Тертлдав Гарри. Ответный удар (Вторжение - 2)

   - Нам очень нужны честные люди. И чем больше, тем лучше.
   Джакоби перевел Блэру его слова. Англичанин улыбнулся, и вдруг, не успев ответить, резко закашлялся. Мойше множество раз слышал такой влажный кашель в Варшаве. "Туберкулез", - поставил диагноз студент-медик, который всегда оставался начеку. Блэр справился с кашлем и извиняющимся голосом обратился к Джакоби.
   - Он рад, что это произошло здесь, а не в студии во время записи, перевел Джакоби.
   Мойше кивнул, он всегда восхищался профессионализмом и трудолюбием других людей. Ты должен отдавать своей работе все силы - ровно столько, сколько можешь. А если упадешь, остается надеяться на то, что тебя заменят другие.
   Блэр вытащил свое обращение из кармана пиджака и вошел в студию.
   - Увидимся позже, Мойше, - сказал Джакоби. - Боюсь, мне придется заполнить целую гору разных форм. Может быть, стоит выставить стопки бумаг вместо аэростатов заграждения. Думаю, они гораздо эффективнее остановят ящеров.
   Он быстрым шагом направился в свой кабинет на одном из верхних этажей, а Мойше вышел на улицу. Он решил, что не пойдет домой прямо сейчас, а прогуляется по Оксфорд-Стрит до Гайд-парка. Люди - главным образом женщины, чаще всего с маленькими детьми - входили и выходили из универмага "Селфриджез". Пару раз Мойше довелось побывать в таком огромном магазине. Даже несмотря на военное время, здесь продавалось больше товаров, чем осталось во всей Польше. Наверное, британцы не знают, как им повезло.
   Огромная мраморная арка, установленная в том месте, где сходятся Оксфорд-Стрит, Парк-Лейн и Бейсуотер-Роуд, вела в северо-восточный угол Гайд-парка. На противоположной стороне Парк-Лейн находился "Уголок оратора", где мужчины и женщины забирались на ящики, стулья, или все, что попадалось под руку, и обращались с речами к любому, кто пожелает их выслушать. Русси попытался представить себе такое место в Варшаве - при поляках, нацистах, или ящерах. Но перед глазами вставали лишь картины публичных казней, которые непременно последовали бы за несанкционированным публичным выступлением. Может быть, Англия все-таки заслужила свое счастье.
   Всего несколько человек слушали - или задавали вопросы - ораторам. В парке было совсем немного народа - в основном, люди занимались своими огородами. В Лондоне на каждом, даже самом крошечном клочке земли выращивали картофель, пшеницу, кукурузу, свеклу, бобы и капусту. Немецкие подводные лодки окружили Британию кольцом блокады. Появление ящеров не принесло облегчения. Они, конечно, не столь безжалостно обращались с кораблями, но сейчас наступили такие времена, что Америке и остальному миру стало практически нечего посылать своим британским друзьям.
   Остров трудился изо всех сил, чтобы прокормить себя. Возможно, британцы обречены на поражение, в особенности, если они намерены продолжать производить военную технику и боеприпасы. Но если они и знали, что проиграли, то никак этого не показывали.
   По всему парку были вырыты длинные траншеи, где-то открытые, кое-где крытые проржавевшим железом. Как и Варшава, Лондон научился ценить бомбоубежища, пусть и самые ненадежные. Несколько дней назад, когда завыли сирены, Мойше и сам воспользовался одним из них. В нескольких футах от него на земле устроилась пожилая женщина, которая, завидев его, вежливо кивнула, словно они встретились за чашкой чая. Они просидели бок о бок, пока не прозвучал сигнал отбоя тревоги, затем отряхнули одежду и отправились дальше по своим делам.
   Мойше вернулся на Оксфорд-Стрит. Он изучал город очень осторожно. Пару раз он здорово заблудился, когда отходил от знакомых улиц всего на несколько кварталов. Кроме того, Мойше все время смотрел не в ту сторону, постоянно забывая о том, что машины двигаются по левой, а не по правой стороне улицы. Если бы на дорогах было больше транспорта, его наверняка давно бы кто-нибудь сбил.
   Он повернул направо, на улицу Риджент-Стрит, затем налево, на Бик. Несколько мужчин входили в ресторан. "Барселона" прочитал Мойше на вывеске. Среди них он заметил высокого худого Эрика Блэра. По-видимому, он закончил свою запись на радио и отправился на ленч.
   По улице Бик Русси дошел до Лексингтона, а дальше выбрался на Бродуик-Стрит, где находился его дом. В Сохо, в основном, жили иностранцы: испанцы, индусы, китайцы, греки - а теперь поселилась семья из еврейского гетто.
   Он вставил ключ в замок и открыл дверь. Его тут же окутал восхитительный аромат готовящегося супа; электрообогреватель сохранял в квартире тепло. Мойше скинул пиджак. То, что им больше не приходилось спать в одежде под горой одеял, стало еще одной радостью, которую они познали, приехав в Англию.
   Ривка вышла из кухни, чтобы с ним поздороваться. Она надела белую блузку и голубую юбку в складку, едва прикрывавшую колени. Мойше считал это возмутительно неприличным. Но все платья и юбки, которые дали его жене, когда они сюда прибыли, оказались одной длины.
   - Ты похожа на англичанку, - сказал он ей. Ривка нахмурилась, раздумывая над его словами, потом покачала головой.
   - Я одеваюсь, как англичанка, - заявила она, четко выстраивая умозаключения, совсем как студент, разбирающий особенно сложное положение талмуда. - Они еще более белокожие, чем полячки, да и волосы у них светлее. Так мне, по крайней мере, кажется.
   - Ну, может быть, - не стал спорить Мойше. - А еще они кажутся такими крупными. - Он попытался представить себе, насколько правильно его восприятие англичан. Вполне возможно, что он так сказал потому, что в течение многих лет смотрел на людей, которые медленно - а порой и не очень - умирали от голода. - Как вкусно пахнет суп.
   В его собственном сознании еда стала играть гораздо более существенную роль, чем до войны.
   - Даже на карточки здесь столько всего можно купить! - ответила ему Ривка.
   Шкафы в кухне уже ломились от разнообразных банок и пакетов, мешков с мукой, картофеля. Теперь и Ривка не принимала продукты как должное.
   - Где Ревен? - спросил Мойше.
   - В холле, играет с близнецами Стефанопопулосов. - Ривка поморщилась. - Они не знают ни одного общего слова, но им нравится орать и швырять друг в друга разными предметами - так что они прекрасно поладили.
   - Наверное, это хорошо.
   Впрочем, у Мойше все-таки имелись определенные сомнения. В Польше нацисты - да и сами поляки - слишком часто повторяли, что евреи во всем от них отличаются. Здесь никому до этого не было никакого дела. В некотором смысле его пугало и такое положение вещей.
   Словно стараясь развеять его тревоги, о которых он даже не пытался говорить вслух, Ривка сказала:
   - Мать Дэвида позвонила сегодня утром, когда ты был в студии. Мы прекрасно поговорили.
   - Хорошо, - ответил он.
   Работающие телефоны - к этому тоже приходилось снова привыкать.
   - Они пригласили нас завтра на ужин, - сказала Ривка. - Можем поехать на метро, она мне объяснила, как их найти.
   Ее голос звучал взволнованно. Словно она собиралась на сафари. Неожиданно Мойше подумал, что жена адаптируется к новому городу и новой стране гораздо быстрее, чем он сам.
   * * *
   Теэрц чувствовал радостное возбуждение, когда майор Окамото вел его в лабораторию. Он знал, что его состояние является следствием того, что ниппонцы приправили имбирем его рис с сырой рыбой - чудесный привкус все еще приятно жег язык - но ему было все равно. Неважно, отчего рождается сказочное ощущение, важно, что оно возникает. Пока не выветрится действие приправы, он будет чувствовать себя полноценным самцом Расы, пилотом смертоносного воздушного корабля, а не пленником, почти таким же презренным, как ведро для нечистот, стоящее в углу камеры.
   Из-за угла появился Йошо Нишина. Теэрц склонился в вежливом японском приветствии; несмотря на легкое радостное состояние после приема имбиря, он сохранил достаточно здравого смысла, чтобы не забывать, где находится.
   - Konichiwa, недосягаемый господин, - проговорил он, смешивая свой и ниппонский языки.
   - И тебе добрый день, Теэрц, - ответил глава ниппонской научно-исследовательской лаборатории, в которой занимались ядерным оружием. - Сегодня у нас есть для тебя кое-что новенькое.
   Он говорил медленно, не только потому, что хотел, чтобы Теэрц лучше его понял - по-видимому, его мучили какие-то сомнения.
   - Что, недосягаемый господин? - спросил Теэрц.
   Легкий шелест имбиря, слегка туманившего сознание, нашептывал, что ему должно быть все равно, но он достаточно хорошо знал ниппонцев и всегда держался настороже, хотя и находился под воздействием зелья, к которому они его приучили.
   Нишина заговорил быстрее, обращаясь, скорее, к Окамото, чем к Теэрцу. Офицер ниппонец переводил:
   - Мы хотим, чтобы ты проверил установку системы урановой гексафторидовой диффузии, которой мы сейчас занимаемся.
   Теэрц удивился. Такие простые вещи он без проблем понимал и на ниппонском языке. Окамото приглашал переводчика, когда речь шла о более сложных физических категориях. Однако попытки понять, почему Большие Уроды ведут себя так, а не иначе, в особенности, когда голова кружится от имбиря, казались Теэрцу бессмысленными. Теэрц снова поклонился и сказал:
   - Все будет сделано, недосягаемый господин. Покажите мне чертеж, который я должен оценить.
   Иногда он удивлялся тому, что Большим Уродам удается строить сооружения сложнее вульгарной хижины. Без компьютеров, помогающих легко менять конфигурацию плана и видеть его под любым, необходимым тебе в данный момент углом, они создали систему, изображающую предметы в трех измерениях на бумаге, у которой всего два измерения. Иногда получалось что-то похожее на компьютерную графику. Другие картинки каким-то необъяснимым образом являлись видом сверху, спереди или сбоку. А тот, кто их создавал, удерживал в голове все три и знал, как должен выглядеть конечный результат. Разумеется, у Теэрца подобного опыта не было, и потому ему приходилось постоянно сталкиваться с чрезвычайно сложными проблемами.
   Майор Окамото обнажил зубы - тосевитский жест дружелюбия. Когда ученые улыбались Теэрцу, они, как правило, делали это совершенно искренне. Однако Окамото он не доверял. Иногда слова переводчика звучали вполне мирно. А иногда он шутил или издевался над пленным. Теэрц учился все лучше и лучше понимать выражения лиц тосевитов; и потому улыбка Окамото не показалась ему особенно приятной.
   - Доктор Мишина говорит не о чертежах, - заявил майор. - Мы создали прибор и с его помощью начали обрабатывать газ. Мы хотим, чтобы ты исследовал его, а не рисунки.
   Теэрц был потрясен - по целому ряду причин.
   - Мне казалось, вы сосредоточили все свои силы на создании элемента под номером 94 - вы называете его плутоний. Так вы мне раньше говорили.
   - Мы решили произвести оба взрывчатых вещества, - ответил Окамото. Проект с плутонием развивается успешно, но медленнее, чем мы ожидали. Мы попытались переключиться на уран гексафторид - в качестве компенсации - но тут у нас возникли проблемы. Ты посмотришь и дашь нам совет, как их устранить.
   - Неужели вы хотите, чтобы я вошел внутрь вашей лаборатории? - спросил Теэрц. - Наверное, я должен проверить все снаружи.
   - Как тебе скажут, так и сделаешь, - отрезал Окамото.
   - Одна из причин, по которой у вас возникли проблемы с ураном, состоит в том, что по природе это очень опасное вещество, - возмущенно воскликнул Теэрц, невольно перейдя на шипение. - Если я войду внутрь, я могу никогда оттуда не выйти. Знаете, я не хочу дышать ни ураном, ни фтором.
   - Ты пленный. Мне на твои желания наплевать, - заявил Окамото. - Тебе придется подчиниться, или отвечать за свое упрямство.
   Имбирь заставил Теэрца продолжить спор, в другой ситуации он ни за что не решился бы возражать.
   - Я не физик, - крикнул он так громко, что охранник, его сопровождавший, снял с плеча винтовку - впервые за последнее время. - Я не инженер, и не химик. Я летчик. Если вас интересует мнение летчика насчет того, что у вас не так на вашем заводе, отлично. Однако я не думаю, что вам будет много от меня пользы.
   - Ты самец Расы, - майор Окамото пристально посмотрел в глаза Теэрцу своими узкими глазками, сидевшими на плоском лице, лишенном нормального носа; он еще ни разу не казался Теэрцу таким опасным и отчаянно чуждым. Ты сам похвалялся, что твой народ научился контролировать атомы тысячи лет назад. Разумеется, тебе известно о них больше, чем нам.
   - Совершенно верно, - сказал Нишина. Он заговорил на ниппонском медленно, чтобы Теэрц мог его понять. - Я встретился с представителем военных и рассказал ему, как будет выглядеть атомная взрывчатка. Он ответил: "Если вам нужна взрывчатка, почему бы не воспользоваться самой обычной?" Идиот!
   Теэрц считал, что почти все Большие Уроды идиоты, а остальные мстительные дикари. Однако он решил, что будет неразумно делиться с присутствующими своим мнением по данному вопросу.
   - Вы, тосевиты, изобрели огонь тысячи лет назад, - сказал он. - Если бы кого-нибудь из вас послали проверить работу завода, производящего сталь, чего бы стоил ваш отчет?
   Большую часть своей речи он произнес на ниппонском, но закончил на родном языке. Окамото переводил для Нишины. Затем к огромному восторгу Теэрца они принялись вопить друг на друга. Физик верил Теэрцу, майор считал, что он лжет. Наконец, Окамото неохотно согласился с доводами Нишины.
   - Если вы считаете, что его мнению не стоит доверять, или если вам кажется, что он мало знает, и мы не можем полностью полагаться на его советы, мне придется согласиться с вами. Однако я не сомневаюсь, что мы смогли бы его убедить сотрудничать с нами по полной программе.
   - Недосягаемый господин, могу я к вам обратиться? - спросил Теэрц.
   Он понял последнюю фразу и решил, что следует на нее ответить. Ощущение радостного возбуждения и почти безудержной отваги постепенно уходило. Теэрца охватила такая невыносимая тоска, какой он никогда не испытал бы, если бы ему не довелось попробовать тосевитского зелья.
   Окамото наградил его еще одним сердитым взглядом.
   - Говори.
   В его голосе прозвучала явная угроза - если слова Теэрца покажутся ему не заслуживающими внимания, тот горько пожалеет о своей выходке.
   - Недосягаемый господин, я только хочу спросить вот что: разве я не сотрудничал с вами с самого первого дня моего плена? Я рассказал все, что знаю о воздушных кораблях самцам из вашей армии и военно-морских сил. А еще поделился всем, что мне известно - я и сам не предполагал, что обладаю такими обширными сведениями - самцам, во главе которых стоит профессор Нишина. - Он поклонился физику. - Даже несмотря на то, что они намерены сделать оружие, чтобы воевать с его помощью против моей Расы.
   Окамото оскалил свои широкие плоские зубы. На Теэрца они не производили устрашающего впечатления, поскольку их было не слишком много, да и особой остротой они явно не отличались. Однако он понял, что мерзкая гримаса Большого Урода таит в себе угрозу. Впрочем, Окамото справился с собой и заявил:
   - Не спорю, ты с нами сотрудничаешь, но ты пленник, у тебя нет другого выбора. Как только выяснилось, что ты можешь приносить нам пользу, мы стали лучше с тобой обращаться. Больше удобств, больше еды...
   - И имбиря, - добавил Теэрц.
   Он и сам не знал, соглашается с Окамото или возражает ему. Чудесное растение дарило ему восхитительные ощущения, но Большие Уроды давали ему имбирь вовсе не для того, чтобы доставить удовольствие. Они хотели подчинить себе его волю. Теэрцу казалось, что им не удалось добиться успеха - пока. Но разве он может быть в этом уверен?
   - Да, имбирь, - согласился Окамото. - Предположим, после того, как ты посмотришь на нашу лабораторию, мы дадим тебе не имбирный порошок, которым приправляем рис и рыбу, а маринованный корень имбиря - столько, сколько ты сможешь съесть? Тогда ты согласишься выполнить наши требования, верно?
   Столько имбиря, сколько он сможет съесть... неужели на Тосеве-3 есть такое количество чудесного растения? Неожиданное и непреодолимое желание охватило все существо Теэрца, сдавило железной рукой сердце Ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы сказать:
   - Недосягаемый господин, какой мне прок от имбиря, который я не съем ведь я умру.
   Окамото снова нахмурился и обратился к Нишине.
   - Если он не пойдет в лабораторию, у вас есть для него занятие на сегодня? - Физик покачал головой Повернувшись к Теэрцу, он сказал: - Идем. Я отведу тебя в камеру.
   Теэрц вышел вслед за Окамото. Охранник не отставал. Даже несмотря на то, что он больше не чувствовал восторга, который подарил ему имбирь, Теэрц испытал нечто вроде триумфа.
   Впрочем, радостное ликование его покинуло, как только он оказался на улицах Токио. Даже больше, чем в Харбине, здесь он ощущал себя мошкой среди огромных толп Больших Уродов, сновавших взад и вперед. Он был в Харбине один, но Раса приближалась к городу, и если бы дела пошли хорошо, он мог бы воссоединиться со своими соплеменниками. Но дела пошли плохо.
   Оказавшись в Токио, он даже не мог надеяться на спасение. Море защищало острова, находившиеся в самом сердце тосевитской империи Ниппон, от немедленного вторжения Расы. Теэрц попал в плен к Большим Уродам навсегда. Они глазели на него, когда он шел по улице, от них исходили обжигающие, словно жар раскаленного железа, волны ненависти. Теэрц был даже рад тому, что рядом с ним идут майор Окамото и охранник.
   Токио произвел на него смешанное впечатление. Часть зданий была выстроена из стекла и камня, другие - те, что находились дальше от центра города - из дерева и материала, похожего на толстую бумагу. Два стиля казались абсолютно несовместимыми, будто вылупились из разных яиц Теэрц никак не мог понять, как им удается сосуществовать рядом друг с другом.
   Взвыла сирена воздушной тревоги, и, словно по мановению волшебной палочки, улицы опустели. Окамото завел Теэрца в заполненное людьми убежище, устроенное в подвале одного из каменных домов. Снаружи доносились выстрелы противовоздушных орудий. Теэрц надеялся, что пилоты Расы - может быть, даже самцы из его подразделения - вернутся на базу целыми и невредимыми.
   - Посмотри, что вы с нами вытворяете! Теперь ты знаешь, почему мы вас ненавидим? - спросил Окамото, когда к общему шуму добавились взрывы бомб.
   - Нет, недосягаемый господин, - ответил Теэрц.
   Он прекрасно понимал природу их ненависти - и знал, какая его ждет судьба. Его глазные бугорки вращались, он изучал обстановку. Впервые с той минуты, как он стал пленником, Теэрц начал подумывать о бегстве. Впрочем, он понимал, что сейчас ему сбежать не удастся, но он дал себе слово, что не оставит попыток отыскать такую возможность.
   * * *
   Дэвид Гольдфарб испытал удовольствие, снова надев форму. Ленточка цвета национального флага, обозначающая медаль за военные заслуги, закрепленная на левом нагрудном кармане, являлась для него особым предметом гордости. Он думал, что оператор радарной установки может получить такую медаль только в случае, если немцы или ящеры вторгнутся в Англию. Ему даже в голову не приходило, что он когда-нибудь отправится в Польшу в составе десантно-диверсионной части.
   Брантингторп заметно изменился за те несколько недель, что Дэвид отсутствовал. Все больше и больше истребителей пряталось за земляными насыпями. Экспериментальный завод превратился в настоящую базу военно-воздушных сил. Однако отряд Фреда Хиппла, занимающийся изучением двигателей и радаров ящеров, по-прежнему оставался здесь, и Гольдфарба нисколько не удивило, что они все так же живут вместе с метеорологами.
   Войдя внутрь, он поздоровался со своими товарищами и приготовился заняться делом. То, что варилось на спиртовке, вряд ли имело отношение к настоящему чаю, но если добавить туда побольше меда, его вполне можно будет пить. Дэвид налил себе чашку, подсластил жидкость и подошел к радарной установке ящеров.
   Она не простаивала без дела. Другой оператор радиолокационной установки, совсем молодой паренек по имени Лео Хортон за время его отсутствия заметно продвинулся вперед.
   - Доброе вам утречко, - поздоровался Хортон, и по его акценту Гольдфарб понял, что он из Девоншира.
   Дэвид потягивал не-совсем-чай и надеялся, что сегодня он подарит ему вдохновение. Тут никогда нельзя знать заранее. Иногда пьешь его и пьешь целый день, а результат один - почки начинают работать, как безумные, а иногда половины чашки хватает, чтобы в голове просветлело. Все зависело от того, из чего в каждый данный день состоял ведьмовской напиток.
   - Мне кажется, я еще немного разобрался в схеме, - сказал Хортон.
   Мальчишка поражал своим умом, и, к тому же, имел такую теоретическую подготовку по физике и электронике, которая Гольдфарбу и не снилась. Кроме того, он мог пить пиво галлонами, и ему ничего не делалось. А еще успел завести интрижки почти со всеми официантками из баров Лестера по-видимому, у них срабатывал материнский инстинкт.
   Ладно, дело есть дело.
   - Отлично, - похвалил он Лео. - Покажи, что тебе удалось сделать.
   - Видите, вот эти детали? - Хортон ткнул пальцем в разобранный радар. - Я почти уверен, что они контролируют мощность сигнала.
   - Знаешь, перед самым отъездом, у меня возникли такие же подозрения, сказал Гольдфарб. - Только мне не удалось их проверить. Доказательства есть?
   Хортон открыл толстый блокнот, почти такой же темно-синий, как форма ВВС.
   - Вот, посмотрите на показания осциллографа, когда я подключаю параллельно этот подводящий провод... - Он снова показал рукой, что имеет в виду.
   - Мне кажется, ты прав, - согласился с ним Гольдфарб. - Посмотри, какое усиление! - Он тихонько присвистнул. - Нас не только повысят в звании - возведут в рыцари, если мы сумеем сообразить, как устроен радар ящеров, а потом используем его на наших установках.
   - Да, конечно, только это маловероятно, - ответил Хор-тон. - Я могу сказать вам, что делают цепи, но не имею ни малейшего представления о том, как они это делают. Если бы вы взяли один из наших "Ланкастеров" и посадили его на базе Королевских военно-воздушных сил в 1914 году - что вам вряд ли удалось бы, потому что в те времена посадочные полосы были совсем не такие длинные - механики имели бы больше шансов разобраться в устройстве самолета и всех его систем, чем мы в устройстве радара ящеров.
   - Ну, не все так плохо, - проговорил Гольдфарб. - Полковник Хиппл и его команда сильно продвинулись в изучении двигателя.
   - Точно. Он уже понял основной принцип работы.
   - А нам известны основные принципы работы радарной установки, запротестовал Гольдфарб.
   - Только радар ящеров намного дальше, чем двигатель, ушел от нашего, сказал Хортон. - Полковник впадает в ярость от уровня развития их металлургии. А у нас ящеры применяют совершенно другую - по сравнению с нами - технологию, чтобы получить необходимый результат: никаких клапанов, и все такое маленькое, что схемы можно рассмотреть только под микроскопом. То, что нам удалось понять функции какого-то узла, уже победа; разобраться в том, как он работает - задача совсем другого порядка.
   - Да, я понимаю, - печально заметил Гольдфарб. - Иногда мне кажется, что я с удовольствием вышвырнул бы эту установку на помойку, чтобы больше никогда ее не видеть.
   - Ну, вам удалось немного от нее отдохнуть. - Хортон показал на ленточку, украшавшую грудь Гольдфарба. - Я бы тоже хотел получить такую.
   Вспомнив ужас, испытанный во время бегства, Гольдфарб открыл было рот, чтобы сказать, что с радостью отказался бы от такой возможности, но подумал, что все не так однозначно. Здорово, что ему удалось вывести из Польши своего кузена Мойше и его семью, Гольдфарб по-настоящему гордился тем, что смог им помочь.
   А еще с некоторым удивлением он понял, что в голосе Хортона прозвучала настоящая зависть. С тех самых пор как он вернулся в Брантингторп, поразительные способности нового оператора внушали ему что-то вроде тоски. Теперь, узнав, что Лео им восхищается, Гольдфарб почувствовал себя намного лучше. Он вспомнил о стене, которая разделяла в Дувре тех, кто воевал на самолетах, и тех, кто оставался на земле и вел бой при помощи электронов и люминофора.
   Впрочем, Гольдфарбу удалось преодолеть большую часть этой стены. Еще до того, как отправиться в Польшу, он несколько раз летал на борту "Ланкастера", чтобы проверить работу радарных установок в воздухе. Они даже попадали под огонь ящеров, но каждый раз возвращались на базу в целости и сохранности. Если бы одна из ракет врага попала в самолет, Гольдфарб даже не увидел бы того, кто их сбил. Сражение на земле более индивидуально. В Лодзи он убивал людей и ящеров и видел, как их тела падают на землю. Ему до сих пор снились кошмары.
   Лео Хортон ждал, что он скажет, и Гольдфарб проговорил:
   - В конечном итоге здесь мы можем добиться результатов гораздо более значительных для победы в войне. Бегать, зажав кинжал в зубах, конечно, неплохо, но это не всегда приносит нужные результаты.
   - Если бегать с кинжалом в зубах, он рано или поздно запачкается кровью, это уж точно, - заметил Хортон.
   Вошел летчик по имени Бэзил Раундбуш и налил себе эрзац-чая. Его широкое, румяное лицо сияло улыбкой.
   - Хороший денек сегодня, - заявил он.
   - Может быть, чай будет вкуснее, если ты прополощешь в нем то, что украшает твою верхнюю губу и называется усами, - заметил Гольдфарб.
   - Ах, вонючий мерзавец! - Раундбуш сделал в его сторону шаг казалось, он ужасно разозлился.
   Гольдфарбу понадобилось заметное усилие воли, чтобы не сдвинуться с места. За последнее время он сильно похудел, да и грудь Раундбуша украшал целый иконостас из блестящих металлических планок и ярких лент. Он летал на "Спитфайре" против самолетов Люфтваффе во времена, казавшиеся самым трудным часом Британии.