Страница:
Временами миллиардер ощущал тяготы своего положения. Вот и теперь возникла необходимость храбрость выказать, а не кичиться тем, что обладаешь ею. Покушение потерпело неудачу, но вряд ли намерение Кхи поместить ребенка в одну из многочисленных темниц, которые сооружены в подвалах всех его особняков, оскорбит трансцендентальные силы. Это будет храбростью хотя бы потому, что у юного узника всегда оставалась, пусть маловероятная, но возможность снова сбежать.
К храбрости духа, которую олицетворял выбранный им план действий, следовало присовокупить собственное присутствие при поимке мальчишки. Мало того что Кхи нарушит свое правило оставаться всегда в тени, он еще и лично возглавит охоту.
Конечно, надо как следует замаскироваться и обеспечить свою безопасность – Утонченное Цветенье не зря объяснила разницу между мудростью храбрости и дурацким безрассудством…
Кхи, освещенный зеленым светом пульта управления, сидел в бронированном автомобиле на границе буферной зоны и следил за охотой на дикого ребенка. С помощью коротковолновых передатчиков он мог наблюдать за перемещениями членов своей команды. По крайней мере уже дюжина детей была загнана в угол, допрошена, как умели это делать его бравые парни, и – естественно – уничтожена. Так-то оно лучше, при Данных обстоятельствах. Из допросов выявилось местонахождение чернокожего ребенка: он скрывался в руинах заброшенной скотобойни, предположительно охраняемый стаей озверевших псов, которые беспрекословно подчинялись его командам. Хотя все это, конечно, полная чепуха, зато подтверждалась мудрость Кхи Минг-Куо, сумевшего уравновесить опрометчивый риск храбростью.
Его пехотинцы двинулись к скотобойне. В наушниках звучала какофония из лая и воя, удивленных возгласов и жутких воплей… А вдруг утверждения «языков» – не выдумки?
Треск автоматных очередей в руинах, отображенных контурами на экране нактовизора, совместился со звуками, поступающими из наушников. Потом наступила зловещая тишина.
Он ждал, но ответа на мучающие его вопросы так и не получил. Никто не постучался в бронированную дверцу, чтобы доложить.
И хотя Кхи был вне себя от гнева, он не стал заводить мотор броневика с намерением въехать в буферную зону. Тяжелая машина может запросто угодить в какую-нибудь замаскированную яму. Он еще несколько раз пытался связаться со своими солдатами, а потом вызвал резерв из опытных уличных бойцов, также снабженных автоматическим оружием.
Он понял, что недооценил буферную зону: до начала операции ему следовало собрать под свои знамена побольше боевиков. С другой стороны, сохранить резерв – это уже превосходная стратегия. Снова мудрость.
На сей раз люди Кхи Минг-Куо передвигались куда осторожнее. То, что они обнаружили, выглядело как на полотнах Иеронима Босха. Повсюду валялись окровавленные останки: собак, бойцов передового отряда Кхи, беспризорников. У некоторых были перегрызены только глотки, другие-были растерзаны в клочья. Ни один из детских трупов не был чернокожим.
Потом они нашли одного из людей Кхи, полуживого, погребенного под грудой дохлых собак. Плоть бедняги явно рвали зубы и драли когти. Раненого вытащили, перевязали и забросали вопросами.
Кхи Минг-Куо слышал все по радио, и страх, что силы, которые упорядочивали Вселенную, отказались от него, усиливался. Должно быть, записка Пин Юй-ву попала не только к нему… Да, черный мальчишка сбежал. Остался цел, но попал в руки того, кто прибыл раньше Кхи и ждал в засаде.
Кхи все стало ясно. Вмешались банда Белого Дракона и ее главарь Дьен По-жу.
Стук.
– Что, черт возьми, происходит? – спросила ошеломленная Бетан. Все в Центре видели невероятное изображение, поступавшее с ВидиВи-камеры.
Этого сэр Чарльз ждал всю свою жизнь. Ему выпал невероятный шанс. Раньше такой возможности судьба ему не предоставляла.
– Элементарная вежливость требует впустить гостя, – спокойно произнес сэр Чарльз. – Откройте дверь, пожалуйста. Да-да, прошу вас!
Оператор у пульта управления тамбуром остолбенел.
– Включите сервомоторы, пожалуйста, – повторил сэр Чарльз бесконечно устало. – Что бы ни случилось, это не более, чем продолжение нашей миссии. Вы видите то, что видите: если киска хочет войти, надо открыть ей дверцу, не так ли?
В напряженной тишине раздался скрежет штурвала. Шипение выходящего воздуха заглушало хриплое дыхание людей. Наконец внутренняя дверь тамбура открылась.
Все видели по ВидиВи, все знали, чего ожидать… Действительность же была невероятна.
В тамбуре ожидал колесник, его металлическое покрытие сверкало, отражая яркие огни помещения. Он расправил свою оборку из лопастей и покатился вперед, пока не достиг комингса внутренней двери. Спокойно и без всяких видимых усилий поднялся в воздух, примерно на фут от пола, и продолжил движение при помощи левитации. Корпус пульсировал многоцветьем. Колеса по инерции продолжали крутиться.
Пропустив гостя, внутренняя дверь закрылась со стуком, который показался неуместным. Тишина натянулась до предела. Внезапно сэр Чарльз обнаружил, что все присутствующие смотрят на него. Надежда, шок, испуг… Кто-то должен разрядить обстановку.
– На что это вы уставились? – Глава СРЮП шагнул по направлению к колеснику, теперь неподвижно висевшему в воздухе. – Вы же все видели колесника раньше! Сражаться с нами в его планы, по-видимому, не входит. Ведь мы и прибыли сюда для того, чтобы вступить в Контакт! Правда, случилось так, что… – он почувствовал, что должен остановиться и сглотнуть слюну до того, как горло пересохнет окончательно, – первым вступил с нами в контакт колесник.
Чувствуя себя по-идиотски, он сделал еще несколько шагов – пульс участился, губы пересохли, нервы натянулись до предела. Колесник слегка повернулся, так что «фары» оказались направлены на него.
– Э-э… – начал сэр Чарльз находчиво. Желательно было представить человечество в выгодном свете, и он продолжил: – Ну что еще можно сказать? Вряд ли вы поймете, но я надеюсь, кто-то услышит и поймет, что мы пытаемся наладить с ним связь.
Его голос дрожал от избытка эмоций. Он ощущал ликование и в то же время потрясающий идиотизм ситуации. Види-Ви-камеры записывали происходящее, чтобы вскоре показать миллиардам землян. Демонстрация записи принесет сэру Чарльзу славу и станет визуальным подтверждением правильности его стратегии. Но нужно поставить жирную точку – произнести что-нибудь эдакое. Простенькое и в то же время мелодраматическое.
– От имени и по поручению людей планеты Земля приветствую вас, инопланетяне!
Глава СРЮП ощутил себя круглым идиотом. А колесник не выказал никаких признаков того, что услышал обращение. Он продолжил левитировать, его светящиеся фары по-прежнему были направлены в колени сэра Чарльза.
Казалось, он чего-то ждет.
Глава 11
К храбрости духа, которую олицетворял выбранный им план действий, следовало присовокупить собственное присутствие при поимке мальчишки. Мало того что Кхи нарушит свое правило оставаться всегда в тени, он еще и лично возглавит охоту.
Конечно, надо как следует замаскироваться и обеспечить свою безопасность – Утонченное Цветенье не зря объяснила разницу между мудростью храбрости и дурацким безрассудством…
Кхи, освещенный зеленым светом пульта управления, сидел в бронированном автомобиле на границе буферной зоны и следил за охотой на дикого ребенка. С помощью коротковолновых передатчиков он мог наблюдать за перемещениями членов своей команды. По крайней мере уже дюжина детей была загнана в угол, допрошена, как умели это делать его бравые парни, и – естественно – уничтожена. Так-то оно лучше, при Данных обстоятельствах. Из допросов выявилось местонахождение чернокожего ребенка: он скрывался в руинах заброшенной скотобойни, предположительно охраняемый стаей озверевших псов, которые беспрекословно подчинялись его командам. Хотя все это, конечно, полная чепуха, зато подтверждалась мудрость Кхи Минг-Куо, сумевшего уравновесить опрометчивый риск храбростью.
Его пехотинцы двинулись к скотобойне. В наушниках звучала какофония из лая и воя, удивленных возгласов и жутких воплей… А вдруг утверждения «языков» – не выдумки?
Треск автоматных очередей в руинах, отображенных контурами на экране нактовизора, совместился со звуками, поступающими из наушников. Потом наступила зловещая тишина.
Он ждал, но ответа на мучающие его вопросы так и не получил. Никто не постучался в бронированную дверцу, чтобы доложить.
И хотя Кхи был вне себя от гнева, он не стал заводить мотор броневика с намерением въехать в буферную зону. Тяжелая машина может запросто угодить в какую-нибудь замаскированную яму. Он еще несколько раз пытался связаться со своими солдатами, а потом вызвал резерв из опытных уличных бойцов, также снабженных автоматическим оружием.
Он понял, что недооценил буферную зону: до начала операции ему следовало собрать под свои знамена побольше боевиков. С другой стороны, сохранить резерв – это уже превосходная стратегия. Снова мудрость.
На сей раз люди Кхи Минг-Куо передвигались куда осторожнее. То, что они обнаружили, выглядело как на полотнах Иеронима Босха. Повсюду валялись окровавленные останки: собак, бойцов передового отряда Кхи, беспризорников. У некоторых были перегрызены только глотки, другие-были растерзаны в клочья. Ни один из детских трупов не был чернокожим.
Потом они нашли одного из людей Кхи, полуживого, погребенного под грудой дохлых собак. Плоть бедняги явно рвали зубы и драли когти. Раненого вытащили, перевязали и забросали вопросами.
Кхи Минг-Куо слышал все по радио, и страх, что силы, которые упорядочивали Вселенную, отказались от него, усиливался. Должно быть, записка Пин Юй-ву попала не только к нему… Да, черный мальчишка сбежал. Остался цел, но попал в руки того, кто прибыл раньше Кхи и ждал в засаде.
Кхи все стало ясно. Вмешались банда Белого Дракона и ее главарь Дьен По-жу.
Стук.
– Что, черт возьми, происходит? – спросила ошеломленная Бетан. Все в Центре видели невероятное изображение, поступавшее с ВидиВи-камеры.
Этого сэр Чарльз ждал всю свою жизнь. Ему выпал невероятный шанс. Раньше такой возможности судьба ему не предоставляла.
– Элементарная вежливость требует впустить гостя, – спокойно произнес сэр Чарльз. – Откройте дверь, пожалуйста. Да-да, прошу вас!
Оператор у пульта управления тамбуром остолбенел.
– Включите сервомоторы, пожалуйста, – повторил сэр Чарльз бесконечно устало. – Что бы ни случилось, это не более, чем продолжение нашей миссии. Вы видите то, что видите: если киска хочет войти, надо открыть ей дверцу, не так ли?
В напряженной тишине раздался скрежет штурвала. Шипение выходящего воздуха заглушало хриплое дыхание людей. Наконец внутренняя дверь тамбура открылась.
Все видели по ВидиВи, все знали, чего ожидать… Действительность же была невероятна.
В тамбуре ожидал колесник, его металлическое покрытие сверкало, отражая яркие огни помещения. Он расправил свою оборку из лопастей и покатился вперед, пока не достиг комингса внутренней двери. Спокойно и без всяких видимых усилий поднялся в воздух, примерно на фут от пола, и продолжил движение при помощи левитации. Корпус пульсировал многоцветьем. Колеса по инерции продолжали крутиться.
Пропустив гостя, внутренняя дверь закрылась со стуком, который показался неуместным. Тишина натянулась до предела. Внезапно сэр Чарльз обнаружил, что все присутствующие смотрят на него. Надежда, шок, испуг… Кто-то должен разрядить обстановку.
– На что это вы уставились? – Глава СРЮП шагнул по направлению к колеснику, теперь неподвижно висевшему в воздухе. – Вы же все видели колесника раньше! Сражаться с нами в его планы, по-видимому, не входит. Ведь мы и прибыли сюда для того, чтобы вступить в Контакт! Правда, случилось так, что… – он почувствовал, что должен остановиться и сглотнуть слюну до того, как горло пересохнет окончательно, – первым вступил с нами в контакт колесник.
Чувствуя себя по-идиотски, он сделал еще несколько шагов – пульс участился, губы пересохли, нервы натянулись до предела. Колесник слегка повернулся, так что «фары» оказались направлены на него.
– Э-э… – начал сэр Чарльз находчиво. Желательно было представить человечество в выгодном свете, и он продолжил: – Ну что еще можно сказать? Вряд ли вы поймете, но я надеюсь, кто-то услышит и поймет, что мы пытаемся наладить с ним связь.
Его голос дрожал от избытка эмоций. Он ощущал ликование и в то же время потрясающий идиотизм ситуации. Види-Ви-камеры записывали происходящее, чтобы вскоре показать миллиардам землян. Демонстрация записи принесет сэру Чарльзу славу и станет визуальным подтверждением правильности его стратегии. Но нужно поставить жирную точку – произнести что-нибудь эдакое. Простенькое и в то же время мелодраматическое.
– От имени и по поручению людей планеты Земля приветствую вас, инопланетяне!
Глава СРЮП ощутил себя круглым идиотом. А колесник не выказал никаких признаков того, что услышал обращение. Он продолжил левитировать, его светящиеся фары по-прежнему были направлены в колени сэра Чарльза.
Казалось, он чего-то ждет.
Глава 11
Второй Дом, 1945-я непрерывность
Внутри волокнистого тела одного из самых старых и самых больших городов Второго Дома, в полости, выращенной специально для этой цели, собрались Старейшины Тайного совещания.
Дряхлые дижабли плавали, тяжеловесно покачиваясь на нежных волнах теплого воздуха, который просачивался к ним в полость и поддерживал приятную температуру чуть выше точки кипения аммиака. Они были огромны, дряблы и очень-очень стары.
С виду дижабли походили на полусдутые метеорологические аэростаты, каждый – эдакий куполообразный газовый мешок с эластичной кожистой оболочкой. Вдоль средней линии купола располагался один из двух основных органов сенсорных блоков – кольцо из шести звукочувствительных пятен неправильной формы, помещенных выше и ниже средней линии, которые совместно синтезировали объемное изображение объектов, окружающих дижабль. Немного ниже находился другой основной сенсорный блок: шесть пар выдвигающихся глаз, внедренных в оболочку подобно гвоздикам на обитом кожей диване. Двойной рот – один под другим – был сформирован резиногубными разрезами в толстой оболочке; рты предназначались для испускания звуков, а не для питания. Снизу тело продолжалось управляемыми придатками – шестью мелкими эластичными трубками. Каждая трубка заканчивалась пучком из шести более тонких щупалец, наконечники которых, в свою очередь, могли разделяться на шесть клинообразных отростков для лучшей манипуляции. В середине каждого такого фрактального ствола находился сфинктер, через который создание могло глотать твердую, жидкую или газообразную пищу. Шестикратный каскад желудков, трехкратный мозг и все другие органы находились внутри кольца оснований трубок ниже основного газового мешка. Немного в стороне от центра из кольца под углом выходила короткая выделительная трубка.
Если строители городов были странными существами, то их города были еще более странными. Давным-давно дижабли открыли, что, применяя выверенные дозы подходящих гормонов, из компонентов, составляющих пласт пены, можно сотворить любую форму. Поскольку полученные конструкции, подобно самим пластам, были нейтрально плавучи, их форма ограничивалась скорее воображением, нежели физикой, а основные запреты налагала лишь погода Второго Дома – бесконечные ураганы с интенсивными грозовыми разрядами и сильнейшими завихрениями. Материал пласта был и прочен, и гибок, но все равно любая слишком выступающая, тонкая или недостроенная конструкция подвергалась риску разрыва или повреждения.
Сверху город походил на нечто среднее между сковородой с яичницей-болтуньей и коралловым рифом. С близкого же расстояния он представлялся путаницей туннелей, пещер, огромных открытых арен, тянущихся вверх зданий, похожих на приземистые деревья, спиральных труб, пирамид с закругленными углами, куполов, обросших выпуклыми веерами, вытянутых цепочек капсул, похожих на связку жирных сосисок – все это было задрапировано сетями из пористых мембран, которые улучшали структурную целостность. И повсюду располагались садки-пузыри – недавно выращенные, созревшие, ветхие, заброшенные… Эти двояковыпуклые пустоты огораживались стягивающейся волокнистой оболочкой. Дижабли придавали огромное значение садкам-пузырям. Они использовали их для хранения запасов пищевых продуктов, добытых из более плотных слоев планеты для потребления во время длинных спячек; использовали и для комфортабельного отдыха. Каждый дижабль обладал персональным садком-пузырем и бесконечно о нем заботился. Резервные садки предназначались для вновь прибывших граждан, особенно для подростков, поправляющихся после вмешательства пластических хирургов.
Входя в полость Тайного совещания, Глаза на Выдвижных Стебельках Очаровывающего Прикрытия вспомнил, как все это проектировалось – с помощью радикально нового метода гормональной архитектуры, приложенного к расположенной ниже внешней оболочке города естественной опухоли, с последующим закрашиванием ее влажных поверхностей проникающим гормоном так, что отмирающие ячейки отскребались в виде сухих хлопьев щетками симбипьютов. Самым трудным оказалось сохранить жесткость оболочки, которая поддерживала напряженные верхние ткани, и уравнять давление, чтобы растущая опухоль не сплющилась или не разорвалась в течение одного из периодических подъемов или спусков города.
Тогда за работу Сломанный Усик Воображаемой Наклонности получил премию. Усик трагически погиб во время несчастного случая пятнадцать миллионов лет назад – Глаза на Стебельках ясно помнил, как дерзкий комплекс из множества худосочных башен сплющился под напором снегопада из метана, который принес внезапный циклон. Усик был виноват сам, пора бы знать, что нельзя позволять городу так приближаться к Вихревороту, но Усик был исключительно падок до визуальных наслаждений…
График работы Тайного совещания сохранялся неизменным в течение тридцати миллионов лет тяжелейшего кризиса. Но сказать, что он требовал жесткого режима, было нельзя, поскольку наиболее важной особенностью Тайного совещания являлось периодическое впадение в спячку его «председателей». Конечно, дижабли не люди и у них не могло быть «председателей», но антропоморфное описание поможет нам вернуться к затерянному эволюционному туману Седой Старины, к разновидности протодижаблей на потерянной планете, упомянутой в качестве Первого Дома, нечаянно развившихся в некое сообщество. Это сообщество разработало своего рода менталитет улья, где каждый его член сохранял некую степень индивидуальности, а все решения принимались сообща посредством бюрмотания – своего рода объединенного мышления, которое отдельные личности осознать не могли. Эта квазителепатическая способность являлась побочным продуктом квантовой хромодинамики процессов мышления: дижабли могли воспринимать и передавать с помощью радиоволн свои мысли как брызги скваркового волнового пакета. Мысль дижабля нельзя прочесть, если он не желал делать ее доступной, к тому же эффект телепатии проявлялся на очень малом расстоянии, поскольку нелинейности быстро рассеивали волновой пакет.
Следуя традиции, Глаза на Стебельках – поскольку лишь он обладал соматическим набором хромосом, благоприятствующим ораторским способностям, – открыл слушания в речевом режиме, громко зачитывая пункты Повестки Дня. Процесс шел крайне медленно, и каждый Старейшина знал Повестку наизусть, но все собравшиеся любили вычурные переливы интонаций Глаз на Стебельках, и слушание доставляло эстетическое удовольствие.
Тайное совещание продолжалось в течение двухсот семидесяти суток Второго Дома – грубо говоря, три с половиной земных месяца. Для индивидуальных дижаблей это подобно мгновению, однако групповой разум способен принимать решения удивительно быстро. Когда члены Тайного совещания находились в состоянии бюрмотания, все могли убедиться, как хорош традиционный цикл. Однако когда Старейшины вновь разделятся на индивидуальности, многие из них пожалеют о краткости расписания и неспособности вникнуть в детали каждого вопроса. Члены Тайного совещания смогут вспомнить свое участие в принятии решений и даже то, каковы были многие из этих решений, но они редко в состоянии восстановить ход рассуждений после того, как бюрмотания распущены. Знание того, что ты одобрил коллективное решение, казавшееся теперь смешным, порой выбивало из колеи. Впрочем, такова плата за звание Старейшины. Приходится мириться.
Во Втором Доме дижабли не были единственными живыми существами. Кроме них и остатков местных форм жизни, наличествовало множество иных организмов, прихваченных дижаблями из Первого Дома, а также создания различных видов, которые развились как симбипьютный побочный продукт экологии дижаблей. На ранней стадии эволюции дижаблей, в Первом Доме, они получали водород в результате биологической формы электролиза, высвобождая его из капелек жидкости, содержащейся в минералах. С помощью электролиза также осаждали примеси нежелательных металлов. Сначала примеси просто выводились в виде отходов, затем, поскольку разнородные клетки усложнялись, появилось свежее решение проблемы осаждения ненужного – соэволюция параллельной экологии металлических биомашин. Эти «симбипьюты» не обладали собственным генетическим материалом, но так как совокупности геномов, отвечающих за процессы отторжения, росли с каждым поколением дижаблей, то в конце концов возникли полезные симбипьюты. А они оплатили свои долги тем, что, случайно сохранив жизнеспособность, стали выполнять все более и более сложные задачи, расширявшие возможности дижаблей: сначала обеспечивали новые и более эффективные способы накопления энергии, затем быстро переключились на передвижение, вооружение, защиту, маскировку, конструирование, переработку продовольствия, связь, поверхностную и межпланетную транспортировку и даже развлечения. Металл в организме дижабля стал жизненно важным ресурсом.
Одной из важнейших проблем регулирования жизни во Втором Доме являлось то, что его атмосфера содержала лишь микроскопические количества атомов металла. Однако планета была огромна, металлы следовало только обогатить и переработать биологически. Для банков данных симбипьютов необходим германий, а его здесь было предостаточно в форме газообразного тетрагидрида германия. Ионы натрия, калия и магния попадали с помощью диффузии в верхние слои атмосферы из плазменного тора, соединяющего Юпитер с пятой луной. Дижабли также сумели принести с собой запасы металла с Первого Дома. Некоторую толику химических элементов складировали глубоко внутри городов, но большую часть разместили на орбите вокруг газового гиганта. По мере необходимости межпланетный транспорт мог доставить туда симбипьютов-шахтеров.
Поскольку верх пенных пластин был плоским, а дижабли Первого Дома до изобретения обрабатывающего гормона обитали в грубых городских норах, большинству симбипьютов пришлось развить у себя колеса. Многие их все еще сохраняли, ведь на каждом уровне города имелась развитая дорожная сеть. Впоследствии симбипьюты развили способность к антигравитации, движение же с помощью колес требовало меньше усилий и превратилось в проступок.
Звучный голос Глаза на Стебельках отражался от стен полости. В помещение в форме сглаженного овоида дижабли проникали через крышу посредством продуманно украшенного каскада ниспадающих струй; для сопровождающих симбипьютов имелся отдельный антигравитационный вход. Интерьер полости был декорирован на манер Поздней Одержимости от 811-й Непрерывности, то есть преобладающим элементом являлся полуконус. Жителю Земли все это напомнило бы перевернутый вверх дном свадебный торт, слепленный из сотен оттенков грязи.
На одном конце овоида имелось притопленное возвышение в форме неправильного шестиугольника с плоским ободом, окружающим мелкую впадину. Там, согласно традиции, собирались Старейшины, в то время как дежурные симбипьюты толпились на ободе, появляясь и удаляясь по плетенке подвесных платформ, связанных между собой подъемниками. Дежурные обеспечивали уход, подавали продовольствие, спиртные напитки и умеренно стимулирующие наркотики, обеспечивали развлечения, принимали сообщения, а также периодически напоминали Старейшинам о каждом из Девяти Тысяч Пунктов Формы Протокола и Принятого Порядка Слушаний. Целая бригада симбипьютов, специализирующихся на запоминании, записывали ход обсуждений и принятые решения, поскольку симбипьюты, как и дижабли, могли воспринимать скварковое излучение.
Если город умирал – от недостатка ли продовольствия, по болезни, или по какой-то иной причине, – горожанам приходилось находить незрелого городеныша и перебираться на него, что вызывало огромные затраты и ужасающую скученность для множества поколений. Дижабли преданно заботились о своих городах. Во Втором Доме их было почти миллион, и каждый вырос из нейтральной к жизни пены, созданный из живых пузырьков размером в несколько микронов – биологических клеток с собственной генетикой и собственными специализированными органеллами[13] Среди последних важное место занимали левисферы – крошечные пузырьки с мембранными стенками, наполненные почти чистым газообразным водородом, который обеспечивает подъем в более плотную водородно-гелиевую смесь тропосферы планеты. Клетки-левисферы чувствительны к перепадам давления, и механизм обратной связи развил в них способность поддерживать нейтральную плавучесть.
Метаболизм города нагревал газ, который расширялся и генерировал дополнительную подъемную силу. Город по сути являлся воздушным шаром, надутым частично водородом, частично горячим воздухом. Огромный гребень охладителя, проложенный под городом подобно килю, излучал избыточную теплоту, принесенную туда оборотным хладагентом, который струился по сети вен и артерий – напор создавали тысячи разбросанных по всему телу города органов, аналогичных сердцу.
Пена представляла собой обширную колонию, которая росла тысячелетиями, пока окончательно не сформировала неправильной формы пласт в сотню миль длиной, десять миль шириной и толщиной в диапазоне от одной до пяти миль. Верхняя поверхность пласта, если ее не украшать архитектурными излишествами, была плоской. Но обычно на ней возводилась суперконструкция, взращенная на твердом основании биохимическим воздействием бесчисленных поколений дижаблей. Туннели и валы, пронизывающие живые ткани города, образовывали лабиринт пещерных полостей.
Нижняя поверхность города представляла собой бесконечные джунгли свисающих усиков, что окружали лопасти охладителя подобно бесчисленным щупальцам. По бокам пласта пены усики также формировали густые заросли, напоминающие бахрому, которая слегка колыхалась в турбулентной атмосфере Второго Дома. Чем дальше от края, тем усики становились все длиннее и вертикальнее, поскольку их корни приближались к центральным лопастям пласта, где составляющие клетки были самыми старыми.
Вокруг города роился аппетитнейший туман аэропланктона, триллионы триллионов рожденных в атмосфере микроорганизмов. Каждый из усиков пласта был ловушкой, специально приспособленной, чтобы заставить определенную разновидность аэропланктона покончить с собой тем или иным способом. Некоторые усики были липкими. Некоторые выстреливали крошечные гарпуны к любому источнику феромонов, на которые были настроены, после чего подтягивали добычу к ловушке. Некоторые всасывали насыщенный воздух сквозь фильтры «китового уса», в то время как крошечные жуки-быстроноги бегали по волокнистой драпировке и счищали пойманное в радужные мешочки. Одни усики генерировали ультразвуковые импульсы, другие – распространяли химические приманки, третьи – заполняли окружающий воздух тончайшей полуавтономной самонаводящейся паутиной, четвертые – просто ждали. Однако, схватив добычу, почти все типы усиков вели себя одинаково. Сначала они открывали мембраны, выпуская внедренные левисферы. Большинство выходило в атмосферу, где под действием жары и давления вырождалось, способствуя круговороту водорода; остальные использовались для создания локальной нейтральной плавучести. Когда мембраны раскрывались, питательные вещества выходили и транспортировались через фрактальное дерево молекулярных нанотрубочек, перемещаясь вверх вирусами поэтапного действия, которые проталкивали свою ношу по нанотрубочкам, подобно альпинисту в скальных узостях. Поскольку вирусы толкали их все выше и выше, то струйка питательных веществ становилась потоком, затем наводнением и заполняла емкости слизистых сферических мешочков, что украшали нижнюю сторону пласта, провисшую между раздувающимися корнями усиков. Здесь вирусы поэтапного действия падали в атмосферу Второго Дома бесконечно медленным дождем генетически добавленных компонентов, чтобы повторно заразить любой усик, с которым они случайно столкнутся.
Дижабли, жившие на верхней поверхности пласта, редко замечали аэропланктонный Армагеддон под ними, поскольку такое случалось каждый день на протяжении трети миллиарда лет. Они воспринимали лишь один из незначительных побочных эффектов – создание огромных плавающих платформ, если можно так выразиться, почвы, на которой основывалась их цивилизация. Только когда городской пласт заболевал, ветеринарные эскадроны и воздушные огородники активизировались и убывали в скрытые глубины для устранения возникших дефектов.
Дижабли развились в среде водородной экологии. Они, подобно многим мелким существам своего мира, являлись воздушными шарами – мыслящими воздушными шарами. Некоторые воздухоплавательные организмы, подобно пластам, были слеплены из микроскопических клеток, богатых левисферами. Другие обладали большими, заполненными водородом органами, выполнявшими функцию плавательного пузыря земных рыб, а именно – поддержки нейтральной плавучести. Большинство существ использовало также принцип нагревания воздуха для увеличения дополнительной подъемной силы; многие применяли только этот способ. И все же Строители городов и сами города не столько летали, сколько плавали в воздушных струях Второго Дома.
Типичный город служил прибежищем приблизительно для двадцати миллионов дижаблей. Тем не менее, в любое время лишь пять процентов горожан были активны, остальные пребывали в спячке. Социальные институты дижаблей возникли и развивались, чтобы поддерживать своего рода непрерывность в обществе, где ключевые личности могли внезапно сойти со сцены, и им на смену приходили полные незнакомцы.
В течение трехсот тридцати миллионов лет пласты городов Циркулировали под скрытой облаками полосатой оболочкой Второго Дома. Некоторые из старших дижаблей все еще помнили Исход – годы активного перемещения и колонизации. О том, что было до того, помнили немногие избранные, посвятившие свою бесконечную жизнь ее продолжению под кровом нового дома. Однако некоторые из младших дижаблей имели весьма отличающийся от общепринятого взгляд на Исход.
Дряхлые дижабли плавали, тяжеловесно покачиваясь на нежных волнах теплого воздуха, который просачивался к ним в полость и поддерживал приятную температуру чуть выше точки кипения аммиака. Они были огромны, дряблы и очень-очень стары.
С виду дижабли походили на полусдутые метеорологические аэростаты, каждый – эдакий куполообразный газовый мешок с эластичной кожистой оболочкой. Вдоль средней линии купола располагался один из двух основных органов сенсорных блоков – кольцо из шести звукочувствительных пятен неправильной формы, помещенных выше и ниже средней линии, которые совместно синтезировали объемное изображение объектов, окружающих дижабль. Немного ниже находился другой основной сенсорный блок: шесть пар выдвигающихся глаз, внедренных в оболочку подобно гвоздикам на обитом кожей диване. Двойной рот – один под другим – был сформирован резиногубными разрезами в толстой оболочке; рты предназначались для испускания звуков, а не для питания. Снизу тело продолжалось управляемыми придатками – шестью мелкими эластичными трубками. Каждая трубка заканчивалась пучком из шести более тонких щупалец, наконечники которых, в свою очередь, могли разделяться на шесть клинообразных отростков для лучшей манипуляции. В середине каждого такого фрактального ствола находился сфинктер, через который создание могло глотать твердую, жидкую или газообразную пищу. Шестикратный каскад желудков, трехкратный мозг и все другие органы находились внутри кольца оснований трубок ниже основного газового мешка. Немного в стороне от центра из кольца под углом выходила короткая выделительная трубка.
Если строители городов были странными существами, то их города были еще более странными. Давным-давно дижабли открыли, что, применяя выверенные дозы подходящих гормонов, из компонентов, составляющих пласт пены, можно сотворить любую форму. Поскольку полученные конструкции, подобно самим пластам, были нейтрально плавучи, их форма ограничивалась скорее воображением, нежели физикой, а основные запреты налагала лишь погода Второго Дома – бесконечные ураганы с интенсивными грозовыми разрядами и сильнейшими завихрениями. Материал пласта был и прочен, и гибок, но все равно любая слишком выступающая, тонкая или недостроенная конструкция подвергалась риску разрыва или повреждения.
Сверху город походил на нечто среднее между сковородой с яичницей-болтуньей и коралловым рифом. С близкого же расстояния он представлялся путаницей туннелей, пещер, огромных открытых арен, тянущихся вверх зданий, похожих на приземистые деревья, спиральных труб, пирамид с закругленными углами, куполов, обросших выпуклыми веерами, вытянутых цепочек капсул, похожих на связку жирных сосисок – все это было задрапировано сетями из пористых мембран, которые улучшали структурную целостность. И повсюду располагались садки-пузыри – недавно выращенные, созревшие, ветхие, заброшенные… Эти двояковыпуклые пустоты огораживались стягивающейся волокнистой оболочкой. Дижабли придавали огромное значение садкам-пузырям. Они использовали их для хранения запасов пищевых продуктов, добытых из более плотных слоев планеты для потребления во время длинных спячек; использовали и для комфортабельного отдыха. Каждый дижабль обладал персональным садком-пузырем и бесконечно о нем заботился. Резервные садки предназначались для вновь прибывших граждан, особенно для подростков, поправляющихся после вмешательства пластических хирургов.
Входя в полость Тайного совещания, Глаза на Выдвижных Стебельках Очаровывающего Прикрытия вспомнил, как все это проектировалось – с помощью радикально нового метода гормональной архитектуры, приложенного к расположенной ниже внешней оболочке города естественной опухоли, с последующим закрашиванием ее влажных поверхностей проникающим гормоном так, что отмирающие ячейки отскребались в виде сухих хлопьев щетками симбипьютов. Самым трудным оказалось сохранить жесткость оболочки, которая поддерживала напряженные верхние ткани, и уравнять давление, чтобы растущая опухоль не сплющилась или не разорвалась в течение одного из периодических подъемов или спусков города.
Тогда за работу Сломанный Усик Воображаемой Наклонности получил премию. Усик трагически погиб во время несчастного случая пятнадцать миллионов лет назад – Глаза на Стебельках ясно помнил, как дерзкий комплекс из множества худосочных башен сплющился под напором снегопада из метана, который принес внезапный циклон. Усик был виноват сам, пора бы знать, что нельзя позволять городу так приближаться к Вихревороту, но Усик был исключительно падок до визуальных наслаждений…
График работы Тайного совещания сохранялся неизменным в течение тридцати миллионов лет тяжелейшего кризиса. Но сказать, что он требовал жесткого режима, было нельзя, поскольку наиболее важной особенностью Тайного совещания являлось периодическое впадение в спячку его «председателей». Конечно, дижабли не люди и у них не могло быть «председателей», но антропоморфное описание поможет нам вернуться к затерянному эволюционному туману Седой Старины, к разновидности протодижаблей на потерянной планете, упомянутой в качестве Первого Дома, нечаянно развившихся в некое сообщество. Это сообщество разработало своего рода менталитет улья, где каждый его член сохранял некую степень индивидуальности, а все решения принимались сообща посредством бюрмотания – своего рода объединенного мышления, которое отдельные личности осознать не могли. Эта квазителепатическая способность являлась побочным продуктом квантовой хромодинамики процессов мышления: дижабли могли воспринимать и передавать с помощью радиоволн свои мысли как брызги скваркового волнового пакета. Мысль дижабля нельзя прочесть, если он не желал делать ее доступной, к тому же эффект телепатии проявлялся на очень малом расстоянии, поскольку нелинейности быстро рассеивали волновой пакет.
Следуя традиции, Глаза на Стебельках – поскольку лишь он обладал соматическим набором хромосом, благоприятствующим ораторским способностям, – открыл слушания в речевом режиме, громко зачитывая пункты Повестки Дня. Процесс шел крайне медленно, и каждый Старейшина знал Повестку наизусть, но все собравшиеся любили вычурные переливы интонаций Глаз на Стебельках, и слушание доставляло эстетическое удовольствие.
Тайное совещание продолжалось в течение двухсот семидесяти суток Второго Дома – грубо говоря, три с половиной земных месяца. Для индивидуальных дижаблей это подобно мгновению, однако групповой разум способен принимать решения удивительно быстро. Когда члены Тайного совещания находились в состоянии бюрмотания, все могли убедиться, как хорош традиционный цикл. Однако когда Старейшины вновь разделятся на индивидуальности, многие из них пожалеют о краткости расписания и неспособности вникнуть в детали каждого вопроса. Члены Тайного совещания смогут вспомнить свое участие в принятии решений и даже то, каковы были многие из этих решений, но они редко в состоянии восстановить ход рассуждений после того, как бюрмотания распущены. Знание того, что ты одобрил коллективное решение, казавшееся теперь смешным, порой выбивало из колеи. Впрочем, такова плата за звание Старейшины. Приходится мириться.
Во Втором Доме дижабли не были единственными живыми существами. Кроме них и остатков местных форм жизни, наличествовало множество иных организмов, прихваченных дижаблями из Первого Дома, а также создания различных видов, которые развились как симбипьютный побочный продукт экологии дижаблей. На ранней стадии эволюции дижаблей, в Первом Доме, они получали водород в результате биологической формы электролиза, высвобождая его из капелек жидкости, содержащейся в минералах. С помощью электролиза также осаждали примеси нежелательных металлов. Сначала примеси просто выводились в виде отходов, затем, поскольку разнородные клетки усложнялись, появилось свежее решение проблемы осаждения ненужного – соэволюция параллельной экологии металлических биомашин. Эти «симбипьюты» не обладали собственным генетическим материалом, но так как совокупности геномов, отвечающих за процессы отторжения, росли с каждым поколением дижаблей, то в конце концов возникли полезные симбипьюты. А они оплатили свои долги тем, что, случайно сохранив жизнеспособность, стали выполнять все более и более сложные задачи, расширявшие возможности дижаблей: сначала обеспечивали новые и более эффективные способы накопления энергии, затем быстро переключились на передвижение, вооружение, защиту, маскировку, конструирование, переработку продовольствия, связь, поверхностную и межпланетную транспортировку и даже развлечения. Металл в организме дижабля стал жизненно важным ресурсом.
Одной из важнейших проблем регулирования жизни во Втором Доме являлось то, что его атмосфера содержала лишь микроскопические количества атомов металла. Однако планета была огромна, металлы следовало только обогатить и переработать биологически. Для банков данных симбипьютов необходим германий, а его здесь было предостаточно в форме газообразного тетрагидрида германия. Ионы натрия, калия и магния попадали с помощью диффузии в верхние слои атмосферы из плазменного тора, соединяющего Юпитер с пятой луной. Дижабли также сумели принести с собой запасы металла с Первого Дома. Некоторую толику химических элементов складировали глубоко внутри городов, но большую часть разместили на орбите вокруг газового гиганта. По мере необходимости межпланетный транспорт мог доставить туда симбипьютов-шахтеров.
Поскольку верх пенных пластин был плоским, а дижабли Первого Дома до изобретения обрабатывающего гормона обитали в грубых городских норах, большинству симбипьютов пришлось развить у себя колеса. Многие их все еще сохраняли, ведь на каждом уровне города имелась развитая дорожная сеть. Впоследствии симбипьюты развили способность к антигравитации, движение же с помощью колес требовало меньше усилий и превратилось в проступок.
Звучный голос Глаза на Стебельках отражался от стен полости. В помещение в форме сглаженного овоида дижабли проникали через крышу посредством продуманно украшенного каскада ниспадающих струй; для сопровождающих симбипьютов имелся отдельный антигравитационный вход. Интерьер полости был декорирован на манер Поздней Одержимости от 811-й Непрерывности, то есть преобладающим элементом являлся полуконус. Жителю Земли все это напомнило бы перевернутый вверх дном свадебный торт, слепленный из сотен оттенков грязи.
На одном конце овоида имелось притопленное возвышение в форме неправильного шестиугольника с плоским ободом, окружающим мелкую впадину. Там, согласно традиции, собирались Старейшины, в то время как дежурные симбипьюты толпились на ободе, появляясь и удаляясь по плетенке подвесных платформ, связанных между собой подъемниками. Дежурные обеспечивали уход, подавали продовольствие, спиртные напитки и умеренно стимулирующие наркотики, обеспечивали развлечения, принимали сообщения, а также периодически напоминали Старейшинам о каждом из Девяти Тысяч Пунктов Формы Протокола и Принятого Порядка Слушаний. Целая бригада симбипьютов, специализирующихся на запоминании, записывали ход обсуждений и принятые решения, поскольку симбипьюты, как и дижабли, могли воспринимать скварковое излучение.
Если город умирал – от недостатка ли продовольствия, по болезни, или по какой-то иной причине, – горожанам приходилось находить незрелого городеныша и перебираться на него, что вызывало огромные затраты и ужасающую скученность для множества поколений. Дижабли преданно заботились о своих городах. Во Втором Доме их было почти миллион, и каждый вырос из нейтральной к жизни пены, созданный из живых пузырьков размером в несколько микронов – биологических клеток с собственной генетикой и собственными специализированными органеллами[13] Среди последних важное место занимали левисферы – крошечные пузырьки с мембранными стенками, наполненные почти чистым газообразным водородом, который обеспечивает подъем в более плотную водородно-гелиевую смесь тропосферы планеты. Клетки-левисферы чувствительны к перепадам давления, и механизм обратной связи развил в них способность поддерживать нейтральную плавучесть.
Метаболизм города нагревал газ, который расширялся и генерировал дополнительную подъемную силу. Город по сути являлся воздушным шаром, надутым частично водородом, частично горячим воздухом. Огромный гребень охладителя, проложенный под городом подобно килю, излучал избыточную теплоту, принесенную туда оборотным хладагентом, который струился по сети вен и артерий – напор создавали тысячи разбросанных по всему телу города органов, аналогичных сердцу.
Пена представляла собой обширную колонию, которая росла тысячелетиями, пока окончательно не сформировала неправильной формы пласт в сотню миль длиной, десять миль шириной и толщиной в диапазоне от одной до пяти миль. Верхняя поверхность пласта, если ее не украшать архитектурными излишествами, была плоской. Но обычно на ней возводилась суперконструкция, взращенная на твердом основании биохимическим воздействием бесчисленных поколений дижаблей. Туннели и валы, пронизывающие живые ткани города, образовывали лабиринт пещерных полостей.
Нижняя поверхность города представляла собой бесконечные джунгли свисающих усиков, что окружали лопасти охладителя подобно бесчисленным щупальцам. По бокам пласта пены усики также формировали густые заросли, напоминающие бахрому, которая слегка колыхалась в турбулентной атмосфере Второго Дома. Чем дальше от края, тем усики становились все длиннее и вертикальнее, поскольку их корни приближались к центральным лопастям пласта, где составляющие клетки были самыми старыми.
Вокруг города роился аппетитнейший туман аэропланктона, триллионы триллионов рожденных в атмосфере микроорганизмов. Каждый из усиков пласта был ловушкой, специально приспособленной, чтобы заставить определенную разновидность аэропланктона покончить с собой тем или иным способом. Некоторые усики были липкими. Некоторые выстреливали крошечные гарпуны к любому источнику феромонов, на которые были настроены, после чего подтягивали добычу к ловушке. Некоторые всасывали насыщенный воздух сквозь фильтры «китового уса», в то время как крошечные жуки-быстроноги бегали по волокнистой драпировке и счищали пойманное в радужные мешочки. Одни усики генерировали ультразвуковые импульсы, другие – распространяли химические приманки, третьи – заполняли окружающий воздух тончайшей полуавтономной самонаводящейся паутиной, четвертые – просто ждали. Однако, схватив добычу, почти все типы усиков вели себя одинаково. Сначала они открывали мембраны, выпуская внедренные левисферы. Большинство выходило в атмосферу, где под действием жары и давления вырождалось, способствуя круговороту водорода; остальные использовались для создания локальной нейтральной плавучести. Когда мембраны раскрывались, питательные вещества выходили и транспортировались через фрактальное дерево молекулярных нанотрубочек, перемещаясь вверх вирусами поэтапного действия, которые проталкивали свою ношу по нанотрубочкам, подобно альпинисту в скальных узостях. Поскольку вирусы толкали их все выше и выше, то струйка питательных веществ становилась потоком, затем наводнением и заполняла емкости слизистых сферических мешочков, что украшали нижнюю сторону пласта, провисшую между раздувающимися корнями усиков. Здесь вирусы поэтапного действия падали в атмосферу Второго Дома бесконечно медленным дождем генетически добавленных компонентов, чтобы повторно заразить любой усик, с которым они случайно столкнутся.
Дижабли, жившие на верхней поверхности пласта, редко замечали аэропланктонный Армагеддон под ними, поскольку такое случалось каждый день на протяжении трети миллиарда лет. Они воспринимали лишь один из незначительных побочных эффектов – создание огромных плавающих платформ, если можно так выразиться, почвы, на которой основывалась их цивилизация. Только когда городской пласт заболевал, ветеринарные эскадроны и воздушные огородники активизировались и убывали в скрытые глубины для устранения возникших дефектов.
Дижабли развились в среде водородной экологии. Они, подобно многим мелким существам своего мира, являлись воздушными шарами – мыслящими воздушными шарами. Некоторые воздухоплавательные организмы, подобно пластам, были слеплены из микроскопических клеток, богатых левисферами. Другие обладали большими, заполненными водородом органами, выполнявшими функцию плавательного пузыря земных рыб, а именно – поддержки нейтральной плавучести. Большинство существ использовало также принцип нагревания воздуха для увеличения дополнительной подъемной силы; многие применяли только этот способ. И все же Строители городов и сами города не столько летали, сколько плавали в воздушных струях Второго Дома.
Типичный город служил прибежищем приблизительно для двадцати миллионов дижаблей. Тем не менее, в любое время лишь пять процентов горожан были активны, остальные пребывали в спячке. Социальные институты дижаблей возникли и развивались, чтобы поддерживать своего рода непрерывность в обществе, где ключевые личности могли внезапно сойти со сцены, и им на смену приходили полные незнакомцы.
В течение трехсот тридцати миллионов лет пласты городов Циркулировали под скрытой облаками полосатой оболочкой Второго Дома. Некоторые из старших дижаблей все еще помнили Исход – годы активного перемещения и колонизации. О том, что было до того, помнили немногие избранные, посвятившие свою бесконечную жизнь ее продолжению под кровом нового дома. Однако некоторые из младших дижаблей имели весьма отличающийся от общепринятого взгляд на Исход.