Тертлдав Гарри. Легион Видесса (Хроники пропавшего легиона - 3)

   В этот критический миг Пикридий Гуделин показал, чего он стоит.
   - Остановись, о знатный Олбиоп, сын Вориштана! Если не хочешь, по неведению, свершить ужасную ошибку - остановись, молю! - изрек бюрократ драматическим голосом. Горгид подумал, что кочевник понял в этой пышной фразе только свое имя, но и этого оказалось достаточно, чтобы хамор обернулся к Гуделину.
   - Переведи это, ладно? - прошептал чиновник Скилицезу. Офицер молча кивнул.
   Гуделин принял торжественную позу и начал вещать по-видессиански:
   - О вождь хаморов, если ты прервешь нити жизней наших, то свершишь злодеяние, подобного коему не свершалось, и будет оно печальнее самой твоей смерти! Воистину...
   - Я не смогу этого даже повторить, не то что перевести, - изумленно вымолвил Скилицез, распахнув глаза.
   - Заткнись, солдафон, - прошипел Гуделин и сделал грациозный жест, словно находился в толпе придворных.
   Скилицез худо-бедно принялся толмачить. Гуделин разливался соловьем.
   - Злодеяние сие запомнится вовеки, оно останется в памяти степных народов, ибо подобного зла никогда доселе не творилось и не ведали такого минувшие времена. Никто, о, никто не решался на такое, прежде чем ты, о вождь, отважился преступить высокие законы человечности. Всем станет известно: Олбиоп, сын Вориштана, поднял руку на послов. Ужасная слава превзойдет само убийство!
   Перевод был весьма жалкой копией оригинала, ничтожным подражанием, лишенным пышных оборотов, отступлений, смены грамматических времен и прочих ораторских ухищрений. Но это не имело значения. Гуделин заворожил кочевников, несмотря на то, что те не понимали ни слова. Как большинство необразованных, темных людей, они высоко чтили тех, у кого хорошо подвешен язык. Чиновник же мог считаться мастером в старейшей школе виртуозов словоплетения.
   - Позвольте мне посему напомнить вам, что до нынешнего дня отношения наши были незапятнанно-чистыми и незамутненно-дружескими. Конечно же, пристойно нам сохранять их в духе любви и братства! Ведомо мне, что в ином случае не сможете вы наслаждаться благами спокойной совести. Дружба и понимание - вот что предлагают вам ныне те, кто предстал пред вашим взором! Понимание, которое, разумеется, не может быть отброшено, словно хлам, внезапной злой переменой человеческой воли, мимолетной, как...
   Гуделин поклонился хаморам. Они кивнули, загипнотизированные пышными словесами.
   - О чем он говорит? - недоумевая, спросил Виридовикс Горгида.
   - Вся эта болтовня означает: "Не убивайте нас!" - ответил грек.
   - А, - протянул кельт. - Я сперва так и подумал, но не был до конца уверен.
   - Не беспокойся, кочевники тоже ни хрена не понимают.
   Цветистая видессианская речь, шедевр имперского витийства, уснащенная всякими фокусами, не слишком подавляла воображение Горгида. Он привык к чистому, лаконичному и деловому стилю. Некоторые речи требовали несколько часов для произнесения - и все ради того, чтобы изречь нечто абсолютно бессодержательное.
   Но искусство Гуделина сделало свое дело. Хаморы проглотили все его пышные фразы, не поперхнувшись.
   - А, Серебряный Язык! - сказал Олбиоп Гуделину. - Ты придешь наша деревня с нами! Ты - есть, ты - провести ночь, ты - веселиться!
   Он наклонился и поцеловал видессианина в щеку. Гуделин принял этот знак внимания, не изменившись в лице, но когда Олбиоп отвернулся, чтобы отдать приказания остальным хаморам, чиновник испуганно поглядел на своих спутников.
   - В дипломатии есть некоторые вещи, к которым я никогда не привыкну, прошептал он в ужасе. - Неужели в степях никогда не моются?
   Он потер щеку и несколько раз вытер руку об одежду. Большинство хаморов возвратились к стаду. Человек пять остались с Олбиопом, желая проводить посольство.
   - Иди со мной, ты - и вы все! - сказал вождь.
   Агафий Псой вопросительно взглянул на Скилицеза. Тот утвердительно кивнул.
   - Как это - у варваров что, есть поселки? - спросил Горгид, когда Олбиоп отъехал от него на достаточное расстояние. - Я думал, они постоянно кочуют, следуя за своими стадами.
   Скилицез пожал плечами:
   - Когда-то владения Видесса простирались далеко за Присту. Существовали крестьянские поселения в степи. Некоторые сохранились до сих пор. Кочевники смотрят на крестьян как на своих рабов. Настанет время, и эти последние крестьяне погибнут или тоже станут кочевниками. Большинство уже забыло веру Фоса.
   Незадолго до заката экспедиция достигла поселка. Всадники миновали несколько полуразвалившихся зданий - свидетелей лучших времен, когда поселение было куда больше. Один из хаморов пустил стрелу в собаку, которая гавкала громче других. Стрела скользнула по ноге пса, и он умчался с громким воем. Товарищи хамора громко завопили.
   - Они насмехаются над ним за то, что он не попал точно в цель, - объяснил Скилицез, зная, что Горгид все равно спросит.
   - Староста! - позвал Олбиоп по-видессиански, когда они выехали на центральную улицу, заросшую травой. После этого хамор выпалил какое-то ругательство на своем языке.
   Пожилой мужчина в грубом домотканом халате вышел из полуразвалившегося дома. Остальные жители поселка не показывались.
   Староста отвесил Олбиопу низкий поклон и распростерся перед ним на траве, словно подданный Империи перед Туризином Гавром. При виде такого преклонения перед варваром, да еще столь невысокого происхождения, Скилицез стиснул зубы однако промолчал.
   - Нам еда, где спать и... как по-вашему? Да, защита от холода, - приказал Олбиоп, загибая пальцы. Затем добавил что-то на своем языке. Задал вопрос Псою; тот охотно кивнул.
   Горгид поклялся себе, что научится говорить на этом языке. Он слишком много упускал и чересчур зависел от друзей, которые ему переводили. Псой все еще ухмылялся.
   - Я думаю, мы разобьем лагерь прямо на улице. А вы, господа послы, веселитесь. Желаю хорошо провести время.
   Младший офицер коротко переговорил со своими солдатами. Те начали ставить палатки на деревенской площади. По приказанию вождя хаморы Олбиопа пошли за ними. Сам Олбиоп остался с послами.
   Староста отвесил низкий поклон послам.
   - Вам это доставит удовольствие, - сказал он. Староста говорил на довольно архаичном видессианском языке с резким степным акцентом. Поселок слишком давно был отрезан от Империи и ее живой, изменчивой речи.
   Дом, к которому староста подвел путешественников, был когда-то храмом Фоса. Деревянный шпиль все еще венчал крышу, хотя позолоченный шар уже давно упал. Сама крыша была залатана соломой. Куски белой глины покрывали стены, сложенные из грубого пористого местного камня. Двери в храме не было - ее заменяла кожаная занавеска.
   - Что ж, вот дом для путешественников, - показал староста. Он не вполне понял причины колебания некоторых видессиан. - За вашими лошадьми присмотрят. Берите для костра что нужно. Топлива здесь хватает. Я пойду за едой и другим. Сколько вас будет? - Он дважды пересчитал путешественников и вздохнул: Шестеро. Что ж...
   - Прими нашу благодарность, исходящую из самой глубины сердца при виде столь щедрого гостеприимства, - вежливо изрек Гуделин и спрыгнул с лошади, испытывая явное облегчение. - Если нам понадобится вдруг еще какая-нибудь небольшая услуга, не позволишь ли ты узнать твое имя?
   Староста уныло посмотрел на бюрократа. Угрозы и проклятия - к этому он уже давно привык. Какую новую опасность таили сладкие слова? Но не обнаружив в пышной фразе на первый взгляд ничего страшного, нехотя ответил:
   - Меня зовут Плинтий.
   - Великолепно, дорогой Плинтий. Еще раз прими нашу благодарность.
   Окончательно сбитый с толку, староста увел лошадей.
   - Фос милостивый, какое ужасное имя! - воскликнул Гуделин, едва тот скрылся. - Что ж, посмотрим, что тут у нас?
   Судя по его тону, он ожидал увидеть кошмар.
   В здании бывшего храма застоялся запах пыли и сырости. Путешественники, похоже, нечасто бывали здесь. Скамьи, когда-то окружавшие алтарь, давно исчезли. В степи древесина была слишком дорога, чтобы бросить ее покрываться пылью. Все равно храм давно уже никто не посещал. Что толку сидеть здесь на скамьях? В поселке много лет назад забыли о почитании Доброго Бога видессиан.
   Алтарь тоже давным-давно куда-то делся. Вместо него был сложен очаг. Скилицез прав, подумал Горгид. Даже самая память о Фосе ушла из этих краев.
   Видессианский офицер достал трут и кресало и быстро разжег огонь. Послы с наслаждением растянулись на кошмах, постеленных на грунтовом полу. Гуделин вздохнул с нескрываемым удовольствием. Из всех видессиан он был самым никудышным наездником и здорово натер себе седалище. Его мягкие ладони покрылись пузырями и мозолями.
   - У тебя не найдется чего-нибудь от этого? - спросил он Горгида, показывая свои израненные руки.
   - Боюсь, я взял с собой очень немного лекарств, - ответил грек, не желая подробно вдаваться в причины, по которым решил бросить ремесло врача. Но увидев чужую боль, добавил: - Масло и мед в равных частях помогут тебе, мне кажется. Попроси Плинтия.
   Огонь вспыхнул ярче, когда новый брусок спрессованной соломы полетел в костер. Горгид заметил на стене небольшое голубое пятно. Он подошел ближе, желая взглянуть. Это было все, что осталось от фрески, некогда украшавшей стену. Равнодушие, сырость и плесень, сажа и немилосердное время уничтожили роспись. Как и сам поселок, храм превратился в жалкие руины великой мечты.
   Кожаная занавеска отодвинулась. Гуделин открыл было рот, желая попросить Плинтия, чтобы тот дал ему мазь для рук. Но в бывшую святыню, превращенную в караван-сарай, вошел не староста. Шесть девушек несли еду, ножи, вилки и мягкие матрасы, а последняя шла, сгибаясь под тяжестью бурдюков с напитками. Горгид был уверен, что она несла кумыс.
   Олбиоп радостно зарычал, вскочил, схватил одну из девушек, крепко сжав ее в объятиях, и тут же начал шумно целовать. Она едва успела передать подруге сковородку и бутылку с соусом. Грубые пальцы кочевника гладили ее по рукам, развязывали завязки длинной свободной туники.
   - Хамор - свинья, конечно, но незачем так ужасаться, - сказал Скилицез Горгиду. - Дать гостям на ночь женщин - просто проявление обычной вежливости. А вот если ты откажешься от женщины, то это будет уже непростительная грубость по отношению к степнякам.
   Грек был чрезвычайно смущен, но вовсе не по той причине, что предположил Скилицез. Он уже не мог припомнить, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз спал с женщиной. Не меньше пятнадцати. И тогда это предприятие отнюдь не увенчалось успехом. Но теперь, как выясняется, выбора нет. Отказ (видессианин объяснил это с предельной ясностью) невозможен.
   Горгид попытался не думать о цене провала и о том, как он будет выглядеть в глазах своих товарищей.
   Виридовикс, напротив, весело завопил, услышав слова Скилицеза, и тут же нежно обнял одну из девушек. Более прихотливый в выборе подруги, чем хамор, кельт мгновенно нашел самую красивую из шести. Она была невысокого роста, худенькая, с вьющимися каштановыми волосами и большими голубыми глазами. В отличие от остальных, она украсила тунику большой брошью из полированного нефрита.
   - И как же тебя зовут, моя славная малышка? - спросил кельт с улыбкой, глядя на нее сверху вниз: он был почти на голову выше.
   - Эвантия, дочь Плинтия, - ответила она застенчиво.
   - То есть ты хочешь сказать, что староста - твой отец? - Когда она кивнула, Виридовикс усмехнулся: - В таком случае, ты, наверное, похожа на свою мать, потому что отец твой далеко не красавец.
   Девушка наклонила голову, улыбнувшись в ответ. Горгиду уже и прежде доводилось видеть, как кельт пускает в ход свои чары. Лишь немногие девушки оставались к ним равнодушны.
   - Я никогда не знала, что бывают люди с волосами цвета меди, - сказала Эвантия. - И речь твоя тоже необычна. Из каких далеких краев ты прибыл?
   Виридовикс приступил к рассказу, словно нырнул в пучину. Он задержался на несколько мгновений, чтобы взять матрас из рук Эвантии и расстелить его на полу.
   - Садись рядом, моя милая, тебе будет удобнее слушать.
   Он подмигнул через ее плечо Горгиду.
   Остальные быстро выбрали себе подруг. Девушки из поселка были не слишком огорчены своей долей - за исключением той, которая досталась Олбиопу, грубо и немилосердно тискавшему ее.
   Подумав, Горгид пришел к выводу, что возможности избежать неизбежного не имеется. Местные жители лишь следуют старому обычаю своего народа. Сами греки лишь недавно отказались от той же практики.
   Подругой Горгида оказалась девушка по имени Спасия. Она была полненькой хохотушкой. Голос ее звучал мягко и приятно. Горгид вскоре убедился, что Спасия далеко не глупа, хотя не имеет ни малейшего представления о том, что делается в огромном мире за пределами ее родного поселка.
   Глаза Спасии все время скользили по лицу грека.
   - Что-нибудь не так? - спросил он. Неужели она почувствовала, что не может возбудить в нем желания?
   Но она ответила более чем безыскусно.
   - Ты не этот... как их называют? Не евнух? У тебя такие гладкие щеки.
   - Нет, - Горгид попытался не рассмеяться. - У нашего народа есть обычай брить бороду.
   Он сунул руку в мешок и показал бритву, сделанную в виде листа. Девушка потрогала острое лезвие.
   - Зачем держаться такого неприятного и болезненного обычая? - спросила она.
   Горгид улыбнулся, не сумев найти ответа.
   Женщины приготовили еду: жареных цыплят, уток, зайцев, свежий хлеб (настоящий хлеб, поскольку в поселке имелись мельница и пекарня), несколько пирогов с начинкой из разных ягод и ко всему - различные специи, травы, салат из свежих овощей. Великолепный аромат жареного мяса разлился по залу бывшего храма.
   Благодушествуя после сытного обеда, Гуделин откинулся на мягкий матрас и погладил живот. Голова у него слегка гудела после нескольких добрых глотков крепкого кумыса. Вместе с видессианами и Виридовиксом он потешался над Олбиопом и Аригом, которые отказались от салатов. Для кочевников зелень и овощи были пищей скота.
   - Ну ладно, полно вам смеяться над ними, - сказал Виридовикс. - Нам же лучше - больше достанется. Забьем желудки под завязку.
   Грек неплохо справился с обедом. Некоторые овощи и приправы (например, белый хрен, который оказался таким острым, что слезы хлынули из глаз) были для него в новинку. Соус из масла и уксуса приятно сдобрил обед.
   Но если кочевники и не проявили желания жевать огурцы и капусту, то они с лихвой возместили это питьем, жадно глотая крепкий кумыс. Они облизывали губы и рыгали, показывая, что им понравилось очередное блюдо. Что ж, у каждого народа свой обычай.
   Подруга Олбиопа подавала ему бурдюк так часто, как только могла. Горгид предположил, что она хочет напоить его до бесчувствия. Однако ее ждало разочарование. Хамор был опытным пьяницей, и свалить его с ног оказалось невозможно. Он помнил, что его ждут и другие развлечения. Когда он притянул к себе девушку и стащил с нее тунику, она сдалась без энтузиазма. У нее было лицо человека, который неудачно пытался схитрить, потерпел поражение и теперь пожинает плоды провалившегося заговора. Горгид подумал, что хамор выйдет с ней на улицу, но тот сорвал свою меховую куртку, штаны и сапоги и упал на девушку, словно рядом никого больше не было.
   Грек отвел глаза. Пикридий Гуделин притворился, будто не замечает. Он не пропустил ни слова из той истории, которую рассказывал своей подружке. Ариг и Скилицеэ, привыкшие к тому, что делается в степи, сами раздевали девушек.
   На мгновение Виридовикс широко раскрыл глаза, в которых читалось удивление и отвращение. А затем ухмыльнулся и обнял Эвантию. Она крепко обвила его руками.
   Гуделин поймал взгляд Горгида.
   - Попал в Видесс - так рыбу ешь, - сказал он и опустился на матрас вместе со своей подругой.
   - Эй, тут придется давить посильнее, чем на гусиное перо! - крикнул ему Скилицеэ. Чиновник ответил грязным жестом.
   Горгид все еще не решался дотронуться до Спасии. Оргия, буйствовавшая вокруг, не возбудила и не развеселила его. Он смотрел на любовников, словно врач на пациентов. Старые привычки умирают медленно. Тела двигались в мерном такте, сплетались, размыкались. Горгид равнодушно слушал вздохи, тяжелое дыхание. Время от времени раздавался радостный крик наслаждения или взрыв веселого смеха.
   Грек почувствовал на себе пристальный взгляд Спасии.
   - Я не нравлюсь тебе, - сказала она. Это было утверждение, а не вопрос.
   - Нет, просто я... - начал грек. Хриплый вопль Олбиопа прервал его. Хамор оперся на локоть, набираясь сил перед новой атакой.
   - Что не работать. Бабья Морда? - насмешливо окликнул его хамор. - Зачем я дал тебе женщину? Ты не знать, что с ней делать!
   Лицо Горгида запылало. По крайней мере, надо попытаться. В глазах Спасии стояла тихая жалость, когда он коснулся рукой ее тела и склонился над ней. Она казалась доброй. Возможно, это как-то поможет... Само ощущение ее маленьких, мягких губ было для него странным, а упругое касание ее груди - чем-то непонятным и отвлекающим. Он привык к твердости совсем другого объятия.
   Неловко, все еще чувствуя на себе взгляды соседей, Горгид помог ей раздеться. Грек был худым и мускулистым. Он оказался сильнее и крепче, чем выглядел на первый взгляд. Таким он был, наверное, в двадцать лет и, скорее всего, к шестидесяти годам его фигура останется такой же.
   Снова поцеловав Спасию, он бережно уложил ее на матрас. Ее губы были сладкими, а тепло ее тела приятно успокаивало. Но он все еще не решался сделать первый шаг.
   Виридовикс весело свистнул и, указав пальцем на чиновника, крикнул Олбиопу:
   - Нет, ты только погляди, милый мой хамор! Ты не зря назвал его Серебряным Языком! Он зацелует ее до смерти! Эй, молодец, чернильная душа! Оправдывай свое прозвище!
   Кочевник и галл принялись на пару подбадривать Гуделина воплями. На мгновение Горгид подумал, что эти крики обращены к нему, и вздрогнул. Но то, что соседи отвлеклись от него, не слишком придало ему бодрости.
   - Прости меня, - тихо обратился он к Спасии. - Ты не виновата...
   - Можно мне помочь? Ты так ласков с незнакомкой, которую никогда больше не увидишь...
   Пораженный, грек начал было возражать, но остановился на полуслове.
   - Может быть, ты и вправду сможешь помочь мне, - сказал он и коснулся ямки на ее шее. Это напомнило ему нежность знакомого жеста. Горгид едва не вскрикнул, когда почувствовал, что его тело ответило на ласку. Он отвел лицо Спасии в сторону и лег рядом на матрас.
   - Ну вот, - прошептала она, счастливо вздохнув. Вскоре ее дыхание стало коротким и прерывистым, зубы впились в его губы, руки обвились вокруг тела и притянули его к себе. Он тихо засмеялся, когда она задрожала и вытянулась.
   Горгид бросил все и ушел в степи, желая порвать с прошлым. Но что он до такой степени освободится от груза былого - этого он никак не ожидал. По иронии ситуации, поскольку сам он не находился во власти эмоций, он смог продолжать любовную игру гораздо дольше, чем все его товарищи. Спасия полуоткрыла рот. Ее глаза сияли. Настала очередь Олбиопа, Виридовикса и Арига аплодировать выносливости грека. Когда наконец все кончилось, хамор подошел к нему и хлопнул его по мокрой от пота спине.
   - Я был неправ, - сказал Олбиоп. Это было далеко не шуточным признанием от упрямого степняка.
   Дебош продолжался далеко за полночь. Кумыс и горячие объятия сменяли друг друга. Защитив свою репутацию мужчины, Горгид решил, что может спокойно воздержаться от дальнейшего участия в оргии. Впрочем, и Спасия не настаивала на этом. Они лежали, прижавшись друг к другу, и тихо разговаривали. Он рассказывал о своем путешествии, а она - о жизни в поселке, пока сон наконец не сморил обоих.
   Перед тем как заснуть, Спасия негромко сказала:
   - Я надеюсь, что ты подарил мне сына.
   Это снова разбудило уже засыпавшего грека. Но единственным ответом на его тихий вопрос было ее ровное дыхание. Он прижался ближе и заснул.
   На следующее утро громким стоном всех пробудил Олбиоп. Держась обеими руками за голову, будто опасаясь, что она отвалится, хамор откинул в сторону кожаную занавеску и, все еще голый, побежал к колодцу. Горгид слышал, как хамор ругается, проклиная веревку и тяжелую бадью. Затем Олбиоп обрушил воду на свою раскалывающуюся голову. Другие хаморы весело смеялись над его печальным состоянием.
   Кочевник вернулся назад. Вода стекала с его жирных волос. Это было его первое купание за долгое время. Несмотря на "ванну", от кочевника исходил тяжелый дух пота, своего и лошадиного. При одной только мысли о завтраке Олбиоп содрогнулся, но глотнул кумыса из бурдюка.
   - Клин клином вышибают, - сказала Спасия. - Это спасет его от похмелья.
   Девушка поджаривала заячью ножку для Горгида. Одетая, она снова казалась ему совсем чужой.
   Грек копался в своем мешке. Надо же, сколько лишнего барахла с собой набрал! Наконец он нашел маленькую серебряную коробочку для порошковых чернил с изображением Фоса на крышке и протянул ее Спасии.
   Спасия попыталась отказаться:
   - Прошлой ночью ты отдал мне всего себя.
   - Обмен был равным, - ответил он. - Возьми эту вещь хотя бы за то, что ты сумела расширить мои горизонты.
   Она посмотрела недоумевающе, но он не стал ничего объяснять. В конце концов она все же приняла подарок, смущенно пробормотав слова благодарности.
   Все прощались с подругами.
   - Нет, девочка, ты не можешь пойти с нами. Это была только одна ночь, терпеливо повторял Виридовикс Эвантии. Не в первый раз уже кельт говорил слова прощания случайной возлюбленной. Он не любил обрывать такие встречи небрежно. Хотя Виридовикс и не упускал случая помахать кулаками, он ни в коей мере не был черствым человеком.
   Окруженное взводом солдат из Присты и кочевниками Олбиопа, посольство выехало из поселка. Маленький пес бежал за путниками, пока один из хаморов не сделал вид, что хочет сбить его лошадью. Собака отскочила в сторону, со страхом оглянувшись назад.
   Вскоре расстояние поглотило поселок; людей, здания, улицы, и наконец весь печальный маленький осколок Империи исчез вдали.
   Кочевники недолго следовали за имперским отрядом. Стада ждали возвращения пастухов. Олбиоп обменивался остротами с Агафием Псоем и его солдатами - они наперебой хвастались своей силой в любовных сражениях.
   - А вот Бабья Морда, - сказал Олбиоп, бесцеремонно ткнув пальцем в Горгида. - Он неплохо ее сделать, эту девку, неплохо - для такого.
   - Убирайся к воронам, - пробормотал грек по-латыни. Он не хотел, чтобы кочевник его понял.
   Но Олбиоп даже не услышал его.
   - Ты, Псой, ты осторожней. Поймать тебя, когда ты не охранять... как там говорится? Не охранять послы - мы убить тебя.
   - Ладно, назначай место для поединка. Посмотрим, кто кого, - ответил командир отряда в том же шутливо-серьезном тоне. Но и он, и кочевник - оба знали, что может настать такой день, когда эти слова перестанут быть только шуткой.
   Еще раз махнув рукой на прощание, Олбиоп и его кочевники развернулись и ускакали к югу.
   - Ну что ж... в путь! - сказал Скилицез.
   - Пожалуйста, подождите минутку, - сказал Горгид.
   Он слез с седла и развязал шнурки своего походного мешка. Остальные с любопытством смотрели, что он делает. Вытащив бритву, грек забросил ее подальше и наклонил голову, обращаясь к Скилицезу:
   - Благодарю. Пора в путь.
   Глава третья
   Спелая клубничка пролетела мимо головы Марка и расплющилась о белую стену казармы.
   - Пожалуйста, Пакимер... - вымолвил трибун устало. - Убери эту дурацкую катапульту и послушай меня...
   - Я только пошутил. - Лаон Пакимер был сама невинность. Боевые шрамы, густая борода - а забавляется как малое дитя. И сейчас глядит на трибуна с хитренькой улыбочкой.
   Пакимер командовал отрядом легкой кавалерии хатришей и, как всякий хатриш, ни перед чем не испытывал пиетета. Хатриши, насколько знал их Скавр, редко относились к чему-либо с должной серьезностью.
   Однако несмотря на это, Скавр был рад, что Пакимер решил прийти на совет офицеров легиона. Хотя хатриши не состояли под официальной командой трибуна, нередко случалось так, что всадники Пакимера бились бок о бок с римской пехотой.
   Похоже, клубника и впрямь подала какой-то странный сигнал, потому что офицеры легиона, как по команде, прервали свои разговоры и уставились на Марка. Скавр поднялся со стула, стоящего во главе стола, и прошелся по комнате, чтобы собраться с мыслями. Красное пятно от ягоды на белой штукатурке мешало сосредоточиться.
   - Держу пари, все началось сначала, - сказал он наконец. - Иногда мне кажется, что мы никогда не сможем начать войну с Иездом. Сперва смута, Ортайяс Сфранцез, потом мятеж Ономагула, а теперь великий... - Скавр выговорил это слово с иронией, - барон Дракс.
   - Что нового слышно о Драксе? - после краткого колебания спросил Секст Муниций. Это был первый совет, на котором он присутствовал в качестве младшего офицера. Муницию постоянно казалось, что все остальные знают куда больше, чем он.
   - Боюсь, тебе известно столько же, сколько прочим. Когда Апокавк принес вчера эти вести, он совершенно правильно сказал: Дракс разбил Ономагула и после этого внезапно оказался во главе единственной боеспособной армии на всей западной территории. Такое хоть кому вскружит голову. Похоже, наш дражайший барон решил отхватить себе кусок пожирнее.
   - Но ведь западные территории - Гарсавра, Кипас, Кизик - исстари были нашими, - возмутился Зеприн. Его красное лицо запылало от гнева.