Тертлдав Гарри. Легион Видесса (Хроники пропавшего легиона - 3)

   - Ну, - обратился кельт к стреле, выдергивая ее из седла, - ты прилетела сюда сама или тебя кто-то прислал?
   Стрела не дала ответа. Виридовикс бросил ее на землю.
   Потребовался еще час непрерывных стычек, прежде чем Рамбехишт избавился от наседавших на него бандитов Варатеша. Наконец те прекратили преследование. Лошади бандитов не были такими свежими, как у разъезда, а Варатеш был слишком опытным вожаком, чтобы позволить своим людям преследовать врага, имея под седлом уставших коней. Выполнив основную задачу - остановив продвижение врага, - они повернули назад.
   - Самая лучшая вещь на свете - это битва! - крикнул разгоряченный Виридовикс своим товарищам, которые медленно приходили в себя после боя. Сражение в степи не было тем рукопашным боем, к которому привык Виридовикс, но новизна делала степную стычку только более захватывающей.
   Вытирая вспотевший лоб, Виридовикс заметил наконец рану. Он так и не понял, когда ее получил. Была ли причиной задевшая его стрела или сабля, ударившая вскользь? Несколько хаморов также были ранены, но даже кочевник, которому стрела пробила бедро, улыбнулся сквозь стиснутые зубы, услышав слова кельта.
   Как и Виридовикс, степняки наслаждались войной. Она приносила им горячую радость. У них есть все причины гордиться собой, подумал Виридовикс. Хотя враги явно превосходили их численностью во много раз, хаморы Рамбехишта потеряли только одного человека (его тело привязали к запасной лошади). Бандиты Варатеша получили хороший отпор. Даже хмурый Рамбехишт выглядел удовлетворенным, когда разъезд в сгустившихся сумерках разбивал лагерь.
   - Сегодня они заплатили за все, - сказал он, откусив кусок мяса от провялившейся говядины, которую держал под седлом.
   - И хорошо заплатили! - добавил Батбайян. Он накладывал мазь на рану лошади, спину которой задела стрела. Голос молодого хамора еще дрожал от возбуждения. Он был горд, что сумел хорошо проявить себя в бою.
   Виридовикс улыбнулся его горячности.
   - Жаль только, что эти олухи все-таки сообразили, в чем дело, и испортили нам потеху.
   - Любая хитрость годится только до тех пор, пока ее кто-нибудь не разгадает, - пожал плечами Рамбехишт. - Мы зашли на территорию врага гораздо дальше, чем могли бы без нашей уловки. И отбросили бандитов лучше, чем рассчитывали. Да и наш лагерь передвинулся вперед. - Он взглянул на клубившиеся на небе тучи. - Все равно скоро польет дождь, и пыли больше не будет.
   Момент выбора союзников был отсрочен смертью шамана Оногона. Женщины клана громко оплакивали мудрого старца. Мужчины переживали горе молча и выражали свою печаль без слов, сделав на щеках надрезы.
   - Что до меня, то я лучше бы полоснул себя по горлу, - заметил Пикридий Гуделин. Потеря Оногона сильно помешает теперь победе Видесса.
   Ариг навестил имперское посольство на следующий день после смерти шамана. Раны на его лице уже не кровоточили. Он хмуро отхлебнул кумыса и покачал головой, словно до сих пор не верил случившемуся.
   - Да. Его действительно больше нет с нами, - проговорил Ариг, словно размышляя вслух. - В глубине души я думал, что он вообще никогда не умрет. Всю жизнь я помнил его таким. Он как будто родился старцем. Казалось, легкий ветерок может опрокинуть его. Но он был самым мудрым, самым добрым человеком из всех, кого я знал.
   Ариг едва не рыдал. Возможно, причиной этой несдержанности были долгие годы, проведенные в Видессе, а может быть - глубокая и искренняя скорбь. Старший сын кагана был близок к тому, чтобы нарушить обычаи кочевников и дать волю слезам.
   - В шатре Боргаза об Оногоне не плачут, - заметил Гуделин. Он не переставал думать об интересах Империи.
   - Это так, - бесцветным голосом отозвался Ариг. Личное горе поглотило все остальные его тревоги и заботы.
   Более чуткий к чувствам кочевника, чем Гуделин, Скилицез сказал:
   - Я надеюсь, он отошел легко.
   - О да. Это случилось при мне. Мы говорили о тебе, кстати. - Ариг устало улыбнулся Гуделину. - Он закончил пить кумыс и вышел освежиться. Когда он вернулся, то сказал, что ноги у него гудят от усталости. Будто налились свинцом. Дизабул, будь он проклят, посмеялся над ним. Дизабул сказал: ничего удивительного - после крепкого кумыса! Оногон в ответ только усмехнулся. Но ему становилось хуже. Онемение пошло выше. Оно перекинулось на бедра. Он уже не чувствовал своих ног, даже когда сильно ущипнул себя! Тогда он лег на спину. Через некоторое время живот у него похолодел. Тогда он закрыл лицо покрывалом. Он чувствовал, что конец уже близко. Потом он слегка дернулся. Когда мы сняли покрывало, его глаза не мигали. На лице не было никаких признаков боли. Его старое сердце просто остановилось. Вот и все...
   - Как жаль, - молвил Скилицеэ, качая головой. Со стороны глубоко верующего видессианина это был самый большой знак почтения по отношению к язычнику-шаману.
   Горгид еле сдерживался, чтобы не закричать от бессилия и ярости. Оболочка историка слетела, как пустая шелуха, обнажив душу врача. Смерть Оногона просто вопила об отравлении. Горгид мог даже точно назвать яд - мышьяк. Описание Арига было точным, симптомы ясны, как белый день. А для тех, кто не знал о страшном яде, смерть старика казалась делом вполне естественным. "Старое сердце просто остановилось, вот и все..."
   Когда аршаум вышел из посольской юрты, грек рассказал товарищам о своем подозрении.
   Скилицез хмыкнул:
   - Вполне могу поверить.
   - Боргаз хотел избавиться от него, - произнес Гуделин, - нет сомнений. Но что нам толку от того, что мы это знаем? Если мы заявим об отравлении, кто поверит нам? Нас просто назовут клеветниками, лгунами и негодяями. В чем лично я не вижу ничего хорошего. Если только, - добавил чиновник с надеждой, обращаясь к Горгиду, - у тебя есть при себе этот яд и ты можешь продемонстрировать его действие на животном.
   - Отличная идея, Пикридий, - сказал Скилицеэ. - Он покажет, как убивает яд, и все немедленно решат, что это мы задули свечу жизни старика. Ну ты просто молодец, старина! Это как раз то, что нам сейчас необходимо.
   - В любом случае, у меня нет яда, - сказал Горгид. - Когда я стал врачом, то дал клятву никогда не иметь дела со смертоносными ядами. С тех пор я ни разу ее не нарушил.
   Он сидел с подавленным, несчастным видом, уронив лицо в ладони. Яды Горгид ненавидел - особенно потому, что надежных противоядий почти не существовало. Большинство из тех, о которых он слышал, были рождены женскими пересудами и ни на что не годились.
   Женщины, которых Аргун предоставил видессианскому посольству, не знали языка Империи. Однако худенькая девушка Горгида по имени Хелун поняла, что ее господин расстроен. Она нежно коснулась его опущенных плеч, но он резко оттолкнул ее. Когда Хелун молчаливо и покорно отошла в сторону, Горгид устыдился собственной грубости. Впрочем, о женщине он думал лишь мгновение. Желание отомстить Боргазу снедало грека. Старый шаман заслуживал лучшей участи, нежели быть предательски умерщвленным из-за какой-то войны, которая шла за сотни миль отсюда. Горгид даже засмеялся, когда ему в голову пришла одна особенно изощренная и кровавая месть. Виридовикс был бы доволен, узнав о столь кровожадных затеях, - какая гордая ирония...
   Прощание с шаманом продолжалось несколько дней. Тело Оногона было предано земле, а не сожжено. Огонь в степи слишком опасен, чтобы разводить огромный погребальный костер, и кочевникам это было хорошо известно.
   В центре большой квадратной могилы устроили постель. На ней покоилось тело Оногона, одетого в украшенную бахромой одежду шамана. Над покойным воздвигли сооружение из кольев, накрытое плетеной крышей. Аршаумы бросили на нее несколько золотых чаш.
   Преемник Оногона, ясновидящий Толаи, зарезал над могилой коня. Кровь хлынула на плетеную крышу.
   Когда труп животного был сброшен вниз, Ариг сказал:
   - У него будет добрый скакун в другом мире.
   Почти все старейшины клана стояли здесь, глядя, как могилу забрасывают землей. Горгид пытался понять, о чем они думают в эти минуты. Но проникнуть в мысли аршаумов было невозможно: горе словно покрыло их лица неподвижными масками. Аршаумы в принципе были наиболее непроницаемым народом из всех, какие когда-либо встречались греку.
   Боргаз пришел проводить Оногона вместе с остальными. Облако печали как будто окутывало йезда. Посланник Вулгхаша казался вполне искренним. Точно осьминог, который выбрасывает чернильное облако, чтобы скрыться, подумал грек с ненавистью. Дизабул стоял рядом с йездом. Аршаумы обернулись, услышав, как юный принц тихо засмеялся в ответ на какую-то реплику Боргаза.
   Посланник Иезда и Гуделин продолжали играть в бесконечную игру посулов и взяток, щедро раздавая обещания, обещания и еще раз обещания.
   - Ненасытный жадюга! - стонал Гуделин. - Уже трижды я платил этому Гуюку, чтобы он сказал мне "да", и Боргаз четыре раза побывал у него, покупая "нет". Все мое золото выброшено впустую!
   - Ужасно, когда не можешь доверять человеку, которого подкупил, пробормотал Горгид, вызвав своей репликой грубый жест Гуделина и скупую улыбку Скилицеза.
   Старейшины пришли к новому решению. Было ли оно вызвано тем, что они не могли больше доить послов, или же оно продиктовано их искренним желанием закончить дело, Горгид не знал. Вожди клана Серой Лошади разослали гонцов по соседним кланам с приглашением на пир, где будет объявлено о выборе Аргуна.
   - Очень умно, - заметил Скилицез. Офицер знал обычаи аршаумов и понимал, как строятся их взаимоотношения с друзьями. - Аргун сможет еще до начала пира дать понять, чью сторону он избирает. По обычаям аршаумов, проигравшая сторона не имеет права жаловаться и оспаривать решение, пока идет пир.
   Гости прибыли быстрее, чем предполагал Горгид. Грек все еще с трудом понимал, как это кочевникам удается покрывать столь большие расстояния в такие короткие сроки.
   Двое из вновь прибывших, когда аршаумы захотели разделить их, схватились за сабли, однако Аргун приказал держать всех гостей под неусыпным наблюдением. Бдительно следил он и за соперниками-послами. Даже традиций пира могло оказаться недостаточно.
   Аршаумы очистили от мусора широкую полосу земли и выкопали три ямы для костров: одну в центре для Аргуна, его сыновей и послов, и две - для старейшин клана и приглашенных. У каждого костра кочевники развернули кошмы, устраиваясь как можно теснее.
   - Скоро все будет кончено. Как хотите, а это само по себе уже большое облегчение, - сказал Гуделин, тщась отскрести жирные пятна с халата, расшитого золотыми нитями. Церемониальное одеяние хранилось в тюке вот уже несколько недель.
   - Если только они не решат принести нас в жертву Скотосу, чтобы скрепить свою дьявольскую сделку, - утешил его Скилицез, похлопывая по мечу. - Что ж, я отправлюсь под лед не один.
   Облачаясь в те немногие красивые одежды, какие у него нашлись, Горгид размышлял о противоречиях человеческой натуры. Скилицез неплохо ладил с аршаумами. Во многом кочевники нравились суровому видессианскому офицеру куда больше, чем Гуделин. Но во всем, что касалось религии, Скилицез был агрессивен и нетерпим, как многие видессиане. Чиновник же, напротив, обладал более широкими взглядами на религиозные проблемы, хотя сами кочевники были для утонченного бюрократа лишь сборищем неумытых дикарей.
   - Ну что ж, пошли, - сказал Гуделин с напускной легкостью. Невозмутимость придворного, которую он так тщательно культивировал в себе, дала наконец трещину.
   Горгид почувствовал, как все глаза обратились на видессиан, когда их посольство вступило в шатер. Агафий Псой и его солдаты внимательно оберегали посольство, в то время как аршаумы глядели на Гуделина и его товарищей во все глаза, пытаясь угадать, кто перед ними: будущие союзники или будущие враги.
   Вечер был прохладным. В воздухе пахло грозой. Что ж, подумал грек, хорошо, что аршаумы сделали наконец свой выбор. Еще неделя - и зарядят осенние дожди. Тогда придется надолго забыть о пиршествах на открытом воздухе.
   Языки пламени звали погреться у костра. Гуделин, должно быть, прочитал мысли Горгида, потому что сказал:
   - Сегодня я, наверное, не имел бы ничего против того, чтобы войти в костер.
   Он потуже затянул пояс своего роскошного халата. Несколько месяцев чиновник носил штаны и тунику; сняв эту удобную и плотную одежду, Гуделин теперь мерз в богато расшитом, но легком церемониальном халате.
   Увидев Боргаза, выходящего из своей юрты, грек глухо заворчал, как пес. Посланник Вулгхаша, изысканно вежливый, махнул видессианам рукой.
   - Если сие возможно, помедлите ради меня. Пусть наша судьба откроется нам одновременно.
   Улыбка играла на его полных губах, но не затрагивала темных глаз. Эта улыбка никогда ничего не говорила собеседникам Боргаза. Краткая тирада дипломата из Иезда была, как всегда, изящна.
   - Снедает меня любопытство, сколь величавым и пышным будет сегодняшний прием, - добавил Боргаз. Усмешка в его тоне была столь тонкой, что Гуделин завистливо приподнял бровь.
   Большинство аршаумов уже ждали в шатре. Некоторые приступили к трапезе. Бурдюк с кумысом переходил от одного пирующего к другому. Аршаумы притихли, когда увидели, как из темноты выступили бок о бок два соперничающих посольства.
   Кивнув сыновьям, чтобы они следовали за ним, Аргун поднялся, приветствуя послов. Горгид пробежал глазами по плоским узкоглазым лицам, пытаясь найти ответ прежде, чем каган скажет свое слово. Лицо Аргуна оставалось непроницаемым. Казалось, он смакует чужое нетерпение. Ариг тоже сохранял невозмутимость. Он словно отступил в тень, желая дать отцу высказаться. Дизабул неумело пытался скрыть обиду, словно малое дитя. Грек воспрял духом.
   Ариг сделал шаг вперед и по очереди обнял Гуделина, Скилицеза и Горгида.
   - Мои добрые друзья, - отчетливо произнес он. Потом он приветствовал посла Иезда, однако удостоил того лишь коротким кивком: - Боргаз!
   Аргун выдержал паузу, чтобы убедиться, что все всё правильно поняли. Затем он сказал:
   - Идемте же. Нас ждет пир.
   Агафий Псой вскрикнул от радости.
   - Ну, ребята, сегодня ночью можете пить, пока не лопнете! - весело сказал он своим солдатам. Те ликующе завопили.
   Где бы ни скрывались сейчас охранники Боргаза, они хранили полное молчание. Посол Иезда вежливо поклонился Гуделину.
   - Я одержал бы верх, не будь соперник мой столь умудрен, - сказал он.
   Сияющий видессианин отвесил ответный поклон. Он тоже хранил про запас пачку столь же искренних комплиментов для своего противника, окажись тот победителем. Обоим это было хорошо известно.
   Дизабул попытался что-то сказать, но Боргаз остановил его:
   - Я знаю, ты сделал все, что мог, о великодушный принц. Насладимся же пиром, который дает нам сегодня твой могущественный отец. Ваш обычай мудр. Во время еды негоже говорить о важных вещах.
   Взяв за руку младшего сына Аргуна, Боргаз уселся у костра и с аппетитом приступил к трапезе. Горгид, устроившись неподалеку, бросил на него косой взгляд. На языке аршаумов грек понимал одно слово из трех, но выражение голоса, интонация могли ему сказать очень многое. В тоне Боргаза не прозвучало горечи поражения. Иезд явно не чувствовал себя проигравшим.
   - Нет сомнения: Боргаз - крепкий орешек, - хмыкнул Скилицез, обмакивая кусок жареной баранины в густую темную горчицу. Глаза офицера стали круглыми, когда острая приправа обожгла ему рот. - Дайте кумыса! - просипел он и несколько секунд жадно глотал, желая погасить огонь в глотке.
   Предупрежденный этим как раз вовремя, грек подсунул свой кусок мяса, намазанный горчицей, Аригу. Аршаум поблагодарил и проглотил одним духом.
   - Что, слишком остро? - усмехнулся он. - Что ж, я тоже так до конца и не привык к этому ужасному видессианскому рыбному соусу.
   Горгид, напротив, очень любил рыбу. Он кивнул Аригу, отлично понимая того.
   Бурдюк с кумысом был опустошен почти мгновенно. После того как решение принято, аршаумы уже не видели смысла оставаться трезвыми.
   Горгида, однако, совсем не привлекала перспектива проснуться наутро с жуткой головной болью. По греческому обычаю, он привык разбавлять вино водой, когда хотел остаться трезвым. Служанка посмотрела на него как на сумасшедшего, но, не говоря ни слова, подала ему кувшин с водой и глиняную кружку. Впрочем, кумыс не стал вкуснее от того, что его развели водой.
   - Полезная хитрость, - заметил Гуделин. Мимо цепкого взгляда чиновника не проскакивала, казалось, ни одна мелочь. - Все подумают, что ты пьешь в два раза больше, чем на самом деле. - Глаза видессианина сверкали торжеством. - Но сегодня мне плевать, сколько я выпью.
   Боргаз, сидевший по левую руку от Аргуна, ел и пил, сохраняя полное спокойствие. Дизабул не уступал ему и, поскольку был еще очень молод, быстро захмелел.
   - Все обернулось бы иначе, будь каганом я! - заявил он громко.
   - Но ты не каган и никогда им не будешь! - зарычал Ариг.
   - Замолчите вы оба! - рявкнул Аргун. - Уважайте обычай!
   Сыновья повиновались, молча испепеляя друг друга яростными взглядами. Ариг подозревал Дизабула в том, что тот посягает на его положение наследника. Дизабул ненавидел Арига за то, что брат вернулся из Видесса в степь и разрушил его планы. Ненависть, достойная пера трагика, подумал Горгид.
   Несмотря на предупреждение, высказанное Аргуном сыновьям, обычаи пира были нарушены. В конце концов, поводом для празднества послужило заключение союза. Посланцы кланов один за другим подходили к костру, желая встретиться с видессианами. Некоторые беседовали также с Боргазом, но большинство решило следовать примеру Аргуна. Клан Серой Лошади удерживал за собой самую обширную территорию и был, таким образом, самым влиятельным в степях Шаумкиила.
   Весь этот хоровод подвыпивших варваров вскоре крайне утомил Горгида. Грек не завидовал своим высокопоставленным товарищам, к которым аршаумы относились куда более почтительно. Невысокое положение имеет свои преимущества. По крайней мере, Горгиду не требовалось отвечать на приветствия аршаумов.
   Единственный кочевник, возбудивший интерес Горгида, был посланец от клана Черного Барана - самого могущественного после клана Серой Лошади. Его звали Ирнэк. Он был высок и имел густую - для аршаума - бороду. Ирнэк посматривал на окружающих с легкой насмешкой. Горгид опасался, что он предпочтет взять сторону Боргаза из простого расчета: если клан Аргуна станет чересчур сильным, то Аргун превратится в опасного соседа. Но Ирнэк после долгого пронзительного взгляда отвернулся от дипломата из Иезда и больше не обращал на него внимания.
   Это происшествие, казалось, окончательно выбило Боргаза из колеи. Прежде он был очень собран и никогда не напивался. И вот теперь Боргаз начал пить по-настоящему. Осушив бурдюк почти до дна, йезд выронил его на землю и неловко наклонился, желая поднять. Покачиваясь, он обхватил бурдюк обеими руками и с поклоном подал его Аргуну.
   - О, прости, каган!.. - выговорил он заплетающимся языком.
   - Не извиняйся! - Каган осушил бурдюк и облизал губы. - Крепкий кумыс сегодня.
   Аргун крикнул, чтобы принесли еще кумыса. Горгид задумчиво жевал крылышко куропатки, когда Аргун, сидевший, скрестив ноги, привстал и топнул левой ногой:
   - Проклятие! Нога онемела.
   Ариг весело засмеялся:
   - Если бы такое сказал я, ты бы стал бранить меня за то, что я слишком разнежился в своем Видессе.
   - Возможно. - Каган снова топнул ногой. - Чума! Обе онемели!
   Он попытался встать и не смог.
   - Что случилось? - спросил Горгид. Он не понимал, о чем говорят аршаумы.
   - А, пустяки! - Ариг все еще смеялся. - У него от долгого сидения онемели ноги.
   Аргун потер бедро. Горгид повернулся в сторону Боргаза. Иезд расстегнул кафтан, вытер потный лоб и заговорил о чем-то с Дизабулом.
   Подозрения с новой силой вспыхнули в душе грека. Если он ошибается, ему придется ответить на множество неприятных вопросов. Но если только окажется, что он прав...
   Схватив блюдо с горчицей, Горгид плеснул в нее воды и сунул в руки Арига.
   - Скорее! Дай это выпить твоему отцу, иначе он умрет!
   Ариг недоумевающе уставился на грека:
   - Что?
   - Яд, дурак! - Греку было не до хороших манер. Он страшно боялся, что опоздал. Все, на что он был сейчас способен, - это говорить не по-гречески, а по-видессиански. - Боргаз отравил его, как прежде отравил Оногона!
   Посол Иезда стремительно вскочил на ноги, словно кошка, и яростно сжал кулаки.
   - Ты лжешь, проклятый пес, гнусный червяк! Ты...
   Вдруг Воргаз замер, как громом пораженный. На его лице проступило выражение полнейшего ужаса. Это длилось всего лишь миг - но тот жуткий миг будет потом преследовать Горгида до самой смерти. Иезда охватило белое пламя. Оно пылало ярче, чем костер, у которого собрались пирующие. Отчаянный вопль Боргаза оборвался. Пламя пожирало его изнутри. С каждым мгновением огонь разгорался все ярче. Посланник Вулгхаша корчился и бил руками и ногами, но от горящего тела не исходило жара. Не доносилось и отвратительного запаха паленого мяса. Магия Оногона не сумела спасти самого старого шамана, но она и после смерти старика защищала кагана. Боргаз своими руками приговорил себя к ужасной казни.
   - Клятвопреступник! - закричал Толаи, новый шаман, сидевший в кругу старейшин клана. - Смотрите же, как клятвопреступник платит за обман и убийство!
   Содрогаясь, Дизабул отполз от дымящихся останков того, кто несколько минут назад был его другом. Ариг застыл, ошеломленный страшным зрелищем. Но у Горгида не было времени даже испугаться по-настоящему. Он выхватил из рук Арига блюдо с горчицей и сунул под нос кагану.
   - Пей! - крикнул он, чудом вспомнив это слово на языке аршаумов.
   Аргун машинально повиновался и выпил половину. Он тут же перегнулся пополам, и его вырвало. Кислый запах рвоты перекрывал другой, более резкий: запах мышьяка. Горгид почти не обратил на это внимания. Смерть Боргаза уничтожила последние сомнения насчет яда, если они еще оставались.
   Аргун уперся коленями в землю. Он дотронулся до своих ног, словно они потеряли чувствительность. Горгид стиснул зубы. Если яд успеет дойти до сердца, каган умрет.
   - Пусть он все время сидит! - рявкнул грек Аригу. Тот подскочил поближе к отцу и помог ему сесть, поддерживая за плечи.
   Врач жестом подозвал Толаи. Шаман, запыхавшись, подбежал. Это был невысокий человек лет сорока с густым, на удивление сильным голосом. С помощью Арига, служившего переводчиком, Горгид спросил у шамана:
   - У тебя есть снадобья, укрепляющие сердце?
   Грек едва не закричал от радости, когда Толан ответил:
   - Чай из сушеных цветов лисичьих рукавиц.
   - То, что надо! Немедленно завари и тащи сюда!
   Толаи метнулся исполнять приказ. Горгид сунул руку под тунику Аргуна. Живот кагана уже похолодел. Грек яростно выругался сквозь стиснутые зубы. Аргун, который минуту назад только удивлялся, уже начал сердиться. Несмотря на действие яда, мозг жертвы безупречно работал до самого конца.
   Дизабул нерешительно приблизился к отцу и преклонил колени. В глазах молодого принца блестели слезы. Нарушая все обычаи аршаумов, он взял отца за руку.
   - Я страшно ошибся, отец, прости меня, умоляю, - проговорил он.
   Ариг зарычал на младшего брата. Горгид догадывался, сколько сил стоило такое признание гордому принцу. Прежде чем Аргун успел ответить Дизабулу, пять или шесть наложниц с плачем подбежали к своему повелителю. Аргун громко закричал им, чтобы убирались, и проворчал, обращаясь к Аригу:
   - Последнее, что мне сейчас нужно, - это стадо воющих баб.
   - Он будет жить? - спросил Гуделин Горгида. Неожиданно чиновник преисполнился к греку глубочайшего уважения.
   Врач щупал пульс кагана и не ответил. Пальцы приносили недобрые вести пульс слабел.
   - Толаи! - заорал грек. - Быстрее, ты, сын вшивого козла!
   Горгид обозвал бы шамана и похуже, если бы только знал как, - лишь бы заставить его прибежать быстрее.
   Тяжело дыша, примчался Толан. Он нес дымящуюся чашку с двумя ручками.
   - Давай! - Грек вырвал чашку у него из рук. Шаман не возражал. Сам целитель, Толаи с первого взгляда узнал родственную душу.
   - Фу, горький, - произнес Аргун, когда грек поднес чашку к его губам, однако безропотно выпил до дна. Ощутив тепло напитка, каган вздохнул.
   Горгид снова схватил его за запястье. Чай из лисичьих рукавиц оказался в этом мире не менее сильнодействующим средством, чем в Греции. Удары сердца кагана стали размеренными, зазвучали сильнее и четче.
   - Проверь, далеко ли пошло онемение, - приказал Горгид шаглану.
   Толаи повиновался без возражений.
   - Здесь. - Он указал пальцем на живот. Яд продвинулся выше ног, но незначительно.
   - Если он умрет, - проговорил Ариг ледяным от ненависти голосом, - на его могиле принесут в жертву не коня, а тебя, Дизабул. Если бы не ты, проклятый Боргаз давно бы уже с позором был изгнан из нашей земли.
   Погруженный в печаль, Дизабул только покачал головой. Аргун сурово взглянул на своего старшего сына.
   - Я вовсе не собираюсь умирать, сын. - Каган повернулся к Горгиду. - Как мои дела, целитель?
   Врач прощупал живот больного. Мышьяк не продвинулся дальше. Об этом грек и доложил кагану.
   - Да, я и сам чувствую, - согласился Аргун. - Ты, кажется, кое-что знаешь об этом проклятом яде, а? Как он действует? Смогу ли я ходить? - Каган поднял брови. - Клянусь духами ветров! Получу ли я назад свою игрушку? Я не слишком часто пускал ее в ход в последнее время - не так часто, как бывало прежде, но мне будет ее сильно не хватать!