Светлова Татьяна. Место смерти изменить нельзя

   — Вы считаете, что Мадлен играла на его чувстве ответственности за нее?
   — Вольно или невольно. По крайней мере, я не вижу других причин, которые подвигли бы папу к такой неумеренной щедрости.
   — Может, —,вы не допускаете? — у него сохранились какие-то чувства к ней?
   — Трудно себе представить что-то подобное. Разве что чувство вины…
   Под которым на самом деле нет никаких оснований.
   — Однако же Мадлен не показалась мне человеком, который нуждается в помощи, в финансовой поддержке.
   — Насколько я знаю, она теперь занимает неплохое положение в своей фирме. Муж у нее тоже обеспеченный человек, но… Кажется, там не все в порядке. Не так давно там шел разговор о разводе. Не знаю, на чем они с мужем остановились, но проблемы были. Мне трудно судить, — улыбнулась Соня, — я ведь не детектив, чтобы делать умозаключения из фактов, да и фактов у меня нет. Так, одни слухи и замечания вскользь. Может быть, Мадлен пользовалась папиной поддержкой по привычке с тех времен, когда она действительно нуждалась в деньгах. Или, возможно, она пытается обеспечить себя на случай развода. У нее ведь двое детей… А может быть, все проще: Мадлен просто принадлежит к категории людей, которые ничего не упускают из того, что мимо пролетает.
   — Или все сразу вместе, — закончил Реми. — Понятно. Спасибо, Соня. Не знаю, что скажет нам Мадлен, но ваша откровенность может пригодиться.
   — Не за что. Последите за Максимом, пожалуйста, чтобы не прыгал, ему нельзя. И спасибо, Реми, за все. Вы славный. Я была рада с вами познакомиться.
   Соня расцеловала его с нежностью.
   — А меня? — подал голос с постели Максим. Она обернулась, погрозила ему пальцем и сказала:
   — А ты, братец, веди себя прилично, по квартире не шастай и на Мадлен не заглядывайся. Она красивая… Впрочем, я тоже, — грустно добавила она.
   — Соня, — окликнул ее на пороге Реми, — Пьер не выходил из дома ночью с субботы на воскресенье? Соня беспечно пожала плечами.
   — Я по ночам сплю, — сказала она и оставила мужчин одних, бесшумно прикрыв за собой дверь.
   Максим вспомнил свое ночное видение в Сонином саду. Был ли там человек?
   Он до сих пор не знал, что ему об этом думать.
   — Реми, — позвал он задумавшегося детектива, — мне надо вам кое-что сказать…
   Мелодичный звонок в дверь заглушил его слова. Реми пошел открывать.

Глава 20

   Мадлен не вошла, а влетела как ураган. Остановившись посредине гостиной, она осмотрелась.
   — А где этот племянник? — спросила она.
   — Здравствуйте, Мадлен, — вежливо и успокаивающе сказал Реми.
   — Здравствуйте, — кивнула она. — Мы одни?
   — Нет. Господин Максим Дорин находится в спальне. Он перенес сотрясение мозга и должен лежать. Но если вы хотите с ним познакомиться, то это можно устроить.
   — Нет. Потом, может быть. Мне нужно с вами поговорить. Он нас не может слышать?
   Реми не был уверен до конца, однако же высказал предположение, что не может.
   Мадлен размашисто прошагала к креслу и уселась, закинув ногу на ногу.
   — Садитесь, — распорядилась она, кивнув Реми на свободное кресло.
   Реми легонько улыбнулся собственному смущению, которое вызывала в нем эта женщина.
   — Что у вас стряслось? — спросил он.
   — Я хочу знать, кто убил Арно! Реми удивился.
   — Во-первых, мне это неизвестно, я до раскрытия преступника не дошел; во-вторых, я этим делом больше не занимаюсь. Оно теперь в руках полиции.
   — Я знаю, Мишле (она бросила фамилию Пьера пренебрежительно, неприязненно) и Вадим (ага, все-таки Вадим, не по фамилии) отказались от ваших услуг… Мне ваш ассистент сказал. Я вас нанимаю.
   Теперь Реми изумился.
   — Зачем?
   — Я хочу знать, кто убил Арно.
   — Я сейчас не могу вам этого сказать. Надо продолжать…
   — Я не правильно выразилась. Я хочу узнать, убил ли его Ксавье.
   На этот раз Реми просто опешил.
   — У вас есть основания…
   — Не нужно задавать мне вопросы. Я сейчас все сама расскажу, — оборвала его Мадлен. — Вопросы потом, если будут.
   Мадлен говорила отрывисто и напористо, словно в ее речи еще не остыл ритм того размашисто-деловитого шага, которым она вошла.
   — Вам кто-нибудь уже наверняка рассказал ту историю, которая приключилась у меня с Арно десять лет назад. Эта история бежит впереди меня: куда бы я ни пришла, все все уже знают. Так что вам известно, что я влюбилась в месье Дора, когда мне было шестнадцать лет…
   Я его хорошо знала, с детства. Он дружил с моими родителями и постоянно бывал у нас в доме. Может, даже слишком часто…
   Говорят, для девочек идеал мужчины — это отец. Для меня идеалом мужчины был Арно. Он был великодушен, щедр, тонок, остроумен… Родителям случалось ссориться при нем — он умел успокоить и помирить. Все становилось так ясно и так просто и в то же время так красиво в его присутствии! Отношения, слова, жесты, маленькие поступки, сама жизнь — приобретали благородный оттенок. Для меня он был праздником, и душевным, и материальным. Арно — это было веселье, радостное настроение, шутки, мир в доме, вкусная еда, сладости, подарки. Да какие подарки! Он осуществлял мои мечты… Не знаю уж, откуда он знал о них, должно быть, мама ему нашептывала…
   Отец мой невыгодно отличался от Арно… В нем не было породы, класса, не было со всей окончательной безнадежностью. К тому же он завидовал Арно, и случалось, после ухода друга, поливал его по мелочи говнецом. — Она так и сказала: «говнецом», и в ее речи, при ее царственных замашках это выглядело почти шикарно. — Это было так несправедливо, так некрасиво, так низко! Он ведь принимал от Арно подарки, распинался в преданной дружбе! Моя душа болела от этого… И мое презрение к отцу росло.
   Короче, немного повзрослев, я отправилась к своему идеалу. Дома мне было плохо, но не это заставило меня принять решение. Не думайте, что я была совсем глупа и не видела ничего вокруг: за мной ухаживали мальчики, на улицах заглядывались молодые люди. Если бы я захотела, я могла бы сто раз найти себе и дружка, и даже прибежище, чтобы уйти из дома. Нет, все они не могли сравниться с Арно. Он был как роскошный дог среди дворняжек. А мне нужен был мужчина именно этого класса, на меньшее я была не согласна. Его возраст меня не пугал, о последствиях я думать не хотела. Я была бы счастлива провести с ним столько лет жизни, сколько ему еще будет отпущено, а потом… Потом, даже будучи вдовой, я оставалась бы вдовой мужчины, у которого был недосягаемый класс.
   Все это я вам объясняю для того, чтобы вы поняли, что не детская глупость, не желание сбежать из дома от вечно ссорящихся родителей привели меня к Арно, а сознательный выбор. И если вам говорили, что меня не удавалось оторвать от Арно и отправить домой, — то теперь вы понимаете, почему.
   Итак, я сбежала к Арно. Моя неистовость постепенно завоевывала его: он все реже говорил, что мне надо возвращаться к папе с мамой, он начал изредка бросать на меня взгляды как на женщину, а не как на нашкодившего ребенка… Он начал привыкать к мысли, что я принадлежу ему — если пока еще не физически, то морально. Он знал, что ему стоило руку протянуть… Я была на все готова.
   Больше того, я этого ждала. Я его провоцировала. Просила мне спинку помыть в ванной, бегала перед ним в легкой ночной сорочке. Я наслаждалась его мучительными взглядами. Я знала, к чему я шла, и грезила о дне своей победы.
   Однажды… Впрочем, это вам знать не нужно. Довольно того, что я вам скажу: он полюбил меня. Он полюбил меня по-настоящему, как женщину…
   Ее глаза смотрели на Реми настороженно-требовательно, как бы проверяя, не мелькнуло ли в его лице тени сомнения, поверил ли он ей. Видимо, для нее это было действительно дорого и важно. Реми кивнул ей в поддержку.
   — …И никогда бы никому не удалось нас разлучить. — Голос Мадлен зазвенел от напора, и взгляд ее словно вонзился в зрачки Реми. — я знаю, что говорю, поверьте, — никому и никогда! — если бы в один отвратительный день, самый ужасный день моей жизни, к нам, то есть к Арно, не пришла моя мать… До этих пор она не вмешивалась и предоставляла отцу скандалить — там еще Соня встревала со своим Пьером и даже Вадим, всем хотелось почитать мораль и выразить свое скудоумное осуждение! Только моя мать не участвовала в этой ханжеской показухе. Она выжидала. И когда стало ясно, что никто не преуспеет в возвращении блудной дочери под родительский кров, моя мать пришла к Арно и сообщила ему… что я — его дочь.
   Реми не посмел высказать какие бы то ни было эмоции. Он молча созерцал Мадлен, которая, впрочем, на него больше не смотрела — ее глаза видели те, ушедшие в прошлое сцены…
   Прошло несколько мгновений, прежде чем Мадлен заговорила снова. Она взглянула на детектива, и он поразился перемене выражения ее лица. Ее черты смягчились, ее серые глаза словно оттаяли, и в них поплыла грусть. Только теперь Реми понял, что она не просто эффектна, но и действительно красива, женственна, очаровательна…
   — Как вы понимаете, это означает, что у моей матери с Арно были определенные отношения. Откуда, видимо, и подарки мне, которая на тот момент в глазах Арно была всего лишь ребенком его любовницы. Мать, разумеется, скрыла свою связь от Ксавье и даже скрыла от Арно, что ребенок — от него. Она, как я теперь понимаю, не рассчитывала создать семью с Арно. Уж не знаю, права ли она была, считая, что Арно на ней никогда не женится, но она так считала и пыталась сохранить ту семью, которая у нее уже была. Несмотря на то что никакой семьи давно, по сути, не было… Не понимаю, зачем ей была нужна эта фикция, эта иллюзия семейной жизни. В том поколении, кажется, были несколько иные представления на этот счет. Короче, ни Ксавье, ни Арно, ни тем более кто-то из посторонних не знали, что я дочь Арно. Соня не знает и до сих пор. О том, что она моя сестра… Моя мать взяла с Арно клятву, что об этом не узнает никто. И он ее сдержал.
   …Не знала бы и я, если бы не подслушивала под дверью, вон в той самой комнате, — мотнула она головой, — в которой сейчас, должно быть, подслушивает ваш подопечный русский. — Мадлен усмехнулась. — Тоже, кстати, родственничек…
   Она задумалась на мгновение, а когда заговорила снова, голос ее уже восстановил стремительные и жесткие нотки.
   — Я отвлеклась. Цель моего рассказа — в другом. Это, так сказать, преамбула, предмет же заключается в следующем: не так давно я открыла правду Ксавье. Мне надоели его бесконечные попреки. Он клянчит деньги у матери, которая дает ему из жалости, у меня — и пропивает их. А когда я отказываюсь давать деньги (я стараюсь денег не давать, предпочитаю покупать еду, готовлю, убираю — хватит с меня и этого!), так он кричит, что я его дочь и обязана содержать отца в старости, что он в суд на меня подаст… И прочая галиматья в том же духе… Я к нему привязана, к Ксавье. Жалею. Помогаю. Даже считаю это своим долгом. Но нельзя же до такой степени на голову садиться и еще кричать, что неудобно! Нет, это чересчур. Короче, мы в очередной раз поссорились, и я ему высказала всю правду. Это случилось недели за две до исчезновения Арно. И теперь, когда выяснилось, что Арно был убит…
   Она запнулась, серые глаза моментально очертились покрасневшим контуром.
   — Извините, я… — сказала Мадлен, доставая из сумочки платок, — я сейчас…
   Тонко раздувая ноздри, она шумно Сморкалась. Реми наблюдал. Она была очень разной, эта Мадлен. И она ему нравилась все больше. Он больше не чувствовал себя мальчиком перед строгой учительницей.
   — Арно был убит во время съемок, — продолжала она. — И теперь, когда это выяснилось, я припоминаю, как отец… как Ксавье меня пристрастно расспрашивал о предстоящих съемках этой сцены. Я тогда решила, что он из зависти, чтобы опять к чему-нибудь придраться, раскритиковать и охаять, как он это обычно делал.
   А теперь… Теперь боюсь, что он тогда замыслил убить Арно… Он, я помню, с тех пор, как я ему сказала правду, почти не пил эти две недели.
   Вернее, он сразу же сильно напился, а потом вдруг как-то перестал… Для него это необычно. Вот я и спрашиваю себя: почему? Что ворочалось в его голове?
   Какую мысль он так обдумывал, что почти перестал пить? Какую?!
   Мадлен откинула голову и отвернулась к окну. Реми не видел ее лица, но, насколько он мог судить, она не плакала. Размышляла или вспоминала… Реми решил ее не тревожить вопросами и тихо ждал, пока она вернется к разговору.
   Наконец Мадлен повернулась. Ее серо-голубые глаза были холодны как клинки.
   — Найдите мне ответ на этот вопрос, месье Деллье. Ксавье задержала полиция, но я не хочу пока их вмешивать в это дело, рассказывать им семейные истории и давать им в руки готовый мотив. Возможно, что Ксавье здесь ни при чем. Но а — я хочу это знать, я имею право это знать. Если это не он убил отца — что ж, пусть все будет по-старому. Будем продолжать жить, ссориться, буду ему помогать… Он мне был плохим отцом, плохим отчимом, но я не могу его бросить, это мой крест. Но если он — убийца, я ему смерти Арно не прощу. Я его сама полиции выдам. Пусть хоть на электрический стул сядет — выдам!
   — У нас нет смертной казни, Мадлен, — тихо сказал Реми. — И тем более электрического стула.
   — Жаль, — холодно ответила она и резко поднялась.
   — Ваш гонорар? — спросила она, возвышаясь над Реми, который не сразу сообразил встать.
   — Я вам еще не дал моего согласия, — усмехнулся Реми и остался сидеть с улыбкой на губах, глядя снизу вверх на эту великолепную великаншу.
   Мадлен пришла в некоторое замешательство. Она посмотрела на него в упор, как будто впервые увидела. Помолчала, не зная, что сказать, но довольно быстро нашлась — выхватила из своей сумочки чековую книжку, подписала пустой чек и вырвала его.
   — Когда надумаете, проставьте здесь сумму, — царственно кивнула она детективу. — Если у вас будут вопросы, я к вашим услугам в любое время. Мои телефоны и адреса у вас есть.
   И она поплыла к выходу.
   — До свидания, — сказал ей в спину Реми.
   — До скорой встречи, — не оборачиваясь, кивнула она и закрыла за собой дверь.

Глава 21

   Реми все еще сидел у стола, обдумывая столь неожиданный поворот дела, когда дверь спальни отворилась и бледный Максим возник на пороге, привалившись к дверному косяку.
   — Уф, — сказал он, — а голова и вправду кружится.
   — Вы лежите, лежите, — засуетился Реми, — вам надо лежать, Максим. Я лучше к вам приду в комнату. Ложитесь, мне надо вам кое-что рассказать.
   — Кое-что? А я-то рассчитывал, что вы мне все расскажете!
   — Все я не могу, — сконфузился Реми. — Это чужие секреты.
   — Ну и не надо, — улыбнулся Максим. — Я и так все слышал.
   — Подслушивали?! — шутливо ужаснулся детектив. — Неужели Мадлен была права?! Она так и сказала, что вы под дверью подслушиваете.
   — Какой мне был смысл подслушивать у дверей, когда в постели намного удобней и голова не кружится! Все было и так хорошо слышно, Реми. По всей видимости, Мадлен "не стеснял тот факт, что мне все хорошо слышно. Она ведь, заметьте, по собственному опыту знает, что здесь слышимость хорошая, и даже голоса не понизила.
   — Да-да-да, верное наблюдение, и это очень интересно! Это очень даже интересно, — распевал слова Реми, задумавшись, — очень даже, очень даже…
   — Алло, — позвал его Максим. — Что там интересного?
   — Значит, вы историю слышали?
   — Слышал.
   — Жаль, что вы ее не видели.
   — Что, стоило посмотреть?
   — Еще как! Везет вам на красивых кузин…
   — Так что вы там интересного надумали? Не томите, поделитесь соображениями!
   — Помнится, вы детективы любите?
   — Люблю, люблю. Вы мне расскажете или нет наконец?
   — А интересно то, что Мадлен, похоже, начинает афишировать свое родство с Арно. Не исключено, что она даже рассчитывает на то, что я поставлю Соню в известность… Во всяком случае, меня она не просила хранить секрет. И к тому же знала, что .и вы можете слышать весь разговор.
   — Ну и?..
   — Что "и"? У вас никаких выводов не напрашивается?
   — Ну почему же… Мадлен теперь, когда отец умер, хочет открыть Соне, что они сестры… Горе-то общее, нужно поддержать друг друга.
   Реми жалостливо посмотрел на Максима.
   — Ну-ну, — покивал он головой, — романы бы вам писать, розовые… Что теперь первым делом сделает полиция?
   — Алиби будет проверять.
   — А еще что?
   — Ммм… Орудие преступления будет искать.
   — А еще что?
   Максим пожал плечами.
   — Займется поисками завещания, вот что! — безнадежно вздохнул Реми, словно он был учителем в школе для умственно отсталых детей.
   — И?..
   — И — возможно, что Мадлен готовит нас к неожиданностям. Возможно, она упомянута в завещании.
   — Хм. А если нет?
   — Даже если нет, то она, видимо, собирается бороться за долю наследства. Будет пытаться доказать, что она дочь Арно.
   — Бог мой, мир глазами детектива — совсем не забавная вещь.
   — Да уж.
   — Соня сказала, что у Мадлен проблемы с мужем, — это может объяснить ее интерес к наследству…
   — Интерес к наследству объясняется самим наследством, Максим. В этом нет ничего особенного, это жизнь… Я еще не видел наследников, которые бы равнодушно прошли мимо наследства, наоборот — из-за него ссорятся, судятся, совершают преступления. Вот это я видел.
   Максим грустно покивал, соглашаясь.
   — Но этот интерес может усилиться определенными обстоятельствами. — Максим то ли оправдывался, то ли хотел оправдать Мадлен. — Например, если она разведется и останется одна с двумя детьми…
   — Трогательно. — Реми иронично покивал головой. — Во-первых, мы не знаем, может ли у нее дойти дело до развода; во-вторых, ее муж, кажется, человек очень обеспеченный… у них дом на юге… кстати, надо проверить их финансовые дела… и даже в случае развода Мадлен вряд ли останется на улице, тем более с детьми; в-третьих — и это самое интересное, — что мы понимаем под наследством? У Арно, как утверждает Соня, ничего ценного нет, кроме вашего столика. Если он даже написал завещание для своих дочерей, то что он там мог указать? Какие ценности, кроме столика? Счет в банке у него, похоже, худоват. И мы с вами так ничего и не нашли — ни ценностей, ни драгоценностей… А столик-то — ваш! Морально по крайней мере. И где-то должны, судя по всему, существовать бумаги, завещание, подтверждающее ваше владение столиком…
   — И этот наезд… Меня кто-то хотел устранить, чтобы столик был не мой?
   — Именно.
   — И чтобы он автоматически отошел к наследникам?..
   — Боюсь, что в этом предположении есть логика.
   — И тогда сразу появляется, что делить…
   — То-то и оно.
   — Что-нибудь удалось установить насчет машины? Реми покачал головой.
   — Вы, как записано в протоколе в полиции, и на этот раз не разглядели номер?
   — Куда там! Я по звуку мотора понял, что машина летит на меня. Времени не было даже на то, чтобы просто голову повернуть и на нее взглянуть!
   — И кто был за рулем…
   — …тоже не разглядел. Уж извините, я был немножко занят спасением собственной шкуры…
   — В том-то и дело… Свидетели происшествия практически все сосредоточили свое внимание на вас — вы бросились буквально под колеса встречному потоку… Отметили только, что машина промчалась на огромной скорости, вроде бы серая, мнения о модели разошлись, но упоминается в показаниях «Пежо»… И еще есть два не очень уверенных показания, что за рулем была женщина.
   — И это все, что удалось установить?
   — Если это можно назвать словом «установить»…
   — Опять женщина! — проговорил задумчиво Максим. — Не та ли, которая нанесла мне ночной визит?
   — Вы, помнится, говорили, что женщина эта была высокого роста?
   — Пожалуй, высокого.
   — Мадлен тоже.
   — Мадлен? — Максим удивленно поднял брови. — Что бы ей могло понадобиться в квартире у Арно?
   — Не знаю. С другой стороны, о том, что вас не будет дома после восьми, знали только Соня с Пьером. И их гости.
   — Ну не Маргерит же ко мне приходила… А эту женщину за рулем никто из свидетелей не сумел описать?
   — Нет.
   — Интересно получается. — Максим вздохнул. — Моя скромная режиссерская персона в центре событий. Я, правда, человек простой, больше предпочитаю интерес к своей персоне со стороны зрителей. Ну и со стороны критики… Чтоб ей почаще меня хвалить!
   Реми рассмеялся.
   — Мадлен еще, должно быть, до дома не добралась, а у меня уже образовалась куча вопросов к ней. Надо мне этим заняться.
   — Вы ее подозреваете?
   — Я всех подозреваю, как обычно.
   — Я хочу сказать… Вы допускаете, что Мадлен могла бы… что она способна на убийство — убийство своего отца?! Я помню, вы от Сони сразу отмели все подозрения просто потому, что вы ей поверили. Значит, Мадлен вы не доверяете, она вам кажется способной на преступление?
   — Знаете, Максим, для меня существует два типа людей. Первый тип — это люди, у которых на лицах написано все, и второй тип — это люди, у которых на лицах…
   — …не написано ничего, — догадался Максим.
   — Вот именно. Так вот, лицо, на котором написано все, может принадлежать негодяю, а может принадлежать честному человеку, но оно сразу выдает мне своего хозяина, и я знаю с первой встречи, с кем имею дело. Люди же, лица которых неразговорчивы, могут быть тоже негодяями или честными людьми, но я не могу считать с их лиц информацию. Мадлен принадлежит именно к этому типу.
   Реми встал и сдержанно потянулся.
   — Мне пора. Соня к вам придет?
   — Обещала…
   — Вот и хорошо. Тогда я вас покину с чистой совестью.
   — Вы уверены, что с чистой совестью?
   — Почему? — недоуменно уставился на него детектив.
   — Мадлен вас наняла, чтобы установить вину Ксавье, не так ли? А вы ее подозреваете и собираетесь допрашивать…
   — Мадлен меня наняла, чтобы установить не вину Ксавье, а виновен ли он, — важно сказал Реми. — И именно этим я собираюсь заняться.
   — Ну-ну, — сказал Максим, — не забудьте проставить в чеке сумму гонорара!
   — Об этом вы можете не беспокоиться, мой друг.
   — Только, сдается мне, насчет вины Ксавье вы уже составили себе достаточно ясное представление. Или мне показалось?
   — Ишь вы какой, интуиция, что ли?
   — Режиссерская. Показалось или нет?
   — Показалось. Так будьте здоровы, я пошел. Реми направился к выходу, как вдруг Максим снова позвал его:
   — Постойте, Реми!
   Реми вернулся. Максим приподнялся, опершись на отставленных назад локтях.
   — Наверное, я должен вам об этом сказать… Я сам, честно говоря, не знаю, что и думать. Это похоже на галлюцинацию…
   — Вы о чем?
   Реми торопился и потому немножко нервничал.
   — Я у Сони был, в четверг, помните, вы все ушли, а я остался у нее обедать?
   — Да. И что?
   — Когда я смотрел из окна комнаты на верхнем этаже в сад — в комнате было темно, — мне показалось, что в ее саду кто-то прячется. Что кто-то стоял в кустах. Я до конца не уверен, но все же — я решил, лучше вам сказать.
   — Вы не узнали этого человека?
   — Нет.
   — Мужчина?
   — Мужчина вроде бы.
   — Не Пьер ли?
   — Я тоже задал себе этот вопрос. Но ничего не могу утверждать. А почему вы о нем подумали?
   — Не вижу других кандидатов. Хотя это не значит, что их нет…
   — Согласен, для одного сценария здесь слишком много накручено: ночная незнакомка, нанесшая мне нежданный визит; некая женщина за рулем, намеренная меня раздавить; а теперь еще и мужчина в саду. Перебор. Надо облегчать сценарий. Предлагаю человека в саду считать Пьером — в роли ревнивого мужа.
   Реми рассмеялся и покинул квартиру.
   Полежав несколько минут в одиночестве, Максим медленно сел на кровати, посидел, прислушиваясь к пульсирующему шуму кровотока в голове, затем осторожно спустил одну ногу, пошарил, нашел тапку, спустил другую ногу и медленно, словно у него был радикулит, сполз с постели. Главное — не вставать рывком. Если вставать медленно, постепенно, то голова не так уж и кружится. Он еще постоял, проверяя свои ощущения, — ничего, все в порядке, sa va (Все хорошо (фр.).).
   Приободрившись, он направился в туалет и ванную и даже начал, по своей привычке с детских лет, напевать песенку.
   Приняв душ, он почувствовал себя намного лучше, да и выглядел посвежее.
   «Хоть на человека похож», — заключил он, разглядывая свое мускулистое тело и порозовевшее лицо, покрытое рыжеватой щетиной. Бриться он не стал из-за содранной кожи, но нашел, что его «трехдневная небритость» обладает неотразимым шармом.
   — Больше никаких постельных режимов, никаких пижам — это вредно для здоровья! Да здравствуют джинсы! — сказал он вслух и запел во все легкие, выходя из ванной:
   Как много девушек хороших, Как много ласковых имен, Но лишь одно из них тревожит…
   "Как странно человеческая натура устроена, — подумал он вдруг, еще допевая песенку. — Позавчера я узнал, узнал с точностью, что дядя умер, убит.
   Позавчера я горевал, вчера меня самого чуть не убили, а сегодня — радуюсь жизни как ни в чем не бывало, и только лишь потому, что я сам жив и даже здоров и чувствую себя хорошо…"
   Унося покой и сон, когда влюблен… — оглашали коридор жизнерадостные ноты. «И еще, может быть, потому, что должна прийти Соня, я снова увижу ее сегодня…»