Страница:
К тому же налицо имелась эскадра броненосцев береговой обороны, которую попросту включили в программу.
Поскольку законопроект предусматривал замену этих кораблей в будущем, но не указывал, какими именно кораблями, это использование кораблей старого типа не препятствовало развитию судостроительной техники{75}.
Мы надеялись на успех в парламенте, ибо многолетняя тактическая работа позволяла дать программе твердое обоснование, так что законопроект предстал перед рейхстагом не как случайно возникшее, а как естественно вытекающее из опыта требование.
По совету Капелле, я ввел в первую программу пункт об ограничении расходов определенным максимумом. Хотя вопрос о финансировании ее не представлял никаких трудностей, ибо необходимые средства имелись в наличии и для получения их не нужно было вводить новых налогов, этот пункт сделал законопроект более приемлемым для рейхстага. Однако впоследствии, в ходе выполнения программы, он создал для нас ряд препятствий вследствие непрерывного падения стоимости денег.
Чтобы установить контакт с руководящими депутатами, я предложил своим сотрудникам устроить с ними ряд предварительных собеседований; когда их настроение выяснялось, я сам вступал в разговор. С Эугеном Рихтером ничего нельзя было поделать. Но часть свободомыслящих во главе с Бартом и Рикертом пошла за нами. Национал-либералы были нашими лучшими друзьями. Консерваторы сначала держались пассивно, но это не внушало мне беспокойства, ибо за исключением нескольких одиночек они принципиально голосовали за ассигнования на оборону, помня о тяжелом прошлом и грозном настоящем Пруссии-Германии. Перетянуть чашу весов в ту или иную сторону должен был центр.
Барон фон Гертлинг – друг нашего дела – подобно большинству политиков сомневался в возможности добиться принятия закона; он говорил, что поскольку каждый вопрос, касающийся флота, обсуждался до сих пор в отдельности, наши противники имели прекрасную возможность создать настроение против всякой судостроительной программы; этому способствовали и слухи о готовившемся государственном перевороте. Наши переговоры с лидером центра д-ром Либером, который наряду с личной восприимчивостью проявил большую деловитость, обеспечили, наконец, принятие закона. Замена семилетнего срока шестилетним была произведена по предложению самого Либера.
Так был осуществлен этот «прыжок через палку», который подвел законный фундамент под усиление нашего морского могущества. Рейхстаг частично отказался от своего права ежегодно вмешиваться в развитие нашего флота. Национальная точка эрения восторжествовала над стремлением к парламентской деятельности. В конечном счете нам удалось убедить парламент потому, что мы были сами убеждены в своей правоте.
3
4
5
Глава двенадцатая
1
Поскольку законопроект предусматривал замену этих кораблей в будущем, но не указывал, какими именно кораблями, это использование кораблей старого типа не препятствовало развитию судостроительной техники{75}.
Мы надеялись на успех в парламенте, ибо многолетняя тактическая работа позволяла дать программе твердое обоснование, так что законопроект предстал перед рейхстагом не как случайно возникшее, а как естественно вытекающее из опыта требование.
По совету Капелле, я ввел в первую программу пункт об ограничении расходов определенным максимумом. Хотя вопрос о финансировании ее не представлял никаких трудностей, ибо необходимые средства имелись в наличии и для получения их не нужно было вводить новых налогов, этот пункт сделал законопроект более приемлемым для рейхстага. Однако впоследствии, в ходе выполнения программы, он создал для нас ряд препятствий вследствие непрерывного падения стоимости денег.
Чтобы установить контакт с руководящими депутатами, я предложил своим сотрудникам устроить с ними ряд предварительных собеседований; когда их настроение выяснялось, я сам вступал в разговор. С Эугеном Рихтером ничего нельзя было поделать. Но часть свободомыслящих во главе с Бартом и Рикертом пошла за нами. Национал-либералы были нашими лучшими друзьями. Консерваторы сначала держались пассивно, но это не внушало мне беспокойства, ибо за исключением нескольких одиночек они принципиально голосовали за ассигнования на оборону, помня о тяжелом прошлом и грозном настоящем Пруссии-Германии. Перетянуть чашу весов в ту или иную сторону должен был центр.
Барон фон Гертлинг – друг нашего дела – подобно большинству политиков сомневался в возможности добиться принятия закона; он говорил, что поскольку каждый вопрос, касающийся флота, обсуждался до сих пор в отдельности, наши противники имели прекрасную возможность создать настроение против всякой судостроительной программы; этому способствовали и слухи о готовившемся государственном перевороте. Наши переговоры с лидером центра д-ром Либером, который наряду с личной восприимчивостью проявил большую деловитость, обеспечили, наконец, принятие закона. Замена семилетнего срока шестилетним была произведена по предложению самого Либера.
Так был осуществлен этот «прыжок через палку», который подвел законный фундамент под усиление нашего морского могущества. Рейхстаг частично отказался от своего права ежегодно вмешиваться в развитие нашего флота. Национальная точка эрения восторжествовала над стремлением к парламентской деятельности. В конечном счете нам удалось убедить парламент потому, что мы были сами убеждены в своей правоте.
3
Зимою 1898/99 года я был полон решимости придерживаться шестилетнего срока. Однако я всегда понимал и заявлял в рейхстаге, что первая судостроительная программа еще не создаст нужного нам флота; часто говорили о том, что по истечении шестилетнего срока нам придется предъявить новые требования.
После того как в 1897 году нация в принципе ответила утвердительно на вопрос о том, оправдается ли существование мощного флота, нам надо было решить, осмелимся ли мы сделать политический шаг к подлинному морскому могуществу или ограничимся демонстрацией. Учитывая внутреннее и внешнеполитическое положение, я был полон решимости сделать за первым шагом и второй. Я думал о «скачкообразном развитии», но считал необходимым до поры до времени не предъявлять рейхстагу новых требований.
Это оказалось, однако, трудным делом; когда мы серьезно взялись за постройку флота, аппетиты разгорелись необычайно. И раньше чем я сам ожидал этого, возникла необходимость превысить установленный максимум расходов и приступить к разработке второй судостроительной программы.
Уже осенью 1898 года я взял себе за принцип построить организационную работу таким образом, чтобы она полностью соответствовала задаче нового увеличения флота в будущем. Поскольку мы вели политику дальнего прицела, наши мероприятия зачастую оставались непонятными для флота и приводили к внутренним трениям; пришлось пойти на это, чтобы не ставить под угрозу выполнение плана в целом.
Летом 1899 года мы увидели, что с новеллой{76} не удастся повременить до конца шестилетнего срока (1904 г), и приняли решение внести ее самое позднее в 1901 или 1902 году, а бюджет 1900 года составить таким образом, чтобы он оставил путь для нее открытым.
Решение же о содержании и времени внесения ее в рейхстаг было намечено принять весной 1900 года после предварительной детальной разработки проекта и с учетом сложившейся политической обстановки. 28 сентября 1899 года кайзер одобрил по моей просьбе этот план действий. Присутствовавший при докладе начальник морского кабинета заметил, что шансы на принятие новеллы парламентом очень невелики; кайзер ответил, что железный горшок (воля флота) разобьет тогда глиняный (оппозицию).
Принимая это решение, я исходил из трех соображений. Первое носило парламентский характер. Отпущенных в 1898 году средств не хватило потому, что мы не учли повышение стоимости кораблей. Чтобы заложенные корабли не оставались недостроенными, мы должны были немедленно и во всяком случае не позднее 1900-1901 года просить рейхстаг освободить нас от денежных ограничений.
Но если бы мы сделали это, то по истечении шестилетнего срока нам не удалось бы избежать запросов в рейхстаге о наших судостроительных планах. Если бы мы заявили, что внесем новеллу лишь в 1907 году, то уже в 1899 году в рейхстаге состоялись бы прения, из которых мы не извлекли бы никакой практической пользы.
Поэтому было правильно наметить в парламентском сообщении, которое все равно являлось неизбежным, определенную цель, а при благоприятном стечении обстоятельств придать этому сообщению характер первого чтения.
Второе, еще более важное соображение, говорившее в пользу новеллы, было технико-организационного свойства. Мы должны были стремиться к тому, чтобы ежегодно строить по возможности одинаковое количество кораблей; исходя из наших военных целей и производственных возможностей, наиболее подходящей нормой было три корабля в год. Поэтому самым удобным для нас был бы простой закон, предусматривающий строительство трех крупных кораблей в год. Но рейхстаг никогда не согласился бы на подобное умаление своих бюджетных прав. Он разрешил связать себя законом лишь постольку, поскольку этого требовала организационная необходимость – я имею в виду наш организационный план, предусматривавший не строительство отдельных кораблей, а создание целых эскадр, которые мы на основе собственного и мирового опыта рассматривали как тактические единицы. Поскольку мы просили эскадры, рейхстаг мог вычеркивать из наших планов лишь эскадры, а не отдельные корабли, ибо, поступив иначе, он превысил бы свои полномочия, вмешавшись в военно-организационные вопросы. Однако узаконение принципа строительства эскадр наряду с продолжительностью амортизации кораблей приводило к тому, что мы не имели определенной годичной нормы выпуска кораблей. От принятия первой судостроительной программы и до 1901 года сохранилась норма в три корабля, но потом она снизилась бы до одного корабля, и лишь в последующие годы нам удалось бы (но не регулярно и лишь частично) превышать указанную норму.
Рейхстаг же едва ли похвалил бы нас как за снижение нормы до одного корабля, так и за скачкообразную перегрузку бюджета в годы нового подъема. Следовало ожидать, что в подобном случае механизм отпуска средств начнет действовать со скрипом; в 1912 году мне действительно пришлось столкнуться с подобными затруднениями.
Чтобы избежать колебаний нормы выпуска кораблей, нужно было внести в рейхстаг новую судостроительную программу настолько заблаговременно, чтобы норма в три корабля в год сохранилась сама собою.
Третьим и самым важным соображением, которое не позволяло мне и тогдашнему министерству иностранных дел во главе с Бюловым отложить на несколько лет внесение второй судостроительной программы, было изменившееся международное положение. У островов Самоа англичане и американцы совершили насилие над несколькими нашими судами{77}. Это унижение и печальный инцидент в Маниле{}n» усилили в германской общественности настроения в пользу усиления морского могущества. Другим знамением времени явилось подчинение французов воле владычицы морей – Англии – при Фашоде{}n» и поражение Испании в морской войне с Америкой, сопровождавшееся потерей колоний. Наконец и бурская война отбрасывала свою тень на положение вещей. Обширные судостроительные программы почти всех морских держав показывали, что мир развивается быстрее, чем мы могли предполагать в 1897 году. Темпы внутриполитического развития также ускорились. Конфликт из-за строительства Средне-Немецкого канала явился как бы предлогом к угрозе столкновения хозяйственных групп, возникшей в 1902 году в связи с перезаключением торговых договоров, если бы в эти конфликты затесался и вопрос о флоте, то ему угрожало бы неделовое обсуждение в рейхстаге.
Поэтому в конце сентября 1899 года я решил с согласия кайзера включить в бюджет 1900 года возможно больше неприятных требований и использовать зимние месяцы 1899/1900 года для установления контакта с парламентариями и для подготовки в морском ведомстве новой новеллы, вопрос о внесении которой в рейхстаг должен был быть решен весной 1900 года, в зависимости от международного положения и настроения народа.
После того как в 1897 году нация в принципе ответила утвердительно на вопрос о том, оправдается ли существование мощного флота, нам надо было решить, осмелимся ли мы сделать политический шаг к подлинному морскому могуществу или ограничимся демонстрацией. Учитывая внутреннее и внешнеполитическое положение, я был полон решимости сделать за первым шагом и второй. Я думал о «скачкообразном развитии», но считал необходимым до поры до времени не предъявлять рейхстагу новых требований.
Это оказалось, однако, трудным делом; когда мы серьезно взялись за постройку флота, аппетиты разгорелись необычайно. И раньше чем я сам ожидал этого, возникла необходимость превысить установленный максимум расходов и приступить к разработке второй судостроительной программы.
Уже осенью 1898 года я взял себе за принцип построить организационную работу таким образом, чтобы она полностью соответствовала задаче нового увеличения флота в будущем. Поскольку мы вели политику дальнего прицела, наши мероприятия зачастую оставались непонятными для флота и приводили к внутренним трениям; пришлось пойти на это, чтобы не ставить под угрозу выполнение плана в целом.
Летом 1899 года мы увидели, что с новеллой{76} не удастся повременить до конца шестилетнего срока (1904 г), и приняли решение внести ее самое позднее в 1901 или 1902 году, а бюджет 1900 года составить таким образом, чтобы он оставил путь для нее открытым.
Решение же о содержании и времени внесения ее в рейхстаг было намечено принять весной 1900 года после предварительной детальной разработки проекта и с учетом сложившейся политической обстановки. 28 сентября 1899 года кайзер одобрил по моей просьбе этот план действий. Присутствовавший при докладе начальник морского кабинета заметил, что шансы на принятие новеллы парламентом очень невелики; кайзер ответил, что железный горшок (воля флота) разобьет тогда глиняный (оппозицию).
Принимая это решение, я исходил из трех соображений. Первое носило парламентский характер. Отпущенных в 1898 году средств не хватило потому, что мы не учли повышение стоимости кораблей. Чтобы заложенные корабли не оставались недостроенными, мы должны были немедленно и во всяком случае не позднее 1900-1901 года просить рейхстаг освободить нас от денежных ограничений.
Но если бы мы сделали это, то по истечении шестилетнего срока нам не удалось бы избежать запросов в рейхстаге о наших судостроительных планах. Если бы мы заявили, что внесем новеллу лишь в 1907 году, то уже в 1899 году в рейхстаге состоялись бы прения, из которых мы не извлекли бы никакой практической пользы.
Поэтому было правильно наметить в парламентском сообщении, которое все равно являлось неизбежным, определенную цель, а при благоприятном стечении обстоятельств придать этому сообщению характер первого чтения.
Второе, еще более важное соображение, говорившее в пользу новеллы, было технико-организационного свойства. Мы должны были стремиться к тому, чтобы ежегодно строить по возможности одинаковое количество кораблей; исходя из наших военных целей и производственных возможностей, наиболее подходящей нормой было три корабля в год. Поэтому самым удобным для нас был бы простой закон, предусматривающий строительство трех крупных кораблей в год. Но рейхстаг никогда не согласился бы на подобное умаление своих бюджетных прав. Он разрешил связать себя законом лишь постольку, поскольку этого требовала организационная необходимость – я имею в виду наш организационный план, предусматривавший не строительство отдельных кораблей, а создание целых эскадр, которые мы на основе собственного и мирового опыта рассматривали как тактические единицы. Поскольку мы просили эскадры, рейхстаг мог вычеркивать из наших планов лишь эскадры, а не отдельные корабли, ибо, поступив иначе, он превысил бы свои полномочия, вмешавшись в военно-организационные вопросы. Однако узаконение принципа строительства эскадр наряду с продолжительностью амортизации кораблей приводило к тому, что мы не имели определенной годичной нормы выпуска кораблей. От принятия первой судостроительной программы и до 1901 года сохранилась норма в три корабля, но потом она снизилась бы до одного корабля, и лишь в последующие годы нам удалось бы (но не регулярно и лишь частично) превышать указанную норму.
Рейхстаг же едва ли похвалил бы нас как за снижение нормы до одного корабля, так и за скачкообразную перегрузку бюджета в годы нового подъема. Следовало ожидать, что в подобном случае механизм отпуска средств начнет действовать со скрипом; в 1912 году мне действительно пришлось столкнуться с подобными затруднениями.
Чтобы избежать колебаний нормы выпуска кораблей, нужно было внести в рейхстаг новую судостроительную программу настолько заблаговременно, чтобы норма в три корабля в год сохранилась сама собою.
Третьим и самым важным соображением, которое не позволяло мне и тогдашнему министерству иностранных дел во главе с Бюловым отложить на несколько лет внесение второй судостроительной программы, было изменившееся международное положение. У островов Самоа англичане и американцы совершили насилие над несколькими нашими судами{77}. Это унижение и печальный инцидент в Маниле{}n» усилили в германской общественности настроения в пользу усиления морского могущества. Другим знамением времени явилось подчинение французов воле владычицы морей – Англии – при Фашоде{}n» и поражение Испании в морской войне с Америкой, сопровождавшееся потерей колоний. Наконец и бурская война отбрасывала свою тень на положение вещей. Обширные судостроительные программы почти всех морских держав показывали, что мир развивается быстрее, чем мы могли предполагать в 1897 году. Темпы внутриполитического развития также ускорились. Конфликт из-за строительства Средне-Немецкого канала явился как бы предлогом к угрозе столкновения хозяйственных групп, возникшей в 1902 году в связи с перезаключением торговых договоров, если бы в эти конфликты затесался и вопрос о флоте, то ему угрожало бы неделовое обсуждение в рейхстаге.
Поэтому в конце сентября 1899 года я решил с согласия кайзера включить в бюджет 1900 года возможно больше неприятных требований и использовать зимние месяцы 1899/1900 года для установления контакта с парламентариями и для подготовки в морском ведомстве новой новеллы, вопрос о внесении которой в рейхстаг должен был быть решен весной 1900 года, в зависимости от международного положения и настроения народа.
4
Поскольку я знал характер кайзера и понимал, как трудно будет ему дать созреть этому делу и отказаться от излишних выступлений, я попросил (11 октября) министра иностранных дел повлиять на него в том смысле, чтобы он воздержался от преждевременного упоминания о морском вопросе во время предстоявшего спуска корабля его величества «Карл дер Гроссе». Граф Бюлов с готовностью согласился на это и со своей стороны был озабочен возможностью каких-либо политических высказываний, связанных с указанным событием.
Спуск корабля состоялся в Гамбурге 18 октября и сопровождался привлекшей общее внимание речью кайзера, который со свойственной ему манерой выражаться раскрыл наши планы, находившиеся в подготовительной стадии, не посоветовавшись об этом ни с рейхсканцлером, ни со статс-секретарем. Словами «горькая необходимость заставляет нас строить мощный немецкий флот» кайзер взял на себя инициативу перед народом. После этого морскому ведомству стало еще труднее бороться против обвинения в том, что оно действует под абсолютистским влиянием, от которого надо защищать имперскую конституцию.
Сразу же после речи кайзера мне стало ясно, что я не могу молчать и должен либо затормозить дело, либо дать ему полный ход. В первом случае рушились все надежды. Во втором нужно было работать с чрезмерной поспешностью и ломать намеченный график. Все же другого выбора не оставалось. Однако я хотел подождать хотя бы до созыва рейхстага, чтобы поговорить с депутатами.
Кайзер, напротив, требовал немедленного внесения новеллы. На этом настаивал и кабинет по гражданским делам: Бисмарк написал всю конституцию в 24 часа; чего же вы медлите? Внимание общественности хотели отвлечь от «тюремного законопроекта», а для этого нужно было сделать объектом дискуссии флот.
Итак, мы неслись вперед, вслед за речью кайзера, а морское ведомство занималось еще первыми подготовительными работами.
Захват англичанами пароходов имперской почты, имевший место в конце года, внес момент национального оскорбления в энтузиазм, с которым германская общественность относилась к сопротивлению буров, и облегчил внесение новеллы в начале 1900 года, на чем категорически настаивал кайзер. К тому же благодаря работе экономистов общественное мнение было привлечено на нашу сторону в большей степени, чем я рассчитывал.
Россия приветствовала новеллу, и князь Гогенлоэ рассчитывал на молчаливое согласие Франции. От Англии следовала ожидать иного, хотя вернувшись оттуда в конце ноября 1899 года, кайзер считал, что заручился одобрением британского двора, министров и морских офицеров.
При разработке второй судостроительной программы мы долго думали над тем, следует ли включать в ее обоснование возможность столкновения с Англией. Я предпочитал не затрагивать Англию. Но, выставляя столь необычное требование, как удвоение морских сил, невозможно было совершенно обойти его действительную подоплеку. Нашу общественность все равно невозможно было приучить к молчанию в отношении Англии: в сознании своего миролюбия и безвредности она считала необходимым выражать свое нравственное возмущение действиями угнетателей буров. Наконец, когда наши усилия прекратить брань по адресу Англии не дали результатов, мы решили отрезвить общественность своими заявлениями в прениях о флоте.
Итак, я решился ясно указать в обосновании судостроительной программы, что боевым назначением флота является почетная оборонительная политика, и в декабре 1899 года заявил в рейхстаге, что общий тоннаж и состав германского флота должен быть рассчитан на ведение войны в самых неблагоприятных условиях. Такие условия создадутся в случае столкновения с крупнейшими из возможных противников на море. На этот случай необходимо создать флот, способный в ходе оборонительной войны в Северном море дать морское сражение противнику.
Невоенному человеку нужно указать здесь на различие между тактическим и политическим наступлением. Всякий военный корабль и всякий линейный флот технически и тактически являются орудиями нападения; дух их руководства «должен быть пронизан волей к наступлению», как писал мне Штош. Но в политической области проектировавшийся германский флот являлся для Англии наилучшей гарантией мира, потому что при двойном или даже тройном превосходстве британского флота было бы безумием спустить с цепи войну, имея столь мало шансов на победу над морскими силами Англии.
Мы стремились к тому, чтобы силы наши достигли такого уровня, при котором столкновение с нами стало бы для британского флота рискованным при всем его превосходстве над германским. Таким образом, оборонительная политика соединилась с тактической волей к битве в оборонительной войне{80}.
Таким образом, высказанная нами мысль о том, что наш флот не должен быть ни большим, ни меньшим, чем нужно для того, чтобы даже сильнейшая морская держава считала нападение на нас рискованным предприятием, приобрела известную популярность. Эту мысль следовало дополнить тем соображением, что внушающий почтение флот увеличил бы ценность союза с нами. То, что мы говорили и думали по вопросу о рискованном нападении, совершенно определенно относилось к обороне, но английская пресса систематически искажала эти высказывания.
В 1900 году повсюду чувствовалось, что Германия намеревается сделать неизбежный для перехода к мировой политике шаг, с тем чтобы ее торговля впредь хоть приблизительно следовала за ее флагом. Чем меньше громких слов было бы при этом произнесено, чем меньше перспектив открыто (по совету, данному мне Бисмарком в Фридрихсруэ), тем лучше было бы для нас. Поскольку я жалел о том, что воля к превращению в мировую державу, основанная на стихийном развитии экономики и естественном перемещении сил, получала вследствие программных деклараций ложное освещение, принимая характер сознательного решения и порыва, я выразил свои убеждения в следующих словах, обращенных к кайзеру в Роминтене: Когда цель будет достигнута, вы, ваше величество, будете располагать такой эффективной силой, как 38 линейных кораблей со всем, что к ним относится. Этот флот будет уступать только английскому. Однако географическое положение, система обороны и мобилизации, миноносцы, тактическая подготовка, планомерная организационная работа и единое руководство обеспечат нам хорошие шансы на успех при столкновении с Англией.
Когда условия борьбы станут для нас не безнадежными, Англия потеряет всякое желание напасть на нас, исходя из политических соображений общего характера и трезвой точки зрения делового человека; тогда она согласится на такое увеличение нашего престижа на море, при котором наши справедливые заморские интересы не будут уже страдать. Из четырех мировых держав – России, Англии, Америки и Германии – две уязвимы только с моря; поэтому могущество на море все больше выдвигается на первый план.
Предсказание Солсбери о том, что большие государства будут расти и усиливаться, а мелкие – слабеть и уменьшаться, соответствует современной тенденции к концентрации сил и трестированию. Поскольку морское могущество Германии отстает особенно сильно, для нас становится необходимым наверстать упущенное. Лучшее средство сохранить германским прирост населения – это превратить Германию в мировую торгово-промышленную державу. Это развитие непререкаемо, как закон природы. Если бы на пути этого потока захотели бы поставить плотину, он прорвал бы ее. При таком развитии торговли и промышленности растет число точек соприкосновения и столкновения с другими народами; поэтому Германии необходимо морское могущество, иначе она быстро придет в упадок. Но здесь встают политические вопросы, связанные, в частности, с союзами и не входящие в мою компетенцию.
В январе 1900 года я высказал кайзеру ту мысль, что наша судостроительная программа никогда не сможет стать настолько обширной, чтобы угрожать Англии нападением на нее. Линейный флот предназначен не для войны за океаном, а исключительно для защиты отечественных вод, и было бы методологической ошибкой двигать вперед развитие второй категории флота (заграничной службы) до осуществления программы постройки линейного флота{81}.
Спуск корабля состоялся в Гамбурге 18 октября и сопровождался привлекшей общее внимание речью кайзера, который со свойственной ему манерой выражаться раскрыл наши планы, находившиеся в подготовительной стадии, не посоветовавшись об этом ни с рейхсканцлером, ни со статс-секретарем. Словами «горькая необходимость заставляет нас строить мощный немецкий флот» кайзер взял на себя инициативу перед народом. После этого морскому ведомству стало еще труднее бороться против обвинения в том, что оно действует под абсолютистским влиянием, от которого надо защищать имперскую конституцию.
Сразу же после речи кайзера мне стало ясно, что я не могу молчать и должен либо затормозить дело, либо дать ему полный ход. В первом случае рушились все надежды. Во втором нужно было работать с чрезмерной поспешностью и ломать намеченный график. Все же другого выбора не оставалось. Однако я хотел подождать хотя бы до созыва рейхстага, чтобы поговорить с депутатами.
Кайзер, напротив, требовал немедленного внесения новеллы. На этом настаивал и кабинет по гражданским делам: Бисмарк написал всю конституцию в 24 часа; чего же вы медлите? Внимание общественности хотели отвлечь от «тюремного законопроекта», а для этого нужно было сделать объектом дискуссии флот.
Итак, мы неслись вперед, вслед за речью кайзера, а морское ведомство занималось еще первыми подготовительными работами.
Захват англичанами пароходов имперской почты, имевший место в конце года, внес момент национального оскорбления в энтузиазм, с которым германская общественность относилась к сопротивлению буров, и облегчил внесение новеллы в начале 1900 года, на чем категорически настаивал кайзер. К тому же благодаря работе экономистов общественное мнение было привлечено на нашу сторону в большей степени, чем я рассчитывал.
Россия приветствовала новеллу, и князь Гогенлоэ рассчитывал на молчаливое согласие Франции. От Англии следовала ожидать иного, хотя вернувшись оттуда в конце ноября 1899 года, кайзер считал, что заручился одобрением британского двора, министров и морских офицеров.
При разработке второй судостроительной программы мы долго думали над тем, следует ли включать в ее обоснование возможность столкновения с Англией. Я предпочитал не затрагивать Англию. Но, выставляя столь необычное требование, как удвоение морских сил, невозможно было совершенно обойти его действительную подоплеку. Нашу общественность все равно невозможно было приучить к молчанию в отношении Англии: в сознании своего миролюбия и безвредности она считала необходимым выражать свое нравственное возмущение действиями угнетателей буров. Наконец, когда наши усилия прекратить брань по адресу Англии не дали результатов, мы решили отрезвить общественность своими заявлениями в прениях о флоте.
Итак, я решился ясно указать в обосновании судостроительной программы, что боевым назначением флота является почетная оборонительная политика, и в декабре 1899 года заявил в рейхстаге, что общий тоннаж и состав германского флота должен быть рассчитан на ведение войны в самых неблагоприятных условиях. Такие условия создадутся в случае столкновения с крупнейшими из возможных противников на море. На этот случай необходимо создать флот, способный в ходе оборонительной войны в Северном море дать морское сражение противнику.
Невоенному человеку нужно указать здесь на различие между тактическим и политическим наступлением. Всякий военный корабль и всякий линейный флот технически и тактически являются орудиями нападения; дух их руководства «должен быть пронизан волей к наступлению», как писал мне Штош. Но в политической области проектировавшийся германский флот являлся для Англии наилучшей гарантией мира, потому что при двойном или даже тройном превосходстве британского флота было бы безумием спустить с цепи войну, имея столь мало шансов на победу над морскими силами Англии.
Мы стремились к тому, чтобы силы наши достигли такого уровня, при котором столкновение с нами стало бы для британского флота рискованным при всем его превосходстве над германским. Таким образом, оборонительная политика соединилась с тактической волей к битве в оборонительной войне{80}.
Таким образом, высказанная нами мысль о том, что наш флот не должен быть ни большим, ни меньшим, чем нужно для того, чтобы даже сильнейшая морская держава считала нападение на нас рискованным предприятием, приобрела известную популярность. Эту мысль следовало дополнить тем соображением, что внушающий почтение флот увеличил бы ценность союза с нами. То, что мы говорили и думали по вопросу о рискованном нападении, совершенно определенно относилось к обороне, но английская пресса систематически искажала эти высказывания.
В 1900 году повсюду чувствовалось, что Германия намеревается сделать неизбежный для перехода к мировой политике шаг, с тем чтобы ее торговля впредь хоть приблизительно следовала за ее флагом. Чем меньше громких слов было бы при этом произнесено, чем меньше перспектив открыто (по совету, данному мне Бисмарком в Фридрихсруэ), тем лучше было бы для нас. Поскольку я жалел о том, что воля к превращению в мировую державу, основанная на стихийном развитии экономики и естественном перемещении сил, получала вследствие программных деклараций ложное освещение, принимая характер сознательного решения и порыва, я выразил свои убеждения в следующих словах, обращенных к кайзеру в Роминтене: Когда цель будет достигнута, вы, ваше величество, будете располагать такой эффективной силой, как 38 линейных кораблей со всем, что к ним относится. Этот флот будет уступать только английскому. Однако географическое положение, система обороны и мобилизации, миноносцы, тактическая подготовка, планомерная организационная работа и единое руководство обеспечат нам хорошие шансы на успех при столкновении с Англией.
Когда условия борьбы станут для нас не безнадежными, Англия потеряет всякое желание напасть на нас, исходя из политических соображений общего характера и трезвой точки зрения делового человека; тогда она согласится на такое увеличение нашего престижа на море, при котором наши справедливые заморские интересы не будут уже страдать. Из четырех мировых держав – России, Англии, Америки и Германии – две уязвимы только с моря; поэтому могущество на море все больше выдвигается на первый план.
Предсказание Солсбери о том, что большие государства будут расти и усиливаться, а мелкие – слабеть и уменьшаться, соответствует современной тенденции к концентрации сил и трестированию. Поскольку морское могущество Германии отстает особенно сильно, для нас становится необходимым наверстать упущенное. Лучшее средство сохранить германским прирост населения – это превратить Германию в мировую торгово-промышленную державу. Это развитие непререкаемо, как закон природы. Если бы на пути этого потока захотели бы поставить плотину, он прорвал бы ее. При таком развитии торговли и промышленности растет число точек соприкосновения и столкновения с другими народами; поэтому Германии необходимо морское могущество, иначе она быстро придет в упадок. Но здесь встают политические вопросы, связанные, в частности, с союзами и не входящие в мою компетенцию.
В январе 1900 года я высказал кайзеру ту мысль, что наша судостроительная программа никогда не сможет стать настолько обширной, чтобы угрожать Англии нападением на нее. Линейный флот предназначен не для войны за океаном, а исключительно для защиты отечественных вод, и было бы методологической ошибкой двигать вперед развитие второй категории флота (заграничной службы) до осуществления программы постройки линейного флота{81}.
5
Постройка крейсеров для заграничной службы действительно была отклонена рейхстагом, который должен же был что-то вычеркнуть из программы{82}. Ядром второй судостроительной программы являлось удвоение линейного флота. Определенное значение имел и отказ от установления максимума расходов.
При обсуждении второй судостроительной программы особую роль играл депутат центра Мюллер-Фульда – несколько сомнительная личность, которая впоследствии меньше выдвигалась на первый план, да и в то время действовала больше за кулисами. К нашей радости, он сам предложил отказаться от установления максимума расходов, который он считал ограничением бюджетных прав. Поскольку на этот раз мы вообще не указывали суммы расходов, все финансовые затруднения отпали. Таким образом, было обеспечено право рейхстага ежегодно устанавливать ассигнования. Однако в моральном отношении рейхстаг связал себя гораздо больше, чем если бы пошел на установление максимума расходов, ибо закон выражал его согласие на определенную судостроительную программу. И если бы размеры и стоимость кораблей увеличились, то рейхстаг, который согласно закону должен был отпускать средства на их постройку, не смог бы в то же время давать указания техникам, исходя из финансовых соображений; это значило бы взять на себя ответственность за то, что вследствие недостаточности ассигнований, предусмотренных законом, корабли получились бы слишком маленькими и плохими. Lex imperfecta{83}, которым являлась вторая судостроительная программа, оставлявшая вопрос о финансировании открытым, но все же связывавшая рейхстаг в материальном отношении, фактически лишал его возможности отказать в отпуске средств на строительство более крупных и дорогих кораблей, ибо в этом случае он навлек бы на себя обвинение в строительстве неполноценных кораблей. Таким образом, в 1900 году рейхстаг героически обязался провести в жизнь определенную судостроительную программу; в моральном отношении это было равносильно обещанию не причинять нам финансовых затруднений, как это имело место при осуществлении первой судостроительной программы.
Ответственность за вторую программу, которую одобрил этим решением рейхстаг, оправдала себя. Когда впоследствии англичане вынудили нас совершить гигантский прыжок в класс дредноутов, рейхстаг сам предложил увеличить размеры строившихся кораблей в пропорции, удваивавшей их боевую ценность, а следовательно, и стоимость (все это в рамках закона 1900 года).
Чтобы ослабить сопротивление центра, я рекомендовал отменить параграф 2 закона об иезуитах, но по совету Лукануса, поддержанного Бюловым, кайзер на это не пошел. Впрочем, закон был принят и без этого. Полученное нами большинство было более значительным, чем при последних голосованиях по военному бюджету. В общем я никогда не натыкался в рейхстаге на непреодолимые преграды; напротив, даже лево-буржуазные партии проявляли большое понимание наших задач. Правда, Эуген Рихтер обвинил меня в нарушении клятвы, потому что в январе 1899 года я ответил отрицательно (исходя из тогдашнего положения) на вопрос о том, намерены ли мы по истечении шестилетнего срока выставить новые требования. Могу сказать, что мы всегда информировали рейхстаг вполне правдиво.
Так была принята вторая судостроительная программа, о которой я знал, что она будет иметь совершенно иные политические последствия, чем первая, особенно в области политики союзов, ибо она предоставляла другим флотам мира возможность установить некоторое равновесие на морях путем вступления в коалицию с нами.
При обсуждении второй судостроительной программы особую роль играл депутат центра Мюллер-Фульда – несколько сомнительная личность, которая впоследствии меньше выдвигалась на первый план, да и в то время действовала больше за кулисами. К нашей радости, он сам предложил отказаться от установления максимума расходов, который он считал ограничением бюджетных прав. Поскольку на этот раз мы вообще не указывали суммы расходов, все финансовые затруднения отпали. Таким образом, было обеспечено право рейхстага ежегодно устанавливать ассигнования. Однако в моральном отношении рейхстаг связал себя гораздо больше, чем если бы пошел на установление максимума расходов, ибо закон выражал его согласие на определенную судостроительную программу. И если бы размеры и стоимость кораблей увеличились, то рейхстаг, который согласно закону должен был отпускать средства на их постройку, не смог бы в то же время давать указания техникам, исходя из финансовых соображений; это значило бы взять на себя ответственность за то, что вследствие недостаточности ассигнований, предусмотренных законом, корабли получились бы слишком маленькими и плохими. Lex imperfecta{83}, которым являлась вторая судостроительная программа, оставлявшая вопрос о финансировании открытым, но все же связывавшая рейхстаг в материальном отношении, фактически лишал его возможности отказать в отпуске средств на строительство более крупных и дорогих кораблей, ибо в этом случае он навлек бы на себя обвинение в строительстве неполноценных кораблей. Таким образом, в 1900 году рейхстаг героически обязался провести в жизнь определенную судостроительную программу; в моральном отношении это было равносильно обещанию не причинять нам финансовых затруднений, как это имело место при осуществлении первой судостроительной программы.
Ответственность за вторую программу, которую одобрил этим решением рейхстаг, оправдала себя. Когда впоследствии англичане вынудили нас совершить гигантский прыжок в класс дредноутов, рейхстаг сам предложил увеличить размеры строившихся кораблей в пропорции, удваивавшей их боевую ценность, а следовательно, и стоимость (все это в рамках закона 1900 года).
Чтобы ослабить сопротивление центра, я рекомендовал отменить параграф 2 закона об иезуитах, но по совету Лукануса, поддержанного Бюловым, кайзер на это не пошел. Впрочем, закон был принят и без этого. Полученное нами большинство было более значительным, чем при последних голосованиях по военному бюджету. В общем я никогда не натыкался в рейхстаге на непреодолимые преграды; напротив, даже лево-буржуазные партии проявляли большое понимание наших задач. Правда, Эуген Рихтер обвинил меня в нарушении клятвы, потому что в январе 1899 года я ответил отрицательно (исходя из тогдашнего положения) на вопрос о том, намерены ли мы по истечении шестилетнего срока выставить новые требования. Могу сказать, что мы всегда информировали рейхстаг вполне правдиво.
Так была принята вторая судостроительная программа, о которой я знал, что она будет иметь совершенно иные политические последствия, чем первая, особенно в области политики союзов, ибо она предоставляла другим флотам мира возможность установить некоторое равновесие на морях путем вступления в коалицию с нами.
Глава двенадцатая
Строительство флота
1
Когда человек стремится достигнуть великой цели, он не всегда может раскрывать все свои мысли. К тому же политическая деятельность основана на предугадывании неопределенных факторов подобно тому, как моряк должен вести корабль вслепую, то есть по счислению, когда небо затянуто облаками, а место, к которому он стремится, издали кажется лишенным присущих ему признаков. Но пути к цели и перспективы часто меняются, и постороннему легко находить и оспаривать наличие трудностей. Он говорит: произнеси хорошую речь в рейхстаге и все устроится. Тот, кто работает в определенной отрасли, часто уходит в нее с головой; и лишь ответственный руководитель ощущает вихрь событий.
Статс-секретарь должен был осуществить большую программу, за выполнение которой он поручился перед нацией; для этого ему необходимо было быть единоначальником, что считалось само собой разумеющимся, но фактически отнюдь не имело места. Надо было не щадить сил, чтобы оправдать доверие общества и преодолеть многочисленные и тяжелые преграды.
Перед нами встал целый лабиринт технико-организационных вопросов и разногласий. Я считал формы наших кораблей совершенно неподходящими. Но прошли годы, прежде чем мне удалось устранить это зло путем буксировки моделей, чего у нас раньше не было, ибо техники не придавали значения определению наиболее выгодной с точки зрения скорости формы корабля посредством испытания моделей. Длина и величина кораблей лимитировались вильгельмсгафенскими шлюзами. Эти два обстоятельства способствовали тому, что корабли, построенные после принятия первой судостроительной программы, не могли развить скорости, соответствовавшей мощности их машин. Это затруднение стало хроническим и было ликвидировано в 1910 году, когда в Вильгельмсгафене были построены третьи шлюзы. Большим препятствием, отсутствующим у других мореходных наций, являлось, далее, наличие песчаных банок в устьях наших рек, впадающих в Северное море; они мешали придавать судам целесообразную осадку. В известном смысле нас ограничивали те же факторы, которые в XVII веке так дорого обошлись голландцам в их борьбе с англичанами. Морской бой состоит в основном из поединков между кораблями, технически решающим является не столько количество кораблей, сколько мощь, сконцентрированная в каждом из них. Поскольку характер рек, впадающих в Северное море, не позволял голландцам строить такие же большие корабли, какие строили англичане, последние получили местное превосходство сил. Нам необходимо было в течение нескольких лет преодолеть это и ряд других препятствий, чтобы наши корабли, несмотря ни на что, превзошли по своей боевой мощи английские.
Особенно затруднялось строительство флота низким уровнем нашей судостроительной техники того времени. Административному руководству адмиралтейства были предоставлены слишком большие полномочия в области техники; судостроители находились в приниженном положении как по доходам, так и по положению в обществе. Закулисная борьба между юристами и техниками была одной из причин того, что к строительству флота пришлось приступить с недостаточными (как в количественном, так и в качественном отношении) кадрами. Главный техник адмиралтейства замкнулся в себе, скрывая важные данные в своих записных книжках, и не терпел соперников. Подобное положение могло привести нас к провалу. При этом технические возможности в отличие от организации дела не могли расширяться постепенно; с самого начала строительства их необходимо было развернуть вовсю и немедленно добиться увеличения объема и ускорения темпов работы, подобных тем, которые имели место десять лет спустя.
Статс-секретарь должен был осуществить большую программу, за выполнение которой он поручился перед нацией; для этого ему необходимо было быть единоначальником, что считалось само собой разумеющимся, но фактически отнюдь не имело места. Надо было не щадить сил, чтобы оправдать доверие общества и преодолеть многочисленные и тяжелые преграды.
Перед нами встал целый лабиринт технико-организационных вопросов и разногласий. Я считал формы наших кораблей совершенно неподходящими. Но прошли годы, прежде чем мне удалось устранить это зло путем буксировки моделей, чего у нас раньше не было, ибо техники не придавали значения определению наиболее выгодной с точки зрения скорости формы корабля посредством испытания моделей. Длина и величина кораблей лимитировались вильгельмсгафенскими шлюзами. Эти два обстоятельства способствовали тому, что корабли, построенные после принятия первой судостроительной программы, не могли развить скорости, соответствовавшей мощности их машин. Это затруднение стало хроническим и было ликвидировано в 1910 году, когда в Вильгельмсгафене были построены третьи шлюзы. Большим препятствием, отсутствующим у других мореходных наций, являлось, далее, наличие песчаных банок в устьях наших рек, впадающих в Северное море; они мешали придавать судам целесообразную осадку. В известном смысле нас ограничивали те же факторы, которые в XVII веке так дорого обошлись голландцам в их борьбе с англичанами. Морской бой состоит в основном из поединков между кораблями, технически решающим является не столько количество кораблей, сколько мощь, сконцентрированная в каждом из них. Поскольку характер рек, впадающих в Северное море, не позволял голландцам строить такие же большие корабли, какие строили англичане, последние получили местное превосходство сил. Нам необходимо было в течение нескольких лет преодолеть это и ряд других препятствий, чтобы наши корабли, несмотря ни на что, превзошли по своей боевой мощи английские.
Особенно затруднялось строительство флота низким уровнем нашей судостроительной техники того времени. Административному руководству адмиралтейства были предоставлены слишком большие полномочия в области техники; судостроители находились в приниженном положении как по доходам, так и по положению в обществе. Закулисная борьба между юристами и техниками была одной из причин того, что к строительству флота пришлось приступить с недостаточными (как в количественном, так и в качественном отношении) кадрами. Главный техник адмиралтейства замкнулся в себе, скрывая важные данные в своих записных книжках, и не терпел соперников. Подобное положение могло привести нас к провалу. При этом технические возможности в отличие от организации дела не могли расширяться постепенно; с самого начала строительства их необходимо было развернуть вовсю и немедленно добиться увеличения объема и ускорения темпов работы, подобных тем, которые имели место десять лет спустя.