позабавиться, если это доставляет ей удовольствие?
   Удовольствие она и вправду получала, особенно вначале.
   Джинни вспомнила лицо бармена и улыбнулась — вот увидеть бы Джейку происшедшее несколько минут назад!
   — Кроме того, Джинни, — голос Джейка вернул ее к действительности, — дело не только в деньгах, но и в других благоприятных возможностях.
   — Это каких же? Посещать треклятые вечеринки?
   — Нет, находиться в гуще событий. — Немного помолчав, он добавил:
   — Так сказать, не выпасть из игры.
   — О Боже! — прошептала Джинни, запуская пальцы в песок. Потом встала, отряхнула платье. — Я хочу домой.
   Джейк тоже поднялся.
   — Подожди, Джинни.
   Она обернулась.
   — Почему ты не хочешь поехать со мной? Лучше провести несколько недель в Напе, чем болтаться без дела в Лос-Анджелесе.
   Джинни расхохоталась.
   — Не могу. Ты же знаешь, у меня благотворительная работа.
   Джейк искоса взглянул на нее.
   — Не выношу, когда ты врешь.
   — Да брось ты! Джоргенсон ничего не узнает, только подумает, какая у тебя идеальная жена.
   — Джинни…
   Круто повернувшись, Джинни зашагала к дому.
   — Я не поеду на этот чертов виноградник, и не надейся, — бросила она через плечо. — Скажи спасибо, что сюда пришла.
   Она спустилась по ступенькам, удивляясь своему поведению по отношению к Джейку. На самом деле ей хотелось только одного — поехать домой, выпить снотворного и лечь в постель.
   По дороге домой оба молчали. Но когда Джейк вырулил на круговую подъездную дорожку, ведущую к дому в каньоне» у обоих вырвался возглас негодования и возмущения.
   — Этого только не хватало! — вырвалось у Джейка.
   — О Господи! — воскликнула Джинни.
   Поводом для подобной реакции послужил красный «порше», стоявший у входной двери. Джейк поставил машину неподалеку, и они вышли. В молчании они подошли к двери. Джейк отпер дверь. Изнутри доносились громкие звуки рэпа. Они вошли в холл. Налево была гостиная. Посреди нее на подушке лежал Брэд. Он балдел под оглушительный грохот стереосистемы, барабаня пальцами по абиссинскому ковру.
   — Как ты попал сюда? — закричал Джейк, стараясь перекричать исступленно орущих певцов.
   Брэд обернулся и помахал ему рукой.
   — Привет, папуля! Как поживаешь?
   Даже с такого приличного расстояния было видно, что он изрядно выпил.
   — Оставь его, Джейк, — сказала Джинни. — Пошли спать.
   Не слушая ее, Джейк ворвался в комнату и выключил музыку.
   — Вставай и убирайся из моего дома! — бросил он сыну.
   Брэд повернулся на бок. На нем были поношенные тесные джинсы и белая рубашка, которая распахнулась на груди, открывая мускулистую грудь и плоский живот. Когда он поворачивался, послышался звук золотых цепей.
   «Какая фигура, — подумала Джинни. — И такому кретину досталась».
   — А нельзя ли поласковее со своим единственным сыном? — заметил он с укоризной.
   Джинни поняла — Джейк сейчас взорвется. Для этого ему было достаточно одного взгляда на Брэда.
   — Отдай ключи, — потребовал он.
   — Какие ключи?
   — Которыми ты открыл дверь. Давай!
   Брэд расхохотался.
   — Старик, никаких ключей у меня нет. Я и без них могу без проблем попасть в любое место.
   — А как тебе удалось проскочить через систему охранной сигнализации?
   — Ты забыл, что я прожил здесь двенадцать лет? Я знаю код.
   — Я его сменил.
   — Подумаешь, какая проблема, — сказал Брэд, пожав плечами. — Я перерезал провод. Можешь возбудить в отношении меня уголовное дело.
   Рассвирепев, Джейк схватил его за руку.
   — Ну-ка поднимайся и убирайся отсюда!
   Брэд в долгу не остался, тоже вцепился в отца.
   — Полегче, старик.
   Джинни, вздохнув, подскочила к ним и попыталась расцепить отца и сына, уже готовых подраться.
   — Джейк, пошли. Брэд, оставь его в покое!
   Оба взглянули на нее.
   — Очаровательное платьице, мамуля, — заметил Брэд. — Вот только где у него юбка?
   Джейк со всего размаху дал Брэду пощечину. Тот упал навзничь, выпустив его руку.
   — Что тебе нужно, Брэд? Зачем ты сюда явился? — крикнула Джинни, поставив руки на бедра. Щеки ее пылали.
   Повернувшись, Джейк подошел к камину и встал к нему спиной, гордо расправив плечи. Брэд сел и потрогал место удара.
   — Моя старуха вышвырнула меня, — тихо сказал он.
   Джейк громко фыркнул.
   — Мне нужно было где-то переночевать. — Он посмотрел в сторону отца. — Вот я и решил: самое лучшее — вернуться домой.