Я рассмеялся.
   – Хочешь остаться на плаву – будь осторожен. Эта концепция для тебя нова?
   – Тоби, я же Данстэн.
   Тоби протянул пушистую от густого волоса руку, и я ответил на ее крепкое пожатие, едва не вздрогнув от неожиданно пришедшей в голову мысли: Тоби Крафт будет всегда хранить преданность моим тетушкам – а с недавних пор и мне – и всегда смотреть сквозь пальцы на их враждебность, потому что Нетти и Мэй оставались единственным живым напоминанием о жене, чьи необыкновенные таланты восхищали его сверх всякой меры.

84

   Остаток дня я продремал в ломбарде. Двое мужчин – в разное время, – выглядевшие так, будто никогда в жизни ничего не закладывали, вошли и проследовали в кабинет. Уходя на обед, Тоби представил меня второму визитеру, «мистеру Профитту», который, скользнув наманикюренными пальцами руки по моей ладони, протараторил без пауз: «Радпознакомитьсяпареньдавайнеподведишефаладно?»
   – Постараюсь, – ответил я.
   Тоби вернулся один и вручил мне коричневый кулек, где были сэндвич с тунцом, пакетик картофельных чипсов и бутылка колы. Он извинился, что не отпустил меня перекусить, и сказал, что я сделал большое дело. К моему удивлению, клиенты, с которыми я общался в течение дня, подтвердили его предположение, что я сам научусь точно определять сумму залога: блеском в глазах, нерешительностью речи или упрямым жестом каждый «транслировал» сумму, на которую он рассчитывал. Когда я же называл половину ее, они соглашались.
   К пяти вечера Тоби похлопал меня по спине и сказал, что я могу пойти «прихорошиться» для встречи с тетушками. И дал мне связку ключей.
   – Завтра приходи на полчасика пораньше, хорошо? Надо будет кое-что переставить в кладовке. Будешь уходить, повесь табличку «Закрыто» и запри дверь снаружи. Сегодня больше никого не хочу видеть.
   Закрыв решетку, я пошел в агентство на Торговой и взял напрокат «форд таурус» цвета спелой испанской оливы.

85

   На карте из старого дневника Хью Ковентри въезд в Бакстон-плейс, где Эдвард Райнхарт занимал два коттеджа, оформленных при покупке на имена персонажей Г. Ф. Лавкрафта, был обозначен близ Ярмарочной, невдалеке от кампуса. Я заехал на парковку перед кафе. В двух кварталах впереди Ярмарочная заканчивалась, упираясь в широкий луг, перечерченный тропинками, бегущими к краснокирпичным, неогеоргианским зданиям. Оглянувшись, я увидел автобусную остановку, где я выходил, когда ездил в гости к Сьюки Титер. Бакстон-плейс была впереди и по другую сторону Ярмарочной улицы. Я прошел мимо широкого позолоченного окна ирландского бара «У Бреннана», затем, пробравшись между припаркованными машинами, рысцой перебежал улицу.
   До самого перекрестка вдоль тротуара тянулись витрины. Бакстон-плейс, должно быть, находилась где-то в последнем перед университетом квартале. Я миновал непрерывный ряд магазинчиков с комиксами, магазинчиков одежды, студенческих ресторанчиков кондитерских лавочек. И тут будто внутренний голос шепнул мне: тот самый тупиковый проулок, упирающийся в Ярмарочную, должен быть чуть дальше на юг, может, через квартал от дома Сьюки.
   Справа потянулись те же самые витрины, что я миновал пятью минутами раньше, когда шел сюда. Когда я поравнялся с баром «У Бреннана», увидел в окне бармена в фартуке, целившегося пультом в невидимый для меня телевизор. Я взглянул направо и между канадской блинной и восточным ресторанчиком увидел мощенный булыжником проулок не шире моей взятой напрокат машины. Ступив на мостовую, я вгляделся в темноту. Чуть дальше, за тылами магазинов, проулок расширялся. Мне удалось разглядеть двойные створки ворот старых конюшен и, уже в самом конце, два маленьких домика.
   На воротах конюшен висели массивные замки, а под пыльными окнами нанесенные по трафарету буквы складывались в «Склад Университета Альберта». Дома Эдварда Райнхарта стояли бок о бок, разделенные общей стеной. У каждого было по два окна вверху и внизу и окошко над аркой входной двери. Две тощие дымовые трубы пронзали пологие черепичные крыши, и узкие резные гребни тянулись вдоль водосточных желобов. Казалось, из покосившихся, ссохшихся зданий выжали жизнь. Приложив руки к стеклу, я вглядывался в темные окна – они отражали лишь мои ладони и смутный овал моего лица. Я поспешил назад, к солнечному свету.
   За восемь минут покрыв расстояние, рассчитанное на пятнадцать, я, нарушив правила, развернулся через двойную сплошную полосу и погнал машину на юг по Ярмарочной улице. На светофоре зажегся желтый свет, но я, вдавив акселератор в пол, пролетел перекресток за мгновение до того, как загорелся красный. Роберт, внезапно появившийся на пассажирском сиденье справа, зааплодировал:
   – Вот это класс!
   Я чуть не налетел на стоящую у тротуара машину.
   – Я тебя напугал? Ну, прости, прости. Надеюсь, наши документы в сейфе у Тоби Крафта?
   – Иди ты к черту! Да, они у Тоби в сейфе.
   – Какие у нас планы на вечер?
   – Я обедаю с Нетти и Мэй.
   – А известно ли тебе, что мне еще не доводилось испытать удовольствие от компании наших пратетушек?
   – Тебе не понравится, – сказал я. – Разговоры у них скучные.
   – Так давай я избавлю тебя от скуки. Займу сегодня твое место.
   – Нет.
   – А после скучного обеда не собирался ли ты отправиться в Эллендейл?
   – Держись подальше от Лори Хэтч, – пригрозил я.
   – Ну, если ты так настаиваешь… Во всяком случае, некоторое время.
   – Слушай, Роберт, – начал было я, но заметил, что обращаюсь к пустому креслу.

86

   Со своего поста у окна тетя Джой показала пальцем на дом Нетти, а затем – на себя, веля мне после ужина зайти к ней. Я кивнул. Нам с Джой надо было о многом поговорить.
   Когда я вошел в гостиную, тетушки заулыбались мне с дивана. Кларк расщедрился на снисходительную усмешку. Сегодня он нарядился в жемчужно-серые брюки, пиджак от фиолетового костюма и широкий красный галстук в желтый горошек:
   – Ты никак машиной обзавелся?
   – Взял напрокат. – Ответив ему, я поцеловал тетушек, и Мэй вручила мне коричневый бумажный пакет.
   – Надеюсь, с размерами я не промахнулась.
   В пакете оказались три упаковки трусов «Кельвин Кляйн» тридцать четвертого размера и шесть пар высоких носков тонкой шерсти. После того как тетушки поделили добытые в больнице трофеи, я шутки ради попросил Мэй раздобыть мне нижнее белье и носки, а она, оказывается, восприняла это как руководство к действию.
   – Тютелька в тютельку, – сказал я. – Честно говоря, способ добычи мне не по душе, но все равно, спасибо, тетя Мэй. Я буду их носить.
   – Скажи-ка мне, кроме этого блейзера, у тебя совсем нет верхней одежды? Могу подыскать тебе у Лиалла. У них в отделе мужской одежды есть замечательные пальто.
   – Нет-нет, спасибо, – торопливо проговорил я. – Пиджаков у меня достаточно.
   – А такого цвета есть? – спросил Кларк почти воинственно.
   – Такого нет, но ваш мне очень нравится.
   – Да, цвет особенный; как бы ты назвал его?
   – Фиолетовый?
   – Терпеть не могу, когда юноша валяет дурака.
   – Темно-фиолетовый?
   – Это называется оттенком красновато-лилового. Теперь нет нужды пребывать в неведении.
   – И слава богу, – сказал я, – а то я пребывал в неведении большую часть моей жизни.
   – Пойдемте-ка лучше на кухню, – объявила Нетти. – Нэд, ты все еще любишь жареную курицу?
   – И никогда ее не разлюблю.
   На столе стояли тарелки с картофельным пюре и фасолью и кувшин чая со льдом. Нетти сняла алюминиевую фольгу, раскрыв блюдо с курицей. Мэй помогла разложить мясо по тарелкам. Дядя Кларк опустился на стул, и я налил ему в стакан холодного чаю:
   – Как поживает ваша подруга Кэсси?
   Он отхлебнул ровно столько, сколько понадобилось бы, чтобы потушить спичку:
   – Девчонка сегодня не явилась на работу. Брюс Макмикен рвал и метал.
   Мэй устраивалась на стуле напротив меня, пока Нетти ходила за соусом и бисквитами. Я разлил чай в другие три стакана. Нетти поблагодарила меня – официально. В полной тишине каждый накладывал себе пюре и фасоль.
   – Замечательный ужин, тетя Нетти, – похвалил я.
   – В детстве ты просто обожал жареную курицу.
   – Никто не готовит ее так, как вы, – улыбнулся я. Снова тишина. Мое высказывание о том, что я вырос в неведении, убило веселье.
   Нетти, для которой даже полное скрытого смысла молчание было непереносимой мукой, не выдержала первой:
   – Чем ты занимался все эти дни? Катался по городу в новой машине?
   – Или играл в карты? – подключилась Мэй. – Шпана из Маунтри все еще разыскивает тебя. А одного из них убили. Невелика потеря для мира.
   Нетти одарила меня одним из своих тысячепудовых взглядов:
   – Надеюсь, полиция тебе не доставила неприятностей? – Она помедлила. – Впрочем, ты все равно не скажешь.
   – Да, они меня отпустили с миром, – сказал я. – Странное дело: в городе живет человек, очень на меня похожий.
   – Брехня, – сказал Кларк, ловко опуская крошечную порцию картофельного пюре в капельку соуса.
   – Вовсе не брехня, – мягко возразил я. – Вчера, когда я выходил из мэрии, он стоял в дальнем конце площади. Я попытался за ним проследить, но ему удалось оторваться.
   Кларк впился в меня неодобрительным взглядом:
   – Чем же это ты занимался в мэрии, которая по воскресеньям закрыта?
   – Друг Лори Хэтч по уик-эндам добровольно подрабатывает в мэрии. Он мне кое в чем помогает.
   – Миссис Хэтч знакомит тебя со своими друзьями? – подняла брови Нетти.
   Я объяснил, зачем мы с Лори встречались в «Лё Мадригале».
   – Мне нужна была кое-какая информация об Эдварде Райнхарте, и она познакомила меня с Хью Ковентри, своим другом, тем самым, который добровольно помогает мэрии.
   – Хью Ковентри? – переспросила Нетти. – Это тот юноша, что потерял наши фотографии. Если миссис Хэтч твоя добрая приятельница, она могла бы помочь нам вернуть их.
   – Нет нужды вовлекать миссис Хэтч в наши семейные дела.
   – Ты уже вовлек миссис Хэтч в наши личные семейные дела, – укорила меня Нетти.
   – В мои личные – да, – сказал я. – Если вам от этого легче, об Эдварде Райнхарте я в мэрии узнал не так уж много – то, что он купил два маленьких дома в тупиковом переулке в Колледж-парке. А еще то, что он был уголовником. Умер Райнхарт предположительно в тюрьме.
   – На этом можно остановиться и больше не копаться в грязи, – проворчала Нетти.
   Копаться в грязи. Я представил себя стоящим на коленях на травяном ковре позади разрушенного дома Говарда Данстэна – я вспомнил, как проваливался вниз, и пафосная речь призрака зазвучала в моих ушах: «Когда был сотворен твой отец, я решил развлечь себя тем, что лишил его рассудка. Возможно, ты сам же его и уничтожишь, финал игры больше мне не интересен».
   От внезапного, огромной важности откровения у меня перехватило дыхание.
   Все трое смотрели на меня так, будто наблюдали наяву приход этого внезапного откровения, однако на самом деле видели они не больше чем выражение моего лица. Говард сообщил то, что я больше всего стремился узнать, и заодно это развлекло его.
   – Дело в том, что Эдвард Райнхарт не умер в Гринхэвене, – сказал я. – Он живет в Эджертоне. И, насколько мне известно, ведет себя почти совсем как Данстэн.
   Подбородок Нетти утонул в ее груди, а Мэй вдруг очень заинтересовалась чем-то на плите. Кларк препарировал фасолину.
   – Этого не может быть… – наконец проговорила Нетти.
   – Столько всего о нашей семье от меня утаивалось.
   – Наслушался сплетен! – Нетти зыркнула на меня.
   – Если хотите заставить меня думать, что Данстэны были нормальной семьей, держите меня подальше от тети Джой, – сказал я.
   – Джой живет в своем собственном мире, – возразила Нетти. – Разве можно воспринимать ее слова всерьез?
   – Вы хотите, чтоб я забыл, как она мановением пальца подвесила в воздухе дядю Кларенса?
   – Джой – в отличие от тебя, Нетти, или меня – не так повезло в жизни, – сказала Мэй. – А в своих бедах она винит нашего папу.
   – Мы говорим сейчас не о ее бедах, – недовольно проворчала Нетти, – а о том, что она сделала.
   – Мы говорим сейчас о Данстэнах, – сказал я. – Тетя Нетти, а ведь вы с Джой не такие уж разные, а?
   Она швырнула мне еще один яростный взгляд:
   – Я Данстэн, если ты это имеешь в виду. Хочешь, я сейчас докажу тебе, что это так?
   Прежде чем я успел ответить, Нетти сунула ладони под мышки и, нахмурившись, уставилась на стол. Кувшин приподнялся, перенесся на другой конец стола и долил чаю в мою чашку. Затем подплыл по воздуху к чашке Мэй, которая сказала: «Нет, спасибо, мне достаточно». Звякнув кубиками льда, кувшин приземлился на стол.
   Нетти повернула голову к Кларку. Тревога пробежала по его лицу:
   – Нет! Я не…
   Он приподнялся на три фута над своим стулом и поплыл к плите, будто в сказке о ковре-самолете.
   – Нетти, сейчас же опусти меня!
   Она заставила его сделать полный оборот и вернула на стул. Прижав руки к груди, Кларк сделал два шумных вздоха;
   – Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты так делаешь.
   – Однако ты женился на мне.
   – А мне нравится, – защебетала Мэй, – и всегда нравилось.
   Нетти вытерла лоб и зафиксировала взгляд на своей сестре. Хихикая, Мэй взмыла над стулом, облетела вокруг стола и вернулась на место.
   Нетти сердито смотрела на меня:
   – Еще хочешь?
   Единственное, что я мог проговорить: «Да…» Сдвинув брови, Нетти скорее смотрела не именно на меня, а на мое положение в комнате. Капелька пота выкатилась у нее на лоб из-под волос. Жжение, предвестник моих «приступов», распускалось в груди. Я чувствовал, как мое существо цепко схвачено и удерживается внутри – в точности как это делал со мной Мистер Икс. С тем же чувством беспомощности перед неодолимой силой я поднялся в воздух над стулом. Мощным порывом ветра меня повлекло в гостиную. Меняя направление, ветер швырнул меня назад, в кухню, и перевернул вниз головой за мгновение до того, как влепить в стену. Крик ликования вырвался у меня из горла. Я подплыл к столу и увидел, что Нетти глядит в никуда, брови нахмурены, а лицо влажно от пота. Я перелетел к своему стулу, завис над ним, покачался вправо-влево, влево-вправо и вертикально опустился на сиденье.
   – Тебе, гляжу, это нравится больше, чем мне, – проворчал Кларк.
   – Потому что Нэд – Данстэн. – Нетти вытерла лицо салфеткой. – Чем старше, тем быстрее садятся батарейки.
   – Нетти, я вчера ездил к вашему старому дому, – сказал я. – И там что-то со мной произошло. Объяснить это я не в состоянии, но могу рассказать, как все было. У меня закружилась голова, а потом вдруг вижу стою посреди комнаты, там на каминной полке были чучело лиса и медные часы.
   Не отрывая взгляда от Нетти, я краем глаза заметил, как Мэй подалась вперед, прижав руки к груди. Нетти коснулась салфеткой лба.
   – И еще в той комнате был ваш отец, – продолжал я. – На нем был бархатный смокинг, в одной руке он держал сигару.
   – Как выглядел наш отец? – спросила меня Мэй.
   – Усталым. Но мне показалось, что он скорее делал вид, что это так.
   – Что-то не узнаю я отца по твоему описанию: он был очень энергичным мужчиной.
   – Зато я узнаю, – возразила Нетти. – И Джой тоже узнает.
   – Он говорил со мной, – сказал я.
   – Джой вот тоже все твердит, что папа часто разговаривает с ней – оттуда, из нашего старого дома. – Мэй тепло взглянула на меня. – Похоже, твоя данстэновская «доля» наконец-то проявила себя, да только вышло это чересчур сильно – в качестве компенсации за потерянное время.
   – Что он сказал, когда заговорил с тобой? – спросила Нетти.
   – То, что он сотворил моего отца. Я думаю, его сын назвал себя Эдвардом Райнхартом, когда вернулся жить в Эджертон. Мне бы хотелось знать другое: кто был его матерью?
   – Ты хочешь знать, кто была та женщина, которая водила шашни с Говардом? – спросил Кларк. – Кандидаток предостаточно.
   – Наша мать частенько говорила, что некоторые из прекрасных дам были не теми, кем поначалу казались, – сказала Мэй. – Папа ей говорил: «Ни единая из них».
   – «Прекрасных дам», – повторил я.
   – Люди тогда отправляли своих сыновей в школы-интернаты, – сказала Нетти, – с целью завести правильные знакомства, связи. И помнишь, Мэй, когда мы были маленькими девочками, нас в город редко возили. А учителя приезжали к нам на дом.
   – Папа нас берег.
   – Да только не уберег от того, что заставило бить ветровые стекла машин и срывать электропровода вдоль Вэгон-роуд.
   Мэй выпрямилась на стуле:
   – Я вышла из себя. Вот и все. Отец тогда очень рассердился, но я не могла совладать с собой и сделала то, что сделала.
   – Ты увидела двух девочек, смеявшихся над тобой?
   – Все, что я помню, это как папа кричит на меня своим низким сильным голосом. Всю дорогу домой я плакала.
   – Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном, – предложила Нетти. – День рождения нашего внучатого племянника через день после похорон нашей племянницы. Нэд, ты хочешь устроить вечеринку на свой день рождения? Я могу испечь сладкий картофельный пирог.
   – Спасибо вам огромное, – сказал я, – но вы же знаете, что случается в мои дни рождения. Не хотелось бы портить праздник.
   – Ты о приступах? – спросила Мэй. – Этим нас уже не удивишь.
   – Ужин мы устроим пораньше. Если почувствуешь, что «накатывает», побудешь в комнате своей мамы, пока не пройдет. Ты же знаешь, как самому управиться с этим, правда?
   – Думаю, да, – ответил я. – Конечно, давайте отпразднуем все, что можно!
 
   Я проводил Мэй вниз по ступеням крыльца.
   – Это твоя машина, Нэд? Дорогая?
   – Взял напрокат.
   – Ну, такую малышку не так уж трудно будет конфисковать… – Внезапное вдохновение заставило Мэй резко остановиться. Она повернулась ко мне с ослепительной улыбкой. – Хочешь новую машину ко дню рождения?
   – Нет, спасибо, тетя Мэй. В Нью-Йорке место для парковки днем с огнем не сыскать.
   – Да, место для парковки не украдешь, – посетовала она – Я раздобуду тебе кое-что другое. Но, увидев эту машину… – Она покачала головой. – Ты упомянул Вэгон-роуд? Папа так рассердился на меня тогда, в тот день. И я знаю почему. Он рассердился оттого, что рассердилась я. На него.
   Джой в окне подняла руку, и я помахал ей в ответ. Мэй не видела ничего, кроме Вэгон-роуд.
   – Ты говорил о тех девочках… А знаешь, я их помню! Они смеялись над нами. Я хотела умереть. Я повернула голову, делая вид, что слишком горда, чтобы замечать их, и… – Мэй покачала головой. – В итоге я сотворила такое, о чем я и понятия не имела, – но оказалась способна на это! Во мне от Данстэнов было столько же, сколько и в моих сестрах, что бы они ни думали. Господи, какой поднялся шум, грохот! Всюду лопались стекла, рвались и падали провода, лошади бедные так напугались… И все это сделала я! Случившееся напугало меня больше, чем папин крик.
   Мы дошли до противоположной стороны улицы и направились к ее дому.
   – Девчонки смеялись над вами, и вы отвернулись. Это произошло, когда вы уже рассердились. Но рассердились вы не из-за них, правда? Вы что-то другое увидели.
   – У маленькой девочки тоже есть глаза, вот что я вам скажу. – Она покрепче сжала мой локоть, и мы стали подниматься на ее крыльцо.
   – Так что это было? Что вы увидели?
   Джой отпустила мою руку и открыла входную дверь:
   – Ох, Нэдди, ничего-то ты не знаешь…

87

   Сгорбленная фигурка Джой тяжелой походкой удалилась по темному коридору и растворилась в сумраке у входа в комнату-пещеру. Как только я переступил порог гостиной, вонь резко усилилась. Кларенса куда-то телепортировали.
   – Я хочу поговорить с тобой! Хочешь стаканчик шерри?
   – Спасибо. А где Кларенс?
   – Спит в шкафу. – Джой повернулась ко мне и внимательно всмотрелась в лицо, глаза ее слабо мерцали. – Ты видел папу, да, Нэдди? Он говорил мне, что так и будет и ты его увидишь. Сестрички мои такие ревнивые, что, небось, уже извелись все. Им-то не дано видеть его, и никогда не было дано. Нетти и Мэй думают, что они все знают, однако это не так, далеко не так. – Она поднесла кончики пальцев ко рту, едва не пританцовывая от ликования. Затем махнула рукой в сторону кресла. – Присядь-ка, я сейчас приду.
   Легкие шорохи и глухие удары донеслись с другого конца дома. Кларенс проснулся, подумал я, и начал протестовать по поводу шкафа. Джой вернулась с двумя рюмками размером с наперсток. Я взял одну и сказал:
   – Кажется, Кларенс хочет выбраться наружу.
   – Да это он во сне. А шумит ветер на чердаке. – Она устроилась на краешке другого кресла и опрокинула содержимое рюмочки в рот. Я сделал то же самое. Шерри, который был явно не шерри, обжег мне горло, как керосин.
   – Домашний, – доверительно сообщила Джой. – По рецепту моего ужасного, безумного папы, у меня осталась совсем капля, но я очень хотела, чтобы ты попробовал.
   – Амброзия Данстэнов. Вы, конечно, тоже видели его?
   – А что сказали сестры? Что я все выдумала? Ничего я не выдумывала. Говард Данстэн стоял передо мной, точно так же, как и перед тобой. Ну, скажи, разве не показался он тебе удивительным? Разве не показался человеком сильным и глубоко несчастным?
   – Мне показалось, что я не увидел в нем большого желания к продолжению жизни, – сказал я.
   – Если верить папиным словам, с нами было покончено давным-давно. Он являлся мне, потому что я была из настоящих Данстэнов, как и он сам, но ему не нравилась эта обстановка. Он хотел, чтобы мы все ушли.
   – Он вам сказал, что я тоже смогу видеть его?
   – Да, потому что ты vrai[49]Данстэн, как я. Хотя он не любил тебя. Папа никого не любил, а Данстэнов в особенности. Он даже дочерей своих не любил, потому что они напоминали ему о его тщетности. Вот к такому заключению я была вынуждена прийти.
   – Тетя Джой, – сказал я. – Как же вы и я могли разговаривать с вашим отцом? Это совсем не похоже на встречу с призраком – мне в тот момент казалось, будто я в самом деле рядом с ним.
   – Мой папа не может быть призраком, – развеселилась Джой. – Подобные ему никогда не становятся обыкновенными дряхлыми привидениями. Такими их делает время.
   – Время?
   – Оно окружает нас. Ты можешь пользоваться временем, если в состоянии сделать это. Я не понимаю, отчего ты такой темный в этом отношении. По словам папы, ты все больше и больше беспокоишь его. Именно так он и сказал.
   – Не понимаю, – покачал я головой. – Что значит «пользоваться временем»?
   – Ты ведь видел моего папу, так? Ты был в его кабинете, и он был живой-здоровый, а живым он должен был быть для того, чтобы разговаривать с тобой.
   Тут до меня дошло, о чем она.
   – Ох…
   – Ты перенесся в его время, вот и все, – сказала Джой. – C'est simple[50].
   Я в изумлении смотрел на нее какое-то мгновение, пытаясь сопоставить воспоминание о пережитом с моим инстинктивным отрицанием представления тети Джой о «простом».
   – У меня было чувство…
   – Какое? – Ее голос выдавал крайнюю степень нетерпения.
   – Будто я падаю.
   – Неудивительно. C'est normal[51]. He пойму, почему я должна это тебе объяснять. Когда ты возвращаешься назад, это ощущается как падение. Как же по-другому-то? Надеюсь, ты понимаешь, как нам повезло в жизни. Вряд ли кому-то еще дано такое. Кое-кто на это способен, но лишь раз в жизни. Куинни не может, и Нетти не может, и наверняка Мэй не под силу. А вот мой папочка мог, потом научилась я, пока были силы, а теперь – и ты. Знаешь, что частенько говорил папа?
   Я покачал головой.
   – Он говорил, что поглощает время. Занятие было папе не по душе, однако он все равно съедал его, потому что у этого есть причина, и если ты такой способностью обладаешь, ты должен найти причину. Он рассказывал, что как-то раз увидел, как Омар и Сильвэйн Данстэны мародерствовали на поле боя, и подумал, что это явилось причиной появления способности у него.
   – А какая причина была у вас?
   – Причина… Может, все оттого, что Говард Данстэн сделал меня такой несчастной. Может, для того, чтобы я могла рассказать тебе обо всем Надеюсь, твоя причина благовидней моей.
   – Говард сделал несчастной вашу мать, – сказал я.
   – Это так, – кивнула Джой. – Глубоко несчастной.
   – У него были любовницы.
   – Да уж, сколько их было…
   – А у тех женщин были дети от него?
   Джой с интересом взглянула на меня:
   – Хочешь послушать смешную историю?
   Я кивнул.
   – Как-то раз я закончила урок с учителем французского – я занималась отдельно, потому что у меня были великолепные способности к французскому. Куинни и Нетти, такими способностями не обладавшие, пошли на свой урок. Мэй болела, лежала у себя. Она даже не ела – моя сестра Мэй вообще за все свое детство съела едва ли больше крупинки. Я сидела одна, заняться было нечем. И вот, набравшись мужества, я проскользнула в папин кабинет, эта комната была моей любимой, однако заходить туда sans permission[52] я не могла. Угадай, что особенно пленяло меня в той комнате?