Точинов Виктор Павлович. Герои. Другая реальность (сборник)

   Где же второй? – думала Муха, одолеваемая тоскливым предчувствием: битва с монстрами закончится совсем не так, как бывает в романах и сказках. Сейчас паук снова метнет свой аркан, а второй где-то рядом, против двоих Толику в жизни не выстоять...
   Господи, Господи, Господи, сделай так, чтобы он победил, – твердила про себя ни во что не верившая Муха, – я ему отдамся, я выйду за него замуж, я рожу ему троих... нет! пятерых детей, я...
   Ничего больше она пообещать не успела.
   Дальше всё смешалось. Слитное, непрерывно воспринимаемое движение исчезло. Остались короткие, слабо связанные кусочки, фрагменты.
   Нож рассекает воздух, переворачивается в полете, блеснув в солнечном луче.
   Навстречу – так же быстро – паутина.
   Брюхо паука лопается. Зловонная жижа заливает пол.
   Паутина впивается в лишившуюся оружия руку.
   Второй паук – появляется в поле зрения Мухи откуда-то сверху.
   Толик выдергивает еще один нож.
   Раненый паук быстро-быстро скребет лапами, оставаясь на месте и разбрасывая едкие капли. Одна попадает Мухе на лоб – и жжет как кислота.
   Второй приближается – поверху, как-то удерживаясь на гладкой стене. Толик его не видит. Паук все ближе.
   Нож рубит, рубит, рубит по паутине – впустую.
   Муха испускает – носом! – страшный, оглушительный, ни на что не похожий вопль. Толик дергается, оборачивается – и видит второго противника. Отскакивает – вовремя. Второй, похоже, метать паутину не может – но в движениях быстрее собрата.
   Потом – что-то быстрое, вовсе уж неуловимое, рушится стеллаж, опрокидывается кресло. Первый, раненый паук пронзительно скрежещет, второй тянется жвалами к Толику, а у того почему-то нет ножа...
   Потом она, наверное, от страха зажмурилась, или по какой-то еще причине кусочек схватки выпал из восприятия.
   Потом она увидела зажигалку – в левой руке лежащего Толика, поднесенную к паутине, впившейся в правую. Колесико проворачивается – раз, другой, вспышки искр, – газ не загорается. И – наконец! – пламя касается паутины, та разваливается неожиданно легко, мгновенно, словно и не сопротивлялась так упорно стали...
   Толик уворачивается от готовых вцепиться жвал, подхватывает нож... Взмах, еще, еще, еще...
   И всё кончилось.

11.

   Толик куда-то исчез, и Мухе стало страшно – страшнее, чем во время схватки. Казалось, она навсегда останется тут, спеленатая тугим коконом, в компании двух изрубленных монстров...
   Потом он появился – со страшным грузом. С тремя почти невесомыми – выеденными, выгрызенными – когда-то людьми под мышкой. Аккуратно опустил их на пол. Волосы Толика слиплись от пота. Лицо покрывали крупные капли. Сказал (голос прерывался тяжелым, одышливым дыханием):
   – Извини, сейчас всё распутаю... Не стоило оставлять... кого-либо за спиной... Но все чисто... Их было двое... И там еще остались... четыре... шкурки...
   Муха промычала что-то утвердительное: дескать, все понимаю, просто страшно остаться одной, именно теперь – страшно.
   Он поставил кресло на ножки – осторожно водрузил на него Муху в полулежащем положении – кокон почти не сгибался. Повертел в руках зажигалку, отложил в сторону. Долго искал конец паутины, нашел, подцепил ножом... Говорил успокаивающе:
   – Всё уже кончилось, маленькая...
   И что-то он еще говорил – Муха не слышала. Муха рыдала.

12.

   Распутать кокон быстро не получилось. Паутина здесь оказалась другая – значительно тоньше, чем ловчая, и не впивающаяся в кожу множеством невидимых крючков. Но было ее столько...
   Принесенная Толиком откуда-то деревяшка мелькала кругами вокруг головы Татьяны, серебристый ком рос на импровизированном веретене. Потом Толик пережег нить, взял новую палку – а из плена освободились лишь рот и подбородок Мухи.
   К тому же, едва Мухина смогла говорить, – начала задавать вопросы. Много вопросов. Истерика у нее закончилась на удивление быстро.
   Толик отвечал, не отрываясь от работы.
   – Что.. кто это был? – спросила Муха.
   – Пауки. Ты же видела – самые обычные пауки. Только громадные. Чернобыльские. Мутация, радиация... Вскрытие покажет.
   – Не-е-ет... НИКАКИЕ ОНИ НЕ ОБЫЧНЫЕ. Ты бы видел, как они меня сюда заманили... А как людьми притворялись... Может, инопланетяне? Галактические монстры?
   – Едва ли... Обходились без всяких скафандров, нормально переносили нашу атмосферу, гравитацию... И... хм... в общем, нашу белковую пищу...
   – Тогда откуда? А если... если где-то таких много?
   – Не знаю... Есть теория – затертая фантастами до дыр – о множественности параллельных миров. По одной из версий, образуются они при реализации – или не реализации – каких-то судьбоносных вероятностей... В одном мире Земля столкнулась с гигантским метеоритом, прикончившим динозавров – а в другом, допустим, разминулась. И млекопитающие обречены прозябать на задворках эволюции, никогда не породив Хомо сапиенса... Если напрячь фантазию, можно представить мир, где никогда не появились позвоночные. И вот результат – разумные паукообразные. Арахниды. Да я тебе рассказывал про это, вспомни...
   Муха вспомнила – ну да, заливал что-то такое, любил Толик научные теории, лежащие на грани не то фантастики, не то шарлатанства. Даже картинки набрасывал: как могли бы выглядеть разумные птицы, разумные... Называемых им тогда терминов она уже не помнила – в общем, всякие разумные рыбоиды и ползоиды... Тьфу. Танька тогда слушала невнимательно, кто знал, что придется столкнуться с разумными... как их там... арахнидами. Но теория Толика – в качестве объяснения произошедшему – имела один изъян.
   – Подожди, подожди... Какой такой еще мир? Ведь мы в нашем? Откуда здесь эта гнусь? Дыра где-то? Так заткнуть же надо, пока не наползли!
   – Нет, это ты подожди, маленькая, – сказал Толик, обозревая результаты трудов. Кокон сполз еще ниже, приоткрыв шею и плечи Мухиной. Теперь вращать палку вокруг Таниной головы стало гораздо труднее.
   – Попробую новую методу, – продолжал Толик. – Не знаю, надолго ли меня хватит. Но разговаривать будет затруднительно.
   Он встал, поднял палку над головой и стал обходить вокруг кресла и Мухи. Круг за кругом, всё убыстряя движение. Потом перешел на бег. Вскоре у Мухи от этого мелькания закружилась голова. Она закрыла глаза.
   Хватило Толика надолго. Грудь Мухи освободилась, дышать стало легче, кокон сейчас заканчивался на локтях прижатых к телу рук.
   ...Толик остановился. Пошатнулся, оперся о стену. Комната раскачивалась, как корабельная каюта в десятибалльный шторм – и при этом норовила закружиться. Толик попытался сфокусировать взгляд на постере, висевшем на стене, перед самым его носом – там две участницы суперпопулярной группы наглядно демонстрировали преимущества однополой любви. Но Толику казалось, что дуэт превратился в квартет, потом в октет, потом в целый хор лесбиюшек.
   Он сделал несколько пьяных, заплетающихся шагов и тяжело опустился на пол у кресла. Закрыл глаза. Сказал устало и медленно:
   – Извини, технологический перерыв. Потом продолжим... Когда ж они столько накрутить успели? Стахановцы...

13.

   Муха попыталась вновь засыпать его вопросами, но быстро отстала, – Толик отвечал неохотно, невпопад, односложно. Умаялся.
   От нечего делать она стала глазеть во все стороны – и почти сразу громко вскрикнула...
   – Что такое? – встрепенулся Толик.
   – Эт-то она... Т-та тетка... Точно, платье ее, волосы...
   Теткой опустошенную оболочку можно было назвать с натяжкой, но Толик понял, о чем речь.
   – Знакомая?
   – Вчера... На улице подошла. Мы с девчонками шли, болтали – подходит, меня за рукав, в сторону, и: девочка, продай кулон, у меня, дескать, к гарнитуру идеально подходит. Я ее послала – так она еще полчаса клянчила... Большие доллары сулила.
   – А ты?
   – А я ей: подарок, мол, никак нельзя продавать, счастья не будет... Ну, отстала... Неужели... с этимвнутри ходила?
   Толик последний вопрос проигнорировал. Спросил новым, тревожным и отчего-то неприятным голосом:
   – А где сейчас кулон? Сняла, дома оставила?
   – Да нет... Эти гады сорвали... Вон туда куда-то утащили. – Муха показала взглядом на занавеску, отделяющую небольшой альков.
   – Вот оно что, – протянул Толик. – Подожди, я быстро...
   Он долго рылся за занавеской – и вышел оттуда уже почти нормальной походкой. Разжал кулак, высыпал на стол кучу янтарных украшений. Гарнитуром тут и не пахло – Муха узнала свой кулон, еще пару похожих, брошь (абсолютно с кулонами не гармонирующую), одинокую запонку, что-то еще непонятное – вроде бы шахматную янтарную фигурку, донельзя стилизованную...
   – Вот оно что, – повторил Толик тем же неприятным голосом. – А я поначалу надеялся – случайность...
   – Что – случайность? Что?! – Муха почти кричала.
   Толик не ответил, долго глядел на нее... Потом порылся в кучке янтарных вещей, взял брошь и Танькин кулон, поднес ей к глазам.
   – Посмотри. Посмотри внимательно.
   – Ну и что? Тоже с мухой... Как и мой, ты же сам все шутил: «Муха с мухой, Муха под мухой...»
   – Это не мухи. Ты присмотрись. – Толик развернул кресло, поднес янтарь к ее лицу снова – так, что солнце насквозь просвечивало окаменевшие кусочки смолы.
   Муха зажмурилась – свет слепил глаза – но присмотрелась. Впервые присмотрелась к своему кулону в таком ярком, пронизывающем освещении... Потом к броши. Действительно, не мухи. Крыльев нет. Лапок – восемь. У обитателя броши – шаровидное, непропорционально большое брюшко... В общем, уменьшенные копии изрубленных Толиком монстров.
   Мухе стало мерзко. Таскала на себе это... Спрашивать ничего не хотелось. Она попросила:
   – Распутай меня... – Голос звучал жалобно.
   Толик, казалось, не слышал. Говорил негромко, задумчиво, как будто сам себе:
   – Вот так оно и бывает... Именно так. Стоит кому-то открыть способ путешествовать сквозь миры и времена, а потом обнаружить, что в соседнем мире разумом наделены совершеннейшие, с твоей точки зрения, чудовища, а твои собратья уничтожены или деградировали, стали безмозглыми тварями, – тогда такое и начинается... Ищут толчок, первопричину – и переделывают все по своему разумению... Корректируют орбиту астероида, и в этом измерении никогда не возникает мир разумных ящеров Рх(наа, – странный, но по-своему красивый, – но империя земноводных отчего-то тоже не появляется, и на авансцену эволюции выходят захудалые и ничем не примечательные предки Хомо... А арахниды-сапиенсы тем временем ведут расследование. Раскапывают, чьими стараниями в этом мире в смолу деревьев, росших некогда в небольшом ареале вымерших ныне паучков, было искусственно добавлено наркотическое вещество... Наркотик, сделавший смолу приманкой, мимо которой паучки не могли пройти – и вымерли. Погибли. Прилипли и окаменели. А они, и только они, могли стать предками разумных арахнидов – благодаря уникальному устройству передних лапок...
   Откуда он это знает? ОТКУДА ОН ВСЁ ЭТО ЗНАЕТ??? – билось в голове у Мухи.
   Но спросила она о другом:
   – Как ты здесь оказался?
   Он словно очнулся. Посмотрел на Муху – странно. Ответил не сразу:
   – Где оказался? А-а-а... Да как и ты... По монеткам.
   – Ничего не понимаю... Если это приманка, если охотились они за кулоном – то почему такая странная ловушка? Ведь по следу мог пройти кто угодно, дети могли денежки растащить...
   Толик молча покачал головой – не могли. Но не стал рассказывать, что ловушку насторожили на одну-единственную дичь, что все прочие граждане, заинтересовавшиеся монетками, получали мощный психосуггестивный удар: проходи мимо, не задерживайся! Незачем объяснять... Теперь уже незачем...
   Муха продолжала давить вопросами:
   – Да и зачем им вылезать из этих.. из шкурок? Проще остаться в человеческом виде да и шарахнуть по затылку... Или... ну, не знаю... пистолет наставить, – отдала бы я кулон, жизнь дороже. Зачем – так вот? Пауками?
   – Зачем... – Толик поскреб темя хорошо знакомым Мухе жестом. – Зачем... Знаешь, просто физически и морально невозможно таскать на себе шкуру чудовища, не снимая, – бесконечно-долгие часы... дни... месяцы... годы... годы... годы...
   Его губы шевелились отчего-то не в такт словам, а пальцы уже не чесали голову машинальным жестом – но выполняли там какие-то непонятные манипуляции.
   Рот Мухи широко распахнулся.
   Лицо, волосы, кожа стеклис головы Толика, как стекаетшелковое платье с обнаженного женского тела. На Таньку смотрели два огромных глаза, похожих на граненые драгоценные камни – и в каждой грани отражалась крохотная Муха. Чуть ниже распрямлялся, разворачивался длинный, с руку, игольчато-острый хоботок...
   Танька снова попыталась заорать изо всех сил – как уже дважды сегодня пыталась и не смогла под взглядом чужихнемигающих глаз.
   На этот раз получилось.

14.

   Два больших прозрачных крыла высохли и затвердели.
   Толик Комаров – не шкурка, выгрызаемая варварами-арахнидами, но великолепный живой костюм-симбионт – лежал на полу, аккуратно сложенный.
   Существо, напоминающее гигантского комара, совершило небольшой пробный полет – пересекло комнату по диагонали, на уровне человеческого роста.
   Неподвижно зависло в воздухе у стены – как раз возле пресловутого постера. Крылья трепетали, став невидимыми. Шум от них раздавался тихий, но сверляще-неприятный. Хоботок – выполнивший свою функцию – был снова убран. Огромные фасеточные шары глаз давали сектор обзора почти триста шестьдесят градусов – но смотрело существо именно на постер. В каждой грани-фасетке отражалась маленькая парочка любвеобильных певичек... Потом звук стал тише – анофелид медленно опустился, крылья сложились за спиной.
   Грустная ирония ситуации состояла в том, что существо, много лет живущее под личиной Мухиного дружка Толика, – было самкой. И вся цивилизация анофелидов состояла из самок, размножающихся партеногенезом... Но для успешной кладки яиц требовалась кровь. Кровь позвоночных уродцев, прозябающих на редких островах бескрайних болот Зззззууууссса. Существо, именовавшее себя Толиком, долго оттягивало этот момент, хотя переполненный яйцевод грозил уже разорваться...
   Ладно... Здешняя... хм... красная белковая субстанция оказалась вполне подходящей. Ночью предстоит полет к ближайшему болотцу...
   Танька, мертво смотрящая в потолок широко распахнутыми глазами, так никогда и не узнает, что ее обещание – подарить Толику не то троих, не то пятерых детей – будет перевыполнено в десятки тысяч раз... Правда, дети окажутся мертворожденными – ни к чему преждевременно плодить нездоровые сенсации.
   А потом... Потом снова постылая жизнь в постылой шкуре монстра... Жизнь, которая, – как ни странно и страшно это звучит – все больше нравится какому-то уголку сознания... Снова навалится рутина привычных (как ни дико – привычных!) дел: сессия, а затем экзамены экстерном за третий курс, учеба на четвертом – и, одновременно, – изучение предметов курса пятого...
   Будущему академику-биологу А.Н. Комарову найдется чем заняться в своей будущей научной деятельности. Надо наконец выяснить, какие сволочи и каким образом создали в этом мире мутанта-росянку. Растение с замашками хищного животного – и с наркотическим запахом, привлекавшим за несколько километроводно-единственное, ныне вымершее, насекомое. Росянки живут тут до сих пор – приспособились, перестроились, жрут случайно подлетающих-подползающих букашек... Но прекрасный мир Зззззууууссса здесь не возник и не возникнет – мир гигантских живых плотин, перекрывших все великие реки и породивших бескрайние – от горизонта до горизонта – болота.
   Заодно, в качестве побочной темы, академику Комарову предстоит поработать со смолой некоторых хвойных деревьев, на его родине не растущих. Поскольку насчет создателей растений-убийц, росянок, – есть очень нехорошие подозрения.

Лилия Трунова
Враги

    Нью-Йорк, 7 марта 1992 года, 3 часа утра
   Дану Скалли разбудил свет: бледные лучи, пробившись сквозь жалюзи, через открытую дверь палаты проникли в коридор и коснулись ее лица.
   Еще не вполне понимая, где сон и где явь, Дана приподнялась на жестком диванчике, сонно прищурилась и вдруг поняла, что никакого света нет. Вокруг царила густая предутренняя темнота больничного коридора.
   Чья-то рука легла на ее плечо, Скалли вздрогнула, резко оборачиваясь.
   – Мисс, вам следует пойти домой и выспаться, – голос молодой медсестры звучал сочувственно. – Ведь нельзя же так... вторые сутки подряд...
   – Ничего, я в порядке, – Дана спустила ноги с диванчика, потерла лоб ладонью. – Как мистер Адамс?
   – Без изменений, – медсестра грустно покачала головой и отошла от Скалли. Казалось, девушка растворялась в темноте, только белый халатик плыл по воздуху.
   Хриплой трелью рассыпался телефон. Обнаружив, что пиджака на ней нет, Дана перегнулась через край диванчика и зашарила руками по полу. Через некоторое время сотовый был извлечен из кармана и поднесен к уху.
   – Да, слушаю... – пробормотала она, протирая слипающиеся глаза. – Что? Понятно. Сейчас буду.
   На ходу приглаживая растрепанные волосы и застегивая пиджак, Скалли побежала вниз. У стойки регистратуры ее перехватил Джон Доггет.
   – Я за тобой. Люди Кулиджа отыскали Павшича и его компанию. Мы должны быть на месте через полчаса.
   – Я знаю. Какие-то осложнения, – в голосе Даны вопроса не слышалось.
   – Да. – Джон подвел ее к полицейской машине, открыл дверцу. – Мы нашли его. И Павшич взял заложников.
   Скалли прикрыла глаза. Уже это было оченьплохо. Но беда, как известно, не ходит одна. И Доггет, поколебавшись, добавил:
   – С ним Фокс Малдер.

* * *

   С неба сыпался мелкий мокрый снежок, наводя на мысли о Рождестве. В черной воде океана подрагивало разноцветье полицейских мигалок. Где-то вдалеке тоскливо, как одинокий оборотень, завывала сирена.
   Обычно полузаброшенные склады на окраине Нью-Йорка пользовались популярностью лишь у мелкой криминальной нечисти да у копов, которые с завидной регулярностью проводили здесь облавы, вылавливая скудный бродяжий улов. На этот раз берег светился, как под Новый год.
   Под оперативный штаб приспособили такой же ветхий склад. Судя по характеру творящейся в нем деятельности, ФБР намеревалось расположиться здесь надолго. Где-то в углу уютно булькала кофеварка, на импровизированный стол были выдвинуты разноцветные кружки, а грузный мужчина любовно цеплял на матерчатый стенд планы и фотографии.
   – Агент Кулидж?
   Толстяк вздрогнул, бумаги вылетели из его рук, красиво спланировали к ногам Доггета. Джон наклонился и поднял одну фотографию. Худощавое, какое-то вдохновенно красивое лицо было у Фокса Малдера, серийного убийцы, а теперь еще – сообщника Руди Павшича, отставного майора ВВС США, ныне – фанатика-террориста.
   – Агент Скалли, наконец-то вы прибыли! – Кулидж обменялся с коллегой рукопожатием, его пальцы были неприятно холодными. – Штурм начнется через тринадцать минут.
   – Штурм? – Дане стало нехорошо. – Простите, агент Кулидж, но не слишком ли вы торопитесь с силовым решением?
   – Тороплюсь? – возмущенно крякнув, Кулидж опустился на ящик, заменивший ему привычное кресло. – Подоспей вы сюда час назад, посмотрели бы, как летают пули между этими сараями!
   – А вы подумали о заложниках, Кулидж? Сколько их?
   – Пять человек, захвачены в каком-то ночном баре. Личности еще не установлены.
   – Послушайте, – Скалли оперлась руками о стол, – в случае штурма их личности, возможно, придется устанавливать уже в морге. Парни Павшича вооружены, да с ними еще Малдер... Они не задумаются перед тем, как пустить в ход оружие. Число жертв может исчисляться десятками. В прошлый раз...
   – В прошлый раз вы уболтали его, да! – Толстяк неожиданно повысил голос. – Но сейчас этот номер не пройдет!
   – Почему?
   – Потому что вы появились на пять часов позже, чем требовалось! – Скалли показалось, или Кулидж произнес эти слова с горечью? – Люди Павшича убили троих наших. Время переговоров прошло.
   – Я приехала, как только получила ваше сообщение!
   – В самом деле? Я три часа висел на телефоне, пытаясь дозвониться до вас! Мне пришлось посылать за вами детектива Доггета! Зная о том, что Павшич нелегально купил оружие, вы могли хотя бы не отключать сотовый! – Он засопел. – Конечно, я понимаю, сочувствую вам и все такое... Но вы агент ФБР, и не смейте забывать об этом!
   – Я не отключала – Дана осеклась. – Отложите штурм, Кулидж. Я позвоню ему, попробую поговорить.
   – Нет, – невыразительным голосом сказал агент. – Осталось одиннадцать минут.
   – Там ведь женщины и дети, верно? Они ведь приходят умирать целыми семьями... Может быть, все еще поправимо.
   – Агент Скалли, не сходите с ума! Против Малдера у вас нет никаких шансов: Павшич полностью находится под его влиянием.
   – Тогда я звоню Малдеру.
   – Вы точно свихнулись, – не стал церемониться Кулидж. – Этот парень прикончил собственную сестру, не считая еще энного количества народа. Что ему эти жертвы?.. Хорошо. Звоните. Но помните: мы штурмуем склад через одиннадцать минут! Если, конечно, не произойдет чуда.
   Кулидж демонстративно постучал по циферблату часов. Дана с досадой отвернулась и увидела, что Доггет снял пиджак и возится с бронежилетом.
   – Ты что, тоже собираешься лезть в это дело?
   – Я участвовал в операциях по освобождению заложников. Если ты это имеешь в виду.
   – Тогда... будь осторожен, – поколебавшись, Скалли провела ладонью по его щеке.
   Доггет вздрогнул и перехватил ее руку. На мгновение в его взгляде отразилось то, что он никак не мог выразить словами: любовь, восхищение, безмерная тоска... Но вслух он сказал:
   – Как Гордон?
   – В реанимации. Он держится, – Такой страх и такая надежда прозвучали в этих словах, что Джон горько подумал: за меня она никогда так не переживала...
   Скалли набирала на сотовом номер, но Доггет неожиданно остановил ее руку.
   – Не звони Малдеру.
   – Что? И ты туда же?
   – Он знает, как ты ненавидишь его, и не упустит случая поиздеваться.
   Дана глубоко вздохнула.
   – Да, он мой враг. Да, он убийца. Но Малдер не дурак и понимает, до какого счета можно играть.
   – Скалли, сыграть вничью хотят только нормальные люди. Такие, как Малдер, желают только выигрывать. И выигрыш для них – не цифры на табло. Им нужно взорвать стадион.
   Скалли потупилась. Доггет, на несколько секунд задержав грустный понимающий взгляд на лице Даны, отошел от нее. Сарай быстро пустел. Те, кто остался, подтягивались к Кулиджу. На Скалли никто не обращал внимания.
   Только бы Малдер согласился с ней разговаривать...
   – Да?
   – Это Фокс Малдер?
   – А кому он нужен?
   – Мы с вами встречались раньше, – сердце Скалли стучало неровно. – Я агент Дана Скалли. Помните?
   – А-а, самый очаровательный агент ФБР, как же я мог вас забыть? – В его голосе звучали такие обаятельные озорные нотки... И этот человек хладнокровно распорол живот лучшему другу Даны. – Я приготовил вам сюрприз.
   – Малдер, я не хочу кровопролития. Вы говорили, что считаете свою жизнь конченой, неудавшейся... что хотите хотя бы умереть эффектно. Но эти люди, за что им умирать?
   Он молчал. Не задумчиво, нет. Насмешливо.
   – Скалли, я ведь убил вашего лучшего друга, этого журналиста.
   – Малдер... – начала Дана и осеклась. Слава богу, он не знает, что Гордон жив. И Горди выдержит, выкарабкается
   – Вы хотите знать, почему я это сделал? Я убил Адамса не потому, что он следил за мной. Останься он жив, вы бы еще не скоро подобрались ко мне... Я просто позавидовал вашему другу. Да. Странные вещи я говорю, не так ли? Гордон Адамс был дурак, неудачник, идеалист. Его выставили из колледжа, дай время – выгнали бы из газеты. Но у него была мечта, он гонялся за жареными сенсациями, его били, над ним смеялись, а он все равно был счастлив, потому что видел перед собой цель, и жизнь его была прекрасна. А мне не надо было хватать звезд с неба – они уже были у меня в кармане. Оксфорд, красивая жена, теплое местечко, растущий счет в банке... Звучит как сказка, верно? Но это была не жизнь. Что угодно, только не жизнь. Сладкое, жирное существование без мечты, без надежды, без цели... Хапнул крупный кусок – и лежи, жди следующего!
   «Верно говорят, что с жиру люди бесятся», – подумала Скалли, кидая на Кулиджа умоляющий взгляд, чтобы выпросить еще несколько минут. Он покачал головой.
   – Саманта поняла это первой. Она была сукой и наркоманкой, моя любимая сестренка, но она разбиралась в жизни. Я не убивал ее, как вы думаете, но ее смерть заставила меня начать... дело. Сколько там убийств вы на меня повесили?
   – Одиннадцать, – сказала Дана.
   – Можете верить, а можете нет, но их было куда больше. Причем вовсе не обязательно кому-то резать горло, чтобы лишить человека жизни. Самая страшная смерть – духовная, как говорили еще классики... А вы-то сами живы, агент Скалли?
   – Наверное вам, как психологу, это виднее.
   – У вас был суровый отец, агент Скалли, и он совершенно раздавил вас как личность. Из всей семьи только вы проводите с родителями Рождество. Ваше сердце свободно, потому что вы даже не знаете, что такое любовь и дружба. Для души у вас был милый Горди и дружок-коп, которого можно иногда приглашать к себе, чтобы ночи не были такими одинокими. Вы никогда не думали о том, что разрушили его семью, лишили отца маленького ребенка? Вы считаете, что это и есть настоящая, светлая и радостная жизнь?