Страница:
— Он вам сказал, что написал завещание? На столик? В пользу Максима? ' — Да.
— И где это завещание?
— Не знаю. У нотариуса, наверное.
— Вы его видели?
— Нет. Папа мне сказал.
— То есть это не точно?
— Почему?
— Слова — это слова, не факты.
— Справьтесь у нотариуса.
— Кто же мне такую информацию даст, шутите! Даже следствие по его розыску не открыто… Сколько он может примерно стоить?
— Столик?
— Разумеется.
— Понятия не имею.
— Пьер?
— Тысяч триста может натянуть и даже больше.
— Ого.
— А если его на аукцион выставить, то цена просто непредсказуема, — добавил Жерар.
— Дело не в его денежной стоимости, — с пафосом воскликнул Пьер. — Это уникальная вещь, это произведение искусства. Понимаете? Другого такого нет. Он был сделан на заказ для русской императрицы русским мастером, в подражание венецианской школе… Эх, — махнул Пьер рукой, — я не могу вам объяснить. У него огромная художественно-историческая ценность, если вам это что-нибудь говорит.
— Не держите других за идиотов, — резко вмешался Максим.
Реми с любопытством глянул на него.
— То есть, — обратился он снова к Пьеру, — если бы этот столик попал к вам, вы бы его не продали?
— Конечно, нет! Я не нуждаюсь в деньгах, — высокомерно ответил финансовый деятель.
— А вы, Максим? Если бы вам столик достался, вы бы его продали?
— Нет.
— Вы тоже не нуждаетесь в деньгах?
— Ну, это было бы преувеличением сказать… Но я бы его не продал. Это семейная реликвия.
— Семейная реликвия! Вы еще год назад ничего о ней не знали! — ядовито бросил Пьер.
— Так вы нуждаетесь в деньгах? — настаивал Реми.
— Я не понимаю, что это меняет? Я бы его не продал, вне зависимости от того, нуждаюсь я или нет.
— А вы нуждаетесь? — с деланным простодушием давил на него Реми.
— Послушайте, — взорвался Максим, — что это меняет? Я не богат, как господин финансовый деятель, но мне на мою жизнь хватает!
— У вас ведь трудности с финансированием фильма, не так ли? Вы на это жаловались Вадиму, — хлестко произнесла Соня, прожигая его черными зрачками.
Максим отвел от нее глаза и встретил неуверенный взгляд Вадима.
— Что же, по-вашему, я своей семейной реликвией готов оплачивать фильм?
И потом, Вадим, ты-то понимаешь, что триста тысяч франков для фильма — ничто!
— Ничто, — подтвердил Вадим.
— А миллион франков? — с невинным видом поинтересовался Реми.
— Тоже ничто. Начинайте считать от пяти миллионов, тут уже есть о чем поговорить.
— Ишь ты… Я и не знал, что фильмы так дорого стоят… В России тоже нужны такие суммы? — еще невиннее спросил Реми.
Максим неопределенно пожал плечами.
— Понятно, — заключил Реми.
— Мне тоже понятно, — сказала Соня.
— Что вам понятно? — враждебно вскинулся Максим. Она злила его, о, как она злила его!..
— Вы не могли не знать, что папа сделал на ваше имя завещание! Вы с ним переписывались и перезванивались на эту тему. Не может быть, чтобы папа вам не сказал! Папа все всегда говорит… говорил… говорит… сразу, у него секреты не держатся…
Теперь, натурально, слезы. По сценарию положено.
Соня плакала. Плечи ее вздрагивали. Все почтительно замолчали, уважая чужое горе.
Ну что на это скажешь? Доказывать, что он не знал о завещании? Слезы — лучшее оружие…
— Что… вы… с ним… сделали… Максим? — сквозь рыдания донеслись Сонины слова. — Что вы с ним сделали?….
— У вас есть алиби? — мстительно спросил Пьер.
— Какое алиби?
— Что вы в ту ночь не выходили из дома? После того, как вы вернулись от Вадима?
— Почему у меня должно быть алиби? Почему я должен был выходить ночью из дома?
— Чтобы тело спрятать. Так у вас есть алиби? Бред. Снова бред.
— Нет, — сухо ответил Максим. — У меня нет алиби, что я не выходил из дома. Но я не выходил. И тело не прятал.
Зависло молчание, в котором лишь слышались затихающие рыдания Сони.
— И вообще, — добавил Максим, — с чего вы взяли, что Арно нет в живых, собственно?
Эффект был сильным. Присутствующие загудели. Соня перестала плакать и одарила Максима взглядом, в котором затеплилась надежда. Реми одобрительно кивнул Максиму, словно критик, присутствующий на просмотре премьеры.
— Не стоит играть в обвинителей, — поучительно сообщил детектив. — Из-за наследства убивают, случается; но случается, что и не убивают, это совсем не обязательно, — шутил он. Соня вытирала глаза и кивала ему согласно. — Не будем впадать в панику! У нас пока еще нет никакого следа, а все, что мы можем предположить, — только домыслы, — успокаивающе гудел его голос. — Я разговаривал с Мари, девушкой, которая убирает у месье Дора: она убеждена, что Арно не переодевался и не снимал грим дома. Если верить Максиму — а у нас пока нет оснований ему не верить, не так ли? — а также всем этим деталям, то получается, что месье Дор не заходил домой после съемок. Будем пока считать, что он куда-то уехал прямиком со съемочной площадки. Возможно, у него было дело, которое оказалось важнее, чем предстоящая беседа с Пьером, которую он обещал вам, Соня. Может быть, это как раз связано с завещанием… Вы не знаете, к какому нотариусу он мог обратиться?
— Ни малейшей идеи.
— Квартира вашего отца — в его собственности?
— Да.
— Вам известно, у какого нотариуса оформлена купчая?
— Нет, к сожалению. Это случилось еще до моего рождения.
— Не страшно, я этим займусь. Очень бы хотелось найти кого-то, кто видел его после того, как он уехал со съемок. Да, это неплохая мысль — насчет нотариуса. Что еще могло оказаться столь важным, чтобы Арно пожертвовал своим визитом к Соне и даже своим вечером с Максимом?
— Зачем Арно мог понадобиться нотариус, если он уже написал завещание?
— спросил Пьер.
— Понимаете ли, Пьер, вы человек, как мне кажется, пунктуальный и обязательный и все делаете именно так и тогда, как и когда обещаете. Но представьте себе, что существует масса людей, которые заверяют вас, что дело сделано, тогда как они еще только собираются это дело сделать… Возможно, что Арно Дор относится именно к этой породе.
— Я думаю, вы правы! — с надеждой воскликнула Соня.
— Похоже, — рассудил Пьер. — Очень похоже на Арно. Сказать вам правду?
— Конечно! — быстро согласился Реми.
— Я думаю, Арно не хотел столик отдавать. Собирался, но не хотел. Это было против сердца, знаете ли, такие вещи чувствуются. Так что вполне вероятно, что он тянул до последней секунды. И когда Максим уже приехал, он все-таки помчался исполнять свой долг чести — отступать ему уже было некуда.
— Тем более.
— Ваша гипотеза насчет нотариуса, по-моему, очень удачна, — произнес уныло Вадим, — но только это никак не объясняет исчезновение Арно. Уже три дня, как его нет.
— Не объясняет, вы правы, но может дать нам какой-то след… Кроме того, я жду из полиции сообщений насчет машины. По поводу же таинственной незнакомки, посещавшей вашего отца, у меня есть кое-какие соображения, и я принял кое-какие меры…
Все как-то отошли от пережитого шока взаимных обвинений и оживились.
Пьер предложил пожаловать к столу, Реми долго отказывался; его дружно уговаривали и наконец уговорили.
За столом шла беседа о семейной истории Дориных, которую Реми рассказывали наперебой и в подробностях — все присутствующие знали ее наизусть и в деталях. Мишели вклинивались с разговорами о политике, о Горбачеве, о Ельцине, о демократии и свободе слова, о русской культурной традиции и русско-французских связях, и Максим с удивлением обнаружил немалую образованность супружеской пары в этих вопросах. Реми ненавязчиво задавал вопросы и быстро узнал, что Мишель-муж работает в крупной парижской газете, где и познакомился когда-то со своей женой, тоже журналисткой, которая впоследствии оставила работу из-за детей; что жена Жерара — и, соответственно, мать Этьена, — красавица-вьетнамка, сбежала много лет назад с богатым латиноамериканцом, оставив малолетнего сына своему мужу, у которого не было за душой ничего, кроме аристократического происхождения, унаследованного дома и его коллекции, в которую вкладывались последние средства; что Маргерит, богатая вдова, пыталась писать детективные романы, чтобы развеять скуку, но не очень афишировала свое хобби, не будучи уверена, что подобное занятие пристойно для настоящей «старой ветви» аристократического рода, и что у нее есть взрослый сын, который учится в Америке.
Максим наблюдал за Реми и слушал краем уха обильно стекавшуюся к детективу информацию, поражаясь легкости, с которой Реми получал ее от людей, и скорости, с которой он эту информацию переваривал. «Это и есть профессионализм, — думал Максим. — Мне подобные вопросы даже в голову не пришли. А Реми прочесывает всю местность, ничего не оставляя без внимания…»
Если Максим и вел свои собственные наблюдения, то лишь в весьма ограниченной сфере: его интересовали траектории взглядов, пересекавшиеся в точке нахождения Сони. Исходные пункты были все те же: папаша де Вильпре с его полуазиатским сыночком да еще Пьер. Мишель-муж, к счастью, казался вполне мужем своей Мишель-жены и был полностью погружен в разговоры, которые вел не без блеска. Дамы распределяли свое внимание между всеми присутствующими.
Мишель-жена отпускала остроумные шутки в адрес обоих правительств, над которыми смеялся весь стол, ее муж утирал слезы от смеха, и даже Соня несколько раз улыбнулась. Маргерит все больше поддакивала всем понемножку, ухитряясь при этом демонстрировать чувство собственного достоинства… Хотя, пожалуй, ее взгляд несколько излишне часто обращался в сторону черноглазого Этьена. Или Максиму только показалось?
Впрочем, его это трогало и интересовало мало. Так бывало часто: в новой компании он довольно быстро различал невидимые ниточки, связывающие присутствующих любовью, ревностью, соперничеством, завистью и прочими разнообразными чувствами, свойственными человеческим особям; и что с того? Ну, люди; ну, между ними отношения, что нормально; двое мужчин влюблены в одну и ту же женщину — эка невидаль; отец и сын одновременно — читайте Тургенева; стареющая дама — в красивого мальчика — читайте Мопассана, и так далее…
Главное, что он во всем этом не участвует и отношения ко всему этому не имеет.
Он просто ведет наблюдения… Режиссерские.
Вечер принимал все более светский оборот, и всем стало постепенно казаться, что все не так уж страшно, что Арно появится не сегодня-завтра, и тогда — вот уж тогда ему дружно намылят шею, этому старому проказнику! Вадим поделился с присутствующими творческими планами на совместный с Максимом фильм по вышеизложенной истории, и все нашли этот проект чрезвычайно интересным.
Вдохновленный, Вадим тут же условился с Максимом начать работу завтра же вечером, у него дома: раз в его фильме все равно простой, так надо же этим временем воспользоваться! Да-да, кивал Максим, завтра же вечером, действительно, что время терять…
Звонок застал всех врасплох, сбив слегка эйфорию и напомнив о реальности.
— Меня, может быть, — сказал Реми, вытирая белоснежной салфеткой рот, — я ваш телефон оставил, ничего?
— Вас. — Соня протянула ему трубку. Все перестали есть и устремили взгляды на детектива.
— Нашлась машина месье Дора, — сказал тот, положив трубку. — В трех кварталах от дома, в котором проживает Ксавье.
— И где это завещание?
— Не знаю. У нотариуса, наверное.
— Вы его видели?
— Нет. Папа мне сказал.
— То есть это не точно?
— Почему?
— Слова — это слова, не факты.
— Справьтесь у нотариуса.
— Кто же мне такую информацию даст, шутите! Даже следствие по его розыску не открыто… Сколько он может примерно стоить?
— Столик?
— Разумеется.
— Понятия не имею.
— Пьер?
— Тысяч триста может натянуть и даже больше.
— Ого.
— А если его на аукцион выставить, то цена просто непредсказуема, — добавил Жерар.
— Дело не в его денежной стоимости, — с пафосом воскликнул Пьер. — Это уникальная вещь, это произведение искусства. Понимаете? Другого такого нет. Он был сделан на заказ для русской императрицы русским мастером, в подражание венецианской школе… Эх, — махнул Пьер рукой, — я не могу вам объяснить. У него огромная художественно-историческая ценность, если вам это что-нибудь говорит.
— Не держите других за идиотов, — резко вмешался Максим.
Реми с любопытством глянул на него.
— То есть, — обратился он снова к Пьеру, — если бы этот столик попал к вам, вы бы его не продали?
— Конечно, нет! Я не нуждаюсь в деньгах, — высокомерно ответил финансовый деятель.
— А вы, Максим? Если бы вам столик достался, вы бы его продали?
— Нет.
— Вы тоже не нуждаетесь в деньгах?
— Ну, это было бы преувеличением сказать… Но я бы его не продал. Это семейная реликвия.
— Семейная реликвия! Вы еще год назад ничего о ней не знали! — ядовито бросил Пьер.
— Так вы нуждаетесь в деньгах? — настаивал Реми.
— Я не понимаю, что это меняет? Я бы его не продал, вне зависимости от того, нуждаюсь я или нет.
— А вы нуждаетесь? — с деланным простодушием давил на него Реми.
— Послушайте, — взорвался Максим, — что это меняет? Я не богат, как господин финансовый деятель, но мне на мою жизнь хватает!
— У вас ведь трудности с финансированием фильма, не так ли? Вы на это жаловались Вадиму, — хлестко произнесла Соня, прожигая его черными зрачками.
Максим отвел от нее глаза и встретил неуверенный взгляд Вадима.
— Что же, по-вашему, я своей семейной реликвией готов оплачивать фильм?
И потом, Вадим, ты-то понимаешь, что триста тысяч франков для фильма — ничто!
— Ничто, — подтвердил Вадим.
— А миллион франков? — с невинным видом поинтересовался Реми.
— Тоже ничто. Начинайте считать от пяти миллионов, тут уже есть о чем поговорить.
— Ишь ты… Я и не знал, что фильмы так дорого стоят… В России тоже нужны такие суммы? — еще невиннее спросил Реми.
Максим неопределенно пожал плечами.
— Понятно, — заключил Реми.
— Мне тоже понятно, — сказала Соня.
— Что вам понятно? — враждебно вскинулся Максим. Она злила его, о, как она злила его!..
— Вы не могли не знать, что папа сделал на ваше имя завещание! Вы с ним переписывались и перезванивались на эту тему. Не может быть, чтобы папа вам не сказал! Папа все всегда говорит… говорил… говорит… сразу, у него секреты не держатся…
Теперь, натурально, слезы. По сценарию положено.
Соня плакала. Плечи ее вздрагивали. Все почтительно замолчали, уважая чужое горе.
Ну что на это скажешь? Доказывать, что он не знал о завещании? Слезы — лучшее оружие…
— Что… вы… с ним… сделали… Максим? — сквозь рыдания донеслись Сонины слова. — Что вы с ним сделали?….
— У вас есть алиби? — мстительно спросил Пьер.
— Какое алиби?
— Что вы в ту ночь не выходили из дома? После того, как вы вернулись от Вадима?
— Почему у меня должно быть алиби? Почему я должен был выходить ночью из дома?
— Чтобы тело спрятать. Так у вас есть алиби? Бред. Снова бред.
— Нет, — сухо ответил Максим. — У меня нет алиби, что я не выходил из дома. Но я не выходил. И тело не прятал.
Зависло молчание, в котором лишь слышались затихающие рыдания Сони.
— И вообще, — добавил Максим, — с чего вы взяли, что Арно нет в живых, собственно?
Эффект был сильным. Присутствующие загудели. Соня перестала плакать и одарила Максима взглядом, в котором затеплилась надежда. Реми одобрительно кивнул Максиму, словно критик, присутствующий на просмотре премьеры.
— Не стоит играть в обвинителей, — поучительно сообщил детектив. — Из-за наследства убивают, случается; но случается, что и не убивают, это совсем не обязательно, — шутил он. Соня вытирала глаза и кивала ему согласно. — Не будем впадать в панику! У нас пока еще нет никакого следа, а все, что мы можем предположить, — только домыслы, — успокаивающе гудел его голос. — Я разговаривал с Мари, девушкой, которая убирает у месье Дора: она убеждена, что Арно не переодевался и не снимал грим дома. Если верить Максиму — а у нас пока нет оснований ему не верить, не так ли? — а также всем этим деталям, то получается, что месье Дор не заходил домой после съемок. Будем пока считать, что он куда-то уехал прямиком со съемочной площадки. Возможно, у него было дело, которое оказалось важнее, чем предстоящая беседа с Пьером, которую он обещал вам, Соня. Может быть, это как раз связано с завещанием… Вы не знаете, к какому нотариусу он мог обратиться?
— Ни малейшей идеи.
— Квартира вашего отца — в его собственности?
— Да.
— Вам известно, у какого нотариуса оформлена купчая?
— Нет, к сожалению. Это случилось еще до моего рождения.
— Не страшно, я этим займусь. Очень бы хотелось найти кого-то, кто видел его после того, как он уехал со съемок. Да, это неплохая мысль — насчет нотариуса. Что еще могло оказаться столь важным, чтобы Арно пожертвовал своим визитом к Соне и даже своим вечером с Максимом?
— Зачем Арно мог понадобиться нотариус, если он уже написал завещание?
— спросил Пьер.
— Понимаете ли, Пьер, вы человек, как мне кажется, пунктуальный и обязательный и все делаете именно так и тогда, как и когда обещаете. Но представьте себе, что существует масса людей, которые заверяют вас, что дело сделано, тогда как они еще только собираются это дело сделать… Возможно, что Арно Дор относится именно к этой породе.
— Я думаю, вы правы! — с надеждой воскликнула Соня.
— Похоже, — рассудил Пьер. — Очень похоже на Арно. Сказать вам правду?
— Конечно! — быстро согласился Реми.
— Я думаю, Арно не хотел столик отдавать. Собирался, но не хотел. Это было против сердца, знаете ли, такие вещи чувствуются. Так что вполне вероятно, что он тянул до последней секунды. И когда Максим уже приехал, он все-таки помчался исполнять свой долг чести — отступать ему уже было некуда.
— Тем более.
— Ваша гипотеза насчет нотариуса, по-моему, очень удачна, — произнес уныло Вадим, — но только это никак не объясняет исчезновение Арно. Уже три дня, как его нет.
— Не объясняет, вы правы, но может дать нам какой-то след… Кроме того, я жду из полиции сообщений насчет машины. По поводу же таинственной незнакомки, посещавшей вашего отца, у меня есть кое-какие соображения, и я принял кое-какие меры…
Все как-то отошли от пережитого шока взаимных обвинений и оживились.
Пьер предложил пожаловать к столу, Реми долго отказывался; его дружно уговаривали и наконец уговорили.
За столом шла беседа о семейной истории Дориных, которую Реми рассказывали наперебой и в подробностях — все присутствующие знали ее наизусть и в деталях. Мишели вклинивались с разговорами о политике, о Горбачеве, о Ельцине, о демократии и свободе слова, о русской культурной традиции и русско-французских связях, и Максим с удивлением обнаружил немалую образованность супружеской пары в этих вопросах. Реми ненавязчиво задавал вопросы и быстро узнал, что Мишель-муж работает в крупной парижской газете, где и познакомился когда-то со своей женой, тоже журналисткой, которая впоследствии оставила работу из-за детей; что жена Жерара — и, соответственно, мать Этьена, — красавица-вьетнамка, сбежала много лет назад с богатым латиноамериканцом, оставив малолетнего сына своему мужу, у которого не было за душой ничего, кроме аристократического происхождения, унаследованного дома и его коллекции, в которую вкладывались последние средства; что Маргерит, богатая вдова, пыталась писать детективные романы, чтобы развеять скуку, но не очень афишировала свое хобби, не будучи уверена, что подобное занятие пристойно для настоящей «старой ветви» аристократического рода, и что у нее есть взрослый сын, который учится в Америке.
Максим наблюдал за Реми и слушал краем уха обильно стекавшуюся к детективу информацию, поражаясь легкости, с которой Реми получал ее от людей, и скорости, с которой он эту информацию переваривал. «Это и есть профессионализм, — думал Максим. — Мне подобные вопросы даже в голову не пришли. А Реми прочесывает всю местность, ничего не оставляя без внимания…»
Если Максим и вел свои собственные наблюдения, то лишь в весьма ограниченной сфере: его интересовали траектории взглядов, пересекавшиеся в точке нахождения Сони. Исходные пункты были все те же: папаша де Вильпре с его полуазиатским сыночком да еще Пьер. Мишель-муж, к счастью, казался вполне мужем своей Мишель-жены и был полностью погружен в разговоры, которые вел не без блеска. Дамы распределяли свое внимание между всеми присутствующими.
Мишель-жена отпускала остроумные шутки в адрес обоих правительств, над которыми смеялся весь стол, ее муж утирал слезы от смеха, и даже Соня несколько раз улыбнулась. Маргерит все больше поддакивала всем понемножку, ухитряясь при этом демонстрировать чувство собственного достоинства… Хотя, пожалуй, ее взгляд несколько излишне часто обращался в сторону черноглазого Этьена. Или Максиму только показалось?
Впрочем, его это трогало и интересовало мало. Так бывало часто: в новой компании он довольно быстро различал невидимые ниточки, связывающие присутствующих любовью, ревностью, соперничеством, завистью и прочими разнообразными чувствами, свойственными человеческим особям; и что с того? Ну, люди; ну, между ними отношения, что нормально; двое мужчин влюблены в одну и ту же женщину — эка невидаль; отец и сын одновременно — читайте Тургенева; стареющая дама — в красивого мальчика — читайте Мопассана, и так далее…
Главное, что он во всем этом не участвует и отношения ко всему этому не имеет.
Он просто ведет наблюдения… Режиссерские.
Вечер принимал все более светский оборот, и всем стало постепенно казаться, что все не так уж страшно, что Арно появится не сегодня-завтра, и тогда — вот уж тогда ему дружно намылят шею, этому старому проказнику! Вадим поделился с присутствующими творческими планами на совместный с Максимом фильм по вышеизложенной истории, и все нашли этот проект чрезвычайно интересным.
Вдохновленный, Вадим тут же условился с Максимом начать работу завтра же вечером, у него дома: раз в его фильме все равно простой, так надо же этим временем воспользоваться! Да-да, кивал Максим, завтра же вечером, действительно, что время терять…
Звонок застал всех врасплох, сбив слегка эйфорию и напомнив о реальности.
— Меня, может быть, — сказал Реми, вытирая белоснежной салфеткой рот, — я ваш телефон оставил, ничего?
— Вас. — Соня протянула ему трубку. Все перестали есть и устремили взгляды на детектива.
— Нашлась машина месье Дора, — сказал тот, положив трубку. — В трех кварталах от дома, в котором проживает Ксавье.
Глава 9
Странно, этот невысокий человек с нервным тонким лицом производил не столько впечатление алкоголика, сколько больного. Обметанные желто-синими тенями, его темные глаза смотрели неприязненно и подозрительно на Реми, который пытался изобразить одну из самых своих приятных улыбок. За спиной Реми маячил Вадим, чувствовавший себя крайне неуютно и ругавший себя за то, что согласился идти к Ксавье с детективом. Реми почему-то решил, что в присутствии знаменитого режиссера и старого знакомого Ксавье будет труднее уйти от ответа. Может, он и прав насчет Ксавье, но Вадиму эта миссия была поперек горла: он слишком хорошо знал скандальный нрав этого неудачника.
— Так мы можем к вам зайти на минутку? — любезничал Реми.
— С какой стати? — хмуро спросил хозяин, рассмотрев его удостоверение.
Вадима он даже не удостоил взглядом.
— Я вам объясню… Но, может, лучше пройдем, присядем? Вы позволите? — хитрил Реми, желая во что бы то ни стало попасть в квартиру, в которой — кто знает? — могли оказаться следы пропавшего актера.
— Мне и так хорошо. Стоя.
— Хорошо, — с показной покладистостью сдался Реми. — Мы тоже можем постоять. О деле можно и стоя говорить.
— Короче, — отрезал хозяин.
— Арно пропал. Арно Дор.
— Ну и что?
— Послушай, Ксавье, — вытянул голову поверх затылка Реми Вадим (встать рядом ему не позволял слишком узкий проем двери, едва приоткрытой Ксавье), — послушай, я понимаю, у вас с ним натянутые отношения, но дело слишком серьезно, чтобы сводить счеты! Уже три дня, как его нигде нет! У меня фильм летит, Соня с ума сходит…
— А я тут при чем?
— Вы его не видели? — отобрал инициативу Реми.
— Нет.
— Когда вы его видели последний раз?
— Сто семьдесят пять лет назад. В прошлом рождении.
— Ксавье, — снова вытянул шею Вадим, — это серьезно, ты что, не понимаешь?
— У меня пока нет никакого следа, — смиренно сказал Реми. — Я пытаюсь в данный момент собрать как можно больше информации о его друзьях, привычках…
Для меня ваша помощь была бы очень ценна… Может, вы все-таки уделите нам пять-десять минут? Так, на пороге, трудно разговаривать…
— Не разговаривайте. Я вас не звал.
— Конечно, мы сами пришли, но вы его давний Друг и могли бы…
— Я ему не друг. Я ему давний враг.
— Да, я понимаю, я слышал, у вас были недоразумения…
— Что, натрепался уже? — злобно спросил Ксавье, выглядывая Вадима за спиной у Реми. Спине Реми показалось, что Вадим съежился позади нее.
— Поймите, месье Дюшеваль, с Арно могла приключиться неприятная история. Возможно, он нуждается в помощи…
— Не я ее буду ему оказывать.
— …его исчезновение очень загадочно, оно не укладывается в рамки простого розыгрыша или шутки. Я не исключаю преступление.
— Это ваша работа — исключать или включать.
— Ваше содействие необходимо для раскрытия этой загадки и возможного преступления…
— Я вам не обязан. Вы не полиция.
— Полиция тоже ищет, — соврал Реми. — И возможно, придет к вам. В ваших интересах…
— Я сам позабочусь о своих интересах. Все?
— Смотрите. Как хотите. Раз вы предпочитаете быть на подозрении в полиции…
— С какой это стати полиция меня подозревать будет?
— Вы последний человек, который видел Арно.
— С чего это вы взяли?
— Он ведь к вам заезжал прямо со съемок в субботу? Для вас будет лучше, если вы нам расскажете, зачем.
— Ерунда.
— Вы договаривались с Арно о встрече?
— Договаривались. О встрече на том свете.
— Ну, как хотите… — Реми сделал вид, что хочет уйти.
Ксавье, поколебавшись, приоткрыл дверь шире:
— С чего вы взяли, что он ко мне заезжал в субботу?
— Вы так и будете нас мариновать на лестничной площадке? Может, все-таки присядем?
Ксавье повернул голову в глубь своей квартиры и задумался на мгновение.
— Нет, — отрезал он, повернувшись снова к пришедшим. — С какой стати я должен вас приглашать?
— Не приглашайте, — пожал плечами Реми. — Ваше право.
Сделав вид, что он переминается с ноги на ногу и прилаживается к косяку (раз уж стоять, так с удобствами), Реми попытался заглянуть в просвет двери, дабы увидеть, кто еще находится в квартире. Он никого не увидел. Но был уверен, что там кто-то есть…
— Так о чем вы разговаривали с месье Дором в субботу?
— С чего вы взяли, что он ко мне заезжал? — настаивал хозяин.
— Его машина до сих пор стоит неподалеку от вашего дома.
Ксавье не мигая смотрел на Реми в ожидании.
— Ну и что? — наконец произнес он.
— То есть он к вам приехал в субботу. И уже больше не уезжал. Машина до сих пор здесь.
— Я его не видел.
— Значит, он к вам не приходил?
— Именно.
— А почему же его машина здесь?
— А мне откуда знать? Я ему не нянька. Приехал и приехал. Его дело.
— К кому же он мог приехать, если не к вам?
— Понятия не имею. Не я один тут живу. Я его не видел и видеть не хочу.
— И не хотите помочь в розыске?
— Нет.
— А если с ним несчастье приключилось?
— Так ему и надо. Возмездие всегда настигает. Рано или поздно.
— Зря ты, — сказал Вадим. — Что ты такой злой, Ксавье?
— Иди ты… — вскинул на него глаза Ксавье. — Дерьмо.
— У вас нет ни малейшей идеи, где может находиться месье Доран? — встрял в разгорающуюся перепалку Реми.
— Я уже все сказал.
— Что вы делали в субботу после полудня?
— Не ваше дело.
— Вы звонили в субботу Соне?
— С какой стати я ей должен звонить?
— Вы ее разыграли.
— Мне делать больше нечего.
— А что, вы очень заняты?
— Идите-ка вы оба к чертовой матери!
— Вы представились от лица русского…
— Какого еще русского?
— Племянника Арно.
— Я вам уже сказал, куда вам идти.
— Вы знали о съемках, назначенных на субботу?
— Меня не интересуют творческие планы ни Арсена, ни Дорана.
— Ага, значит, вы знаете о том, что Арно Доран снимается в фильме Вадима Арсена!
Ксавье дернул дверь на себя, намереваясь захлопнуть ее, но Реми быстро вставил ногу в проем. Посмотрев на детектива, Ксавье привалился плечом к стене и уставился на них не мигая, придерживая, однако, дверь, не позволяя ей раскрыться шире. Реми снова подумал о том, что в квартире кто-то есть.
— Вы знали о том, что съемки на натуре назначены на субботу?
— Ничего я не знал и знать не хочу. Я вам уже сказал, кажется, ясно.
Неуютное, тяжелое молчание висело по обе стороны порога. Реми все же решил еще попробовать.
— У вас есть среди близких друзей женщина, способная сымитировать голос Сони?
Нечто похожее на удивление мелькнуло на лице Ксавье, но он тут же злобно рявкнул:
— А пошли вы на…
Ждать было явно нечего от этого желчного нездорового человека.
— Ну что ж… Можете вы мне дать адрес вашей дочери? Или хотя бы телефон? — закинул напоследок Реми, миролюбиво убирая ногу из дверного проема.
— У меня нет дочери. У меня нет друзей. У меня нет жены, родственников, знакомых — и телефонов тоже ничьих нет. Ясно? Тогда все, аудиенция окончена.
Не дожидаясь ответа, Ксавье шумно захлопнул дверь, едва не треснув Реми по макушке. И почти в ту же минуту женский голос что-то произнес за дверью.
Реми прижался к стене так, чтобы его нельзя было увидеть в «глазок», и приплюснул Вадима рядом с собой. Какое-то время не было слышно ничего, как вдруг женский голос закричал:
— Что ты с ним сделал, ничтожество?! Ответ нельзя было разобрать, «ничтожество» что-то буркнуло, и женский голос тоже сбавил громкость. Голоса за дверью ругались, но слова были невнятны, и, постояв, Реми двинулся к выходу.
Вадим следовал за ним.
— А в машине что-нибудь обнаружилось важное? — спросил он уже на улице.
— Представьте себе, ничего. Все обнаруженные отпечатки принадлежат только Арно. Ни его документов, ни одежды, никаких следов, ничего такого, что могло бы указывать на насилие, борьбу, что могло бы дать подсказку…
Чертовщина какая-то.
— Как ее нашли-то?
— Припаркована не правильно… Штраф на нее был выписан… — Реми был рассеян. — Вы не узнали, случаем, голос за дверью не Мадлен был?
— Не смогу вам сказать.
— Ладно, попробуем с другого конца зайти. Созвонимся, месье Арсен. Как только будут новости.
— Я вечером у себя, с Максимом. Работать над сценарием будем.
— Что вы о нем думаете?
— История сама по себе очень интересная, перспективная, но что-то конкретное я смогу сказать только тогда, когда сценарий будет готов…
— Вот что значит привычка давать интервью! Я о русском спрашиваю.
— Ах, извините… Что я о нем думаю? Ничего. Я его практически не знаю.
Симпатичный.
— А фильмы у него хорошие?
— Хорошие. Это что-нибудь меняет?, — Да нет. Как вам кажется, ему можно верить?
— Ему хочется верить, так бы я сказал. Обаятельный, душа нараспашку, очень по-русски… Легкий, беспечный… А вот можно ли ему верить или нет — не возьмусь судить.
— Странно, я привык думать, что режиссеры — тем более знаменитые — специалисты по человеческим душам.
— Странно, а я привык думать, что детективы видят людей насквозь.
— Квиты, — сказал Реми. — Вы едете на студию?
— Еду, — без энтузиазма ответил Вадим, представив все неприятные разговоры, которые его там поджидали.
— Пожалуй, и я с вами. Нужно с вашим киношным народцем побеседовать.
Может, кто чего заметил интересного. Некоторые люди, особенно творческие, как вы, месье Арсен, часто обладают удивительной слепотой: они не видят интриг у себя под носом. А какая-нибудь монтажница все видит и все знает…
— Только вы там… поосторожней. У меня, конечно, есть соперники, но это не значит, что их надо подозревать в преступлении! Мы все соперничаем в искусстве… и даже мелкие подножки часто ставим…
— Я полагал, что соперничают действительно в искусстве, а вот подножки ставят — в простой смертной жизни, и к искусству это отношения уже не имеет.
— Конечно, — поспешно согласился Вадим, словно его упрекнули, — разумеется, в жизни. Но это не значит, что надо подозревать…
— Какая муха вас укусила? — рассмеялся Реми. — Боитесь, что я в вашу кухню заберусь? В корзинку с грязным бельем? Не беспокойтесь. Я поспешных выводов не делаю. И чужие секреты не рассказываю. Детектив — как врач, вы перед ним вынуждены обнажаться, это необходимо, хотя неприятно. Но — врачебная тайна гарантирована.
— Ладно, — кисло сказал Вадим. — Поехали.
— Так мы можем к вам зайти на минутку? — любезничал Реми.
— С какой стати? — хмуро спросил хозяин, рассмотрев его удостоверение.
Вадима он даже не удостоил взглядом.
— Я вам объясню… Но, может, лучше пройдем, присядем? Вы позволите? — хитрил Реми, желая во что бы то ни стало попасть в квартиру, в которой — кто знает? — могли оказаться следы пропавшего актера.
— Мне и так хорошо. Стоя.
— Хорошо, — с показной покладистостью сдался Реми. — Мы тоже можем постоять. О деле можно и стоя говорить.
— Короче, — отрезал хозяин.
— Арно пропал. Арно Дор.
— Ну и что?
— Послушай, Ксавье, — вытянул голову поверх затылка Реми Вадим (встать рядом ему не позволял слишком узкий проем двери, едва приоткрытой Ксавье), — послушай, я понимаю, у вас с ним натянутые отношения, но дело слишком серьезно, чтобы сводить счеты! Уже три дня, как его нигде нет! У меня фильм летит, Соня с ума сходит…
— А я тут при чем?
— Вы его не видели? — отобрал инициативу Реми.
— Нет.
— Когда вы его видели последний раз?
— Сто семьдесят пять лет назад. В прошлом рождении.
— Ксавье, — снова вытянул шею Вадим, — это серьезно, ты что, не понимаешь?
— У меня пока нет никакого следа, — смиренно сказал Реми. — Я пытаюсь в данный момент собрать как можно больше информации о его друзьях, привычках…
Для меня ваша помощь была бы очень ценна… Может, вы все-таки уделите нам пять-десять минут? Так, на пороге, трудно разговаривать…
— Не разговаривайте. Я вас не звал.
— Конечно, мы сами пришли, но вы его давний Друг и могли бы…
— Я ему не друг. Я ему давний враг.
— Да, я понимаю, я слышал, у вас были недоразумения…
— Что, натрепался уже? — злобно спросил Ксавье, выглядывая Вадима за спиной у Реми. Спине Реми показалось, что Вадим съежился позади нее.
— Поймите, месье Дюшеваль, с Арно могла приключиться неприятная история. Возможно, он нуждается в помощи…
— Не я ее буду ему оказывать.
— …его исчезновение очень загадочно, оно не укладывается в рамки простого розыгрыша или шутки. Я не исключаю преступление.
— Это ваша работа — исключать или включать.
— Ваше содействие необходимо для раскрытия этой загадки и возможного преступления…
— Я вам не обязан. Вы не полиция.
— Полиция тоже ищет, — соврал Реми. — И возможно, придет к вам. В ваших интересах…
— Я сам позабочусь о своих интересах. Все?
— Смотрите. Как хотите. Раз вы предпочитаете быть на подозрении в полиции…
— С какой это стати полиция меня подозревать будет?
— Вы последний человек, который видел Арно.
— С чего это вы взяли?
— Он ведь к вам заезжал прямо со съемок в субботу? Для вас будет лучше, если вы нам расскажете, зачем.
— Ерунда.
— Вы договаривались с Арно о встрече?
— Договаривались. О встрече на том свете.
— Ну, как хотите… — Реми сделал вид, что хочет уйти.
Ксавье, поколебавшись, приоткрыл дверь шире:
— С чего вы взяли, что он ко мне заезжал в субботу?
— Вы так и будете нас мариновать на лестничной площадке? Может, все-таки присядем?
Ксавье повернул голову в глубь своей квартиры и задумался на мгновение.
— Нет, — отрезал он, повернувшись снова к пришедшим. — С какой стати я должен вас приглашать?
— Не приглашайте, — пожал плечами Реми. — Ваше право.
Сделав вид, что он переминается с ноги на ногу и прилаживается к косяку (раз уж стоять, так с удобствами), Реми попытался заглянуть в просвет двери, дабы увидеть, кто еще находится в квартире. Он никого не увидел. Но был уверен, что там кто-то есть…
— Так о чем вы разговаривали с месье Дором в субботу?
— С чего вы взяли, что он ко мне заезжал? — настаивал хозяин.
— Его машина до сих пор стоит неподалеку от вашего дома.
Ксавье не мигая смотрел на Реми в ожидании.
— Ну и что? — наконец произнес он.
— То есть он к вам приехал в субботу. И уже больше не уезжал. Машина до сих пор здесь.
— Я его не видел.
— Значит, он к вам не приходил?
— Именно.
— А почему же его машина здесь?
— А мне откуда знать? Я ему не нянька. Приехал и приехал. Его дело.
— К кому же он мог приехать, если не к вам?
— Понятия не имею. Не я один тут живу. Я его не видел и видеть не хочу.
— И не хотите помочь в розыске?
— Нет.
— А если с ним несчастье приключилось?
— Так ему и надо. Возмездие всегда настигает. Рано или поздно.
— Зря ты, — сказал Вадим. — Что ты такой злой, Ксавье?
— Иди ты… — вскинул на него глаза Ксавье. — Дерьмо.
— У вас нет ни малейшей идеи, где может находиться месье Доран? — встрял в разгорающуюся перепалку Реми.
— Я уже все сказал.
— Что вы делали в субботу после полудня?
— Не ваше дело.
— Вы звонили в субботу Соне?
— С какой стати я ей должен звонить?
— Вы ее разыграли.
— Мне делать больше нечего.
— А что, вы очень заняты?
— Идите-ка вы оба к чертовой матери!
— Вы представились от лица русского…
— Какого еще русского?
— Племянника Арно.
— Я вам уже сказал, куда вам идти.
— Вы знали о съемках, назначенных на субботу?
— Меня не интересуют творческие планы ни Арсена, ни Дорана.
— Ага, значит, вы знаете о том, что Арно Доран снимается в фильме Вадима Арсена!
Ксавье дернул дверь на себя, намереваясь захлопнуть ее, но Реми быстро вставил ногу в проем. Посмотрев на детектива, Ксавье привалился плечом к стене и уставился на них не мигая, придерживая, однако, дверь, не позволяя ей раскрыться шире. Реми снова подумал о том, что в квартире кто-то есть.
— Вы знали о том, что съемки на натуре назначены на субботу?
— Ничего я не знал и знать не хочу. Я вам уже сказал, кажется, ясно.
Неуютное, тяжелое молчание висело по обе стороны порога. Реми все же решил еще попробовать.
— У вас есть среди близких друзей женщина, способная сымитировать голос Сони?
Нечто похожее на удивление мелькнуло на лице Ксавье, но он тут же злобно рявкнул:
— А пошли вы на…
Ждать было явно нечего от этого желчного нездорового человека.
— Ну что ж… Можете вы мне дать адрес вашей дочери? Или хотя бы телефон? — закинул напоследок Реми, миролюбиво убирая ногу из дверного проема.
— У меня нет дочери. У меня нет друзей. У меня нет жены, родственников, знакомых — и телефонов тоже ничьих нет. Ясно? Тогда все, аудиенция окончена.
Не дожидаясь ответа, Ксавье шумно захлопнул дверь, едва не треснув Реми по макушке. И почти в ту же минуту женский голос что-то произнес за дверью.
Реми прижался к стене так, чтобы его нельзя было увидеть в «глазок», и приплюснул Вадима рядом с собой. Какое-то время не было слышно ничего, как вдруг женский голос закричал:
— Что ты с ним сделал, ничтожество?! Ответ нельзя было разобрать, «ничтожество» что-то буркнуло, и женский голос тоже сбавил громкость. Голоса за дверью ругались, но слова были невнятны, и, постояв, Реми двинулся к выходу.
Вадим следовал за ним.
— А в машине что-нибудь обнаружилось важное? — спросил он уже на улице.
— Представьте себе, ничего. Все обнаруженные отпечатки принадлежат только Арно. Ни его документов, ни одежды, никаких следов, ничего такого, что могло бы указывать на насилие, борьбу, что могло бы дать подсказку…
Чертовщина какая-то.
— Как ее нашли-то?
— Припаркована не правильно… Штраф на нее был выписан… — Реми был рассеян. — Вы не узнали, случаем, голос за дверью не Мадлен был?
— Не смогу вам сказать.
— Ладно, попробуем с другого конца зайти. Созвонимся, месье Арсен. Как только будут новости.
— Я вечером у себя, с Максимом. Работать над сценарием будем.
— Что вы о нем думаете?
— История сама по себе очень интересная, перспективная, но что-то конкретное я смогу сказать только тогда, когда сценарий будет готов…
— Вот что значит привычка давать интервью! Я о русском спрашиваю.
— Ах, извините… Что я о нем думаю? Ничего. Я его практически не знаю.
Симпатичный.
— А фильмы у него хорошие?
— Хорошие. Это что-нибудь меняет?, — Да нет. Как вам кажется, ему можно верить?
— Ему хочется верить, так бы я сказал. Обаятельный, душа нараспашку, очень по-русски… Легкий, беспечный… А вот можно ли ему верить или нет — не возьмусь судить.
— Странно, я привык думать, что режиссеры — тем более знаменитые — специалисты по человеческим душам.
— Странно, а я привык думать, что детективы видят людей насквозь.
— Квиты, — сказал Реми. — Вы едете на студию?
— Еду, — без энтузиазма ответил Вадим, представив все неприятные разговоры, которые его там поджидали.
— Пожалуй, и я с вами. Нужно с вашим киношным народцем побеседовать.
Может, кто чего заметил интересного. Некоторые люди, особенно творческие, как вы, месье Арсен, часто обладают удивительной слепотой: они не видят интриг у себя под носом. А какая-нибудь монтажница все видит и все знает…
— Только вы там… поосторожней. У меня, конечно, есть соперники, но это не значит, что их надо подозревать в преступлении! Мы все соперничаем в искусстве… и даже мелкие подножки часто ставим…
— Я полагал, что соперничают действительно в искусстве, а вот подножки ставят — в простой смертной жизни, и к искусству это отношения уже не имеет.
— Конечно, — поспешно согласился Вадим, словно его упрекнули, — разумеется, в жизни. Но это не значит, что надо подозревать…
— Какая муха вас укусила? — рассмеялся Реми. — Боитесь, что я в вашу кухню заберусь? В корзинку с грязным бельем? Не беспокойтесь. Я поспешных выводов не делаю. И чужие секреты не рассказываю. Детектив — как врач, вы перед ним вынуждены обнажаться, это необходимо, хотя неприятно. Но — врачебная тайна гарантирована.
— Ладно, — кисло сказал Вадим. — Поехали.
Глава 10
Максим перебирал свои вещи, размышляя, как ему одеться в гости к Вадиму, и злился на неудачный день. Он взял с собой во Францию совсем мало вещей, собираясь купить кое-что из одежды в Париже, но все пошло наперекосяк с этим странным исчезновением дяди… Вот и сегодня, хотел было прошвырнуться за покупками сразу после библиотеки — опять неудача. «Воспоминания графини 3.», которые так и не отыскались на книжных полках у дяди, нашлись в Национальной библиотеке, но книга была ветхой, с ослабленным переплетом и пересохшим клеем, и в ней отсутствовала значительная часть страниц. Он запросил что-нибудь из мемуаров подобного рода; смотрел, перелистывал, выбирал, но не нашел ничего подходящего. Время, однако ж, было потеряно, и сегодня он снова никуда не успевал: ни за покупками, ни прогуляться по городу, по славным знаменитым местам, столь знакомым по литературе, что одни только названия долго и нежно таяли во рту, как драгоценный леденец его детства, выдаваемый ему мамой после обеда.
Теперь же он должен был подготовиться к работе с Вадимом сегодня вечером, просмотреть свои записи, обдумать план… Сказать, чтобы он был в рабочем настроении, было бы явным преувеличением.
Странно как все повернулось. Приехал встретиться с дядей — дядя пропал.
Приехал работать с Вадимом —. а проводит дни во встречах с детективом и этой непостижимой Соней…
Непостижимой Соней. Именно то слово. Загадкой, интригующей и притягивающей. Что это с ним? Обычное мужское влечение, в котором он со всей наглядной очевидностью не одинок? Или — любопытство? Желание разгадать, понять секрет притяжения этой личности и этой женственности? Разглядеть силы, удерживающие этот странный супружеский союз? Союз, похожий скорее на мирное сосуществование двух автономных личностей, подписавших договор о сотрудничестве и ненападении! Так бывает только без любви, любовь такая штука, которая связывает по рукам и ногам, притязает, предъявляет права, покушается на свободу… Его любопытное воображение начало набрасывать сцены Сони с Пьером в постели. Сцены получались карикатурными: длинный, худой и нескладный Пьер с бледным неспортивным телом — и маленькая, прелестная, равнодушно-безответная Соня… Он и друг другу не шли в постели, не сочетались ни физически, ни эстетически; просто невозможно было представить, что у них что-то могло получиться, что было бы достойно называться словом «секс»… Бог мой, что же их связывает?!
«А какое твое, собственно, дело?» — спросил Максим себя и оставил вопрос без ответа. Он снова вспомнил художницу в шляпке. Талантливая и эгоцентричная — ох, помотала она нервы Максиму! Она его притягивала, и он привычно завязал тот тон отношений, в котором играл роль убегающего, предоставив ей роль догоняющего. Но она не приняла эту роль. Она и не думала догонять. Она была настолько погружена в себя и свое творчество, что с усилием замечала присутствие или отсутствие Максима… Она встречала его в меру приветливо и отпускала без грусти и без тревоги, без вопросов «когда встретимся». В постели она была энергична и в то же время холодна, и, глядя в ее никогда не тающие льдинки-глаза, он даже было закомплексовал… Но потом понял: ей это просто не очень нужно. Это не было фригидностью, нет! Это было примерно так, как она ела: наскоро, все равно что, лишь бы не быть голодной. Без изысков и без аппетита… Их роман длился четыре месяца, и они расстались друзьями. Вот тут-то Максим до конца понял свой полный провал с художницей: в их отношениях ничего не изменилось. Ни-че-го! Только отменилась постель. То есть ничего и не было.
Теперь же он должен был подготовиться к работе с Вадимом сегодня вечером, просмотреть свои записи, обдумать план… Сказать, чтобы он был в рабочем настроении, было бы явным преувеличением.
Странно как все повернулось. Приехал встретиться с дядей — дядя пропал.
Приехал работать с Вадимом —. а проводит дни во встречах с детективом и этой непостижимой Соней…
Непостижимой Соней. Именно то слово. Загадкой, интригующей и притягивающей. Что это с ним? Обычное мужское влечение, в котором он со всей наглядной очевидностью не одинок? Или — любопытство? Желание разгадать, понять секрет притяжения этой личности и этой женственности? Разглядеть силы, удерживающие этот странный супружеский союз? Союз, похожий скорее на мирное сосуществование двух автономных личностей, подписавших договор о сотрудничестве и ненападении! Так бывает только без любви, любовь такая штука, которая связывает по рукам и ногам, притязает, предъявляет права, покушается на свободу… Его любопытное воображение начало набрасывать сцены Сони с Пьером в постели. Сцены получались карикатурными: длинный, худой и нескладный Пьер с бледным неспортивным телом — и маленькая, прелестная, равнодушно-безответная Соня… Он и друг другу не шли в постели, не сочетались ни физически, ни эстетически; просто невозможно было представить, что у них что-то могло получиться, что было бы достойно называться словом «секс»… Бог мой, что же их связывает?!
«А какое твое, собственно, дело?» — спросил Максим себя и оставил вопрос без ответа. Он снова вспомнил художницу в шляпке. Талантливая и эгоцентричная — ох, помотала она нервы Максиму! Она его притягивала, и он привычно завязал тот тон отношений, в котором играл роль убегающего, предоставив ей роль догоняющего. Но она не приняла эту роль. Она и не думала догонять. Она была настолько погружена в себя и свое творчество, что с усилием замечала присутствие или отсутствие Максима… Она встречала его в меру приветливо и отпускала без грусти и без тревоги, без вопросов «когда встретимся». В постели она была энергична и в то же время холодна, и, глядя в ее никогда не тающие льдинки-глаза, он даже было закомплексовал… Но потом понял: ей это просто не очень нужно. Это не было фригидностью, нет! Это было примерно так, как она ела: наскоро, все равно что, лишь бы не быть голодной. Без изысков и без аппетита… Их роман длился четыре месяца, и они расстались друзьями. Вот тут-то Максим до конца понял свой полный провал с художницей: в их отношениях ничего не изменилось. Ни-че-го! Только отменилась постель. То есть ничего и не было.