Тертлдав Гарри. Легион Видесса (Хроники пропавшего легиона - 3)

   Жрец-целитель был поражен.
   - Вот уж такого довода от безбожника я не ожидал. - В его налитых кровью глазах мелькнула хитрая искорка.
   Марк развел руками. Если аргумент подействовал, то большего и желать нельзя.
   - Что ж, хорошо, - сказал наконец жрец. - Возможно, я слегка погорячился.
   - То, чем заняты мои люди в свободное время, - их личное дело. Если они захотят позировать для тебя, я, разумеется, не смею возражать, - с облегчением сказал трибун. Он был рад, что сумел снять напряженность.
   Стипий поразмыслил немного.
   - А как насчет тебя?
   - Что - насчет меня?
   - Когда я впервые увидел тебя, я сразу понял: вот кто будет отличной моделью для святого Кведульфа Халогайского.
   - Святого Кве... кого? - удивленно переспросил Марк.
   Халогаи жили в холодных землях далеко на севере от Видесса. Некоторые из них нанимались в имперскую армию, а многие промышляли пиратством. Насколько было известно Скавру, они поклонялись отнюдь не Фосу, а своим жестоким божествам.
   - Каким же это образом халогай сделался видессианским святым?
   - Кведульф приобщился к истинной вере во времена правления Ставракия, да упокоит Фос его великую душу! - Жрец обвел круг у груди. - Кведульф проповедовал слово веры своим соотечественникам в ледяных фиордах, но проклятые язычники не желали слушать. Они привязали его к дереву и пронзили копьями. Святой безропотно и отважно принял мученическую смерть от рук варваров во имя бессмертного Фоса.
   Ничего удивительного в том, что халогаи не приняли веры Кведульфа, подумал трибун. Ставракий завоевал их провинцию Агдер, и они наверняка видели в проповеднике своего рода троянского коня, который помогает видессианам расширить сферу влияния на севере. Религия в Видессе часто использовалась в политических целях.
   Скавр не разделял воззрений Стипия, но спорить не стал. Вместо этого он спросил:
   - Но почему я? Я не очень-то похож на халогая.
   - Это правда. Ты смахиваешь больше на видессианина. Что ж, тем лучше. Волосы у тебя светлые, как у дикарей с севера. Твоя внешность поможет мне передать живой образ святого Кведульфа. Его портрет будет ясным и понятным даже для неграмотного. Символически этот святой будет представлять признание истинной веры Империи.
   - А, - сказал Марк, не желая показывать жрецу свое замешательство. Хотел бы он, чтобы сейчас рядом оказался Горгид. Грек растолковал бы все эти хитросплетения. Для упрямого и прямолинейного римлянина портрет был всего лишь портретом. Марк считал, что по картине можно судить только о сходстве изображения с моделью, но никак не об абстрактном и далеком от реальной жизни идеале.
   Все еще слегка сконфуженный, Скавр неловко кивнул Стипию, когда тот повторил просьбу позировать для рисунка, а потом отчитал Пулиона и Ворена вполовину не так грозно, как те заслуживали. Едва поверив в такое везение, легионеры отдали честь и исчезли прежде, чем Марк очнулся от дум.
   Если Кведульф проповедовал свою веру как Стипий, размышлял Марк, его собратья имели по крайней мере одну лишнюю причину наградить его мученическим венцом.
   Несмотря на вмешательство Стипия, подготовка к походу шла довольно успешно. Римляне отлично умели обучать новичков, и те, кто присоединился к легиону с тех пор, как отряд Скавра оказался в Видессе, справлялись с работой почти так же хорошо, как римляне. Влияние солдат Скавра в легионе было очень сильным, и новички старались изо всех сил. Результаты тренировок удовлетворили даже Гая Филиппа, который гонял уроженцев Империи не меньше, чем тех, кто вырос под небом Лация или Апулии.
   Старшего центуриона постигла другая беда. Справиться с нею было куда труднее, чем с недисциплинированным солдатом.
   За три дня до того, как видессианская армия собралась выступить из столицы, ветеран подошел к Марку и замер, как на параде. Само по себе это было отвратительной приметой. Гай Филипп терпеть не мог подобных формальностей и прибегал к ним только в тех случаях, когда намеревался сказать нечто, что Скавр заведомо не захочет слушать.
   Когда трибун увидел у Гая Филиппа под глазом фонарь, напряжение, с которым он ждал начала разговора, возросло многократно. Неужели какой-то солдат оказался настолько глуп, что поднял руку на Гая Филиппа? Если это действительно так, то вполне вероятно ожидать рапорта о мертвом легионере.
   - Ну?! - рявкнул Скавр, видя, что Гай Филипп все еще молчит.
   - Командир, - произнес Гай Филипп и снова выдержал долгую паузу.
   Марк решил, что первоначальное предположение было правильным. Но вдруг, словно открылись шлюзы, старшего центуриона прорвало:
   - Есть ли хоть какая-нибудь возможность не брать с собой этих проклятущих баб? Солдаты воюют куда лучше, если их ничто не связывает. Им не приходится думать о том, какую взбучку они получат ночью, или переживать, что их мелкие паршивцы опять сожрали что-то не то и блюют.
   - Мне очень жаль, но нельзя, - тут же сказал Скавр. Он знал, что Гай Филипп до сих пор не может примириться с тем, что римляне берут в поход женщин. Это шло вразрез со всеми традициями легионов и претило натуре ветерана. По мнению Гая Филиппа, женщины годились лишь для краткого удовольствия. Все, что заходило за эти рамки, было вне пределов его понимания. Но видессианские обычаи отличались от римских. Отряды наемников, служивших Автократору, постоянно брали в поход жен и подруг. Марк чувствовал, что не в силах отказать легионерам в привилегии, которой пользуется вся армия.
   - Что-нибудь случилось? - наконец спросил трибун.
   - Случилось?! - взревел Гай Филипп, едва не взвыв от злости и обиды. Ничего хорошего не может случиться, пока здесь кишат эти проклятые бабы! Они переворачивают все с ног на голову. А им так нравится! Скавр, ты же видишь, засранка навесила мне фонарь!
   - Расскажи, что случилось. - Марк понимал, что старшему центуриону необходимо поделиться бедой. Он приготовился выслушать горестную повесть.
   - Одно чудо, сотворенное Юпитером (тьфу!), а именно - сука по имени Мирра, подружка Публия Флакка, если хочешь знать, умудрилась в пять дней увязать столько барахла, что набралось три тюка, каждый из которых может сломать спину самому крепкому ослу из всех рожденных на свете. Но она, по крайней мере, закончила возготню. И вот ее сопливая дочурка стала ныть и требовать сладкого. И пусть боги высушат мои яйца, если эта сука не разбросала уже собранные вещи по полу, пока не нашла своей соплячке леденец! Я был там и видел все собственными глазами. Ей потребовалось на этот разгром не больше двадцати минут, чтоб ее вороны склевали! Вот тогда я и заработал синяк.
   От громкого рыка Гая Филиппа на стенах трескалась штукатурка. Мирра, подумал Скавр, должно быть, очень волевая женщина, если выдержала подобную фронтальную атаку. Старший центурион привык к жесткой дисциплине легионов и давно забыл, что бывают более мягкие методы убеждения. Хуже того, он был разъярен: ему бросили вызов, а он не мог даже отомстить дерзкому противнику.
   - Ну ладно тебе, успокойся. Хватит об этом. - Марк положил руку на плечо старого вояки. - Ты хорошо выполняешь свои обязанности. Неужели ты позволишь тем, кому плевать на долг и порядок, вывести тебя из равновесия?
   - Конечно, позволю!!! - заорал Гай Филипп.
   Скавр улыбнулся. Стоицизм опять оказался бессилен помочь.
   * * *
   Легионеры были готовы выступить задолго до срока, назначенного Туризином. Однако одного приказа недостаточно, чтобы сдвинуть с места такую большую армию. Некоторые подразделения (в основном хаморские наемники, а также несколько отрядов видессиан) не были готовы. Более того, корабли пока не в состоянии были приступить к транспортировке солдат, несмотря на все усилия друнгария флота Тарона Леймокера. Мятеж Ономагула разорвал флот Видесса на две части, и последствия этого были все еще ощутимы.
   - Леймокер хочет обратно в тюрьму. - Сенпат Свиодо смеялся, но в шутке заключалась доля правды. Друнгарий провел в заключении несколько месяцев, когда Туризин Гавр по ошибке счел его заговорщиком и предателем. Если Леймокер не сумеет окончательно убедить Императора в том, что тот ошибался на его счет, то может вполне снова оказаться в тюремной камере.
   Суда всех размеров и названий, от больших остроносых транспортов, которые обычно перевозили зерно, до маленьких рыбачьих баркасов теснились в видессианских портах. Казалось, моряков в столице стало больше, чем солдат. Моряки - все до одного видессиане - заполонили харчевни и гостиницы города. Они затевали пьяные драки с наемниками. Иногда - просто ради того, чтобы помахать кулаками, иногда - не на шутку, до крови.
   При известии о драках Марк поневоле вспоминал Виридовикса. Как он перенес плавание в Присту? Если бы горячий кельт только знал, сколько раз он потерял возможность подраться, сбежав из города, то, наверное, приплыл бы назад. Вспыльчивый галл никогда не упускал возможности ввязаться в историю.
   Видессианские доки были переполнены кораблями, стоявшими впритык один к другому. Прибытие еще одного - купеческого судна из Кипаса, что в западных провинциях, - не стало большим событием. Однако купец привез нечто гораздо более существенное, нежели груз вина. Он привез новости, которые разнеслись по городу с быстротой степного пожара.
   В римские казармы их прянее Фостий Апокавк. Когда-то - еще до того, как Скавр взял его к себе в отряд - он мыкался по воровским притонам города. Там у него остались кое-какие знакомые. Апокавк ворвался в казарму возбужденный. Его длинное лицо пылало от гнева.
   - Проклятье грязным чужеземцам! - выкрикнул он с порога.
   Легионеры вздрогнули. Их руки невольно потянулись к мечам. Видесс был городом-космополитом и городом-ксенофобом одновременно. Слишком часто подобный крик призывал толпы к бунту. Увидев, что это всего лишь Апокавк, солдаты обругали его. Он испугал их.
   - Ты что, имеешь в виду нас? - спросил Скавр.
   - Что? Нет, конечно! - ответил ошарашенный Апокавк и отдал командиру честь.
   Бывало так, что Фостий старается быть римлянином больше, чем сами римляне, подумал трибун. Легионеры дали Апокавку возможность, которой он никогда не имел бы на своем клочке земли, - возможность обрести свое место в жизни. И в ответ получили полную преданность. Сейчас бывший видессианский крестьянин брил бороду, как римлянин, ругался на хорошей латыни - с акцентом, правда, но вполне бегло. Апокавк - единственный из новых солдат Марка, кто носил на руке клеймо легионера.
   - Эти проклятые Фосом еретики-намдалени... - начал Фостий. В некоторых случаях он все же оставался истинным видессианином.
   - Солдаты Аптранда? - Трибун встревожился не на шутку. Римляне беспокойно переглянулись. Однажды им приходилось усмирять мятеж и сдерживать толпу, готовую растерзать на части людей Княжества. Эта история оставила неприятные воспоминания.
   Апокавк отрицательно покачал головой:
   - Нет, эти бродяги тут не при чем. Среди них достаточно честных людей, чтобы не творить беспорядков. - Он с отвращением сплюнул себе под ноги. - Я говорю о людях Дракса.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Не тяни же, парень! Говори! - кричали легионеры.
   Сердце Марка упало. Его охватило предчувствие беды.
   - Этот ублюдок, пират, - проговорил Апокавк, - его послали за Бычий Брод, чтобы он усмирил мятежников, так теперь он возомнил себя королем. Дракс, грязное, вонючее порождение Скотоса... Он украл у нас западные провинции!
   Глава вторая
   Впередсмотрящий прокричал с бочки, укрепленной на вершине мачты "Победителя":
   - Земля!
   - Благодарение богам! - хрипло вымолвил Виридовикс. - Я уж думал, они нас забыли.
   Обычно загорелое лицо галла было сейчас бледным. Рыжие волосы слиплись от пота. Виридовикс ухватился за канаты, ожидая нового приступа тошноты. Долго ждать не пришлось Новый порыв ветра донес с камбуза вонь горячего прогорклого жира и жареной рыбы. Виридовикс перегнулся через борт. Слезы струились по его щекам.
   - Уже три дня! Три дня! Я стал бы трупом, если бы плавание продлилось неделю! - Несчастный кельт говорил на своем родном языке - языке, которого никто на борту корабля (никто во всем этом мире!) не мог понять.
   Но вовсе не это обстоятельство послужило причиной веселого любопытства команды. Воды Видесского моря были спокойны, как гладь стекла. Морякам казалось странным, что кто-то мог страдать от качки в такую ясную погоду.
   Виридовикс пустился на все лады проклинать свой чувствительный желудок, но внезапно оборвал тираду, когда тот взял реванш.
   С верхней палубы спустился Горгид. Он нес чашку горячего мясного бульона. Грек мог отказаться от медицины ради того, чтобы посвятить себя написанию исторической книги, однако в душе все равно оставался врачом. Мучения Виридовикса вызвали у него сочувствие, тем более что сам он не испытывал никаких неудобств и не мог понять слабости кельта.
   - На-ка, выпей, - сказал грек.
   - Уйди ты от меня! - взвыл Виридовикс. - Убери это пойло. Я не голоден.
   Горгид гневно взглянул на своего товарища. Если что-то и могло взбесить грека, так это упрямый и глупый пациент.
   - Ты собираешься блевать на пустой желудок? Все равно тебе предстоит маяться, пока мы не станем на якорь. Так тебе, по крайней мере, будет чем рвать.
   - Ненавижу море! Будь оно проклято, - сказал галл, глотая бульон под безжалостным взглядом Горгида.
   Спустя короткое время беднягу опять стошнило.
   - Чума! Чтоб боги покарали того негодяя, который построил первый корабль! Позор мне, что попал сюда из-за женщины!
   - А чего ты, собственно, ожидал, путаясь с любовницей Императора?
   Вопрос Горгида был чисто риторическим. Характер Комитты Рангаве обжигал хуже ядовитой кислоты. Когда Виридовикс отказался бросить ради нее остальных своих подруг, Комитта пригрозила нажаловаться Туризину - дескать, Виридовикс ее изнасиловал. Этим и объяснялось стремительное исчезновение кельта из столицы.
   - Вероятно, ты прав, о мудрый наставник и учитель, но можешь не читать мне нотацию. - Виридовикс смерил грека взглядом зеленых глаз. - Я, по крайней мере, не бегу от самого себя.
   Врач хмыкнул. Слова Виридовикса были слишком близки к истине. Кельт, конечно, варвар, но дураком его никак не назовешь.
   А Квинт Глабрио мертв. Горгид смотрел на его остывающее тело. Просто смотрел. Он, врач, был бессилен. И с тех пор медицина, которой он отдал свою жизнь, казалась ему пустой и бесполезной. Какой в ней толк, с горечью спрашивал себя Горгид, если она не помогла ему спасти близкого человека?
   Историческая наука дала ему новую цель в жизни. По крайней мере, история не сыпала соль на его незаживающие раны. Горгид не был уверен, что сумел бы объяснить все это кельту. Да он и не собирался пускаться в объяснения. Однако фраза Виридовикса подвела черту под его собственными размышлениями о своем поступке.
   Ариг, сын Аргуна, подошел к ним и таким образом спас Горгида от трудного разговора. Даже кочевник из далеких степей Шаумкиила - и тот с легкостью переносил плавание.
   - Ну, как он? - спросил Ариг. Видессианская речь аршаума была окрашена цокающим акцентом.
   - Не слишком, - отозвался грек. - Но если земля уже в пределах видимости, значит, скоро мы будем в Присте. Может быть, даже сегодня к полудню. Это сразу вылечит его.
   Плоское смуглое лицо Арига оставалось, как всегда, невозмутимым, но в его хитрых раскосых глазах появилось веселое выражение.
   - А лошадь-то тоже раскачивается на бегу, Вридриш, - обратился он к страдальцу-кельту. - Ты, часом, не помрешь от качки во время верховой езды? Нам предстоит до-олго сидеть в седле!
   - Нет, от верховой езды я не... Ах ты, змея-аршаум, - произнес Виридовикс, вложив в проклятие по адресу друга всю энергию, какая еще оставалась в его измученном теле. - Убирайся ты к воронам, не то я наблюю на твои дорогие сапоги из овечьей кожи.
   Ухмыляясь, Ариг удалился.
   - Качка, - пробормотал Виридовикс. - От одной только мысли меня в дрожь бросает. О, Эпона не дозволит, чтоб такое случилось!
   - Эпона - кельтская богиня-лошадь? - спросил Горгид, которого всегда интересовали обычаи и верования других народов.
   - Да. Я много раз приносил ей жертвы, хотя в Империи не делал этого. Кельт выглядел виноватым. - Думаю, мне надо бы почтить ее как следует, когда мы доберемся до Присты. Если только я доживу до этого часа.
   Приста, далекий пограничный пост Видесса, стояла на краю безбрежного моря травы. Там жило не более десяти тысяч человек. Могучие стены и крепостные башни этого небольшого города были, пожалуй, самыми мощными во всей Империи за исключением одной лишь столицы.
   Отсюда имперские интриганы стравливали друг с другом разные племена кочевников, здесь они привлекали их на службу Видессу. Кочевникам же этот город был нужен для торговли. Сало, мед, воск, звериные и овечьи шкуры, мех, рабов отдавали в обмен на пшеницу, соль, вино, шелк, благовония из Видесса.
   Многие хаморские каганы уже не раз пытались захватить Присту. Стены не всегда оказывались достаточно действенной защитой от их набегов. Прошлое Присты было весьма бурным.
   В этом городе можно было увидеть большие красивые дома с мраморными и гранитными колоннами, выстроенные в классическом видессианском стиле, - и рядом с ними грубые хижины из плохо отесанных бревен, глинобитные хибары, а на открытых пространствах - разбитые степняками шатры, крытые цветными полотнами. Издалека они напоминали семейства мухоморов, выросших посреди города.
   Хотя в Присте стоял видессианский гарнизон и имелся имперский губернатор, большая часть населения имела среди предков кочевников, и в жилах горожан текла смешанная кровь хаморов, аршаумов и видессиан.
   Портовые грузчики - широкоплечие грубые детины с густыми неряшливыми бородами - явно предпочитали видессианские льняные туники и штаны коже и мехам, столь традиционным у кочевников. Однако при этом почти у всех на головах красовались невысокие остроконечные шапки - обычный убор хаморов, которые не снимали их ни летом, ни зимой.
   Когда Пикридий Гуделин попросил одного из них помочь снести на берег вещи, тот даже не шелохнулся. Гуделин раздраженно поднял бровь.
   - Похоже, мне страшно повезло и я наскочил на глухого мула, - произнес он, поворачиваясь к другому грузчику, столь же невозмутимому. Голый по пояс, тот безмятежно грелся на солнце. Он тоже словно не заметил Гуделина.
   - О Фос милосердный, неужто мы попали в страну глухонемых? - вопросил бюрократ, начиная уже сердиться. В Видессе он привык к почтительности.
   - Пусть меня испепелят духи, если я не заставлю их слушать! - заявил Ариг и шагнул к грузчикам, стоявшим у причала.
   Они уставились на него со злобой. Между хаморами и аршаумами не водилось особой приязни.
   Ланкин Скилицез дотронулся до руки Арига. Офицер недолюбливал бюрократов и к тому же не прочь был позабавиться видом униженного чиновника. Но Ариг мог каким-нибудь неосмотрительным поступком вызвать драку. Этого Скилицез допустить не хотел.
   - Позволь, я попробую, - предложил он.
   Причальные крысы без всякого страха уставились на Скилицеза. Видессианский офицер был крупным человеком, сильным, крепким, с лицом старого солдата, но грузчиков хватит, чтобы расправиться и с ним, и с его друзьями. К тому же он явился в компании с аршаумом...
   Но они перестали скалиться и удивленно заулыбались, когда видессианин заговорил с ними на их языке. После недолгих переговоров четверо из них встали и взвалили на плечи вещи послов. Только Ариг нес свое имущество сам. Он не собирался доверять хаморам.
   - Должно быть, очень полезно уметь разговаривать с людьми на их языке, где бы ты ни оказался, - восхищенно обратился Виридовикс к Скилицезу. Едва ступив на берег, галл обрел свою былую жизнерадостность и болтливость. Подобно гиганту Антею, он черпал силу в прикосновении земли, своей матери.
   Скилицез сдержанно кивнул в ответ. Это, похоже, весьма раздосадовало Виридовикса - тому хотелось потрепать языком.
   - А ты, мой дорогой Горгид, сочинитель исторических трактатов, - разве ты не хотел бы, чтобы эти ребята перемолвились с тобой словечком на твоем родном языке? Чтобы ты мог сам задавать им вопросы, не прибегая к переводчику?
   Горгид не обратил внимания на насмешку. Замечание Виридовикса задело больное место в его душе.
   - Клянусь богами, галл! Ничто другое не доставило бы мне большего удовольствия. Хотел бы я в этом чужом мире поговорить на моем родном языке хотя бы с одним человеком! Ты - самый близкий из всех, кого я здесь знаю, но даже в разговоре с тобой эллинский так же бесполезен, как кельтский. А тебя разве не раздражает, что ты все время должен говорить по-видессиански или по-латыни?
   - Да, раздражает, - быстро согласился Виридовикс. - Даже римлянам лучше, чем нам. Они могут общаться друг с другом, их язык не умрет. Я пытался обучать кельтскому моих подруг, но они не считали, что это так уж необходимо. Боюсь, я выбрал этих девчонок только потому, что они красивы и пылки в постели.
   И вот ты остался совсем один, подумал Горгид.
   Как бы подтверждая эти мысли, галл внезапно взорвался. Он разразился дикими криками на кельтском языке. Ариг и видессиане широко пораскрывали рты, глядя на него. Местные жители тоже воззрились на Виридовикса - их удивляла его бледная кожа, веснушки, огненно-рыжие волосы. Они даже отступили на несколько шагов, возможно опасаясь, что незнакомец произносит какое-то заклинание.
   Виридовикс проорал несколько песен, а затем остановился, ругаясь на смеси всех известных ему языков.
   - Проклятье, я забыл, как там дальше! - простонал он и повесил голову.
   После столицы с ее широкими прямыми улицами, вымощенными булыжником или деревянной брусчаткой, с ее удобной системой канализации, Приста производила на путешественников своеобразное впечатление. Главная торговая магистраль города оказалась обычной грунтовой дорогой, покрытой толстым слоем засохшей грязи. Она петляла, как тропинка в лесу, и была немногим шире обычной просеки. Помои и отбросы стекали по небольшому каналу, прорытому посреди улицы. Горгид увидел, как один кочевник непринужденно спустил штаны и помочился в канал. Никто не обратил на него внимания. В Элладе, где родился и вырос Горгид, подобные вещи тоже были обычным явлением. Крик "Поберегись!" предупреждал прохожего о том, что очередной котел с отбросами сейчас будет выплеснут на улицу.
   Но римляне относились к вопросам гигиены куда более серьезно. В больших городах Видесса также соблюдались правила санитарии.
   "Ну так что из этого? - подумал Горгид. - Даже здесь, в заштатной Присте, наверняка есть жрецы-целители, которые спасают безнадежных больных". Однако затем Горгид подумал о том, что многие из жителей Присты следуют степным обычаям и не поклоняются Фосу.
   Грек бросил взгляд на храм видессианского Доброго Бога, стоящий неподалеку. Серые неоштукатуренные камни, глубокие царапины на стенах - все свидетельствовало о том, что это одно из самых старых зданий в городе. Шар на вершине купола был не позолочен, а покрыт желтой краской, наполовину облезшей.
   Скилицез заметил это и нахмурился. Что касается Пикридия Гуделина, то если он и чувствовал какое-то недовольство при виде запущенности храма, то, во всяком случае, держал это при себе.
   Однако чиновник стал более разговорчивым, когда его глазам предстало то, что местные жители именовали "лучшей гостиницей города".
   - Ну и дыра! - проворчал чиновник. - Я видел коровники куда более чистые, чем эта, с позволения сказать, гостиница.
   Местные жители, сопровождавшие видессиан, зло оскалились. "Ага, - подумал Горгид, - они все-таки понимают видессианский язык". Но в душе грек был полностью согласен с Гуделином.
   Общая комната оказалась маленькой, мебели в ней было немного, и совершенно очевидно, что вот уже несколько лет здесь не делали уборки. Стену над каждым факелом покрывал густой слой сажи. В комнате пахло дымом, кислым вином и еще более удушливым потом.
   Клиентура гостиницы состояла из темных личностей, которые вполне могли оказаться родными братьями паршивцев, околачивающихся на пристани. Хотя большинству было уже за сорок, все были одеты в длинные, кричаще-яркие туники, вроде тех, что носили уличные хулиганы Видесса: у каждого на пальцах и шее висело изрядное количество золотых цепей и колец. Голоса звучали громко и резко. Речь была перегружена воровским жаргоном.
   Виридовикс прошептал по-латыни:
   - Я не сяду играть в кости с этими парнями, даже если мне приставят нож к горлу.
   - Воров видно издалека, - ответил ему Горгид на том же языке, - даже если это богатые воры.
   Хозяин постоялого двора - коренастый человечек с мрачным выражением лица и жуликоватыми глазками, - казалось, задался целью разрушить расхожее представление о трактирщике как о человеке добродушном и приветливом. Комната, которую он с ворчанием выделил посольству, оказалась такой маленькой, что едва вместила пять соломенных матрасов - их притащил слуга. Гуделин бросил тому мелкую монету.
   Как только слуга удалился, чиновник рухнул на матрас (самый толстый, отметил Горгид) и оглушительно захохотал. В ответ на удивленные взгляды своих спутников он пояснил:
   - Я просто подумал: если это лучшее из всего, что может предложить нам Приста, то пусть Фос сохранит нас от худшего.
   - Наслаждайся хотя бы этим, пока у тебя есть возможность, - посоветовал Скилицез.
   - Толстяк прав! - заявил Ариг.
   Гуделин, похоже, не слишком обрадовался поддержке хитрого аршаума - если, конечно, Ариг действительно собирался поддержать его.