Страница:
— Только я не понял, почему Маргерит?
— По порядку, — лаконично ответил детектив.
Процедура была примерно такой же. Перелезли через ограду, подобрали отмычку, правда, на этот раз Реми нашарил на стенке и ловко отключил сигнализацию. Открывая гаражную дверь, они что-то задели, и оно со страшным грохотом обрушилось на каменный пол, треснув Максима по ноге. Оказалось, это швабра. Приставив ее аккуратно к стенке, они стали спускаться в черноту гаража, светя себе под ноги фонариком.
Машина была в гараже. Реми направил на нее луч, поводил и присвистнул:
— Белот и ребелот (Карточные термины.)!
— Что такое?
— Смотрите, Максим, смотрите на нее! — и Реми медленно провел ярким лучом по машине. Перед ними стоял серый «Пежо».
— Это что, тот самый?! — изумился Максим.
— Это лучше вас спросить. Не узнаете? Максим подошел поближе, обошел, зачем-то потрогал машину. Реми немедленно подскочил и вытер то место, до которого дотронулся Максим.
— Вы с ума сошли! — зашипел он. — Наденьте немедленно перчатки!
Максим послушно надел. Зашел машине в лоб и поглядел ей в морду.
— Она, — сказал он, и его кожа покрылась мурашками.
Реми потянул дверцу, шумно причавкнувшую при открывании. Машина была старой, сиденья и коврики — потертыми, в многочисленных пятнах. Обойдя машину, они открыли багажник. Там валялись какие-то пакеты, плед, пустая корзинка. Реми осторожно сдвинул вещи в сторону.
— Она, — сказал он, уперевшись лучом в дно багажника.
На сером фетровом дне багажника темнело большое черное пятно.
— Все так просто, — сказал, качая головой, Максим. — Ночью в квартиру Арно приходила женщина. Сбить меня на машине пыталась женщина. Почему мы сразу не искали просто женщину? Одну из женщин, по крайней мере, которые крутятся вокруг этого дома.
— Соня — тоже женщина, — ответил Реми назидательно.
— Ну это же ясно, что Соня тут ни причем… А Маргерит детективы любит.
— Вы тоже, кстати, — пробормотал озабоченный Реми.
Достав из глубин своей одежды какую-то пробирочку, пипеточку, шприцик — все это по размерам напоминало набор «Кукольный доктор», — Реми начал капать чем-то на пятно, нюхать, вглядываться, затягивать в свой шприцик капли раствора. Максим светил ему фонарем.
— Не понимаю, — говорил он негромко в согнутую спину оживленно копавшегося в машине Реми. — У Mapгерит, дамы с аристократическими претензиями, — такая неприглядная тачка?
— Светите получше, Максим, вот сюда… Это не ее машина.
— Как это? — фонарь прыгнул в руке Максима.
— Вот сюда, пожалуйста, — Реми навел фонарь Максима на необходимое ему место. — У нее прекрасная «Лагуна», выпуска прошлого года, на которой она и уехала к Соне. Возможно, это ее старая машина… Хотя она даже на старую машину для Маргерит не тянет… Или чья-то чужая… Я наведу справки.
Реми распрямился и подставил под луч фонаря запястье левой руки с часами.
— Пора нам уходить, Максим. Уже одиннадцатый час. Маргерит обычно допоздна не засиживается.
Они вышли. Последние лучики, пробивавшиеся сквозь ставни соседских домов, погасли. Стояла тишина, ровно сияли фонари, и, бледные в их свете, проглядывали сквозь небесную темноту над ними редкие звезды.
— Кофе хочется, — сказал Реми. — Может, заедем куда-нибудь?
— К Соне? Еще не поздно, она нас ждет, наверное.
Соня поглядывала на часы. Ни детектив, ни Максим не давали о себе знать. Она попробовала украдкой им позвонить, но ни один из телефонов не ответил.
Разговор с ее гостями сегодня не клеился. Все, вроде как из деликатности, избегали темы убийства ее отца и ареста ее мужа. Наверняка им очень хотелось поговорить об этом, но никто не смел начать, а другие темы Находились с трудом, провисали, отдавали фальшью. Завести этот разговор следовало бы Соне, дав, таким образом, индульгенцию друзьям. Но Соня молчала.
Ей казалось, что арест Пьера убедил их в его виновности. Она не обижалась: понимала, что полиция вызывает доверие, если уж они там так считают, то, должно быть есть из-за чего… Обычная человеческая психология. Что она могла ей противопоставить? Свое «не верю»?
Она была убеждена, что у Реми что-то есть более весомое, и хотела бы, чтобы детектив произнес самолично: «Это не Пьер!» И выложил факты перед присутствующими.
Но Реми не появлялся. Максим тоже. Впрочем, он, кажется, избегает ее последнее время…
Разговор вяло скользил с предмета на предмет. Единственная за весь вечер живая тема — возникновение Мадлен в качестве Сониной сестры и дочери знаменитого Арно Дора — была уже обсуждена со всех сторон. И теперь Маргерит рассуждала о достоинствах и традициях настоящей французской аристократии, Мишель-муж иронизировал и явно подсмеивался над ней, утверждая, что Франция достигла высокого уровня развития благодаря буржуазии; Мишель-жена пыталась примирить обе точки зрения; Жерар изредка и несколько натужно вставлял замечания, самолюбиво взглядывая каждый раз на Соню, словно желая услышать ее похвалу своим высказываниям («Бог мой, — думала Соня, — ведь с ним даже просто на людях показываться стыдно. Какой он убогий, и как я раньше этого не замечала…»), Этьен, как всегда, в разговоры старших почти не встревал, уткнувшись в какой-то журнал, изредка бросая внимательные взгляды на остальных.
Это позволяло ему преодолеть свою застенчивость и найти независимую манеру держать себя в окружении взрослых.
Соня нервно накрывала кофе. Мишель оторвалась от своих собеседников и подошла помочь ей.
— Что ты, Сонечка? — она положила руку на плечо Соне.
— Я не могу больше, — сказала ей отчаянно Соня. — Я не выдержу…
Зазвонил наконец телефон. Реми рассыпался в извинениях. Он не сможет приехать. О Максиме не было сказано ни слова. Спросить Соня постеснялась.
Где он? Почему он ее бросил одну в трудную минуту?!
Когда она положила трубку, в ее глазах стояли слезы. Мишель гладила ее по плечу. Лица остальных выражали сочувствие.
— Ему, наверное, нечего сказать, — предположил Жерар, — вот он и избегает приходить сюда.
— Я знаю, ты думаешь, что это Пьер! — воскликнула Соня.
— Я не думаю, это полиция так думает. Им виднее, — пожал плечами Жерар.
— Ты не хочешь верить…
— Ну зачем вы так, — вмешался Мишель-муж. — Пьер задержан по подозрению. Ему еще даже обвинение не предъявили. У нас, знаете ли, презумпция невиновности. Пока суд не установит его вину — он невиновен.
— Это будет не так просто доказать, — сказала Маргерит. — Вещественные доказательства… То есть я не хочу сказать, что я действительно думаю, что это Пьер, — спохватилась она, — просто… Будем надеяться, что ваш детектив, как его, Реми, сумеет найти какие-то факты, опровергающие…
— Пьер невиновен, — твердо сказала Соня. Сочувствие в лицах возросло.
Маргерит смотрела на нее, как на маленькую девочку, которая несет чушь. Соня вдруг, впервые за все время их знакомства, соотнесла ее высказывания по поводу аристократии и буржуазии на свой счет. На свой счет и на счет Пьера — их брак в глазах Маргерит должен был быть чем-то вроде недопустимого мезальянса: ведь Пьер и был той самой буржуазией, которую так не любила Маргерит, тогда как Соня вела свое происхождение от дворянского рода… «Я сейчас сойду с ума, — подумала Соня. — И эта скучающая женщина постоянно пользуется нашим гостеприимством, презирая нас обоих в глубине души?.. Как я могла этого не понимать раньше?»
— Пьер не виноват, — повторила она с напором. Маргерит с жалостливым сомнением подняла брови.
— Я это знаю, — с вызовом добавила Соня. Рука Мишель, поглаживающая Сонино плечо, замерла. Ее муж заинтересованно устремил на Соню свои ярко-синие глаза, Этьен оторвал глаза от книжки и уставился на нее удивленно, Жерар недоверчиво махнул своими пушистыми, загнутыми кверху ресницами…
— В саду, тогда, ночью, помните? Это был не он! Мне кажется… — Соня сделала значительную паузу. — Мне кажется, что я узнала этого человека… Он был ниже Пьера… И нос! Нос не такой, — она немного замялась, не желая сказать «длинный», — не такой, как у Пьера… Я будто вижу его лицо…
— И кто это? — нетерпеливо спросил Мишель. Соня изо всех сил пыталась придать вескости своему голосу:
— Это не Пьер.
Раздался чей-то скептический выдох.
— То есть ты не знаешь, — сухо подытожила Маргерит.
— Ну зачем вы, в самом деле, так, — зашумел приятный баритон Мишеля. — Вы видите, Соня и без того не в себе. Немного такта, мадам аристократка, или в вашей среде не принято учить хорошим манерам?
Маргерит зло глянула на него. Мишель все еще обнимала Соню. Жерар подошел к своему сыну и стал отрешенно разглядывать журнал, лежавший на коленях у молодого человека.
Соня высвободилась из объятий Мишель.
— Я этого человека узнаю, — она вызывающе посмотрела на Маргерит. — Стоит мне закрыть глаза — я вижу это лицо! Оно начинает расплываться, но я его удерживаю в своем воображении, вглядываюсь… — Она обвела глазами своих гостей, задерживаясь на каждом лице взглядом требовательным и многозначительным. — Еще немного — и я его узнаю! Я его уже почти узнала.
И Соня повернулась спиной к своим гостям, едва сдерживая слезы.
Мишель пошепталась со своим мужем и обратилась к остальным вполголоса:
— Сами видите… Ей надо отдохнуть… Вы же понимаете… Да-да, мы побудем с ней… Ей надо принять снотворное… Нервы, конечно… В такой ситуации…
Гости потянулись к выходу. Соня слабо кивнула на прощание всем сразу, никого не поцеловав и не пожав рук, как это делалось обычно. Закрыв за ними дверь, Мишель взялась наводить порядок в гостиной. Ее муж терпеливо ждал, перелистывая журналы в кресле.
— Оставь, Мишель, оставь все! Завтра придет бонна и все уберет, — сказала Соня, глотая слезы. Ее била Дрожь.
— Хорошо-хорошо, все оставлю, не волнуйся, моя Дорогая. Пойдем, я тебе помогу.
Соня позволила Мишель отвести себя в спальню, послушно умылась, выпила снотворное и улеглась в постель.
Засыпая, она думала о том, что лучше бы не просыпаться.
В крайнем случае, открыв глаза, увидеть Максима.
Или Пьера. Да, Пьера. Никого, кроме него.
— По порядку, — лаконично ответил детектив.
Процедура была примерно такой же. Перелезли через ограду, подобрали отмычку, правда, на этот раз Реми нашарил на стенке и ловко отключил сигнализацию. Открывая гаражную дверь, они что-то задели, и оно со страшным грохотом обрушилось на каменный пол, треснув Максима по ноге. Оказалось, это швабра. Приставив ее аккуратно к стенке, они стали спускаться в черноту гаража, светя себе под ноги фонариком.
Машина была в гараже. Реми направил на нее луч, поводил и присвистнул:
— Белот и ребелот (Карточные термины.)!
— Что такое?
— Смотрите, Максим, смотрите на нее! — и Реми медленно провел ярким лучом по машине. Перед ними стоял серый «Пежо».
— Это что, тот самый?! — изумился Максим.
— Это лучше вас спросить. Не узнаете? Максим подошел поближе, обошел, зачем-то потрогал машину. Реми немедленно подскочил и вытер то место, до которого дотронулся Максим.
— Вы с ума сошли! — зашипел он. — Наденьте немедленно перчатки!
Максим послушно надел. Зашел машине в лоб и поглядел ей в морду.
— Она, — сказал он, и его кожа покрылась мурашками.
Реми потянул дверцу, шумно причавкнувшую при открывании. Машина была старой, сиденья и коврики — потертыми, в многочисленных пятнах. Обойдя машину, они открыли багажник. Там валялись какие-то пакеты, плед, пустая корзинка. Реми осторожно сдвинул вещи в сторону.
— Она, — сказал он, уперевшись лучом в дно багажника.
На сером фетровом дне багажника темнело большое черное пятно.
— Все так просто, — сказал, качая головой, Максим. — Ночью в квартиру Арно приходила женщина. Сбить меня на машине пыталась женщина. Почему мы сразу не искали просто женщину? Одну из женщин, по крайней мере, которые крутятся вокруг этого дома.
— Соня — тоже женщина, — ответил Реми назидательно.
— Ну это же ясно, что Соня тут ни причем… А Маргерит детективы любит.
— Вы тоже, кстати, — пробормотал озабоченный Реми.
Достав из глубин своей одежды какую-то пробирочку, пипеточку, шприцик — все это по размерам напоминало набор «Кукольный доктор», — Реми начал капать чем-то на пятно, нюхать, вглядываться, затягивать в свой шприцик капли раствора. Максим светил ему фонарем.
— Не понимаю, — говорил он негромко в согнутую спину оживленно копавшегося в машине Реми. — У Mapгерит, дамы с аристократическими претензиями, — такая неприглядная тачка?
— Светите получше, Максим, вот сюда… Это не ее машина.
— Как это? — фонарь прыгнул в руке Максима.
— Вот сюда, пожалуйста, — Реми навел фонарь Максима на необходимое ему место. — У нее прекрасная «Лагуна», выпуска прошлого года, на которой она и уехала к Соне. Возможно, это ее старая машина… Хотя она даже на старую машину для Маргерит не тянет… Или чья-то чужая… Я наведу справки.
Реми распрямился и подставил под луч фонаря запястье левой руки с часами.
— Пора нам уходить, Максим. Уже одиннадцатый час. Маргерит обычно допоздна не засиживается.
Они вышли. Последние лучики, пробивавшиеся сквозь ставни соседских домов, погасли. Стояла тишина, ровно сияли фонари, и, бледные в их свете, проглядывали сквозь небесную темноту над ними редкие звезды.
— Кофе хочется, — сказал Реми. — Может, заедем куда-нибудь?
— К Соне? Еще не поздно, она нас ждет, наверное.
Соня поглядывала на часы. Ни детектив, ни Максим не давали о себе знать. Она попробовала украдкой им позвонить, но ни один из телефонов не ответил.
Разговор с ее гостями сегодня не клеился. Все, вроде как из деликатности, избегали темы убийства ее отца и ареста ее мужа. Наверняка им очень хотелось поговорить об этом, но никто не смел начать, а другие темы Находились с трудом, провисали, отдавали фальшью. Завести этот разговор следовало бы Соне, дав, таким образом, индульгенцию друзьям. Но Соня молчала.
Ей казалось, что арест Пьера убедил их в его виновности. Она не обижалась: понимала, что полиция вызывает доверие, если уж они там так считают, то, должно быть есть из-за чего… Обычная человеческая психология. Что она могла ей противопоставить? Свое «не верю»?
Она была убеждена, что у Реми что-то есть более весомое, и хотела бы, чтобы детектив произнес самолично: «Это не Пьер!» И выложил факты перед присутствующими.
Но Реми не появлялся. Максим тоже. Впрочем, он, кажется, избегает ее последнее время…
Разговор вяло скользил с предмета на предмет. Единственная за весь вечер живая тема — возникновение Мадлен в качестве Сониной сестры и дочери знаменитого Арно Дора — была уже обсуждена со всех сторон. И теперь Маргерит рассуждала о достоинствах и традициях настоящей французской аристократии, Мишель-муж иронизировал и явно подсмеивался над ней, утверждая, что Франция достигла высокого уровня развития благодаря буржуазии; Мишель-жена пыталась примирить обе точки зрения; Жерар изредка и несколько натужно вставлял замечания, самолюбиво взглядывая каждый раз на Соню, словно желая услышать ее похвалу своим высказываниям («Бог мой, — думала Соня, — ведь с ним даже просто на людях показываться стыдно. Какой он убогий, и как я раньше этого не замечала…»), Этьен, как всегда, в разговоры старших почти не встревал, уткнувшись в какой-то журнал, изредка бросая внимательные взгляды на остальных.
Это позволяло ему преодолеть свою застенчивость и найти независимую манеру держать себя в окружении взрослых.
Соня нервно накрывала кофе. Мишель оторвалась от своих собеседников и подошла помочь ей.
— Что ты, Сонечка? — она положила руку на плечо Соне.
— Я не могу больше, — сказала ей отчаянно Соня. — Я не выдержу…
Зазвонил наконец телефон. Реми рассыпался в извинениях. Он не сможет приехать. О Максиме не было сказано ни слова. Спросить Соня постеснялась.
Где он? Почему он ее бросил одну в трудную минуту?!
Когда она положила трубку, в ее глазах стояли слезы. Мишель гладила ее по плечу. Лица остальных выражали сочувствие.
— Ему, наверное, нечего сказать, — предположил Жерар, — вот он и избегает приходить сюда.
— Я знаю, ты думаешь, что это Пьер! — воскликнула Соня.
— Я не думаю, это полиция так думает. Им виднее, — пожал плечами Жерар.
— Ты не хочешь верить…
— Ну зачем вы так, — вмешался Мишель-муж. — Пьер задержан по подозрению. Ему еще даже обвинение не предъявили. У нас, знаете ли, презумпция невиновности. Пока суд не установит его вину — он невиновен.
— Это будет не так просто доказать, — сказала Маргерит. — Вещественные доказательства… То есть я не хочу сказать, что я действительно думаю, что это Пьер, — спохватилась она, — просто… Будем надеяться, что ваш детектив, как его, Реми, сумеет найти какие-то факты, опровергающие…
— Пьер невиновен, — твердо сказала Соня. Сочувствие в лицах возросло.
Маргерит смотрела на нее, как на маленькую девочку, которая несет чушь. Соня вдруг, впервые за все время их знакомства, соотнесла ее высказывания по поводу аристократии и буржуазии на свой счет. На свой счет и на счет Пьера — их брак в глазах Маргерит должен был быть чем-то вроде недопустимого мезальянса: ведь Пьер и был той самой буржуазией, которую так не любила Маргерит, тогда как Соня вела свое происхождение от дворянского рода… «Я сейчас сойду с ума, — подумала Соня. — И эта скучающая женщина постоянно пользуется нашим гостеприимством, презирая нас обоих в глубине души?.. Как я могла этого не понимать раньше?»
— Пьер не виноват, — повторила она с напором. Маргерит с жалостливым сомнением подняла брови.
— Я это знаю, — с вызовом добавила Соня. Рука Мишель, поглаживающая Сонино плечо, замерла. Ее муж заинтересованно устремил на Соню свои ярко-синие глаза, Этьен оторвал глаза от книжки и уставился на нее удивленно, Жерар недоверчиво махнул своими пушистыми, загнутыми кверху ресницами…
— В саду, тогда, ночью, помните? Это был не он! Мне кажется… — Соня сделала значительную паузу. — Мне кажется, что я узнала этого человека… Он был ниже Пьера… И нос! Нос не такой, — она немного замялась, не желая сказать «длинный», — не такой, как у Пьера… Я будто вижу его лицо…
— И кто это? — нетерпеливо спросил Мишель. Соня изо всех сил пыталась придать вескости своему голосу:
— Это не Пьер.
Раздался чей-то скептический выдох.
— То есть ты не знаешь, — сухо подытожила Маргерит.
— Ну зачем вы, в самом деле, так, — зашумел приятный баритон Мишеля. — Вы видите, Соня и без того не в себе. Немного такта, мадам аристократка, или в вашей среде не принято учить хорошим манерам?
Маргерит зло глянула на него. Мишель все еще обнимала Соню. Жерар подошел к своему сыну и стал отрешенно разглядывать журнал, лежавший на коленях у молодого человека.
Соня высвободилась из объятий Мишель.
— Я этого человека узнаю, — она вызывающе посмотрела на Маргерит. — Стоит мне закрыть глаза — я вижу это лицо! Оно начинает расплываться, но я его удерживаю в своем воображении, вглядываюсь… — Она обвела глазами своих гостей, задерживаясь на каждом лице взглядом требовательным и многозначительным. — Еще немного — и я его узнаю! Я его уже почти узнала.
И Соня повернулась спиной к своим гостям, едва сдерживая слезы.
Мишель пошепталась со своим мужем и обратилась к остальным вполголоса:
— Сами видите… Ей надо отдохнуть… Вы же понимаете… Да-да, мы побудем с ней… Ей надо принять снотворное… Нервы, конечно… В такой ситуации…
Гости потянулись к выходу. Соня слабо кивнула на прощание всем сразу, никого не поцеловав и не пожав рук, как это делалось обычно. Закрыв за ними дверь, Мишель взялась наводить порядок в гостиной. Ее муж терпеливо ждал, перелистывая журналы в кресле.
— Оставь, Мишель, оставь все! Завтра придет бонна и все уберет, — сказала Соня, глотая слезы. Ее била Дрожь.
— Хорошо-хорошо, все оставлю, не волнуйся, моя Дорогая. Пойдем, я тебе помогу.
Соня позволила Мишель отвести себя в спальню, послушно умылась, выпила снотворное и улеглась в постель.
Засыпая, она думала о том, что лучше бы не просыпаться.
В крайнем случае, открыв глаза, увидеть Максима.
Или Пьера. Да, Пьера. Никого, кроме него.
Глава 29
— По-моему, Соня расстроилась, что я не приеду. — Реми положил трубку телефона на место. — О вас, Максим, я намеренно не стал ничего говорить, не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что вы со мной…
— Почему вы не захотели ехать к Соне, я не понимаю? — несколько раздраженно спросил Максим.
— Рано еще.
— В одиннадцатом часу вечера?
— Рано в том смысле, что встречаться с ними со всеми пока преждевременно. Вы, кажется, забыли, что мы с вами только что обнаружили и машину, и следы крови в ней… И с чем, по-вашему, мы должны были туда идти?
Делать светский вид и вести пустые разговоры? У меня лично на это времени нет, мне еще многое обдумать надо. Или прийти и выложить при всех, что мы подозреваем Маргерит? Но, мой дорогой Максим, надо сначала провести анализы, надо иметь доказательства! Это, конечно, кровь, но… А вдруг она просто перевозила сумку с мясом, которое протекло? Нет, мне там делать нечего. Идите, если хотите, вы ведь можете позвонить Соне сами по себе… Только никому ничего не говорите о наших находках. А я выпью где-нибудь кофе и попробую провести некоторые анализы у себя. В любом случае окончательные выводы можно будет делать только после экспертиз криминальной лаборатории…
— Вы правы, — сказал Максим. — Я с вами, можно?
— Да, конечно. Мы можем выпить кофе у меня. Только насчет съестного я не уверен.
Максим уже достаточно хорошо знал Реми, чтобы не задумываясь предложить ему:
— Давайте так: вы едете делать анализы к себе, а я еду к себе…
В глазах детектива появилось разочарование.
— …где за это время попытаюсь восстановить в правах утраченное во Франции понятие ужина… Реми стал расплываться, довольный.
— …и вы подъедете ко мне, когда закончите'. Идет?
…Соне снился поцелуй. Тот долгий и тот единственный, который был у них с Максимом. Поцелуй бесконечный и бесконечно нежный, наполняющий все ее тело и все ее сознание так, что все остальное, все то, что было непоцелуй и не-Максим, уплывало, отступало, таяло и опадало вокруг нее, меркли звуки, образы и свет, и она погружалась в ночь, долгую и нежную, как их поцелуй.
…Но растворилась тихо дверь, восстановились в правах звуки и образы, и это был звук голоса Пьера и образ Пьера; он смотрел на нее с жгучим укором и говорил что-то жесткое и хлесткое; но он был не прав и он не имел права! Соня хотела ему возразить, она пыталась ему это объяснить, но ее рот был запечатан поцелуем, и она не смогла ничего сказать, ничего, только смотрела отчаянными глазами, как закрывалась за Пьером дверь…
"Я сплю, — мелькнуло в ее сознании, затуманенном снотворным. — Это сон.
Слава богу…"
В ожидании детектива Максим налил себе водки, "Она еще не легла, — думал он, — еще, может быть, гости не разошлись… Мне следовало бы ей позвонить. Еще не поздно позвонить. То есть уже поздно, но она вряд ли спит…
Это неприлично, но мы же не чужие… Я знаю, она меня ждала. Ей плохо… Я ей нужен…". Он добавил себе водки и снова уселся перед телефоном, колеблясь.
«Она ждет моего звонка, я знаю, я ей нужен!» — выиграл Максим борьбу с самим собой и набрал Сонин номер.
Телефон довольно долго не отвечал. Наконец в трубке раздался сонный и ленивый, хрипловатый голос:
«Алло?»
— Соня, это ты?
— Да, я… — врастяжку произнесла Соня.
— Это Максим…
— Я слышу.
— Как ты? — Максим растерялся. Он рассчитывал на другой прием. — Устала.
— Может… Может, мне приехать?
— Я сплю… Я снотворное выпила… ты извини… так хочется спать… — Соня зевнула в трубку.
— Да, конечно, — поспешно и холодно ответил Максим.
— Как-нибудь в другой раз, — пробормотала Соня и повесила трубку.
Максим налил себе еще водки.
…Соне снилось, что звонил телефон. По-змеиному извиваясь, звонок вползал в ее сон и вился, обвивался вокруг нее, как объятия Максима… Она было хотела уже потянуться к телефону, но Максим не пускал ее. Наконец кто-то снял трубку, и телефон перестал трезвонить. «А-а, это Пьер», — подумала она и обрадовалась, что он вернулся.
«алло?» сказал Пьер почему-то ее, Сониным, голосом. «Да, это я… Я слышу… Я сплю…» — отвечал ее собственный голос.
Она действительно спала и ничему не удивлялась.
Во втором часу ночи Максим понял, что он уже не хочет ни кофе, ни незатейливого ужина собственного изготовления, сиротливо стоявшего на столе в ожидании Реми. Единственное, чего он хотел, — это лечь спать. Не выдержав, он набрал номер Реми, но телефон не ответил. Максим взял один из бутербродов и сделал себе чашку растворимого кофе — для приготовления настоящего кофе он поджидал детектива.
Сонливую тишину взбудоражил телефонный звонок.
— Я из машины звоню. Я еду к вам, ничего, не поздно?
Ну раз из машины, раз уж едет… Тогда, конечно, не поздно.
Через пятнадцать минут Максим услышал звук раскрывающихся дверей лифта.
Реми, необычайно серьезный, вошел в квартиру без лишних приветствий и направился прямо к столу на кухне. Затем вернулся в прихожую, снял куртку, после чего уже устроился за столом окончательно. Максим наблюдал за ним, не приставая с вопросами.
— Это мне? — спросил Реми, указывая на тарелку.
— Да. — Максиму уже есть не хотелось. — И за вами приготовление кофе.
Детектив кивнул с набитым ртом. Максим ждал. Но Реми, казалось, был полностью погружен в свои мысли и в поедание бутерброда. Наконец он встал, еще дожевывая, наполнил кофеварку и повернулся к Максиму.
— Хоть убейте меня, а вот не могу поверить, что это она.
— Неплохо для первой фразы, — кивнул Максим. — И, что хорошо, понятно очень.
Реми посмотрел на него озабоченно.
— Она богата и респектабельна…
— Маргерит? Реми вздохнул.
— Маргерит… Машина-то — та самая. Насколько позволяют судить мои исследования — она. Все сходится — и грязь, и кровь…
— Это ее машина, на ваш взгляд?
— Не знаю. Придется подождать утра, будем все это выяснять с полицией.
Я предполагаю, что это старая машина ее покойного мужа… Посмотрим, что покажет их экспертиза, но хотелось бы мне понять, что происходит! Ну не может быть, чтобы это была Маргерит!
— Почему?
— Она богата, респектабельна…
— Вы это уже говорили.
— …Она неловкая, она несуразная какая-то… Вы вот, например, видите ее в роли убийцы, убийцы расчетливого и при этом с воображением?
— Я ее недостаточно знаю, чтобы судить. Она детективы любит — может, просто начиталась?
— Она их не только любит, она их даже пишет втайне от всех…
— Тем более.
— Проблема в том, что — хоть убейте меня — не идет Маргерит эта роль, не идет! Как платье, которое на нее не налезает. Драгоценности — конечно, мотив хорошенький, и все же этого мало, мало… Для нее, с ее претензиями и с ее ограниченностью, подобное преступление чересчур хитро и чересчур жестоко. И грязно. Завтра, конечно, полиция вплотную займется алиби всей этой компании, и Маргерит в том числе… Кроме того, она вряд ли пользуется этой машиной. Кому бы она ни принадлежала — Маргерит не стала бы водить эту развалину. Только чтобы дверцу открыть — нужно немало сил приложить… Я не представляю Маргерит, развивающую на этой машине достаточную скорость, чтобы вас сбить!
— Но кто тогда мог воспользоваться ее «Пежо»? И, если это не ее машина, почему она стоит в гараже Маргерит?
— Хотел бы я знать.
— У нее есть сын… Помните, Реми, он в Америке учится? Может, он сейчас здесь, во Франции? Может, это его рук дело?
— Не годится, — покачал Реми головой. — Для осуществления этой цепочки — попытка кражи, наезд на вас, убийство Арно, кинжал из коллекции Пьера, машина Арно возле дома Ксавье — для всего этого нужно очень неплохо ориентироваться в семейных делах и вообще на местности. А ее сын, если даже и приехал, никак не сумел бы за короткое время все это организовать!
— Однако вы предположили сегодня, что автором всех этих преступлений мог оказаться графский потомок! Но ведь он тоже не вхож ни в этот круг, ни в семью, ни в дом Пьера! Как он, по-вашему…
— Теоретически некий потомок того или иного пола, живя во Франции и, может быть, в Париже, располагал достаточным временем, чтобы выследить и все разузнать об этих людях — и об Арно Доре, и о Ксавье, и о Пьере Мишле… Но это, конечно, работа та еще! Потому-то я и отложил потомков на завтра, а сегодня решил все-таки покопаться в ближнем кругу…
— Ну, мы все-таки накопали кое-что: «Нежо», — утешил его Максим.
— Но не убийцу.
— А может, все-таки Маргерит? Ведь у нас достаточно оснований, чтобы считать, что действовала женщина.
— Мало у нас оснований на самом деле… — вздохнул Реми. — Ну, явилась к вам некая женщина, за рулем машины была женщина, а в саду вы кого видели?
Мужчину!
— Она могла просто одеться в брюки, в конце концов!
— И мужчина мог переодеться в женщину… возразил Реми.
— Под женщину мог с легкостью Жерар подделаться. У него во внешности есть что-то женственное. Реснички, глазки, кудрявенький такой…
Реми усмехнулся, почувствовав неприязнь Максима.
— Это вы верно заметили, что-то есть. Только машина стоит в гараже у Маргерит. Хотя мотивов у Жерара куда больше, прямо скажем…
— Я вам давно говорил.
— Да помню я, помню, что вы говорили… Только что-то и тут не сходится. Вроде в точку, а ощущение, что мимо.
— Почему же? У него не только мотивов, у него ума и воображения больше.
И больного самолюбия. — Максим вспомнил ревнивые взгляды, сопровождавшие каждый Сонин жест. — Он мог переодеться в женщину, он мог от моего имени позвонить Соне, изменив свой обычный голос и добавив акцент, а от имени Сони… Ну, например, мог своего сыночка попросить подыскать ему способных студентов в актерском училище…
Реми смотрел на Максима во все глаза.
— …или даже его самого попросить подделать Сонин голос… Нам ведь ничего неизвестно о талантах этого мальчика, — продолжал Максим, — а машину Жерар мог попросить под каким-то предлогом у Маргерит, тем более что…
Не закончив фразу, Максим уставился на детектива. Реми медленно поднимался из-за стола. Вид его был странен.
Они на мгновение замерли, глядя друг на друга.
— Он! — обронил Реми, кидаясь в прихожую к своей куртке.
— Боже мой! Боже мой! — догонял его Максим, покрываясь мурашками. — Я… Как же я сразу…
Внезапно он схватил детектива за рукав и, бледнея, выкрикнул:
— Реми! Он сейчас там! У Сони! Это я с ним разговаривал!
Это тот самый голос!
Не сговариваясь они ринулись к телефону. Сонин телефон не отвечал, и автоответчик был отключен.
Они долго слушали гудки. Безрезультатно.
— Почему вы не захотели ехать к Соне, я не понимаю? — несколько раздраженно спросил Максим.
— Рано еще.
— В одиннадцатом часу вечера?
— Рано в том смысле, что встречаться с ними со всеми пока преждевременно. Вы, кажется, забыли, что мы с вами только что обнаружили и машину, и следы крови в ней… И с чем, по-вашему, мы должны были туда идти?
Делать светский вид и вести пустые разговоры? У меня лично на это времени нет, мне еще многое обдумать надо. Или прийти и выложить при всех, что мы подозреваем Маргерит? Но, мой дорогой Максим, надо сначала провести анализы, надо иметь доказательства! Это, конечно, кровь, но… А вдруг она просто перевозила сумку с мясом, которое протекло? Нет, мне там делать нечего. Идите, если хотите, вы ведь можете позвонить Соне сами по себе… Только никому ничего не говорите о наших находках. А я выпью где-нибудь кофе и попробую провести некоторые анализы у себя. В любом случае окончательные выводы можно будет делать только после экспертиз криминальной лаборатории…
— Вы правы, — сказал Максим. — Я с вами, можно?
— Да, конечно. Мы можем выпить кофе у меня. Только насчет съестного я не уверен.
Максим уже достаточно хорошо знал Реми, чтобы не задумываясь предложить ему:
— Давайте так: вы едете делать анализы к себе, а я еду к себе…
В глазах детектива появилось разочарование.
— …где за это время попытаюсь восстановить в правах утраченное во Франции понятие ужина… Реми стал расплываться, довольный.
— …и вы подъедете ко мне, когда закончите'. Идет?
…Соне снился поцелуй. Тот долгий и тот единственный, который был у них с Максимом. Поцелуй бесконечный и бесконечно нежный, наполняющий все ее тело и все ее сознание так, что все остальное, все то, что было непоцелуй и не-Максим, уплывало, отступало, таяло и опадало вокруг нее, меркли звуки, образы и свет, и она погружалась в ночь, долгую и нежную, как их поцелуй.
…Но растворилась тихо дверь, восстановились в правах звуки и образы, и это был звук голоса Пьера и образ Пьера; он смотрел на нее с жгучим укором и говорил что-то жесткое и хлесткое; но он был не прав и он не имел права! Соня хотела ему возразить, она пыталась ему это объяснить, но ее рот был запечатан поцелуем, и она не смогла ничего сказать, ничего, только смотрела отчаянными глазами, как закрывалась за Пьером дверь…
"Я сплю, — мелькнуло в ее сознании, затуманенном снотворным. — Это сон.
Слава богу…"
В ожидании детектива Максим налил себе водки, "Она еще не легла, — думал он, — еще, может быть, гости не разошлись… Мне следовало бы ей позвонить. Еще не поздно позвонить. То есть уже поздно, но она вряд ли спит…
Это неприлично, но мы же не чужие… Я знаю, она меня ждала. Ей плохо… Я ей нужен…". Он добавил себе водки и снова уселся перед телефоном, колеблясь.
«Она ждет моего звонка, я знаю, я ей нужен!» — выиграл Максим борьбу с самим собой и набрал Сонин номер.
Телефон довольно долго не отвечал. Наконец в трубке раздался сонный и ленивый, хрипловатый голос:
«Алло?»
— Соня, это ты?
— Да, я… — врастяжку произнесла Соня.
— Это Максим…
— Я слышу.
— Как ты? — Максим растерялся. Он рассчитывал на другой прием. — Устала.
— Может… Может, мне приехать?
— Я сплю… Я снотворное выпила… ты извини… так хочется спать… — Соня зевнула в трубку.
— Да, конечно, — поспешно и холодно ответил Максим.
— Как-нибудь в другой раз, — пробормотала Соня и повесила трубку.
Максим налил себе еще водки.
…Соне снилось, что звонил телефон. По-змеиному извиваясь, звонок вползал в ее сон и вился, обвивался вокруг нее, как объятия Максима… Она было хотела уже потянуться к телефону, но Максим не пускал ее. Наконец кто-то снял трубку, и телефон перестал трезвонить. «А-а, это Пьер», — подумала она и обрадовалась, что он вернулся.
«алло?» сказал Пьер почему-то ее, Сониным, голосом. «Да, это я… Я слышу… Я сплю…» — отвечал ее собственный голос.
Она действительно спала и ничему не удивлялась.
Во втором часу ночи Максим понял, что он уже не хочет ни кофе, ни незатейливого ужина собственного изготовления, сиротливо стоявшего на столе в ожидании Реми. Единственное, чего он хотел, — это лечь спать. Не выдержав, он набрал номер Реми, но телефон не ответил. Максим взял один из бутербродов и сделал себе чашку растворимого кофе — для приготовления настоящего кофе он поджидал детектива.
Сонливую тишину взбудоражил телефонный звонок.
— Я из машины звоню. Я еду к вам, ничего, не поздно?
Ну раз из машины, раз уж едет… Тогда, конечно, не поздно.
Через пятнадцать минут Максим услышал звук раскрывающихся дверей лифта.
Реми, необычайно серьезный, вошел в квартиру без лишних приветствий и направился прямо к столу на кухне. Затем вернулся в прихожую, снял куртку, после чего уже устроился за столом окончательно. Максим наблюдал за ним, не приставая с вопросами.
— Это мне? — спросил Реми, указывая на тарелку.
— Да. — Максиму уже есть не хотелось. — И за вами приготовление кофе.
Детектив кивнул с набитым ртом. Максим ждал. Но Реми, казалось, был полностью погружен в свои мысли и в поедание бутерброда. Наконец он встал, еще дожевывая, наполнил кофеварку и повернулся к Максиму.
— Хоть убейте меня, а вот не могу поверить, что это она.
— Неплохо для первой фразы, — кивнул Максим. — И, что хорошо, понятно очень.
Реми посмотрел на него озабоченно.
— Она богата и респектабельна…
— Маргерит? Реми вздохнул.
— Маргерит… Машина-то — та самая. Насколько позволяют судить мои исследования — она. Все сходится — и грязь, и кровь…
— Это ее машина, на ваш взгляд?
— Не знаю. Придется подождать утра, будем все это выяснять с полицией.
Я предполагаю, что это старая машина ее покойного мужа… Посмотрим, что покажет их экспертиза, но хотелось бы мне понять, что происходит! Ну не может быть, чтобы это была Маргерит!
— Почему?
— Она богата, респектабельна…
— Вы это уже говорили.
— …Она неловкая, она несуразная какая-то… Вы вот, например, видите ее в роли убийцы, убийцы расчетливого и при этом с воображением?
— Я ее недостаточно знаю, чтобы судить. Она детективы любит — может, просто начиталась?
— Она их не только любит, она их даже пишет втайне от всех…
— Тем более.
— Проблема в том, что — хоть убейте меня — не идет Маргерит эта роль, не идет! Как платье, которое на нее не налезает. Драгоценности — конечно, мотив хорошенький, и все же этого мало, мало… Для нее, с ее претензиями и с ее ограниченностью, подобное преступление чересчур хитро и чересчур жестоко. И грязно. Завтра, конечно, полиция вплотную займется алиби всей этой компании, и Маргерит в том числе… Кроме того, она вряд ли пользуется этой машиной. Кому бы она ни принадлежала — Маргерит не стала бы водить эту развалину. Только чтобы дверцу открыть — нужно немало сил приложить… Я не представляю Маргерит, развивающую на этой машине достаточную скорость, чтобы вас сбить!
— Но кто тогда мог воспользоваться ее «Пежо»? И, если это не ее машина, почему она стоит в гараже Маргерит?
— Хотел бы я знать.
— У нее есть сын… Помните, Реми, он в Америке учится? Может, он сейчас здесь, во Франции? Может, это его рук дело?
— Не годится, — покачал Реми головой. — Для осуществления этой цепочки — попытка кражи, наезд на вас, убийство Арно, кинжал из коллекции Пьера, машина Арно возле дома Ксавье — для всего этого нужно очень неплохо ориентироваться в семейных делах и вообще на местности. А ее сын, если даже и приехал, никак не сумел бы за короткое время все это организовать!
— Однако вы предположили сегодня, что автором всех этих преступлений мог оказаться графский потомок! Но ведь он тоже не вхож ни в этот круг, ни в семью, ни в дом Пьера! Как он, по-вашему…
— Теоретически некий потомок того или иного пола, живя во Франции и, может быть, в Париже, располагал достаточным временем, чтобы выследить и все разузнать об этих людях — и об Арно Доре, и о Ксавье, и о Пьере Мишле… Но это, конечно, работа та еще! Потому-то я и отложил потомков на завтра, а сегодня решил все-таки покопаться в ближнем кругу…
— Ну, мы все-таки накопали кое-что: «Нежо», — утешил его Максим.
— Но не убийцу.
— А может, все-таки Маргерит? Ведь у нас достаточно оснований, чтобы считать, что действовала женщина.
— Мало у нас оснований на самом деле… — вздохнул Реми. — Ну, явилась к вам некая женщина, за рулем машины была женщина, а в саду вы кого видели?
Мужчину!
— Она могла просто одеться в брюки, в конце концов!
— И мужчина мог переодеться в женщину… возразил Реми.
— Под женщину мог с легкостью Жерар подделаться. У него во внешности есть что-то женственное. Реснички, глазки, кудрявенький такой…
Реми усмехнулся, почувствовав неприязнь Максима.
— Это вы верно заметили, что-то есть. Только машина стоит в гараже у Маргерит. Хотя мотивов у Жерара куда больше, прямо скажем…
— Я вам давно говорил.
— Да помню я, помню, что вы говорили… Только что-то и тут не сходится. Вроде в точку, а ощущение, что мимо.
— Почему же? У него не только мотивов, у него ума и воображения больше.
И больного самолюбия. — Максим вспомнил ревнивые взгляды, сопровождавшие каждый Сонин жест. — Он мог переодеться в женщину, он мог от моего имени позвонить Соне, изменив свой обычный голос и добавив акцент, а от имени Сони… Ну, например, мог своего сыночка попросить подыскать ему способных студентов в актерском училище…
Реми смотрел на Максима во все глаза.
— …или даже его самого попросить подделать Сонин голос… Нам ведь ничего неизвестно о талантах этого мальчика, — продолжал Максим, — а машину Жерар мог попросить под каким-то предлогом у Маргерит, тем более что…
Не закончив фразу, Максим уставился на детектива. Реми медленно поднимался из-за стола. Вид его был странен.
Они на мгновение замерли, глядя друг на друга.
— Он! — обронил Реми, кидаясь в прихожую к своей куртке.
— Боже мой! Боже мой! — догонял его Максим, покрываясь мурашками. — Я… Как же я сразу…
Внезапно он схватил детектива за рукав и, бледнея, выкрикнул:
— Реми! Он сейчас там! У Сони! Это я с ним разговаривал!
Это тот самый голос!
Не сговариваясь они ринулись к телефону. Сонин телефон не отвечал, и автоответчик был отключен.
Они долго слушали гудки. Безрезультатно.
Глава 30
…Пьер ушел, а поцелуй все длился и длился, и ей уже хотелось вырваться из его плена, ей хотелось позвать Пьера, чтобы он не уходил; но губы ее были в чужой власти, и она не могла ни вырваться, ни сказать Максиму, что все, достаточно, хватит! Она протестующее пошевелилась, она хотела оттолкнуть Максима, но тело не слушалось, как бывает во сне, и она не сумела сделать ни одного движения. Максим успокаивающим жестом положил свои руки на нее, и она замерла в ожидании. Его руки проникли под ее тонкую рубашку, коснулись сонной, горячей кожи и медленно заскользили… По ее животу… Вверх… Ее маленькие груди утонули в мужских ладонях, и две нежные округлости затрепетали, ожили, как два разбуженных зверька, и заторчали розовыми мордочками сосков, слепо тычась в накрывавшие их ладони… И вдруг их вобрал, поглотил, всосал в себя его горячий рот — хотя Сонины губы все еще были по-прежнему запечатаны его поцелуем, — и ей казалось, что у него несколько ртов, приникших одновременно к ее телу, и несколько пар рук, гладящих, нажимающих, обнимающих, скользящих по ее коже вниз, по гладкому животу, к лону, к темной шелковистой шерстке…
Ночь вспыхнула огненными спиралями, которые возникали из черного пространства и остро вонзались в нее, в центр живота, прямо в маленькую ямку пупка; и эта маленькая чашечка, этот крошечный котелок варил-кипятил колдовское хмельное зелье, сладостно растекавшееся по всему ее телу, растворяя и расплавляя его. У ее тела не было больше границ; они слились и стали одной черной, бесконечной и могучей энергией, пронизанной огненными токами, — она и древняя, как мир, ночь. Соня задохнулась от желания. Она горела и металась, желая одновременно прогнать Максима и продлить невыносимое наслаждение, она выгибалась, она закидывала голову, она не могла больше дышать…
Она открыла глаза, затуманенно всматриваясь в непроглядную темноту.
«Боже мой, я сплю! — подумала она, все еще тяжело дыша. — Какой сон!»
И даже когда в темноте черно очертилась мужская голова, настороженно приподнявшаяся над ее телом, ей все еще казалось, что она спит…
— Максим! — немо выдохнула Соня. Губы ее не слушались.
Голова медленно наплыла, приблизилась, нависла над ее лицом.
Соня с ужасом вгляделась. На голове была черная маска с прорезями для глаз и для рта, для плотоядного рта, только что, словно добычу, выпустившего из горячих влажных губ ее грудь.
Это был не сон.
Это был не Максим.
Соня закричала. Но крика не было, раздалось лишь слабое мычание. Ее рот был чем-то заклеен.
Человек наклонился поближе к ее лицу и сказал:
«Тс-с-с». И приложил палец к ее заклеенным губам.
Оттолкнуть, вскочить, бежать!
Соня дернулась. И поняла, что связана. Ее руки были привязаны к изголовью кровати, ее ноги были связаны между собой.
Бессильно и беззвучно содрогнувшись, она была вынуждена затихнуть под руками, повелительно прижавшими ее к постели.
Вглядываясь в ее лицо, искаженное ужасом, человек с наслаждением завел свои руки под ее спину… медленно, очень медленно руки подобрались под ее ягодицы, переминая нежную плоть, словно он хотел отметить знаком своей собственности каждую клеточку ее тела… И вдруг эти руки потянули ее бедра вверх.
Медленно, очень медленно.
К черному лицу, к плотоядному рту.
«Хорошо, что у меня ноги связаны», — мелькнула среди хаоса, царившего в Сониной голове, трезвая мысль, когда оглушительно взорвался телефон. Они оба вздрогнули от неожиданности. Черный силуэт распрямился, выпустив Сонино тело из рук, встал и беззвучно завис над трезвонящим аппаратом, выжидая, пока он замолкнет. Телефон звонил долго и настойчиво, но наконец затих, а вместе с ним и неясные Сонины надежды на избавление. Черный силуэт еще постоял немного, словно размышляя, затем повернулся к ней, наклонился, и она едва успела вглядеться в три круглых дыры на черной маске, стараясь его узнать, как что-то легло ей на глаза и она поняла, что ей их завязывают.
Она почувствовала, как человек опустил, натянул ее ночную рубашку, задранную почти до горла, оправил, укрыл ее одеялом и подоткнул его вокруг ее тела, как вокруг ребенка. Затем веревка, связывающая ее руки, немного ослабила свое натяжение, и она поняла, что больше они не привязаны к кровати.
Обрадовавшись, Соня хотела уже опустить два все еще соединенных путами кулачка на спину незнакомца, обвивавшего ее тело, как вдруг она резко взлетела и оказалась у него на плече.
Ночь вспыхнула огненными спиралями, которые возникали из черного пространства и остро вонзались в нее, в центр живота, прямо в маленькую ямку пупка; и эта маленькая чашечка, этот крошечный котелок варил-кипятил колдовское хмельное зелье, сладостно растекавшееся по всему ее телу, растворяя и расплавляя его. У ее тела не было больше границ; они слились и стали одной черной, бесконечной и могучей энергией, пронизанной огненными токами, — она и древняя, как мир, ночь. Соня задохнулась от желания. Она горела и металась, желая одновременно прогнать Максима и продлить невыносимое наслаждение, она выгибалась, она закидывала голову, она не могла больше дышать…
Она открыла глаза, затуманенно всматриваясь в непроглядную темноту.
«Боже мой, я сплю! — подумала она, все еще тяжело дыша. — Какой сон!»
И даже когда в темноте черно очертилась мужская голова, настороженно приподнявшаяся над ее телом, ей все еще казалось, что она спит…
— Максим! — немо выдохнула Соня. Губы ее не слушались.
Голова медленно наплыла, приблизилась, нависла над ее лицом.
Соня с ужасом вгляделась. На голове была черная маска с прорезями для глаз и для рта, для плотоядного рта, только что, словно добычу, выпустившего из горячих влажных губ ее грудь.
Это был не сон.
Это был не Максим.
Соня закричала. Но крика не было, раздалось лишь слабое мычание. Ее рот был чем-то заклеен.
Человек наклонился поближе к ее лицу и сказал:
«Тс-с-с». И приложил палец к ее заклеенным губам.
Оттолкнуть, вскочить, бежать!
Соня дернулась. И поняла, что связана. Ее руки были привязаны к изголовью кровати, ее ноги были связаны между собой.
Бессильно и беззвучно содрогнувшись, она была вынуждена затихнуть под руками, повелительно прижавшими ее к постели.
Вглядываясь в ее лицо, искаженное ужасом, человек с наслаждением завел свои руки под ее спину… медленно, очень медленно руки подобрались под ее ягодицы, переминая нежную плоть, словно он хотел отметить знаком своей собственности каждую клеточку ее тела… И вдруг эти руки потянули ее бедра вверх.
Медленно, очень медленно.
К черному лицу, к плотоядному рту.
«Хорошо, что у меня ноги связаны», — мелькнула среди хаоса, царившего в Сониной голове, трезвая мысль, когда оглушительно взорвался телефон. Они оба вздрогнули от неожиданности. Черный силуэт распрямился, выпустив Сонино тело из рук, встал и беззвучно завис над трезвонящим аппаратом, выжидая, пока он замолкнет. Телефон звонил долго и настойчиво, но наконец затих, а вместе с ним и неясные Сонины надежды на избавление. Черный силуэт еще постоял немного, словно размышляя, затем повернулся к ней, наклонился, и она едва успела вглядеться в три круглых дыры на черной маске, стараясь его узнать, как что-то легло ей на глаза и она поняла, что ей их завязывают.
Она почувствовала, как человек опустил, натянул ее ночную рубашку, задранную почти до горла, оправил, укрыл ее одеялом и подоткнул его вокруг ее тела, как вокруг ребенка. Затем веревка, связывающая ее руки, немного ослабила свое натяжение, и она поняла, что больше они не привязаны к кровати.
Обрадовавшись, Соня хотела уже опустить два все еще соединенных путами кулачка на спину незнакомца, обвивавшего ее тело, как вдруг она резко взлетела и оказалась у него на плече.