Страница:
3. Лучшие шансы на успешный исход сражения имелись в первые 2-3 недели войны.
4. В будущем эти шансы 6удут не улучшаться, а ухудшаться, ибо английский флот растет за счет нового строительства гораздо быстрее нашего и непрерывно тренируется.
5. К этому присоединяется тот факт, что бесперспективность уничтожит столь блестящий в начале войны дух нашего флота.
6. Следует также учитывать веру народа в то, что в случае сражения английский флот понесет не меньшие, если не большие, потери, чем наш. Лично я разделяю эту веру. По моему мнению, окончательные решения может принять только человек, обладающий соответствующими полномочиями, т.е. командующий флотом Открытого моря. Он должен также обладать верой в себя и носить в своем сердце дух победы. В мировой истории меньшие флоты почти всегда били большие.
7. Я не вижу надобности сохранять наш флот в неприкосновенности до заключений мира.
Если после такой страшной войны, как война 1914 года, мы заключим мир без пролития крови наших моряков и без всяких достижений нашего флота, то мы больше ничего не получим для флота. Все ассигнования (вообще весьма скупые) получит армия, и великая попытка его величества кайзера превратить Германию в морскую державу потерпит неудачу.
8. Впрочем в ближайшее время от битвы надо воздержаться и выждать выступления Турции и главного решения на Западе.
9. Поэтому я считаю неправильным посылать для прорыва вражеской блокады у Линдеснеса три имеющихся у нас больших линейных крейсера без других кораблей и вообще без всякой поддержки, ибо для этого случая ставка кажется мне слишком большой по сравнению с возможным выигрышем. фон Тирпиц.
Начальнику Генмора. Здесь.
Следующее: Шарлевилль, 1 октября 1914 г
Имею честь представить на усмотрение вашего превосходительства нижеследующие замечания по поводу ставшего мне известным меморандума командования флота Открытого моря от 21/IХ 1914 г.
Я полагаю, что подводная опасность прежде недооценивалась, а после успеха U-9{206} ее стали переоценивать{}an».
Поражение судна с подлодки чрезвычайно затруднительно, когда оно идет полным ходом и часто меняет курс поблизости от подлодки. Перед нападением U-9 все три крейсера ползли со скоростью в десять узлов. «Хог» и «Кресси» в момент выпуска торпед лежали в дрейфе.
При всем том частое появление подлодок противника в гельголандском углу делает этот пункт менее надежной базой для наступательных операций, чем мы предполагали исходя из опыта мирного времени. Этому способствует, пожалуй, еще в большей степени, чем вражеские подлодки, огромная величина нашего флота, вынужденного выходить в море из узких устьев рек. Маневры мирного времени не продемонстрировали этот факт в достаточной мере.
В настоящее время флоту угрожает опасность либо бесполезно провести всю войну, укрывшись за соломенными баррикадами, в то время как Германия ведет борьбу за свое существование в качестве великой державы, либо быть вынужденным, чтобы сохранить свою честь, дать бой в момент, когда шансы на успех будут особенно малы.
Воздействие, которое оказывает сейчас наш флот (20 крупных линкоров, около 25 линкоров додредноутного типа, 100 миноносцев и т.д.), могло бы быть достигнуто с помощью куда меньшего количества кораблей, если бы мы ограничились обороной Балтийского моря.
Зато английский флот влияет всей своей мощью Fleet in being. Он оказывает из ряда вон выходящее и все усиливающееся давление на нейтралов, полностью уничтожил германскую морскую торговлю, довел эффективность блокады почти до максимума, обеспечил постоянную переброску войск во Францию. К этому присоединяется нарушение связи между Германией и другими странами и натравливание на нас всего света.
Английский флот, а следовательно, и Англия являются опаснейшими врагами Германии.
Использование нашего чрезвычайно сильного флота отнюдь не соответствует соотношению сил между обоими флотами. Я не намерен излагать здесь другие причины этого явления и ограничусь констатацией одного факта, который следует иметь в виду.
Я не понимаю, почему отсутствие потерь в нашем флоте может оказать какое-либо влияние на ход мирных переговоров.
Что касается второго пункта, гласящего, что мы можем оказаться вынужденными ради сохранения чести нашего оружия дать бой при самых неблагоприятных обстоятельствах, то англичанам достаточно начать бомбардировку Гельголанда с севера. Для этого им хватит одной эскадры, состоящей из быстроходных кораблей, идущих зигзагообразными курсами на большом расстоянии друг от друга. В подобном случае за этой эскадрой будет стоять весь английский флот, то есть все корабли, приспособленные к действию в открытом море, включая миноносцы. Поскольку такой случай будет заранее подготовлен, в Немецкой бухте окажутся не одна-две подлодки (большее количество их англичане вряд ли могут выделить для длительного пребывания в Гельголандской бухте), а все английские подлодки с большим радиусом действия.
Я считаю, что величайшая угроза нашему флоту заключается именно в этой необходимости принять бой в неблагоприятной обстановке и без достаточной подготовки ради спасения нашей чести.
Если наш флот и дальше останется на нынешних оборонительных позициях, его моральная сила и способность к достижениям сильно уменьшатся, что будет иметь не поддающиеся учету последствия.
По этим соображениям я считаю, что инициативу адмирала Ингеноля ни в коем случае не следует ограничивать и что нужно разрешить ему действовать по собственному усмотрению в зависимости от обстоятельств. Его не следует обязывать испрашивать разрешения, ибо это также тормозит проявление инициативы. Он один должен решать. По моему личному мнению, наш флот обладает гораздо большей силой, чем можно заключить по нынешнему способу ведения войны. Это особенно относится к нашим совершенно неиспользуемым миноносцам. Английские миноносцы доказали 28/VIII, что они плохо умеют атаковывать.
По этим причинам я полагаю, что дальнейшие вылазки всего нашего линейного флота становятся совершенно необходимыми. Если взять дело 22 сентября, когда три тяжелых крейсера, уже получившие приказ выйти в море, были задержаны, поскольку в районе Линдеснеса были замечены от 12 до 16 кораблей, то напрашивается вопрос: почему не мог выйти в море весь наш флот? Маловероятно, чтобы английский флот в целом совершал подобные вылазки, но даже если бы обнаружилось, что мы имеем дело не с эскадрой, а со всем английским флотом, мы всегда смогли бы значительно оттянуть бой путем таких мероприятий, как, например, установление расстояния в 50 миль между авангардом и тихоходными кораблями, идущими одним и тем же курсом.
Возражают, что при подобных вылазках, приводящих к сражениям, поврежденные корабли гибнут на обратном пути. Но откуда знают, что поврежденных кораблей будет много? Разве исход боя не выражается словами: «или – или»? Разве в больших боях не торпедируется большинство поврежденных кораблей, гибель которых еще кажется сомнительной? Разве англичане не находятся в таком же положении? Теперь начинаются длинные ночи и как можно думать, что несравненно лучше обученные команды наших миноносцев спасуют перед англичанами?
Далее приводится возражение, что возвращение в устье наших рек будет затруднено соединениями флота, обычно находящимися в Южной Англии. Но разве расстояние между Линдеснесом и Гельголандом настолько больше расстояния между тем же пунктом и Англией? Разве, если мы возьмем в свои руки инициативу, все корабли английского флота окажутся готовыми к немедленному выходу в море на соединение друг с другом? Это соединение для них столь же трудно, как и для нас. В будущем немного английских кораблей будет находиться у Голландского мыса и в других пунктах, расположенных на таком же расстоянии от нас. Счастье улыбается только тому, кто держит в руках инициативу («Эмден», U-9, «Кенигсберг», U-21). Если же возникнет такое положение, что нам придется возвращаться не на Гельголанд, а в Каттегат, то там мы окажемся у себя дома, а англичане – нет.
Адмирал фон Ингеноль требует теперь открытия Бельтов. На подобные требования датчане, судя по имеющимся прецедентам, согласиться не могут. К тому же в начале войны Дания дала нам понять, что она делит Малый Бельт на две части – датскую часть у Боге, которую она заперла, и немецкую часть – Эре-Сунд, о которой мы должны заботиться сами. Дания всегда может снять с себя ответственность, заявив, что мы использовали немецкую часть Малого Бельта; к тому же для немецкой стороны дело идет не об использовании Бельтов в наступательных целях, а формально лишь о спасении поврежденных кораблей. Это было бы актом самозащиты. Дания не стала бы объявлять нам из-за этого войну, и в худшем случае Англия тоже потребовала бы для себя права прохода через Бельты. Сейчас она не поступает так потому, что это пока не в ее интересах. Она не признала право Дании закрывать вход в Бельты (ср. сэр Э. Грей и ответ Рейхсканцлера). На основании действующих правил о нейтралитете датчане не могут сделать этого, не нарушив международного права. Итак, проход через Малый Бельт для нас свободен. Если до сих пор прекращение датчанами навигации в Бельтах было нам выгодно, то сейчас имеет место обратное.
Судя по имеющемуся опыту, мы не можем ожидать от малой войны уравнения сил; скорее может иметь место обратное, а это окажет неблагоприятное влияние на суждение о нашем флоте. Такое же впечатление произведет и предстоящее взятие Циндао, а также медленное, но неизбежное уничтожение наших крейсеров, находящихся за границей.
Ничто не говорит против предоставления полной свободы действий адмиралу фон Ингенолю. По моему мнению, этого требует весь ход войны. Этот принцип должен быть положен в основу операций, проводимых в Балтийском море. фон Тирпиц
Начальнику Генмора. Здесь.
И еще одно: Ставка Верховного главнокомандующего
11 октября 1914 г
Отношение, посланное вашим превосходительством командующему флотом Открытого моря 6/Х с.г. за #168 на основании вашего доклада его величеству, дает мне повод представить на усмотрение вашего превосходительства нижеследующие соображения:
1. По моему мнению, директива флоту не выходить в море и избегать операций, чреватых большими потерями, приведет к тому, что флот вообще лишится возможности дать решительный бой. Возможность вступить в бой при более или менее благоприятных обстоятельствах представится лишь в том случае, если флот будет, как это предполагает командующий флотом Открытого моря в своем отношении от 25/IХ 1914 г. #2030-О, совершать вылазки в море, чтобы привести врага в такое положение, когда окажется возможным нападать на отдельные соединения его флота или производить ночные атаки миноносцев. Появление нашего флота вне Гельголандской бухты внесет путаницу в диспозиции командования морских сил врага и вызовет контрмероприятия, в силу которых вражеский флот или значительная часть его приблизится к нашему побережью. Только таким путем, то есть взятием инициативы в свои руки, флот может привести дело к сражению или по крайней мере создать условия для успешного применения миноносцев. Если он предоставит инициативу противнику и станет дожидаться в устьях рек того момента, когда последний так сказать предложит ему бой, то он столкнется со значительно превосходящими его и хорошо подготовленными силами, справиться с которыми, не выходя из устьев рек, у него будет мало шансов.
2. По моему мнению, энергичное использование миноносцев возможно лишь в том случае, если последние будут взаимодействовать с крупными кораблями, а еще лучше – со всем флотом.
В противном случае они быстро столкнутся с превосходящими их смешанными силами и ничего не достигнут. С другой стороны, я полагаю, что если нам удастся использовать наши флотилии миноносцев в дневном бою или в ночной атаке против крупных соединений английского флота, то мы достигнем больших успехов. Порукой этому является для меня высокий уровень их подготовки, основанной на обучении, продолжавшемся целое десятилетие.
3. Продолжительное пребывание наших эскадр в устьях рек не может не оказать дурного влияния на боеспособность нашего флота. Речь идет не только о том, что уровень тактической подготовки соединений флота неминуемо снизится. Не делая никаких упреков личному составу, нужно признать, что на его блестящем моральном состоянии не может не отразиться тот факт, что у него остается все меньше шансов на участие в бою. фон Тирпиц
Начальницу Генмора. Здесь.
5
4. В будущем эти шансы 6удут не улучшаться, а ухудшаться, ибо английский флот растет за счет нового строительства гораздо быстрее нашего и непрерывно тренируется.
5. К этому присоединяется тот факт, что бесперспективность уничтожит столь блестящий в начале войны дух нашего флота.
6. Следует также учитывать веру народа в то, что в случае сражения английский флот понесет не меньшие, если не большие, потери, чем наш. Лично я разделяю эту веру. По моему мнению, окончательные решения может принять только человек, обладающий соответствующими полномочиями, т.е. командующий флотом Открытого моря. Он должен также обладать верой в себя и носить в своем сердце дух победы. В мировой истории меньшие флоты почти всегда били большие.
7. Я не вижу надобности сохранять наш флот в неприкосновенности до заключений мира.
Если после такой страшной войны, как война 1914 года, мы заключим мир без пролития крови наших моряков и без всяких достижений нашего флота, то мы больше ничего не получим для флота. Все ассигнования (вообще весьма скупые) получит армия, и великая попытка его величества кайзера превратить Германию в морскую державу потерпит неудачу.
8. Впрочем в ближайшее время от битвы надо воздержаться и выждать выступления Турции и главного решения на Западе.
9. Поэтому я считаю неправильным посылать для прорыва вражеской блокады у Линдеснеса три имеющихся у нас больших линейных крейсера без других кораблей и вообще без всякой поддержки, ибо для этого случая ставка кажется мне слишком большой по сравнению с возможным выигрышем. фон Тирпиц.
Начальнику Генмора. Здесь.
Следующее: Шарлевилль, 1 октября 1914 г
Имею честь представить на усмотрение вашего превосходительства нижеследующие замечания по поводу ставшего мне известным меморандума командования флота Открытого моря от 21/IХ 1914 г.
Я полагаю, что подводная опасность прежде недооценивалась, а после успеха U-9{206} ее стали переоценивать{}an».
Поражение судна с подлодки чрезвычайно затруднительно, когда оно идет полным ходом и часто меняет курс поблизости от подлодки. Перед нападением U-9 все три крейсера ползли со скоростью в десять узлов. «Хог» и «Кресси» в момент выпуска торпед лежали в дрейфе.
При всем том частое появление подлодок противника в гельголандском углу делает этот пункт менее надежной базой для наступательных операций, чем мы предполагали исходя из опыта мирного времени. Этому способствует, пожалуй, еще в большей степени, чем вражеские подлодки, огромная величина нашего флота, вынужденного выходить в море из узких устьев рек. Маневры мирного времени не продемонстрировали этот факт в достаточной мере.
В настоящее время флоту угрожает опасность либо бесполезно провести всю войну, укрывшись за соломенными баррикадами, в то время как Германия ведет борьбу за свое существование в качестве великой державы, либо быть вынужденным, чтобы сохранить свою честь, дать бой в момент, когда шансы на успех будут особенно малы.
Воздействие, которое оказывает сейчас наш флот (20 крупных линкоров, около 25 линкоров додредноутного типа, 100 миноносцев и т.д.), могло бы быть достигнуто с помощью куда меньшего количества кораблей, если бы мы ограничились обороной Балтийского моря.
Зато английский флот влияет всей своей мощью Fleet in being. Он оказывает из ряда вон выходящее и все усиливающееся давление на нейтралов, полностью уничтожил германскую морскую торговлю, довел эффективность блокады почти до максимума, обеспечил постоянную переброску войск во Францию. К этому присоединяется нарушение связи между Германией и другими странами и натравливание на нас всего света.
Английский флот, а следовательно, и Англия являются опаснейшими врагами Германии.
Использование нашего чрезвычайно сильного флота отнюдь не соответствует соотношению сил между обоими флотами. Я не намерен излагать здесь другие причины этого явления и ограничусь констатацией одного факта, который следует иметь в виду.
Я не понимаю, почему отсутствие потерь в нашем флоте может оказать какое-либо влияние на ход мирных переговоров.
Что касается второго пункта, гласящего, что мы можем оказаться вынужденными ради сохранения чести нашего оружия дать бой при самых неблагоприятных обстоятельствах, то англичанам достаточно начать бомбардировку Гельголанда с севера. Для этого им хватит одной эскадры, состоящей из быстроходных кораблей, идущих зигзагообразными курсами на большом расстоянии друг от друга. В подобном случае за этой эскадрой будет стоять весь английский флот, то есть все корабли, приспособленные к действию в открытом море, включая миноносцы. Поскольку такой случай будет заранее подготовлен, в Немецкой бухте окажутся не одна-две подлодки (большее количество их англичане вряд ли могут выделить для длительного пребывания в Гельголандской бухте), а все английские подлодки с большим радиусом действия.
Я считаю, что величайшая угроза нашему флоту заключается именно в этой необходимости принять бой в неблагоприятной обстановке и без достаточной подготовки ради спасения нашей чести.
Если наш флот и дальше останется на нынешних оборонительных позициях, его моральная сила и способность к достижениям сильно уменьшатся, что будет иметь не поддающиеся учету последствия.
По этим соображениям я считаю, что инициативу адмирала Ингеноля ни в коем случае не следует ограничивать и что нужно разрешить ему действовать по собственному усмотрению в зависимости от обстоятельств. Его не следует обязывать испрашивать разрешения, ибо это также тормозит проявление инициативы. Он один должен решать. По моему личному мнению, наш флот обладает гораздо большей силой, чем можно заключить по нынешнему способу ведения войны. Это особенно относится к нашим совершенно неиспользуемым миноносцам. Английские миноносцы доказали 28/VIII, что они плохо умеют атаковывать.
По этим причинам я полагаю, что дальнейшие вылазки всего нашего линейного флота становятся совершенно необходимыми. Если взять дело 22 сентября, когда три тяжелых крейсера, уже получившие приказ выйти в море, были задержаны, поскольку в районе Линдеснеса были замечены от 12 до 16 кораблей, то напрашивается вопрос: почему не мог выйти в море весь наш флот? Маловероятно, чтобы английский флот в целом совершал подобные вылазки, но даже если бы обнаружилось, что мы имеем дело не с эскадрой, а со всем английским флотом, мы всегда смогли бы значительно оттянуть бой путем таких мероприятий, как, например, установление расстояния в 50 миль между авангардом и тихоходными кораблями, идущими одним и тем же курсом.
Возражают, что при подобных вылазках, приводящих к сражениям, поврежденные корабли гибнут на обратном пути. Но откуда знают, что поврежденных кораблей будет много? Разве исход боя не выражается словами: «или – или»? Разве в больших боях не торпедируется большинство поврежденных кораблей, гибель которых еще кажется сомнительной? Разве англичане не находятся в таком же положении? Теперь начинаются длинные ночи и как можно думать, что несравненно лучше обученные команды наших миноносцев спасуют перед англичанами?
Далее приводится возражение, что возвращение в устье наших рек будет затруднено соединениями флота, обычно находящимися в Южной Англии. Но разве расстояние между Линдеснесом и Гельголандом настолько больше расстояния между тем же пунктом и Англией? Разве, если мы возьмем в свои руки инициативу, все корабли английского флота окажутся готовыми к немедленному выходу в море на соединение друг с другом? Это соединение для них столь же трудно, как и для нас. В будущем немного английских кораблей будет находиться у Голландского мыса и в других пунктах, расположенных на таком же расстоянии от нас. Счастье улыбается только тому, кто держит в руках инициативу («Эмден», U-9, «Кенигсберг», U-21). Если же возникнет такое положение, что нам придется возвращаться не на Гельголанд, а в Каттегат, то там мы окажемся у себя дома, а англичане – нет.
Адмирал фон Ингеноль требует теперь открытия Бельтов. На подобные требования датчане, судя по имеющимся прецедентам, согласиться не могут. К тому же в начале войны Дания дала нам понять, что она делит Малый Бельт на две части – датскую часть у Боге, которую она заперла, и немецкую часть – Эре-Сунд, о которой мы должны заботиться сами. Дания всегда может снять с себя ответственность, заявив, что мы использовали немецкую часть Малого Бельта; к тому же для немецкой стороны дело идет не об использовании Бельтов в наступательных целях, а формально лишь о спасении поврежденных кораблей. Это было бы актом самозащиты. Дания не стала бы объявлять нам из-за этого войну, и в худшем случае Англия тоже потребовала бы для себя права прохода через Бельты. Сейчас она не поступает так потому, что это пока не в ее интересах. Она не признала право Дании закрывать вход в Бельты (ср. сэр Э. Грей и ответ Рейхсканцлера). На основании действующих правил о нейтралитете датчане не могут сделать этого, не нарушив международного права. Итак, проход через Малый Бельт для нас свободен. Если до сих пор прекращение датчанами навигации в Бельтах было нам выгодно, то сейчас имеет место обратное.
Судя по имеющемуся опыту, мы не можем ожидать от малой войны уравнения сил; скорее может иметь место обратное, а это окажет неблагоприятное влияние на суждение о нашем флоте. Такое же впечатление произведет и предстоящее взятие Циндао, а также медленное, но неизбежное уничтожение наших крейсеров, находящихся за границей.
Ничто не говорит против предоставления полной свободы действий адмиралу фон Ингенолю. По моему мнению, этого требует весь ход войны. Этот принцип должен быть положен в основу операций, проводимых в Балтийском море. фон Тирпиц
Начальнику Генмора. Здесь.
И еще одно: Ставка Верховного главнокомандующего
11 октября 1914 г
Отношение, посланное вашим превосходительством командующему флотом Открытого моря 6/Х с.г. за #168 на основании вашего доклада его величеству, дает мне повод представить на усмотрение вашего превосходительства нижеследующие соображения:
1. По моему мнению, директива флоту не выходить в море и избегать операций, чреватых большими потерями, приведет к тому, что флот вообще лишится возможности дать решительный бой. Возможность вступить в бой при более или менее благоприятных обстоятельствах представится лишь в том случае, если флот будет, как это предполагает командующий флотом Открытого моря в своем отношении от 25/IХ 1914 г. #2030-О, совершать вылазки в море, чтобы привести врага в такое положение, когда окажется возможным нападать на отдельные соединения его флота или производить ночные атаки миноносцев. Появление нашего флота вне Гельголандской бухты внесет путаницу в диспозиции командования морских сил врага и вызовет контрмероприятия, в силу которых вражеский флот или значительная часть его приблизится к нашему побережью. Только таким путем, то есть взятием инициативы в свои руки, флот может привести дело к сражению или по крайней мере создать условия для успешного применения миноносцев. Если он предоставит инициативу противнику и станет дожидаться в устьях рек того момента, когда последний так сказать предложит ему бой, то он столкнется со значительно превосходящими его и хорошо подготовленными силами, справиться с которыми, не выходя из устьев рек, у него будет мало шансов.
2. По моему мнению, энергичное использование миноносцев возможно лишь в том случае, если последние будут взаимодействовать с крупными кораблями, а еще лучше – со всем флотом.
В противном случае они быстро столкнутся с превосходящими их смешанными силами и ничего не достигнут. С другой стороны, я полагаю, что если нам удастся использовать наши флотилии миноносцев в дневном бою или в ночной атаке против крупных соединений английского флота, то мы достигнем больших успехов. Порукой этому является для меня высокий уровень их подготовки, основанной на обучении, продолжавшемся целое десятилетие.
3. Продолжительное пребывание наших эскадр в устьях рек не может не оказать дурного влияния на боеспособность нашего флота. Речь идет не только о том, что уровень тактической подготовки соединений флота неминуемо снизится. Не делая никаких упреков личному составу, нужно признать, что на его блестящем моральном состоянии не может не отразиться тот факт, что у него остается все меньше шансов на участие в бою. фон Тирпиц
Начальницу Генмора. Здесь.
5
Я вовсе не считал, что сражения надо было искать в любом случае и в любом месте. Мое желание заключалось скорее в том, чтобы флот Северного моря своей постоянной деятельностью завлек бы англичан поближе к нашим берегам. Если бы в этом случае завязалось сражение по нашей инициативе и не слишком далеко от наших вод, то в первой стадии войны существовала возможность того, что англичанам не удалось бы пустить в дело всю совокупность своих сил. История этой войны, писать которую я не намереваюсь, покажет, что такие возможности представлялись. В начале войны еще не выяснилось с такой очевидностью, что английский флот выполнял свое назначение уже тем, что спокойно стоял в бухте Скапа-Флоу. В то время общественное мнение вражеских стран не позволило бы англичанам так легко уклониться от битвы. Поэтому даже небольшие наши успехи заставили бы врага держаться поближе к нам.
К этому присоединяется сравнительно благоприятное для нас соотношение линейных флотов в первом году войны{208}. Далее, ошибочная, бесцельная и утомительная малая война должна была уменьшить воинственный пыл личного состава нашего флота. Если моральное состояние нашего личного состава удержалось на высоком уровне до 1918 года и наши морские силы сохранили способность к любым предприятиям, как это доказала Эзельская операция в конце 1917 года, то не подлежит все же сомнению, что планомерная подрывная деятельность независимых социал-демократов, которая одна только и сделала возможной гибель германского морского могущества и всей империи, вследствие нашей бездеятельности на море нашла до известной степени благоприятную почву среди моряков.
Линкоры стояли в устьях рек или перед ними, защищенные заграждениями, но лишенные видимой цели и, казалось, обреченные на вечное бездействие; тяжелая и однообразная служба после пятилетнего непрерывного пребывания на борту корабля становилась почти невыносимой. Эти железные ящики лишились даже тех скромных удобств, которыми они обладали в мирное время. К тому же приходилось все время быть начеку, и матросы редко получали отпуск и находились в постоянном напряжении. Таким образом, со временем на кораблях создались такие условия жизни, которые не были невыносимы для натур с рыбьей кровью, но зато превратили флот в школу критики и рассадник разрушительных и болезнетворных доктрин.
Согласно основному принципу дисциплины при массовом призыве во время войны наказания для дурных и слабых элементов должны быть усилены; в противоречии с этим правилом и в согласии с общей тенденцией имперского руководства мы уступили желаниям народных представителей, смягчили наказания и обилием указов об амнистии еще больше подорвали авторитет начальников. Наши враги действовали как раз наоборот, точно так же, как и мы сами в 1813 году (когда возникла угроза разложения нашего силезского ландвера, мы пошли так далеко, что с согласия Блюхера восстановили порку, противоречившую принципам освободительной войны). Однако в пережитые нами самые тяжелые для Германии дни система, принятая нашим правительством, которое во время войны отпустило вожжи, оказала разрушительное влияние и на военную службу. Командный состав видел вред, который приносила эта система, но должен был подчиниться распоряжениям свыше. После раскрытия фактов саботажа летом 1917 года командование флота безрезультатно указывало имперскому руководству на необходимость уничтожить берлинский очаг государственной измены. Имперское руководство, вероятно, и тогда не поняло важности этого движения для флота. Да и я сам, прослуживший во флоте 51 год, считал совершенно невероятным такой мятеж, какой разыгрался осенью 1918 года.
Когда в 1917 году вместо того чтобы сообразно ожиданиям флота объявить независимых социалистов государственными изменниками, рейхстаг и имперское правительство взяли их под свою защиту и этим позволили им продолжать свою дьявольскую деятельность, морская мощь Германии была в сущности обречена на гибель.
Повсюду, где центральная организация, готовившая переворот, не имела связи с экипажами, как, на пример, на кораблях, находившихся в восточной части Балтийского моря, и даже там, где среди опасностей и тяжелых потерь матросы находились в постоянном соприкосновении с неприятелем, моральное состояние их оставалось на высоте. Как показывает морская история всех народов, на больших кораблях, остающихся в бездействии, трудно поддерживать порядок. В конце восемнадцатого века корабли английского флота, находившиеся на Темзе и в Ламанше, были охвачены мятежом, так что парламенту пришлось вступить в переговоры с мятежниками. Однако если в то время плохое питание (сомнительная солонина и корабельные сухари), телесные наказания, налагавшиеся по произволу, частые казни и т.д. давали известный повод к мятежу, то наши матросы не имели в сущности серьезных причин для жалоб. Большинство из них не знало, что делало, а вожаки движения воспользовались духовной спячкой экипажей, чтобы вызвать мятеж на больших кораблях.
Не говоря уже о неправильности самого принципа малой войны, при оценке ее шансов необходимо принять во внимание, что как раз по линии необходимых для ведения ее сил мы не могли соперничать с Англией. Такая возможность исключалась большими колониальными потребностями Англии. Это была одна из причин, по которым развитие нашего флота имело своей целью морское сражение. Далее, для нас была опасной возможность того, что такое сражение произойдет не по нашей инициативе, а по английской. Для этого англичанам было достаточно произвести демонстративное нападение на наше побережье. Набегом на Боркум или Зильт они легко могли принудить нас вступить в сражение. На такой случай они могли сконцентрировать весь свой флот, включая часть кораблей, предназначенных для обороны побережья. Тогда нам пришлось бы драться хотя и поблизости от своих берегов, но зато против врага, обладающего подавляющим превосходством сил, да еще в месте, которое с помощью мин и подлодок могло быть превращено в небезопасное и даже неблагоприятное для нас. Правда, англичане, как оказалось, настолько правильно оценили качественное превосходство нашего флота, что не решились искать встречи с ним даже и при столь благоприятных для них обстоятельствах.
Однако за годы войны англичане постепенно приобрели на находившихся в их распоряжении морских просторах недостававший им морской и боевой опыт и тем самым свели на нет первоначальное превосходство нашей подготовки – плод нашего прилежания в мирное время; они все более и более проникались уверенностью в том, что продолжают традицию непобедимости Англии на море, зародившуюся в эпоху наполеоновских войн.
Организация, обучение, миросозерцание и дух нашего флота были нацелены на быстрое действие и атаку точно так же, как германская сухопутная армия – на маневренную войну. Нашим лучшим шансом было сражение. Англичане же чем далее, тем больше надеялись достигнуть своих целей и без сражения. Поэтому нам надо было принудить их к нему. Мы действовали бы политически и стратегически правильно лишь в том случае, если бы отняли инициативу у англичан. Не используя этой инициативы, мы лишали наш линейный флот смысла его существования. Если бы армия и дипломатия сумели обеспечить благоприятный исход войны, то с захирением морских сил, конечно, можно было бы помириться. Но, как изложено в предыдущей главе, роковые иллюзии руководящих лиц, надеявшихся выйти из войны, не создав крепкого политического и военного фронта против Англии, привели впоследствии к нашему поражению.
О перспективах современного морского сражения судить трудно. При оценке шансов обеих сторон часто рассуждают слишком схематично. Нередко их силы сравнивают только по спискам кораблей, предполагая при этом, что обе стороны имеют одинаковое количество кораблей, нуждающихся в ремонте, но забывая, что сторона, начинающая сражение по собственной инициативе, может выбрать момент, выгодный для нее и невыгодный для противника. Численное превосходство, разумеется, всегда сохраняет свое значение, но если оно не является подавляющим, нужно принять во внимание и другие условия: качество личного состава и материальной части, уровень технической подготовки, дарования вождей. Большая часть морских побед мировой истории была одержана численно слабейшей стороной. Если численность флотов превышает определенную величину, то тактическое использование превосходства на поверхности моря становится затруднительным, так что в морском бою корабли сражаются главным образом один на один. Поскольку на море не существует условий местности, а обход флангов и т.п. играет гораздо меньшую роль, чем на суше, то и численное превосходство не имеет здесь того значения, которым обладают «самые большие батальоны» на суше. При возможных ныне огромных дистанциях одновременная стрельба нескольких кораблей по одной цели приносит весьма сомнительную пользу, так как она затрудняет артиллеристам наблюдение и во всяком случае влечет за собой чрезмерное расходование ограниченного и невосполнимого во время боя запаса снарядов. Далее, во всех морских сражениях последнего столетия подтвердился опыт нельсоновской эпохи{209}, говорящий, что в сражении обыкновенно наступает кризис: с того момента, как корабль почувствовал превосходство своего огня, боевая мощь его противника начинает быстро снижаться и вскоре сходит на нет, между тем как победитель, если он получил повреждение только в надводной части, может быть вновь использован почти с тем же эффектом. Таким же образом и в немногих доведенных до конца сражениях нашего времени побежденный терял все, а победитель изумительно мало; так было при уничтожении испанского флота близ Сант-Яго, в цусимском и коронельском боях. Поэтому и меньшему флоту, если его корабли имеют большую внутреннюю ценность, не следует избегать боя с противником, когда превосходство последнего не превышает определенного предела. Кто может сказать, каков был бы исход сражения у Скагеррака, если бы оно не было прервано наступлением ночи. Следует обратить внимание хотя бы на то, что при дальности дистанции, с которой англичане предпочли вести бой, их орудия выдерживали только семьдесят выстрелов, а наши – гораздо большее число, почти не теряя при этом своей меткости. Из этого сражения наш флот вынес ясное сознание своего превосходства.
Наряду с известными политическими факторами деятельность командования нашими морскими силами в первое и наиболее благоприятное для нас время тормозилась также морским престижем Англии, действовавшим и на наш флот или по крайней мере на старых офицеров, не умевших оценить по достоинству себя самих и наш молодой флот. Излюбленные уже в мирное время придирки к материальной части нашего флота, которым отчасти потворствовали и верхи, оказывали плохое влияние на его активность, которая могла выйти за рамки полученных директив. В этом вопросе нужно быть справедливым и не сравнивать положение флота в 1914 году с положением армии в 1870 году, ибо, пройдя через испытание 1864 и 1866 годов, последняя полностью осознала свою силу и знала, что во главе ее стоят достойные вожди.
Положение командующего флотом было необычайно тяжелым. Он мог отважиться на бой лишь в благоприятных условиях. Между тем, наше неблагоприятное стратегическое положение на море сильно мешало распознать такие условия, в то время как из английских радиосообщений можно было заключить, что противник моментально узнавал о выходе в море крупных кораблей нашего флота, стоило им покинуть устья рек. Таким образом не исключалось, что мы могли вступить в бой при неблагоприятной обстановке. Приходилось также считаться с постоянным численным превосходством врага. При этом командующий флотом, ограниченный в своих передвижениях, не мог окинуть взором политико-стратегическое положение, а следовательно, признать необходимость вступления в бой в определенный момент. Столь же мало мог он и предвидеть общие последствия поражения, с возможностью которого, несомненно, должен был считаться. От этой ответственности его следовало в принципе освободить. Впрочем, к данному вопросу я еще вернусь.
В соответствии со своим пониманием политического положения канцлер, начальник морского кабинета и начальник Генмора были противниками агрессивной тактики нашего флота в отношении Англии. Свой взгляд они могли подкрепить указанием на то, что нам приходилось считаться также с русским флотом. Я не мог провести в жизнь свою основную мысль, сводившуюся к тому, что мы должны были по возможности сосредоточить наши силы для решительного удара либо по главному врагу, либо (в ожидании этого) по второстепенному. В первое время значительные морские силы выделялись для Балтийского моря, но они были недостаточны для нанесения здесь решительного удара. Чувствуя, что надо что-нибудь сделать, мы предприняли различные операции, добираясь до самого входа в Финский залив, но они, однако, кончились ничем и только замедляли или прерывали концентрацию наших сил в Северном мора. У противников морской битвы с англичанами увлечение Балтийским морем заходило так далеко, что многие из них пришли к выводу о необходимости перенести туда центр тяжести морских операций. Этот взгляд, между прочим, встретил одобрение начальника кабинета.
К этому присоединяется сравнительно благоприятное для нас соотношение линейных флотов в первом году войны{208}. Далее, ошибочная, бесцельная и утомительная малая война должна была уменьшить воинственный пыл личного состава нашего флота. Если моральное состояние нашего личного состава удержалось на высоком уровне до 1918 года и наши морские силы сохранили способность к любым предприятиям, как это доказала Эзельская операция в конце 1917 года, то не подлежит все же сомнению, что планомерная подрывная деятельность независимых социал-демократов, которая одна только и сделала возможной гибель германского морского могущества и всей империи, вследствие нашей бездеятельности на море нашла до известной степени благоприятную почву среди моряков.
Линкоры стояли в устьях рек или перед ними, защищенные заграждениями, но лишенные видимой цели и, казалось, обреченные на вечное бездействие; тяжелая и однообразная служба после пятилетнего непрерывного пребывания на борту корабля становилась почти невыносимой. Эти железные ящики лишились даже тех скромных удобств, которыми они обладали в мирное время. К тому же приходилось все время быть начеку, и матросы редко получали отпуск и находились в постоянном напряжении. Таким образом, со временем на кораблях создались такие условия жизни, которые не были невыносимы для натур с рыбьей кровью, но зато превратили флот в школу критики и рассадник разрушительных и болезнетворных доктрин.
Согласно основному принципу дисциплины при массовом призыве во время войны наказания для дурных и слабых элементов должны быть усилены; в противоречии с этим правилом и в согласии с общей тенденцией имперского руководства мы уступили желаниям народных представителей, смягчили наказания и обилием указов об амнистии еще больше подорвали авторитет начальников. Наши враги действовали как раз наоборот, точно так же, как и мы сами в 1813 году (когда возникла угроза разложения нашего силезского ландвера, мы пошли так далеко, что с согласия Блюхера восстановили порку, противоречившую принципам освободительной войны). Однако в пережитые нами самые тяжелые для Германии дни система, принятая нашим правительством, которое во время войны отпустило вожжи, оказала разрушительное влияние и на военную службу. Командный состав видел вред, который приносила эта система, но должен был подчиниться распоряжениям свыше. После раскрытия фактов саботажа летом 1917 года командование флота безрезультатно указывало имперскому руководству на необходимость уничтожить берлинский очаг государственной измены. Имперское руководство, вероятно, и тогда не поняло важности этого движения для флота. Да и я сам, прослуживший во флоте 51 год, считал совершенно невероятным такой мятеж, какой разыгрался осенью 1918 года.
Когда в 1917 году вместо того чтобы сообразно ожиданиям флота объявить независимых социалистов государственными изменниками, рейхстаг и имперское правительство взяли их под свою защиту и этим позволили им продолжать свою дьявольскую деятельность, морская мощь Германии была в сущности обречена на гибель.
Повсюду, где центральная организация, готовившая переворот, не имела связи с экипажами, как, на пример, на кораблях, находившихся в восточной части Балтийского моря, и даже там, где среди опасностей и тяжелых потерь матросы находились в постоянном соприкосновении с неприятелем, моральное состояние их оставалось на высоте. Как показывает морская история всех народов, на больших кораблях, остающихся в бездействии, трудно поддерживать порядок. В конце восемнадцатого века корабли английского флота, находившиеся на Темзе и в Ламанше, были охвачены мятежом, так что парламенту пришлось вступить в переговоры с мятежниками. Однако если в то время плохое питание (сомнительная солонина и корабельные сухари), телесные наказания, налагавшиеся по произволу, частые казни и т.д. давали известный повод к мятежу, то наши матросы не имели в сущности серьезных причин для жалоб. Большинство из них не знало, что делало, а вожаки движения воспользовались духовной спячкой экипажей, чтобы вызвать мятеж на больших кораблях.
Не говоря уже о неправильности самого принципа малой войны, при оценке ее шансов необходимо принять во внимание, что как раз по линии необходимых для ведения ее сил мы не могли соперничать с Англией. Такая возможность исключалась большими колониальными потребностями Англии. Это была одна из причин, по которым развитие нашего флота имело своей целью морское сражение. Далее, для нас была опасной возможность того, что такое сражение произойдет не по нашей инициативе, а по английской. Для этого англичанам было достаточно произвести демонстративное нападение на наше побережье. Набегом на Боркум или Зильт они легко могли принудить нас вступить в сражение. На такой случай они могли сконцентрировать весь свой флот, включая часть кораблей, предназначенных для обороны побережья. Тогда нам пришлось бы драться хотя и поблизости от своих берегов, но зато против врага, обладающего подавляющим превосходством сил, да еще в месте, которое с помощью мин и подлодок могло быть превращено в небезопасное и даже неблагоприятное для нас. Правда, англичане, как оказалось, настолько правильно оценили качественное превосходство нашего флота, что не решились искать встречи с ним даже и при столь благоприятных для них обстоятельствах.
Однако за годы войны англичане постепенно приобрели на находившихся в их распоряжении морских просторах недостававший им морской и боевой опыт и тем самым свели на нет первоначальное превосходство нашей подготовки – плод нашего прилежания в мирное время; они все более и более проникались уверенностью в том, что продолжают традицию непобедимости Англии на море, зародившуюся в эпоху наполеоновских войн.
Организация, обучение, миросозерцание и дух нашего флота были нацелены на быстрое действие и атаку точно так же, как германская сухопутная армия – на маневренную войну. Нашим лучшим шансом было сражение. Англичане же чем далее, тем больше надеялись достигнуть своих целей и без сражения. Поэтому нам надо было принудить их к нему. Мы действовали бы политически и стратегически правильно лишь в том случае, если бы отняли инициативу у англичан. Не используя этой инициативы, мы лишали наш линейный флот смысла его существования. Если бы армия и дипломатия сумели обеспечить благоприятный исход войны, то с захирением морских сил, конечно, можно было бы помириться. Но, как изложено в предыдущей главе, роковые иллюзии руководящих лиц, надеявшихся выйти из войны, не создав крепкого политического и военного фронта против Англии, привели впоследствии к нашему поражению.
О перспективах современного морского сражения судить трудно. При оценке шансов обеих сторон часто рассуждают слишком схематично. Нередко их силы сравнивают только по спискам кораблей, предполагая при этом, что обе стороны имеют одинаковое количество кораблей, нуждающихся в ремонте, но забывая, что сторона, начинающая сражение по собственной инициативе, может выбрать момент, выгодный для нее и невыгодный для противника. Численное превосходство, разумеется, всегда сохраняет свое значение, но если оно не является подавляющим, нужно принять во внимание и другие условия: качество личного состава и материальной части, уровень технической подготовки, дарования вождей. Большая часть морских побед мировой истории была одержана численно слабейшей стороной. Если численность флотов превышает определенную величину, то тактическое использование превосходства на поверхности моря становится затруднительным, так что в морском бою корабли сражаются главным образом один на один. Поскольку на море не существует условий местности, а обход флангов и т.п. играет гораздо меньшую роль, чем на суше, то и численное превосходство не имеет здесь того значения, которым обладают «самые большие батальоны» на суше. При возможных ныне огромных дистанциях одновременная стрельба нескольких кораблей по одной цели приносит весьма сомнительную пользу, так как она затрудняет артиллеристам наблюдение и во всяком случае влечет за собой чрезмерное расходование ограниченного и невосполнимого во время боя запаса снарядов. Далее, во всех морских сражениях последнего столетия подтвердился опыт нельсоновской эпохи{209}, говорящий, что в сражении обыкновенно наступает кризис: с того момента, как корабль почувствовал превосходство своего огня, боевая мощь его противника начинает быстро снижаться и вскоре сходит на нет, между тем как победитель, если он получил повреждение только в надводной части, может быть вновь использован почти с тем же эффектом. Таким же образом и в немногих доведенных до конца сражениях нашего времени побежденный терял все, а победитель изумительно мало; так было при уничтожении испанского флота близ Сант-Яго, в цусимском и коронельском боях. Поэтому и меньшему флоту, если его корабли имеют большую внутреннюю ценность, не следует избегать боя с противником, когда превосходство последнего не превышает определенного предела. Кто может сказать, каков был бы исход сражения у Скагеррака, если бы оно не было прервано наступлением ночи. Следует обратить внимание хотя бы на то, что при дальности дистанции, с которой англичане предпочли вести бой, их орудия выдерживали только семьдесят выстрелов, а наши – гораздо большее число, почти не теряя при этом своей меткости. Из этого сражения наш флот вынес ясное сознание своего превосходства.
Наряду с известными политическими факторами деятельность командования нашими морскими силами в первое и наиболее благоприятное для нас время тормозилась также морским престижем Англии, действовавшим и на наш флот или по крайней мере на старых офицеров, не умевших оценить по достоинству себя самих и наш молодой флот. Излюбленные уже в мирное время придирки к материальной части нашего флота, которым отчасти потворствовали и верхи, оказывали плохое влияние на его активность, которая могла выйти за рамки полученных директив. В этом вопросе нужно быть справедливым и не сравнивать положение флота в 1914 году с положением армии в 1870 году, ибо, пройдя через испытание 1864 и 1866 годов, последняя полностью осознала свою силу и знала, что во главе ее стоят достойные вожди.
Положение командующего флотом было необычайно тяжелым. Он мог отважиться на бой лишь в благоприятных условиях. Между тем, наше неблагоприятное стратегическое положение на море сильно мешало распознать такие условия, в то время как из английских радиосообщений можно было заключить, что противник моментально узнавал о выходе в море крупных кораблей нашего флота, стоило им покинуть устья рек. Таким образом не исключалось, что мы могли вступить в бой при неблагоприятной обстановке. Приходилось также считаться с постоянным численным превосходством врага. При этом командующий флотом, ограниченный в своих передвижениях, не мог окинуть взором политико-стратегическое положение, а следовательно, признать необходимость вступления в бой в определенный момент. Столь же мало мог он и предвидеть общие последствия поражения, с возможностью которого, несомненно, должен был считаться. От этой ответственности его следовало в принципе освободить. Впрочем, к данному вопросу я еще вернусь.
В соответствии со своим пониманием политического положения канцлер, начальник морского кабинета и начальник Генмора были противниками агрессивной тактики нашего флота в отношении Англии. Свой взгляд они могли подкрепить указанием на то, что нам приходилось считаться также с русским флотом. Я не мог провести в жизнь свою основную мысль, сводившуюся к тому, что мы должны были по возможности сосредоточить наши силы для решительного удара либо по главному врагу, либо (в ожидании этого) по второстепенному. В первое время значительные морские силы выделялись для Балтийского моря, но они были недостаточны для нанесения здесь решительного удара. Чувствуя, что надо что-нибудь сделать, мы предприняли различные операции, добираясь до самого входа в Финский залив, но они, однако, кончились ничем и только замедляли или прерывали концентрацию наших сил в Северном мора. У противников морской битвы с англичанами увлечение Балтийским морем заходило так далеко, что многие из них пришли к выводу о необходимости перенести туда центр тяжести морских операций. Этот взгляд, между прочим, встретил одобрение начальника кабинета.