– Слушай, паренек, если ты пытаешься вытянуть из меня деньги, то я тебя огорчу: ты ошибся номером.
   Скрытый жизнерадостный оптимизм в голосе Сьюки придал комедийный характер паузе, понадобившейся ей для ответа, а сам ответ поведал мне о ее материальном положении.
   Я назвал себя.
   – Нэд Данстэн? Не может быть. Где ты, в городе? А мой телефон тебе дала Стар?
   – В некотором роде, – ответил я. – Я звоню из больницы Святой Анны.
   – Стар в больнице…
   Я рассказал о том, что произошло утром.
   – Незадолго до того, как ее разбил паралич, Стар попросила обзвонить ее друзей и дать им знать, если случится что-то серьезное. Может, вы подъедете? Это ее порадует. – И тут совершенно неожиданно свалившееся на меня горе, будто прорвав защиту, больно сжало грудь. – Простите… – пробормотал я. – Я не хотел вас расстраивать.
   – Сынок, я не против, можешь поплакать, – сказала он. – Она в сознании?
   Вопрос помог мне выкарабкаться и взять себя в руки.
   – Да, когда не спит.
   – Я буду там сразу же, как приведу себя в порядок. Кому еще ты звонил?
   – Тоби Крафту. У меня тут еще одно имя. Рэчел Милтон.
   – Да? Удивил Может, они и оставались подругами, не могу сказать. Точно знаю, что Рэчел порвала со всеми своими старыми друзьями. Нэд… Надеюсь, нам удастся поболтать с тобой…
   Голосом, состоящим наполовину из меда, а наполовину из черной патоки, ответившая по телефону Милтонов женщина сообщила мне, что доложит миссис Рэчел о моем звонке, а кто звонит? Я сообщил свое имя и добавил, что являюсь сыном ее старинной подруги. Линия умерла на пару минут. Когда наконец трубку подняла Рэчел Милтон, она показалась мне нерешительной, раздражительной и скучной:
   – Пожалуйста, простите, что заставила вас столько ждать. Лулу пошла искать меня по всему дому вместо того, чтобы просто воспользоваться интеркомом.
   Я же был почти уверен, что те две минуты она решала, стоит ли вообще отвечать на мой звонок.
   – Вы хотите мне что-то сообщить?
   Выслушав меня, Рэчел Милтон сокрушенно поцокала языком. Я чуть ли не воочию видел, как крутятся колесики в ее голове.
   – Я надеюсь, вы не сочтете меня бессердечной, но, к сожалению, сегодня я приехать не смогу. Через пять минут убегаю на заседание юбилейного комитета, но прошу вас, передайте, пожалуйста, вашей матушке большой привет от меня. И скажите, что я приеду к ней, как только смогу. – Не желая казаться невежливой, она добавила: – Спасибо, что позвонили, надеюсь, Стар вскоре поправится. Я сама с этой жизнью тоже вот-вот загремлю в больницу.
   – Могу зарезервировать вам палату в «Святой Анне», – предложил я.
   – Гринвилл, мой муж, меня прибьет. Он ведь в совете Лаундэйла. Вы бы слышали, как он пробивал федеральные фонды для «Святой Анны». Да после этого они должны поднимать из гробницы Тутанхамона, вот что я вам скажу!
   Когда Рэчел Милтон повесила трубку, я сунул руки в карманы и пошел по коридору мимо стеклянной стены магазинчика подарков. Несколько мужчин и женщин в больничных халатах сидели на обитых дерматином скамьях в длинном унылом вестибюле, и человек шесть стояло в очереди в регистратуру.
   Маленький светловолосый мальчишка с полными радостного ликования голубыми глазами повернулся в коляске при моем приближении. На груди его футболки красовался розовый динозавр. Грудные младенцы и маленькие дети всегда очаровывали меня. Слов нет, как я люблю тот момент, когда они смотрят прямо в твое сердце и безошибочно находят там родственную душу. Я помахал ему пальцами и состроил идиотскую рожицу, которая пользовалась успехом у предыдущих незнакомых малышей. Мальчонка радостно вскрикнул. Высокая, крепко сбитая женщина рядом с ним взглянула вниз, подняла глаза на меня, затем снова опустила их на ребенка – тот вдруг закричал: «Билл! Билл!» и попытался вывернуться из коляски.
   – Сыночек, – обратилась к нему женщина, – это не Билл.
   По первому моему впечатлению незнакомка представляла женскую половину местной команды по перетягиванию каната. Однако это впечатление тут же угасло, вытесненное другим – осознанием интеллекта, отпечаток которого лежал на всем ее притягательном, даже притягательно прекрасном существе. Красота и интеллект ее казались неразрывными, и, когда я стоял под мягким взглядом ее карих глаз и с улыбкой наблюдал за попытками ее сына выбраться из коляски и кинуться ко мне, родилось третье впечатление: если кого она и напоминает, так это наделенную сознанием белокурую пантеру. Искра узнавания сверкнула в ее глазах, и я подумал, что она успела четко рассмотреть все, что только пронеслось перед моим мысленным взором.
   Скорее всего, я бы покраснел – мое восхищение было настолько очевидным, – если б она едва ли не осознанно не отпустила меня, переключив все свое внимание на сына, что позволило мне как следует рассмотреть ее: отметить совершенство, с каким подстриженные темно-русые волосы обрамляли ее лицо, и дорогую скромность ее синей блузки и белой льняной юбки. В очереди перед окошком регистратуры рядом с дюжиной эджертонцев в футболках и шортах она казалась чужестранкой. Женщина улыбнулась мне, и вновь я увидел, что ее мягкую красоту прикрывает, словно щитом, интеллект, в то же время переплетаясь с этой красотой и составляя с ней единое целое.
   – Очаровательный малыш у вас, – проговорил я, не удержавшись.
   Очаровательный малыш изо всех сил пытался вытянуть ноги в кроссовках с застежками-липучками из-за лямок коляски.
   – Благодарю вас, – сказала она. – Кобби, это очень хороший дядя, но он не Билл.
   Я положил руки на колени, чуть наклонился вперед, и мальчик, развернувшись, вгляделся в мое лицо. Его глаза потемнели от разочарования и тотчас прояснились. Он смешно фыркнул.
   – Ну, наконец-то очередь сдвинулась, – сказала она.
   Я выпрямился и помахал им рукой. Кобби восторженно помахал мне в ответ, а женщина встретила мои глаза взглядом, согревавшим меня все то время, пока я шел через вестибюль к солнечному свету улицы. За низкой каменной стеной в дальнем конце парковки узкая полоска земли переходила в берег ленивой серо-коричневой Миссисипи. Меня вдруг поразило сравнение: река ползла вдоль западной части города, как уныло-печальная тайна. Интересно, думалось мне, помнили ли тетушки старые небылицы тех времен, когда весь Эджертон умещался на одном берегу руки? Затем сдуру стал гадать, встречу ли когда-нибудь женщину, которую увидел в вестибюле больницы. А если встречу – что тогда? У нее ребенок – следовательно, есть муж, и все, что я навоображал о ней, было не более чем естественным в этой ситуации отвлечением внимания от моих страхов за мать. Этого хватило, чтобы напомнить мне: такие люди на самом деле существуют.

22

   Думая о предстоящих мне ночных дежурствах, я заглянул в магазин подарков, взял парочку детективов в бумажной обложке и немного леденцов. Седая кассирша повертела в руках книги в поисках ценников на обложках и начала тыкать пальцем в клавиатуру.
   За моей спиной вдруг детский голосок прозвенел «Ты – не – Билл!» – и следом рассыпался смехом. Я повернулся и увидел знакомые озорные смеющиеся голубые глаза.
   Мальчонка в одной руке держал кроссовку, в другой – плюшевого медвежонка.
   – Я не Билл? – улыбнулся я его матери. Привлекательность женщины еще более, чем раньше, показалась мне щитом, за которым она могла строить собственные умозаключения по поводу откликов, которые вызывало ее обаяние.
   – Снова встретились… – проговорила она.
   – Госпиталь так мудрено спроектирован, что рано или поздно обязательно встречаешься с кем-то дважды.
   – А вы не знаете, где отделение интенсивной терапии? Я здесь впервые.
   – Третий этаж, – сказал я. – Пойдемте, провожу.
   Женщина за прилавком отсчитала мне сдачу и опустила книжки и конфеты в пакет. Я отошел чуть в сторону, и к прилавку подошла мать мальчика.
   – Почем у вас плюшевые мишки?
   Продавщица внимательно посмотрела на мальчика. Лучась весельем, малыш смотрел на нее в ответ.
   – Пациентам нашего отделения запрещено передавать подарки или цветы.
   – Это ему. – Мать малыша порылась в сумочке. – Награда за хорошее поведение. Или взятка, не знаю. Наша обожаемая няня сегодня утром покинула нас.
   Мальчик показал на меня пальцем и сказал:
   – Ты-не-не-не-Билл!
   – Это действительно так, – доверительно сообщил ему я.
   Прижав кроссовку и мишку к груди, малыш залился смехом. Я попытался припомнить его имя и не смог. Он встретился глазами с моими и заявил:
   – Билл ездит на газонокосилке!
   – Нет, это ты ездишь на газонокосилке, – сказал я, поскольку противоречие – первый принцип юмора четырехлетнего человечка.
   Мы вышли втроем из магазина и свернули к лифтам.
   – Ваш новый лучший друг – мой сын, зовут его Кобби, а меня – Лори Хэтч, – сказала женщина – Моей уборщице вчера сделали операцию, и мы пришли навестить ее. У вас тоже кто-то в интенсивной терапии?
   – Моя мать. – Мы подошли к секции закрытых дверей, я нажал на кнопку. – Нэд Данстэн, рад познакомиться.
   – Я тоже, Нэд Данстэн, – проговорила она с легким оттенком иронии, а затем взглянула на меня более задумчиво. – Я слышала это имя прежде. Вы местный?
   – Нет, я из Нью-Йорка. – Я поднял голову, разглядывая подсвеченные цифры номеров этажей над дверями лифта.
   – Надеюсь, с вашей мамой все в порядке.
   Кобби переводил взгляд с меня на свою мать и обратно.
   – У нее инсульт, – сказал я. Долгое мгновение мы оба внимательно изучали светящуюся желтым стрелку «вверх». – А вашу уборщицу, наверное, зовут миссис Люм?
   Она осветила меня удивленной улыбкой:
   – Вы ее знаете?
   – Нет, но ее знают мои тетушки.
   Пока мы беседовали, из вестибюля понемногу подходил народ. Все внимательно наблюдали, как над дверью в левый лифт зажглась сначала цифра 3, затем 2. Когда вспыхнула единица, толпа хлынула влево. Двери раскрылись, обнажив плотно спрессованную группу людей, которые просачивались в вестибюль, в то время как толпа ожидавших начала давить вперед. Лори Хэтч, не выпуская коляски, попятилась назад.
   – Как тебя зовут? – спросил меня Кобби.
   – Нэд. – Я следил, как справа от нас «двойка» сменилась «единицей».
   Двери загруженного лифта закрылись. Через пару секунд справа открылись другие, выпустив тележку, которую толкал санитар. Он задержал взгляд на Лори, потом глянул на Кобби и затем многозначительно ухмыльнулся мне, когда я последовал за ними.
   – Не спеши с выводами, приятель, – посоветовал я ему.
   – А я и не сужу никогда с бухты-барахты, – ответил он. Мы оба рассмеялись.
   Кобби похвастался мишкой:
   – Его зовут Нэд. Это медведь по имени Нэд.
   – Ох, Кобби. – Лори присела на колени надеть сыну снятую кроссовку.
   Кобби навалился грудью на лямку коляски и самым своим низким голосом нараспев повторил:
   – С бухты-барахты.
   Лифт остановился, двери расползлись в стороны. Лори взволнованно взглянула на меня.
   – Не понимаю, откуда это у него. – Толкнув коляску в коридор, она повернула не в том направлении. Я показал ей рукой, где отделение интенсивной терапии. – Он просто автоматически повторяет все, что слышит.
   Я опустил взгляд на Кобби. Малыш внимательно посмотрел на меня и, изобразив на мордашке комическую взрослую серьезность, прорычал:
   – С БУ-ХТЫ-БАРРАХ-ТЫ!
   – У него, наверное, внутри магнитофон, – пожала плечами Лори.
   – У него отличный слух, – сказал я, продолжая улыбаться. – Если он не станет комедийным актером, из него может получиться музыкант.
   – Его отца хватил бы инфаркт. – Лори испугала меня взглядом, настолько полным негодования, что он обжег меня, как раскаленное клеймо. – Мы разведены.
   Не сговариваясь, мы одновременно посмотрели на Кобби – мальчик, прижавшись губами к мишкиному уху, шептал, что никогда не судит с бухты-барахты.
   – Он даже не хотел, чтобы я брала с собой в больницу Кобби.
   – Ваш муж не испытывает симпатии к «Святой Анне»?
   – Стюарт в совете Лаундэйла. Он считает, что достаточно просто заглянуть сюда, как подхватишь вирус.
   – Он, наверное, знаком с Гринвиллом Милтоном?
   Лори остановилась и удивленно взглянула на меня.
   – Только не говорите мне, что вы знакомы с Гринни Милтоном! – Печаль мгновенно смягчила выражение ее лица. – Хотя это, конечно, вряд ли: он нигде не появляется, за исключением разве что университетского клуба и «Лё Мадригаля».
   – Да нет, на самом-то деле мы не знакомы. Его жена – старинная подруга моей матери. Минут пять назад я звонил ей, рассказал о маме, и она упомянула, что ее муж в совете Лаундэйла.
   – Ваша мать дружила с Рэчел Милтон? И я через пять минут могу с ней встретиться?
   – Не исключено.
   – Здорово. Так или иначе, это наше отделение. Самый малый вперед.
   Я распахнул огромные двери и пропустил Лори. Цвик подняла глаза над конторкой и изготовилась к битве. Объявление под окошком, на которое я в прошлый раз не обратил внимания, объясняло причину.
   – Ого, – проговорил я, – планы слегка меняются. – Я показал на объявление: – «Детям вход запрещен».
   – О нет! – воскликнула Лори. – Черт возьми! Кобби, детей сюда не пускают. Тебе придется ждать меня здесь. Я быстро, буквально две минутки, хорошо?
   Кобби поднял на маму глаза – в них плескалась тревога.
   – Я могу посадить тебя у окошка, и тебе будет меня все время видно.
   – Давайте я посижу с Кобби, – предложил я. – Делов-то.
   – Нет, я не могу…
   – А я хочу остаться с Нэдом и Нэдом, – заявил Кобби. – С этим Нэдом и с тем Нэдом.
   – Сначала вы сделались моим гидом, потом вам пришлось выслушивать мои жалобы, а теперь становитесь нашей нянькой.
   Неожиданно выскочила тетя Нетти и резко остановилась, задержав руку на дверной створке.
   – Не помешала?
   – Какие глупости, тетя Нетти. Этот миссис Хэтч. Она пришла навестить миссис Люм. Мы только что познакомились внизу, и я пообещал ей посторожить ее сына, пока она побудет в палате. Лори, это моя тетя, миссис Рутлидж. – Не удержавшись, я улыбнулся абсурдности того, что пришлось оправдываться.
   – Здравствуйте, миссис Рутлидж! – Лори удалось скрыть ощущение неловкости куда лучше меня. – Не покажи мне ваш племянник дорогу сюда, я бы наверняка заблудилась.
   Кобби воспользовался моментом для того, чтобы выступить со своим: «Я никогда не сужу с БУХТЫ-БАРАХТЫ!»
   Лори простонала что-то вроде: «О Кобби!» Нетти вознамерилась было выплеснуть свое негодование на мальчика, но почти сразу смягчилась.
   – Устами младенца… Малыш, как тебя зовут?
   – КОБДЕН КАРПЕНТЕР ХЭТЧ! – выкрикнул Кобби и, откинувшись на спинку коляски, захихикал.
   – Замечательное имя. – Нетти с королевским достоинством повернулась к Лори. – Уверена, миссис Люм будет рада вашему приходу.
   Через окошко я наблюдал, как Лори Хэтч подходит к боксу миссис Люм, а тетя Мэй ковыляет к сестринскому посту. Я опустился на корточки у коляски. Динозавры были любимыми животными Кобби, а любимым динозавром был тираннозавр рекс. Тетя Нетти ретировалась внутрь отделения. Тетя Мэй придирчиво оглядела сестринский пост, оперлась на стойку и схватила степлер со стола. Затем сунула его себе в сумку.
   – О господи… – проговорил я, поняв, что Винс Хардтке все это видел.
   – О ГОСПАДИИ, – пропел Кобби, – О ГОСПАДИИ, мамочка идет!
   Тетя Мэй навалилась на стойку и взяла блокнот и ручку с другого стола.
   Из дверей вышла Лори:
   – Ну, как вы тут без меня?
   – Как миссис Люм?
   – Ей получше, но еще очень слаба. Я заскочу к ней еще разок, когда ее переведут в обычную палату. – Глаза Лори сверкнули, и она легко рассмеялась. – А вы, похоже, чувствуете себя перед тетушкой как школьник, да?
   Что бы я ни собирался ответить на это, слова тут же растаяли во внезапно закружившем меня вихре чувственных видений. Женское тело накрывает меня. Волосы скользят по лицу, и зубы прижимаются к основанию шеи. Запах пота и духов наполняет ноздри. Улыбка Лори гаснет. Руки мои, вытянутые вдоль тела, массируют ягодицы лежащей сверху женщины. Ее грудь приближается к моему рту. Язык быстро обводит сосок. Женщина на мне чуть раздвигает бедра, я вхожу в нее и начинаю двигаться в ней…
   – Нэд, вам нехорошо?
   Я попытался что-то сказать.
   – Нет, я…
   Я прижал руки к лицу, и женщина, только что слившаяся со мной в единое тело, обратилась в дым. Я опустил руки.
   – Простите… Все в порядке. – Я прочистил горло, провел носовым платком по лбу и послал Лори, как мне показалось, ободряющий взгляд. – Наверное, не выспался.
   – Мне не хотелось бы оставлять вас, если вам нехорошо.
   А я очень хотел остаться один.
   – Ничего, ничего, я уже в порядке. Честное слово.
   Я подошел к двери в коридор и открыл ее, пропуская Лори. Все еще озадаченная, она обошла коляску, и мое помраченное сознание стало чуть проясняться. Я вспомнил, как она представилась мне большой сияющей золотой пантерой.
   – У вас было такое лицо… Словно вы ели самое восхитительное в мире мороженое, но это приносило вам жестокую головную боль. Удовольствие и боль.
   – Неудивительно, что я показался вам больным, – сказал я.

23

   Ну, точно, переутомился, признался я себе. Когда я думал о чем-либо другом, кроме состояния Стар, это вызывало во мне чувство вины, и в то же время прекрасная незнакомка по имени Лори Хэтч бессознательно затронула во мне некие струны и вызвала десятисекундное помрачение. С другой стороны, очень может быть, близился очередной припадок. Силуэт доктора Барнхилла то расплывался, то появлялся в фокусе. Глядя поверх его инопланетянской головы, я увидел, что в отделение входит женщина, присутствие которой показалось бы более уместным на углу Десятой стрит и Второй авеню. Темные, чуть рыжеватые волосы развевались вокруг ее славного круглого лица с шаловливо-лукавым выражением глаз, опаловая туника была застегнута от талии до шеи над широкими черными брюками. Мне отчего-то стало легче на душе еще до того, как я понял, кто она. Сьюки Титер выглядела как магарани[19]. Доктор Барнхилл быстро шел вдоль боксов, и магарани энергично устремилась вперед. Глядя ей вслед, я мысленно слышал аккомпанемент множества тоненьких колокольчиков.
   Как океанские лайнеры, Нетти и Мэй грациозно и величаво развернулись и направились к пологу.
   – Полагаю, вы Сьюки Титер? – Я протянул руку.
   – Мальчик мой, здравствуй. – Она крепко обняла меня. От ее волос исходил едва уловимый аромат мяты и сандала. – Я бы, конечно, давно уже примчалась, но мне, представляешь, надо было повторить наизусть «Геттисбергскую речь»[20], а потом забрать машину из ремонта! – Она отступила на шаг. – Я так благодарна тебе за звонок. А сам ты… Ты невероятно… Бог мой! Ты просто чудо, вот ты кто!
   – Вы тоже чудо.
   Доброжелательное лицо Сьюки покрылось румянцем. Широко поставленные, лучистые глаза были разного цвета: правый – зеленовато-голубой, левый – зеленый, как нефрит.
   – Рассказывай все-все.
   Я почти закончил говорить, когда Нетти отдернула полог в сторону и выплыла из бокса, а за ней следовала Мэй.
   – Тетя Нетти, – сказал я, – вам приходилось встречаться с давней подругой Стар Сьюки Титер?
   – Приходилось. Вы мне все крыльцо засыпали сигаретным пеплом.
   – Мне искренне жаль, что со Стар такое случилось, тетя Нетти, – сказала Сьюки и прошла в бокс.
   Немного погодя Нетти резко кивнула и словно обратилась в камень:
   – Все ясно.
   – Что ясно?
   Нетти обожгла меня взглядом, который обычно называют убийственным:
   – Ты звонил Тоби Крафту.
   – По-моему, ему следует знать, – сказал я.
   К нам приближался мужчина с серым, щербатым лицом, в очках с темно-коричневыми стеклами, одетый в отвратительный клетчатый, явно не по сезону теплый пиджак. Его туловище напоминало сигарный окурок. Зачесанные назад – в стиле Джорджа Вашингтона – седые волосы на несколько дюймов не доставали до плеч. Под строгим, неправдоподобно маленьким узлом невообразимого галстука морщился гармошкой воротник рубашки, которую он носит уже как минимум неделю.
   – Кто следующий? – спросила Нетти. – Мистер Джон Диллинджер?
   – О, а вот и Тоби Крафт, – сказала Мэй. – Легок на помине…
   Сьюки Титер раздвинула в стороны полог, и тетушки как по команде разом посторонились. Горе словно затуманило присущую Сьюки блистательность.
   – Позвони мне вечерком, хорошо? А если вдруг что-то изменится раньше – тоже звони. – Она вытерла слезы, не отрывая от меня взгляда. Своеобразие цвета ее глаз создавало впечатление, будто я смотрю одновременно на двух людей, заключенных в одно тело.
   Сьюки кивнула и пошла по проходу. Глаза Тоби, увеличенные оптикой до размеров куриных яиц, не отрывались от блузки на ее груди.
   – Сорви эти крышки люков с его носа, он станет еще страшней, – пробурчала Мэй.
   При ближайшем рассмотрении лицо Тоби напоминало домашний сыр.
   – Славная девочка. На редкость хороша. Ну, здравствуй, молодой человек! Рад тебя видеть. Спасибо, что позвонил.
   Он протянул белую пухлую лапу, обильно покрытую серебристым пушком.
   – Каков молодец, приехал, да? – Тетушки не ответили. Он выпустил мою занемевшую руку. – Эх, мне бы твою молодость на двадцать четыре часа. Больше не прошу – только на двадцать четыре часа. Ладно, черт, – по крайней мере, хоть волосы я сохранил. Ну, как Стар?
   Я вкратце описал ему ситуацию.
   – Хреново дело. – Он провёл рукой по волосам. – Надо бы показаться ей.
   – Я пойду с тобой, – сказала Мэй, взяла его за руку, и оба скрылись за пологом.
   – Тетя Нетти, – зашептал я, – вы должны быть в курсе: ваша сестра стащила кое-какие вещи со стола медсестер. Что происходит?
   Она взглянула на меня скорее огорченно, чем разгневанно, и потянула в дальний конец помещения.
   – Тебе следовало бы знать, дружок: то, что делает твоя тетя Мэй, абсолютно тебя не касается. Она сорока-воровка. Только и всего. И никому от этого особого вреда нет. Что там она взяла?
   – Степлер, – доложил я, – несколько ручек, блокнот. Но это не…
   – Все эти люди, если им требуются канцелярские товары, идут на склад и набирают бесплатно все, за что нам приходится платить по десять долларов в магазине. Мэй помогает сохранять равновесие. Помни – ты Данстэн. Ты должен стоять горой за своих.
   Мне в голову не приходило абсолютно никаких возражений.
   Силовое поле Нетти почти утратило интенсивность:
   – Позволь, я тебе кое-что разъясню. Сестру мою ноги, может, слушаются плохо, зато руки у нее очень проворные. Мэй – лучшая в мире сорока. С тех самых пор, как умерла Куинни.
   – Куинни?
   – Королева сорок. А как, думаешь, она заработала себе эту кличку? Твоя бабушка могла преспокойно выйти из магазина с цветным телевизором под мышкой, другой рукой толкая посудомоечную машину на тележке, причем менеджер отдела открывал и придерживал для нее дверь, желая хорошего дня.
   Мы вернулись к боксу номер пятнадцать в подобии согласия. Лицо Нетти сияло удовлетворением от успешного выполнения трудного задания, я же с трудом сохранял невозмутимый вид.
   Из бокса появился Тоби, потирая пальцами щербатую щеку. Выражение его лица могло сойти за меланхолическое.
   – Держи меня в курсе, слышишь? Хочу знать обо всем, что происходит. Твоя матушка работала на меня, еще когда ты был стручком, ты знаешь об этом?
   – Я помню, – сказал, я. – Как ваша сделка с недвижимостью? – Глаза его потемнели, и я добавил: – Вы мне по телефону о ней говорили.
   – А, да. Двигается потихоньку. – Глянув искоса на меня, он повернул к выходу. – Остановился у Нетти?
   Я кивнул.
   – Если придется туго, могу подыскать тебе приемлемое опрятное жилье, скажи, не стесняйся. А если вдруг захочешь малость подзаработать, место в моей лавке тебе найдется. – Потому что ты напоминаешь мне свою матушку.
   – Учту, – откликнулся я.
   Он кивнул мне, я – ему, словно мы только что заключили сделку. Тоби положил руку на мое плечо и притянул меня ближе к ядовитым испарениям никотина и геля для волос.
   – Между нами, ты подметил, что Мэй делает кое-какие вещи, которые не подобают пожилой леди? Советую притвориться, что не замечаешь. Умный понимает с полуслова.
   – Она уже смахнула все, что не приколочено, – сообщил я.
   Тоби потрепал меня по затылку и хихикнул.
   – Нетти говорит, это наследственное.
   – Куинни! Вот кто был настоящим виртуозом.
   Кларк поднес пушистую ладонь ко рту и поцеловал кончики пальцев.

24

   На ужин были в точности такие же, как и на ленч, бутерброды, маринованные огурцы и картофельный салат. Кларк аккуратно пристроил на своей вилке крошечный белый комочек салата и проговорил:
   – Слышал тут о тебе, сынок.
   Я молча выжидал.
   – Помнишь, я говорил о Пайни Вудсе? Сегодня днем я совершенно случайно встретился с ним. Он сказал, шестьсот долларов.
   – Вот как?
   – Парень по имени Джо Стэджерс и три его дружка ломают голову, как бы отыграться. – Кларк мельком глянул на меня. – Это ребята из Маунтри. С ребятами из Маунтри лучше не связываться.