Страница:
Плюс, разумеется, гениальный провокатор в обличии простоватого следователя Порфирия. Это ведь он, цепко ухватившись за молодого человека, исподволь убеждает его: ты убил, ты! То мещанина какого-то подсовывает, якобы, свидетеля – чтобы тот сказал Раскольникову: «Убивец!..» Как раз после бреда, пережитого больным – бреда, в котором Раскольников вообразил себя убийцей, и свидетелем и внимательным слушателем которого был Разумихин – друг следователя, не особо воздержанный на язык молодой человек...
На самом-то деле свидетелей у полиции нет. И мещанин тот вскорости приходит к Раскольникову и просит у него прощения за провокацию.
Для чего все это следователю? Кто знает... Может быть, Порфирий и правда верит в виновность Раскольникова. Может быть, просто другого кандидата на роль убийцы нет, а начальство требует найти. И находит – очень подходящий кандидат, главное – модный: ведь общественное мнение России в тот момент перебудоражено слухами об антиобщественных настроениях в молодежной среде, об идейных убийцах, поджигателях и прочее. И Раскольников для него – прямая находка. Вспомните, следователь ведь мельком признается в том, что статью Раскольникова (насчет права убивать) читал внимательно. И автора хорошо запомнил. Очень хорошо. А что значит хорошо запомнить, с точки зрения полицейского следователя? Да очень просто. Взять на заметку. Занести в картотеку (или что там было?).
И использовать. Вспомнить в подходящий момент. Например, при необходимости срочно разыскать кандидата на преступники в тупиковом деле. Бесхитростный рассказ Разумихина о «бреде убийства», плюс давно написанная вызывающая статья – вот и готовое дело.
Правда, оно рушится. И тогда Порфирий прибегает к элементарной сделке: «Вы являетесь с повинной, а я обеспечиваю смягчающие обстоятельства». В общем-то механизм вполне простой и прекрасно разработанный – с давних времен.
Словом, нам известно, что Раскольников никого не убивал. Нам известно, как, почему и с какой целью именно он оказался выбран официальным следствием в качестве козла отпущения. Осталось выяснить, а есть ли среди персонажей романа другой, настоящий убийца?
Да, возможно. Но кто же он?
Обратимся к обстоятельствам преступления. Понятно, что убийца был хорошо знаком жертвам – и ростовщице, и ее несчастной сестре Лизавете. И бывал в доме жертв не раз, и не два. Среди персонажей романа таковых двое. Во-первых, разумеется, Раскольников. Но относительно его – мы уже сделали вывод, что он невиновен.
Кто же еще?
Для начала – что же за преступление было совершено? Коль скоро Раскольников невиновен, а, следовательно, об убийстве идейном речи не идет, убийство было совершено по мотиву вечному, как мир: деньги.
Я хочу обратить ваше внимание на следующую особенность детективного романа. Обычно, если детектив строится подобно тому, как строится «Преступление и наказание», истинный преступник должен все время как бы мелькать на заднем плане. Читатель должен узнавать о нем от других действующих лиц, у читателя должно создаваться ложное, обманчивое представление о истинном характере этого человека.
Словно случайно, вскользь, автор нам сообщит о том, что этот персонаж был хорошо знаком с убитыми, вхож к ним в дом...
Прежде, чем я назову имя (уверен, что вы уже догадались, о ком идет речь!), скажу еще кое-что, могущее показаться вам парадоксальным.
Читая русских писателей прошлого столетия, невольно приходишь к выводу: мужским орудием убийства является нож или револьвер. Вспомните, в том же «Преступлении и наказании» револьвер Свидригайлова! Конечно, в его случае речь идет о самоубийстве. Но все-таки – дворянин представляется с оружием вот такого характера. А что – топор?
Помните, в эпилоге романа каторжники издеваются над Раскольниковым, с презрением ему бросая, что, дескать, не барское это дело – топор...
Так вот, со времен давних кажется мне, что топор как оружие (не орудие, не инструмент, а именно оружие) – в данном пространстве есть деталь... как бы это сказать... женского туалета.
От восхищенных строк Некрасова насчет коня и горящей избы, от старостихи Василисы, управляющейся главным образом вилами и топором в партизанском отряде 1812 года – такой вот образ: женщина с неженским орудием в качестве женского оружия... Вспомните произведения Лескова, Крестовского. Почитайте воспоминания бывшего начальника петербургской сыскной полиции И.Д.Путилина. Яд и топор – вот женские орудия убийства. В противовес мужским – револьверу и ножу.
Что же, теперь назовем имя.
Сонечка Мармеладова.
Чудовищное предположение? Но ведь в любом детективе преступником оказывается тот, на которого меньше всего думаешь. И в то же время – есть доказательства. Об одном я уже сказал – орудие убийства. О другом – что из всех персонажей, кроме Раскольникова, она единственная была связана с жертвами и пользовалась их доверием. Она единственная могла прийти, не вызывая никаких подозрений у будущих жертв. Она более всех нуждалась в деньгах.
И она психологически гораздо лучше прочих была готова к тому, чтобы переступить грань. Ибо жила в том мире, где понятия морали (а, следовательно, и закона) уже не существовало. Безусловно, она была жертвой обстоятельств. Но ей, один раз сумевшей ради денег переступить через мораль, легче, нежели всем остальным героям Достоевского, переступить ради них еще раз – уже через кровь.
И на каторгу за Раскольниковым ее ведет не жалость к нему, но внутреннее раскаяние: он осужден за убийство, совершенное ею.
К слову сказать, ее, в отличие от Раскольникова, каторжники принимают за свою.
...Кстати говоря, не исключено, что мы с вами были отнюдь не первыми, расставившими акценты именно таким образом. Ибо есть еще одна книга в русской классике, весьма напоминающая внутренне роман Достоевского, хотя и имеющая прямо противоположный финал. Если вы помните, в начале этого очерка я упомянул, что с учетом единства литературного процесса, может быть, есть смысл привлекать книги других русских писателей, старших и младших современников Достоевского, для решения нашей детективной загадки.
Так вот, обратите внимание на роман младшего современника Достоевского Льва Николаевича Толстого, в котором женщина идет на каторгу, а мужчина ее сопровождает. Я говорю о романе «Воскресенье». Мармеладова – Маслова (смотрите, как близки фамилии, извините за иронию – «бутербродные»!). Так что совсем не исключено, что Толстой как раз и разгадал детективную загадку Достоевского. И сделал то, чего не сделал Федор Михайлович: отправил на каторгу настоящую преступницу.
Вот к каким выводам можно прийти, если попробовать прочитать роман «Преступление и наказание» как роман детективный.
Виктор Точинов, Надежда Штайн
1.
2.
3.
На самом-то деле свидетелей у полиции нет. И мещанин тот вскорости приходит к Раскольникову и просит у него прощения за провокацию.
Для чего все это следователю? Кто знает... Может быть, Порфирий и правда верит в виновность Раскольникова. Может быть, просто другого кандидата на роль убийцы нет, а начальство требует найти. И находит – очень подходящий кандидат, главное – модный: ведь общественное мнение России в тот момент перебудоражено слухами об антиобщественных настроениях в молодежной среде, об идейных убийцах, поджигателях и прочее. И Раскольников для него – прямая находка. Вспомните, следователь ведь мельком признается в том, что статью Раскольникова (насчет права убивать) читал внимательно. И автора хорошо запомнил. Очень хорошо. А что значит хорошо запомнить, с точки зрения полицейского следователя? Да очень просто. Взять на заметку. Занести в картотеку (или что там было?).
И использовать. Вспомнить в подходящий момент. Например, при необходимости срочно разыскать кандидата на преступники в тупиковом деле. Бесхитростный рассказ Разумихина о «бреде убийства», плюс давно написанная вызывающая статья – вот и готовое дело.
Правда, оно рушится. И тогда Порфирий прибегает к элементарной сделке: «Вы являетесь с повинной, а я обеспечиваю смягчающие обстоятельства». В общем-то механизм вполне простой и прекрасно разработанный – с давних времен.
Словом, нам известно, что Раскольников никого не убивал. Нам известно, как, почему и с какой целью именно он оказался выбран официальным следствием в качестве козла отпущения. Осталось выяснить, а есть ли среди персонажей романа другой, настоящий убийца?
Да, возможно. Но кто же он?
Обратимся к обстоятельствам преступления. Понятно, что убийца был хорошо знаком жертвам – и ростовщице, и ее несчастной сестре Лизавете. И бывал в доме жертв не раз, и не два. Среди персонажей романа таковых двое. Во-первых, разумеется, Раскольников. Но относительно его – мы уже сделали вывод, что он невиновен.
Кто же еще?
Для начала – что же за преступление было совершено? Коль скоро Раскольников невиновен, а, следовательно, об убийстве идейном речи не идет, убийство было совершено по мотиву вечному, как мир: деньги.
Я хочу обратить ваше внимание на следующую особенность детективного романа. Обычно, если детектив строится подобно тому, как строится «Преступление и наказание», истинный преступник должен все время как бы мелькать на заднем плане. Читатель должен узнавать о нем от других действующих лиц, у читателя должно создаваться ложное, обманчивое представление о истинном характере этого человека.
Словно случайно, вскользь, автор нам сообщит о том, что этот персонаж был хорошо знаком с убитыми, вхож к ним в дом...
Прежде, чем я назову имя (уверен, что вы уже догадались, о ком идет речь!), скажу еще кое-что, могущее показаться вам парадоксальным.
Читая русских писателей прошлого столетия, невольно приходишь к выводу: мужским орудием убийства является нож или револьвер. Вспомните, в том же «Преступлении и наказании» револьвер Свидригайлова! Конечно, в его случае речь идет о самоубийстве. Но все-таки – дворянин представляется с оружием вот такого характера. А что – топор?
Помните, в эпилоге романа каторжники издеваются над Раскольниковым, с презрением ему бросая, что, дескать, не барское это дело – топор...
Так вот, со времен давних кажется мне, что топор как оружие (не орудие, не инструмент, а именно оружие) – в данном пространстве есть деталь... как бы это сказать... женского туалета.
От восхищенных строк Некрасова насчет коня и горящей избы, от старостихи Василисы, управляющейся главным образом вилами и топором в партизанском отряде 1812 года – такой вот образ: женщина с неженским орудием в качестве женского оружия... Вспомните произведения Лескова, Крестовского. Почитайте воспоминания бывшего начальника петербургской сыскной полиции И.Д.Путилина. Яд и топор – вот женские орудия убийства. В противовес мужским – револьверу и ножу.
Что же, теперь назовем имя.
Сонечка Мармеладова.
Чудовищное предположение? Но ведь в любом детективе преступником оказывается тот, на которого меньше всего думаешь. И в то же время – есть доказательства. Об одном я уже сказал – орудие убийства. О другом – что из всех персонажей, кроме Раскольникова, она единственная была связана с жертвами и пользовалась их доверием. Она единственная могла прийти, не вызывая никаких подозрений у будущих жертв. Она более всех нуждалась в деньгах.
И она психологически гораздо лучше прочих была готова к тому, чтобы переступить грань. Ибо жила в том мире, где понятия морали (а, следовательно, и закона) уже не существовало. Безусловно, она была жертвой обстоятельств. Но ей, один раз сумевшей ради денег переступить через мораль, легче, нежели всем остальным героям Достоевского, переступить ради них еще раз – уже через кровь.
И на каторгу за Раскольниковым ее ведет не жалость к нему, но внутреннее раскаяние: он осужден за убийство, совершенное ею.
К слову сказать, ее, в отличие от Раскольникова, каторжники принимают за свою.
...Кстати говоря, не исключено, что мы с вами были отнюдь не первыми, расставившими акценты именно таким образом. Ибо есть еще одна книга в русской классике, весьма напоминающая внутренне роман Достоевского, хотя и имеющая прямо противоположный финал. Если вы помните, в начале этого очерка я упомянул, что с учетом единства литературного процесса, может быть, есть смысл привлекать книги других русских писателей, старших и младших современников Достоевского, для решения нашей детективной загадки.
Так вот, обратите внимание на роман младшего современника Достоевского Льва Николаевича Толстого, в котором женщина идет на каторгу, а мужчина ее сопровождает. Я говорю о романе «Воскресенье». Мармеладова – Маслова (смотрите, как близки фамилии, извините за иронию – «бутербродные»!). Так что совсем не исключено, что Толстой как раз и разгадал детективную загадку Достоевского. И сделал то, чего не сделал Федор Михайлович: отправил на каторгу настоящую преступницу.
Вот к каким выводам можно прийти, если попробовать прочитать роман «Преступление и наказание» как роман детективный.
Виктор Точинов, Надежда Штайн
Пляшущие человечки
1.
– Нет, Кеннеди, – сказала я скептически. – Ниро Вульф из тебя никак не получится. Во-первых, тебе не хватает двухсот фунтов веса, как минимум. Во-вторых, ты с трудом отличаешь орхидею от традесканции. В-третьих, с чего ты взял, что я начну изображать при твоей особе Арчи Гудвина и бегать, высунув язык, по всей Новой Англии, выполняя твои поручения? Короче говоря, я предлагаю тебе не ходить в «Бейкер-стрит», пока не снимут гипс. С текучкой я как-нибудь и сама справлюсь.
Но Кеннеди иногда бывает жутко упрям. Вот и сейчас – вбил себе в голову, что его детективные таланты позволят распутывать дела, не покидая стен агентства «Бейкер-стрит, 221». Первые две неудачи только раззадорили его пыл.
(Нет, провалом предпринятые расследования не закончились, – просто потенциальные клиенты, увидев загипсованного детектива, потихоньку ретировались, не внеся аванса.)
– Ставлю десять против одного, – сказал Кеннеди, – что смогу расследовать дело вон того человека, направляющегося к нашим дверям, не вставая с кресла. И без твоей помощи – миссис Хагерсон вполне сможет исполнить пару несложных заданий.
– По рукам, – быстро сказала я. – Ставлю двадцатку. Можешь сразу доставать бумажник. Только что-то этот «клиент» не спешит к нам звонить. Стоит, задрав голову, и осматривает дом... Наверняка агент по недвижимости.
– Не похоже... – сказал Кеннеди. – Нет, Элис, боюсь, что ты ошибаешься. По-моему, в лице этого джентльмена чего-то не хватает, чтобы можно было признать его за честного риэлтора. Нет, Элис... Никогда человек, связанный с таким солидным и почтенным делом, как недвижимость, не наденет джинсовый костюмчик столь легкомысленного голубого цвета. Тут за милю чувствуется личность творческая... Это писатель, Элис.
– Ну-ка, ну-ка... – провокационно поощрила я Кеннеди. – Что еще вы можете сказать об этом писателе, мистер Гениальный Сыщик? Самостоятельно, без помощи «Икс-скаута»?
– Немногое... – вздохнул Кеннеди. – Судя по лицу, это американец в первом или втором поколении – и родители его прибыли с Востока. Малая Азия или Закавказье... Живет здесь, в Провиденсе. Несомненно, он знавал лучшие дни, – несколько лет тому назад. Возможно, написал книгу, попавшую в нижние строчки списка бестселлеров. Или, вероятнее, сценарий для нескольких выпусков среднепопулярного сериала. Сейчас наверняка перебивается тем, что пишет под псевдонимами статейки в желтую прессу – типа «Моника Левински была шпионкой Хуссейна!». А для души сочиняет заумные романы, которые иногда печатают мизерными тиражами... Но считает себя Писателем с большой буквы. Ну, пожалуй, и всё...
Вот вам пример типичных спекуляций на доверчивости публики! Сейчас этот зевака пойдет себе дальше, а Кеннеди будет уверять, что выложил мне всю его подноготную... Между тем, из всех его умозаключений имел под собой хоть какую-то почву лишь вывод о миновавших лучших днях – костюм из мягкой джинсовой ткани, который выглядывал из-под распахнутого плаща зеваки, действительно был новым и модным несколько лет назад...
Зевака закончил созерцание фасада. Поднял руку. Позвонил. К нам! Я поспешила запустить «Икс-скаут». Посмотрим, посмотрим, мистер Великий Детектив...
Дело в том, что ручка на нашей двери не простая. Функция открывания-закрывания для нее не главная. Гораздо более важное назначение этой псевдо-ручки – снять отпечатки пальцев, которые почти мгновенно сканируются и передаются в компьютер. Ну а дальше уж в дело вступает «Икс-скаут». У этой небольшой, но крайне наглой пиратской программы отношения с Федеральной дактилотекой и базами данных прочих федеральных ведомств примерно такие же, как у юркого флибустьерского брига с неповоротливыми купеческими галеонами...
Конечно, возможны осечки. Всегда есть вероятность натолкнуться на клиента, не проходившего дактилоскопирование. Но подавляющее большинство граждан США или служили в армии, или когда-либо имели конфликты с законом, пусть и самые незначительные. Либо оформляли лицензию на оружие, либо... В общем, оказаться вне поля зрения «Икс-скаута» шансов у них немного.
«Икс-скаут» работает быстро, но все же не мгновенно – и на сей раз не успел опровергнуть притянутые за уши гипотезы Кеннеди. В офис детективного агентства «Бейкер-стрит» вошла миссис Хагерсон и положила на стол визитную карточку гостя. Прокомментировала:
– Этот человек настаивает на встрече с вами. Утверждает, что он писатель.
Хм-м-м...
Я торопливо взглянула на карточку. Та отличалась скупостью информации, присущей по-настоящему известным людям: имя (вернее, целая гроздь имен), телефон, электронный адрес. И всё.
Звали пришельца Эндрю-Исмаил Нарий-шах. Либо – как было указано в скобочках – Эндрю Норман. Литературный псевдоним, надо думать... Черт побери! Я ведь помнила этот псевдоним, действительно мелькнувший лет десять назад в списках бестселлеров! Даже видела начало одной из серий снятого по творениям Нарий-шаха телефильма... Но в лицо его не знала.
– Признавайся, Кеннеди, – ледяным тоном произнесла я. – Лучше признайся сам: где и как ты всё разузнал?
– Элементарно, Элис... – пожал Кеннеди плечами. – Просто хорошая память на лица. Неделю назад я видел его в одном третьеразрядном телешоу...
Но Кеннеди иногда бывает жутко упрям. Вот и сейчас – вбил себе в голову, что его детективные таланты позволят распутывать дела, не покидая стен агентства «Бейкер-стрит, 221». Первые две неудачи только раззадорили его пыл.
(Нет, провалом предпринятые расследования не закончились, – просто потенциальные клиенты, увидев загипсованного детектива, потихоньку ретировались, не внеся аванса.)
– Ставлю десять против одного, – сказал Кеннеди, – что смогу расследовать дело вон того человека, направляющегося к нашим дверям, не вставая с кресла. И без твоей помощи – миссис Хагерсон вполне сможет исполнить пару несложных заданий.
– По рукам, – быстро сказала я. – Ставлю двадцатку. Можешь сразу доставать бумажник. Только что-то этот «клиент» не спешит к нам звонить. Стоит, задрав голову, и осматривает дом... Наверняка агент по недвижимости.
– Не похоже... – сказал Кеннеди. – Нет, Элис, боюсь, что ты ошибаешься. По-моему, в лице этого джентльмена чего-то не хватает, чтобы можно было признать его за честного риэлтора. Нет, Элис... Никогда человек, связанный с таким солидным и почтенным делом, как недвижимость, не наденет джинсовый костюмчик столь легкомысленного голубого цвета. Тут за милю чувствуется личность творческая... Это писатель, Элис.
– Ну-ка, ну-ка... – провокационно поощрила я Кеннеди. – Что еще вы можете сказать об этом писателе, мистер Гениальный Сыщик? Самостоятельно, без помощи «Икс-скаута»?
– Немногое... – вздохнул Кеннеди. – Судя по лицу, это американец в первом или втором поколении – и родители его прибыли с Востока. Малая Азия или Закавказье... Живет здесь, в Провиденсе. Несомненно, он знавал лучшие дни, – несколько лет тому назад. Возможно, написал книгу, попавшую в нижние строчки списка бестселлеров. Или, вероятнее, сценарий для нескольких выпусков среднепопулярного сериала. Сейчас наверняка перебивается тем, что пишет под псевдонимами статейки в желтую прессу – типа «Моника Левински была шпионкой Хуссейна!». А для души сочиняет заумные романы, которые иногда печатают мизерными тиражами... Но считает себя Писателем с большой буквы. Ну, пожалуй, и всё...
Вот вам пример типичных спекуляций на доверчивости публики! Сейчас этот зевака пойдет себе дальше, а Кеннеди будет уверять, что выложил мне всю его подноготную... Между тем, из всех его умозаключений имел под собой хоть какую-то почву лишь вывод о миновавших лучших днях – костюм из мягкой джинсовой ткани, который выглядывал из-под распахнутого плаща зеваки, действительно был новым и модным несколько лет назад...
Зевака закончил созерцание фасада. Поднял руку. Позвонил. К нам! Я поспешила запустить «Икс-скаут». Посмотрим, посмотрим, мистер Великий Детектив...
Дело в том, что ручка на нашей двери не простая. Функция открывания-закрывания для нее не главная. Гораздо более важное назначение этой псевдо-ручки – снять отпечатки пальцев, которые почти мгновенно сканируются и передаются в компьютер. Ну а дальше уж в дело вступает «Икс-скаут». У этой небольшой, но крайне наглой пиратской программы отношения с Федеральной дактилотекой и базами данных прочих федеральных ведомств примерно такие же, как у юркого флибустьерского брига с неповоротливыми купеческими галеонами...
Конечно, возможны осечки. Всегда есть вероятность натолкнуться на клиента, не проходившего дактилоскопирование. Но подавляющее большинство граждан США или служили в армии, или когда-либо имели конфликты с законом, пусть и самые незначительные. Либо оформляли лицензию на оружие, либо... В общем, оказаться вне поля зрения «Икс-скаута» шансов у них немного.
«Икс-скаут» работает быстро, но все же не мгновенно – и на сей раз не успел опровергнуть притянутые за уши гипотезы Кеннеди. В офис детективного агентства «Бейкер-стрит» вошла миссис Хагерсон и положила на стол визитную карточку гостя. Прокомментировала:
– Этот человек настаивает на встрече с вами. Утверждает, что он писатель.
Хм-м-м...
Я торопливо взглянула на карточку. Та отличалась скупостью информации, присущей по-настоящему известным людям: имя (вернее, целая гроздь имен), телефон, электронный адрес. И всё.
Звали пришельца Эндрю-Исмаил Нарий-шах. Либо – как было указано в скобочках – Эндрю Норман. Литературный псевдоним, надо думать... Черт побери! Я ведь помнила этот псевдоним, действительно мелькнувший лет десять назад в списках бестселлеров! Даже видела начало одной из серий снятого по творениям Нарий-шаха телефильма... Но в лицо его не знала.
– Признавайся, Кеннеди, – ледяным тоном произнесла я. – Лучше признайся сам: где и как ты всё разузнал?
– Элементарно, Элис... – пожал Кеннеди плечами. – Просто хорошая память на лица. Неделю назад я видел его в одном третьеразрядном телешоу...
2.
Удивить гостя дедуктивными чудесами не удалось.
Господин Шах (для простоты буду называть его так) принял как должное плоды «проницательности» Кеннеди – пассажи о желтой прессе и мизерных тиражах, естественно, не прозвучали.
Очевидно, наш гость считал само собой разумеющимся, что большая часть умеющих читать американцев знакома с его творческим путем. Не восхищаясь сверхчеловеческой проницательностью Кеннеди, писатель сразу же приступил к делу.
– Что вы об этом думаете, мистер Кеннеди? – воскликнул он (несмотря на экзотическую фамилию, по-английски м-р Исмаил Нарий-шах говорил без малейшего акцента). – Мне рассказывали, что вы большой любитель всяких таинственных случаев. И сдается мне, что таинственней этой бумажки вам ничего не найти.
Он выложил на стол распечатанный на принтере лист. Верхняя часть листа была неровно отстрижена ножницами. А содержание – с которым позже мне довелось ознакомиться детально, гласило:
Внятно и вразумительно, не правда ли? Но неоднозначно. Заставляет задуматься.
Кеннеди задумался надолго. Писатель, ожидая его вердикта, извлек из кармана сигару, ножницами, весьма напоминающими маникюрные, отрезал ее кончик и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. Он со смаком закурил.
Мой коллега оторвался от изучения документа. Я прекрасно понимала, что ему сейчас очень хочется спросить мое мнение – но пари есть пари. Он должен был распутать всё, не покидая «Бейкер-стрит, 221». И – без моей помощи. Но, похоже, на сей раз Кеннеди просто повезло (если, конечно, проблема состоит лишь в том, чтобы расшифровать документ). Короче говоря, мои двадцать долларов оказались под угрозой. Сколько раз ведь зарекалась спорить с Кеннеди на деньги...
М-р Шах пускал сизые кольца, пытаясь создать плавающую в воздухе олимпийскую эмблему. Получалось плохо.
Кеннеди вздохнул и извлек из ящика стола изогнутую трубку из верескового корня. Старинную, сделанную в те времена, когда курильщики и понятия не имели о канцерогенных свойствах табака. И, соответственно, не пытались пропускать вдыхаемый из трубки дым сквозь сменные фильтры...
Я знала – к этому аксессуару Кеннеди прибегал крайне редко, чаще всего в минуты, когда надо было сказать клиенту что-то умное, но в голову ничего не приходило. Удивительно, но факт: когда в зубах зажата дымящаяся трубка, даже самые банальные истины звучат весомо и значительно. Многие великие люди хорошо это знали и с успехом использовали.
К сожалению, курить трубку Кеннеди не умел. Специально приобретенный крепкий трубочный табак вызывал у него приступы кашля. Табак же из раскрошенных «Винстон-лайтс», на которые Кеннеди перешел, оказался слишком мелко нарезанным. Он немедленно забивал «дымоход» трубки (или как там еще это отверстие называется) – и мистеру сыщику приходилось изо всех сил напрягать щеки, пытаясь извлечь из трубки хотя бы захудалое облачко дыма. Впрочем, с последней бедой Кеннеди справился, – расширив по моему совету «дымоходы» своих трубок раскаленной проволочкой.
– Ну что я вам могу сказать, мистер Нарий-хан, – сказал Кеннеди, уминая табак в трубке.
– Шах, – поправил гость.
– Э-э-э-э? – невнятно переспросил Кеннеди, прикуривая.
– Меня зовут Нарий-шах, – без особой обиды уточнил писатель. Привык, наверное, за годы жизни в Штатах, что все кому ни лень перевирают его фамилию.
– Да-да, извините, конечно же, мистер Нарий-шах, – сказал Кеннеди и первый раз осторожно затянулся. Окутал себя дымовой завесой и продолжил мысль:
– Я могу вам сказать лишь следующее: либо текст представляет из себя полную бессмыслицу, и напечатан с целью разыграть кого-либо; либо это шифр, где буквы английского или иного алфавита заменены наблюдаемыми математическими символами и буквами греческого алфавита.
Чтобы придать весомость сей банальщине, Кеннеди сделал глубокую и сильную затяжку. И тут же закашлялся, лицо покраснело, из глаз потекли слезы... Похоже, он перестарался, расширяя дымоход. Тлеющие табачные крошки попали в горло.
Кеннеди вскочил с кресла и захромал по комнате. Я торопливо поднесла ему стакан воды. Он столь же торопливо выпил.
– Никуда не годный трубочный табак стали делать, – участливо заметил гость. – Поэтому я и перешел на сигары... Однако, я вижу, вы травмированы, мистер Кеннеди?!
Он узрел загипсованную ступню великого сыщика.
– Пустяки, – небрежно махнул рукой руководитель детективного агентства «Бейкер-стрит». – Маньяк с бензопилой попытался воспрепятствовать мне в расследовании «Дела Чиллатогского бигфута»...
– И чем всё закончилось? – с нешуточным любопытством спросил писатель. Такому рассказывать что-либо опасно – живо можно стать персонажем книжонки в мягкой обложке.
Очевидно, Кеннеди тоже отдавал себе в этом отчет. Потому что ответил сухо:
– Для маньяка все закончилось плохо. Однако давайте вернемся к вашим «Пляшущим человечкам».
– Вот именно, мистер Кеннеди! Как приятно встретить среди сыщиков человека, знакомого с классикой! Вы тоже смотрели этот фильм? Бесподобно, да? Особенно в самом конце, когда отрубленные головы плывут по канализации!! Я как увидел первый раз эту шифровку, так меня и осенило: они самые! «Пляшущие человечки»!
Кеннеди сдержанно кивнул. Мы с ним вместе имели несчастье посмотреть голливудскую версию классического рассказа сэра Артура Конана Дойла.
Господин Шах (для простоты буду называть его так) принял как должное плоды «проницательности» Кеннеди – пассажи о желтой прессе и мизерных тиражах, естественно, не прозвучали.
Очевидно, наш гость считал само собой разумеющимся, что большая часть умеющих читать американцев знакома с его творческим путем. Не восхищаясь сверхчеловеческой проницательностью Кеннеди, писатель сразу же приступил к делу.
– Что вы об этом думаете, мистер Кеннеди? – воскликнул он (несмотря на экзотическую фамилию, по-английски м-р Исмаил Нарий-шах говорил без малейшего акцента). – Мне рассказывали, что вы большой любитель всяких таинственных случаев. И сдается мне, что таинственней этой бумажки вам ничего не найти.
Он выложил на стол распечатанный на принтере лист. Верхняя часть листа была неровно отстрижена ножницами. А содержание – с которым позже мне довелось ознакомиться детально, гласило:
Внятно и вразумительно, не правда ли? Но неоднозначно. Заставляет задуматься.
Кеннеди задумался надолго. Писатель, ожидая его вердикта, извлек из кармана сигару, ножницами, весьма напоминающими маникюрные, отрезал ее кончик и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. Он со смаком закурил.
Мой коллега оторвался от изучения документа. Я прекрасно понимала, что ему сейчас очень хочется спросить мое мнение – но пари есть пари. Он должен был распутать всё, не покидая «Бейкер-стрит, 221». И – без моей помощи. Но, похоже, на сей раз Кеннеди просто повезло (если, конечно, проблема состоит лишь в том, чтобы расшифровать документ). Короче говоря, мои двадцать долларов оказались под угрозой. Сколько раз ведь зарекалась спорить с Кеннеди на деньги...
М-р Шах пускал сизые кольца, пытаясь создать плавающую в воздухе олимпийскую эмблему. Получалось плохо.
Кеннеди вздохнул и извлек из ящика стола изогнутую трубку из верескового корня. Старинную, сделанную в те времена, когда курильщики и понятия не имели о канцерогенных свойствах табака. И, соответственно, не пытались пропускать вдыхаемый из трубки дым сквозь сменные фильтры...
Я знала – к этому аксессуару Кеннеди прибегал крайне редко, чаще всего в минуты, когда надо было сказать клиенту что-то умное, но в голову ничего не приходило. Удивительно, но факт: когда в зубах зажата дымящаяся трубка, даже самые банальные истины звучат весомо и значительно. Многие великие люди хорошо это знали и с успехом использовали.
К сожалению, курить трубку Кеннеди не умел. Специально приобретенный крепкий трубочный табак вызывал у него приступы кашля. Табак же из раскрошенных «Винстон-лайтс», на которые Кеннеди перешел, оказался слишком мелко нарезанным. Он немедленно забивал «дымоход» трубки (или как там еще это отверстие называется) – и мистеру сыщику приходилось изо всех сил напрягать щеки, пытаясь извлечь из трубки хотя бы захудалое облачко дыма. Впрочем, с последней бедой Кеннеди справился, – расширив по моему совету «дымоходы» своих трубок раскаленной проволочкой.
– Ну что я вам могу сказать, мистер Нарий-хан, – сказал Кеннеди, уминая табак в трубке.
– Шах, – поправил гость.
– Э-э-э-э? – невнятно переспросил Кеннеди, прикуривая.
– Меня зовут Нарий-шах, – без особой обиды уточнил писатель. Привык, наверное, за годы жизни в Штатах, что все кому ни лень перевирают его фамилию.
– Да-да, извините, конечно же, мистер Нарий-шах, – сказал Кеннеди и первый раз осторожно затянулся. Окутал себя дымовой завесой и продолжил мысль:
– Я могу вам сказать лишь следующее: либо текст представляет из себя полную бессмыслицу, и напечатан с целью разыграть кого-либо; либо это шифр, где буквы английского или иного алфавита заменены наблюдаемыми математическими символами и буквами греческого алфавита.
Чтобы придать весомость сей банальщине, Кеннеди сделал глубокую и сильную затяжку. И тут же закашлялся, лицо покраснело, из глаз потекли слезы... Похоже, он перестарался, расширяя дымоход. Тлеющие табачные крошки попали в горло.
Кеннеди вскочил с кресла и захромал по комнате. Я торопливо поднесла ему стакан воды. Он столь же торопливо выпил.
– Никуда не годный трубочный табак стали делать, – участливо заметил гость. – Поэтому я и перешел на сигары... Однако, я вижу, вы травмированы, мистер Кеннеди?!
Он узрел загипсованную ступню великого сыщика.
– Пустяки, – небрежно махнул рукой руководитель детективного агентства «Бейкер-стрит». – Маньяк с бензопилой попытался воспрепятствовать мне в расследовании «Дела Чиллатогского бигфута»...
– И чем всё закончилось? – с нешуточным любопытством спросил писатель. Такому рассказывать что-либо опасно – живо можно стать персонажем книжонки в мягкой обложке.
Очевидно, Кеннеди тоже отдавал себе в этом отчет. Потому что ответил сухо:
– Для маньяка все закончилось плохо. Однако давайте вернемся к вашим «Пляшущим человечкам».
– Вот именно, мистер Кеннеди! Как приятно встретить среди сыщиков человека, знакомого с классикой! Вы тоже смотрели этот фильм? Бесподобно, да? Особенно в самом конце, когда отрубленные головы плывут по канализации!! Я как увидел первый раз эту шифровку, так меня и осенило: они самые! «Пляшущие человечки»!
Кеннеди сдержанно кивнул. Мы с ним вместе имели несчастье посмотреть голливудскую версию классического рассказа сэра Артура Конана Дойла.
3.
– Я не новичок в дешифровке, – сказал Кеннеди. – Однако вынужден признаться, что этот шифр поставил меня в тупик. Достаточно оригинальная система. Думаю, мистер Нарий-шах, вам стоит рассказать все с самого начала нам с доктором Блэкмор. И конкретно сформулировать задачу.
– Задача простая, – хмыкнул писатель, – прочитать эту тарабарщину. А началось всё... Началось с того, что я женился. Почти год назад. Джессика, должен признаться, значительно младше меня. Она моя шестая жена, и...
– Шестая – одновременно?! – ахнула я.
От изумления моя фраза получилась несколько конфликтующей не то с логикой, не то с английской грамматикой. Но Шах все прекрасно понял.
– Ну что вы, доктор Блэкмор... – укоризненно протянул он. – Несмотря на доставшуюся от отца фамилию, я отнюдь не мусульманин, и уж тем более – не мормон. Мать воспитала меня в англиканских традициях. Естественно, в каждый новый брак я вступал, лишь полностью освободившись от предыдущих семейных уз...
Зря тебя мама не воспитала в католических традициях, подумала я неприязненно.
Шах тем временем поведал историю, не особенно уникальную для мужчины, только-только перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. Да, он влюбился! В двадцатилетнюю! И не видит тут ничего удивительного или зазорного!
Его избранница Джессика была подругой Кассандры Легран – дочери старого приятеля и коллеги мистера Шаха по литературному поприщу. В доме Легранов он и познакомился с будущей невестой. Джессика, как выяснилось, читала-таки ранние детективы Шаха (те самые, экранизированные) – и с большим интересом отнеслась к их автору. В общем, всё завертелось... Роман развивался стремительно, благо препятствий не обнаружилось – за месяц до того Шах успешно сбросил очередные брачные узы. Вернее, препятствия существовали – и не только разница в возрасте. Джессика излишним образованием отягощена не была, происходя из рабочей семьи. И родители ее с подозрением отнеслись к зятю-ровеснику, – мало того, вдобавок еще и писателю...
Но истинная любовь всё преодолеет. Через полтора месяца после знакомства мисс Джессика Питерс стала миссис Нарий-шах.
– Похожих «пляшущих человечков» я впервые обнаружил... не помню точно... наверное, месяца четыре назад, не меньше. Увидел на экране дисплея, через плечо жены. Она тогда только-только начинала осваивать купленный мною компьютер – что называется, «методом тыка», без учителей и методических пособий...
– Вы не помогли ей освоить основы компьютерной грамотности? – удивился Кеннеди.
– Дело в том, что я и сам... В общем, свои книги я до сих пор создаю на пишущей машинке. На электронной, понятно, с памятью, но... На компьютере – не могу. Не получается. Возможно, как-то действует излучение экрана... Творчество, знаете ли, процесс весьма тонкий... Мой приятель Легран – так тот вообще пишет ручкой на бумаге. Иначе не может.
– Ручкой?! На бумаге?! – не поверила я. В наш компьютерный век такое казалось невозможным.
Кеннеди тоже удивленно покачал головой. Хотя из него компьютерный грамотей тот еще. Кое-как освоил текстовый редактор да пользование электронной почтой. Не считая, естественно, всевозможных рубилок-стрелялок. А всю черновую компьютерную работу приходится выполнять мне.
– Легран вообще удивительный человек, – объяснил мистер Шах. – До сорока двух лет он был рабочим-кузнецом. Потом в нем вдруг проснулся литературный дар. И за пять лет он прошел путь от новичка, пришедшего на мой литературный семинар и выглядевшего совершенно инородно на фоне студентов, желающих стать писателями, – до человека, издавшего в этом году три книжки, не считая публикаций в периодике...
Мне показалось, что в последних словах Шаха прозвучала нотка горечи. И – зависти.
В общем, компьютерной грамотой Легран тоже не владел. Но именно ему пришла в голову идея – купить Джессике и Кассандре по компьютеру. Сделать из них – из жены и дочери – литературных секретарей Шаха и Леграна, мужа и отца. Идея, как и следовало ожидать, с блеском провалилась. То есть компьютеры-то были куплены, и даже кое-как освоены – но двадцатилетним девчонкам совсем не улыбалось просиживать часами за клавиатурой, набивая творения пусть даже близких людей. Или внося в опусы отца (мужа) многочисленные правки...
И я вполне понимала Кассандру и Джессику.
– Потом я еще несколько раз видел этих «пляшущих человечков», – продолжал Шах. – Джесси сказала мне, что это такие ребусы, которые она порой скачивает из сети... Я поверил. Поначалу – поверил. Но... Постепенно я начал замечать странные вещи. Порой, скачав очередной «ребус», Джесси куда-то начинала собираться, – под самыми надуманными предлогами. Иногда у нее просто резко менялось настроение. Я попросил научить и меня разгадывать эти «ребусы» – она попыталась, но начала объяснять всё так запутанно... – как я сейчас понимаю, нарочито запутанно. Мои подозрения росли и крепли. Становилось очевидным: «пляшущие человечки» – шифровки. А Джессика связана с НИМИ.
– С кем – с НИМИ? – в один голос спросили мы с Кеннеди.
– Видите ли, десять лет назад я написал серию актуальных тогда романов – о транзите наркотиков из Мексики через США в Канаду и далее в Европу. И – попал под колпак. Под прицел... Вы знаете, наверное, как это бывает. Снимаешь телефонную трубку – и слышишь в ней слабые-слабые, но вполне ощутимые посторонние звуки. Выходишь из автобуса – и видишь как вместе с тобой выходит человек, севший на той же остановке, что и ты. Я не знаю, кто такие ОНИ. Подозреваю, что одна из тайных государственных структур – действующая совсем не в интересах государства... ОНИ меня не трогают. Но уже десять лет не выпускают из вида.
Типичный случай, подумала я. Мания преследования. В достаточно легкой пока что форме. Кто только не мешает жить страдающим схожей болезнью гражданам: агенты ФБР и КГБ, арабские террористы и масоны-заговорщики, галактические пришельцы и гипнотизирующие через стенку соседи...
Про НИХ писатель распинался достаточно долго. Он ИХ вычислил, открыл, как астрономы планету Плутон, – на кончике пера. ОНИ – это заговор, даже не всеамериканский, а всемирный. Задача заговорщиков проста – никогда и ни за что не информировать народы о том, чем занимаются их правительства. Скрывать ВСЁ – информацию о замороженных в секретных лабораториях инопланетянах и статистику раковых заболеваний, правду о причинах всех войн минувшего столетия и подлинную историю появления СПИДа... И подноготную транзита наркотиков, естественно.
Похоже, Шах действительно занимался желтой журналистикой в «совершенно секретных» газетках. Темой, по крайней мере, он владел хорошо.
– Вы серьезно думаете, – спросил Кеннеди, – что выход нескольких ваших детективных романов был способен настолько...
– Я не пишу детективов! – перебил клиент. – И никогда не писал. Детектив – прием, форма... Я пишу литературу...
Нет, пожалуй, он сказал это чуть по-другому:
– Я пишу Литературу...
Или даже так:
– Я пишу ЛИТЕРАТУРУ...
Он помолчал, давая нам время осознать, чем именно м-р Эндрю-Исмаил Нарий-шах занимается. Потом продолжил:
– Я серьезно поговорил с Джессикой. Я умолял ее мне открыться... Она смеялась, она называла всё бредом – но в глазах, в глазах, мистер Кеннеди, – плескался страх. Я не знаю, что делать. Я люблю Джесси. Я хочу вырвать ее из лап у НИХ. А для начала – я хочу знать содержание этой шифровки.
– Доктор Блэкмор, снимите, пожалуйста, копию с документа, – сказал Кеннеди с абсолютно серьезным видом.
Я сделала на ксероксе две копии (себе на всякий случай тоже). У меня уже появились кое-какие подозрения о содержании шифрограммы.
– Задача простая, – хмыкнул писатель, – прочитать эту тарабарщину. А началось всё... Началось с того, что я женился. Почти год назад. Джессика, должен признаться, значительно младше меня. Она моя шестая жена, и...
– Шестая – одновременно?! – ахнула я.
От изумления моя фраза получилась несколько конфликтующей не то с логикой, не то с английской грамматикой. Но Шах все прекрасно понял.
– Ну что вы, доктор Блэкмор... – укоризненно протянул он. – Несмотря на доставшуюся от отца фамилию, я отнюдь не мусульманин, и уж тем более – не мормон. Мать воспитала меня в англиканских традициях. Естественно, в каждый новый брак я вступал, лишь полностью освободившись от предыдущих семейных уз...
Зря тебя мама не воспитала в католических традициях, подумала я неприязненно.
Шах тем временем поведал историю, не особенно уникальную для мужчины, только-только перешагнувшего пятидесятилетний рубеж. Да, он влюбился! В двадцатилетнюю! И не видит тут ничего удивительного или зазорного!
Его избранница Джессика была подругой Кассандры Легран – дочери старого приятеля и коллеги мистера Шаха по литературному поприщу. В доме Легранов он и познакомился с будущей невестой. Джессика, как выяснилось, читала-таки ранние детективы Шаха (те самые, экранизированные) – и с большим интересом отнеслась к их автору. В общем, всё завертелось... Роман развивался стремительно, благо препятствий не обнаружилось – за месяц до того Шах успешно сбросил очередные брачные узы. Вернее, препятствия существовали – и не только разница в возрасте. Джессика излишним образованием отягощена не была, происходя из рабочей семьи. И родители ее с подозрением отнеслись к зятю-ровеснику, – мало того, вдобавок еще и писателю...
Но истинная любовь всё преодолеет. Через полтора месяца после знакомства мисс Джессика Питерс стала миссис Нарий-шах.
– Похожих «пляшущих человечков» я впервые обнаружил... не помню точно... наверное, месяца четыре назад, не меньше. Увидел на экране дисплея, через плечо жены. Она тогда только-только начинала осваивать купленный мною компьютер – что называется, «методом тыка», без учителей и методических пособий...
– Вы не помогли ей освоить основы компьютерной грамотности? – удивился Кеннеди.
– Дело в том, что я и сам... В общем, свои книги я до сих пор создаю на пишущей машинке. На электронной, понятно, с памятью, но... На компьютере – не могу. Не получается. Возможно, как-то действует излучение экрана... Творчество, знаете ли, процесс весьма тонкий... Мой приятель Легран – так тот вообще пишет ручкой на бумаге. Иначе не может.
– Ручкой?! На бумаге?! – не поверила я. В наш компьютерный век такое казалось невозможным.
Кеннеди тоже удивленно покачал головой. Хотя из него компьютерный грамотей тот еще. Кое-как освоил текстовый редактор да пользование электронной почтой. Не считая, естественно, всевозможных рубилок-стрелялок. А всю черновую компьютерную работу приходится выполнять мне.
– Легран вообще удивительный человек, – объяснил мистер Шах. – До сорока двух лет он был рабочим-кузнецом. Потом в нем вдруг проснулся литературный дар. И за пять лет он прошел путь от новичка, пришедшего на мой литературный семинар и выглядевшего совершенно инородно на фоне студентов, желающих стать писателями, – до человека, издавшего в этом году три книжки, не считая публикаций в периодике...
Мне показалось, что в последних словах Шаха прозвучала нотка горечи. И – зависти.
В общем, компьютерной грамотой Легран тоже не владел. Но именно ему пришла в голову идея – купить Джессике и Кассандре по компьютеру. Сделать из них – из жены и дочери – литературных секретарей Шаха и Леграна, мужа и отца. Идея, как и следовало ожидать, с блеском провалилась. То есть компьютеры-то были куплены, и даже кое-как освоены – но двадцатилетним девчонкам совсем не улыбалось просиживать часами за клавиатурой, набивая творения пусть даже близких людей. Или внося в опусы отца (мужа) многочисленные правки...
И я вполне понимала Кассандру и Джессику.
– Потом я еще несколько раз видел этих «пляшущих человечков», – продолжал Шах. – Джесси сказала мне, что это такие ребусы, которые она порой скачивает из сети... Я поверил. Поначалу – поверил. Но... Постепенно я начал замечать странные вещи. Порой, скачав очередной «ребус», Джесси куда-то начинала собираться, – под самыми надуманными предлогами. Иногда у нее просто резко менялось настроение. Я попросил научить и меня разгадывать эти «ребусы» – она попыталась, но начала объяснять всё так запутанно... – как я сейчас понимаю, нарочито запутанно. Мои подозрения росли и крепли. Становилось очевидным: «пляшущие человечки» – шифровки. А Джессика связана с НИМИ.
– С кем – с НИМИ? – в один голос спросили мы с Кеннеди.
– Видите ли, десять лет назад я написал серию актуальных тогда романов – о транзите наркотиков из Мексики через США в Канаду и далее в Европу. И – попал под колпак. Под прицел... Вы знаете, наверное, как это бывает. Снимаешь телефонную трубку – и слышишь в ней слабые-слабые, но вполне ощутимые посторонние звуки. Выходишь из автобуса – и видишь как вместе с тобой выходит человек, севший на той же остановке, что и ты. Я не знаю, кто такие ОНИ. Подозреваю, что одна из тайных государственных структур – действующая совсем не в интересах государства... ОНИ меня не трогают. Но уже десять лет не выпускают из вида.
Типичный случай, подумала я. Мания преследования. В достаточно легкой пока что форме. Кто только не мешает жить страдающим схожей болезнью гражданам: агенты ФБР и КГБ, арабские террористы и масоны-заговорщики, галактические пришельцы и гипнотизирующие через стенку соседи...
Про НИХ писатель распинался достаточно долго. Он ИХ вычислил, открыл, как астрономы планету Плутон, – на кончике пера. ОНИ – это заговор, даже не всеамериканский, а всемирный. Задача заговорщиков проста – никогда и ни за что не информировать народы о том, чем занимаются их правительства. Скрывать ВСЁ – информацию о замороженных в секретных лабораториях инопланетянах и статистику раковых заболеваний, правду о причинах всех войн минувшего столетия и подлинную историю появления СПИДа... И подноготную транзита наркотиков, естественно.
Похоже, Шах действительно занимался желтой журналистикой в «совершенно секретных» газетках. Темой, по крайней мере, он владел хорошо.
– Вы серьезно думаете, – спросил Кеннеди, – что выход нескольких ваших детективных романов был способен настолько...
– Я не пишу детективов! – перебил клиент. – И никогда не писал. Детектив – прием, форма... Я пишу литературу...
Нет, пожалуй, он сказал это чуть по-другому:
– Я пишу Литературу...
Или даже так:
– Я пишу ЛИТЕРАТУРУ...
Он помолчал, давая нам время осознать, чем именно м-р Эндрю-Исмаил Нарий-шах занимается. Потом продолжил:
– Я серьезно поговорил с Джессикой. Я умолял ее мне открыться... Она смеялась, она называла всё бредом – но в глазах, в глазах, мистер Кеннеди, – плескался страх. Я не знаю, что делать. Я люблю Джесси. Я хочу вырвать ее из лап у НИХ. А для начала – я хочу знать содержание этой шифровки.
– Доктор Блэкмор, снимите, пожалуйста, копию с документа, – сказал Кеннеди с абсолютно серьезным видом.
Я сделала на ксероксе две копии (себе на всякий случай тоже). У меня уже появились кое-какие подозрения о содержании шифрограммы.