– Ты имеешь в виду семьдесят пятый год?
– Да. Ты его помнишь?
Сергей кивнул. Он сразу потерял веселость. Они с Василием Кругловым учились тогда в восьмом классе, в ту роковую осень семьдесят пятого.
– Сколько тогда погибло?
– Пять человек. Кажется три мальчика и две девочки. А еще скольких увезли в больницу. Человек двадцать наверно. Мы тогда еще зеленые были, а вот мой брат помогал учителям детишек из подвала вытаскивать, пока скорая не подъехала. Это был кошмар. Он мне рассказывал. До сих пор помню. Говорили, что малышня вдруг неожиданно побежала к выходу, как будто их что-то напугало, а им навстречу шли пятиклассники, учителей рядом не оказалось, технички тоже. Вот и подавились ребята.
Сергей затянулся и потушил окурок большим пальцем. Даже не послюнявил. Палец у него был черным от реактивов. Круглов положил бычок в пепельницу, и они закурили по новой.
– Продолжаю. Директоршу тут же уволили. Скандал был на весь город. Такое не замнешь. Да и следствия никакого не было. Так списали все на несчастный случай. Но дальше все продолжалось как в страшной книжке. Только мало кто ее читал. А вот мне довелось. Из детей, что оказались в давке, трое еще остались инвалидами, а двое умерли в течение года. У них развились неизлечимые болезни. Дальше директор школы. Он работал пять лет. Ты его помнишь?
– Да, классный мужик был.
– В восьмидесятом он вышел из дома в магазин, и на улице у него случился инфаркт. Он присел на лавочку и умер.
– И что в этом необычного?
– Да ничего. Но ровно за год до этого, в семьдесят девятом, точно также вышел из дома учитель физкультуры, здоровый крепкий мужик…
– Митрофаныч что ли?
– Он самый. Вышел из дома… В общем, у него случился инфаркт в автобусе. Он умер прямо в салоне, и никто этого не заметил. Думали, спит человек. И он так проехал два круга, ты представляешь? Наш Митрофаныч. А Александру Яковлевну ты помнишь, она у нас химию вела? Она тоже умерла в восьмидесятом. И почти также. Лежала в больнице с сердцем. Когда ее выписали, никто ее не встретил. Все ее близкие были заняты, на работе. В общем, домой она пошла одна. И не дошла. Ей стало плохо сразу, как только она покинула двор Больницы Скорой помощи. Она упала на газоне и лежала на нем до вечера. И опять люди думали, что это лежит алкашка с перепоя. Кто к такой подойдет?
– Цепь совпадений?
– Наверно, – согласился Круглов. – Только на этом совпадения не кончились. Помнишь Ампера?
– Физика? Помню.
– Он умер от рака легких.
– Так он же курил.
– После него в школе сменилось еще два физика, и оба они умерли от рака легких.
– Что, оба курили?
– Курили оба.
– Вот видишь?
– Четвертый физик умер два года назад. Дома поел картофельного пюре с сырым яйцом и отравился.
– Ну и при чем тут физики?
– Четыре физика и все умерли. Тебе не кажется это случайным?
– Более чем.
– А вот мне это не показалось случайным после того, как я увидел, где находится кабинет физики.
– И где же?
– Он находится прямо над тем местом, где была давка.
Сергей ничего в этот раз не сказал.
– А лаборантская находится над тем, где нашли Льва Петровича. Там подвал буквой «П», и под кабинетом и проход в раздевалку и самый дальний ее отсек. Слушай дальше. Это еще не последнее звено в цепи смертей и несчастных случаев. Помнишь, прошлой зимой была эпидемия гриппа? У детей еще был карантин больше месяца.
– Точно, у меня Сашка в школу не ходила.
– Этот карантин был объявлен после того, как от гриппа умер мальчик. Это была первая детская смерть в городе.
– И этот мальчик был, конечно, из десятой школы?
– Как ты догадался?
Они закурили по третьей.
– А за год до этого зимой на футбольном поле ученик седьмого класса десятой школы нашел банку кофе, которая оказалась взрывчаткой.
– Так он тоже был из нашей школы? – Сергей уже не знал, смеяться или грустить.
– Из нашей, из нашей. Но, как говорится, Бог троицу любит, слушай третий случай. Это было в середине восьмидесятых, в восемьдесят шестом. Время массовых сборищ и драк подростков. Тогда погиб девятиклассник. Во время драки с ним случился приступ бронхиальной астмы. Он задохнулся, когда ему случайно дали под дых.
– Этот случай я помню.
– Я тебе рассказал только самые известные случаи, о которых говорил весь город. О которых знают и помнят все. Лев Петрович Кузьменко, это так сказать, венец всего. А про другие казусы я и упоминать не буду. Только наверно все равно в десятой школе самая высокая смертность среди ее выпускников. Вспомни, сколько ребят из нашего класса до сегодняшнего дня дожило?
Сергей почесал голову:
– В общем, я тебе советую на этом материале написать роман ужасов, я уже и название ему придумал, «Тайна десятой школы», и прочитать его полковнику.
– Хорошая мысль. Только его сейчас интересует совсем другой сюжет, и совсем другой герой.
– И что за сюжет?
– Больница Скорой помощи.
– А герой?
– Герой? Виталий Артемьевич Решетников.
* * *
И вот теперь Решетников лежал перед ним. Вовсе он не был героем, как и чувствовал Василий Николаевич. Так просто персонаж. При чем персонаж, который выбыл из повествования. Только вот кто же тогда герой?
8
В родильном отделении Больницы Скорой помощи были порядки, которые сформировались лет тридцать назад, и которые и теперь никому даже в голову не приходило менять.
Когда Маша оказалась здесь, у нее первым делом отобрали все вещи. Все до единой. Даже трусы. Не оставили ничего. Выдали старый, потерявший первоначальный цвет халат и ночную рубашку до колен с глубокими разрезами в области бедер. И еще дерматиновые шлепанцы. И отвели в палату.
– Про свидания с родственниками забудь, – старшая сестра патологического отделения сказала Маше это в первую очередь, еще до того, как узнала ее фамилию. – Только передачи. И в окне чтобы не торчать.
И Маша оказалась в палате, в которой кроме нее было еще три женщины с разными сроками беременности.
Началась жизнь, полная тоски, ожидания и одиночества. Заведующая роддомом больше всего на свете боялась микробов, и хотя здание было уже настолько старым и ветхим, и даже стены его были насквозь пропитаны стафилококками и прочей дрянью, она продолжала бороться с ними всеми силами души, и порядки установила прямо-таки тюремные. Женщинам с воли можно было передавать только продукты и больше ничего. Никаких книг, журналов, тетрадей, бумаг и ручек. Медсестры были ею натасканы как собаки и, боясь за место, служили верно, и предано.
Маше повезло. Ее одиночество было скрашено. В своей тумбочке она нашла книжку, ужасно старую и потрепанную. Это было «Пособие по акушерству», издательства «Медицина», изданное в 1942 году. Кто его здесь оставил, было неизвестно. В сущности, ей на это было плевать. Книжка была ей как нельзя, кстати, и она зачиталась ею, как самым увлекательным романом. Прочитала один раз, потом начала второй, затем третий, в конце концов, выучила ее чуть не наизусть. Теперь она сама при желании могла принять у кого-нибудь роды. А в данной ситуации это было очень полезно. Врачи если что и знали, то не говорили, а все их рекомендации сводились лишь к одному. Лежать смирно и мало двигаться. И на все воля Божья. Вот и лежали женщины в палатах и надеялись на Бога, потому что на врачей надежды было мало. В этот роддом в городе вообще никто не хотел попасть. Он был грязным, старым, бедным в общем худшим. Работал по территориальному признаку. Но в настоящее время сразу три роддома были закрыты на дезинфекцию, и этот работал за четверых. Так что куда деваться, коли приспичит? Многие попадали и потом вспоминали его с ужасом даже при удачном исходе дела. Врачи здесь были опытные, но не признавали кесарева сечения, так как его не признавала заведующая. Делали его крайне редко, к тому же в последнее время это стало еще и дорого. За лекарства и уход пациенты должны были платить из своего кармана, а это была кругленькая сумма. Не все соглашались на такое, а врачи и не настаивали. Надеялись на природу. Поэтому с родовой травмой рождался каждый второй ребенок. Впрочем, это нормальный показатель в наше время.
Маша обо всем этом узнала и захотела перевестись в другой роддом. Здесь она рожать не собиралась. Но это оказалось трудным делом. Связи с внешним миром почти не было. Женю к ней не пускали, и она получала от него только записки, спрятанные в хлебе, яблоках и других продуктах. Как в приключенческом романе. Но это был не приключенческий роман, это была жизнь. И в одной такой записке она прочитала, что в этот день, ровно в шесть часов вечера, Женя будет ее ждать около двери.
«Тебя никто не остановит. Я все устроил. У нас есть пять минут!»
Это, пожалуй, круче, чем в романе.
Шести часов Маша ждала с таким нетерпением, что чуть не обессилела и не упала, когда надо было идти на свидание.
* * *
Впервые Женя повел себя трезво и не стал ругаться и скандалить. Наконец-то он понял, что это бесполезно. По горькому опыту. И в этот раз он повел себя по-другому. Он познакомился с сестрой, которая передавала передачи. Поговорил с ней так вежливо, как еще в жизни ни с кем не разговаривал, и на третий день предложил ей крупную сумму, если она поможет ему увидеть Машу. Нетрудно купить медика, который получает нищенскую зарплату, которую ему еще на полгода задерживают. Вера, так звали сестру, согласилась. Конспирация была соблюдена как в шпионском фильме, все было рассчитано до мелочей. При желании у нас можно сделать все, что угодно. Надо только подойти с умом, а не ломиться лбом в закрытые ворота. И вот Женя стоял и ждал встречи с Машей.
Неужели он ее увидит?
Прошла неделя, как Маша была в роддоме, и это была самая ужасная неделя в его жизни. Столько дней не видеть ее. А ведь по всем подсчетам это должно было продолжаться еще два месяца.
Женя увидел Машу, и почему-то сразу вспомнил, что он наделал, и как много натворил. Уши его запылали, и когда Маша подбежала и обняла его, он не знал, что сказать.
Маша сразу заметила странное поведение мужа и насторожилась.
– Что случилось? – спросила она, с тревогой глядя на Женю. – Почему ты так странно смотришь на меня.
Женя смотрел на нее и молчал. Наконец он не выдержал и отвел глаза.
– Что ты натворил? – она спросила его таким тоном, каким спрашивают маленьких детей.
И опять Женя не знал что сказать. Маша закрыла лицо руками.
– Ты меня разлюбил?
– Нет, что ты!
– Тогда почему?
– Я люблю тебя!
Маша опять внимательно посмотрела на мужа, и новая мысль стала потихоньку закрадываться в ее голову, такая страшная, что ее зашатало.
– Ты с кем-то был без меня?
Женя вздрогнул. То, чего он страшился, произошло. Он отвел глаза, потому что не в силах был выдерживать этот чистый и пытливый взгляд, который видел его насквозь, как рентген.
– Ты мне изменил?
– Нет.
Он произнес это так неуверенно, и так сильно покраснел при этом, что Маша отпрянула от него, как будто он болел чем-то нехорошим. В ее глазах в одно мгновение пробежали страх, ужас, боль, ненависть и даже брезгливость.
– Ты был с женщиной!
Теперь она уже не спрашивала. Она утверждала.
Женя молчал. Его язык не в силах был ничего произнести. Он хотел врать, клясться, что ничего не было, и он любит только ее и никогда ни с кем кроме нее не был. Но ничего не получалось. Вместо этого вырвались какие-то приглушенные звуки, сухой шепот, потому что во рту вдруг стало невыносимо сухо.
– Ну, говори же, что-нибудь! Не молчи! Ты от меня уходишь?
Машин голос был такой несчастный и жалобный, что бил сильнее любых ударов и ругательств.
– Нет! – воскликнул Женя.
– Гад! Какой же ты гад! Это самое плохое, что ты мог сделать! – закричала тогда Маша. Она беззвучно рыдала. Маленькие и худенькие плечики ее тряслись. Жене невыносимо захотелось обнять ее и прижать к себе, но он не мог сделать и движения, словно окаменел. – Я ненавижу тебя!
Маша с трудом сказала эти слова и ушла прочь, ссутулившись и еле волоча ноги. Последнее, что подумал Женя, это то, какой у нее стал большой живот.
Он долго смотрел на то место, где только что стояла его жена. Пальцы его были сжаты в кулаки, ноги тряслись, и он еле стоял. Только сейчас он понял, что навсегда потерял то, что было ему дороже всего в этой жизни. И потерял только что, потому что не сумел удержать это в руках.
Счастье не терпит слабости. Слабыми и неуверенными руками его удержать невозможно.
А Маша Александрова еле доплелась до своей койки, упала на нее, отвернулась к стене, зарылась лицом в подушку и продолжала плакать. Скоро слезы кончились, а она все плакала и плакала, без слез, а это еще тяжелее. Когда ее спрашивали, что произошло, она ничего не говорила, потому что знала, что если она расскажет правду, ее просто не поймут.
Муж изменил. Эка невидаль! Да ведь это сейчас в порядке вещей. Измени ему сама. Чего плакать-то без толку?
Только ночью, устав плакать, Маша подумала о том, что она забыла сделать самое главное, ради чего шла на встречу с Женей. Она забыла сказать ему, чтобы он поискал приличный роддом, и нашел там связь с главврачом. Ей надо было срочно уходить из этой кошмарной больницы, где повсюду бродят маньяки, и чуть ли не каждый день происходят убийства.
9
Сергей уже умел очень много. Он мог быть невидимым для людей, понимал язык животных, который оказался на редкость примитивным, мог менять местоположение, облик, читал мысли людей, предвидел их поступки, слышал то, что говорят в двухстах метрах от него. И даже знал, что надо сделать, чтобы научиться летать.
Все это оказалось возможным.
Одного только он теперь не мог.
Быть самим собой и делать то, что хочется. Теперь всеми его поступками и желаниями двигала сила, которой он с каждым днем мог сопротивляться все меньше и меньше. Каждый день был отступлением, а каждое новое чудо, которым он овладевал, было платой за него самого.
Сергей похудел и осунулся. Он стал избегать людей и предпочитал всему одиночество. Свою квартиру он запечатал заклинаниями, и теперь никто не мог найти его, даже самые близкие люди. А их он боялся больше всего.
И еще.
Теперь он уже не хотел видеться с тем, к кому раньше так стремился. Он не хотел видеть отца. Вернее его дух. А может быть даже и не его. Сергей уже начал догадываться, что над ним подшутили, его использовали, пока непонятно для чего. Но он старательно гнал от себя эти догадки, не верил им, и поэтому боялся новой встречи с отцом, боясь, что догадки его окажутся верными.
Как он хотел теперь вернуть все обратно, стать прежним занудой и снобом, короче говоря, нормальным человеком.
Но было уже поздно. На нем уже столько крови и грехов, что их не смыть уже ничем. А ведь он мог просто сходить в церковь, еще тогда, сразу после встречи с вербовщиком, или хотя бы после убийства кота Кузи, и тогда это было сделать не поздно, и покреститься. Заново. Святая вода очистила бы его, и ничего бы этого не было. Ничего.
Какой он был глупец, что не додумался до этого. Проклятый атеизм, который со школы сидит внутри нас всех. В этот раз он сыграл с ним самую дурную шутку. Отсутствие настоящей веры привело его в ловушку Сатаны. Как легко, оказывается, поверить в дьявола, и как трудно поверить в Него.
Теперь-то он знал, что Он тоже есть. Но теперь это не важно. Сергей больше не принадлежит Ему.
Как все было интересно вначале, и как скучно и противно теперь.
Единственное, что он мог, это не торопиться. Тянуть можно было до бесконечности. Но там, он это чувствовал, уже торопились. Там было нетерпение.
Ничего, потерпят. Может к тому времени он что-нибудь придумает. Главное, чтобы все время горел свет.
Сергей старательно завесил в своей квартире все зеркала. Словно в доме находился покойник. Это единственный путь, которым Они могут к нему прийти. И по ночам ткани на зеркалах колыхались, и Сергей тратил колоссальные силы, чтобы сдержать их на месте.
Но однажды сил у него не хватило.
Черная ткань буквально слетела с самого большого, с человеческий рост, зеркала, это было трюмо в викторианском стиле, подделка разумеется под антиквариат, и накрыла Сергея, который крался мимо него на кухню. Сергей с отвращением скинул с себя ткань и с ужасом воззрился на зеркало.
В зеркале был отец.
Как же он изменился с той первой встречи! До чего стал уродлив и безобразен. И все-таки это был он. Смотрел из зеркальной черноты строгим укоряющим взглядом.
– Ты не торопишься, сын мой, – сказал он, и голос его разлетелся по всей квартире глухим бухающим эхом.
– Я не хочу! – простонал Сергей.
– Ты сделаешь это. Иначе уже нельзя. Помнишь, как у Гоголя кузнец Вакула сделал все, как надо.
– Он плохо кончил.
– Глупости. Не путай авторский вымысел с реальностью. С ним все было как надо. А у тебя будет в миллион раз лучше. Тебе остался всего один шаг. Сделай его и ты будешь самым могущественным человеком на земле.
– Князем тьмы? – даже сейчас Сергей не удержался от сарказма.
– Называй, как хочешь. Но сделай то, что должен.
– Нет! – закричал Сергей и с силой ударил кулаком по стеклу. Оно разлетелось на куски, и в каждом из них отразился Сергей. – Нет!
– Да! – кричали Сергеи из каждого куска зеркала. – Да!
ШЕСТОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
(последнее)
1
– Разрешите войти? – спросил Круглов, аккуратно засовывая голову в кабинет полковника Свиридова.
– Входи.
Круглов вошел и сел в кресло, на которое ему указал полковник. Тот разговаривал по телефону и выглядел встрепанным и уставшим.
И почему это все начальники всегда выглядят уставшими, подумалось Круглову, они ведь ничего не делают, никуда не ездят, сидят только и треплются по телефону. Наверно это от возраста.
Полковник, наконец, кончил разговор и вопросительно уставился на майора.
– Ну что у тебя?
– Сегодня пятнадцатое января, – сказал Круглов.
– Пятнадцатое января? – полковник невольно глянул на перекидной календарь. – Ну и что.
– Как что? – удивился в свою очередь Василий Николаевич. – Мы же договаривались!
– Ах, да! – Свиридов хлопнул себя по голове. – Забыл. Так сколько тебе человек надо?
– Весь отдел. Да и то мало будет. Вы же знаете, какая она огромная эта проклятая больница.
– Знаю, – вздохнул полковник. – Только где я тебе столько людей найду? С участковым связался?
– Так точно. Он мне тоже двоих обещал, и сам явится. Хороший мужик. Он раньше у Светланова работал, так что мы быстро общий язык нашли.
Полковник нервничал и поэтому карандаш в его руке хрустнул.
– А ты уверен, что удастся?
– Нет. Но ведь это и лучше. Значит, никого осматривать не надо будет.
– А средства? Это ж такая грандиозная операция! И все только лишь на твоей догадке.
– И на интуиции, товарищ полковник. Она меня редко подводит.
– Ладно, валяй, – Свиридов махнул рукой. – Поймаешь маньяка, получишь звездочку, не поймаешь, выговор.
– Третьего не дано.
Круглов вышел довольный. Впрочем, чему радоваться? Впереди целая ночь работы, и неизвестно, будет ли результат. Шансов меньше чем на рулетке.
Мысль к нему пришла неожиданно, когда он составлял очередной отчет о деле по «Давиду», так назвали это дело, потому что везде фигурировала звезда Давида, написанная кровью. Он выстроил числа, когда были совершены убийства, в один столбик и вдруг увидел очевидное, то, на что прежде не обращал внимания.
Все убийства совершались с интервалом в шесть дней. И срок этот выдерживался неукоснительно с математической точностью. Четыре убийства одно за другим, даже пять, если считать кота Кузю. Даже тут есть эти шесть дней. Все началось в Больнице Скорой Помощи. Был убит кот Кузя. Потом ровно через шесть дней нашли Льва Петровича Кузьменко, директора десятой школы. Затем убийца опять вернулся в Больницу Скорой Помощи и следующие три трупа были также найдены через каждые шесть дней. И все в больнице. Медсестра детского отделения Зоя Чуковская, заведующий хирургическим отделением Безруков Егор Васильевич, и медбрат Виталий Решетников. Итого четыре человека и одно животное. Цепочка явно желала продолжения.
Круглов посмотрел на календарь и с бьющимся сердцем обнаружил, что через два дня будет следующая дата.
Дата для убийства.
Шестая жертва!
Вот только где оно произойдет?
Сомнения были, но вероятнее всего оно должно случиться в Больнице Скорой помощи. Вот там Василий Николаевич и решил устроить засаду. Хотя конечно засадой это было назвать трудно. Больница Скорой Помощи была такой огромной, и в ней было столько зданий, корпусов, уголков и тупиков, что можно запросто спрятать милицейскую дивизию. Тем более о том, чтобы устроить засаду преступнику, совершенно не зная, где он собирается его совершить. И все-таки нельзя было пренебрегать открытием. Убийство должно было свершиться пятнадцатого, и, скорее всего оно будет совершено в Больнице Скорой помощи. И один шанс из тысячи у них есть. А Круглов был из тех людей, которые не пренебрегали даже такой малой долей вероятности.
Придя в свой кабинет, Василий Николаевич сел на телефон и начал готовить операцию. Это было грандиозное дело. Маньяк или группа маньяков, но их надо поймать.
* * *
– Дима, за тобой пришли! – окликнула заигравшегося мальчика воспитательница Татьяна Петровна. Она была довольна. Обычно Димку забирали всегда позже всех, и он ее вечно задерживал. В этот раз его забирали одним из первых.
– А кто? – Димка вскочил с ковра, на котором играл и побежал к раздевалке.
– Тетя Валя, – ответила воспитательница.
Димка выбежал из игровой комнаты и увидел Сергея. Он нисколько не удивился, сразу побежал к шкафчику и стал переодеваться.
– Тебя Валя послала?
– Да, – ответил Сергей и стал помогать мальчику. – Она велела мне тебя забрать. Мы пойдем в одно место. Она нас там уже ждет.
– Здорово! А что мы там будем делать?
– Увидишь.
– Ну, правда! – Димка сразу заканючил.
– Мы будем играть.
– А разве мы не в бассейн пойдем?
– Нет. Там сегодня закрыто. Мы пойдем кататься на машине.
Сергей уже не знал, что и придумать.
Одевать шестилетнего мальчика занятие не из легких, но Сергей с ним все-таки справился и увел Димку из садика.
Через час сюда пришла Настасья Филипповна.
– Дима! – позвала она.
– А Диму уже забрали.
Настасья Филипповна не стала спрашивать, кто забрал мальчика и поспешила домой. Она подумала, что ребенка забрала Марина. Она была в этом уверена. Пришла домой, только чтобы оставить сумки. Валя была дома. Она лежала в своей комнате на кровати и смотрела в потолок. Настасья Филипповна пожалела ее уже в который раз. С тех пор, как девочка рассталась с Сергеем, она стала совсем не своя. Никогда еще расставание с молодым человеком не действовало на нее так плохо.
– Я пошла к Александре Ивановне, – сказала она. – За Димой не ходи, Марина его забрала. Кстати, где она?
– Ее нет, – буркнула Валя.
– Дурында! – выругалась мама. – Опять уплелась к подругам.
Лучше бы училась. Все гуляет. И ребенка взяла.
И не переставая ворчать, она ушла из дома, потому что никогда не была домоседкой.
Валя осталась одна.
Вчера она сделала очередную попытку найти Сергея. Даже ходила к нему домой. Не поверила молчавшему телефону, и хотя знала, что и в дверь звонить будет так же бесполезно, все равно пошла. Но даже не дошла до подъезда.
На углу дома ее встретили четыре здоровенные псины. Они лежали в ряд и лениво оглядывались по сторонам. Все они были бездомные и поэтому грязные и ободранные.
Больше всего на свете Валя боялась собак. Была у нее такая слабость. Неизвестно откуда она взялась, ведь ее ни разу в жизни не укусила ни одна собака. Может быть, именно поэтому она их и боялась. Ее могла испугать даже маленькая безобидная моська, а от больших она шарахалась, лишь только увидев, издали. Даже если они шли с хозяевами, на поводке и в намордниках, она боялась не меньше. В воздух при этом всегда выделялось такое количество адреналина, что собаки всегда с недоумением смотрели на Валю, и ей от этого казалось, что на нее набросятся и немедленно разорвут. В голову сразу приходили кадры из фильмов про нацистские лагеря и конвойных с собаками. А в одном американском фильме, где Рудгер Хауэр играл русского солдата, даже показали, как овчарка разорвала мальчика, который выбежал из очереди в газовую камеру. Эти кадры засели в Валину голову навечно. И собак она, конечно, после этого меньше бояться не стала.
А вот бездомных Валя боялась меньше всего. Они все были очень мирные и безобидные. Даже лают редко. И всегда у них такой жалкий потерянный вид, что страх тут же сменяется жалостью. Валя очень жалела бездомных животных.
Она пожалела бы и этих, но они, судя по их виду, явно в ее жалости не нуждались. А когда Валя сделала два шага в сторону с намерением аккуратно их обойти, псы забеспокоились и один за другим поднялись с места и стали нюхать воздух.
Валя тут же остановилась. Сердце у нее забилось, и откуда-то изнутри стал выползать противный сосущий липкий страх.
Собаки увидели ее и насторожились. Носы их ловили воздух, и глаза теперь уже не сводились с девушки.
– Ой, мамочка! – выдохнула Валя. Она уже и думать забыла о том, куда шла.
Собаки сделали маневр и оказались полукольцом перед Валей.
Они действовали как разумные существа.
Валя все же вспомнила про Сергея и сделала робкий шаг вперед, намереваясь пройти через собак. Наверно уж они ее не тронут.
Но сразу же после первого ее движения, собаки вмиг потеряли всю свою дружелюбность, напряглись и тихо заурчали. Блеснули сквозь лохматую грязную шерсть острые белые зубы.