Светлова Татьяна. Место смерти изменить нельзя

   Опля! Удар пришелся точно, точнее быть не может. Максим запнулся. Что ответишь, когда и сам не знаешь, что там у тебя замкнуло в глубине подсознания, что там за всплески снов и эротических видений на дне? Когда ты понимаешь, что ведешь себя глупо, но продолжаешь вести себя еще глупее?..
   Теперь пришла его очередь замолчать.
   Некоторое время они смотрели друг на друга, и Максим вел безгласную и безуспешную битву со своим желанием ощутить, ощутить в реальности, во всей физической конкретности, приснившееся соприкосновение их тел.
   Он отвел глаза первым.
   Пауза длилась.
   — Я приготовлю кофе, — сказала наконец Соня и стала спускаться, легонько стуча каблучками по лестнице, оставив Максима в задумчивости у холодного стекла.
   Он простоял так некоторое время, без всякой мысли, с сосущим ощущением пустоты в груди, глядя в темноту за окном… Пока в его размытом поле зрения не произошло какое-то движение. Едва легкое, едва заметное, но все же достаточное, чтобы Максим сфокусировал взгляд.
   И этот взгляд выхватил из черных теней неясный силуэт человека, притаившегося в кустах недалеко от пролысины, о которой говорила Соня.
   Непроизвольно отшатнувшись от окна, Максим тут же взял себя в руки и сообразил, что если не подходить к окну вплотную, то его нельзя разглядеть в темной комнате из сада. Осторожно приблизившись к окну снова, он стал внимательно разглядывать кусты.
   Там никого не было. Сад был пуст, безмолвен и неподвижен, не выдавая никаких признаков или следов чужеродного присутствия.
   Был ли там кто-то всего несколько секунд назад? Привиделось? Ночи ли полубессонные, полные мучительных грез, утомляющих тело и ум, сказываются?
   Конечно, привиделось. За это время человек, если бы он там был, не сумел бы ни сбежать, ни перепрятаться. Это просто игра теней. Должно быть, тени так падают именно в этом месте, что и Соне примерещилось… Соня. Где она?
   И Максим, бросив на прощание взгляд в пустынный сад, закрыл окно и спустился в гостиную.
   — Извини, — произнес Максим, и Соня вздрогнула от неожиданности. Максим стоял на пороге кухни и смотрел на нее. — Извини, я действительно не имею права задавать тебе подобные вопросы. Это не мое дело.
   Соня вручила ему поднос с чашками и кофейниками и, прихватив серебряную тарелочку с маленькими печеньицами, направилась за ним в гостиную.
   — Я думаю, — заговорила она, — что Пьер на самом деле следил за мной вчера.
   — За тобой?!
   Максим бросил непроизвольный взгляд на окна-двери гостиной, выходившие в сад. Но они были плотно задернуты занавесями. И он испытал облегчение при мысли, что в них нельзя заглянуть из сада.
   — Я не знаю точно… Но мне так кажется.
   — Ты с Жераром была в ресторане?
   — Да. Но только… Он мой поклонник, но не любовник.
   — Зачем ты, Соня, я ведь извинился, это действительно меня не касается…
   — Он не любовник, — упрямо продолжала Соня, — я просто позволяю ему за мной ухаживать. Меня это развлекает. Мне это… как ты говоришь, это роль, которая мне нравится… Род авантюры, приключения…
   — Почему ты думаешь, что Пьер за тобой следил?
   — Во-первых, ему негде больше быть. Я уверена, что у него нет никакой любовницы… Просто я его знаю. И раз он пытался скрыть от меня, что его не было дома…
   — Я понимаю. А во-вторых?
   — А во-вторых, мне показалось, что я его видела в соседнем зале.
   — Он тебя ревнует?
   — Не думаю. Мне кажется, что он давно подозревает, что у меня какие-то отношения с Жераром. И хочет знать, до какой степени. Не ревность, а так…
   Любовь к точности. Профессиональная.
   «Любовь к точности». Не она ли привела Пьера под окна, чтобы следить за своей женой, которую он с деланной игривостью оставил с молодым и симпатичным «родственником»? Хорошо еще, что я удержался от желания поцеловать Соню! Вот была бы сцена у окна!
   Бог мой, что за глупости. Он же не сумасшедший, Пьер. Как он мог бы знать заранее, что мы остановимся у окна в гостевой комнате и что нас можно будет увидеть из сада? Никак, конечно. А больше там высматривать нечего, в гостиную не заглянешь… Не из-за чего сидеть полночи в саду. Мне просто показалось, безобидная игра теней.
   Или там был другой воздыхатель, Жерар? Который изводится от мысли, что его место занято? Который попросил один раз своего сыночка проверить, не освободил ли я территорию, и, получив неутешительный ответ, приперся в сад, чтобы своими глазами увидеть, что тут происходит и когда я наконец свалю отсюда?"
   Максим улыбнулся этой мысли и уже хотел было поделиться ею с Соней, но вовремя спохватился, что может лишь напугать ее.
   — Ну что ж, — бодро сказал он, — по крайней мере, никаких загадок. Как справедливо заметил Реми, в этой истории и так предостаточно тайн.
   Соня погрустнела.
   — Что ты думаешь, — спросила она, — об исчезновении папы?
   Максим покачал головой.
   — Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет.
   А ты что думаешь?
   — Я боюсь думать что бы то ни было… Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю.
   — Ты уверена, что правда в том…
   — Что я его больше никогда не увижу. Живым. Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб.
   — Знаешь, — произнес он после некоторой паузы, — когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом — глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается на месте, по края в снегу, и через носок к ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках дрова, и ляпнешься босой ступней в снег… Я, маленький, часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу — верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок и не пускают его. Хотел их подстеречь… И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод…
   — Я понимаю. Но что я могу сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива наняли. Что еще?
   Максиму снова вспомнился силуэт в саду… Был или не был? По его спине побежал холодок.
   — Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии. — Он опустил наконец свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и посмотрел на Соню:
   — Ты же лучше знаешь тех, кто тебя окружает, своего мужа…
   "Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! — вдруг осенило Максима. — Его донимает мысль, что у жены какие-то отношения с этим Карлсоном — он не знает точно какие, но ревнует.
   Успешно выжив Жерара из дома, он потом испугался, что я тоже представляю опасность… Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду… Он?"
   — Ты подозреваешь Пьера? — удивилась Соня. —Ты предполагаешь, что он мог… иметь к этому какое-то отношение? Он не способен на такое.
   — Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностью… — «Тебя, например», — чуть не добавил Максим.
   — Он такой и есть, — слегка улыбнувшись, ответила Соня.
   Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было нужды… Но удержался.
   — Тебя это не раздражает? — спросил он только.
   — Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно.
   — Не совсем понимаю… — «Я говорю не правду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю…»
   — Ну, мне спокойно с ним…
   — И это все, что тебе нужно? «Понимаю, но лезу На рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?»
   — А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка.
   Защита.
   — От кого?
   — От себя, наверное.
   — Я так и понял, что ты Пьера не любишь!.. «Хватит, Максим, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!»
   — Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу.
   — А чего же ты хочешь?
   Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола.
   — С меня хватит, — тихо сказала она наконец. — Я хочу покоя. Покоя, больше ничего.
   И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял.
   Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, уже все это знал, почувствовал, догадался. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное.
   Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы:
   — Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой?
   Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили на щеки тень. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке.
   Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой.
   Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко…
   Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание… Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись — вот он, момент, как раз сейчас!
   Он разжал руки и выпустил ее. Он не сумел бы объяснить, почему. Он заторопился, и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР (Поезда метро, обслуживающие пригород. ).
   Когда Максим вошел в темную квартиру дяди, ему показалось, что там витал дух постороннего присутствия.
   Или ему это только показалось? Надо действительно срочно сменить замки.

Глава 13

   Максим проснулся в половине десятого, разбитый и опустошенный. К десяти часам уже должен был приехать Вадим, чтобы продолжить работу над сценарием.
   Максим вскочил и помчался умываться.
   "Все, баста, — думал он, брея подбородок и глядя в зеркало на свое бледное отражение, на нездоровые синие круги под глазами. — Хватит. Снов, тайных страстей, сердцебиений, как у пятнадцатилетнего мальчика, — хватит всего! Закрыли тему. Моя родственница и замужняя женщина, не более. Никаких эпитетов и игр воображения. Просто привлекательная женщина. Таких навалом. У меня таких пол-Москвы, привлекательных. Нашел из-за чего колотиться, дурак! Ты мне это брось! Вот и хорошо, — покивал он отражению, — договорились, бросаем.
   Пятиюродная сестра, да? Заметано".
   Запах яичницы и кофе с молоком еще витал в квартире, когда появился Вадим. Он тоже был бледен и подавлен.
   — Налей мне кофе, если остался, — вяло попросил он. — Голова как песком набита. Плохо спал.
   — С молоком? — спросил Максим.
   — Без. Телефон разрывается — журналисты звонят, со студии звонят без конца. Они что думают, если бы у меня были новости, я бы не позвонил? — Вадим горестно покачал головой. — Я никому не сказал, что я здесь. Только Реми. Он поехал встречаться с Мадлен, обещал позвонить потом сюда.
   Он уселся на кухне за маленьким столиком, грустно наблюдая за действиями Максима.
   — У Реми есть новости? — спросил его Максим.
   — Так, мелочи. Это был не Пьер.
   — Где?
   — Ну, женщина, которая сюда приходила, когда ты спал.
   — Пф! — фыркнул Максим. — Конечно, не Пьер.
   — А ты-то откуда знаешь?
   — Вадим, ты же режиссер! Ну подумай, разве он может быть в роли женщины? Как он по улице-то пойдет?
   — А чего ему по улице ходить? Он из машины и в машину. И вокруг темно.
   Только-то и видно, что женская одежда. Он же не рассчитывал на тебя наткнуться.
   — Ладно, в любом случае это был не он.
   — Откуда ты знаешь? Ты тоже говорил с Реми?
   — Я с Соней вчера говорил. Она видела Пьера в ресторане, где была сама.
   — Он что, следил за ней?
   — Послушай… — произнес Максим, — ты в каких отношениях с Соней? Если я могу тебе задать такой вопрос.
   — В хороших.
   — Ну конечно, я понимаю, что в хороших, но я имею в виду — ты вчера сказал, что вы друзья…
   — Это так. Можно сказать — с детства, несмотря на разницу в возрасте.
   Мои родители старше Арно, но они с Арно дружили. Я вырос на глазах у Арно, а Соня выросла на моих глазах… Она мне доверяла, еще когда девочкой была. Свои секреты рассказывала, советовалась. С тех пор как она вышла замуж, мы стали реже видеться, да я и с Арно стал куда реже встречаться. Но все-таки встречались. Иногда семьями, иногда мы с ней в кафе сбегались поболтать. Я люблю ее. Она нежный человечек, ранимый. И одинокий, хотя Пьер ее безумно любит и балует.
   — Вот как? — неприязненно спросил Максим.
   — Ты разве не заметил?
   Максим лишь пожал плечами, не ответив.
   — А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Вадим.
   — Думаю, имею ли я право тебе рассказать то, что мне вчера сказала Соня.
   — О том, что Пьер за ней следил? Меня это не удивляет. Она в ресторане была с Жераром?
   — Это тебе Реми сказал?
   — Реми хранит чужие секреты. Что, в точку попал?
   — Попал.
   — Я просто догадался. Соня мне говорила как-то о ее отношениях с Жераром. И тебе, стало быть, Соня призналась?
   — Да. Только мне она сказала, что никаких отношений у нее с Жераром нет и она просто принимает его ухаживания, — с излишней напористостью проговорил Максим.
   Вадим еле заметно усмехнулся:
   — Так оно и есть. — И, помолчав, добавил:
   — Она ребенок, понимаешь?
   Такой Питер Пен женского рода, уцепившийся изо всех сил за детство. И играет в детские игры, но не в пиратов и не в дочки-матери, а в «роковую женщину», принимающую дань от разбитых сердец. С кокетством, но с холодным носом, без драм и без потрясений. Пьер, бедолага, этого не понимает и ревнует ее смертельно.
   — Соня находит, что ее муж не способен на ревность, — заметил Максим, желая услышать комментарий Вадима.
   — О, он это просто от нее удачно скрывает.
   — Видимо, — излишне сдержанно ответил Максим.
   — Похоже, что для тебя его ревность тоже является секретом? Меж тем это достаточно заметно. Если иногда смотреть и на Пьера…
   Максим покраснел и стал молча перебирать исписанные листы на столе.
   — Соня тоже не понимает своего мужа, только и всего. Это безнадежный случай, этот супружеский союз, — продолжал Вадим, отводя с улыбкой глаза от пылающего Максима. — Безнадежный, но крепкий, — добавил он. — Пьер — подходящая оправа для такой драгоценной штучки, как Соня…
   — Ты зачем мне это говоришь? — сухо осведомился Максим.
   — Просто так, — невозмутимо ответил Вадим. — Разговор зашел. А что, не надо было? — с еле заметной иронией спросил он.
   Максим хмуро протянул стопку страниц Вадиму:
   — На, читай вот отсюда!
   " — …Наташа, Наташенька, — шептал Дмитрий Ильич, гладя остриженные после тифа волосы жены. — Все хорошо, не волнуйся, все будет хорошо… Меня большевики оставили в пароходстве работать, в прежней должности… Зарплата у меня теперь меньше, зато паек дали… Им нужны квалифицированные специалисты.
   Государству, даже рабоче-крестьянскому, всегда нужны специалисты… Все оказалось не так уж страшно, знаешь…"

Глава 14

   Объездив нескольких коллекционеров по списку Пьера, Реми понял, что действует не правильно. Все знали об антикварном туалетном столике Арно, но никто не имел понятия о попытке его украсть год назад.
   До обеденного перерыва, в который у Реми было назначено свидание с Мадлен в кафе недалеко от парка Монсо — она работала поблизости в одном рекламном агентстве, — оставался еще час, и Реми решил использовать его более продуктивно. Он набрал номер одного своего собрата по профессии, с которым они иногда сотрудничали.
   Тот, к счастью, оказался на месте.
   — Дидье? Салют, Реми. Мне нужна консультация. Ты вел недавно дело с антикварами, так что я тебя теперь держу за специалиста.
   — Что нужно, говори.
   — Существует антикварная вещица, туалетный столик, дорогой. Год назад его пытались украсть. На месте застукали грузчика, который испарился без следа.
   Мне нужно понять, кто его мог нанять.
   — Записывай адрес: набережная Лувра, шестнадцать. Месье Фредерик Жантий, владелец антикварного магазина. Скажи, что от меня. Он мне кое-чем обязан… Даст тебе консультацию.
   — Это очень мило с твоей стороны. Я в долгу.
   — На этот счет не беспокойся, я его тебе не забуду.
   — У тебя как дела-то, я даже не спросил!
   — Как и у тебя, я надеюсь: по горло.
   — Да уж, верно замечено. Я тут в полном дерьме со своим антиквариатом…
   Месье Жантий был низенький, опрятненький, пожилой мужчина в очках, с остатками седых волос вокруг загорелой лысины и сладким улыбчивым лицом. Реми долго следовал за ним по лабиринтам среди старой мебели, пахнущей чужими жизнями, уже законченными; мимо стеклянных витрин, уставленных оббитой и не раз склеенной посудой, с темными щербинами и стертой позолотой; мимо прилавков с ювелирными украшениями, подслеповато глядевшими на покупателей пустыми глазницами пазов, похожих на паучьи лапки, некогда державших потерянные ныне жемчуга и бриллиантики, обвивавшие прелестные шейки и запястья ушедших в небытие красавиц.
   "Что за чудные люди покупают все это! — думал Реми, пробираясь через мебельные заставы. — И охота им тащить к себе в дом весь этот тлен и прах?
   Ладно бы еще по наследству досталось, но платить за него бешеные деньги? Не понимаю. Мне заплати — и то подумаю, прежде чем у себя дома поставить эти кладбищенские призраки…"
   Реми добрался наконец до двери, которую уже распахнул услужливый хозяин, и вошел в небольшой, дорого убранный кабинет. Не переставая сладко улыбаться, антиквар усадил Реми в старинное кресло (Реми не взялся бы определить, к какому стилю и к какой эпохе его отнести; для него все вещи делились — на современные, старые и старинные), предложил ему напитки, достал их откуда-то из стенки, разлил по хрустальным стаканам и забрался наконец за громадный старинный письменный стол, из-за которого был едва виден.
   — Не подумайте, что я от вас что-то скрываю, месье Деллье, — говорил он, выглядывая из-за стола и потягивая свой коньячок. — Ваша рекомендация, так сказать, служит ключом ко всем замкам моих секретов. Я наслышан об этом, так сказать, «русском наследстве», хотя самолично его никогда не видел. Но — поверьте мне! — моего слуха никогда не касались разговоры о желании его продать или приобрести, так сказать.
   — То есть украсть? — уточнил Реми.
   — Боже упаси, нет! Так у нас не выражаются.
   — А как у вас выражаются?
   — Я же вам сказал «продать или приобрести». — Улыбка не сходила с лица Фредерика Жантия. — Если бы кто-то решил его украсть, мне бы об этом не стали докладывать. До меня могла дойти информация, допустим, в виде того, что его желают продать. Или, допустим, что кто-то знает, что он будет в продаже и желает приобрести. Но такой информации до меня не доходило. И никто из моих коллег меня также об этом не информировал.
   — Кто-нибудь из самих антикваров мог заказать кражу?
   — Что вы! Это абсолютно невозможно. На этом можно только погореть!
   — А купить краденое?
   — Это дело совести каждого, так сказать.
   — То есть такое не исключено?
   — В данном случае — нас ведь интересует данный случай, не правда ли? — в данном случае я не думаю, что кто-нибудь из моих собратьев пошел бы на подобный риск. Всем довольно хорошо известно, откуда вещь, кто ее владелец, и никто бы не осмелился выставить ее у себя в магазине.
   — А если не выставлять? Если заранее известен покупатель?
   — Тогда и антиквар не нужен. Зачем им посредник? Такие вещи делаются напрямую: есть продавец — есть покупатель, из рук в руки, — сиял по-прежнему антиквар.
   — Продавец и покупатель могли не знать друг друга. Допустим, они из осторожности действовали инкогнито, через антиквара. Но сделка могла пройти неофициально, без регистрации в магазине. А?
   — Чисто теоретически, так сказать, я не исключаю такой возможности, — покивал антиквар. — Но только теоретически. Практически это нереально. Какой покупатель посмеет поставить у себя дома краденый столик? Эта мебелишка слишком знаменита… А наши клиенты — уважаемые люди, солидные, знакомые между собой по большей части… Кто ж посмеет?
   — А если в другой город, например?
   — Вы забываете, что сообщение о краже было бы опубликовано в газетах…
   Месье Дор — человек известный, на виду. Полиция бы расстаралась… Я не вижу человека, который отважился бы на подобный шаг, так сказать.
   — За границу?
   — Трудно. Трудно вывезти без надлежащих бумаг. Кроме того, за границу обычно вывозят ювелирные изделия, картины, небольшие скульптуры — словом, дорогое и компактное. В одной маленькой картине или ювелирной безделушке можно вывезти три, а то и тридцать таких столиков по цене. Понимаете?
   — А на аукцион его могли бы выставить?
   — Краденый? Абсолютно невозможно. Там контроль еще строже, чем в магазинах. Я, разумеется, имею в виду приличные аукционные заведения. Но такую вещицу и не могли бы поставить на торги где попало. На мелких провинциальных аукционишках нет покупателей, которые могут дать достойную цену.
   — Вы меня ставите в тупик, «так сказать», — улыбался в ответ Реми.
   Месье Жантий покивал ему с радостной улыбкой из-за стола, как китайский болванчик.
   — Я был бы рад вам помочь, но увы…
   Реми встал, и антиквар выкарабкался из-за своего блиндажа.
   — Что, вы думаете, исчезновение месье Арно Дор связано с этим столиком? — спросил на пороге своего кабинета Жантий.
   — А вы откуда знаете о его исчезновении?
   — Газеты читаю, — покивал ему снова антиквар, — там про все пишут.
   — Гм, действительно… Вы знакомы с его зятем, Пьером Мишле?
   — Он захаживает ко мне в магазин, захаживает…
   — Это страстный коллекционер, не так ли?
   — Уж не думаете ли вы, — испуганно посмотрел на него антиквар, и улыбка первый раз сбежала с его лица, — что месье Пьер Мишле мог быть причастен к этому делу?!
   — К которому?
   — К попытке похищения столика!
   — По-вашему, это невозможно?
   — Никогда! — клятвенно провозгласил месье Жантий. — Никогда не поверю!
   — И это почему же?
   — Месье Пьер Мишле — солидный господин. Приличный. Точный. И не думайте даже, месье детектив, выбросьте это из головы. И потом, зачем ему? Он его получит нормально, по наследству, со временем, конечно…
   — Наследство ведь «русское».
   — Это, так сказать, легенда!
   — Возможно. Только эта легенда уже в Париже. Русский родственник приехал за столиком.
   — Да что вы? Я не знал… Неужели и вправду?.. Какая жалость!
   — Отчего это вам такая «жалость»? У вас на него были виды?
   — Какой вы подозрительный, месье детектив. Это у меня чисто платонически, из любви к искусству: жалко, что вещь уходит из Франции…
   — Понятно.
   — Только ведь история с похищением уже год назад вышла, правильно?
   Никто не мог знать, что приедет русский наследник, правильно? Так что зря вы подозреваете месье Пьера… Год назад месье Пьер спокойно мог надеяться на наследство своей жены, правильно я рассуждаю?
   — Надо так понимать, что вы ничего не слышали о том, что у месье Дора нашелся русский родственник, правильно я рассуждаю?
   — Не слыхал, не довелось.
   — А Пьер Мишле вам не говорил?
   — Мы не в таких отношениях, признаться… Есть, конечно, у меня клиенты, которые делятся со мной своими новостями. Вот мадам Пьерар, к примеру, — она мне всегда рассказывает про свою дочку, а месье Пино — всегда про здоровье говорит… Но месье Пьер Мишле — нет, он не распространяется, он не очень разговорчивый…
   — Значит, как я понял, в ваших кругах слухов об этом русском родственнике не было?
   — До меня, по крайней мере, не доходили…
   — Хорошая мысль!
   — Простите?
   — Вы мне подали очень хорошую мысль!
   — Я? — опешил антиквар.
   — Благодарю вас за содействие, месье Жантий. Всего вам доброго! — И Реми покинул антиквара.
   В машине Реми набрал номер Арно. Трубку снял Максим.
   — Реми. Добрый день. Вы, помнится, узнали о существовании вашего дяди на прошлогоднем фестивале, во время разговора с Вадимом?
   — Правильно… добрый день, — удивился Максим.
   — А когда Арно узнал о вашем существовании?
   — Я не знаю точно… Вадим ему сказал по возвращении в Париж, хотите, я у него спрошу…
   — К сентябрю уже знал?
   — Знал. Я от него получил первое письмо, если не ошибаюсь, уже в июле.
   Это имеет какое-то значение?
   — Еще какое!
   — И какое же?
   — Мне это сокращает работу, вот какое!
   Максим растерянно замолчал, не зная, что сказать.
   — Поздравляю, — наконец произнес он. — И что же вы теперь не будете делать?
   — Я не буду искать коллекционеров по всей Франции!