Стюарт Йэн. Колесники

   Черити пришла в ужас от опасностей, с которыми придется столкнуться ее сыну. И все же согласилась и даже напутствовала Мозеса, объяснив, почему ему необходимо пойти на риск с помощью причудливой, неапробированной технологии, поскольку она одна могла срочно переправить его на Юпитер. Он почувствовал горькую правду материнских слов и ее плохо подавленный страх. По правде говоря, Мозес был не слишком привязан к планете, где родился, и не испытывал большой любви к основной массе человечества – а почему он должен ее испытывать? Что оно сделало для него… именно для него? И теперь его снова используют в собственных эгоистичных интересах.
   Выживание.
   Он хорошо понимал, что это такое, однако его нисколько не заботило, выживет человечество или погибнет.
   Хотя животные, о которых он заботился, тем не менее, были земными. Наверняка низшие формы жизни продолжат свое существование после зимы, вызванной столкновением. Возможно, многие из них даже не обратят внимания на то, что произошло. Но все друзья: большие кошки, дикие собаки, обезьяны и гиппопотамы, змеи и морские коты – без его помощи погибнут. Он должен их спасти.
   Ради земных животных Мозес был готов отправиться хоть на край Вселенной. А имея дополнительный бонус в виде чужаков, вовремя подброшенный ему, он согласился лететь на Юпитер практически еще до того, как ему предложили.
   Нормальный полет занимал два года. Этот полет продлится меньше недели. Или бесконечно.
   Нагарджуна усадил Мозеса и пристегнул к узкому креслу.
   – Пожалуйста, извинять, – сказал он на ломаном английском, – должен быстро. Расточительное время не один, понимать? – Мозес понимал мысль прежде, чем ее высказывали, – и кивнул. – Вы желаете сонный пилюля? Или спите циклически повторяться как нормаль?
   Принять снотворное было бы трусостью, противоречащей принципам китайских беспризорников, среди которых Мозес вырос. Выживание обязывало выбирать менее приятное.
   – Никаких пилюль, – сказал юноша. – Я хочу видеть то, что мы делаем.
   – Будет неприятно. Много ускорения, много изменения в дельте-ви. – Пилот лучше ориентировался в английском, когда дело касалось технических деталей. – Вы будете чувствовать много больших толчков, понимаете?
   Толчки были сущей ерундой по сравнению с тем эмоциональным насилием, которые Мозес испытал за свою короткую жизнь. Юноша снова кивнул.
   – Сначала мы нырнем, затем крутимся и ускоряемся. Но это только начало, понятно? Затем происходит непостижимое. Тогда станете очень волосатым, не так ли? Ты только оставайтесь спокойными… Доверяйте мне. – Несмотря на недавнее замечание Кукушки, Нагарджуна вынужден был сказать о себе: – Я лучший.
   Приготовления требовали времени. Немногие вели бы себя так спокойно, как Мозес, но немногие и воспитывались в таких условиях, как Мозес, где было смертельно опасным не только показывать страх, но и чувствовать его. Он находился в пассажирском кресле и внимательно следил за каждым движением пилота. Возможно, когда-нибудь он сам станет пилотом, подобно тетушке Пру.
   Нагарджуна говорил в микрофон:
   – Проверьте, Вайра I в щели? – Вайрой у Пали назывался удар молнии. Мозес не расслышал ответа, но пилот был им явно удовлетворен.
   – Идем на первый виток, – сказал Нагарджуна. Он поиграл с различными кнопками. Крошечное судно подчинялось каждому его жесту. Мозес грудью почувствовал возрастающую силу тяжести, как будто его придавило большое животное. Животное становилось все тяжелее и тяжелее до тех пор, пока он не задался вопросом, сломаются ли ребра под таким напряжением… Потом животное исчезло.
   Мозес чувствовал себя разбитым. До сих пор невесомость не беспокоила его, но на сей раз все было по-другому – из-за внезапного прекращения перегрузки?
   Нагарджуна достал два санитарных пакета и бросил один пассажиру. Мозеса вырвало. К его удивлению, пилота тоже вырвало.
   – Я сам в норме, – нетвердо произнес Нагарджуна. – Но если кто-то болеет… то я тоже. Реакция сочувствия, как говорит мой Учитель. Вы хорошо?
   – Более или менее.
   – Вы хорошо. Упорствуйте на своем чувстве. Поскольку вам очень скоро будет плохо!
   Луна на плоскопленочных экранах быстро вырастала. Она изменилась от маленького шара до огромного изогнутого купола, потом стала прямой линией, черной с одной стороны, сияющей серебристо-серой – с другой. Экран четко был поделен пополам.
   – Коррекция курса, – объяснил Нагарджуна. – Малыш, я думаю, что вы не будете больным, хорошо?
   Курс судна неощутимо сужал поле зрения пилота на аварийном крошечном окне с двадцатью четырьмя цифровыми переменными. Позиция и скорость контролировались в очень маленьких доверительных интервалах, причем лимит ошибок равнялся фактически нулю. Такова одна из причин, почему ни один нормальный пилот не соглашался использовать эту стратегию, чтобы сократить нормальное полетное время до Юпитера – или куда-нибудь еще. Конечно, не все пилоты полностью нормальны, однако имелись и иные причины – причины, которые в данном случае, когда Земля находилась на грани уничтожения, даже не рассматривались, но очень существенные. Причины, о которых Нагарджуна пытался не думать.
   Поверхность Луны неслась под ними со скоростью молнии. Мозесу объяснили теорию: они попытаются получить выигрыш, частично используя Луну, плывущую безмятежно по орбите. Для этого надо успешно пройти над ее невидимым полушарием и позаимствовать импульс, который ускорит крошечное суденышко до беспрецедентной скорости, в то время как тяжелый спутник Земли на йоту замедлится.
   Нагарджуна знал, что на всех парах приближается наиболее критическая стадия их миссии, неустанно повинуясь своим собственным жестоким требованиям. Взгляд пилота скользил по числовым данным, в то время как компьютер выводил корабль на требуемую траекторию. Если была сделана ошибка, то пилот не в силах что-либо изменить. Их обеспечили едой на восемь дней, чтобы избежать избыточной массы. С нынешней скоростью потребуется четыре месяца, чтобы достигнуть Юпитера… Слишком медленно.
   Нагарджуну прошиб холодный пот при мысли о том, что им предстоит выполнить и как. Технология Предпаузы упростила бы задачу – по крайней мере, если судно не перехитрит себя и не сделает какую-нибудь глупость.
   Траектория распрямлялась, Луна отступала. Нагарджуна снова попросил, чтобы компьютер проверил курс; снова вздохнул с облегчением.
   Теперь дело оставалось за масс-драйверами и их операторами. Да еще за новшеством типа «ночной горшок» в большом металлическом футляре, который странно походил на гроб.
 
   Поскольку судьба палладия странным образом сходилась на крейсере Нагарджуны, пилот готовил себя к великому моменту. Он шел на лов рыбы в космическом океане с сетью на конце упругой веревки.
   Идея была старая, но не находилось отчаянных голов, чтобы испытать ее. Журналы по астронавтике начала 2100-х назвали это ТНПИ – Толчком Накопленной Передачи Импульса, однако неуклюжей аббревиатурой не-пользовались. Вместо нее метод был назван космистами «масса-под-парусом».
   Название исходило из еще более старой идеи. Принцип фотонного паруса был известен с тех пор, как и непосредственное путешествие в пространстве. Подсоедините модуль жизнеобеспечения к огромному, тонкому как паутина парашюту – и получите движение от неистощимого потока фотонов Солнца. Поскольку физика солнечных ветров развивалась, теоретики неоднократно перепроектировали гипотетический спинакер^[14], чтобы заняться серфингом в плазменном ветре из электронов, протонов, альфа-частиц и всего остального, что излучает Солнце.
   «Масса-под-парусом» использовала ту же самую идею, однако в качестве движителя использовались частицы побольше, да и парус был соответственно поменьше и попрочнее.
   Нагарджуна открыл приваренный снаружи гроб и подготовил небесный рыболовный невод. Ему представится не единственный шанс порыбачить – уже неслись по альтернативным траекториям другие ценные камни, которые придется использовать в случае, если он пропустит глыбу из палладия, но она даст им наилучший шанс старта по быстрой дорожке к Юпитеру. Промахиваться не хотелось.
   Мозес бесстрастно следил за радаром крейсера, сообщившим о подходе глыбы, и переправил информацию в компьютеры невода, подготовленного Нагарджуной. Маневр должен был пройти автоматически, однако в случае каких-то случайностей могло понадобиться вмешательство молодого монаха.
   Затем снова, и снова, и снова придется ловить глыбы, посылающие корабль все дальше и дальше… Не стоит даже упоминать, что может произойти, когда они приблизятся к желанной цели.
   Радарные сигналы стали более сильными, более ясными, более точными. Нагарджуна решил, что настал момент, и выпустил невод. Снасть выскользнула из фоба на конце двадцатимильной привязи, а ловкие пальцы пилота забегали по клавиатуре, чтобы оптимальным образом распределить электростатические силы для натягивания нитей радушной корзины… только каждая нить была многократно свитым канатом из нанофибера, а привязь была способна растянуться в десять раз больше своей длины, прежде чем возникнет опасность скручивания.
   Невод безукоризненно и точно развернулся. Нагарджуна вновь убедился, что Мозес привязан. Ускорение будет жестоким, но только на мгновение. Они никогда не увидят Вайру-1.
   Мучительный толчок – улов попал в невод. Привязь натянулась, быстро нагреваясь, поскольку поглощала крошечную долю импульса глыбы. Крошечный крейсер пошел вперед подобно игрушке на конце длинной нити.
   Привязь растянулась далеко. В пределах нескольких секунд ее приемное окно оказалось за две сотни миль перед крейсером, движущимся с увеличенной вдвое скоростью. Задний конец уже перемещал крошечное суденышко вперед. Нужно будет проделать такое еще не раз.
   Натяжение подскочило к тщательно рассчитанному уровню. Натянув привязь до предела, следовало прекратить контакт и тем самым подтолкнуть крейсер к удаленной массе захваченной глыбы. Теперь привязь начала сжиматься так же быстро, как до того растягивалась; Мозеса и Нагарджуна вжало в кресла невидимой, но чрезвычайно могучей силой. Если бы привязь не поддавалась растяжению, оба были бы уже размазаны по переборке. А так, благодаря адаптационной способности, ускорение осталось терпимым для людей. Но и только.
   Наиболее опасные моменты еще предстояли впереди, но Нагарджуна должен был позаботиться, чтобы они не столкнулись с глыбой. Достаточно одного выхлопа реактивного двигателя. Если не получится, они никогда об этом не узнают.
   Крейсер устремился за ускоряющейся глыбой, и в момент, когда его скорость достигала заранее вычисленного вектора, центр невода раскрылся, выпуская камень. Ускорение прекратилось, и все стало как прежде… за исключением того, что теперь крейсер получил постоянное приращение скорости.
   Нагарджуна скривился от боли в суставах, проконсультировался с графиком на экране и начал повторно развертывать сеть. Вайра-2 ожидалась через пятнадцать минут.
 
   До тех пор пока крейсер разгоняется на начальном этапе, а самыми близкими небесными телами для него остаются Луна и Земля, он будет подпитываться камнями от лунного масс-драй-вера. Каждую последующую глыбу запустят по точно вычисленной траектории на чуть более высокой скорости; таким образом, шаг за шагом судно разгонится до беспрецедентной скорости. Шансы на успех предприятия были мизерны, приходилось полагаться на то, что монахи накопили большой опыт переброски куда более массивных камней внутри Солнечной системы – рекордом стала железо-никелевая глыба в форме картофелины размером восемь на пять и на три мили. В данном случае разница была лишь в скорости камней и времени интервалов между ними.
   Первоначальное положение крейсера давало ему достаточно времени для маневрирования, чтобы в случае чего изменить регулировку масс-драйвера и тем самым исправить ошибки, которые могли накопиться, если невод Нагарджуны пропустит входящую глыбу и суденышко не получит необходимого импульса. Но с увеличением скорости возникли две новые проблемы: как перемещаться быстрее и как уйти подальше.
   Нагарджуне требовались перерывы на сон. Это растягивало время полета, однако и шло на пользу, ибо в течение краткосрочных периодов отдыха пилота буддийские инженеры могли заняться перерасчетом траекторий камней. Поскольку путь судна пролегал через марсианскую орбиту, вскоре эстафету у лунного примут масс-драйверы, базирующиеся в Троянских точках Марса.
   Плавая в пространстве около Евфросиньи, Анузафигачка ожила и сразу стала соответствовать своему названию. В ее просторный толкатель были заложены сразу пять гигантских камней; остальные плавали поблизости, готовые занять позицию, как только толкатели освободятся. Каждый из этих булыжников нео-Дзэн инженеры снабдили маленькими, но мощными ракетными двигателями, с помощью которых они могли управлять их скоростью и положением в пространстве.
   По мнению виртуального разума компьютера Анузафигачки, его мишенью была пустая область пространства, которая ничем не отличалась от других до тех пор, пока пометка на таймере не преобразует ее внезапно в бесконечно желаемый сектор небесной недвижимости.
   Анузафигачка вздрагивала, насыщенная электричеством, когда ее мощные электромагниты выдавали пиковые усилия в точно синхронизированной последовательности. Первая из «активных» глыб помчалась вперед, подхлестываемая электромагнитными волнами. Толкатель приблизился к концу рельсового пути и затормозил. Глыба же благодаря собственному импульсу продолжала двигаться, мчась по Солнечной системе в пятьдесят раз быстрее, чем самый быстроходный космический корабль; а вскоре Анузафигачка начнет швырять булыжники даже быстрее. Нагарджуне требовалось лишь ловить их, позволяя им перемешать его судно, поскольку упругая привязь поглощала напряжение, ожидать протяжного звукового сигнала, когда привязь достигала предела, и отпускать их на волю. Все, что требовалось от инженеров нео-Дзэн, это вычислять траекторию потока камней, корректировать масс-драйверы и направлять активные глыбы по любому требуемому курсу в надежде, что казавшаяся смехотворной забава с неводом согласуется с их расчетами.
   Нео-Дзэн пилот поправил наружный клапан на колене своего голубого скафандра, задаваясь вопросом, что творится в мозгу юноши. Вряд ли Мозес не подвержен эмоциям. Нагарджуна улыбнулся пассажиру в знак ободрения.
   Мозес в ободрении не нуждался. Ему все надоело, он был возбужден и одновременно испуган, но ведь он шел к Юпитеру! Для встречи с чужаками!.. Впервые в жизни у него появилась цель, и это взволновало его до глубины души. Нагарджуна и Мозес, каждый по-своему, ждали своих судеб с общепризнанной смесью страха, надежды, отчаяния и непримиримого упрямства, что является уделом людей, которых остальные называют героями.
   Будь это ВидиВи-фильм, зритель слышал бы шипение пространства, когда из Толкателя-4 вышвыривалась скала, однако ни один звук не нарушал тишину вакуума, ибо в нем нет воздуха. Хотя Нагарджуна, наблюдавший удивительное продвижение на экране, знал физику – тем не менее не удивился бы, если пространство вдруг начало шипеть.
 
   Поток глыб, которые продвигали корабль на пути к Юпитеру быстрее, чем когда-либо путешествовал в космосе любой человек, временно иссяк, но белье Нагарджуны было пропитано потом. Невод доказал, что подчиняется контролю, и пилот доложил руководству из Гнезда Кукушки о происходящем, хотя по большей части ему пришлось прибегнуть к профессиональному жаргону. Маловероятно, что Путь к Целостности когда-либо повторит подобную специфическую акцию, и все равно инженерам нео-Дзэн нужно подсказать, чтобы они ускорили затухание упругих колебаний невода. По крайней мере, дважды Нагарджуна, чтобы сэкономить время, справлялся с повторной установкой меньше чем за минуту. Однажды он всего за какую-то секунду мог потерять скалу, что разрушило бы логику небесной рыбалки, заставило бы потерять дней десять и, весьма вероятно, убило бы обоих, ибо они не успели бы достичь Юпитера, прежде чем иссякнут их запасы, – если после такого промаха вообще достигли бы цели.
   Крейсер прошел две трети пути к Юпитеру и развил максимальную скорость. На очереди было торможение.
 
   Когда миссия вошла в заключительную стадию, активность челноков вокруг Анузафигачки резко возросла. Происходили даже несчастные случаи. Два буксира сошлись к одной и той же глыбе в один и тот же момент, что вызвало столкновение. Третий буксир, пилот которого прекрасно понимал возможные последствия столкновения для двух своих товарищей, отпихнул разбитые машины в сторону. Другие постарались бы их спасти и тоже наверняка получили бы повреждения. Самым главным было поддержать поток камней, поступающих в порядке очереди.
   Эти камни немного отличались от своих предшественников по двум причинам. Во-первых, на них ставили ракетные двигатели покрупнее и помощнеее. Во-вторых, их траектории были более сложными. Булыжники нацеливали не прямо на Юпитер, а так, чтобы чиркнуть гигантский мир по верху его атмосферы, вернуться с противоположной стороны планеты и оттолкнуть приближающийся крейсер. Нагарджуну беспокоило, что Юпитер как бы станет плевать в него камнями. Все, что от него требовалось, это поймать их, передать часть импульса своему судну посредством упругой привязи и позволить уйти прежде, чем привязь разорвется.
   Просто.
   О случайностях пилот нео-Дзэн пытался не задумываться. Самая большая опасность не имела никакого отношения к технологии: она заключалась в том, что юпитериане могли интерпретировать поток камней как угрозу и использовать свои гравитационные машины, чтобы их отклонить. Руководящие ламы Пути к Целостности уговорили себя, что это маловероятно по ряду причин. Камни, запущенные масс-драйверами, были достаточно маленькими, чтобы сгореть дотла еще в верхних слоях атмосферы Юпитера. Планета наверняка сталкивалась с такими крошечными телами несколько раз за декаду, но земные астрономы пока не засекли никакого аномального передвижения лун Юпитера; следовательно, юпитериане обычно не отклоняют камни такого размера. Кроме того, траектории глыб не приводили к столкновению с планетой, они только проходили близко…
   Нагарджуна был не единственным человеком, которого волновала подобная логика. Среди большинства нормальных интерпретаций текущих событий бытовала одна популярная параноидальная идея, что, дескать, отклонение кометы в сторону Земли есть преднамеренный акт межпланетной войны. Как же в таком случае юпитериане прореагируют, если противник внезапно начнет запускать маленькие астероиды в их сторону? Что им придет в голову, если, конечно, у них есть голова? Допустим, они могут предположить, что эти глыбы несут ядерные заряды! Допустим, они могут предположить, что вроде бы безопасные траектории контролируются землянами, и когда глыбы приблизятся к планете-адресату…
   К сожалению, иного способа затормозить крейсер достаточно быстро, чтобы доставить Мозеса к Юпитеру в пределах требуемого интервала времени, не существовало. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы направить крейсер вокруг Юпитера… В силу некоторых причин такое решение было бы более удовлетворительным, однако требовало слишком много времени и подвергало корабль риску во время прохождения колец Юпитера. К тому же чужаки могут принять космический корабль за угрозу, в то время как глыбу – проигнорировать. Учитывая все обстоятельства, запланированный способ был менее опасен.
   Нагарджуной можно было пожертвовать, Мозесом – нет. Соответственнно существовали меры безопасности. Пилот сказал несколько ободряющих слов юноше, и Мозес бросился к аварийному кокону, ожидая, пока тот раскроется подобно двум половинам какого-то огромного плода. В коконе помещалось достаточно воздуха и воды, чтобы сохранить человека живым в течение двадцати четырех часов, но не было никакого продовольствия, ибо более важные для жизни компоненты закончатся прежде, чем голод станет невыносимым.
   Крейсер находился в постоянном радиоконтакте с «Тиглас-Пильсером», однако оба судна обменивались лишь краткими посланиями, ибо Нагарджуне нельзя было отвлекаться. Хорошо знать, что космолет Пруденс Одинго внимательно следит за ними на своих экранах и что несколько ОС-модулей готовы их подобрать. Без сомнения, «Жаворонок» и база на Европе также вели наблюдение, ибо Путь к Целостности предупредил СРЮП о прибытии экспериментального судна. Никто не ожидал, что на «Жаворонке» будут введены в заблуждение этим заявлением; главное, чтобы не мешали. К тому же спасательную операцию наметили на момент, когда Европа будет находиться за Юпитером.
   Мозес знал, что ему делать, и без возражений забрался в пустое пространство в центре кокона. Он казался почти спокойным.
   Нагарджуна проинструктировал кокон, чтобы пенный шар заклеился вокруг пассажира; чтобы вытащить его оттуда, команде Пруденс предстояло сделать отверстие. Пилот проверил кокон, систему выпуска, потом повторил проверку и взялся за деликатную задачу раскидывания невода, волнуясь из-за возможного усиления колебаний в упругих струнах привязи.
   На «Тиглас-Пильсере» могли только ждать.
   Мозес спал.
 
   Буксиры суетились вокруг Анузафигачки, как рабочие муравьи вокруг королевы-матки: подталкивали камни к месту, выстраивали их в нужной последовательности. Инженеры контролировали ракетные установки, топливные запасы, антенны связи.
   Когда царят суматоха и поспешность, всегда что-нибудь пойдет не так.
   Первая дюжина камней обошла Юпитер по кругу, попала в невод Нагарджуны, передала часть своего импульса и была отправлена в путь с поцелуем и поглаживанием по головке. Скорость крейсера заметно снизилась, за что Нагарджуна должен был сказать спасибо, если бы не был так занят.
   Возврат, раскрытие, готовность, ловля, ожидание, выпуск… Процедура обрела собственный ритм, и буддист задавался вопросом, сможет ли он когда-либо избавиться от него полностью.
   Вспыхнула предупредительная световая надпись:
   «ПЕРЕДАЧА НОВОГО ГРАФИКА».
   Пилот даже не попытался ответить – двухстороннее время запаздывания уже превышало час. Он считал новый график с экрана и выругался. Один из камней ушел в самоволку – повреждение электросхемы, оставшееся незамеченным в суматохе подготовки активных глыб для масс-драйвера, вывело из строя его антенну. Неспособный получать команды от Евфросиньи или передавать собственные координаты, камень отклонился от курса. В поступающем потоке камней возник промежуток; чтобы компенсировать изменения, требовались срочное перепрограммирование графика и хитроумный пилотаж.
   Пока еще ничего не случилось, Нагарджуна просчитал, что ему следует предпринять. Жизнь, прожитая на грани. Монах слышал о таких вещах в некоторых неодобренных старшими ламами развлекательных передачах СМИ и порой задавался вопросом, на что это похоже. Теперь, когда он это узнал, пришло раскаяние. Он присоединился к Пути к Целостности, чтобы тихо медитировать, а не жить на грани риска.
   Время текло безостановочно. Промежуток, вызванный сбившейся с пути глыбой, был благополучно ликвидирован, однако в результате у пилота остались считанные минуты для маневра на конечном этапе торможения. В конце концов, все сводилось к «запасу прочности»; теперь его не было.
   Последние четыре камня… Крейсер сбросил скорость, и все стало значительно проще.
   Следующая глыба могла появиться на радаре в любой момент…
   В любой момент… любой…
   Нагарджуна ощутил, как мурашки побежали по позвоночнику. Где же глыба?
   Должно быть, снова возник какой-то сбой. Нагарджуна не мог знать, что один из двигателей глыбы был поврежден в кольце Юпитера. Вскоре Путь к Целостности выяснит причину, но сообщение не достигнет крейсера вовремя.
   Все это уже не имело значения. Нагарджуна знал: надо действовать, полагаясь на собственные силы.
   Он воспользовался промежутком, вызванным отсутствующей глыбой, чтобы просмотреть сообщения биосенсоров Мозеса. Пульс замедленный и регулярный, дыхание аналогичное, мозговые волны показывали затрудненный тета-ритм и характеристику взрывных веретен картины глубокого сна… благополучно бессознательного. Это хорошо – если что-нибудь пойдет не так, юноша ничего не поймет.
   В то время как монах снимал краткие медицинские показания, компьютер отбирал лучшие варианты стратегии торможения, ибо даже эта случайность была предусмотрена. Нагарджуна надеялся, что приемлемое решение найдется, чтобы Мозес все же мог безопасно достичь «Тиглас-Пильсера».
   Пришло время действовать. Заработали основные двигатели крейсера, в очередной раз вжав Нагарджуну в кресло. Неиспользованное топливо было роскошью, а импульс – единственной валютой, имеющей хождение в создавшемся положении. Пилот сохранил самый минимум топлива для того, чтобы использовать на заключительных секундах.