Тертлдав Гарри. Ответный удар (Вторжение - 2)

   Он открыл дверь и постарался тут же ее захлопнуть, совсем как вошедший перед ним крестьянин. Внутри царила безупречная чистота. Даже одежда "крестьянина", при ближайшем рассмотрении, оказалось идеально чистой.
   Он повернулся к Молотову.
   - Товарищ комиссар, я рад вас приветствовать в нашей лаборатории, сказал он, протягивая руку. Перед Молотовым стоял широкоплечий бородатый человек лет сорока с умными глазами на усталом лице. - Меня зовут Игорь Иванович Курчатов, я директор проекта по производству взрывного металла. Он отвел рукой прядь упавших на лоб волос (как у Гитлера, - почему-то подумал Молотов).
   - У меня два вопроса, Игорь Иванович, - заявил Молотов. - Во-первых, как скоро будет готова бомба из взрывного металла ящеров? Во-вторых, когда вы сможете начать производить свой собственный взрывной металл?
   Глаза Курчатова слегка округлились.
   - А вы сразу берете быка за рога.
   - Зачем тратить время на формальности, которые являются буржуазным пережитком, - ответил Молотов. - Вы ответите на мои вопросы, а я сделаю доклад товарищу Сталину.
   Сталин, конечно, регулярно получал отчеты о ходе работ. Сюда также приезжал Берия, чтобы лично проверить, как продвигаются исследования. Однако Молотов занимал пост заместителя Сталина в Государственном Комитете Обороны. Прежде чем ответить, Курчатов облизнул губы; он прекрасно знал, кто такой Вячеслав Молотов.
   - Мы значительно продвинулись в создании бомбы. И собираемся в ближайшее время начать изготовление ее компонентов.
   - Хорошая новость. - Кивнул Молотов.
   - Да, товарищ комиссар, - продолжал Курчатов. - Поскольку мы располагали достаточным количеством взрывного металла, нам оставалось лишь решить инженерную задачу о сближении двух масс металла, каждая из которых, сама по себе, не может взорваться, а вместе они превышают, так называемую "критическую" массу, необходимую для взрыва.
   - Ясно, - ответил Молотов, хотя, на самом деле, ничего не понял. Если что-то может взорваться - так ему представлялось - то какая разница, много вещества, или мало. Однако советские физики и другие ученые настаивали на том, что диковинный металл ведет себя особенным образом. И если Советский Союз получит обещанную бомбу - что ж, значит, они не ошиблись. - Каким образом вы решили сблизить две части?
   - Мы полагаем, что проще всего придать одной части форму цилиндра, а внутри проделать отверстие, в которое будет идеально входить второй цилиндр меньшего диаметра. Специальное взрывное устройство заставит их совместиться. Мы постарались предпринять максимальные меры безопасности.
   - Вы очень правильно поступили, товарищ Курчатов, - заявил Молотов.
   И хотя его голос оставался ледяным, ему понравилось устройство, описанное физиком. Его отличала русская простота - забить один цилиндр в другой и - бум! Молотов прекрасно знал, что у его народа возникают серьезные проблемы, когда он сталкивается с необходимостью привести в исполнение какой-нибудь сложный план - в отличие, к примеру, от немцев. Русские всегда старались возместить отсутствие хитрости грубой силой. Именно таким способом им удалось удержать немцев под Москвой и Ленинградом. Теперь пришла пора нанести могучий удар по ящерам, еще более страшным захватчикам.
   Могучий удар...
   - После того, как вы используете запасы взрывного металла на создание бомбы, его больше не останется, верно? - спросил Молотов.
   - Да, товарищ комиссар, - ответил Курчатов и вновь облизнул губы.
   Молотов нахмурился. Он боялся, что так и будет. Ученые имели обыкновение обещать Сталину луну с неба - вне зависимости от того, могли они ее достать, или нет.
   "Может быть, лошадь научится петь", - подумал он, вспомнив старую историю, которую прочитал еще в студенческие годы.
   Он покачал головой, сейчас необходимо сосредоточиться на насущных проблемах.
   Молотов понимал, что ученые стоят перед трудной дилеммой. Если они скажут Сталину, что не могут сделать то, что он просит, их отправят в лагерь... или пустят пулю в затылок. Впрочем, если они не исполнят своих обещаний, их тоже ждет бесславный конец.
   Советский Союз отчаянно нуждался в бесперебойном производстве взрывного металла. В этом Молотов полностью соглашался со Сталиным. (Он попытался вспомнить, когда в последний раз разошелся с Генеральным секретарем Коммунистической партии во мнениях, и не смог - очень много лет назад!).
   - С какими трудностями вы столкнулись, Игорь Иванович, и как намерены с ними справиться?
   Словно по невидимому сигналу, к ним подошел еще один человек в крестьянской одежде.
   - Товарищ комиссар, - сказал Курчатов, - разрешите представить вам Георгия Александровича Флерова, который недавно открыл самопроизвольное деление ядра. Сейчас он возглавляет группу, занимающуюся интересующей вас проблемой.
   Флеров был моложе Курчатова; даже в крестьянской одежде он выглядел, как ученый. Флеров заметно нервничал. Поскольку он возглавлял группу исследователей, вся ответственность ложилась на него.
   - Товарищ комиссар, ответ на ваш вопрос, вернее, на первую его часть, достаточно прост, - заговорил он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно. - Главная трудность состоит в том, что мы не знаем, как это делать. В вопросах технологии ядерных исследований мы на несколько лет отстали от капиталистических стран и фашистской Германии. Нам приходится изучать то, что им уже известно.
   Молотов бросил на Флерова мрачный взгляд.
   - Товарищу Сталину не понравится то, что вы сейчас сказали. Курчатов побледнел. Флеров тоже, однако, он набрался мужества и продолжал:
   - Если товарищ Сталин решит ликвидировать нашу группу, то никто в Советском Союзе не сможет произвести взрывной металл. Все ученые, имеющие хоть какой-то опыт, собраны здесь. Других специалистов у нас просто нет.
   Молотов не привык к подобным заявлениям - даже если они звучали из уст напуганного до смерти человека.
   - Нам обещали наладить полномасштабное производство взрывного металла в течение восемнадцати месяцев. Если ваша группа не в состоянии... - гневно заявил Молотова.
   - По истечении указанного вами срока немцы не сумеют наладить производство металла, товарищ комиссар, - сказал Флеров. - И американцы тоже, хотя мы не слишком хорошо информированы об их успехах.
   "Ты хочешь сказать, что наши шпионы стали хуже работать", - подумал Молотов. - "Похоже, Флеров настоящий дипломат".
   Впрочем, все это не имело сейчас особого значения.
   - Если вы не сможете сделать того, что обещали, - заявил Молотов, - мы заменим вас на тех, кто сумеет послужить Родине лучше вас.
   - Удачи вам, и прощай Родина, - сказал Флеров. - Возможно, вам удастся собрать шарлатанов, которые наврут вам с три короба. Вы не найдете квалифицированных физиков - и, если пустите нас в расход, никогда не наладите производство урана или плутония в Советском Союзе.
   Он явно не блефовал. Молотов много раз видел, как лгут люди, пытаясь спасти свою жизнь. Флеров говорил правду. Тогда Молотов повернулся к Курчатову.
   - Вы руководитель проекта. Почему вы не сообщили нам, что не можете уложиться в срок?
   - Товарищ комиссар, мы опережаем рабочий график создания первой бомбы, - ответил Курчатов, - и это является существенным плюсом в нашей работе, поскольку вторая часть проекта продвигается медленнее, чем мы рассчитывали. Кроме того, мы считаем, что взрыв одной бомбы произведет на ящеров очень сильное впечатление.
   - Игорь Иванович... - начал Флеров.
   Молотов поднял руку, прерывая Флерова. Он продолжал смотреть на Курчатова.
   - Возможно, вы и в самом деле превосходный физик, товарищ, но ваша политическая наивность вызывает удивление. Предположим, мы потрясем ящеров одним взрывом, разве они не смогут ответить нам тем же?
   В резком свете электрических ламп лицо Курчатова стало серовато-желтым.
   - Товарищ комиссар, мы рассуждали лишь теоретически, - вмешался Флеров.
   - Вам стоит заняться диалектикой, - сказал Молотов.
   Он не сомневался, что Сталин не ошибся, предполагая, что ящеры нанесут ответный удар по той стране, которая использует против них взрывной металл.
   - Мы сделаем так, как вы скажете, - обещал Курчатов.
   - Уж постарайтесь, - с угрозой заявил Молотов. - А пока Советский Союз - не говоря уже обо всем человечестве - нуждается в запасах взрывного металла. Вы не в силах начать его производство в течение восемнадцати месяцев - так вы утверждаете. Ну и сколько же вам потребуется времени? Несмотря на невысокий рост, Молотов умел произвести на собеседника впечатление.
   Ну, а когда он выступал от имени Советского Союза, то и вовсе превращался в великана.
   Курчатов и Флеров переглянулись.
   - Если все пойдет нормально, нам нужно четыре года, - сказал Флеров.
   - Если нам будет сопутствовать удача - три с половиной, - уточнил Курчатов.
   Флеров с сомнений посмотрел на своего коллегу, но потом все-таки кивнул.
   Три с половиной года? Или даже четыре? Молотов чувствовал себя так, словно его только что лягнули в живот. В течение всего этого времени у Советского Союза будет всего одна бомба, которую он не сможет использовать из страха перед чудовищной местью ящеров? А немцы с американцами - может быть, и англичане с японцами - опередят нас в производстве своей бомбы?
   - Ну и что, по вашему мнению, я должен сказать товарищу Сталину? спросил он.
   Вопрос повис в воздухе. Гнев Сталина мог обрушиться не только на ученых за их не слишком оптимистический прогноз, но и на самого Молотов гонца, принесшего плохие новости.
   Если ученые и в самом деле незаменимы, Сталин, пожалуй, не решится их уничтожить. За долгие годы Молотов сделал все, что в его силах, чтобы стать для Сталина человеком необходимым - но он прекрасно понимал, что это совсем не то же самое, что быть незаменимым.
   - Могу ли я передать Генеральному секретарю, что вы добьетесь успеха через два с половиной, три года? В таком случае у нас появляются хоть какие-то шансы смягчить гнев Сталина.
   - Товарищ комиссар, вы, конечно, можете сказать Сталину все, что посчитаете нужным, - ответил Курчатов. - Но когда пройдет время, а нам не удастся завершить работу, вам придется давать объяснения.
   - Если ящеры дадут нам время, необходимое для завершения исследований, - добавил Флеров; казалось, сомнения Молотова доставляют ему удовольствие.
   - Если ящеры захватят вашу лабораторию, товарищи, уверяю вас, мало вам не покажется, - сумрачно пообещал Молотов.
   Если бы немцы победили Советский Союз, Молотова поставили бы к стенке (с завязанными глазами, если бы повезло), но физики-ядерщики могли оказаться полезными и спасти свою шкуру, переметнувшись на службу к врагу. Впрочем, ящеры вряд ли захотят открыть людям секрет расщепления атома. Чтобы физики лучше его поняли, Молотов добавил:
   - Если сюда заявятся ящеры, это произойдет, во многом, из-за того, что ваша команда не сумела решить поставленную задачу, а рабочие и крестьяне Советского Союза не получили необходимого оружия для борьбы с врагом.
   - Мы делаем все, что в наших силах, - запротестовал Флеров. - Но мы слишком мало знаем.
   Теперь сомнения и неуверенность охватили ученых. Именно этого Молотов и добивался.
   - Значит, нужно быстрее учиться, - резко сказал он.
   - Гораздо легче отдавать приказы генералам, товарищ комиссар, чем природе, - тихо ответил Курчатов. - Она открывает свои секреты лишь тогда, когда пожелает.
   - Она открыла свои тайны ящерам, - заявил Молотов. - То, что под силу им, не должно представлять проблему для советских физиков. - Он повернулся к ним спиной, чтобы показать, что разговор закончен.
   Пожалуй, Молотов достаточно быстро пришел в себя после того, как ученые сообщили ему ужасную новость. К сожалению, он не мог предвидеть, как отреагирует на нее Сталин.
   * * *
   Торговец довольно улыбнулся, увидев серебряную марку с изображением кайзера Вильгельма, которую протягивал ему Дэвид Гольдфарб.
   - Хорошие деньги, друг, - заявил он. Вместе с запеченным яблоком на палочке, которое купил Гольдфарб, ему дали пригоршню меди и несколько металлических монет. Одновременно у продавца сделалось лукавое выражение лица. - У тебя такие хорошие деньги, что я не стану обращать внимание на твой необычный идиш.
   - Там, откуда я приехал, - ответил Гольдфарб, чувствуя, как сильнее забилось сердце, - все так говорят.
   - Какое, наверное, невежественное место, - проворчал торговец. Сначала мне показалось, что у тебя варшавский акцент. Но чем больше я тебя слушаю, тем очевиднее становится - ты из Челма.
   Гольдфарб фыркнул. На самом деле, у него был варшавский акцент, который сильно изменился за долгие годы жизни в Англии. Ему это и в голову не приходило, пока английская подводная лодка не высадила его на побережье Польши. Теперь, когда он обращался к местным жителям, разговаривавшим на идише каждый день, ему оставалось лишь радоваться, что его вообще понимают.
   Чтобы не открывать, откуда он на самом деле приехал, Гольдфарб вгрызся в яблоко. Рот наполнил горячий, сладкий сок, и он застонал от удовольствия.
   - С корицей было бы гораздо лучше, - сказал торговец. - Только корицы нет ни у кого - ни за любовь, ни за деньги.
   - Все равно вкусно, - пробормотал с политым ртом Гольдфарб, больше не обращая внимания на полученный им в Англии акцент.
   Кивнув на прощание торговцу, он зашагал по грязной дороге на юг, в сторону Лодзи. До города, по подсчетам Гольдфарба, оставалось часа два пути. Он надеялся, что не опоздал. Из того, что он слышал перед отплытием из Англии, его кузен Мойше находится в лодзинской тюрьме. Интересно, как он его освободит.
   С сержантским фатализмом Гольдфарб выбросил сомнения из головы. Всему свое время. Сначала нужно добраться до Лодзи. Гольдфарб уже успел обнаружить, что несколько лет, проведенных в кабине самолета, отрицательно сказались на его физической форме. Сержант, отвечающий за физическую подготовку, остался бы им недоволен.
   - Вот что бывает, когда перестаешь заниматься тяжелой работой, задыхаясь, пробормотал он по-английски. - О, боже, во что я превратился бы, если бы у меня имелась возможность курить. И все же, сигарет ужасно не хватает.
   Дэвид огляделся по сторонам. Бесконечные поля Польши рассказали ему печальную историю страны. Англию защищал не только пролив Ла-Манш, но и горы на западе и севере, которые в течение столетий служили убежищем для валлийцев и шотландцев.
   Польша, поделенная между Германией и Советским Союзом, никакой защиты не имела, за исключением мужества своего народа. Однако когда приходится сражаться с врагом, который превосходит тебя численностью в три раза (как немцы), или в шесть или девять раз (как русские), даже безумной храбрости оказывается недостаточно.
   Вот почему польским евреям пришлось так несладко, - неожиданно пришло в голову Гольдфарбу, - уж с евреями поляки сумели разобраться.
   После поражения в войне с соседями так приятно расправиться с теми, кто живет в твоей стране. Гольдфарб не испытывал любви к людям, вынудившим его родителей покинуть Польшу, но эти рассуждения помогли ему их понять.
   Он снова посмотрел по сторонам. В Англии на линии горизонта почти всюду высились горы или холмы. Здесь воображение поражали бесконечные равнины. Огромные открытые пространства заставляли человека осознать собственную незначительность - а, кроме того, ты тут торчал у всех на виду, точно муха на большой тарелке.
   Зелень польских полей отличалась от зелени английских - она показалась Гольдфарбу немного тусклой. Может быть, все дело в свете или почве; так или иначе, но различие сразу бросалось в глаза.
   На полях тут и там копошились крестьяне. Англичане, обрабатывающие свои поля, были фермерами. Поляки, вне всякого сомнения, - крестьянами. Гольдфарб вряд ли сумел бы объяснить, в чем состоит различие, но оно казалось ему очевидным. Возможно, дело было в том, как работали польские крестьяне. У Гольдфарба возникло ощущение, что они двигаются слишком медленно, словно уверены - ничего не изменится от того, будут они стараться или нет. Им все равно не придется насладиться плодами своего труда.
   В небе что-то зашумело - казалось, жужжит майский жук... Гольдфарб множество раз слышал подобные звуки - гораздо больше, чем ему хотелось бы. Он инстинктивно упал на землю. У него над головой пронеслась эскадрилья немецких бомбардировщиков.
   "Ю-88", - подумал Гольдфарб, автоматически определив марку самолета по звуку и форме - точно так же он отличил бы собственного дядю от отца. Он не раз молился, чтобы истребители и зенитки сбили побольше немецких бомбардировщиков. Но теперь желал им удачи. Что-то тут неправильно. Впрочем, после вторжения ящеров, многие понятия и представления перестали быть привычно однозначными.
   Он поднялся на ноги и посмотрел на юг. На далеком горизонте появился дым.
   "Наверное, там Лодзь", - подумал Гольдфарб.
   Еще немного, и он попытается выполнить задание английского командования - почему-то они решили, что Гольдфарбу такая задача по силам.
   Матерчатая фуражка, черная куртка и шерстяные брюки - все кричало: Я еврей! Интересно, зачем Гитлеру понадобилось заставлять евреев носить желтую звезду? Даже нижнее белье здесь не такое, как в Англии периодически оно напоминало о себе исключительно неприятными ощущениями.
   Но он должен выглядеть, как еврей. Дэвид говорил на идише, но польского языка толком не знал. В Англии, даже до того, как он стал военным, Дэвид практически ничем не отличался от окружавших его людей. Здесь, в Польше, он чувствовал, что какой-то барьер отгораживает его от большинства местного населения.
   - Нужно привыкать, - пробормотал он себе под нос. - В большинстве мест евреи чужие.
   На придорожном столбе он прочитал: "ЛОДЗЬ, 5 км". Рядом красовалась еще одна надпись: "Litzmannstadt, 5 км". Сердце у Гольдфарба сжалось, он стиснул зубы. Обычное немецкое высокомерие - придумать собственное имя для города, который они захватили.
   Интересно, какое название дали городу ящеры.
   Через час с небольшим он шагал по окраине Лодзи. Ему сказали, что немцы, захватив город, не причинили ему серьезных разрушений. Лодзь выглядел очень прилично. Пока Гольдфарб плыл на подводной лодке, он прочитал, что немцы успели полностью привести город в порядок, прежде чем ящеры заставили их его покинуть.
   В предместьях Лодзи, в основном, жили поляки, которые провожали Дэвида мрачными взглядами и кривыми усмешками. Если в городе и остались немцы, то теперь они старались на улицах не показываться. Гольдфарб не представлял себе, что стал бы делать, если бы столкнулся с кем-нибудь из них. Он вдруг огорчился, что пожелал удачи бомбардировщикам. А потом рассердился на себя за глупые мысли. Конечно, нацистов трудно любить, но ведь сейчас немцы и англичане сражаются против ящеров вместе.
   Гольдфарб шел по улице Лагевника в сторону гетто. Стена, построенная нацистами, частично сохранилась, хотя на проезжей части ее разобрали, чтобы восстановить движение. Оказавшись на территории гетто, Дэвид решил, что если Германия и Англия стали союзниками, это вовсе не означает, что он должен хорошо относиться к немцам.
   Запахи и давка обрушились на него, словно удар молота. Гольдфарб всегда жил в домах с водопроводом и канализацией. И никогда не считал эти достижения цивилизации mitzvah, благословением, но теперь понял, как сильно заблуждался. Нечистоты, вонь, мусор, грязные, давно не мывшиеся люди... Дэвид пожалел, что природа наделила его обонянием.
   От побывавших в Китае и Индии знакомых он слышал рассказы об огромных толпах людей, но только сейчас понял, что они имели в виду. Улицы были буквально забиты мужчинами, женщинами, детьми, тележками, повозками население небольшого города собралось на территории нескольких кварталов. Обитатели гетто покупали, продавали, спорили, толкались, мешали друг другу - Гольдфарбу показалось, что он попал в шумную лондонскую пивную.
   Люди - евреи - были грязными, худыми, многие больными. После высадки на польское побережье Гольдфарб отчаянно страдал от того, что не может как следует помыться, но всякий раз, когда он чувствовал на себе чужие взгляды, ему становилось не по себе - уж слишком он казался упитанным по сравнению с другими обитателями гетто.
   Ему даже пришлось напомнить себе, что немцы ушли из Лодзи почти год назад. Теперь к евреям относились лучше и обращались с ними, как с человеческими существами. В какое же чудовищное положение попали евреи в гетто, когда у власти находились нацисты!
   - Спасибо тебе, отец, за то, что ты вовремя отсюда уехал, - тихонько проговорил Гольдфарб.
   Пару кварталов он просто плыл, точно рыба по течению. Наконец, решился и принялся пробиваться в нужном ему направлении.
   Плакаты с изображением Мордехая Хайяма Рамковского украшали почти все стены гетто. Некоторые успели потускнеть, другие казались новенькими. Заснятый в разных позах Рамковский смотрел на Гольдфарба - и всякий раз вид у него был суровый, а взгляд строгий.
   Гольдфарб покачал головой: он успел немало прочитать о режиме Рамковского в Лодзи. В целом он очень напоминал карманного еврейского Гитлера.
   "Как раз то, что нам нужно", - подумал Гольдфарб.
   Пару раз ему встретились люди с нарукавными повязками и дубинками в руках. Он обратил на них внимание еще и потому, что все они выглядели на удивление здоровыми и довольными жизнью.
   Карманное еврейское "СС", просто замечательно.
   Всякий раз Дэвид опускал голову и изо всех сил старался сделаться невидимым.
   Однако время от времени ему все-таки приходилось поднимать глаза, чтобы определить, где он находится; даже после тщательного изучения карты Лодзи он не слишком уверенно ориентировался в незнакомом городе. К счастью, толпа служила ему хорошей маскировкой. После того, как он трижды свернул не в том месте - ничего другого он и не ждал - Гольдфарб нашел нужный дом на улице Мостовской и начал подниматься по лестнице.
   Оставалось надеяться, что он выбрал правильную дверь. Гольдфарб постучал, и ему открыла женщина. Дэвид решил, что она на несколько лет его старше, красивое лицо портила излишняя худоба. Женщина испуганно смотрела на незнакомца.
   - Кто вы такой? - резко спросила женщина. Гольдфарбу вдруг показалось, что с ним произойдет нечто крайне неприятное, если он скажет что-нибудь не то.
   - Я должен вам сообщить, что Иов не страдал вечно. Женщина расслабилась.
   - Заходите. Должно быть, вы английский кузен Мойше.
   - Верно, - ответил Гольдфарб. Женщина закрыла за ним дверь, а он продолжал: - Меня зовут Дэвид Гольдфарб. А вы Ривка? Где ваш сын?
   - Ушел погулять. В толпе ему ничто не грозит, к тому же, за ним всегда кто-нибудь присматривает.
   - Хорошо. - Гольдфарб огляделся по сторонам. Крошечная квартира, такая пустая, что от этого она кажется больше. Он сочувственно покачал головой. Вам, наверное, до смерти надоело переезжать с места на место.
   Ривка Русси устало улыбнулась.
   - Надоело. Мы с Ревеном трижды меняли квартиры после того, как Мойше не вернулся. - Ривка вздохнула. - Он подозревал, что кто-то его узнал. Мы слишком задержались на прежнем месте. Если бы не ребята из сопротивления, я не знаю, что бы мы делали. Думаю, нас давно поймали бы.
   - Они сообщили о вас в Англию, - сказал Гольдфарб. - Там разыскали меня. - "Интересно", - подумал он, - "как повернулись бы события бы, если бы не визит Черчилля в Брантингторп". - Я должен помочь Мойше выбраться из тюрьмы и доставить его - вместе с вами и мальчиком - в Англию. Если у меня получится.
   - А у вас получится? - нетерпеливо спросила Ривка.
   - Это знает один только Бог, - ответил Гольдфарб. Ривка рассмеялась. Он продолжал: - Я не боевик и не герой. Буду работать вместе с вашими людьми и сделаю все, что в моих силах.
   - Я и не рассчитывала на такой честный ответ, - рассудительно сказала Ривка.
   - Мойше в Лодзи? - спросил Гольдфарб. - По нашей информации его никуда не успели перевезти, но ведь прошло время, и все могло измениться.
   - Насколько нам известно, Мойше в Лодзи. Ящеры не особенно торопятся. Я их не понимаю - ведь он немало сделал, чтобы им насолить.
   - Они очень методичны и неторопливы, - сказал Гольдфарб, вспомнив, что он прочитал про ящеров, когда находился в подводной лодке. - И медленно принимают решения. Какие обвинения ему предъявлены?
   - Неповиновение, - ответила Ривка. - Больше ни в чем они его обвинить не могут.
   Информация Гольдфарба совпадала с тем, что сказала ему Ривка. Ящеры почитают ранги, чины и обычаи, у них патологически развито чувство долга, по сравнению с ними даже японцы кажутся обезумевшими анархистами. В таком обществе неповиновение считается едва ли не самым страшным грехом например, как богохульство в Средние века.
   - Значит, он все еще в Лодзи, - задумчиво проговорил Гольдфарб. Хорошо. Польский штаб ящеров находится в Варшаве. Вытащить Мойше оттуда было бы значительно труднее. - Он усмехнулся. - Да и, вообще, мне совсем не хотелось бы уходить так далеко на восток, особенно, после того, как пришлось от самого побережья идти пешком в Лодзь.
   - Хотите чаю? - спросила Ривка. И тут же резко добавила: - Что вас так рассмешило?
   - Ничего особенно, - все еще смеясь, ответил Гольдфарб. - Просто любая женщина из нашей семьи задала бы точно такой же вопрос.
   - А я и есть женщина из вашей семьи - спокойно сказала Ривка.
   - Вы правы. - И они посмотрели друг на друга через пропасть долгих лет жизни, проведенных в разных странах.
   Родители Гольдфарба сумели избежать ужасов гетто; для него оно олицетворяло возврат в темное средневековье, а Ривка в длинном черном платье казалась частицей глубокого прошлого. Интересно, какое впечатление он на нее произвел: экзотический незнакомец из богатой и сравнительно мирной Англии - несмотря на все, что сделали со страной немцы и ящеры человек, практически отказавшийся от иудаизма ради жизни в огромном мире? Он не знал, как спросить, и имеет ли право задавать подобные вопросы.