Страница:
– Почему же они не объявились?
– Этому тоже есть объяснение. Чеченец сразу не сказал, что это за мальчишка. Не знаю почему. Может, чтобы не продали без него. А потом сказать уже ничего не мог, с того света не позвонишь.
– Логично, – подумав, согласился Тимур. – Выходит, они держат мальчишку у себя и не знают, что с ним делать?
– Выходит, так.
– Хорошо, если так. Сурхахи – Ингушетия, не Чечня, в пределах досягаемости. Придется снова напрячь Султана, пусть отрабатывает свой генеральский чин.
– Ничего он уже не отработает.
– Почему? – насторожился Тимур.
– На него завели дело. По подозрению в соучастии в подготовке теракта…
– По твоей наводке?
– Да, по моей. Ждать, когда еще рванет? Чтобы было не четырнадцать убитых, а сто?
– Я же ничего не говорю. И что?
– Послали группу захвата. Тихо сработать не получилось. Началась пальба. Ну и…
– Понятно, – кивнул Тимур. – Ладно, не терзайся. Ты все правильно сделал. Хотя никогда не знаешь, что правильно. Будем искать другой выход. Слышал, как поет Пугачева? Если долго мучиться, что-нибудь получится.
Что-нибудь получилось. Но совсем не то, что предполагал Тимур.
Встречать сына Заурбека Агаева вышло все селение. Дорогу на околице перегородили мужчины, многие почему-то с ружьями. Стояли старики в папахах, с медалями на пиджаках. По сторонам толпились женщины, носилась малышня. В центре толпы выделялся невысокий коренастый человек в милицейском мундире, с каменным, напряженным лицом – старший лейтенант Заурбек Агаев.
При приближении «мерседеса» Тимура толпа сместилась и взяла машину в полукольцо.
– Вот ты и дома, – сказал Тимур, поворачиваясь к Алану. Но тот уже выскользнул из «мерседеса» и летел к отцу, тянул к нему руки.
Загрохотали выстрелы, умножаясь горным эхом. Снялись с места и закружили над дорогой дикие голуби, поплыл синий пороховой дым. А мужчины все палили и палили в воздух, заглушая восторженные критики ребятни и счастливый плач женщин.
До самой темноты, до первых звезд затянулось праздничное застолье на просторным подворье Агаевых. Возвращаться во Владикавказ было поздно, да и не дело после выпитого под бесконечные тосты. Тимуру постелили в саду, в беседке, увитой виноградом с тяжелыми черными гроздьями. Глубокая, бездонная тишина воцарилась над селением, лишь где-то очень далеко звенел горный ручей. Мир и спокойствие опустились на землю. И особенно кощунственным, оскорблением самого Бога, представлялось все, что произошло.
Сына Заурбека украли год назад в Дигоре, куда он поехал в райотдел по служебным делам и взял с собой Алана. Сначала объявили десять тысяч долларов. Решили, раз милиционер, значит богатый. Потом опустились до пяти тысяч. Для бедного горного селения это была огромная сумма, но люди помогли, дали кто сколько смог. Заурбек приготовил выкуп и стал ждать. Но похитители больше не объявились.
– Не знаю почему, – рассказал он, когда ненадолго вышли из-за стола. – До сих пор не знаю. Где искать, кого искать? Не знал, что и думать. По ночам не спал, не мог спать. Как вы его нашли?
Выслушав Тимура, сказал:
– Передай Алихану, я его вечный должник…
В тишине оглушительно громко прошуршали сухие листья под чьими-то шагами. Подошел Заурбек.
– Не спишь?
– Нет, – отозвался Тимур.
– Я понял, что сделаю. Алихан вернул мне сына. Я верну ему его сына.
– Как? Если он действительно в Сурхахи, как ты его найдешь? Ты осетин, там ингуши.
– Я знаю как. Я не буду его искать, они сами будут его искать!..
План Заурбека оказался прост и вполне соответствовал древним кавказским обычаям. С небольшим отрядом односельчан он ночью приехал в Сурхахи и выкрал старейшину селения, пообещав вернуть его в обмен на Алана. План сработал: Алана нашли и дали знать о согласии на обмен.
– На этот раз не перепутали? – спросил Теймураз, когда Заурбек приехал во Владикавказ сообщить о времени, месте и порядке обмена.
– На этот раз не перепутали. Алан Хаджаев, двенадцать лет, осетин, из Владикавказа. В Сурхахи привезли полтора месяца назад. Все правильно?
– Все правильно.
– Они поставили условие: с их стороны один человек, с вашей стороны один человек. Без оружия. Подъедет на машине, на красном «каблучке». Сразу не подходи. Когда высадит парня, махнет. Тогда подходи. Потом позвоните мне в Дигору, в райотдел, мы вернем старика.
Встреча была назначена на два часа дня на черменском круге, на ингушской стороне, в километре от блок-постов. Тимур приехал на «мерседесе», Теймураз и Алихан на джипе. Накануне вечером Алихану все рассказали, решив, что держать его в неведении неправильно, не по-мужски. Он слушал молча, не перебивая, как казалось – спокойно. Но утром под глазами у него лежали тени, лихорадочно блестели глаза. Тимур понял, что он провел бессонную ночь.
Миновав осетинский и ингушский посты, съехали на обочину. Теймураз и Алихан остались в джипе, Тимур прошел вперед, чтобы водитель «каблучка» сразу увидел его и увидел, что он один. День был солнечный, жаркий, но Тимура будто бы трясло от озноба. У него появилось ощущение, что все это уже было – и томительно текущее время, и нарастающее беспокойство, от которого пересыхало во рту. Почему-то остро хотелось курить, хотя он практически не курил, так – при случае, баловался.
В сторону Назрани машины шли одна за другой, перед осетинским блок-постом выстроилась полукилометровая очередь. В два часа «каблучка» не было. В два пятнадцать тоже не было. Только через двадцать минут, которые показались Тимуру вечностью, в веренице машин мелькнуло красное – «ИЖ» с квадратным грузовым кузовом, «каблучок». Он развернулся, прижался к обочине. Водитель неторопливо вышел, огляделся, потянулся, как человек, долго сидевший за рулем. И он действительно ехал часа три, не меньше, если ехал из Сурхахи. Тимур прошел дальше, остановился метрах в пятидесяти, помахал рукой. Водитель то ли не увидел, то ли сделал вид, что не увидел. Обошел машину, попинал колеса, начал отпирать заднюю дверь.
И вдруг в его движениях что-то изменилось. Суетливо и словно бы напуганно огляделся. Все время озираясь по сторонам, выгрузил что-то из кузова, положил на землю и поспешно залез в кабину, даже не захлопнув дверь. «Каблучок» выпустил струю дыма и рванул с места. Тимур кинулся следом, словно желая его догнать. Через минуту он был уже на том месте, где стояла машина.
На обочине лежал Алан. И еще не прикоснувшись к нему, Тимур понял, что он мертв.
Алан был мертв. Дыхания не было, пульса не было. Лоб его, неестественно бледный, еще хранил остатки тепла, но сквозь него уже пробился холод камня.
Подлетел джип, Алихан выскочил на ходу и бросился к сыну. Тимур отвернулся. Видеть это не было сил. Подошел Теймураз, остановился рядом. Молча смотрел, как Алихан теребит безвольное тело сына, берет на руки, прижимает к груди, будто баюкает. Потом негромко сказал:
– Алихан, он умер.
– Нет! – закричал Алихан, поднимая на него безумный, ненавидящий взгляд. – Нет! Он спит! Тише. Он спит.
– Да, – сказал Тимур. – Да, Алихан. Он спит.
Глава шестая
I
II
III
– Этому тоже есть объяснение. Чеченец сразу не сказал, что это за мальчишка. Не знаю почему. Может, чтобы не продали без него. А потом сказать уже ничего не мог, с того света не позвонишь.
– Логично, – подумав, согласился Тимур. – Выходит, они держат мальчишку у себя и не знают, что с ним делать?
– Выходит, так.
– Хорошо, если так. Сурхахи – Ингушетия, не Чечня, в пределах досягаемости. Придется снова напрячь Султана, пусть отрабатывает свой генеральский чин.
– Ничего он уже не отработает.
– Почему? – насторожился Тимур.
– На него завели дело. По подозрению в соучастии в подготовке теракта…
– По твоей наводке?
– Да, по моей. Ждать, когда еще рванет? Чтобы было не четырнадцать убитых, а сто?
– Я же ничего не говорю. И что?
– Послали группу захвата. Тихо сработать не получилось. Началась пальба. Ну и…
– Понятно, – кивнул Тимур. – Ладно, не терзайся. Ты все правильно сделал. Хотя никогда не знаешь, что правильно. Будем искать другой выход. Слышал, как поет Пугачева? Если долго мучиться, что-нибудь получится.
Что-нибудь получилось. Но совсем не то, что предполагал Тимур.
Встречать сына Заурбека Агаева вышло все селение. Дорогу на околице перегородили мужчины, многие почему-то с ружьями. Стояли старики в папахах, с медалями на пиджаках. По сторонам толпились женщины, носилась малышня. В центре толпы выделялся невысокий коренастый человек в милицейском мундире, с каменным, напряженным лицом – старший лейтенант Заурбек Агаев.
При приближении «мерседеса» Тимура толпа сместилась и взяла машину в полукольцо.
– Вот ты и дома, – сказал Тимур, поворачиваясь к Алану. Но тот уже выскользнул из «мерседеса» и летел к отцу, тянул к нему руки.
Загрохотали выстрелы, умножаясь горным эхом. Снялись с места и закружили над дорогой дикие голуби, поплыл синий пороховой дым. А мужчины все палили и палили в воздух, заглушая восторженные критики ребятни и счастливый плач женщин.
До самой темноты, до первых звезд затянулось праздничное застолье на просторным подворье Агаевых. Возвращаться во Владикавказ было поздно, да и не дело после выпитого под бесконечные тосты. Тимуру постелили в саду, в беседке, увитой виноградом с тяжелыми черными гроздьями. Глубокая, бездонная тишина воцарилась над селением, лишь где-то очень далеко звенел горный ручей. Мир и спокойствие опустились на землю. И особенно кощунственным, оскорблением самого Бога, представлялось все, что произошло.
Сына Заурбека украли год назад в Дигоре, куда он поехал в райотдел по служебным делам и взял с собой Алана. Сначала объявили десять тысяч долларов. Решили, раз милиционер, значит богатый. Потом опустились до пяти тысяч. Для бедного горного селения это была огромная сумма, но люди помогли, дали кто сколько смог. Заурбек приготовил выкуп и стал ждать. Но похитители больше не объявились.
– Не знаю почему, – рассказал он, когда ненадолго вышли из-за стола. – До сих пор не знаю. Где искать, кого искать? Не знал, что и думать. По ночам не спал, не мог спать. Как вы его нашли?
Выслушав Тимура, сказал:
– Передай Алихану, я его вечный должник…
В тишине оглушительно громко прошуршали сухие листья под чьими-то шагами. Подошел Заурбек.
– Не спишь?
– Нет, – отозвался Тимур.
– Я понял, что сделаю. Алихан вернул мне сына. Я верну ему его сына.
– Как? Если он действительно в Сурхахи, как ты его найдешь? Ты осетин, там ингуши.
– Я знаю как. Я не буду его искать, они сами будут его искать!..
План Заурбека оказался прост и вполне соответствовал древним кавказским обычаям. С небольшим отрядом односельчан он ночью приехал в Сурхахи и выкрал старейшину селения, пообещав вернуть его в обмен на Алана. План сработал: Алана нашли и дали знать о согласии на обмен.
– На этот раз не перепутали? – спросил Теймураз, когда Заурбек приехал во Владикавказ сообщить о времени, месте и порядке обмена.
– На этот раз не перепутали. Алан Хаджаев, двенадцать лет, осетин, из Владикавказа. В Сурхахи привезли полтора месяца назад. Все правильно?
– Все правильно.
– Они поставили условие: с их стороны один человек, с вашей стороны один человек. Без оружия. Подъедет на машине, на красном «каблучке». Сразу не подходи. Когда высадит парня, махнет. Тогда подходи. Потом позвоните мне в Дигору, в райотдел, мы вернем старика.
Встреча была назначена на два часа дня на черменском круге, на ингушской стороне, в километре от блок-постов. Тимур приехал на «мерседесе», Теймураз и Алихан на джипе. Накануне вечером Алихану все рассказали, решив, что держать его в неведении неправильно, не по-мужски. Он слушал молча, не перебивая, как казалось – спокойно. Но утром под глазами у него лежали тени, лихорадочно блестели глаза. Тимур понял, что он провел бессонную ночь.
Миновав осетинский и ингушский посты, съехали на обочину. Теймураз и Алихан остались в джипе, Тимур прошел вперед, чтобы водитель «каблучка» сразу увидел его и увидел, что он один. День был солнечный, жаркий, но Тимура будто бы трясло от озноба. У него появилось ощущение, что все это уже было – и томительно текущее время, и нарастающее беспокойство, от которого пересыхало во рту. Почему-то остро хотелось курить, хотя он практически не курил, так – при случае, баловался.
В сторону Назрани машины шли одна за другой, перед осетинским блок-постом выстроилась полукилометровая очередь. В два часа «каблучка» не было. В два пятнадцать тоже не было. Только через двадцать минут, которые показались Тимуру вечностью, в веренице машин мелькнуло красное – «ИЖ» с квадратным грузовым кузовом, «каблучок». Он развернулся, прижался к обочине. Водитель неторопливо вышел, огляделся, потянулся, как человек, долго сидевший за рулем. И он действительно ехал часа три, не меньше, если ехал из Сурхахи. Тимур прошел дальше, остановился метрах в пятидесяти, помахал рукой. Водитель то ли не увидел, то ли сделал вид, что не увидел. Обошел машину, попинал колеса, начал отпирать заднюю дверь.
И вдруг в его движениях что-то изменилось. Суетливо и словно бы напуганно огляделся. Все время озираясь по сторонам, выгрузил что-то из кузова, положил на землю и поспешно залез в кабину, даже не захлопнув дверь. «Каблучок» выпустил струю дыма и рванул с места. Тимур кинулся следом, словно желая его догнать. Через минуту он был уже на том месте, где стояла машина.
На обочине лежал Алан. И еще не прикоснувшись к нему, Тимур понял, что он мертв.
Алан был мертв. Дыхания не было, пульса не было. Лоб его, неестественно бледный, еще хранил остатки тепла, но сквозь него уже пробился холод камня.
Подлетел джип, Алихан выскочил на ходу и бросился к сыну. Тимур отвернулся. Видеть это не было сил. Подошел Теймураз, остановился рядом. Молча смотрел, как Алихан теребит безвольное тело сына, берет на руки, прижимает к груди, будто баюкает. Потом негромко сказал:
– Алихан, он умер.
– Нет! – закричал Алихан, поднимая на него безумный, ненавидящий взгляд. – Нет! Он спит! Тише. Он спит.
– Да, – сказал Тимур. – Да, Алихан. Он спит.
Глава шестая
I
Всякое большое дело имеет свою логику развития, которая мало зависит от личной воли причастных к делу людей, а является итогом сложения разнонаправленных интересов. Чем больше масштаб дела, тем больше факторов влияют на его ход, тем труднее предсказать результат действий, прилагаемых как для его развития, так и для уничтожения.
Постановление правительства России о новом порядке взимания таможенных пошлин за транзит украинского спирта сразу дало результат: поставки осетинской водки на российский рынок резко сократились. Но спустя некоторое время возобновились в объемах, превышающих прежние, и по прежней демпинговой цене, с которой не могли конкурировать российские производители. При этом качество водки заметно улучшилось. Как показали анализы, она производилась не из украинского сырья, а из американского зернового спирта класса «экстра».
– Похоже, все наши старания пошли прахом, – констатировал председатель правления «Русалко» Серенко, передавая Пекарскому результаты анализов.
– Шустрый народ эти осетины. До Америки добрались, надо же, – отметил хозяин Белоголовки как бы даже и добродушно, отдавая должное изворотливости конкурентов. – Где они берут спирт?
Серенко виновато пожал плечами:
– Неизвестно.
– Как они его ввозят?
– Неизвестно.
– Что нам известно?
– Практически ничего.
Формально председатель правления «Русалко» не зависел от хозяина Белоголовки, как и от других членов ассоциации, но на деле был напрямую ему подчинен. Пекарский и еще несколько крупнейших производителей водки, членов правления, финансировали «Русалко» и определяли ее политику. В их совещаниях Серенко участия не принимал, даже не знал, где и в какой форме они проводятся. Он получал уже готовые решения и точно их выполнял, понимая, что любая самодеятельность приведет к тому, что его заменят на посту председателя, а то и вовсе прикроют ассоциацию, если решат, что она не стоит тех денег, которые на нее тратятся. Для Серенко, рядового чиновника Минсельхоза, привлекшего внимание Пекарского своей исполнительностью, это было бы крахом карьеры, которая только-только начала идти в гору. Поэтому всякое недовольство хозяина Белоголовки он воспринимал болезненно даже в таких случаях, как сейчас, когда никакой его вины не было.
– На сколько упали продажи нашей водки? – спросил, помолчав, Пекарский, хотя эту информация получал каждое утро.
– В среднем на пятнадцать процентов.
– Серьезно.
– Очень серьезно, – согласился Серенко.
– С этим нужно кончать. На президента Галазова выходили?
– Стоит на своем, – доложил Серенко. – Водка вытягивает всю экономику Осетии. Перекрыть канал – значит вызвать всеобщее недовольство, подтолкнуть республику к союзу с Чечней.
– Эту лапшу он пусть вешает на уши Черномырдину. Когда у него выборы?
– Через два года, в девяносто восьмом.
– Дайте ему знать: если он хочет остаться президентом, пусть заканчивает этот бардак.
– Вряд ли это в его силах, – усомнился Серенко. – Дело зашло слишком далеко. Слишком большие деньги, все завязаны.
– Тогда пусть не мешает. Мы сами закончим.
– Дороговато будет.
– Не дороже денег.
– Вы уверены, что это правильное решение? – осторожно поинтересовался Серенко.
– У вас есть другое?
– Осетины работают на дешевом спирте. Если перехватить их канал и переадресовать нам…
– Нам – кому? – перебил Пекарский.
– Ну, всем.
– Всем не хватит.
– Тогда вам. Белоголовке.
– И вы полагаете, что мои партнеры с этим смирятся? Вы хотите, чтобы в одно прекрасное утро мой «мерседес» взлетел на воздух?
– Извините, не подумал, – смешался Серенко.
– Не извиняйтесь, – усмехнулся Пекарский. – Вы далеко пойдете, если научитесь додумывать все до конца. А сама мысль интересная. Очень интересная…
Он откинулся к спинке кресла, побарабанил пальцами по подлокотнику и распорядился:
– Вызывайте Панкратова.
Постановление правительства России о новом порядке взимания таможенных пошлин за транзит украинского спирта сразу дало результат: поставки осетинской водки на российский рынок резко сократились. Но спустя некоторое время возобновились в объемах, превышающих прежние, и по прежней демпинговой цене, с которой не могли конкурировать российские производители. При этом качество водки заметно улучшилось. Как показали анализы, она производилась не из украинского сырья, а из американского зернового спирта класса «экстра».
– Похоже, все наши старания пошли прахом, – констатировал председатель правления «Русалко» Серенко, передавая Пекарскому результаты анализов.
– Шустрый народ эти осетины. До Америки добрались, надо же, – отметил хозяин Белоголовки как бы даже и добродушно, отдавая должное изворотливости конкурентов. – Где они берут спирт?
Серенко виновато пожал плечами:
– Неизвестно.
– Как они его ввозят?
– Неизвестно.
– Что нам известно?
– Практически ничего.
Формально председатель правления «Русалко» не зависел от хозяина Белоголовки, как и от других членов ассоциации, но на деле был напрямую ему подчинен. Пекарский и еще несколько крупнейших производителей водки, членов правления, финансировали «Русалко» и определяли ее политику. В их совещаниях Серенко участия не принимал, даже не знал, где и в какой форме они проводятся. Он получал уже готовые решения и точно их выполнял, понимая, что любая самодеятельность приведет к тому, что его заменят на посту председателя, а то и вовсе прикроют ассоциацию, если решат, что она не стоит тех денег, которые на нее тратятся. Для Серенко, рядового чиновника Минсельхоза, привлекшего внимание Пекарского своей исполнительностью, это было бы крахом карьеры, которая только-только начала идти в гору. Поэтому всякое недовольство хозяина Белоголовки он воспринимал болезненно даже в таких случаях, как сейчас, когда никакой его вины не было.
– На сколько упали продажи нашей водки? – спросил, помолчав, Пекарский, хотя эту информация получал каждое утро.
– В среднем на пятнадцать процентов.
– Серьезно.
– Очень серьезно, – согласился Серенко.
– С этим нужно кончать. На президента Галазова выходили?
– Стоит на своем, – доложил Серенко. – Водка вытягивает всю экономику Осетии. Перекрыть канал – значит вызвать всеобщее недовольство, подтолкнуть республику к союзу с Чечней.
– Эту лапшу он пусть вешает на уши Черномырдину. Когда у него выборы?
– Через два года, в девяносто восьмом.
– Дайте ему знать: если он хочет остаться президентом, пусть заканчивает этот бардак.
– Вряд ли это в его силах, – усомнился Серенко. – Дело зашло слишком далеко. Слишком большие деньги, все завязаны.
– Тогда пусть не мешает. Мы сами закончим.
– Дороговато будет.
– Не дороже денег.
– Вы уверены, что это правильное решение? – осторожно поинтересовался Серенко.
– У вас есть другое?
– Осетины работают на дешевом спирте. Если перехватить их канал и переадресовать нам…
– Нам – кому? – перебил Пекарский.
– Ну, всем.
– Всем не хватит.
– Тогда вам. Белоголовке.
– И вы полагаете, что мои партнеры с этим смирятся? Вы хотите, чтобы в одно прекрасное утро мой «мерседес» взлетел на воздух?
– Извините, не подумал, – смешался Серенко.
– Не извиняйтесь, – усмехнулся Пекарский. – Вы далеко пойдете, если научитесь додумывать все до конца. А сама мысль интересная. Очень интересная…
Он откинулся к спинке кресла, побарабанил пальцами по подлокотнику и распорядился:
– Вызывайте Панкратова.
II
Все, что из Москвы представляется туманным и даже таинственным, словно ночной город, на месте оказывается простым и понятным, как тот же город при утреннем свете. Уже на второй день после прилета во Владикавказ Панкратов мог бы ответить на вопросы, поставленные перед ним в «Русалко». Никаких усилий ему не пришлось прилагать, информация сама шла в руки.
Из аэропорта он позвонил по прямому служебному телефону, номер которого ему дал Тимур Русланов. Трубку никто не взял. Телефон Алихана Хаджаева тоже не отвечал. Панкратов сел в такси и поехал в офис фирмы, без особого интереса разглядывая окрестности. За годы службы где он только ни побывал, от Сахалина до Бреста и от Мурманска до Кушки. Все города были в общем-то на одно лицо, отличалась лишь местность. Где-то тайга, где-то тундра и сопки, здесь горы. Горы как горы, на Памире они куда величественнее.
Во всех городах, кроме самых новых в Сибири, были свои достопримечательности, памятники старины, но они не задерживали внимания Панкратова. Да и некогда было ими интересоваться. Он жил в мире, состоявшем из начальственных кабинетов, больших и малых, следственных изоляторов, пыльных бухгалтерий с тысячами архивных томов, в которых приходилось копаться, вылавливая мелкие нестыковки, которые выводили на след масштабных хозяйственных преступлений.
Владикавказ производил приятное впечатление: чистые пригороды в осенних садах, ухоженный центр. Много новых и недавно отремонтированных домов, много дорогих иномарок. Пожалуй, даже слишком много для провинциального города. Хорошие дороги, как и все дороги на юге, где морозы не разрушают асфальт. Много милицейских патрулей и вооруженных автоматами омоновцев.
– Террористов ловят, – объяснил немолодой русский водитель. – Про взрыв у нас на рынке слышали?
– Видел по телевизору.
– Вот и ловят. Будто террористы по улицам ходят. Их не после взрывов надо ловить, а до. Показуха это, а не борьба!.. Приехали, – остановил он машину возле небольшого особняка на центральном проспекте.
На вахте, оборудованной рамкой металлоискателя и мониторами камер наружного наблюдения, у Панкратова тщательно проверили документы и только после этого объяснили:
– Начальства нет, ни Русланова, ни Хаджаева. Никого нет.
– Сразу не могли сказать? – разозлился он. – Кто есть?
– Минутку. – Охранник связался с кем-то по внутреннему телефону, что-то доложил по-осетински. Панкратов уловил лишь свою фамилию и слово «Русалко», произнесенное с ударением на последнем слоге. – Подождите, сейчас придут.
Через несколько минут появился, заранее улыбаясь, рослый молодой осетин в элегантном сером костюме:
– Михаил Юрьевич! Вот неожиданность! Добро пожаловать! Это ко мне, – бросил он охраннику. – Входите!
В небольшом кабинете, примыкавшей к приемной, радушно достал из холодильника бутылку коньяка:
– По соточке, а?
– Спасибо, – отказался Панкратов, пытаясь вспомнить, где он этого молодого человека видел.
– Не узнали? – догадался тот. – Я Теймураз, начальник службы безопасности. Нас Тимур познакомил. В Ардоне, когда разгружали спирт. Помните?
– Теперь вспомнил. Вы были в камуфляже, поэтому не узнал. Здравствуйте, Теймураз. А где Тимур?
– Он в Беслане. Потом сразу поедет в Поти. Вернется примерно через неделю.
– Алихан?
Таймураз помрачнел.
– Его долго не будет. Сорок дней. Он недавно похоронил сына. Траур. Во время траура мужчина не выходит из дома, ни с кем не встречается. Такой обычай.
– Передайте ему мои соболезнования.
– Спасибо, передам. Вы к нам по каким делам? Опять приехали за спиртом?
– Вроде того, – уклонился от прямого ответа Панкратов.
– Очень вовремя. На днях приходит танкер. Большой, на двадцать тысяч тонн, спирта всем хватит.
– На двадцать тысяч тонн? – переспросил Панкратов. – Неслабо.
– По мелочам не работаем. Бывали посудины и побольше, на пятьдесят тысяч.
Пятьдесят тысяч тонн спирта. Пятьдесят миллионов литров. Если из каждого литра получается четыре с половиной бутылки… Это сколько же можно сделать водки, попытался сообразить Панкратов, но сразу запутался в нулях. Во всяком случае, стала понятной озабоченность «Русалко» проблемой с осетинской водкой. Это при том что они не знают точных цифр. Как они отреагируют, когда узнают?
– Приходит танкер, – повторил Панкратов. – Откуда?
– Из Техаса, из Хьюстона, – с некоторым удивлением ответил Теймураз.
– Куда?
– Как куда? У нас в Осетии моря нет. В Поти. Тимур поедет в Поти принять танкер, проследить за разгрузкой. Я тоже туда подскочу, чуть позже. Сначала нужно заехать в Гори, посмотреть, как там дела.
– В Гори? – удивился Панкратов. – Почему в Гори?
– Мы же не напрямую затаскиваем спирт. Дороги очень плохие. И далеко. Сначала везем по железной дороге до Гори, а уж потом на спиртовозах во Владикавказ. Так получается гораздо дешевле. Чему вы усмехаетесь, Михаил Юрьевич?
– Доверчивый вы человек, Теймураз. Как-то даже не соответствует вашей должности. Взяли и открыли постороннему человеку все секреты фирмы.
– Да какие это секреты! – отмахнулся он. – Во Владикавказе их каждая собака знает. И вы не посторонний человек. Тимур рассказывал, как вы посоветовали купить армяну джип, и сэкономили нам чемодан баксов. Какой же вы посторонний?
– Каким образом вы умудряетесь не платить за спирт пошлину?
Теймураз засмеялся:
– А вот это главный секрет фирмы!..
На другой день Панкратов доехал на частнике до поселка Верхний Ларс, расположенного на границе Осетии с Грузией, возле погранзаставы отпустил машину. По Военно-грузинской дороге со стороны Дарьяльского ущелья один за другим шли разномастные спиртовозы, какие Панкратов видел в Ардоне: двадцатитонные серебристые цистерны с мощными тягачами, молоковозы, грузовики поменьше с самодельными бочками. Погранзаставу они проходили без задержки, на таможне останавливались минут на пятнадцать. Таможенники проверяли документы, без всякого интереса, как показалось Панкратову, заглядывали в люки цистерн. Потом уходили с водителями в будку заставы или просто в сторону, о чем-то договаривались. После чего водители бегом возвращались к машинам, а таможенники приступали к досмотру следующего спиртовоза. Пустые машины в сторону Грузии проходили лишь с короткой остановкой у погранзаставы.
Панкратов подождал, когда возле погранпоста тормознет «Камаз» с огромной цистерной, попросил водителя, молодого осетина в армейском камуфляже:
– Не возьмете попутчика? Я заплачу.
– Вам куда?
– Вообще-то в Поти.
– В Поти не ходим. До Гори подброшу, оттуда доберетесь на электричке. Годится? Тогда садитесь.
– Проезжай, друг, проезжай! – поторопил пограничник.
– Вы откуда? – полюбопытствовал водитель, трогая с места тяжелую машину.
– Из Москвы.
– Из самой Москвы? А что вас сюда занесло?
– Дела, – неопределенно ответил Панкратов.
Водитель оказался словоохотливым. Сначала расспрашивал о Москве, своими вопросами ставя Панкратова в затруднительное положение, потому что он не знал о Москве ничего такого, чего не знал бы любой телезритель. Потом рассказал, что «Камаз» купил пополам со старшим братом, в кредит, приходится делать по три ходки в неделю, чтобы поскорее рассчитаться с долгами. Лишь когда «Камаз» въехал в тоннель, замолчал, подобрался
Тоннель показался Панкратову бесконечно длинным. Странно было знать, что сверху чудовищной массой нависает весь Главный Кавказский хребет. Машины двигались медленно, с ближним светом. Лучи фар прорезали дым отработанных газов, как туман. И когда тоннель наконец-то кончился, словно бы огромный солнечный мир распахнулся над трассой, легче стало дышать. Дорога пошла вниз, с крутыми поворотами, с длинными «тещиными языками».
– Тяжело, наверное, здесь ездить, особенно с грузом, – посочувствовал Панкратов водителю.
– И не говорите. Будто на себе двадцать тонн тащишь. Летом еще ничего, а вот как будет зимой, даже не знаю.
– Платят-то хоть хорошо?
– Платят нормально, жить можно. Рабочему человеку при любой власти жить можно. Были бы руки-ноги да голова на плечах.
Из-за поворота открылось маленькое селение с домами, прилепившимися к скалам. Чуть ниже его, в лощине, громоздилась огромная гора синих бочек с черными трафаретными надписями на английском.
– Что это? – спросил Панкратов.
– Где? А, это. Это из-под спирта. Его не только в танкерах везут, на сухогрузах тоже. В этих вот бочках. Каждая по двести шестнадцать кило. Баррель, по-ихнему. Здесь переливают в цистерны, а бочки бросают.
– Зачем переливают? – не понял Панкратов.
– Не в бочках же спирт через таможню тащить. Сразу видно: спирт. И написано: спирт. Давай пошлину. А пошлина знаете какая? Ого-го!
– Разве на таможне не знают, что и в цистернах спирт?
– Знают, конечно, не дураки. Но им важно, что в бумагах написано. А написано: «виноматериал» или «спирт коньячный». Они пошлиной не облагаются. А что там на самом деле, их не колышет. Они свои бабки имеют, и все довольны. Они довольны, мы довольны.
Вот и открылся последний, главный секрет фирмы.
– По телевизору все говорят: порядок нужно наводить, порядок, – развил тему водитель. – А что такое порядок? Я вам скажу. Это когда все твердо знают, кому, когда, за что и сколько нужно отстегивать. Вот тогда и будет настоящий порядок!..
Из аэропорта он позвонил по прямому служебному телефону, номер которого ему дал Тимур Русланов. Трубку никто не взял. Телефон Алихана Хаджаева тоже не отвечал. Панкратов сел в такси и поехал в офис фирмы, без особого интереса разглядывая окрестности. За годы службы где он только ни побывал, от Сахалина до Бреста и от Мурманска до Кушки. Все города были в общем-то на одно лицо, отличалась лишь местность. Где-то тайга, где-то тундра и сопки, здесь горы. Горы как горы, на Памире они куда величественнее.
Во всех городах, кроме самых новых в Сибири, были свои достопримечательности, памятники старины, но они не задерживали внимания Панкратова. Да и некогда было ими интересоваться. Он жил в мире, состоявшем из начальственных кабинетов, больших и малых, следственных изоляторов, пыльных бухгалтерий с тысячами архивных томов, в которых приходилось копаться, вылавливая мелкие нестыковки, которые выводили на след масштабных хозяйственных преступлений.
Владикавказ производил приятное впечатление: чистые пригороды в осенних садах, ухоженный центр. Много новых и недавно отремонтированных домов, много дорогих иномарок. Пожалуй, даже слишком много для провинциального города. Хорошие дороги, как и все дороги на юге, где морозы не разрушают асфальт. Много милицейских патрулей и вооруженных автоматами омоновцев.
– Террористов ловят, – объяснил немолодой русский водитель. – Про взрыв у нас на рынке слышали?
– Видел по телевизору.
– Вот и ловят. Будто террористы по улицам ходят. Их не после взрывов надо ловить, а до. Показуха это, а не борьба!.. Приехали, – остановил он машину возле небольшого особняка на центральном проспекте.
На вахте, оборудованной рамкой металлоискателя и мониторами камер наружного наблюдения, у Панкратова тщательно проверили документы и только после этого объяснили:
– Начальства нет, ни Русланова, ни Хаджаева. Никого нет.
– Сразу не могли сказать? – разозлился он. – Кто есть?
– Минутку. – Охранник связался с кем-то по внутреннему телефону, что-то доложил по-осетински. Панкратов уловил лишь свою фамилию и слово «Русалко», произнесенное с ударением на последнем слоге. – Подождите, сейчас придут.
Через несколько минут появился, заранее улыбаясь, рослый молодой осетин в элегантном сером костюме:
– Михаил Юрьевич! Вот неожиданность! Добро пожаловать! Это ко мне, – бросил он охраннику. – Входите!
В небольшом кабинете, примыкавшей к приемной, радушно достал из холодильника бутылку коньяка:
– По соточке, а?
– Спасибо, – отказался Панкратов, пытаясь вспомнить, где он этого молодого человека видел.
– Не узнали? – догадался тот. – Я Теймураз, начальник службы безопасности. Нас Тимур познакомил. В Ардоне, когда разгружали спирт. Помните?
– Теперь вспомнил. Вы были в камуфляже, поэтому не узнал. Здравствуйте, Теймураз. А где Тимур?
– Он в Беслане. Потом сразу поедет в Поти. Вернется примерно через неделю.
– Алихан?
Таймураз помрачнел.
– Его долго не будет. Сорок дней. Он недавно похоронил сына. Траур. Во время траура мужчина не выходит из дома, ни с кем не встречается. Такой обычай.
– Передайте ему мои соболезнования.
– Спасибо, передам. Вы к нам по каким делам? Опять приехали за спиртом?
– Вроде того, – уклонился от прямого ответа Панкратов.
– Очень вовремя. На днях приходит танкер. Большой, на двадцать тысяч тонн, спирта всем хватит.
– На двадцать тысяч тонн? – переспросил Панкратов. – Неслабо.
– По мелочам не работаем. Бывали посудины и побольше, на пятьдесят тысяч.
Пятьдесят тысяч тонн спирта. Пятьдесят миллионов литров. Если из каждого литра получается четыре с половиной бутылки… Это сколько же можно сделать водки, попытался сообразить Панкратов, но сразу запутался в нулях. Во всяком случае, стала понятной озабоченность «Русалко» проблемой с осетинской водкой. Это при том что они не знают точных цифр. Как они отреагируют, когда узнают?
– Приходит танкер, – повторил Панкратов. – Откуда?
– Из Техаса, из Хьюстона, – с некоторым удивлением ответил Теймураз.
– Куда?
– Как куда? У нас в Осетии моря нет. В Поти. Тимур поедет в Поти принять танкер, проследить за разгрузкой. Я тоже туда подскочу, чуть позже. Сначала нужно заехать в Гори, посмотреть, как там дела.
– В Гори? – удивился Панкратов. – Почему в Гори?
– Мы же не напрямую затаскиваем спирт. Дороги очень плохие. И далеко. Сначала везем по железной дороге до Гори, а уж потом на спиртовозах во Владикавказ. Так получается гораздо дешевле. Чему вы усмехаетесь, Михаил Юрьевич?
– Доверчивый вы человек, Теймураз. Как-то даже не соответствует вашей должности. Взяли и открыли постороннему человеку все секреты фирмы.
– Да какие это секреты! – отмахнулся он. – Во Владикавказе их каждая собака знает. И вы не посторонний человек. Тимур рассказывал, как вы посоветовали купить армяну джип, и сэкономили нам чемодан баксов. Какой же вы посторонний?
– Каким образом вы умудряетесь не платить за спирт пошлину?
Теймураз засмеялся:
– А вот это главный секрет фирмы!..
На другой день Панкратов доехал на частнике до поселка Верхний Ларс, расположенного на границе Осетии с Грузией, возле погранзаставы отпустил машину. По Военно-грузинской дороге со стороны Дарьяльского ущелья один за другим шли разномастные спиртовозы, какие Панкратов видел в Ардоне: двадцатитонные серебристые цистерны с мощными тягачами, молоковозы, грузовики поменьше с самодельными бочками. Погранзаставу они проходили без задержки, на таможне останавливались минут на пятнадцать. Таможенники проверяли документы, без всякого интереса, как показалось Панкратову, заглядывали в люки цистерн. Потом уходили с водителями в будку заставы или просто в сторону, о чем-то договаривались. После чего водители бегом возвращались к машинам, а таможенники приступали к досмотру следующего спиртовоза. Пустые машины в сторону Грузии проходили лишь с короткой остановкой у погранзаставы.
Панкратов подождал, когда возле погранпоста тормознет «Камаз» с огромной цистерной, попросил водителя, молодого осетина в армейском камуфляже:
– Не возьмете попутчика? Я заплачу.
– Вам куда?
– Вообще-то в Поти.
– В Поти не ходим. До Гори подброшу, оттуда доберетесь на электричке. Годится? Тогда садитесь.
– Проезжай, друг, проезжай! – поторопил пограничник.
– Вы откуда? – полюбопытствовал водитель, трогая с места тяжелую машину.
– Из Москвы.
– Из самой Москвы? А что вас сюда занесло?
– Дела, – неопределенно ответил Панкратов.
Водитель оказался словоохотливым. Сначала расспрашивал о Москве, своими вопросами ставя Панкратова в затруднительное положение, потому что он не знал о Москве ничего такого, чего не знал бы любой телезритель. Потом рассказал, что «Камаз» купил пополам со старшим братом, в кредит, приходится делать по три ходки в неделю, чтобы поскорее рассчитаться с долгами. Лишь когда «Камаз» въехал в тоннель, замолчал, подобрался
Тоннель показался Панкратову бесконечно длинным. Странно было знать, что сверху чудовищной массой нависает весь Главный Кавказский хребет. Машины двигались медленно, с ближним светом. Лучи фар прорезали дым отработанных газов, как туман. И когда тоннель наконец-то кончился, словно бы огромный солнечный мир распахнулся над трассой, легче стало дышать. Дорога пошла вниз, с крутыми поворотами, с длинными «тещиными языками».
– Тяжело, наверное, здесь ездить, особенно с грузом, – посочувствовал Панкратов водителю.
– И не говорите. Будто на себе двадцать тонн тащишь. Летом еще ничего, а вот как будет зимой, даже не знаю.
– Платят-то хоть хорошо?
– Платят нормально, жить можно. Рабочему человеку при любой власти жить можно. Были бы руки-ноги да голова на плечах.
Из-за поворота открылось маленькое селение с домами, прилепившимися к скалам. Чуть ниже его, в лощине, громоздилась огромная гора синих бочек с черными трафаретными надписями на английском.
– Что это? – спросил Панкратов.
– Где? А, это. Это из-под спирта. Его не только в танкерах везут, на сухогрузах тоже. В этих вот бочках. Каждая по двести шестнадцать кило. Баррель, по-ихнему. Здесь переливают в цистерны, а бочки бросают.
– Зачем переливают? – не понял Панкратов.
– Не в бочках же спирт через таможню тащить. Сразу видно: спирт. И написано: спирт. Давай пошлину. А пошлина знаете какая? Ого-го!
– Разве на таможне не знают, что и в цистернах спирт?
– Знают, конечно, не дураки. Но им важно, что в бумагах написано. А написано: «виноматериал» или «спирт коньячный». Они пошлиной не облагаются. А что там на самом деле, их не колышет. Они свои бабки имеют, и все довольны. Они довольны, мы довольны.
Вот и открылся последний, главный секрет фирмы.
– По телевизору все говорят: порядок нужно наводить, порядок, – развил тему водитель. – А что такое порядок? Я вам скажу. Это когда все твердо знают, кому, когда, за что и сколько нужно отстегивать. Вот тогда и будет настоящий порядок!..
III
В Поти шел дождь. Но не нудный осенний, в какой Панкратов улетал из Москвы, а просветленный, как казалось, теплый, легкий. Блестели листья глициний, воздух был напоен запахами незнакомых цветов и морских водорослей. Во всем облике Поти было что-то праздничное и одновременно грустное, как в каком-то фильме про курортный городок в мертвый сезон, где встречаются одинокие он и она. Возникает любовь, она ничем не кончается, но у зрителя после фильма остается чувство обделенности чем-то большим и светлым, может быть – главным в жизни. Панкратов не помнил названия фильма, не помнил актеров, но это чувство вспомнил.
Он снял номер в гостинице возле морского вокзала и до темноты просидел на балконе, слушая шум прибоя, шелест дождя по брезентовому навесу и хор лягушек из колхидских болот.
Утром у молодых осетин, охранявших ту часть порта, где разгружались танкеры, Панкратов узнал, что Тимур Русланов еще не приехал. Но это было неважно. Осталась последняя, самая трудная часть задания: получить точные цифры поступления американского спирта в Поти. Это можно было сделать в диспетчерской порта, где в журнале регистрировались все суда и доставленные ими грузы. Панкратов свел знакомство с дежурным диспетчером, средних лет толстым грузином, спросив у него для начала, когда придет танкер из Хьюстона, пригласил выпить по рюмочке коньяка в кофейне на набережной. Тот охотно принял приглашение, душевно поговорили о жизни. У него начались ночные дежурства, Панкратов помогал новому приятелю коротать нудные смены, играл с ним в шахматы, часто проигрывал темпераментному грузину, который в шахматы играл так же плохо, как и Панкратов. Говорили о политике, о спирте, который дал городку новую жизнь.
Весь Поти жил спиртом. Еще в первый день пожилая официантка в шашлычной, куда Панкратов зашел поесть, подсела к нему и доверительно поинтересовалась:
– Спирт нужен? Сколько нужно, скажи. Все сделаем.
Панкратов удивился:
– Откуда у вас спирт?
– У меня нет. У моего племянника есть. Много есть, целый танкер, скоро придет. Его танкер.
У всего города были дяди, братья, сыновья и племянники, у которых есть танкер спирта. У горничных в гостинице, у продавщиц на рынке, у пенсионеров в кофейнях на набережной. Даже у шпанистого вида подростков, предлагавших:
– Тебе нужен спирт, да?
– Не разговаривайте с ними, – посоветовал Панкратову диспетчер. – Посредники, хотят немного заработать. Вообще не говорите, что вы приехали за спиртом. Решат – богатый человек, много денег. Могут ограбить, были случаи…
Сначала Панкратова разглядывали с бесхитростным южным любопытством, потом привыкли. Ну, русский, гуляет по набережной со старым кейсом, сидит на пустом пляже под зонтом, иногда достает фотоаппарат и что-то снимает. Что можно снимать на сером море? Спирт, говорит, не нужен. Отдыхающий, наверное. Не дали отпуска летом, вот и приехал. Пусть отдыхает.
Свет в Поти выключали в десять вечера, город погружался в кромешную темноту. Светились лишь теплоходы на рейде, да редкие прожектора в порту – от дизельной электростанции. Улицы пустели, пугающе громко звучали на набережной шаги случайных прохожих.
Однажды, возвращаясь из порта после посиделок с диспетчером, Панкратов насторожился: ему показалось, что за ним кто-то идет, так явственно хрустела галька. Остановился, прислушался. Нет, никого. Сделал еще несколько шагов, хруст гальки стал грубым, быстрым. Панкратов оглянулся, и в этот же миг от сильного удара по голове потерял сознание.
Первое, что он увидел, открыв глаза, были встревоженные лица Тимура Русланова и Теймураза, стоящих возле его кровати в белых халатах, нелепых на их крепких фигурах. Голова гудела, как трансформатор, голоса были слышны, будто сквозь вату.
– Ну как же это вы, Михаил Юрьевич? – укорил Тимур. – Серьезный человек, а ведете себя несерьезно. Кто же гуляет по ночам по этому городу? Молодежь сидит без работы, полно шпаны. Вот и догулялись! На вас случайно наткнулись наши охранники. Как вы себя чувствуете?
Панкратов ощупал забинтованную голову и попытался улыбнуться:
– Нормально. Что это было?
– Обыкновенное ограбление, – объяснил Таймураз. – Оглушили куском трубы и обчистили. Денег у вас много было?
– Не помню. Тысяч десять. Остальные на кредитной карточке.
– Карточку не взяли. Документы тоже бросили. Так что считайте, что дешево отделались.
– Кейс! – вспомнил Панкратов и хотел встать, но не смог даже поднять голову.
– Тише, тише! Не двигайтесь, – предупредил Тимур. – У вас сильное сотрясение мозга. Доктор сказал: недели две пролежите.
Он снял номер в гостинице возле морского вокзала и до темноты просидел на балконе, слушая шум прибоя, шелест дождя по брезентовому навесу и хор лягушек из колхидских болот.
Утром у молодых осетин, охранявших ту часть порта, где разгружались танкеры, Панкратов узнал, что Тимур Русланов еще не приехал. Но это было неважно. Осталась последняя, самая трудная часть задания: получить точные цифры поступления американского спирта в Поти. Это можно было сделать в диспетчерской порта, где в журнале регистрировались все суда и доставленные ими грузы. Панкратов свел знакомство с дежурным диспетчером, средних лет толстым грузином, спросив у него для начала, когда придет танкер из Хьюстона, пригласил выпить по рюмочке коньяка в кофейне на набережной. Тот охотно принял приглашение, душевно поговорили о жизни. У него начались ночные дежурства, Панкратов помогал новому приятелю коротать нудные смены, играл с ним в шахматы, часто проигрывал темпераментному грузину, который в шахматы играл так же плохо, как и Панкратов. Говорили о политике, о спирте, который дал городку новую жизнь.
Весь Поти жил спиртом. Еще в первый день пожилая официантка в шашлычной, куда Панкратов зашел поесть, подсела к нему и доверительно поинтересовалась:
– Спирт нужен? Сколько нужно, скажи. Все сделаем.
Панкратов удивился:
– Откуда у вас спирт?
– У меня нет. У моего племянника есть. Много есть, целый танкер, скоро придет. Его танкер.
У всего города были дяди, братья, сыновья и племянники, у которых есть танкер спирта. У горничных в гостинице, у продавщиц на рынке, у пенсионеров в кофейнях на набережной. Даже у шпанистого вида подростков, предлагавших:
– Тебе нужен спирт, да?
– Не разговаривайте с ними, – посоветовал Панкратову диспетчер. – Посредники, хотят немного заработать. Вообще не говорите, что вы приехали за спиртом. Решат – богатый человек, много денег. Могут ограбить, были случаи…
Сначала Панкратова разглядывали с бесхитростным южным любопытством, потом привыкли. Ну, русский, гуляет по набережной со старым кейсом, сидит на пустом пляже под зонтом, иногда достает фотоаппарат и что-то снимает. Что можно снимать на сером море? Спирт, говорит, не нужен. Отдыхающий, наверное. Не дали отпуска летом, вот и приехал. Пусть отдыхает.
Свет в Поти выключали в десять вечера, город погружался в кромешную темноту. Светились лишь теплоходы на рейде, да редкие прожектора в порту – от дизельной электростанции. Улицы пустели, пугающе громко звучали на набережной шаги случайных прохожих.
Однажды, возвращаясь из порта после посиделок с диспетчером, Панкратов насторожился: ему показалось, что за ним кто-то идет, так явственно хрустела галька. Остановился, прислушался. Нет, никого. Сделал еще несколько шагов, хруст гальки стал грубым, быстрым. Панкратов оглянулся, и в этот же миг от сильного удара по голове потерял сознание.
Первое, что он увидел, открыв глаза, были встревоженные лица Тимура Русланова и Теймураза, стоящих возле его кровати в белых халатах, нелепых на их крепких фигурах. Голова гудела, как трансформатор, голоса были слышны, будто сквозь вату.
– Ну как же это вы, Михаил Юрьевич? – укорил Тимур. – Серьезный человек, а ведете себя несерьезно. Кто же гуляет по ночам по этому городу? Молодежь сидит без работы, полно шпаны. Вот и догулялись! На вас случайно наткнулись наши охранники. Как вы себя чувствуете?
Панкратов ощупал забинтованную голову и попытался улыбнуться:
– Нормально. Что это было?
– Обыкновенное ограбление, – объяснил Таймураз. – Оглушили куском трубы и обчистили. Денег у вас много было?
– Не помню. Тысяч десять. Остальные на кредитной карточке.
– Карточку не взяли. Документы тоже бросили. Так что считайте, что дешево отделались.
– Кейс! – вспомнил Панкратов и хотел встать, но не смог даже поднять голову.
– Тише, тише! Не двигайтесь, – предупредил Тимур. – У вас сильное сотрясение мозга. Доктор сказал: недели две пролежите.