Тертлдав Гарри. Ответный удар (Вторжение - 2)

   Вместе с винтовками типа "Маузер" оба англичанина получили немецкие каски. Как только Бэгнолл надевал на голову железный котелок со свастикой, ему сразу становилось нехорошо: среди прочего, он боялся, что какой-нибудь русский солдат, ненавидящий немцев больше, чем ящеров, примет его за врага и, не долго думая, пристрелит.
   - А бросить жалко, - задумчиво проговорил Эмбри. - Сразу вспоминается предыдущая война, когда солдаты воевали вообще без касок.
   - Да, трудная дилемма, - согласился с ним Бэгнолл.
   Ему совсем не хотелось вспоминать о жертвах Первой мировой войны, а мысли о том, что тогда еще не изобрели каски, казалась чудовищной.
   К ним подошел Альф Уайт в немецкой каске на голове, и от этого вид у него сделался неприятно немецкий.
   - Ну что, ребята, хотите узнать, как воевали наши отцы? - спросил он.
   - Да провались они пропадом, - проворчал Бэгнолл и принялся притаптывать ногами.
   Русские валенки отлично грели, и Бэгнолл с радостью поменял на них свои форменные сапоги.
   Небольшие группы людей начали собираться на рыночной площади Пскова, тихонько переговариваясь между собой по-русски или по-немецки. Очень необычное сборище, а звучащие тут и там женские голоса делали его еще более странным.
   Спасаясь от холода, женщины оделись так же тепло, как и мужчины. Указав на одну из них, Эмбри проговорил:
   - Не очень-то они похожи на Джейн, верно?
   - Ах, Джейн, - протянул Бэгнолл.
   Они с Альфом Уайтом дружно вздохнули, вспомнив роскошную блондинку из стрип-комиксов "Дейли миррор", которая всегда была, скорее, раздета, чем одета.
   - Наверное, даже Джейн постаралась бы здесь одеться потеплее, продолжал Бэгнолл. - Впрочем, сомневаюсь, что русские в наряде Джейн меня бы возбудили. Большинство из тех, что мне довелось видеть, либо сидели за рулем грузовика, либо работали грузчиками.
   - Точно, - согласился с ним Уайт - Кошмарное место. Трое англичан мрачно закивали головами.
   Несколько минут спустя офицеры - или, по крайней мере, командиры повели отряд за собой. Тяжелая винтовка Бэгнолла с каждым новым шагом колотила его по плечу, и у него мгновенно возникло ощущение, будто он стал каким-то кособоким. Потом он понял, что это не так уж и страшно. А примерно через милю вообще перестал обращать на такие мелочи внимание.
   Бэгнолл предполагал, что непременно увидит разницу между тем, как сражаются русские и немцы. Немцы славились точностью и исполнительностью, в то время как Красная армия гордилась своей храбростью, отвагой и равнодушием к внешнему виду. Довольно скоро он понял, чего стоят привычные клише. Порой ему даже не удавалось отличить одних от других. Многие русские партизаны воевали захваченным у немцев оружием, а те, в свою очередь, не гнушались пополнять свои запасы тем, что производилось на советских заводах.
   Они даже передвигались по местности одинаково, длинной цепью, которая становилась все более растянутой по мере того, как поднималось солнце.
   - Пожалуй, стоит последовать их примеру, - сказал Бэгнолл. - У них больше опыта, чем у нас.
   - Это, наверное, для того, чтобы минимизировать потери, если отряд попадет под обстрел с воздуха, - заметил Кен Эмбри.
   - Если мы попадем под обстрел с воздуха, ты хотел сказать, - поправил его Альф Уайт.
   Не сговариваясь, летчики быстро разошлись в разные стороны.
   Довольно скоро они вошли в лес южнее Пскова. У Бэгнолла, привыкшего к аккуратным ухоженным лесам Англии, возникло ощущение, будто он попал в другой мир. За деревьями никто никогда не ухаживал. Более того, он был готов побиться об заклад, что здесь вообще не ступала нога человека. Сосны и елки не подпускали к себе незваных гостей, хлестали их своими темными ветками с острыми иголками, будто хотели только одного на свете - чтобы они поскорее убрались восвояси. Каждый раз, когда Бэгнолл видел среди сердитых хвойных деревьев белый березовый ствол, он смотрел на него с изумлением и жалостью. Березы напоминали ему обнаженных женщин (он снова подумал о Джейн), окруженных мрачными матронами, укутанными в теплые одежды.
   Где-то вдалеке раздался вой.
   - Волк? - спросил Бэгнолл и покрепче сжал в руках винтовку, только через несколько секунд сообразив, что в настоящий момент им ничто не угрожает. В Англии волков вывели около четырехсот лет назад, но он отреагировал на звук инстинктивно - заговорила кровь предков.
   - Далеко мы забрались от родных берегов, правда? - нервно хихикнув, сказал Уайт; он тоже вздрогнул, когда услышал волчий вой.
   - Да уж, чертовски далеко, - согласился с ним Бэгнолл.
   Мысли о доме причиняли ему нестерпимую боль, и потому он старался вспоминать об Англии как можно реже. Пострадавшая от обстрелов, голодная родина казалась ему бесконечно ближе, чем разрушенный Псков, поделенный между большевиками и нацистами, или этот мрачный первобытный лес.
   Когда они оказались среди деревьев, колючий, непрестанный ветер слегка успокоился, и Бэгнолл немного согрелся. После того, как "Ланкастер" приземлился неподалеку от Пскова, такие счастливые моменты выпадали совсем не часто. А Джером Джонс говорил, что город славится своим мягким климатом. Тяжело шагая по снегу и ни на минуту не забывая, что уже началась весна, Бэгнолл, проклинал его за вранье - по крайней мере, с точки зрения настоящего лондонца.
   "Интересно, здесь, вообще, весна бывает?" - подумал он.
   - А какое у нас задание? - спросил Уайт.
   - Вчера вечером я разговаривал с одним немцем.
   Бэгнолл немного помолчал, и не только затем, чтобы отдышаться. Он плохо знал немецкий и совсем не понимал по-русски, так что, предпочитал общаться с представителями Вермахта, а не законными хозяевами Пскова. Его это немного беспокоило. Он привык думать, что немцы - враги, и любые контакты с ними считал предательством, даже учитывая тот факт, что они любили ящеров не больше, чем он сам.
   - И что сказал твой немец? - спросил Уайт, когда Бэгнолл замолчал.
   - Примерно в двадцати пяти километрах к югу от Пскова имеется... я не знаю, как он правильно называется... что-то, вроде наблюдательного поста ящеров, - сказал Бэгнолл. - Мы собираемся его навестить.
   - Двадцать пять километров? - Будучи авиационным штурманом, Уайт легко переходил от одной системы мер к другой. - Мы должны пройти пятнадцать миль по снегу, а потом принять участие в сражении? К тому времени, как мы доберемся до места, наступит ночь.
   - Насколько я понимаю, командование как раз на это и рассчитывает, сказал Бэгнолл.
   Возмущенный тон Уайта в очередной раз показал, насколько легкой была война для Англии. Немцы и, насколько понял Бэгнолл, русские отнеслись к необходимости дальнего перехода совершенно спокойно - так надо, и все! Им приходилось принимать участие в гораздо более трудных марш-бросках, когда они воевали друг с другом прошлой зимой.
   Шагая вперед, Бэгнолл грустно жевал замерзший черный хлеб. Когда он остановился возле березы, чтобы облегчиться, вдалеке раздался вой самолета ящеров. Он замер на месте, отчаянно пытаясь понять, удалось ли ящерам их заметить. Деревья служили отличным укрытием, а большинство членов отряда надели поверх одежды белые маскхалаты. У него даже каска была покрашена белой краской.
   Руководители боевой группы (по крайней мере, так назвал их отряд немец, с которым Бэгнолл разговаривал вчера) решили не рисковать Они быстро приказали бойцам рассредоточиться еще больше, чем раньше. Бэгнолл подчинился, но никак не мог отделаться от неприятного чувства. Ему казалось, что нет ничего страшнее, чем сражаться в этом неприветливом лесу. А вдруг он заблудится? Ему стало нехорошо.
   Они шагали все вперед и вперед. Бэгноллу казалось, что позади осталось не меньше сотни миль. Разве сможет он принять полноценное участие в сражении после такого перехода? Немцы и русские держались так, будто ничего особенного не происходило. Британский пехотинец, наверное, вел бы себя точно так же, но служащие ВВС попадали на поле боя в самолетах. Находясь в "Ланкастере", Бэгнолл мог делать вещи, которые пехоте и не снились. Но теперь он понял, что у медали есть и оборотная сторона.
   Солнце медленно путешествовало по небу, тени начали удлиняться, стали темнее. Каким-то непонятным самому Бэгноллу образом ему удавалось не отставать Когда наступили сумерки, он увидел, что солдаты, шагавшие впереди, легли на животы и поползли. Он последовал их примеру. Сквозь ветки он разглядел несколько домиков - нет, скорее, сараев - стоявших прямо посреди поляны.
   - Это? - шепотом спросил он.
   - А я откуда знаю, черт подери? - так же шепотом ответил Кен Эмбри. Только мне почему-то кажется, что нас здесь чаем не угостят.
   Бэгнолл сомневался, что тут слышали о хорошем чае. Судя по тому, как выглядела деревенька, ее жители, скорее всего, не знали о том, что царя свергли, и наступила новая эра. Деревянные домики, крытые соломой, казалось, сошли прямо со страниц романов Толстого. Единственным указанием на то, что на дворе двадцатый век, являлась колючая проволока, окружавшая несколько домов. Ни людей, ни ящеров видно не было.
   - Что-то тут не так. Слишком уж просто... - сказал Бэгнолл.
   - А я бы не возражал, - ответил Эмбри. - Кто сказал, что обязательно должно быть трудно? Мы...
   Его перебил негромкий звук невдалеке - БАХ!
   Бэгнолл уже давно потерял счет своим боевым вылетам, не раз побывал под противовоздушным огнем, но сейчас впервые в жизни принимал участие в наземном сражении.
   Миномет выстрелил еще раз, и еще - Бэгнолл не знал, кто его заряжает, немцы или русские, но работали они быстро.
   В воздух поднялся фонтан снега и земли, когда снаряд угодил в цель. Один из деревянных домов загорелся, а в следующее мгновение веселое пламя поглотило крошечное строение. Люди в белом начали спрыгивать с деревьев, выскочили на поляну. Бэгнолл подумал, что лично у него нет никакой уверенности в том, что в деревне действительно располагается передовой пост ящеров.
   Бэгнолл выстрелил из "Маузера", передернул затвор, выстрелил еще раз. Он учился стрелять из "Ли Энфилда" и предпочитал это оружие всякому другому, в том числе и тому, что держал сейчас в руках. Затвор "Маузера" выступал и до него было трудно достать пальцем, что заметно замедляло стрельбу. Кроме того, в магазине немецкой винтовки имелось не десять, а пять пуль.
   Через несколько секунд огонь открыли остальные винтовки и несколько автоматов. Однако в деревне по-прежнему царила тишина. Бэгнолл уже больше не сомневался, что врага здесь нет. Его переполняли облегчение и злость одновременно - облегчение от того, что ему больше не угрожает опасность, а ярость из-за того, что он, выбиваясь из сил, тащился сюда по снегу целый день.
   И тут один из бойцов в белом маскхалате взлетел в воздух - он наступил на мину, и его буквально разорвало на части. А в следующее мгновение ящеры повели ответный огонь сразу из нескольких домов. Наступающие с победными криками солдаты, стали падать, словно подкошенные.
   Пули врезались в снег между Бэгноллом и Эмбри, в стволы деревьев, за которыми они прятались. Бэгнолл прижался к замерзшей земле, словно нежный любовник к возлюбленной. Открывать ответный огонь не входило в его намерения. Он пришел к выводу, что сражение на земле не имеет ничего общего с воздушным боем - здесь намного страшнее. Находясь на борту самолета, ты сбрасываешь бомбы на головы людей, копошащихся где-то там, внизу, в тысячах миль от тебя. Они, конечно же, отстреливаются, но стараются попасть в твой самолет, а не в чудесного, незаменимого тебя. Даже истребители гонятся не лично за тобой - их цель уничтожить машину, а твои стрелки в свою очередь делают все, чтобы попасть в них. Если же твой самолет падает, ты можешь выпрыгнуть с парашютом и спастись.
   Тут бой идет не между машинами. Ящеры старались проделать огромные дыры в твоем теле, заставить тебя кричать от боли, истечь кровью, а потом умереть. Нужно заметить, что действовали они чрезвычайно умело и эффективно. У каждого ящера, засевшего в деревне, имелось автоматическое оружие, которое выплевывало столько же пуль, сколько автоматы атакующих, и намного больше, чем винтовки, вроде той, что держал в руках Бэгнолл. Он почувствовал себя африканцем из книги Киплинга, выступившим против британской регулярной армии.
   Только здесь, если ты хочешь остаться в живых, ни в коем случае нельзя открыто идти в наступление. Русские и немцы, предпринявшие несколько попыток, лежали на снегу - растерзанные минами или застреленные ящерами из автоматов. Те немногие, что по-прежнему оставались в строю, ничего не могли сделать и поспешили укрыться за деревьями.
   Бэгнолл повернулся к Эмбри и крикнул:
   - Мне кажется, мы засунули голову прямо в мясорубку.
   - С чего ты это взял, дорогой? - Даже в самый разгар сражения пилоту удалось изобразить высокий пронзительный фальцет.
   В сгущающихся сумерках один из домов вдруг сдвинулся с места. Сначала Бэгнолл от удивления принялся тереть глаза, решив, что они сыграли с ним злую шутку. Затем, вспомнил Мусоргского и подумал про бабу Ягу и ее избушку на курьих ножках. Но как только деревянные стены отвалились, он увидел, что дом передвигается на гусеницах.
   - Танк! - крикнул он. - Черт подери, тут танк!
   По-видимому, русские вопили то же самое, только слово произносили немного иначе. Вскоре к ним присоединились и немцы. Бэгнолл понял и их тоже. А еще он знал, что танк - нет, уже два танка - грозят им серьезными проблемами.
   Башни повернулись, и начался жестокий обстрел. Автоматчики тоже открыли огонь, свинцовый дождь пролился на броню танков, высекая из нее искры. Но стрелки могли с таким же успехом палить птичьими перьями - машины ящеров выдерживали удары более тяжелой артиллерии, чем та, что имелась у людей.
   А в следующее мгновение экипажи ящеров открыли автоматный огонь, и вспышки выстрелов напомнили Бэгноллу ярких светлячков, порхающих в темной ночи. Замолчал один из пулеметов - немецкий, нового образца, стрелявший с такой скоростью, что возникал непривычно резкий звук, будто могучий великан рвет огромный парус. Через минуту он застучал снова, и Бэгнолл восхитился отвагой того, кто заменил павшего стрелка.
   И тут в бой вступило главное орудие одного из танков. Грохот был оглушительным. Бэгноллу, находившемуся примерно в полумиле от него, показалось, будто наступил конец света, а языки пламени, вырвавшиеся из жерла, напомнили о геенне огненной. Пулемет снова смолк, и уже больше не оживал.
   Выстрелила пушка другого танка, затем машина чуть замедлила ход... теперь орудие указывало примерно туда, где находился Бэгнолл. Он помчался дальше в лес: сейчас он был готов на что угодно, только бы оставить позади страшный грохот и вой снарядов.
   Рядом бежал Кен Эмбри.
   - Слушай, а как сказать по-русски "беги, как будто за тобой черти гонятся"? - спросил он.
   - Я еще не успел выучить. Только, думаю, партизаны и сами знают, что им делать, - ответил Бэгнолл.
   Русские и немцы дружно отступали, их преследовали танки, которые, не переставая, стреляли - складывалось впечатление, что их становится все больше. В воздухе носились осколки снарядов и щепки от деревьев, в которые угодили пули - и те, и другие представляли серьезную опасность.
   - Да, разведчики опростоволосились, - заметил Эмбри. - предполагалось, что у них тут пехота и небольшой сторожевой пост. О танках речи не шло.
   Бэгнолл только фыркнул. Эмбри говорил об очевидных вещах. Из-за ошибки разведчиков погибли многие. Сейчас он надеялся только на одно - не попасть в их число. На фоне пушечной стрельбы возник другой звук - незнакомый: громкое, ровное гудение, доносившееся откуда-то сверху.
   - Что это? - спросил он.
   Стоявший рядом Эмбри, пожал плечами. Русские с криками "вертолет!" и "автожир!" бросились врассыпную. К несчастью, ни то, ни другое слово для него ничего не значили.
   Где-то на уровне крон деревьев начался обстрел: огненные потоки лились на землю, словно "Катюши" покинули свои привычные места на грузовиках и поднялись в воздух. Начали взрываться ракеты, заполыхал лес. Бэгнолл вопил, точно заблудшая душа, но не слышал даже собственного голоса.
   Машина, обстрелявшая их ракетами, не имела ничего общего с обычным самолетом. Она висела в воздухе, словно комар, размером с молодого кита, и косила пулеметным огнем людей, имевших наглость атаковать позиции ящеров. Повсюду носилась шрапнель. Перепуганный до полусмерти, оглушенный Бэгнолл лежал на земле - точно так же он стал бы вести себя во время землетрясения - и молил всех святых, чтобы страшный грохот поскорее закончился.
   Но на юге появился еще один вертолет и выпустил две ракеты по партизанам. Обе машины болтались в небе и безжалостно обстреливали лес. А танки тем временем приближались, давя все, что оказывалось у них на пути.
   Кто-то пнул Бэгнолла ногой под зад и крикнул:
   - Вставай и беги, кретин!
   Слова были произнесены по-английски, и, повернув голову, Бэгнолл увидел Эмбри, занесшего ногу для нового удара.
   - Я в порядке, - крикнул Бэгнолл и вскочил на ноги.
   Адреналин бушевал у него в крови, заставил устремиться вперед, в лес в эту минуту он напоминал самому себе испуганного оленя. Бэгнолл мчался на север - точнее, в противоположную от танков и вертолетов сторону. Эмбри не отставал. Бэгнолл на бегу спросил:
   - А где Альф?
   - Боюсь, остался лежать там, - ответил Эмбри.
   Это известие потрясло Бэгнолла так, будто в него ударила целая очередь из вражеской машины, висящей в воздухе. Глядя на русских и немцев, сраженных пулями или разорванных на куски минами, он испытывал к ним сострадание. Но потерять члена своей команды оказалось в десять раз тяжелее - словно зенитный снаряд угодил в бок "Ланкастера" и убил бомбардира. А поскольку Уайт был в Пскове одним из трех людей, с которыми Бэгнолл мог поговорить по-английски, он особенно остро ощутил потерю.
   Пули продолжали метаться между деревьями, впрочем, теперь, главным образом, позади спасающихся бегством англичан. Танки ящеров преследовали партизан не так упорно, как они ожидали.
   - Может быть, не хотят попробовать "коктейль Молотова", который им сбросит на головы устроившийся на дереве партизан, прежде чем они успеют его заметить, - предположил Эмбри, когда Бэгнолл поделился с ним своими наблюдениями.
   - Может быть, - согласился с ним борт инженер. - Знаю только, что я боюсь их до смерти.
   Пушечный огонь, ракеты и пулеметная стрельба оглушили Бэгнолла, смутно, будто издалека, он слышал крики ужаса и стоны раненых. Один из вертолетов улетел, а за ним и другой, предварительно полив лес последней порцией огня. Бэгнолл посмотрел на запястье, светящиеся стрелки часов показывали, что с момента первых выстрелов прошло всего двадцать минут. Двадцать минут, которые растянулись, превратившись в пылающий ад. Не будучи религиозным человеком, Бэгнолл вдруг подумал, что не знает, сколько же продолжаются настоящие адские муки.
   Но в следующее мгновение он вернулся в настоящее, споткнувшись о тело раненого русского, который лежал в луже крови, черной на фоне ночного снега.
   - Боже мой! - стонал русский. - Боже мой!..
   - Господи! - выдохнул Бэгнолл, сам того не зная, переведя слова раненого. - Кен, иди сюда. Помоги мне. Это женщина.
   - Я слышу.
   Пилот и Бэгнолл остановились около раненой партизанки. Она прижала руку к боку, пытаясь остановить кровотечение.
   Как можно осторожнее. Бэгнолл расстегнул стеганую куртку и кофту, чтобы осмотреть рану. Ему пришлось заставить женщину убрать руку, прежде чем он перевязал рану, взяв бинт из своей аптечки. Она стонала, металась на земле, слабо сопротивлялась попыткам ей помочь.
   - Немцы, - стонала несчастная.
   - Она думает, что мы немцы, - сказал Эмбри. - Вот, введи ей это. - Он протянул ампулу с морфием.
   Делая укол, Бэгнолл подумал, что они только зря тратят драгоценный препарат: женщина все равно не выживет. Повязка уже насквозь промокла. В больнице ее, возможно, спасли бы, но здесь, в ледяной глуши...
   - Artzt! - крикнул он по-немецки. - Gibt es Artzt hier? Здесь есть врач?
   Никто ему не ответил, словно раненая женщина и они с Эмбри остались одни в лесу. Партизанка вздохнула, когда морфий притупил боль, и через несколько секунд умерла.
   - По крайней мере, она ушла спокойно, - сказал Эмбри, и Бэгнолл понял: пилот тоже знал, что женщина не выживет. Он оказал ей последнюю услугу она умерла без боли.
   - Теперь нужно позаботиться о том, чтобы самим остаться в живых, проговорил Бэгнолл.
   Посреди зимнего леса, после разгромного поражения, наглядно продемонстрировавшего, каким образом ящерам удается захватить и удерживать огромные территории, сражаясь с самыми мощными военными державами мира, стоило подумать, как претворить, казалось бы, такой простой план в жизнь.
   * * *
   - Подходите и посмотрите, какие поразительные вещи выделывает иностранный дьявол, и всего лишь при помощи папки, мяча и перчатки зазывала Лю Хань - Подходите и посмотрите! Подходите!
   Циркачи и представители шоу-бизнеса пользовались огромным успехом в лагере беженцев. Бобби Фьоре подбросил кожаный мяч, который сам смастерил, и легко ударил его своей особенной палкой - он называл ее бита. Мяч взмыл в воздух на несколько футов и вертикально упал на землю. Насвистывая какой-то веселый мотивчик, он ударил его снова и снова, и снова.
   - Видите? - показала на него Лю Хань. - Иностранный дьявол жонглирует без помощи рук!
   Толпа разразилась аплодисментами. Несколько человек бросили монетки в миску, стоявшую у ног Лю Хань. Другие зрители складывали на подстилку рядом с миской рисовые лепешки и овощи. Все отлично понимали, что тот, кто их развлекает, должен есть, иначе он не сможет больше выступать.
   Когда поток подношений иссяк, Бобби Фьоре подбросил мяч в последний раз, поймал его свободной рукой и посмотрел на Лю Хань. Она окинула толпу взглядом и спросила:
   - Кто хочет посоревноваться с иностранным дьяволом и выставить его на посмешище? Кто готов попробовать победить его в простой игре?
   Вперед выступило сразу несколько мужчин. Ничто не доставляло китайцам большего удовольствия, чем возможность посмеяться над европейцем или американцем. Лю Хань указала на миску и подстилку: хотите развлечься, платите. Почти все желающие принять участие в состязании сделали свои взносы без возражений, и только один сердито спросил:
   - А что за игра такая?
   Бобби Фьоре протянул Лю Хань мяч. Держа его одной рукой, она наклонилась и подняла плоский холщовый мешок, набитый тряпками. Показала его зрителям. Затем она снова положила мешок на землю, передала мяч сердитому мужчине и сказала:
   - Очень простая игра. Ничего сложного. Иностранный дьявол отойдет на достаточное расстояние, а потом побежит к мешку. Тебе нужно встать около него и коснуться мячом иностранного дьявола прежде, чем тот доберется до мешка. Если ты победишь, мы вернем тебе твои деньги и еще столько же в придачу.
   - Ну, это и в самом деле просто, - мужчина, державший мяч в руках, выпятил грудь и бросил серебряный доллар в миску. Тот весело зазвенел. - Я попаду в него мячом, что бы он ни делал.
   Лю Хань повернулась к толпе.
   - Расступитесь, пожалуйста, дайте иностранному дьяволу место!
   Весело обсуждая сделку, зрители расступились, образовав узкий проход. Бобби Фьоре отошел примерно на сто футов, повернулся и кивнул своему противнику. Тот не посчитал необходимым ответить на приветствие. Несколько человек укоризненно покачали головой, осуждая его высокомерие. Впрочем, многие считали, что соблюдать правила приличия с иностранным дьяволом не обязательно.
   Бобби Фьоре еще раз поклонился, а затем помчался прямо на мужчину с мячом. Китаец вцепился в него обеими руками, словно держал в руках камень. Фьоре приближался, и он приготовился к столкновению.
   Но столкновения не произошло. В последнее мгновение Фьоре упал на землю, перекатился на бок, избежал неуклюжего броска, сделанного его противником, и коснулся ногой мешка.
   - Игра! - крикнул он на своем родном языке Лю Хань не очень понимала, что значит слово "игра" в данном случае, но твердо знала, что он победил.
   - Кто следующий? - выкрикнула она, забирая мяч у побежденного.
   - Подождите! - завопил тот сердито, а потом заявил, обращаясь к толпе: - Вы все видели! Иностранный дьявол меня обманул!
   Лю Хань охватил страх. Она и сама называла Бобби Фьоре "янг квей-дзе" - иностранный дьявол - но только затем, чтобы зрители понимали, о ком идет речь. В устах разозленного китайца эти слова Прозвучали, как клич, который мог в любую минуту превратить веселую толпу в скопление разъяренных безумцев.
   Однако прежде чем она успела что-то ответить, Бобби заговорил на своем не слишком хорошем китайском:
   - Нет обмана. Не говорить пусть. Кто быстрый, тот выиграть. А он медленны-ы-ый. - Бобби протянул последнее слово так, как не произнес бы его ни один китаец, и потому оно прозвучало особенно обидно.
   - Он прав, By... ты не достал на целый ли, - крикнул кто-то из толпы.
   Конечно, ли - треть мили - многовато. Но мяч даже рядом не пролетел.
   - Ладно, дай-ка мне мяч, - сказал очередной желающий сразиться с чужаком. - Уж я-то точно попаду в иностранного дьявола. - Он произнес эти слова без презрения, также, как Лю Хань - чтобы обозначить, о ком идет речь.
   Лю Хань молча показала на миску. By, сердито топая, удалился, а следующий игрок сделал свой взнос бумажными деньгами. Лю Хань не любила их из-за того, что марионеточное японское правительство сделало с Китаем - и ее собственной семьей - перед приходом ящеров. Но японцы продолжали сражаться с инопланетянами, что поднимало их престиж и вызывало уважение, которого к ним никто не испытывал раньше. Она протянула мужчине мяч.