– Ой, – воскликнула девушка. – Надо обязательно прижечь. А то будет заражение.
Прижечь можно было только водкой. Что Женя и проделал.
– Вот, мужик, что бывает, когда долго сидишь без дела, – сказал ему на это Толян.
Чтобы не чувствовать противной отвлекающей от жизни боли, Женя выпил пол стакана, и сразу все вокруг поплыло…
* * *
Он проснулся и увидел себя лежащим на бильярдном столе, под женской шубой. Кажется, в ней была одна из вчерашних девиц. Под головой у него была его куртка, скрученная в рулон. Женя хотел повернуться и обнаружил, что не может этого сделать.
Не может, потому что на руке у него лежала Юлькина головка. Девушка проснулась одновременно с ним. Большие глаза немного удивленно смотрели на Женю. А уж он то уставился на нее как баран. Даже помотал головой.
Потом он с великим трудом сообразил, что лежит под шубой в одних трусах.
И Юля тоже была в неглиже. В трусах и футболке. И прижималась к нему. Горячая, как печка.
Женя отвернулся. Он ничего не понимал. Не помнил ничего из того, что было потом, после того, как он выпил и закурил.
Нет, все-таки что-то смутно припоминалось.
Лучше бы не вспоминалось.
Но память не щадила его. В голове что-то вертелось. Смутное, туманное и не очень хорошее. Что-то нечестное.
Неужели это был не сон?
Вообще-то Женя никогда не вырубался. Но вчера он просто обессилел. Столько всего произошло. Он устал. Ничего не ел. Только пил.
– Что со мной было? – вдруг спросил он. Для того, чтобы просто что-то спросить. Он уже повернулся обратно к Юльке, и больше не мог выносить того вопросительного выражения, которое было в ее глазах. – Я отключился?
– Нет.
Он увидел свои рубашку и джинсы на краю стола, вскочил, вырвав руку из-под Юли, и начал судорожно одеваться.
Девушка осталась под шубой. Заспанная, лохматая и растерянная. Она несколько секунд лежала открытая, нет, у нее все-таки голливудская фигурка! Затем поспешила накрыться и спряталась.
Закусила губу.
Женя посмотрел на нее. Сердце предательски забилось. Он поспешил отвернуться, потому что больше не мог смотреть на нее.
Ее губы.
Они были и сейчас опухшие.
«Господи! Да, она оказывается, совсем не целованная была! Кто же ее так?»
И тут же предательская память, физиологическая, а не какая-нибудь другая, подсказала ему, кто.
Он вспомнил вкус этих девчоночьих губ.
За спиной послышались тихие прерывистые звуки. Женя понял, что она тоже одевается. Спешит.
Он застегнул ширинку и заправил рубашку. Не оглядываясь, подошел к двери, попытался открыть ее. Дверь была заперта. На ключ.
– Толян с братом и Володькой пошли за пивом. Сейчас придут, – сказала Юлька.
Женя посмотрел на часы. Было уже одиннадцать.
Он прошел мимо девушки, она уже оделась и зашнуровывала ботинки, и подошел к ударной установке. Сел за барабаны и взял в руки палочки. Стукнул.
По красному уголку разнеслись возмущенные стоны. Это просыпались те, кто все еще спал.
Женя продолжал бить по барабанам и тарелкам, все громче и убыстряя темп. К нему резким шагом подошла Юлька и стала что-то говорить злым голосом. Глаза у нее покраснели. Опухшие губы дрожали. Он не слышал, что она говорила, изо всех сил стараясь заглушить ее голос. И чем громче кричала она, тем громче стучал он. Стучал и смотрел невидящим взглядом в одну точку. Тупо и сосредоточено.
В конце концов, Юлька не выдержала. Она топнула ногой, прокричала что-то матерное, кажется, послала его, и побежала собирать свою верхнюю одежду. Потом она выскочила, чуть не сбив вошедшего Толяна и Володьку. Они спросили ее вдогонку, в чем дело, и она послала их туда же, куда и Женю.
Увидев, что ее нет, Женя перестал стучать и тоже стал надевать куртку и шарф. Все, кто был вчера с ним, стояли теперь вокруг и смотрели на него. И никто ничего не говорил.
– Ладно, мужики, пока, – сказал он, когда был уже у двери, – мне идти надо. Жена в больнице. Я и так опоздал.
Ему никто ничего не ответил. Только Толян открыл пиво и приложился к горлышку бутылки. Стал громко пить.
Уже за проходной Женя перестал о них думать. Он думал теперь, как он будет смотреть в глаза Маше, когда увидит ее. Сможет ли не отвести взгляд?
* * *
– Александрова? – переспросила Женю сестра, которая оказалась в коридоре. – Шестая палата? Сейчас позову.
И ушла. Только белый халат распахнулся от встречного воздуха. Это оказалась хорошая девушка. Жене еще ни разу она не попадалась.
Он устало прислонился к стене, ни сколько не заботясь о том, что может испачкаться о побелку, и закрыл глаза. Ему было страшно. Противный липкий страх, как у нашкодившего подлеца, сидел в низу живота и отдавался по всему телу.
Что он сейчас скажет?
И как никогда, никто ему не помешал добраться до отделения.
Никто не сказал ни слова. Все двери были открыты, словно приглашали его. Входи, говорили они все. Входи и расскажи о своих подвигах жене. Порадуй ее.
– Это вы Машу Александрову просили?
Женя открыл глаза. Это была опять эта медсестра.
– Да.
– А ее нет.
– Как нет?
– Ее перевели в другое отделение.
– В какое?
– В родильное.
– В родильное?!!
– Да, в роддом.
2
Лев Петрович Кузьменко очень редко задерживался на работе, потому что очень ценил свое личное время, и чаще уделял внимание ему, а не служебным делам. Пост директора школы, позволял это. Вот почему во вверенном ему учебном заведении он появлялся регулярно, но не надолго, и застать его в кабинете было делом нелегким.
Натура Льва Петровича была кипучая, но работать он не любил. Не любил, и давно разучился. Часов у него было мало, в математике он разбирался плохо, учителем был бездарным, зато прекрасно занимался служебными интригами и несколько лет назад стал директором средней школы под номером десять. На руководящем посту, так сказать. Это уже совсем не то. Это тебе не уроки вести. Изо дня в день идти в кабинет полный балбесов и втолковывай им алгебру да геометрию. Тут интересного мало. Одна нервотрепка. То ли дело руководить школой. Коллективом. Это ведь не работать. Пусть завучи работают, для этого их и держат. Вон сколько развели. И это даже хорошо, что много их – завучей. Когда их много, то и стравливать их легче. Пусть между собой дерутся. Так у них шансов меньше свалить его Льва Петровича. Да и не даст он им. Слишком хороший он начальник. Опытный. А самое главное, что наверху его ценят. Зав РОНО ценит. Так ценит… Тут дело более тонкое. Не каждому дано. Это ведь надо уметь – руководить. И он Лев Петрович умеет.
И ему нравится руководить.
Приятно быть начальником, а директора школ в последнее время получили власть прямо-таки неограниченную, это естественно только по отношению к подчиненным, а не к вышестоящим. В его руках находились те самые ниточки, с помощью которых он и вершил судьбами семидесяти взрослых людей. Педагогический коллектив. О, это настоящий театр марионеток. Весело пляшут актеры под его музыку. Надо только умело дергать за ниточки, и все будет как в пьесе. А кто не хочет плясать и играть ту роль, какую он Лев Петрович ему назначил, тот сломается или уйдет. На его место желающих хоть отбавляй. И времени на руководство много не требуется. Несколько часов в день. Всегда можно уехать на какое-нибудь совещание в РОНО, там они чуть не каждый день проходят, в школе никто и не догадается, что по своим делам, а кто догадается, тот промолчит. И рад бы сказать, подлец, а промолчит. Язык у него не повернется. И правильно. Всяк сверчок, знай свой шесток. Займи мое место, и тоже так жить будешь. Таков закон жизни. И не понимают его только дураки, идиоты, да всякие борцы за права человека. Но эти у него долго не живут. Он с ними как с тараканами борется. А тут все средства хороши. Часы, расписание, дисциплина, оформление журналов, да мало ли до чего можно придраться? Да хотя бы за то, что свет в классе не выключает на переменах! Так что молчи, подлец, не твое дело, где начальник находится. Где надо, там он и есть!
Сегодня Лев Петрович тоже не собирался приходить в школу.
Суббота ведь. Святой день.
И вдруг пошел. Неожиданно для себя пошел. Словно потянуло его в школу. Предчувствие потянуло. Нехорошее такое предчувствие. А предчувствиям Лев Петрович доверял. Иначе бы он не был директором. Да и как не доверять. Школа то у него бедовая. Сколько директоров слетели. А почему? Вот наверно потому и слетели, что не доверяли предчувствиям. Что-то в школе может случиться, и он должен быть на работе.
Пришел раньше всех Лев Петрович в школу. Только дети пока топтались в коридорах, те, которых родители выпроваживают за час до урока. Ранние птенчики. Вот бы все так. Директор обошел вокруг всю школу, осмотрел все стены и окна. Все в порядке. Слава Богу!
Прискакала Зоя Викторовна, в эту субботу, она из завучей дежурная. Вот тоже хитрецы. Все себе расписание такое сделали, чтобы в субботу не работать, и ходят по очереди. Он им это позволил. Слабину так сказать дал. Вот один знакомый у него директор в школе по соседству работает. Так он в семь в школу приходит, и в семь уходит. Так зато и по три шкуры со своих педагогов спускает. Тоже требует сидеть вместе с ним. А куда им деваться? Сидят. Проклинают все на свете, а сидят. Нет, так он не может. Характер не тот. Это самому надо быть коммунистом. А зачем? Для этого, что ли мы за Ельцина ходили голосовать? Нет, конечно! Это уже не теплое место получается, а добровольное заключение на работе. Правда, у него дисциплина в школе хорошая. Дети так не хулиганят, как у него, у Льва Петровича. Но вот на это ему как раз насрать. Он их этих детей и не видит особо. Старается не замечать. Раздражают они его. Лучше бы их совсем не было. А то так работать мешают. Шумят, все время что-то ломают.
Не раздражали Льва Петровича только старшеклассники. Он на них даже любил смотреть. Особенно на парней…
– Ну, чего ты на меня уставилась? – Лев Петрович с раздражением накинулся на Зою Викторовну. – Янтарь Петрович звонил мне, сказал, что комиссия какая-то из министерства по школам ходит.
Янтарь Петрович – зав РОНО.
Завуч сразу стала похожа на курицу. Закудахтала, крыльями захлопала и побежала в учительскую.
А Лев Петрович лично проследил, как идут дела в раздевалке.
Раздевалка, это его боль и вечный страх. Школа была построена по проекту, который почему-то не предусматривал раздевалки. А как без нее обойтись? У нас ведь не Африка. Шесть месяцев бывает снег в году лежит. Пришлось ее в подвале устроить. А в подвал такой узкий коридорчик ведет. Двадцать лет назад директор из-за этого слетел. С тех пор, всегда здесь учитель дежурит. А сегодня Лев Петрович лично стоял на посту и следил за порядком. Потом во время уроков по школе ходил и все прислушивался. Нет ли чего? Когда уроки кончились, опять в раздевалке дежурил. С замиранием сердца следил, не началась ли давка? Нет, давка конечно не повторится. А вдруг в этот раз пожар будет?
Но ничего не произошло. Учебный день завершился без происшествий, и Лев Петрович облегченно вздохнул.
– Правильно я сегодня пришел, – сказал он себе. – Без меня точно что-нибудь бы было.
Усталый и довольный сидел он в кресле и отдыхал. Домой не спешил. Разнежился, заварил себе чаю и стал ждать, когда он будет готов. А пока смотрел на свой кабинет.
Десятая школа была наверно самой бедной в районе. Старая и бедная. Зато кабинет у Льва Петровича был роскошнее, чем у всех других директоров. Любил он роскошь. Обставил со вкусом. Денег не пожалел. Приятно здесь посетителей принимать. Уверен он в себе.
За окном стемнело. Школа постепенно пустела. Вторая смена уже кончилась, и родители забирали последних детей. Шуршали швабрами и гремели ведрами технички. Лев Петрович пил крепкий чай и чувствовал себя капитаном большого корабля. Сегодня он покинет его последним.
В дверь постучали.
– Да? – недовольный, что ему помешали, прорычал директор.
Когда он увидел вошедшего, то чуть не подавился чаем. Закашлялся. И от этого страшно разозлился.
– Ты? Чего тебе надо?
– Здравствуйте, Лев Петрович, – широко улыбаясь, ответил пришедший.
Директор не ответил.
– Я хочу с вами поговорить.
– Ну?
– Хочу вернуться к вам на работу.
Лев Петрович даже задохнулся от злости.
– Ты, на работу? Да я тебя… Я тебя… – Он даже не знал, что и говорить. Такой наглости он не ожидал.
Сергей, ибо это был он, с виноватым видом склонил голову.
– Я слышал, что у вас есть место.
– Есть, – рявкнул директор, – но не про твою честь! Пошел вон! И чтобы я больше тебя не видел.
– Зачем вы так? – спокойно ответил Сергей. – Я ведь к вам с повинной пришел. Покаяться, признать свои ошибки. Ведь я был не прав и сознаю это.
Такого поворота событий директор не ожидал. Он растерялся, надул щеки, и его рыжие усы затопорщились. Он стал очень напоминать таракана.
Тараканыч, подумал про него Сергей.
– И в трудную минуту, когда мне больше некуда идти, я пришел к вам, Лев Петрович. Я безработный, и вы моя последняя надежда.
Тараканыч смотрел на Сергея недоверчиво. Сергей почувствовал его недоверие и постарался принять еще более жалкий вид. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы директор подумал, что он издевается над ним.
Тараканыч встал с кресла и поставил на стол стакан с чаем. Он думал.
– Уволили, или сам уволился?
– Сам, – Сергей поднял голову и честно посмотрел на Тараканыча. – Начальник придирался, и оклад маленький.
– А ты думаешь, что я тебе больше дам?
– Вы же один раз мне уже предлагали.
Тараканыч засуетился.
– А что ты раньше то не пришел?
– Пытался найти что-нибудь получше.
– И как?
– Кому мы нужны с таким образованием?
– Это верно, – ответил Тараканыч, а про себя подумал: «Прижало наконец-то и тебя!» На душе сразу стало легко и радостно. Он обнял Сергея за плечо. – Был бы умней, сидел бы уже у меня завучем по гуманитарному циклу. И категорию бы уже имел вторую, а то и первую. Вишь сколько времени потерял.
– Это точно, – вздохнул Сергей.
– Что ж, с тобой делать? – задумался Тараканыч. – Уроки то, небось, так не хочется проводить? На ставку целую. Тяжело. Дети сейчас совсем от рук отбились, матом ругаются. А я тебе пока хорошие классы дам.
– Это в середине года? – усомнился Сергей.
– Верно. Ничего я тебе сейчас дать не могу. – Тараканыч даже расстроился.
Сергей в свою очередь обнял директора за плечо.
– А как насчет заместителя по хозяйственной части? – спросил он.
Тараканыч посмотрел на Сергея. Теперь он понял, что тот не шутит.
– Но ведь Андрею Васильевичу до пенсии еще два месяца.
– Я подожду.
Сергей многозначительно посмотрел на Льва Петровича.
– Чаю хочешь? – сразу спросил тот.
– Не откажусь. С морозца горяченького.
– У меня чай хороший, – засуетился Тараканыч. – Я в нем толк знаю. А ты правильно решил. Лучше хорошая дружба, чем плохая вражда.
Через минуту они оба сидели в креслах, и пили чай. Тараканыч пил шумно, прихлебывал, с бульканьем глотал, потом вздыхал. Сергей пил тихо и не сводил глаз с директора.
– Да, кстати, – оживился он вдруг. – Услугу готов оказать уже сейчас.
– Правда? – Тараканыч даже привстал с места.
– Да. Хочу предупредить кое о чем.
Директор разочаровано сел. Сергей как ни в чем не бывало, продолжал:
– Я тут днем в подвал зашел. В раздевалку. Нужно было кое-кого найти. Ну, вы, понимаете, кого. Ладно, не об этом. Я там кое-что заметил, что может очень вам навредить.
– А в чем дело? – Тараканыч испугался.
– Трубы в аварийном состоянии.
– Ну, это я, брат, и без тебя знаю.
– Труба с горячей водой лопнет и разлетится на куски. Будет фонтан из кипятка. – Сергей допил чай и поставил чашку на поднос. Тараканыч задумался. – Как раз в секции, где раздеваются первые-третьи классы. А что будет, если труба лопнет утром? В ту минуту, когда рядом с ней будут малыши? Они же сварятся заживо. А труба лопнет. И уже на следующей неделе.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Я потрогал трубу. Она в трех местах настолько прохудилась, что достаточно незначительного давления, чтобы взорваться. Там толщина наверно не больше половины. Нагрелись. Градусов, я даже не знаю сколько.
Тараканыч вскочил.
– Пойдем, посмотрим! Если все так, как ты говоришь, завтра вызову слесарей, Янтарю позвоню, но трубы заменим. Мне не нужен еще один семьдесят пятый год.
Сергей возликовал в душе. Его план сработал.
Они вместе спустились в раздевалку. Лев Петрович хотел взять с собой сторожа и вахтершу, но ни того, ни другой не оказалось на месте. Директор выругался, но искать их не стал.
Включили свет.
– Вон там, – показал Сергей.
Раздевалки для младших классов были в самой дальней секции подвала.
Когда они пришли на место, вдруг неожиданно погас свет.
– Что за шутки? – недовольно проворчал Тараканыч.
– Не волнуйтесь, Лев Петрович, у меня с собой свечи. Ровно три. Одну мне, другую вам, а третью мы куда-нибудь поставим.
Говоря это, Сергей одну за другой зажег зажигалкой свечи, и можно было увидеть все, что было в подвале. По стенам забегали черные тени, пламя свечей колыхалось, хотя никакого сквозняка здесь не было.
– Ну, показывай, где.
– Вот прямо перед вами труба, видите самая толстая.
Тараканыч подошел к трубе и стал ее медленно осматривать. От нее валил такой жар, что сомнения директора улетучились в один момент.
– Действительно, вот-вот лопнет, – потрогал он трубу и отдернул руку. – Хорошо, что предупредил. Если бы не ты. И куда эти олухи смотрят! Эти развалины списывать давно пора, а тут даже капремонта ни разу не было.
Так он осматривал трубу, ворчал про себя, и не видел, как за его спиной Сергей на земляном полу вычерчивает широкий круг.
– И свет не дают, – проворчал Тараканыч и повернулся к Сергею. – А ты что это делаешь?
Сергей стоял, раскинув широко руки в центре начертанного им круга, и что-то горячо шептал.
Лев Петрович посмотрел на него со страхом. Не с чокнутым ли он связался? И вдруг свеча в его руке вспыхнула белым пламенем, да так ярко, что он вздрогнул и уронил ее на землю. Но и на земле она продолжала гореть ярким неестественным светом.
– Это что это с ней? – удивился директор.
И тут он заметил, что две другие свечи горят точно также. За спиной раздался гул и легкое шипение. Лев Петрович обернулся, и в ту же секунду ему в лицо ударила сильная струя пара. У Тараканыча оказалась хорошая реакция, и он успел прикрыться от пара руками, и обжег только ладони.
– Смотри-ка, уже началось! – закричал он. – Надо бежать отсюда и вызывать аварийную службу.
Из трубы еще в двух местах появились новые струи пара.
– Идите сюда, Лев Петрович, – сказал Сергей. – Здесь безопасно.
Директор почувствовал в тоне молодого человека повелительные нотки, и они ему не понравились. Но инстинктивно он сделал шаг вперед и вошел в круг, в котором стоял Сергей.
– Сейчас здесь будет жарко.
Тараканыч захотел бежать. Он вспомнил, где была дверь, и кинулся в ту сторону. В темноте он нащупал дверь. Это была не обычная дверь. Она представляла собой железную раму, обтянутую металлической сеткой. И она была закрыта. Тараканыч затряс ее изо всей силы, но открыть не мог.
Подвал продолжал наполняться паром.
– Идите сюда, Лев Петрович! – Сергей уже не советовал. Он приказывал.
Льву Петровичу стало жарко. Как в бане. Он посмотрел на Сергея и пошел к нему. Медленным шагом. Он все еще ничего не понимал.
А в раздевалке стало светлее. Из трубы уже валил такой пар, что все вокруг мигом окуталось его клубами.
Сергей снова начал что-то шептать и разводить руками.
Льву Петровичу стало плохо. Он схватился за сердце и чуть не упал на колени. Сергей поддержал его.
– Смотрите, – сказал он. – Сейчас начнется самое интересное.
Директор десятой школы уставился на трубу. Та раскололась в середине и из обоих концов ее хлынули потоки кипящей воды. Они залили собой земляной пол, который тоже вдруг начал трескаться. Вода заливалась в эти трещины и с бульканьем уходила под землю. А земля стала в один момент жидкой, как манная каша и заходила волнами. Громко лопались грязные черно-серые пузыри. Со всех сторон доносилось чавканье, которое стало таким громким, что быстро заглушило шум льющейся воды.
Лев Петрович смотрел на все это и не верил глазам. Слишком все было неправдоподобным. От замешательства он не обратил внимания на то, что все это было за пределами круга, в котором они с Сергеем стояли.
Их ноги все еще упирались в твердую почву.
Вода продолжала бить из обломков трубы. Стена, на которой она крепилась, тоже треснула и разошлась, обнажив глиняный слой и одну колонну фундамента. В одном месте глина стала обсыпаться, и из-под нее выглянул угол какого-то ящика. Ящик выскользнул из мокрой глины и упал вниз под трубу.
Лев Петрович прикусил язык. Он не узнал. Он догадался, что это за ящик. Старый, совершенно черный, длинный, узкий на одном конце и широкий на другом.
Гроб.
Лев Петрович посмотрел на Сергея. Тот улыбнулся.
– А вы разве не знали, что когда-то на этом самом месте было кладбище?
Крышка отвалилась, и из гроба что-то начало вылезать.
Что-то такое страшное, дергающееся и скрипящее.
Лев Петрович закричал и даже не услышал собственного голоса. Ужас лишил его слуха. Хорошо бы лишил и зрения, чтобы не видеть всего этого. Но глаза остались широко открытыми и прекрасно все видели.
А из глины уже вылезал второй гроб. Этот был уже открытый, и мертвец, сидевший в нем, работал руками словно веслами, выбираясь из земли.
Другие мертвецы стали лезть отовсюду, из рушившихся стен, из жидкого пола, с потолка. Их было столько, что за ними уже ничего не было видно. И все они ползли, шагали, ковыляли, прыгали к кругу, в котором стояли люди.
Почти все они были невероятно древние. Кладбище было сельское и дореволюционное. И покойники все были крестьянские в рубищах, которые когда-то были холщевыми рубахами да кафтанами. И мертвецы все были бородатые и волосатые. Одни были полностью истлевшие, другие еще обладали какой-то плотью, третьи были и вовсе нормальные, только наверно куда более страшные, чем первые и вторые.
А пятеро, которые были ближе всех, были маленького роста, и когда Лев Петрович разглядел их в темноте, то решил, что окончательно сошел с ума.
Перед ним, царапались о невидимую стену три мальчика и две девочки. Вот уж они то были точно не из далекого прошлого, потому что на мальчиках была черная школьная форма, октябрятские значки, на девочках соответственно белые фартуки, а на одной красный пионерский галстук.
Лев Петрович не мог больше на все это смотреть. Он зарыдал и повернулся к Сергею.
– Что это? Кто это? – спрашивал он сквозь рыдания.
Сергей обнял директора и прижал его к себе, как ребенка.
– Это всего лишь страшный сон, – успокаивающе произнес он. – Не надо ничего бояться. Давайте лучше займемся более приятным делом.
И он начал снимать со Льва Петровича пиджак. Мертвецы завыли и закричали на все голоса и с удвоенной силой начали стучаться и царапаться в невидимую стену. Круг не пускал их.
– Нет! – Тараканыч забился, пытаясь вырваться из объятий Сергея. Естественно, что он отчаянно перепугался. Начал судорожно надевать пиджак обратно.
Но Сергей оказался сильнее. Он рванул на себя, и пиджак оказался у него в руках, после чего он размахнулся и бросил его за невидимую стену. Тот плавно, словно большая серая птица улетел за пределы круга. Мертвецы закричали и всем скопом накинулись на пиджак. Образовалась свалка. Крики, драка, поскуливание, хрип и прочие подобные омерзительные звуки.
Сергей схватил обеими руками и силой повернул Тараканыча в их сторону.
– Смотри! – закричал он ему. – То же самое будет с тобой, если не будешь послушным мальчиком!
Тараканыч смотрел туда, куда ему было велено, и плакал. Сергей же стащил с него галстук и бросил его вслед за пиджаком. Затем он стал снимать с бедного директора рубашку. Тараканыч завизжал, но на сопротивление у него уже не было сил. Скоро на нем осталась только майка, и Сергей разорвал ее. Майка тоже полетела вслед за галстуком и рубашкой. Тараканыч, по пояс голый, мелко забился, когда Сергей обнял его руками и прижался к его спине всем телом.
– Но ведь ты так этого хотел, – прошептал Сергей ему в самое ухо.
– Нет, нет, не хотел!
– Хотел, очень хотел! – продолжал сладким голосом шептать молодой человек. Он нежно погладил Тараканыча по щеке.
Лев Петрович посмотрел на руку Сергея и вдруг понял, что невероятно длинные и серые ногти на ней стальные и острые как бритва, и что они сейчас войдут в его тело. Но еще раньше он испытал страшную боль в области уха. Теперь он наконец явственно услыхал свой дикий бабий крик.
Сергей выплюнул откусанное ухо, затем его пальцы вошли в грудь Тараканыча. Он резко дернул руку вниз, и из пяти длинных и глубоких ран, ручьем хлынула кровь.
Директор еще попытался сопротивляться, хотел повалиться на пол, но Сергей не дал ему этого сделать. Поднял его, словно грузный директор ничего не весил, оторвал от себя его руки, вцепившиеся в него, и толкнул за пределы круга.
Первые несколько шагов Лев Петрович пробежал, так сильно его отбросили, затем он оказался среди чудовищ, которые набросились на него и стали разрывать на части. Последнее, что понял директор десятой школы, это то, что пионерка вцепилась зубами ему в нос, потом все исчезло.
Сергей не стал смотреть, что будет со Львом Петровичем. Его это не интересовало. Он ждал.
Тот, кого он ждал, пришел с другой стороны. Он спокойно вошел в круг и остановился в полуметре от Сергея. Молодой человек глянул на отца, и то, что он увидел, ему не понравилось. Отец выглядел намного хуже, чем в прошлый раз. Черты его лица резко обострились, обозначив до предела то неприятное, что есть в любом лице. Немигающе смотрели на Сергея усталые глаза. Тонкие как нитки губы, словно с усилием произнесли: