Стюарт Йэн. Колесники

   В специально выращенном для младенцев садке-пузыре пробуждалось сознание юных дижаблей. Сначала они не ощущали ничего, кроме преобладающей, всеохватывающей сырости, но шли дни, и юные дижабли обретали новые впечатления. Их сознание быстро развивалось, выбирая из перенасыщенной нервной системы те магистрали, которые придавали разуму младенца структуру, способную к расчету и обработке, а не те, что заведовали эмоциями… Восприимчивость обострилась во много раз, ибо магистрали специализировались по регистрации температуры, шероховатости, жесткости, холода, по определению краев, углов, пиков, структурных границ и градиентов ориентации. Постепенно новый мир ощущений обрел понятный пространственный порядок (слово «форма» явилось бы неправильным термином, ибо подразумевает только внешнюю сторону объектов).
   Чувства юных дижаблей относительно распознавания молекул также перекраивались в ключе основных характеристик наиболее важных для жизни компонент – микромолекул и макромолекул, а поскольку учебный процесс был самонастраивающимся, то младенцы могли работать как со сложными структурами, так и с простыми образцами. Наблюдающие Психомеды убедились, что упорядоченный младенец подвергся устойчивому воздействию культурно значимых молекул – от лифт-газа до набора социально значимых феромонов: группового образования наногамет, бормотания Тайного совещания и девяти уровней спячки.
   Только после этого Психомеды инициировали расширение диапазона чувств у младенца. Вначале слух, поскольку перегруженные нервной тканью мембраны истончились и стали ощущать внешние колебания, которые передавались от изолирующих стенок садка-пузыря. Потом зрение, ибо фотохимия внутренней части садка-пузыря была изменена Психомедами так, чтобы влажные поверхности сияли всеми цветами радуги – вернее, всеми цветами тумана. Линзы глаз дижабля состоят из редкого вещества: водяного льда, поэтому воспринимают световые волны только такой длины, которые распространяются в прозрачной воде.
   В дальнейшем будет инициировано еще одно чувство, однако сперва юный дижабль должен оказаться пригодным для взрослой жизни. Это чувство называлось зрелостью.
   Недавно сформировавшееся чувство молекулярного «вкуса» внезапно проинформировало новорожденного, что состав жидкости, просачивающейся в садок-пузырь сквозь стенки-перепонки, изменился и постепенно насыщается солями металлов. Теперь его метаболизм должен был выработать новый механизм, чтобы младенец мог иметь дело с веществами, необходимыми для жизни, но которые, накапливаясь в тканях сверх нормы, становились смертельными ядами.
   Выработает ли?..
   Ура, этот упорядоченный дижабль явно был функционален! Его ткани создали запечатанную полость возле участка тела с тонкой кожей! Мало того, электролитические реакции заставляли организм малыша кровоточить лифт-газом и одновременно выращивать кристаллическую матрицу, распределяя атомы металлов по атомным номерам. Те химические элементы, которые по каким-либо причинам были нежелательны, выделялись в виде хлопьев. Как правило, бродячие мусорщики на колесах подбирали любые обнаруженные хлопья и сохраняли их, если те были нужны. В противном случае хлопья выбрасывали за пределы города. Они погружались в вечную темноту, и если им повезло быть поглощенными аэропланктоном или циклозиготами, то преобразовывались кислотами и щелочами обратно в соли, а уж если не повезло, то продолжали падать в течение сотен тысяч лет к ядру планеты.
   Психомеды были довольны: в полости образовались монокристаллические формы толщиной в волосок, сцепленные в совокупность некоей трехмерной структуры. Как только завершилось образование первого симбипьюта, тонкая кожа полости тела младенца лопнула и вывернулась наизнанку. Мускульный спазм отторг симбипьютный механико-химический плод-конструкцию, и тот выпал на дно садка-пузыря. К сожалению, он был неважно сконструирован, и поначалу даже возникло сомнение, сможет ли плод функционировать, однако в конце концов лежащий в теплой влажной грязи симбипьют принялся поглощать электромагнитную энергию, поступающую от фотоактивных стен.
   Накопив достаточно энергии, малыш самоактивировался. А отторгнутый им механизм неуклюже, но с большим усердием направился к светочувствительной области садка-пузыря и принялся пробивать туннель сквозь стенку.
   Снаружи уже собралась небольшая толпа дижаблей – будущее сообщество юных (сквод) или объединенная социоэкономическая группа. Они слышали сильное, неконтролируемое излучение скварков юного разума, и их возбуждение нарастало, поскольку новый гражданин удачно преодолел каждый из пятидесяти пяти традиционных уровней сознания и тридцати четырех пиков чувствительности.
   В стенке появилось маленькое отверстие, и из него в мутный дневной свет Второго Дома вывалилась недавно отторгнутая конструкция.
   Первый симбипьют младенца.
   Потом появятся еще много отторгнутых механизмов куда лучше этого; у них будет различный дизайн, определяемый культурно-химической обратной связью, главную роль в которой играют феромоны. Если дижабль не научится отторгать поглощенные металлы, он погибает. Таким образом, способность дижаблей к отторжению развивалась вместе с эволюцией их самих, начиная с самых первых протодижаблей. Со временем процесс отторжения все больше и больше совершенствовался. От простых хлопьев до растущих подобно опухолям рудиментов в виде иголок, лезвий, дробилок… Он становился все сложнее и сложнее и в конце концов привел к появлению широкого ассортимента симбипьютных машин, без которых культура дижаблей уже не могла обойтись.
   Да, существовало множество вариантов симбипьютов. Они не считались организмами, поскольку гены, философия и культура дижаблей утверждали, что симбипьюты принадлежат к жизнеспособным механическим «конструкциям». Вот только не существовало того, кто их намеренно конструировал. Являются ли симбипьюты формой жизни? Рассуждать было бессмысленно, и этот вопрос дижабли никогда всерьез не рассматривали. Симбипьютные механизмы есть не более и не менее, чем симбипьютные механизмы: металлические предметы сложной конфигурации, автономные, приспособляемые и, без сомнения, обладающие таким же сознанием, как дижабли.
   Те, в свою очередь, сознавали, что разум симбипьютов равен их собственному, так как могли связаться с ними с помощью скварковой телепатии. Однако чувства симбипьютов отличались от чувств дижаблей; они были более острыми и более «цифровыми», дискретными, а не непрерывными, комбинаторными, а не топологически-аналитическими. Философы от обоих макросообществ – органических и симбиометаллических – высказывали предположения, что в результате «перехода» от органического разума к селектронному могли быть утеряны тонкие полутона. Многие дижабли уверены, например, что ни один симбипьют не способен адекватно оценить исключительные страдания Песни Смерти. В свою очередь, симбипьюты полагают, что мозг дижабля не в состоянии отозваться на красоту корректно разработанной алгоритмической топографии.
   Проделанный симбипьютом туннель позволил внешнему воздуху проникнуть в садок-пузырь.
   Внезапный приток воздуха способствовал возникновению двух эффектов. Садок раскрылся, как цветок из шести сегментов, которые вывернулись наизнанку, образовав сжатое кольцо. Пробудившееся сознание юного дижабля получило представление и о входящих кварковых волновых пакетах, и о полезности их рассеяния. Мало того, в одно мгновение оно навсегда запомнило импульс своего сквода. Структуры мышления взрослых были загружены в готовую для восприятия память. В отличие от симбипьютов, чей сконструированный цифровой мозг способен загружаться только жестко определенными операционными кодами, это была сравнительно мягкая загрузка. Приблизительное описание структур, нюансы поступающей по нервным путям информации, нечетко оформленные шаблоны поведения, которые будут уточнены по мере накопления опыта… Именно так младенец рос. Он переставал быть неразумным существом, становясь юношей и гражданином.
   Разум сквода мог объединяться и становиться общим.
   Первую четверть миллиона лет групповой разум исследует себя в порядке эксперимента, приспосабливаясь к новым членам. Когда позднее разум разделяется, юноша-гражданин продолжает нести в памяти смутные воспоминания периода перед собственным рождением, мягко загруженные в него другими членами сквода. Самым важным из них является регистрация собственной тождественности, неизгладимая коллективная память Начала – Исход из садка-пузыря истинного гражданина с симбипьютной конструкцией в качестве доказательства. Как изменялось его тело, обретая взрослую форму, так развивался и его разум, питаемый ярчайшими впечатлениями об Исходе.
   Сквод исследовал вновь прибывшего и счел, что тот может стать равноценной заменой Пикантному Капризу. Каприз – какая тяжкая потеря! – взорвался от прямого попадания молнии, когда наблюдал во время рискованной кругосветки Запрещенные Штормы в Завихрении. На опасный эксперимент пошли из-за необычного сезона сильнейших Ураганов в южной полосе Экваториального Пояса, но, оглядываясь назад, можно сказать, что городом был сделан не-удачный выбор.
   Сквод изучил, рассмотрел со всех сторон малыша и почувствовал себя в какой-то степени удовлетворенным. Он втайне приветствовал тот факт, что новорожденный обладал обнадеживающе высоким потенциалом для свершения неправомочных деяний, поскольку каждый член сквода был мятежником.
   Членство малыша закрепили церемонией Назначения, дав ему титул Яркого Полудержателя из-за сияющей чистоты мысли и полупонимания смысла отторжения.
   Сквод Яркого Полудержателя назывался Фиолетовой Пеной.
 
   Главные улицы города были заполнены больше обычного, однако большинство тенистых мест пустовало. В воздухе носилось ожидание, особенно среди молодых дижаблей, и даже Яркий Полудержатель, чья способность интуитивно ощущать единодушие масс была еще в стадии становления, не сомневался, что должно произойти нечто необыкновенное.
   Он остановился поглазеть на толпы, поднимающиеся из более низких уровней, но остальные члены его сквода спешили – не хотели пропустить веселье.
   Где паутина-а-а! Бггг! спсп! сп+++. – Он еще учился направлять свои мысли и на какой-то момент изолировал нелингвистические части своего мозга от тех, кто не входил в его сквод. – Пойдем?
   Мы собираемся посмотреть на фейерверковый парад, Яркий Полудержатель.
   Иметь доступ к разуму группы – не то же самое, что понимать его: молодые дижабли по-прежнему учились вкладывать групповые знания в память.
   А что это – фейерверковый парад?
   Удивительная вещь, ты насладишься им. Фейерверковые парады удивительно забавны, но следует поспешить, так как лучшие стержни уже займут, и тогда многого не увидишь.
   Это звучало многообещающе, и Яркий Полудержатель сосредоточился на том, чтобы не потерять свой сквод. Он никогда не видел такого количества дижаблей, двигающихся в одном направлении. Тем более ночью.
   Они нашли место для причаливания, и Яркий Полудержатель прочно прикрепился несколькими щупальцами. Стыдно всплывать на виду у такого количества посторонних.
   Концы ограничивающих стержней быстро заполнялись.
   Что должно произойти?
   Будь он повзрослее, спрашивать не пришлось бы – можно было вызвать информацию из памяти любого члена сквода, – однако Полудержатель был слишком юн. Он добился определенных успехов, и поэтому легко забывалось, что ему исполнилось всего несколько сотен тысяч лет.
   Увидишь. Ничего существенного не произойдет до тех пор, пока огни города не погаснут, а еще потребуется некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте, так что не волнуйся!
   Почему так много дижаблей?
   Все хотят увидеть фейерверк.
   Почему?
   Дижаблям это нравится, Яркий Полудержатель.
   Поче…
   Сквод раздражало, если ему задавали подряд слишком много вопросов.
   Свет стал гаснуть, и толпа поняла намек, устраиваясь поудобнее. Над ними проплыла стая легких облаков, пронзив непроницаемую темноту верхних слоев. На высоте самого города видимость была плохой, поэтому власти организовали спуск на уровень, относительно свободный от облачности.
   Взгляни на небо, Яркий Полудержатель. Нет-нет, не прямо вверх – увидишь только облака. Смотри вверх и вперед, по носу города… Да, вот так, правильно. И не забудь настроить глаза на восприятие цветовой гаммы, иначе не получить полноты впечатлений.
   Молодой дижабль послушно активировал цветочувствительные колбочки в кольце глаз.
   Внезапно впереди по курсу слой облаков окрасился насыщенным оранжевым цветом. Затем небо расколола яркая желтая вспышка, ослепив на какое-то время зрителей, и пропала под днищем города. Толпа застонала от удовольствия, когда свечение из густого фиолетового стало бледно-голубым.
   Вот что такое фейерверк, Яркий Полудержатель. Смотри в оба, впереди еще много интересного.
   Чтобы приблизиться к фейерверковому параду, городу требовалось несколько месяцев, причем Старейшины постоянно корректировали полет в зависимости от информации, получаемой от симбипьютов-наблюдателей. Парад должен продлиться по крайней мере еще с полчаса.
   Что это такое?
   Звук, что ли? Похожий на чей-то вой? Это шум, который сопровождает фейерверк. По сравнению со светом он доходит до нас с опозданием.
   Яркий Полудержатель записал новую информацию в память для последующего анализа. Раньше он даже не подозревал, что звуку требуется время для преодоления расстояния. Фактически он не задумывался о его скорости, но, разумеется, так должно было быть. Однажды это становится очевидным – конечно, только тогда, когда начинаешь рассуждать.
   Еще одна вспышка рассекла тьму, затем третья, четвертая… А под занавес – дюжины вспышек почти одновременно. Одна из них породила несколько ярко-зеленых горящих шаров по курсу движения, к тому же ее сопровождал на редкость громкий удар.
   Послышалось шипение выпускаемого лифт-газа – инстинктивная реакция толпы.
   Тебе посчастливилось, Яркий Полудержатель, такое бывает чрезвычайно редко. Последний раз я наблюдал подобную хлопушку три миллиона лет назад.
   Почему они хлопают?
   По всей видимости, внутрь фейерверка угодил газовый пузырь. Когда он нагрелся, произошел взрыв.
   Пиротехническим представлением любовались до тех пор, пока все следы от фейерверка не растаяли. Яркий Полудержатель обратил внимание, что после фейерверка воздух стал свежее и чище.
   Да. Вскоре ты заметишь, что аэропланктона больше. Держи глазное кольцо наготове. И новообретенные чувства тоже. Они обостряются от фейерверков. Сказывается благоприятное влияние очищенного воздуха.
   Яркий Полудержатель знал об аэропланктоне – его можно употреблять в пищу как в сыром, так и приготовленном виде. Одним словом, деликатес.
   Пришло время возвращаться. По дороге Яркий Полудержатель принялся засыпать сквод вопросами, которые он придержал на время фейерверка.
   Откуда берутся фейерверки?
   Для него было характерным требовать больше информации, нежели ему полагалось. Хотя это иногда и раздражало сквод, тот все же ценил Полудержателя за пытливость ума и делал все возможное, чтобы заданные вопросы не оставались без ответа.
   Они приходят с неба, Яркий Полудержатель.
   Их порождают облака?
   Нет, они приходят из места, расположенного выше облаков. А до облаков им идти и идти.
   Место выше облаков?..
   Яркий Полудержатель никогда не слышал про такое. Это возбуждало. Он отметил, что взрослые порой рассказывают волнующие вещи.
   А что же находится выше облаков?
   Пространство. Много пустого пространства. Там нет ничего, даже воздуха.
   И облаков нет?
   Нет. Зато есть огромные области разреженного газа, расположенные на огромном расстоянии… но в основном там только скальные обломки.
   Вы же говорили, что пространство пусто.
   Ребенок, а такой педант!.. Ну хорошо, почти пустое. Огромное пространство, в котором плавают обломки.
   А что такое обломки?
   Куски очень твердой материи. Здесь таких нет. Скальные обломки плавают в пространстве и иногда падают. Фейерверк – это череда маленьких обломков. Когда они сталкиваются с нашим миром, воздух их нагревает и потому окрашивает в разные цвета. Наблюдатели позволяют приходить только маленьким обломкам, которые ярко сверкают и не способны причинить серьезный вред.
   А большие обломки в пространстве есть?
   Немного. Обычно мы о них не думаем, это задача наблюдателей. Симбипьюты прекрасно справляются со своими обязанностями. Существует особый обломок… хотя в действительности он не совсем обломок, ибо состоит из газа. Очень горячего газа. Этот обломок даже больше, чем Второй Дом. Другие обломки вращаются вокруг него – Второй Дом в том числе.
   Я не знал, что Второй Дом – обломок.
   Ну, в некотором роде обломок. Твердая глыба внутри большого газового пузыря… А так как его заполняет газ особого типа, мы можем дышать им и называем «воздухом».
   Это было крайне интересно. Мы живем в газовом пузыре, окружающем глыбу… Существуют другие глыбы…
   Кто живет на других глыбах?
   Что за дурацкий вопрос!
   Никто там не живет. Дижабли не в состоянии жить там, где иной, нежели у Второго Дома, тип газа.
   Воображение Полудержателя заработало на полную катушку.
   Интересно, вдруг существуют определенные типы дижаблей, которые дышат газом иного, чем у Второго Дома, типа и не страшатся холода?
   Мысль показалась ему достаточно обоснованной, зато у остальных членов сквода вызвала возмущение.
   Не глупи! Неужели возможны иные типы дижаблей? Во-первых, у дижаблей есть душа. Благоговеющие перед Душой Жизни не могут дорожить созданиями без души, так что если ли у них естьдуша, то они будут похожи на нас. Вот почему у неразумных существ нет души.
   Полудержатель переварил сказанное. Это открыло ему множество понятий, о которых он слышал, когда рос, что напомнило о…
   А у плазмоидов есть душа?
   Кто рассказал тебе о плазмоидах?
   Дидакт из Далекого Прошлого. Он говорил об Исходе.
   Чему только учили юных в те дни?!
   Пф-ф-ф… – Мудрено. – Полагаем, плазмоиды обладают собственным типом души. Честно говоря, мы никогда не задумывались над этим прежде.
   По словам Дидакта, Исход начался потому, что плазмоиды были встревожены Снежной Бомбардировкой. Но когда я спрашивал, что это такое, он говорил: прежде подрасти. Что же это за Снежная Бомбардировка?
   Ш-ш-ш-ш, глянь, Полудержатель, продается аммиачный аэропланктон! Нравится? Он и в самом деле чудесен!
 
   Гамплет и Турбо были хороши, но по-настоящему Полудержателя волновал Мопл. Три ярко окрашенных газовых стручка были подарены ему более тысячи лет назад. Ему нравилось наблюдать, как они тянутся вверх в огороженном сеткой загоне, который занимал один из его частных укромных уголков. Полудержатель знал, что у Мопла какие-то проблемы, поэтому не особенно удивился, когда однажды нашел его плавающим кверху брюхом. Казалось, луковицеобразное существо предельно счастливо в таком положении, однако нельзя держать в своем виварии перевернутый газовый стручок – у любого постороннего это вызовет вполне понятное отвращение. Но Полудержатель не мог взять и отослать беднягу на уничтожение, когда тот, по-видимому, тяжело заболел.
   Ему в голову пришла идея: использовать пустой газовый пузырь. Да, всего-навсего пузырь, две живые левисферы, капля клея, и все будет в порядке.
   В тот момент, когда он взял пузырь, до отказа заполненный левисферами, и капнул клея, объявился Пустобрех. Испугавшись, Полудержатель выпустил пузырь, и тот взвился под потолок. От неожиданности Пространный Пустобрех, недремлющее око Фиолетовой Пены, откачнулся, но быстро восстановил равновесие. Зыркнув по сторонам, он подхватил перевернутый газовый стручок, кокон быстросохнущего клея и плавающий пузырь.
   Интересная идея, Полудержатель, хотя смотрится по-дурацки. Мы дадим тебе другой газовый стручок, а Мопла безболезненно уничтожит Терминатор… Чего уставился, газовые стручки не делают пффф… Ну ладно, делай по-своему. Только не жди, что кто-то тебе поможет, если твоя затея не сработает.
   Сработает, – сказал Полудержатель, всплыв к потолку, чтобы вернуть пузырь, – хотя Моплу это может не понравиться.
   Если не понравится, то пусть отправляется к Терминатору. Ты просто хочешь дать ему шанс.
   Вообще-то Пустобрех симпатизировал молодому дижаблю.
   Знаешь, что с ним происходит? Ведь, несмотря на все твои усилия, ему будет становиться все хуже и хуже. – Ясно, что Полудержатель понятия об этом не имел. – Скорее всего, у твоего подопечного появилась опухоль, отвратительный нарост на поверхности резервуара – это обычное явление, я видел такое и раньше. Нарост утяжеляет его сверху, поэтому он переворачивается. Опухоль будет прогрессировать до тех пор, пока не прикончит беднягу. Лучше уничтожить его до того, как ему станет плохо.
   Да, я не буду возражать против Терминатора, но только тогда, когда Моплу станет совсем плохо. А пока он счастлив.
   Пустобрех помогал удерживать газовый стручок, в то время как Полудержатель нажал на пузырь против спины и подождал, пока высохнет клей. Взрослый должен это сделать, когда пузырь пуст, и поставить левисферы в последний… Вот так!
   Мне нравятся цвета Мопла, они напоминают фейерверки… Когда мы снова увидим фейерверки, Пустобрех?
   О, малыш! Это станет для него крупным разочарованием.
   Пшшшш… Сомневаюсь, что мы увидим их в ближайшее время.
   Почему? Разве мелкие обломки перестают падать?
   Нет… вряд ли у нас будет возможность отправиться на парад.
   Почему?
   Если сомневаешься, скажи правду сразу, иначе впоследствии она доставит куда больше бед.
   Старейшины запретили фейерверки. Не смотри на меня так, у них была серьезная причина. Они пришли к выводу, что подходить к фейерверковому параду опасно. Недавно в результате ошибки городских властей поранился один дижабль, – хотя вероятность подобного события одна триллионная. Так что больше никаких фейерверков не ожидай!
   Но мне нравятся фейерверки!
   Они нравятся многим дижаблям, Полудержатель. Нельзя всегда делать то, что хо…
   Ненавижу Старейших!
   Ты не одинок, малыш… Впрочем, говорить об этом преждевременно.
   Никогда даже не упоминай о подобных вещах, Полудержатель. Старейшины пекутся об общественных интересах.
   Полудержатель вежливо кивнул.
   Обещаю, Пустобрех…
   Когда клей подсох, Мопла пересадили в виварий. Он перевернулся, однако когда добрался до потолка, его хвостовые плавники безвольно поникли.
   По-моему, следует удалить несколько левисфер, Полудержатель. Тогда Мопл сможет подплыть к приятелям. Газовые стручки обожают общение.
   «А я обожаю фейерверки, – подумал Полудержатель. – К сожалению, мне не получить того, что хочется. Мне непозволительно смотреть фейерверки, но никто не запретит о них помечтать… Ненавижу Старейшин!»

Глава 5
Долина Оламбте, 2210-й

   В тени скального козырька Карлсон и Кандински терпеливо ждали, когда же наконец солнце начнет клониться к закату. В экипировку Охотников входили тяжелые ботинки, брюки цвета хаки и камуфляжные куртки военного образца. За спину были заброшены арбалеты вроде спортивных, из тех, что используются на международных соревнованиях.
   Карлсон протянул компаньону фляжку с водой. Тот обтер рот рукавом и сделал несколько глотков.
   – По-моему, в аду прохладнее!
   – Экономь воду. Это все, что у нас есть. До следующего источника десять миль.
   Кандински скривился – уж слишком Карлсон прямолинеен.
   – Лучше пусть она покоится в наших желудках, чем во фляжке.
   Все понятно – это его первая охота. Кандински вспомнил свою первую охоту: нервы напряжены до предела, губы высохли, пот струится по всему телу…
   – Как же, в желудках!..
   – Да не переживай ты так. Я выпил только свою долю, Хенрик.
   – Извини, Петр, – устало ответил Карлсон. – Во всем виновата неопределенность, я какой-то взвинченный.
   Он осторожно потрогал пальцем лезвие ножа, висящего на поясе. Хороший нож, с острым как бритва зазубренным лезвием.
   – Нож нужен лишь затем, чтобы завершить работу, начатую арбалетом, – сказал Кандински. – Результат зависит не от остроты лезвия, а от того, насколько ты хороший охотник.
   Он смотрел, как по песку движется тень от скалы. Карлсон наблюдал за товарищем.
   – Направь стрелу верно – и нож не потребуется. Как только тень коснется вон той кучи камней, мы отправимся в путь. Не против?
   Карлсон промычал что-то нечленораздельное и вернулся к своему ножу. Многое зависело от него. А также от умения владеть им.
   Издалека донесся противный вой.
   Кандински закрыл глаза и прислонился к скале.