Страуб Питер. Мистер Икс

   – А? – спросила Сьюки.
   – Я второй заместитель председателя юбилейного комитета. Лори была первым заместителем, потом Стюарт выкинул ее оттуда. Вот что: тебе надо просмотреть снимки.
   – Какие снимки? – спросил я.
   – Да фотографии.
   – Часть наших семейных фотографий потеряна. – И тут наконец до меня дошло, о чем Рэчел пыталась рассказать мне. – Фотографии Эдварда Райнхарта! Вы видели фотографии в библиотеке и на них узнали его, так?
   – Я ничего подобного не говорила. Сьюки, разве я говорила?
   – Мне правда очень надо домой, – запричитала Сьюки. – Чем скорее, тем лучше.
   Я спросил у Рэчел, на месте ли сегодня ее горничная.
   – Да, сегодня Лулу работает. Если это можно назвать работой.
   – Я отвезу вас домой на вашей машине, а Лулу может вернуться со мной, когда я повезу Сьюки.
   – Ты небось думаешь, я забуду то, что рассказала о твоем дяде? – спросила Рэчел. – Однако слово я дала.
   Я помог Сьюки подняться со стула. Когда мы выходили, я подхватил со стойки бара картонку со спичками, подумав о том, что надо бы сегодня попозже позвонить Бобу Бреннану.

101

   Горничная Рэчел Лулу Уайт помогла мне выманить Сьюки из «БМВ» и направить в галерею Риверрэн, где одна из молодых ассистенток пообещала проводить хозяйку до постели. Я вернулся к машине и поехал на Грейс-стрит.
   Библиотекарша за столиком указала на дверь в дальнем конце читального зала. В унылом конторском коридоре я отыскал табличку «Ассистент старшего библиотекаря» на серой двери. Полускрытый стопками папок и завалами книг на столе, спиной к окну сидел Ковентри. Он прижал к уху трубку телефона и зажмурил глаза.
   – Да-да, я знаю. Разумеется, понимаю.
   Он открыл глаза, чтобы взглянуть, кто вошел, и его славное лицо потомка пассажиров «Мэйфлауэр» порозовело. Хью приветливо помахал мне и указал на стул. Затем, неопределенно покрутив рукой и изобразив беспомощность, дал знать о непредвиденных затруднениях.
   – Да если б я мог объяснить это. – Он вновь зажмурился. – Во всех отношениях проблема не в моем учреждении. В конце концов, это ведь я преобразовал библиотеку в… Нет, сэр, речь идет именно о библиотеке. И весь материал теперь находится здесь.
   Я опустился на стул и сделал вид, что не слушаю.
   – Мистер Хэтч, ко мне пришли… Да, я в ответе за действия своих подчиненных… Ну да, был такой случай… Думаю, один из волонтеров перепутал местами пару папок.
   Ковентри вытянул шею и прикрыл свободной рукой глаза.
   – Да. Миссис Хэтч была здесь вчера вечером… Нет, буквально на минутку… Да, если понадобится… Хорошо.
   Он положил трубку, опустил голову и прижал ладони к вискам.
   – Дурдом, – простонал он. Затем поднял голову, встал и протянул руку над столом. – Здравствуйте, Нэд. Рад видеть. Здесь сегодня настоящий штаб Данстэнов.
   – Познакомились с моими тетушками, – догадался я.
   – Очаровательные женщины. Пришли они сюда вместе с Лори, тем не менее рассказывать об этом мистеру Хэтчу я не стал. На миссис Рутлидж и миссис Хаггинс наш комплекс произвел впечатление, однако оно было бы куда сильнее, если б я нашел их фотографии. Мы раздаем фамильные ценности направо и налево.
   – Расскажите-ка мне о том, по каким принципам у вас происходит отбор материалов, – попросил я.
   Перейдя к рассказу о работе, он почти перестал смущаться:
   – Ваши тетушки принесли и предложили именно то, что искал комитет. Несколько студийных портретов каждого поколения семьи, моментальные снимки, великолепная фотография отеля «Мерчантс» в период реконструкции. То, что я не планировал использовать, я вернул, а остальное отправилось в подписанную папку для окончательного отбора. В то время нас просто завалили документами, и я хотел быть уверен, что мы ничего не упустим. Это было, еще когда мы работали в здании мэрии.
   – Кто делает окончательный отбор?
   – Тогда этим занимались заместители председателя – Лори и миссис Милтон. Дважды в неделю я отсылал материалы им в офис. Они одобрили мою подборку фотографий Данстэнов, а фотографии миссис Рутлидж были заменены в архиве. В конце сентября нам уже не хватало места, и я перевез все из мэрии сюда, в подвал. Когда мне захотелось проверить архив Данстэнов, я обнаружил в картотеке пустой ящик. И вот, как вы уже догадались, теперь то же самое произошло с архивом Хэтчей.
   – Как давно его нет?
   – Понятия не имею! Мистер Хэтч присылал документы в конце февраля. Вчера утром он позвонил и сказал, что хочет заменить кое-что в предназначенных для выставки семейных документах, и я сделал себе пометку. Чтобы не забыть послать ему его бумаги. Сегодня днем Хэтч позвонил снова и попросил направить ему архив. Немедленно. Я пошел вниз и… Вы уже знаете, что произошло. Он рвал и метал. Я бы сказал, Стюарт Хэтч всегда дает волю своему гневу, не задумываясь.
   – По поводу всех потерянных документов, – сказал я.
   – Именно. На самом деле деваться-то им некуда. Может, когда переезжали, кто-то из волонтеров убрал не в тот ящичек. Найду я их, и материалы вашей семьи тоже, но работка предстоит утомительная. – Ковентри едва слышно вздохнул, но врожденный такт тут же стер морщинки на его молодом лбу и заставил выпрямиться на стуле. – А давайте я покажу вам, как здесь все крутится-вертится!
   Он повел меня вниз по железной лестнице к помещению, бывшему когда-то столовой для персонала Серые полосы на бетонном полу остались от стоявших здесь прежде буфетной стойки и линии раздачи. Отслужившие свое обеденные столы в центре помещения составляли гигантскую букву «П». Две седоволосые женщины – одна в футболке «Гринпис», другая в светло-голубом спортивном костюме – и паренек лет шестнадцати-семнадцати с розовой шевелюрой, кольцом в носу и подведенными черными глазами сортировали сложенные пачками манильские конверты.
   – Салют, прихожане, – окликнул их Ковентри. – Разрешите познакомить вас с Нэдом, другом мистера Хэтча.
   – Нэд, это Лиона Бертон, Марджори Раттацци и Спайк Люндгрен. Должен признаться – мистер Хэтч, наверное, уже не рад, что связался с нами.
   – Да тут копать не перекопать! – С негодованием взглянув на меня, Спайк тощей рукой показал на три стены, уставленные секциями ящичков с архивами. – Видите, сколько их?
   – Кто ж обещал, что будет легко, Спайк, – сказал Ковентри. – Нэд, я вам покажу, где они должны были лежать.
   Ковентри вытянул из стеллажа черный архивный ящичек. На его металлическом торце была белая табличка с маркировкой «Д-И», а под буквами на той же карточке было напечатано: «Данстэн (миссис Аннет Рутлидж), Дорман (мистер Дональд Дорман, миссис Джордж Дорман), Имс (мисс Эллис Имс, мисс Вайолетт Имс)».
   Ковентри поставил ящик на стол и снял крышку. Документы – написанные от руки и распечатки с компьютера – составляли половину содержимого.
   – Это самое первое письмо миссис Рутлидж к нам и мой на него ответ. Далее список фотографий, что мы оставили у себя, и отдельный перечень, кодирующий фотографии согласно хронологической таблице.
   Ковентри указал рукой на таблицу, начерченную на информационной доске: в оглавлении одних ее столбцов были обозначены годы, другие были подписаны как «Начало пароходного судоходства по реке», «Рост города» и «Рост процветания». Списки фамилий и цифр заполняли большинство столбцов на три четверти.
   – Папка с фотографиями Данстэнов должна была лежать под этими материалами. Но, к сожалению, ее там нет, и нам теперь надо ее отыскать.
   Он вставил ящик на место.
   – Материалы Хэтча были здесь, – Мы прошли немного вдоль стены, и Ковентри вытянул ящик, подписанный «X – семья Хэтчей (мистер Стюарт Хэтч)». – Тут все еще более странно, чем в случае с материалами Данстэнов. Вот смотрите, две отдельные папки: в первой – фотографии и рекламы, относящиеся к ярмаркам и другим видам ранних деловых интересов семьи Хэтчей. Во второй – фотографии и студийные портреты плюс некоторые групповые фотографии учеников Эджертонской академии. Им цены нет.
   – Это-то он и ищет, да? – спросил Спайк.
   Лиона Бертон и Марджори Раттацци замерли, уставившись на него. Выбросив перед собой руки и подавшись к ним, Спайк сказал:
   – Леди, успокойтесь. Когда пришли эти материалы, вас здесь еще не было. Присутствовали малыш Хью, я и Флоренс Флюттер.
   – Флусер, – поправила Марджори Раттацци, женщина в спортивном костюме, – Флу-сер.
   – Эта Флоренс Флу-сер каждый раз, когда хотела вспомнить, что «р» идет перед «с», проговаривала весь алфавит с самого начала. Мне приходилось по шесть раз на дню проверять ее работу. Если что-то напутано, детектива для расследования можно не звать. И еще один пунктик был у Флоренс. Каждый раз, когда я входил в комнату, она старалась задерживать дыхание, но если от кого и пахло, так это от нее.
   Ковентри взглянул на меня со смесью досады и извинения:
   – Миссис Флусер много лет работала в библиотеке на добровольных началах, и мы ценили ее вклад в наше дело.
   – Ладно, ладно, – сказал Спайк. – Но он же пришел за бумажками Хэтча, так? Вы с Марджори просматривали документы Данстэнов, а я… – Спайк повернул свою розовую голову и долго испытующе смотрел на меня. Все его лицо залилось краской.
   – Вы решили, что я пришел за фотографиями Хэтча?
   – Хью, малыш, может, подыщешь мне какую другую работенку? У меня уже в глазах рябит.
   Хью велел ему подниматься наверх и заняться перекладыванием книг, и Спайк поспешил к лестнице.
   – Этот паренек не так уж плох, каким мне показался, когда я обратила на него внимание, – сказала Марджори Раттацци. – Вот только из его слов я с трудом понимаю половину. – Она улыбнулась мне. – Я была здесь, когда мистер Ковентри спустился с миссис Хэтч и вашими тетушками. Решительные женщины, не правда ли?
   – Им палец в рот не клади, – сказал я.

102

   Неподвижно сидя рядышком на тахте, сложив руки на животах, тетушки жадно впитывали мыльную оперу, громыхающую из телевизора. Кларк мирно почивал в кресле-качалке.
   – Вам повезло, что это я, а не взломщик, – объявил я им.
   – Ну, привет, бродяга, – проговорила Нетти. Кларк почмокал губами и желтым глазом отметил мое присутствие:
   – А упаковочку пивка по пути не прихватил?
   – Виноват, – пожал плечами я.
   – Там, правда, в холодильнике еще осталось немного. Будь другом, достань бутылочку. Если есть настроение, можешь и себе.
   – В сотейнике на столе тунец, – сказала Нетти. – Возьми тарелку, положи себе.
   – Дамы, мне надо с вами поговорить.
   – Ох, мы уже столько всего наслушались! – вздохнула Мэй.
   Я достал из холодильника две бутылки, откупорил и принес пиво в гостиную. Кларк принял свою бутылку с достоинством члена королевской семьи, которому подставляют стул, – не глядя.
   – Чего наслушались? – поинтересовался я у тетушек.
   – Мы уже обо всем договорились за две секунды до твоего прихода, – сказала Нетти. – Я и мои сестры – мы знаем, что поступаем правильно.
   Кларк оторвался от бутылки:
   – Может, мне следует пойти по пятам Кларенса и поселиться с ним по соседству… Беда частенько заставляет человека задуматься.
   Я оглянулся на Нетти.
   – Вы уже слышали о «Маунт-Болдуин»?
   – Я разговаривала с миссис Элизабет Фэнтин, – ответила она – Миссис Фэнтин – директор «Маунт-Болдуин». Она позвонила, спросила тебя, но, поскольку тебя не было, миссис Фэнтин с удовольствием пообщалась со мной. Возможно, ты удивишься, но эта душка миссис Милтон позвонила в «Маунт-Болдуин» и забронировала место для Кларенса. Миссис Фэнтин сказала, что они будут рады его принять в любое время.
   – Отлично, – сказал я.
   – Когда миссис Фэнтин поинтересовалась финансовыми возможностями Кларенса, я сообщила, что моя сестра и ее муж – нуждающиеся.
   – Я бы сначала переговорил с Кричем, – сказал я.
   – А я и с мистером Клейтоном Кричем переговорила – через минуту после разговора с миссис Фэнтин. Его манеры, конечно, своеобразны, однако мистер Крич знает толк в своем деле. Если ты пошевелишься, мистер Крич хотел бы, чтоб ты подписал документы завтра в девять утра в его офисе.
   – И успеешь отвесить от нас последний поклон старине Тоби, – пробурчал Кларк.
   Я снова посмотрел на Нетти.
   – Мистер Крич сообщил мне, что похороны завтра в десять утра. Мы хотели бы, чтобы нашу семью представлял ты.
   – Хорошо, – согласился я.
   – А я бы съела немного тунца, – заявила Нетти. – Составлю тебе компанию.
   – И я не откажусь от пары кусочков, – кивнула Мэй.
   – Я тоже буду, – сказал Кларк. – На сытый желудок горевать легче.
   Я принес тарелки с вилками и стал смотреть, как они едят.
   – Кажется, вы говорили, что звонила Лори Хэтч? – спросил я.
   – Кажется, да, – ответила Нетти. – Очень милая молодая дама. Так ее жаль, прямо сердце разрывается: ее мужа подозревают в каком-то правонарушении.
   – Вы говорили, что подумывали о том, чтобы позвонить ей. Но вы не сказали, что еще и в библиотеку ходили.
   Нетти взглянула на меня с укором:
   – Миссис Хэтч просто помогла моей сестре и мне отыскать фотографии, которые потерял мистер Коверли – человек, который не смог бы ткнуть пальцем в небо, лежа на спине посреди поля.
   – Ковердэйл, – поправила Мэй. – Ю Ковердэйл. Он, скорее всего, не из наших мест. В наших краях не дают детям таких странных имен – Ю.
   – Хью, – улыбнулся я, – Хью Ковентри.
   – Исключительно робкий молодой человек, – сказала Мэй. – Робкий нрав делает мужчину жалким.
   – А по-моему, робел он исключительно по причине присутствия миссис Хэтч, – подметила Нетти.
   Зыбкий, едва ли не шутливый намек на мысль шевельнулся в голове, и я сказал, практически не задумываясь:
   – А миссис Хэтч ничего не говорила о каких-либо других фотографиях, а?
   – Что-то не припомню такого, – сказала Нетти. – Мы тут подумывали о том, чтобы отметить твой день рождения завтра в одиннадцать, если это не нарушит твой плотный график.
   – Вы не ответили мне.
   – Миссис Хэтч просила передать привет Нэдди. Я тебе разве не говорила, Нэдди? Твоя знакомая передавала тебе свои поздравления.
   Я улыбнулся Мэй:
   – Вы хотите сказать, что ушли из библиотеки с пустыми руками?
   – Да бог с тобой, только дурак не воспользуется такой возможностью. Я обнаружила там уйму полезного. Полная коробка резиновых лент, две коробки восхитительных больших скрепок для бумаг, их еще называют «джумбо», и штамп для проставления даты, в котором можно менять цифры. Мы можем проштамповать наши книги!
   – Мэй, – сказал я, – у вас нет никаких книг.
   Она лукаво улыбнулась мне.
   – О господи, – вздохнул я. – Можно я позвоню Рэчел Милтон?
   – Ну, если это так необходимо, – позволила Нетти.
   Когда Рэчел сняла трубку, я сказал:
   – Никак не ожидал, что вы все так быстро устроите. Спасибо вам.
   – Я, как только приехала домой, прилегла вздремнуть, а потом выпила две чашки кофе. Лиз Фэнтин пообещала мне, что все устроит. У Лиз просто гениальный изворотливый ум. Кстати, примерно час назад примчался Гринни, чуть живой и вне себя. Заперся в кабинете и сделал не меньше миллиона звонков. Потом опять умчался, вопя на ходу, что ему нужно встретиться со Стюартом. Очень не похоже, что он врал. Если Лори тебе что скажет – дашь мне знать, хорошо? Мне проще будет оказать мужу поддержку, если я буду знать, что его сажают.
   Через несколько минут я перешел улицу, и Джой нерешительно мялась в дверях, пока я рассказал ей о «Маунт-Болдуин». К моему облегчению, Джой эти новости обрадовали. А слышал ли я сам новость? Только что произошло удивительное: внезапно скончался Тоби Крафт и всем нам оставил целое состояние!

103

   После трех пополудни я миновал витрины магазинов на Ярмарочной улице и свернул на Бакстон-плейс. Солнце будто резко выключили. Под грубыми плоскими крышами коттеджи напоминали злобных карликов. Мне стало казаться, будто я, как слепой мул, прикован к столбу и натужно тащусь по кругу, а через минуту я подумал, не повернуть ли мне к дому и не поспать ли пару часов.
   В окнах дома номер один по Бакстон-плейс я увидел лишь свое отражение. То же повторилось и у следующего дома. Я понапрасну терял время. Ответы, что я искал, были не в прошлом, а в настоящем, и мысль о коротком сне была самой удачной из всех, что родились у меня в голове с тех пор, как я рассказал преподобному Свингу о музыкальных вкусах моей матери. Когда-то очень давно Стар говорила мне о соло альт-саксофона, услышанном ею на концерте до моего рождения, – это воспоминание пришло сейчас, принеся с болезненной ясностью образ матери. Я развернулся, сделал шаг к яркой полоске света в конце улочки, и тут человек в черной кепке «Кангол»^[60] и голубой рубашке с короткими рукавами свернул за угол и зашагал в темноту. Чуть прихрамывая, он на ходу начал перебирать пухлую связку ключей, отыскивая нужный. Его смуглая кожа была серого оттенка, как у человека, долго лишенного солнечного света.
   – Мистер Сойер, – окликнул его я, – здравствуйте.
   Вздрогнув, Эрл Сойер поднял глаза от связки ключей.
   – Я Нэд Данстэн. Мы виделись с вами в реанимационной палате больницы Святой Анны.
   – Да, помню. – Он сделал неторопливый шаг вперед. Затем еще один.
   – Как вы себя чувствуете?
   Сойер наконец отыскал ключ:
   – Отлично. Меня в тот же вечер и выписали. Через пару часов осталась только головная боль. Даже синяки прошли. Синяки на мне никогда долго не живут. Что тебя завело сюда?
   – Моя мама знавала хозяина этих домов.
   Сойер вздернул голову и ждал продолжения.
   – Несколько дней назад она умерла. Я надеялся, мне удастся поговорить с ним.
   Его глаза будто изменили форму.
   – Они были близки?
   – Когда-то давным-давно, – сказал я.
   – А как звали этого друга твоей матери?
   – Эдвард Райнхарт.
   – Жаль, но ты, похоже, ошибся адресом. Вот уже пятнадцать лет я прихожу сюда дважды в неделю, но никогда о таком человеке не слыхал.
   – Да нет, адресом я не ошибся, – покачал головой я. – Мистер Сойер, кто нанял вас? Владелец домов?
   – Может, и он.
   – Его зовут Уилбур Уотли? Или Чарльз Декстер Вард?
   Выражение лица Сойера вдруг изменилось, и глаза обрели прежнюю форму. Робкая улыбка изогнула губы. Он прошелся взглядом по дверям конюшни.
   – Признаться, ты меня крайне удивил, дружок.
   – Я заметил, – признался я.
   Он хихикнул.
   – Я-то думаю, парень ошибся адресом, а он выдает мне «Чарльз Декстер Вард»!
   – Вы знаете мистера Варда?
   – Встречаться не приходилось. – Сойер подошел, остановился рядом со мной и вгляделся в тупиковый конец улочки, будто желая убедиться, что никто не подслушивает. – Я откликнулся на объявление в «Эхе». Тридцать долларов в неделю за обход вот этих зданий, по средам и субботам. Теперь за это уже платят пятьдесят. Думаю, еще поработаю здесь. А что: полтинник в неделю, до работы всего пару остановок на автобусе…
   Он словно признавался в том, что это было лучше, чем воровать, и по меньшей мере вдвое проще.
   – Как вы отчитываетесь перед мистером Вардом?
   – Каждую субботу он звонит, ровно в шесть вечера. Спрашивает «Проблемы есть?» – «Никаких проблем, сэр», – говорю. А в понедельник днем пацан, что живет на Лавандовой, вручает мне конверт с пятью десятками. Нолли Уидл. – Сойер хмыкнул, представив того самого мальчишку, что вывел меня из трущоб в ночь, когда Роберт впервые обнаружил себя. – Как-то раз, много лет тому назад, я жутко простыл и пропустил среду. В субботу позвонил мистер Вард, и я доложил: «Никаких проблем», как говорил ему всегда. А мистер Вард… Скажем так, с тех пор я никогда ему не лгу. В моем следующем конверте лежала одна десятка.
   – Как же он узнал?
   – Вот именно. Видать, он все-таки сюда приходит, раза два-три в месяц. Как-то я обнаружил в раковине первого номера стаканы. А на столе во втором номере книги были по-другому сложены.
   – Мистер Сойер, – сказал я. – Понимаю, я прошу вас об очень большой услуге, но… Не могли бы вы впустить меня внутрь?
   Поджав губы, он позвенел ключами.
   – Мистер Вард был другом твоей матери?
   – Да.
   – Как ее звали?
   Я сказал. Покачав ключами на связке, он некоторое время раздумывал.
   – Только держи руки подальше от вещей мистера Варда.
   Сойер отпер дверь номера один – в пахнущий плесенью угольно-черный сумрак, с призрачно отсвечивающими очертаниями незнакомых предметов. Он скользнул куда-то влево, и я услышал щелчок выключателя. Сооружение под потолком скупо освещало обстановку гостиной Эдварда Райнхарта. Пустые книжные полки занимали всю стену справа от меня. Усилитель, катушечный магнитофон, вертушка – стереосистема, способная ошеломить любого в пятьдесят седьмом году, – вытянулись в линию на полке близ камина, а над ними располагались постер испанской корриды и репродукция «Трех музыкантов» Пикассо. Слева от камина висела уставленная грампластинками полка, а за ней виднелась узкая дверь. Уныло белели накрытые простынями диван и три кресла – это их неясные очертания невольно разбудили у меня мысли о призраках, когда я при входе вглядывался в сумрак.
   – Дверь ведет во второй номер, – пояснил Сойер.
   Здесь Райнхарт правил бал на своих вечеринках и неофициальных семинарах. Он вставал в позу перед камином и читал пассажи из своих работ. Картинно раскинувшись на диване, он цедил сквозь зубы провокационные речи. Студенты из Альберта – несчастный Трубач Лик и такие, как Дональд Мессмер, – слетались сюда вместе со всеми своими чувствами и переживаниями.
   Эрл Сойер прошел в дальний конец комнаты, оттуда – на кухню, где из металлического корыта едва не вываливался мусор. Мы поднялись наверх и заглянули в комнату с голой двуспальной кроватью, дубовыми комодом, зеркалом и столом.
   – Тебя интересует здесь что-то конкретное? – спросил Сойер.
   – Меня здесь интересует все, – ответил я.
   Может, на этой самой кровати меня зачали. И тут вдруг зыбким маревом затрепетал рядом Роберт – я чувствовал, как мне сейчас не хватает его присутствия, – и исчез, оставив ощущение, что был он не более чем иллюзией.
   – Что?
   – Да что-то послышалось.
   – В таких старых домах звуки родятся сами по себе, – сказал Сойер.
   Когда мы спустились, он открыл дверь, что была у полки с пластинками. За ней темнела комната – черный провал брошенной шахты.
   – Погоди-ка, я включу свет.
   Сойер шагнул в темноту и стал густой тенью. Я услышал звук дерева, скользящего по дереву, затем еще звук – будто выдвинули и задвинули ящик.
   – Черт, каждый раз я бьюсь об этот дурацкий стол.
   Он включил лампу, стоявшую на столе с краю. Еще одна покрытая книжными полками стена Сойер подошел к столу побольше в центре комнаты и включил лампу, окруженную курганами пожелтевших газет и пустых упаковок из-под готовой еды. И вновь повсюду – книги, книги…
   – Проходите.
   Райнхарт превратил свой коттедж в библиотеку. Полки тянулись вверх под крышу, занимая все свободное пространство стен. Железная лесенка поднималась к своеобразной галерее – узеньким мосткам с перилами. В этом помещении хранились тысячи книг. Я пробежался глазами по корешкам: Г. Ф. Лавкрафт, Г. Ф. Лавкрафт, Г. Ф. Лавкрафт. Подойдя к лестнице, я поднялся на пару ступенек. На полках выстроились множество экземпляров каждого издания всех до единой книг Лавкрафта в сопровождении их переводов на все мыслимые иностранные языки. Первые издания, издания в мягких обложках, в дешевых мягких обложках, в твердых переплетах с четким шрифтом – для библиотек, сборники. Некоторые книги выглядели почти новенькими, некоторые – так, будто приобретены в обменных лавках дешевых книг. Райнхарт тратил время и деньги, скупая едва не каждый увиденный томик Лавкрафта и не раздумывая, есть он уже у него или нет.
   – Я, похоже, знаю имя любимого писателя хозяина, – проговорил я.
   – Мистер Вард считает Г. Ф. Лавкрафта величайшим писателем на земле. – Сойер разглядывал полки с молчаливой застарелой гордостью. – Раньше, бывало, я, закончив обход, читал историю-другую. Мистер Лавкрафт рассказал о многом, однако не обо всем, что ему ведомо. У меня было много времени поразмышлять об этом.
   Это и было источником гордости Сойера – его теории о Лавкрафте.
   – Надеюсь, ты знаешь, что такое притча?
   – Воскресную школу посещал, – улыбнулся я.
   Его улыбка исчезла в тени значимости того, что он собирался сказать:
   – Притча – это рассказ, в иносказательной форме содержащий нравоучение либо скрытый смысл. Поначалу и не разглядишь, а он, смысл-то, – есть.
   – Некоторые притчи таят в себе не один скрытый смысл, а несколько, – сказал я. – Чем больше думаешь о них, тем более туманными они кажутся.
   – Да нет, вы, молодой человек, просто неправильно истолковываете их. Если так думать, то толку от них никакого. У притчи лишь один смысл, однако вся штука в том, что его надо поискать. С рассказами мистера Лавкрафта – то же самое. Они многому могут научить, если в тебе достаточно мужества принять правду.
   Такое же упоение я видел на лицах людей, увлеченных умозрительными многоглавыми тайными заговорами, связанными с убийством Кеннеди, ФБР, организованной преступностью, военно-промышленным комплексом и сатанизмом.
   – Вон, смотри. – Сойер показал на полку, уставленную экземплярами «Потустороннего». – Эту книгу написал его друг. Мистер Вард сказал, что эта книга заслуживает славы, и он прав. Великая книга. Может даже, моя самая любимая. – Его глаза встретились с моими. – Так ты хочешь сказать, что мистер Вард и Эдвард Райнхарт – одно лицо? Райнхарт – это то, что называется псевдонимом?