Талалаев Владимир. Рагнарек

-- Меня интересует, -- продолжил Том, -- Как ты сумел так вот заорать
на Единого... Так... эффектно. Или это тоже -- "шуточка"?
-- Просто мной сегодня вампир закусывал, -- вздохнул Женька. -- Вот я и
стал такой... голосистый... Вампир тот говорил, что я теперь брукса.
-- Теперь ты, -- Том вновь обернулся к Лассаре. -- Ты говорил, что
второй раз брукса спасает тебе жизнь. Кто же и когда был первый?
-- Мой друг, -- ответил Феникс. -- Он -- брукса, хотя более похож на
Мули. Когда-то своим голосом он спас меня от Вепря, -- и, заметив, как рука
Тома машинально чертит знак против Чудовища Зеркал, хмыкнул: -- Вепрь тогда
помер. Насовсем. Так что не бойся.
-- А зовут твоего друга...
-- Мальчик, -- крылатый Лассара горько усмехнулся, -- просто Мальчик.
От Имени он отказался. Сказал, что раз потерял все, и семью, и дом, то зачем
хранить Имя...
Не желая продолжать воспоминание, Феникс пристально взглянул в глаза
Тома и негромко, но настойчиво произнес:
-- Ты так упорно спрашивал, что теперь я хочу сказать. Я, конечно,
благодарен тебе за свою жизнь, но -- ты нарушил первый закон Вечных: бой
всегда ведется один на один. Это -- закон.
-- Плевать мне на законы и каноны! -- взъярился вдруг Том, -- Жизнь
друга мне гораздо дороже этих дурацких правил! Я не охочусь за головами, и в
Собирании я участвовать тоже не желаю. И нет на мне ни одной жизни, хотя
сегодня чуть не взял одну. И наполнен я лишь собой.
-- Не одну, -- тяжело вздохнул крылатый. -- Не одну, а всего моего
рода. И сотни иных родов, которые эта тварь унесла. И я изведу ее, клянусь
небом!
-- Тяжкая клятва -- крылатому. Не отступить... -- Иэрнэ вздохнул, -- И
кровь Учителя моего тоже на м-мерзавце металлическом. И хоть смертен я, но
клянусь исчезнувшими навек Эллери Ахэ, что я, последний из них, сделаю все,
что в моих силах, чтобы каждая капля крови их и крови Учителя нашего
вонзилась в него смертным жалом. И пусть я умру, но клятвы своей не нарушу,
хоть и учил нас Черный Вала прощению и гармонии.
-- Том, -- Темка повернулся к вечному мальчишке, -- А ты давно знаком с
Фениксом?
-- Давно... Феникс -- мой Учитель...



* * *

Воспоминание всплыло из небытия, как проявляемый фотоснимок, как
оживающая Карта в руках Воина.
-- Принц, ты зачем выпустил Князя Тьмы?! -- Единый был в гневе.
-- Он уйдет и никогда никому не будет вредить!
-- С чего это ты взял?! -- рокочущий голос сотрясал своды дворца.
-- Он сам мне пообещал это...
-- А ты -- поверил ему?! -- в механическом голосе Единого послышалась
неподдельная насмешка. -- Он обманул тебя! И вновь будет сеять зло!.. --
порывом голоса всколыхнуло плащ мальчишки, но принц упрямо возразил:
-- Он -- никогда не делал зла. И -- он говорил правду...
Гром расколол плиты пола: Единый пылал от гнева. Нельзя было даже
представить себе, что этот колосс, больше всего напоминающий машину или
благородную статую, может ТАК сердиться и прямо-таки булькать от гнева! И
все же -- все естество золотой фигуры излучало жар гнева и ярости. Рокочущее
чудище подошло вплотную к мальчишке и направило на него палец:
-- Предатель! Ты на его стороне! Изменник! И ты умрешь!
Палец Единого неестественно вытянулся и навылет тонким клинком пронзил
мальчишку. Принц с удивлением взглянул на выходящий из его груди меч-палец,
понимая, что ноги становятся ватными. Детские губы шевельнулись, выдохнув в
лицо богомонстру:
Так от века идет охота
На поверивших Черной Птице,
Но таинственная работа...
Голос-вздох замолк. Обливаясь кровью, мальчик упал на плиты парадной
залы. А его родители?
Король с королевой преклонили колена в благоговейном ужасе и почитании
Единого. И только королева вздохнула:
-- Как жаль, что наш сын -- предатель...
-- Не сын... -- тут же поправил ее Король. -- Я же сразу говорил:
незачем нам усыновлять безродного. Одни проблемы были от этого приемыша...
-- Никто из людей не коснется тела этого предателя, осквернившего Веру!
-- холодно и надменно заявила королева. И Эру кивнул в знак высшего
одобрения.

...Хоронили его не люди, а лесные орки. И даже эльфы не препятствовали
им. Траурная процессия в белом неслышными тенями скользила по лесу, и даже
ветки не шевелились. А на носилках -- тело Принца -- мальчика в белой
мантии.
Носилки... И постамент алтаря, с которого многие Уходили... И вдруг, из
зеркального блеска щитов -- человек. Крылатый. И шепот-вопрос, прижавший к
земле траву:
-- Зачем хоронить живого? Негоже это, Воины. Свет его предал, но зачем
же Тьме признавать такой Свет всесильным?
И затем -- к мальчику, склонившись над телом:
-- Встань и иди. Окончен твой отдых. Получена весть...
Свист молний? Шум леса?
Глаза открываются -- рывком. Тело садится. Рывком. Встает -- рывком...
-- Идем, малыш... Теперь... тебе еще многому надо учиться... Теперь ты
один из нас...
Блеск зеркал. Пустые носилки. Ряд Орков. Ряд Эльфов...
Многие с этого алтаря -- Уходили. В Танце Огня. Мальчик -- первый, кто
ушел. Просто так. Своим ходом...
Том. Томас Слипер. Томас Слипер из клана Сэлета. Томас Слипер из клана
Сэлета, воспитанник Крылатого Лассары...



Глава 8

Лат отложил в сторону книжку и кивнул вошедшему мальчишке.
-- Приземляйся.
Мишель плюхнулся на свободный стул и нерешительно замер. В
конце-концов, не каждый день Командор вызывает кого-то для конфиденциальной
беседы. Вроде бы -- ничем не проштрафился... Но -- кто знает? Трудно, когда
командор -- щупач экстра-класса да еще и бывший Лорд Ночи. Тут не знаешь,
поступок нехороший или нехорошая мысль огорчат Изначального.
-- Воюешь, значит... -- неопределенно начал Лат.
-- Только во сне... -- оправдательно начал Мишель. -- Это же никому не
вредит!
Командор вздохнул и вдруг спросил:
-- А тебе нравится, когда кошмары снятся?
-- Не очень... -- честно ответил мальчишка. -- Но в последнее время я
нашел против этого средство!
-- Сновидение... -- Лат сделал ударение на втором слоге. -- Тоже
метод... Но не слишком ли ты переувлекаешься книгами Кастанеды и открывшейся
перед тобой Силой?
-- А что в том плохого?! -- Мишель откровенно недоумевал. -- Это ведь
действительно не вредно!
-- Понимаешь, малыш... -- начал Лат, -- Я терпел, когда ты представал
перед начинающими Воинами в облике Дона Хуана и даже вручил одному из них
тут же присненный Ключ Порталов. Я улыбался, когда ты устраивал полеты по
Сонным Пространствам и Сумеречной Дороге и задирал Дорожную Полицию -- в
конце-концов, эти самозванцы хуже разбойников с иной дороги... Но когда ты
стал входить в сон лишь затем, чтобы там согнать накопившуюся за день злость
и раздражение -- это уже совсем не годится... Понимаешь -- в поисках
приложения своих сил ты проектировал себя в РЕАЛЬНЫЕ миры... И от твоих атак
страдали вполне РЕАЛЬНЫЕ люди и гоблин.
-- Я думал -- это всего лишь сон... -- шмыгнул носом Майкл.
-- Задумайся... -- Лат снова взял книгу. -- Я бы не хотел, чтобы
воспитанник "Звездного Ветра" вел себя, как уличный гопник... И не хотел бы
тебя отстранять от участия в регате за подобные фокусы, да еще за восемь
дней до начала регаты... Понимаешь -- даже в простых снах ты встречаешься не
с голограммами, а с живыми обитателями Сонных Пространств. Но когда ты
вторгаешься в реальные миры -- то мера ответственности твоей растет
стократ...
-- Я пойду, Лат... -- Мишель поднялся, и вдруг, у самой двери, спросил:
-- Одного не пойму -- как же я сумел вывалиться в реальность посреди
сна, а?
-- Ты во сне засыпал? То-то же! Сон, увиденный во сне, есть реальность,
это еще Будда говорил...



* * *

И все-таки снам не прикажешь. Можно менять их, корректировать, сжимать
или растягивать, но им не прикажешь не сниться вообще.
И на этот раз снилась Мишелю маленькая деревушка, затерянная где-то в
лесах. Дул теплый ветер, заблудившийся в верхушках сосен, нырял вниз, хлопая
ставнями заброшеных домов. Говорят -- недавно здесь отгремел Армагеддон, и
таких деревенек тут теперь видимо-невидимо. С прудом, где полным-полно
здоровенных зубастых карпов, с плачем и стонами домового в вечнохолодной
печной трубе.
Обгорелые заборы напоминали другое пожарище. Но это было давно... Очень
давно... Горел город. Простой деревянный город у подножия здоровенного
каменного замка. Его жители сперва просто не поверили, что вторгшиеся в эти
края чужаки способны на зло. Сперва не поверили, а потом уже было поздно. И
не важно, что не были тогда известны автоматы и сваггеры, что вместо ядерных
бомб применяли файерболы, а вместо пуль летели стрелы и метательные ножи...
Город погиб, захлебнувшись в крови, и не сумел остановить это безумие даже
Черный Менестрель, вскочивший на камень у окраины города и резко ударивший
по струнам лютни. Черным назвали Менестреля атакующие, ведь он пел о Тьме.
Но он не был черен. Ледяной белизной сияли его одежды, ярче алого головного
убора с серебряными колокольцами. Неестественно выгнутая правая рука лихо
била по струнам, и песня неслась лавиной. И услышавший ее не мог уже бояться
Тьмы, ведь -- понимал и ее, и Свет, и место обеих сил в Истинном Мироздании.
Но за миг до того, как полетели на землю мечи захватчиков, один из их
предводителей злобно выкрикнул: "Да что вы слушаете! Бейте его!" И мечи
остались в руках. И обрушились на певца. Никогда прежде не поднимали руку на
менестреля. Но -- в борьбе Света и Тьмы на этот раз именно Свет поступился
честью и прервал песнь Менестреля, ибо -- испугался его. Свет победил. Но
победа его была сродни поражению: взяв на себя кровь невинноубиенных, он
обрек себя на проклятия и противников, и союзников. И не раз еще аукнулась
Воинам Света эта "победа любой ценой"... Победа над Эльфами, которые считали
себя Людьми...
Мишель рассказывал эту историю троим ребятам, забредшим в пустую
деревушку и устроившим тут свое обиталище -- то ли скит отшельников, то ли
летний скаут-лагерь. Тут было принято рассказывать истории на ночь. И Майкл
делился своими воспоминаниями из прежней, неземной еще жизни...
-- Почему мы не слышали ничего подобного? -- спросил Райен, когда
история кончилась.
-- Потому что Мишка это только что придумал! Клево! Тебе бы жутики
снимать! -- завосторгался Севка.
-- Не поэтому. Просто летописи обычно пишут победители. И никто никогда
не давал слова побежденным. Особенно если их вырезают вплоть до последнего
человека.
-- До последнего эльфа!
-- Человека. Они называли себя Людьми, хотя и были эльфами от рождения.
Ибо они избрали Путь Людей, путь со свободой выбора.
-- Странные какие-то, -- фыркнул Севка, -- Эльфы, а назвали себя
людьми, Тьма, а говорят -- самые светлые. Что ж это за эльфы такие, если от
них даже имен нет!
-- Имен не осталось. Приказано забыть... -- чужим каким-то голосом
отрубил Михаэль.

И больше в эту ночь никто ни о чем не говорил. О чем они думали? Этого,
пожалуй, не знал даже Эру, Единый. Вот только когда они пробудились утром,
то на теле своем обнаружил Мишель два шрама, старых, больших и уродливых,
словно напоминание о чем-то. Или предупреждение.
-- Смотрите! -- чуть ли не испуганно Юлька ткнул пальцем на живот
Майкла. -- Откуда это?
-- А может, было? -- осторожно начал Райен, хотя было ясно, что и сам
он в это не верит.
Юлий подскочил к Мишелю и осторожно коснулся прохладными пальцами
грубой покореженной плоти. Шрамы были какими-то вялыми и твердыми наощупь.
-- Болит?
-- Не-а... -- мальчишка с изумлением и каким-то неясным, смутным
страхом разглядывал шрамы, затем потер краешек одного из них, потому что
показалось, что там блеснуло что-то, как жидкий металл. Но -- показалось...
-- Как следы когтей орлов, -- Юля попытался пальцами разгладить шрамы.
-- Вчера точно не было. Это Единый тебя покарал, за то, что на его
валар поклеп вел! -- выдал вдруг Севка.
-- ...Да ты, видать, и вправду Нольдор, парень... -- процитировал
Мишель прямо в холеное арийское лицо заступника Эру. -- Если и Единый -- то
не покарал, а попытался рот заткнуть.
-- Угу, тебя испугался, грозного...
Никто не успел даже крикнуть "А вот и не подеретесь!", как двое
мальчишек уже сплелись в клубок рук и ног, молотя друг друга и катаясь по
земле.
Но бились они не по религиозным соображениям, просто Майкл обиделся на
колкость Севки... Так что неписаных правил не нарушал никто, и в места
пониже пупка удары не наносились принципиально.
И через минут пять друзья уже сидели на траве, вытирая пот и потирая
ушибы, а еще пол-часа спустя все четверо -- и "бойцы", и их "секунданты" --
кидали в пруд камешки, стараясь "напечь блинов" и приводя в бешенство
прыгающих на скачущие по поверхности воды камешки зубастых карпов, и думать
уже забыли об утренней драке.

Дня три пролетели совсем незаметно. Три дня -- во сне, воспринимаемом
Мишелем как единственная реальность... И только сны у Мишеля становились все
тревожнее и страшней. И снились ему черные скалы над алмазной пылью дорожек
под мертвым небом с искусственным люминесцентным освещением, и цепи,
стягивающие запястья прикованного к скале на благословенной земле Амана, и
когти пикирующих сверху орлов Великого Короля Валинора. И висящий был --
Мишель, но звали его иначе. Он так боялся боли, так страшился крови, но
теперь не раскаивался и не проклинал тот миг, когда избрал себе путь Творца,
а не прислужника Великих, когда признал Крылатого -- Учителем...
Кровь орошала алмазный песок, боль рвала шрамы. Но к утру видения
отступали, и день приносил долгожданный отдых. Ведь нежиться и дремать на
солнышке -- ничуть не менее полезно, чем ночной сон...

Крупный карп накинулся на скачущий по воде камень с такой силой, что
вылетел по инерции на берег, совершенно забыв о своей безопасности. И --
забился в траве, не выпуская плоский кусок гранита из пасти. Может -- это и
насторожило бы Мишеля: раньше эти сверкающие хищники не забывали о
собственной безопасности, но тут к чудовищу радостно кинулись остальные
мальчишки, подхватывая увесистые дубцы и вопя "Мясо!"... А Райен -- тот
вообще вместо дубца мечом двуручным размахивает... Кто знает -- может, так
тут и выманивают зубастых карпов на берег?..
Уха получилась чистой, как слеза, и такой ароматной, что почуяли,
наверное, и на небесах. Но обитатели небес, говорят, страдают излишней
скромностью, а посему никто из них не рискнул спуститься и попросить себе
хоть ложку горячей ухи. Ребята же подобными комплексами не страдали, а
посему котелок опустел в пять минут. Приятное тепло разлилось по телу, и
звало оно не к безделию, а к веселью. И тогда ребята выволокли из сарая
длинную капроновую веревку и, навязав на концах ее узлы, затеяли
перетягивание каната. Мишель с Райеном стали поближе к сараю, Юлька же с
Севкой вцепились в другой конец веревки. Крик-команда -- и хлопцы уже со
всей силы упираются в землю, стараясь перетащить веревку на себя. Сопят
носы, тяжелеет дыхание... Райен атлетически изящно расставил полусогнутые
накачанные ноги, которые почти не тронул летний загар. Мишель тянет, словно
яхту на берег вытаскивает. На другом конце -- то же веселье: Сева, намотав
на руку конец веревки, уперся в землю и с сопением тянет на себя, легонький
же Юлька прямо повис на веревке, откинувшись назад под острым углом, он
словно летит на месте, и лишь босые ноги связывают его с землей. Кажется,
отпусти веревку -- и... Майкл переглянулся с Райни. Улыбка, чуть заметный
кивок... Они поняли друг друга без слов. И -- мгновенно отпустили веревку!
Торпедой, снарядом полетел Юлька и вписался своей макушкой прямо в живот
Севки, сбивая с ног балансирующего на грани равновесия мальчишку.
Смех, веселье... Затем хлопцы затеяли беготню по длинной, как насест,
горизонтальной доске старого забора. Райен, сославшись на старшинство,
заявил, что стар он уже по заборам лазать.
-- Тоже мне, старик, -- фыркнул Юлька, безуспешно пытаясь забраться на
доску. -- Песок уже сыпется... Ну ладно, не хошь сам -- помоги мне
залезть...

Несчастье пришло внезапно. Просто зазмеились, сплетаясь, приступы
равнодушия и ярости, безумия и бездумия. Мишель слышал о таком от Лата:
где-то неподалеку проходил Ковчег Мрака. Не Нагльфарк -- Звездный Катамаран
не имеет с Мраком ничего общего, хотя такоже не доставляет землянам приятных
минут. И не Черный Клипер -- двойник Золотого Парусника не страшен и не зол,
он -- таков, каков его капитан... Ковчег -- не материальный крейсер, который
можно торпедировать и победить. Его опасается сам Мрак: когда-то этот
летучий плацдарм ненависти коснулся Верховного Мамбета, и с тех пор
странствует по Вселенной, неся с собой Неодухотворенность. И те, кого
коснется дыхание Ковчега, обречены навсегда. Казалось -- надежды нет.
Никакой.
Решение пришло мгновенно. И над поляной пронесся крик Сновидящего:
-- Ребята! Ко мне! Немедленно! Опасность!
Они примчались. Такой вопль преодолел их облом. Надолго ли? Нельзя
останавливаться. И нельзя вытащить их через сон в свой мир: следом выберется
Ковчег.
-- Смотрите мне в глаза! Внимательнее!
Золотые глаза Мишеля вспыхнули впитанным в древние времена огнем,
увлекая за собою ребят. Не зря Золотоглазый дружил с Мастером Иллюзий:
кое-чему успел у него обучиться. Например -- пробуждать в человеке память
поколений. Это неимоверно трудно, но зато при этом работает весь мозг и не
остается ни единой клеточки, доступной для постороннего внушения. Похоже --
сейчас это был единственный шанс спасти души этих мальчишек от Пустоты.

И поплыли перед взорами малышей древние пейзажи Амана, и снова Курумо
вел поклепы на Крылатого, и снова огненным смерчем "высшие" Светлые вырезали
Темных только за то, что те живут на свете. И снова закованным в цепи уходил
в изгнание ослепленный по приказу Манвэ великий Король Боли, Бог Любви К
Миру, Темный Владыка, Крылатый Черный Вала Мелькор, и зрячие его глазницы
были полны печали и сострадания к ставшему на путь гибели миру.
Вот память вернулась назад, и в тронный зал устремляются Берен и
Лутиэнь. Мелькор давно уже видел их путь, и теперь попросил кого-то из
подручных, кажется, Иэрнэ:
-- Сплети мне венок из одуванчиков, хорошо?
-- Да, Учитель, но скоро тут будут...
-- Знаю. Для них и хочу. Представляешь -- они вторгаются в зал, а я им
навстречу -- в венке вместо короны. И говорю: "Вы не стесняйтесь, я тут
просто -- по-домашнему...
Венок из желтых благоухающих одуванчиков был легок и прекрасен, и
Черный Вала надел его, как Корону Весны. Прошелся, затем странно так
всхлипнул и сняв, положил желто-зеленое чудо на стол:
-- Мне и этот венец тяжел...
Он так и встретил Берена с Лутиэнь. С непокрытой головой. Седой и
уставший. С улыбкой услышал: "Я буду петь перед тобой, как поют менестрели
Средиземья!" Хорошо хоть, что не спросит потом, взял ли он что-нибудь новое
из этих песен. А то что ответить? "Чего я могу для себя взять от себя..."?
Поверит ли? Сейчас она даже себе не верит: никак не поймет, почему это
Владыка Тьмы не желает засыпать...
-- Спасибо, девушка, -- Мелькор улыбнулся. -- Давай договоримся: не
надо обманов! Я прекрасно знаю, кто вы и зачем пожаловали. Да только зря все
это. За Сильмариллом пожаловали? Поверьте, и без вашей песни я отдал бы вам
камешек, с удовольствием бы отдал, да нету его у меня! Ни единого нету!
Гномы уперли! Вместе с короной!.. Так что присаживайтесь, чайку попьем...
-- Лжешь, Моргот!
Пощечина волчьей лапы оставила на щеке след, подобный клинку, но тут
Лутиэнь остановила возлюбленного:
-- Он говорит правду!
Сон -- лучший подарок. Он позволяет забыть. Да только не доступен сей
дар великим Вала. И никакое заклятие не поможет. Лишь только глубокая
задумчивость порою оторвет от дел и дарует смутное упокоение, словно мастер
Иллюзий или его Учитель Ирмо махнули крылом.
Когда Мелькор вернулся к реальности, выйдя из глубин нового своего
замысла, то с удивлением увидел в изголовьи знакомую до боли стальную
корону, спертую месяц тому гномами, прорывшими тоннель прямо под трон
мятежного Валы. Рядом лежала кучка гномьих топоров с переломанными
рукоятями, и свет двух сильмариллей играл на их лезвиях. Третий же камешек
отсутствовал, на его место был вправлен в корону митрильный шарик. Черное
серебро скрадывало отсутствие камня, и стальная корона по-прежнему не
утратила завершенности.
-- Надо же -- самый маленький камешек выбрали, -- подумалось вдруг
ему...

А волны памяти несутся вперед, и вот уже Золотоглазый по приказу Манвэ
распят на проклятой скале, где завершили свой жизненный путь Эллери Ахэ --
Эльфы Тьмы. И орлы кривыми своими клювами рвут плоть того, кто так боится
боли, и обнажают ребра. Клювы и когти. Боль. Смерть. Боль и после смерти.
Мишель катался по земле от боли, но даже в этой муке он ни на секунду не
ослабляет защиту, не выпускает за очерченную линию души друзей, не
подпускает к ним Пустоту. И все это -- когда сознание убито волной боли, а
шрамы горят адским огнем. Удерживает защиты. Подсознанием. Волей. Душой...

Ковчег уходил. Уходил, не зацепив ни ребят в деревеньке, ни весь этот
мир: Мишель сумел захлестнуть всю планету, защищая ее от странствующего
равнодушия. Но грозный странник все же не пожелал оставить это
безнаказанным. Уже покинув этот мир, он ударил по герою-защитнику.
Последнее, что почувствовал юный Сновидящий -- сознание покинуло его.
Падение. Пустота...




* * *

-- Командор! -- Антон вбежал в каюту Лата. -- Майкл пропал!
-- Как -- пропал?!
-- Утром просыпаюсь -- а его койка пуста. Одеяло так лежит, словно он
не вставал, а исчез прямо из-под одеяла.
-- Ну -- телепортировал куда... Разве ему это проблема?
-- Не проблема... Но только не видел его никто... И на завтрак он не
явился... Командор... Не сердись, но -- это он не после вчерашнего разноса
исчез? Может -- обиделся, а?
-- Не знаю... -- вздохнул Лат. -- Вообще-то никакого разноса не было и
в помине... Так -- беседа на темы параллельных миров...
Поглядев в спину выходящему из каюты Антону, Лат засобирался: стоило
начинать искать. Ох, не с проста все это, чует сердце...



Глава 9

-- И здесь живут люди!
Городок понравился мальчику. Тихий такой, степенно-провинциальный, он
ласково обволакивал гостя неуемным тополиным запахом, пробуждая в душе
что-то давным-давно забытое. Казалось -- возвращается уже почти ушедшее
детство. Хотелось просто зажмуриться и поплыть в облаках тополиного пуха,
этой летней зимы, приветливой и манящей.
Шум авто не тревожил старые улочки с дощатыми тротуарами, и только
раскатистый звоночек старинного трамвая звонкими шариками разлетался от
резных деревянных стен двухэтажных домиков, похожих на сказочные замки или
дворцы.
Где-то резвилась детвора -- ее неумолчный гомон органично вплетался в
тишину города, сливаясь с урчанием горлиц и сизым звуком перьев, рассекающих
воздух. Где-то неумолчно звенели цикады, радуясь теплу и свету. Мир жил
светлой своей жизнью, вдали от тревог, и никакие злые волшебники не в силах
потревожить этот покой.
Мир, в котором нету места злу...
С шорохом пронеслась над головою и села на карниз птица.
-- Угу у! Угу у! Угу у! -- воркование горлицы навевает покой, и нет
страха в душе, тает последняя тревога под палящим летним зноем.

Где-то пух тополиный легок,
И его не затопчут в грязь.
Там живет посреди слободок
Детский смех, словно юный князь.
И забытое оживает
В тополиной веселой пурге,
И о горе душа забывает...

Мишель сморщил переносицу:
-- И о горе душа забывает... И о горе душа забывает, как... Ох!..
Как нередко бывало, вдохновение, полет души обогнало тяжелую поступь
слов, и последняя строчка бесследно улизнула, не оставив в сознании ни
следа! Обидно! Но разве можно всерьез обижаться, когда вокруг такой светлый
мир?! Подумаешь -- строчка...
Дребезжащий звук появился откуда-то сзади, вместе с дробным стуком
подошв и детским смехом. Мальчик обернулся, и улыбка осветила лицо: по
доскам тротуара катил на пошарпаном самодельном велосипеде пацаненок лет
одиннадцати, в короткой мятой маечке неопределенного цвета и ярко-оранжевых
трусиках, а за ним бежала стайка мальчишек и девчонок, радостно размахивая
руками. Вихрем пронеслись они мимо Майкла и умчались за крашеный лазурью дом
в конце улицы, лишь мельком покосившись на новичка. По хорошему взглянули,
чисто и открыто, но задерживаться не стали. То ли чтобы не прерывать игру,
то ли оттого, что был он постарше их, и засомневались они, будет ли
интересно франтовато одетому "столичному" подростку с голопузой
"малышней"...
Франтовато одетому... Мишель сам улыбнулся своим мыслям. Все познается
в сравнении... Мог ли он назвать "франтоватым" свой повседневный костюм?
Темно-лиловые слаксы, эдакие плотные узкие брючки, да того же цвета рубашка
навыпуск. Казалось -- перетяни пояском -- и готовый костюм из цикла "Юный
паж. Средневековье". Но ни один паж не нацепил бы подобного, посчитав чуть
ли не верхом нищеты. А вот в тихом провинциальном городке эти же брюки и
рубашка вызывающе "модные", и становится даже немного неудобно за свой
вид...
"Столичному"... Да есть ли тут столица? Знают ли в этом солнечном
городке понятие власти? Надеюсь, что нет...

Доски тротуара приятно пружинили под ногами, словно дорога упругими
ладонями подталкивала снизу идущего паренька. Мгновения невесомости щекотали
душу, наполняя светом и радостью. Мишель шел, сам не зная куда, просто
наслаждаясь покоем.
Мирно грелись на солнышке сморщенные годами старушки. Они обсуждали
что-то свое, не обращая внимание на весь окружающий мир и на проходящего
паренька в частности... Зеленый кузнечик прыгнул рядом с ними на скамейку,