Страница:
догматомоб исхождении Св. Духа не только от Отца, но и от Сына (в ортодоксальном толковании Сын является лишь посредником такового исхождения). По этому поводу как раз у Достоевского, не говоря о многочисленных русских философах и писателях, тем более — деятелях Восточной Церкви, можно найти высказывания и оценки совершенно однозначные, логически неопровержимые; всему миру известен персонаж «Великого Инквизитора», в синдроме которого Достоевский обвинил Ватикан. Можно без преувеличения сказать, что вся русская культура в ее «Христоцентричной» специфике обязана своим появлением и содержанием именно этому упорному, непонятному и нелепому в глазах Запада отстаиванию церковного предания в его чистоте; в этом плане, например, неудивительны, но вполне закономерны граничащие с эпатажем заявления и выводы, к которым приходит А. Ф. Лосев в своем анализе природы экстазов католических святых в связи с Filioque
{141}
. В книге же Томберга, в той ее части, где он упоминает об этих экстазах с особым благоговением (см. Письмо VII), нет, конечно, ни слова об их догматическом, а не только эмпирическом критерии (срв. с «
трезвением» в учении исихастов).
В этом смысле показателен выбор жанра, к которому склонился автор: «письма неизвестному другу», тем самым предусмотрительно укрывшись от любой возможной критики не только за анонимом, но и вообще за «последней чертой».
Здесь нельзя не вспомнить достаточно известный в истории русской философской литературы прецедент, о котором Томберг наверное знал и который, вполне возможно, как раз и натолкнул его на мысль использовать тот же ход, что и Павел Флоренский — автор книги «Столп и утверждение Истины», написанной в виде таких же «писем другу». Как и «Медитации на Таро», этот «опыт православной теодицеи в двенадцати письмах» встретил самый восторженный прием, лавину хвалебных отзывов, среди которых резким диссонансом прозвучала крайне негативная рецензия тем самым Бердяевым, на которого среди прочих ссылается Томберг в подтверждение своих идей. Книгу, умиленно названную Розановым «духовитой», Бердяев беспощадно раскритиковал, заявив, что она «душная, в ней нечем дышать», обвинил ее автора — священника и ученого-энциклопедиста в одном лице, который не только составил славу России благодаря самоотверженным трудам во благо культуры церковной и светской, но и стяжал впоследствии венец новомученика, — в том, что тот попросту «не познает, а спасается», а зафиксированной в книге позиции, по замыслу сугубо ортодоксальной, дал уничтожающую характеристику - «стилизованное православие». Даже ответные и явно бесспорные возражения по существу, а не по одной лишь «стилистике», которые в наиболее исчерпывающем виде представил в своей взвешенной и трезвой рецензии Е. Трубецкой {142} , не смогли упразднить претензий Бердяева, по-своему не менее справедливых.
Такой же «душной» может показаться и книга Томберга, при чтении которой многих покоробит нещадно педалируемая им задушевность, это обращение к «неизвестному другу», упраздняющее необходимую дистанцию между автором и читателем как гарантию объективной оценки; сам общий тон, — упоенное благочестие и безудержное, более приличествующее неофиту, славословие в адрес католической Церкви как единственно непогрешимой и единственной, а отсюда — столь характерная для сочинений такого рода позиция назидания в смиренном (ибо заведомом) обладании истиной, утверждаемой в свободном оперировании, в качестве бесспорного авторитета, именами преимущественно католических святых, не гнушаясь в том числе такой одиозной фигурой, как Лойола.
В свете сказанного выглядит особенно странной сама затея автора — попытка чего-то вроде взаимной апологии католицизма и герметизма (срв. с вышеупомянутой «теодицеей» П. Флоренского, поставившего целью обосновать церковное предание с помощью методов и данных позитивной науки). Такая затея не может не вызвать разного рода «неудобные вопросы» — например, как логически согласуется в интерпретации автора отстаиваемая им в качестве самоочевидной доктрина о реинкарнации с учением Церкви, где она отвергается на основаниях столь же самоочевидных и неопровержимых (во всяком случае — в понимании любого христианина)? Как быть с безусловными однозначным осуждением Церковью любого рода «оккультных изысканий» — осуждением, аргументы которого элементарны в толковании не только отцов Церкви, но и людей вполне светских — например, в виде трогательно-наивной констатации в устах одной из героинь Толстого {143} ? Наконец, где именно видится автору книги ее точноеместо — в Церкви, в Академии (см. Письмо I) или в масонской ложе?
Высказанные здесь замечания резюмируются итоговым — по существу книги, думается, главным вопросом, перед которым прочие меркнут как необязательные и производные: каков же удельный вес и собственное место герметизма в истории мировой культуры, в ее прошлом, настоящем и будущем? Какова, скажем, эвристическая ценность его центрального документа и манифеста — «Изумрудной Скрижали»; сколь многое и что именно смогли бы из нее почерпнуть; сколь многим были бы обязаны Трисмегисгу, скажем, Бертольд Шварц и Колумб, Магеллан и Левенгук; Риман и Лобачевский, Кюри и Гейзенберг, Мендель и Пастер, Эйнштейн и Козырев? Чем конкретно пригодились бы Менделееву очковтирательски-многозначительные, тошнотворно-пестрые, напоминающие бедлам алхимические трактаты, столь милые сердцу автора, и почитаемого им Юнга, сама научность изысканий которого (см. Письмо XIX) поставлена под вопрос житейски-бесхитростным скепсисом Набокова:«... ни один из набросков не представлял так называемой мандалы — термин, предположительно означающий магический круг, который д-р Юнг и иные соотносят со всякой каракулькой, более-менее близкой по форме к четырехсторонней протяженной структуре, — таковы, например, ополовиненный манговый плод, или колесо, или крест, на котором эго распинаются, как бабочки на расправилках, или, говоря совсем уж точно, молекула углерода с четверкой ее валентностей — эта главная химическая компонента, машинально увеличиваемая и отображаемая на бумаге» {144} ? Кого из астрономов убедит и что им даст патетически-принципиально отстаиваемая автором геоцентрическая картина мира? Что стало бы с математикой, если бы она так и ограничилась пифагорейским пониманием природы чисел(они же суть Арканы) как божественной, недоразумения с которыми начинаются уже при изучении дробей? В представленной Томбергом столь заманчиво-гармонической (ибо под априори всеразрешаюшим знаком «герметического христианства») картине синтеза веры и науки — найдется ли место тому определению веры как неотделимей от сомнения и отчаяния, «страха и трепета», которое, решившись уточнить самого Павла {145} , дал Кьеркегор {146} ? Исчерпается ли, оправдается ли этой гармонией судьба и творчество тех гениальных художников (Ван Гог, Кафка, Музиль, Верлен, Бодлер, Ходасевич, многие, многие другие), которые своими мукамипитали искусство, однако не смелипри этом прибегать к общедоступным «утешениям веры», рискуя остаться отверженными, и так и умерли «нераскаянными» - в невыразимой, ничем не утоляемой тоске? Под каким углом вписывается в целое «гермегических наук» горделиво брошенное Ньютоном — устами которого при этом, казалось, говорила сама честь науки, достоинство и ответственность ученого — знаменитое «гипотез не измышляю»? Как отнесется правоверный герметист, цель и самоё смысл жизни которого, если верить Томбергу, «всячески послужить религии, науке и искусству», к замечанию Канта, безжалостно высмеявшего как химеры «грезы духовидца» (Сведенборга), что «в метафизике можно болтать всякий вздор, не опасаясь оказаться в нем уличенным»? Что ответил бы «герметический философ-христианин» представителю, скажем, новейшего постструктурализма вроде Деррида, который, всего вероятней, вдребезги и одним махом разбил бы его эмпиреи элементарным диагнозом — «логоцентризм»? Какие именно и из каких «бессмертных предстоятелей традиции» цитаты он противопоставил бы таким, скажем, соображениям Эко, в своем саркастическом и гневном обличении «эзотеризма» и его неистребимых последователей констатировавшего принципиальную двусмысленность мышления как принципиально мифотворческого, а стало быть — принципиальную невозможностьстоль для Томберга драгоценного «синтеза» в устремлении к тейяровской "точке Омега": «Если допустить возможность того, что во вселенной существует хотя бы одна отправная точка, которая не является знаком чего-то иного, мы сразу же выходим за рамки герметического мышления»; «взаимосвязи есть: всегда, надо только захотеть их найти»; «поверь, что тайна существует, — и ты почувствуешь себя посвященным. Это ничего не стоит»; «посвящение — это значит познавать и никогда не останавливаться, очищать вселенную от шелухи, как луковицу, — а вселенная-то эта вся состоит из шелухи» {147} ? Как вообще примирить саму идею этого синтеза, без остатка символизируемого пресловутой «точкой Омега», с неизменно актуальным предостереженией Хайдеггера: «Объявить Бога высшей ценностью — значит, принизить Его сущность. Мышление в форме оценки есть величайшее кощунство, которое позволяет себе мыслить в противоположность бытию» {148} ?
Потому что в самом деле: либо познавать - либо спасаться; если познавать, то не устраивать из плодов своего (да и любогр) познания пиршество вселенского спасения, а если спасаться — то не преподносить свой «узкий путь и тесные врата» как универсальную и общеобязательную истину. И если в самом деле «нет религии выше истины» — той, которая «путь и жизнь» и познание единственно которой "делает свободными", — если в самом деле «для нас, с данною нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого» {149} , то кто же, кроме Того, Кто и есть эта истина, возьмется и посмеет раз и навсегда, со всей определенностьюответить на вопрос «что есть истина?»?
Не это ли неустранимое и благодетельноепрепятствие всем нескончаемым усилиям к обретению столь вожделенного «синтеза» — к достижению итогового под его знаком космического триумфа и столь долгожданного бракосочетания веры и разума, всех умозрений и вероучений, всех «наук, искусств и ремесел», когда были бы наконец разрешены «проклятые вечные вопросы, которые так измучили бедных мудрецов», «и это столько уж тысяч лет! Кто же так смеется над бедным человеком?» {150} — зафиксировано в простодушном наблюдении:
Приложение. Историческая справка об
Изумрудной Скрижали
Приложение. Варианты русских переводов текста
Изумрудной Скрижали
В этом смысле показателен выбор жанра, к которому склонился автор: «письма неизвестному другу», тем самым предусмотрительно укрывшись от любой возможной критики не только за анонимом, но и вообще за «последней чертой».
Здесь нельзя не вспомнить достаточно известный в истории русской философской литературы прецедент, о котором Томберг наверное знал и который, вполне возможно, как раз и натолкнул его на мысль использовать тот же ход, что и Павел Флоренский — автор книги «Столп и утверждение Истины», написанной в виде таких же «писем другу». Как и «Медитации на Таро», этот «опыт православной теодицеи в двенадцати письмах» встретил самый восторженный прием, лавину хвалебных отзывов, среди которых резким диссонансом прозвучала крайне негативная рецензия тем самым Бердяевым, на которого среди прочих ссылается Томберг в подтверждение своих идей. Книгу, умиленно названную Розановым «духовитой», Бердяев беспощадно раскритиковал, заявив, что она «душная, в ней нечем дышать», обвинил ее автора — священника и ученого-энциклопедиста в одном лице, который не только составил славу России благодаря самоотверженным трудам во благо культуры церковной и светской, но и стяжал впоследствии венец новомученика, — в том, что тот попросту «не познает, а спасается», а зафиксированной в книге позиции, по замыслу сугубо ортодоксальной, дал уничтожающую характеристику - «стилизованное православие». Даже ответные и явно бесспорные возражения по существу, а не по одной лишь «стилистике», которые в наиболее исчерпывающем виде представил в своей взвешенной и трезвой рецензии Е. Трубецкой {142} , не смогли упразднить претензий Бердяева, по-своему не менее справедливых.
Такой же «душной» может показаться и книга Томберга, при чтении которой многих покоробит нещадно педалируемая им задушевность, это обращение к «неизвестному другу», упраздняющее необходимую дистанцию между автором и читателем как гарантию объективной оценки; сам общий тон, — упоенное благочестие и безудержное, более приличествующее неофиту, славословие в адрес католической Церкви как единственно непогрешимой и единственной, а отсюда — столь характерная для сочинений такого рода позиция назидания в смиренном (ибо заведомом) обладании истиной, утверждаемой в свободном оперировании, в качестве бесспорного авторитета, именами преимущественно католических святых, не гнушаясь в том числе такой одиозной фигурой, как Лойола.
В свете сказанного выглядит особенно странной сама затея автора — попытка чего-то вроде взаимной апологии католицизма и герметизма (срв. с вышеупомянутой «теодицеей» П. Флоренского, поставившего целью обосновать церковное предание с помощью методов и данных позитивной науки). Такая затея не может не вызвать разного рода «неудобные вопросы» — например, как логически согласуется в интерпретации автора отстаиваемая им в качестве самоочевидной доктрина о реинкарнации с учением Церкви, где она отвергается на основаниях столь же самоочевидных и неопровержимых (во всяком случае — в понимании любого христианина)? Как быть с безусловными однозначным осуждением Церковью любого рода «оккультных изысканий» — осуждением, аргументы которого элементарны в толковании не только отцов Церкви, но и людей вполне светских — например, в виде трогательно-наивной констатации в устах одной из героинь Толстого {143} ? Наконец, где именно видится автору книги ее точноеместо — в Церкви, в Академии (см. Письмо I) или в масонской ложе?
Высказанные здесь замечания резюмируются итоговым — по существу книги, думается, главным вопросом, перед которым прочие меркнут как необязательные и производные: каков же удельный вес и собственное место герметизма в истории мировой культуры, в ее прошлом, настоящем и будущем? Какова, скажем, эвристическая ценность его центрального документа и манифеста — «Изумрудной Скрижали»; сколь многое и что именно смогли бы из нее почерпнуть; сколь многим были бы обязаны Трисмегисгу, скажем, Бертольд Шварц и Колумб, Магеллан и Левенгук; Риман и Лобачевский, Кюри и Гейзенберг, Мендель и Пастер, Эйнштейн и Козырев? Чем конкретно пригодились бы Менделееву очковтирательски-многозначительные, тошнотворно-пестрые, напоминающие бедлам алхимические трактаты, столь милые сердцу автора, и почитаемого им Юнга, сама научность изысканий которого (см. Письмо XIX) поставлена под вопрос житейски-бесхитростным скепсисом Набокова:«... ни один из набросков не представлял так называемой мандалы — термин, предположительно означающий магический круг, который д-р Юнг и иные соотносят со всякой каракулькой, более-менее близкой по форме к четырехсторонней протяженной структуре, — таковы, например, ополовиненный манговый плод, или колесо, или крест, на котором эго распинаются, как бабочки на расправилках, или, говоря совсем уж точно, молекула углерода с четверкой ее валентностей — эта главная химическая компонента, машинально увеличиваемая и отображаемая на бумаге» {144} ? Кого из астрономов убедит и что им даст патетически-принципиально отстаиваемая автором геоцентрическая картина мира? Что стало бы с математикой, если бы она так и ограничилась пифагорейским пониманием природы чисел(они же суть Арканы) как божественной, недоразумения с которыми начинаются уже при изучении дробей? В представленной Томбергом столь заманчиво-гармонической (ибо под априори всеразрешаюшим знаком «герметического христианства») картине синтеза веры и науки — найдется ли место тому определению веры как неотделимей от сомнения и отчаяния, «страха и трепета», которое, решившись уточнить самого Павла {145} , дал Кьеркегор {146} ? Исчерпается ли, оправдается ли этой гармонией судьба и творчество тех гениальных художников (Ван Гог, Кафка, Музиль, Верлен, Бодлер, Ходасевич, многие, многие другие), которые своими мукамипитали искусство, однако не смелипри этом прибегать к общедоступным «утешениям веры», рискуя остаться отверженными, и так и умерли «нераскаянными» - в невыразимой, ничем не утоляемой тоске? Под каким углом вписывается в целое «гермегических наук» горделиво брошенное Ньютоном — устами которого при этом, казалось, говорила сама честь науки, достоинство и ответственность ученого — знаменитое «гипотез не измышляю»? Как отнесется правоверный герметист, цель и самоё смысл жизни которого, если верить Томбергу, «всячески послужить религии, науке и искусству», к замечанию Канта, безжалостно высмеявшего как химеры «грезы духовидца» (Сведенборга), что «в метафизике можно болтать всякий вздор, не опасаясь оказаться в нем уличенным»? Что ответил бы «герметический философ-христианин» представителю, скажем, новейшего постструктурализма вроде Деррида, который, всего вероятней, вдребезги и одним махом разбил бы его эмпиреи элементарным диагнозом — «логоцентризм»? Какие именно и из каких «бессмертных предстоятелей традиции» цитаты он противопоставил бы таким, скажем, соображениям Эко, в своем саркастическом и гневном обличении «эзотеризма» и его неистребимых последователей констатировавшего принципиальную двусмысленность мышления как принципиально мифотворческого, а стало быть — принципиальную невозможностьстоль для Томберга драгоценного «синтеза» в устремлении к тейяровской "точке Омега": «Если допустить возможность того, что во вселенной существует хотя бы одна отправная точка, которая не является знаком чего-то иного, мы сразу же выходим за рамки герметического мышления»; «взаимосвязи есть: всегда, надо только захотеть их найти»; «поверь, что тайна существует, — и ты почувствуешь себя посвященным. Это ничего не стоит»; «посвящение — это значит познавать и никогда не останавливаться, очищать вселенную от шелухи, как луковицу, — а вселенная-то эта вся состоит из шелухи» {147} ? Как вообще примирить саму идею этого синтеза, без остатка символизируемого пресловутой «точкой Омега», с неизменно актуальным предостереженией Хайдеггера: «Объявить Бога высшей ценностью — значит, принизить Его сущность. Мышление в форме оценки есть величайшее кощунство, которое позволяет себе мыслить в противоположность бытию» {148} ?
Потому что в самом деле: либо познавать - либо спасаться; если познавать, то не устраивать из плодов своего (да и любогр) познания пиршество вселенского спасения, а если спасаться — то не преподносить свой «узкий путь и тесные врата» как универсальную и общеобязательную истину. И если в самом деле «нет религии выше истины» — той, которая «путь и жизнь» и познание единственно которой "делает свободными", — если в самом деле «для нас, с данною нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого» {149} , то кто же, кроме Того, Кто и есть эта истина, возьмется и посмеет раз и навсегда, со всей определенностьюответить на вопрос «что есть истина?»?
Не это ли неустранимое и благодетельноепрепятствие всем нескончаемым усилиям к обретению столь вожделенного «синтеза» — к достижению итогового под его знаком космического триумфа и столь долгожданного бракосочетания веры и разума, всех умозрений и вероучений, всех «наук, искусств и ремесел», когда были бы наконец разрешены «проклятые вечные вопросы, которые так измучили бедных мудрецов», «и это столько уж тысяч лет! Кто же так смеется над бедным человеком?» {150} — зафиксировано в простодушном наблюдении:
Что б ни сказал потомок просвещенный —
Все так же на ветру, в одежде оживленной,
К своим же истина склоняется перстам,
С улыбкой нежною и детскою заботой,
Как в пригоршне, рассматривая что-то,
Из-за плеча ее невидимое нам. {151}
Приложение. Историческая справка об
Изумрудной Скрижали
Приведем в подаче Юлиуса Руска (117: р. 2) текст
Изумрудной Скрижали(
Tabula Smaragdina) в том виде, в каком он известен со времен Альберта Великого:
«"Versio Tabulae Smaragdinae Hermetis" — Qualis ea vulgo Latino Idiomate, e Phoenido expressa circumfertur — Verba secretorum Hermetis Trismegisti.
1. Verum, sine mendacio, certum et verissimum.
2. Quod est inferius, est sicut [id] quod est superius, et quod est superius, est sicut [id] quod est inferius, ad perpetranda {152} miracula rei unius.
3. Et sicut omnes res fuerunt ab uno, meditatione {153} unius: sic omnes res natae fuerunt ab hac una re, adaptatione {154} .
4. Pater ejus est Sol, rnater ejus Luna; portavid illud ventus in ventre suo; nutrix ejus terra est
5. Pater omnis thelesmi totius mundi est hic.
6. Vis [virtus] ejus integra est, si versa fuerit in terram.
7. Separabis terram ab igne, subtile a spisso, suaviter, cum magno ingenio.
8. Ascendit a terra in coelum, iterumque descendit in terram, et recepit vim superiorum et inferiorum. Sic habebis gloriam totius mundi. Ideo fugiat [fugiet} a te omnis obscuritas.
9. Hic [haec] est totius fortitudinis fortitudo fortis: quia vincet omnem rem subtilem, omnemque solidam {155} penetrabit.
10. Sic mundus creatus est.
11. Hinc adaptationes erunt mirabiles, quarum modus est hic.
12. Itaque vocatus sum Hermes Trismegistus, habens tres partes Philosophiae totius mundi.
13. Completum est quod dixi de operatione Solis».
Приведенный ниже перевод латинского текста Изумрудной Скрижалиоснован на трактовке Роберта Стила и Дороти Сингер (128: р. 42), где обсуждается также (128: pp. 41—57) рукописная традиция текста, его содержание и источники.
«1. Истинно, без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно.
2. То, что вверху, подобно тому, что внизу, и то, что внизу, подобно тому, что вверху, ради завершения чудес единого {156} .
3. И как все произошло {157} помышлением Единого, так и все возникло из этого единого одним лишь приспособлением.
4. Отец его — солнце, мать — луна; ветер носил его в своем чреве; земля — его кормилица.
5. Оно — отец всех чудес [??????] во всем мире.
6. Могущество его совершенно, если его применить к земле.
7. Им отделяется элемент земли от элемента огня, тонкое от грубого, осторожно и с великим тщанием.
8. Оно восходит от земли к небесам и снова нисходит к земле и соединяет в себе силу верхнего и нижнего. Так обретешь ты светлую славу мира, и от тебя удалится всякая тьма.
9. Оно сильнее всех сил и сила всех сил, ибо уловляет все тонкое и проницает все плотное.
10. Так был сотворен мир.
11. Отсюда достигаются удивительные превращения, способ которых указан здесь.
12. Поэтому мое имя — Гермес Трисмегист, ибо мне доступны три части премудрости мира.
13. Здесь все, что я должен был сказать о действии солнца [sol]».
Поскольку на Западе латинский текст «Скрижали» стал известен лишь со времен Альберта Великого (1193/1206—1280), датируемых же более ранним временем текстов или манускриптов не обнаружено, — то в начале нашего века историки сходились во мнении, что Альберт Великий и является ее автором. Текст считался апокрифическим — не только в плане сомнительности авторства Гермеса Трисмегиста, но и как произведение, которое благодаря самому своему содержанию плохо вписывается в «Герметический Корпус» («Corpus Hermeticum») — собрание датируемых началом нашей эры сочинений различных авторов, писавших под его псевдонимом. Текст Изумрудной Скрижалиотсутствует в издании Уолтера {158} Скотта «Hermetica» (в 4-х томах, Оксфорд; 58), которое в ряду изданий «Герметического Корпуса» считается наиболее полным, исключен он также из «Корпуса» во французском четырехтомном издании (перевод Нока и Фестюжье; 42). Примечательно высказывание Скотта:
«...В одну кучу валятся груды хлама... под видом откровений... Труды по астрологии, магии, алхимии и тому подобных псевдонаук... содержимое которых также приписывается Гермесу Трисмегисту».
Основным критерием, которым руководствуется Скотт при решении вопроса, заслуживает ли включения в «Герметический Корпус» тот или иной труд, приписываемый Гермесу, является его религиозное или философское содержание. Иными словами, достойными включения в «Корпус» признаются лишь те сочинения, в которых рассматриваются вопросы религии и философии, прочие же — а именно сочинения о Природе(в «псевдонаучном» духе) — отвергаются как не имеющие какой-либо философской или научной ценности. Но ведь у самого Гермеса мы находим:
«Я говорю, что ему [Аммону] посвящено многое из написанного мной, но столь же многое из написанного мной о Природе... посвящено Тату...» (20: vol. I, p. 287).
Допустимо ли в данном случае отвергать, как не заслуживающие внимания, все сочинения о Природе на том лишь основании, что подлинными признаются только те из них, которые «посвящены Аммону», если сам автор включенного в «Corpus Hermeticum» трактата «Асклепий», признанного аутентичным, совершенно недвусмысленно указывает на то, что является также автором сочинений другого рода — трактатов о Природе? Что же касается самой Изумрудной Скрижали, то сходство ее идей с высказанными в «Асклепий» не подлежит сомнению. Так, например, Гермес говорит:
«[Воздух] входит в землю и воду; огонь же вздымается в воздух. Лишь то, что стремится вверх, дает жизнь, а то, что стремится вниз, служит ему средством. Более того, нисходящее свыше — порождает, а исходящее снизу — питает. Земля, единственное незыблемое, воспринимает все порождающее и отдает все, что восприняла» (20:р.289).
Почему такого рода идеи следует считать более «религиозными и философскими», нежели идеи Изумрудной Скрижали, в которой также говорится о движении вверх и вниз, о порожденииотцом-Солнцем и матерью-Луной, а также о Земле как кормилице?. Может быть, потому, что в то время, когда Уолтер Скотт занимался своими исследованиями, не были известны другие тексты Изумрудной Скрижали, датируемые прежде XIII столетия?
В 1926 г. издательством Heidelberg Akten der Von Portheim-Stiftungбыл опубликован труд Юлиуса Руска «Tabula Smaragdina. Ein Beitrag zur Geschichte der hermetischen Literatur». В книге между прочим содержится описание некоего манускрипта на арабском, обнаруженного Г. Бергштрессером. Манускрипт состоит из 97 подразделов, из которых 25 посвящены истории Иосифа, 32 — различным вопросам, в частности календарю пророка Даниила, а еще 40 — трактату по алхимии, где в качестве заключения приведена на арабском Изумрудная Скрижаль. Алхимический трактат передан неким жрецом по имени Сагий Набульский (Sagius of Nabulus) и получен, по его словам, от самого Балина Мудрого(так назывался у арабов Аполлоний Тианский), который, в свою очередь, обнаружил его в некоем подземном хранилище. В арабском тексте, где речь идет об Изумрудной Скрижали, сказано следующее:
Вот что поведал жрец Сагий из Набула о посещении тайного хранилища Балином Мудрым, в конце книги которого — слова премудрости: «Войдя в комнату, где находилась святыня, я приблизился к старцу на золотом троне, державшему в руке Изумрудную Скрижаль, где на изначальном, сирийском языке было начертано:
1. [Вот] истинное пояснение, в котором не может быть сомнения.
2. Оно гласит: верхнее [исходит] из нижнего и нижнее из верхнего — [таково] деяние чуда Единого.
3. И вещи были [сотворены] из этой первоначальной сущности {159} одним деянием. Сколь чудесно это деяние! Это первое [начало] мира и его утверждение {160} .
4. Его отец — солнце, мать — луна; ветер выносил его в своем теле, и земля вскормила его.
5. [Это] отец святынь и покровитель чудес,
6. чьи силы совершенны и чьи огни {161} утверждены [?],
7. огонь, что становится землей. Отдели с тщанием и проницательностью землю от огня, и ты получишь тонкое, что более присуще вещам, нежели грубое.
8. Оно поднимается от земли к небесам, так, чтобы вобрать в себя огни вышнего, и нисходит [вновь] на землю; потому в нем силы того, что вверху, и того, что внизу; ибо в нем свет света, так что тьма бежит от него.
9. [Это] сила сил, которая уловляет все тонкое и проницает все грубое.
10. Устройство малого мира [микрокосма] пребывает в согласии с устройством мира великого [макрокосма].
11. И таково же все, что доступно познанию.
12. И к этому возвысился Гермес, трижды одаренный премудростью.
13. И это его последняя книга, которую он скрыл в хранилище».
Юлиус Руска, впрочем, не единственный, кто узнал о существовании арабского текста Изумрудной Скрижали. О некоем сокращенном ее варианте, также на арабском, упоминает и Э. Дж. Холмъярд (cf. 59). Холмъярд обнаружил его в 1923-м году во «Второй Книге о Стихии {162} Мироздания», написанной Джабиром (или Гебером; 722—815). До этого открытия был известен лишь средневековый латинский текст. Впоследствии Руска наткнулся на еще один арабский вариант Скрижали— в книге, озаглавленной «Тайна Творения» и приписываемой Аполлонию. Сам Джабир (Гебер), приводя текст Изумрудной Скрижали, также ссылается на Аполлония. Краус же показал, что книга «Тайна Творения», по крайней мере в известном ее варианте, написана в эпоху правления халифа Аль-Мамуна (813—833) и содержит явные параллели с книгой, написанной примерно в тот же период Иовом Эдесским — ученым, переводы которого с сирийского на арабский снискали похвалу даже столь строгого критика, как Хунайн ибн Исхак. Следовательно, даже если автор «Тайны Творения» не сам Иов Эдесский, он, во всяком случае, пользовался, скорее всего, теми же, более древними источниками, что и подлинный ее автор. В качестве одного из гипотетических источников этой книги Краус указывает на творения Немесия, епископа Эмесы (Хомса), который жил в Сирии во второй половине IV в. н. э. и писал на греческом, хотя в его единственной сохранившейся книге «О Природе человека» сам текст Изумрудной Скрижалиотсутствует. В качестве итога напрашивается вывод, что самым древним из известных нам переводов Изумрудной Скрижалиявляется арабский, осуществленный, вероятно, с сирийского, хотя не менее вероятно, что оригинал был на греческом. Что же касается вопроса о времени написания этого оригинала, то датировка его эпохой, в которую жил Аполлоний, остается неразрешимой проблемой (cf. 117: pp. 78—79, pp. 96—97).
На сегодняшний день мы имеем касательно Изумрудной Скрижалиследующие результаты исторических исследований: известно, что ее арабский текст является переводом с сирийского, осуществленным в начале IX в.; до нас дошли два варианта арабского текста; нет веских оснований подвергать сомнению арабское предание, согласно которому текст был переведен с сирийского и получен от Аполлония.
Можно добавить, что если Скрижальв самом деле найдена Аполлонием, тогда не менее достоверным выглядит свидетельство Сагия Набульского — предание о том, как это произошло. В таком случае очевидно, что она намного более древняя, нежели полагали до 1923 г., и, значит, есть веский повод к пересмотру мнения относительно неправомерности ее включения в «Corpus Hermeticum».
В свою очередь, у нас есть все основания — как субъективные, так и объективные — для полнейшей, in foro mterno {163} уверенности, что из всего «Герметического Корпуса» Изумрудная Скрижальявляется единственным несомненно подлинным его фрагментом — прежде всего в том смысле, что ее автор — не какой-либо «третий» или «второй», но именно первый и единственный Гермес Трисмегист, основатель герметической традиции как таковой, — той традиции, основными звеньями которой, согласно Фичино (утверждавшему это в 1471 году), являются: Гермес Трисмегист — Орфей — Пифагор — Филолай («Divi Platonis nostri praeceptor» {164} ) — Платон — неопифагорейцы (Аполлоний) — неоплатоники (Плотин).
«"Versio Tabulae Smaragdinae Hermetis" — Qualis ea vulgo Latino Idiomate, e Phoenido expressa circumfertur — Verba secretorum Hermetis Trismegisti.
1. Verum, sine mendacio, certum et verissimum.
2. Quod est inferius, est sicut [id] quod est superius, et quod est superius, est sicut [id] quod est inferius, ad perpetranda {152} miracula rei unius.
3. Et sicut omnes res fuerunt ab uno, meditatione {153} unius: sic omnes res natae fuerunt ab hac una re, adaptatione {154} .
4. Pater ejus est Sol, rnater ejus Luna; portavid illud ventus in ventre suo; nutrix ejus terra est
5. Pater omnis thelesmi totius mundi est hic.
6. Vis [virtus] ejus integra est, si versa fuerit in terram.
7. Separabis terram ab igne, subtile a spisso, suaviter, cum magno ingenio.
8. Ascendit a terra in coelum, iterumque descendit in terram, et recepit vim superiorum et inferiorum. Sic habebis gloriam totius mundi. Ideo fugiat [fugiet} a te omnis obscuritas.
9. Hic [haec] est totius fortitudinis fortitudo fortis: quia vincet omnem rem subtilem, omnemque solidam {155} penetrabit.
10. Sic mundus creatus est.
11. Hinc adaptationes erunt mirabiles, quarum modus est hic.
12. Itaque vocatus sum Hermes Trismegistus, habens tres partes Philosophiae totius mundi.
13. Completum est quod dixi de operatione Solis».
Приведенный ниже перевод латинского текста Изумрудной Скрижалиоснован на трактовке Роберта Стила и Дороти Сингер (128: р. 42), где обсуждается также (128: pp. 41—57) рукописная традиция текста, его содержание и источники.
«1. Истинно, без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно.
2. То, что вверху, подобно тому, что внизу, и то, что внизу, подобно тому, что вверху, ради завершения чудес единого {156} .
3. И как все произошло {157} помышлением Единого, так и все возникло из этого единого одним лишь приспособлением.
4. Отец его — солнце, мать — луна; ветер носил его в своем чреве; земля — его кормилица.
5. Оно — отец всех чудес [??????] во всем мире.
6. Могущество его совершенно, если его применить к земле.
7. Им отделяется элемент земли от элемента огня, тонкое от грубого, осторожно и с великим тщанием.
8. Оно восходит от земли к небесам и снова нисходит к земле и соединяет в себе силу верхнего и нижнего. Так обретешь ты светлую славу мира, и от тебя удалится всякая тьма.
9. Оно сильнее всех сил и сила всех сил, ибо уловляет все тонкое и проницает все плотное.
10. Так был сотворен мир.
11. Отсюда достигаются удивительные превращения, способ которых указан здесь.
12. Поэтому мое имя — Гермес Трисмегист, ибо мне доступны три части премудрости мира.
13. Здесь все, что я должен был сказать о действии солнца [sol]».
Поскольку на Западе латинский текст «Скрижали» стал известен лишь со времен Альберта Великого (1193/1206—1280), датируемых же более ранним временем текстов или манускриптов не обнаружено, — то в начале нашего века историки сходились во мнении, что Альберт Великий и является ее автором. Текст считался апокрифическим — не только в плане сомнительности авторства Гермеса Трисмегиста, но и как произведение, которое благодаря самому своему содержанию плохо вписывается в «Герметический Корпус» («Corpus Hermeticum») — собрание датируемых началом нашей эры сочинений различных авторов, писавших под его псевдонимом. Текст Изумрудной Скрижалиотсутствует в издании Уолтера {158} Скотта «Hermetica» (в 4-х томах, Оксфорд; 58), которое в ряду изданий «Герметического Корпуса» считается наиболее полным, исключен он также из «Корпуса» во французском четырехтомном издании (перевод Нока и Фестюжье; 42). Примечательно высказывание Скотта:
«...В одну кучу валятся груды хлама... под видом откровений... Труды по астрологии, магии, алхимии и тому подобных псевдонаук... содержимое которых также приписывается Гермесу Трисмегисту».
Основным критерием, которым руководствуется Скотт при решении вопроса, заслуживает ли включения в «Герметический Корпус» тот или иной труд, приписываемый Гермесу, является его религиозное или философское содержание. Иными словами, достойными включения в «Корпус» признаются лишь те сочинения, в которых рассматриваются вопросы религии и философии, прочие же — а именно сочинения о Природе(в «псевдонаучном» духе) — отвергаются как не имеющие какой-либо философской или научной ценности. Но ведь у самого Гермеса мы находим:
«Я говорю, что ему [Аммону] посвящено многое из написанного мной, но столь же многое из написанного мной о Природе... посвящено Тату...» (20: vol. I, p. 287).
Допустимо ли в данном случае отвергать, как не заслуживающие внимания, все сочинения о Природе на том лишь основании, что подлинными признаются только те из них, которые «посвящены Аммону», если сам автор включенного в «Corpus Hermeticum» трактата «Асклепий», признанного аутентичным, совершенно недвусмысленно указывает на то, что является также автором сочинений другого рода — трактатов о Природе? Что же касается самой Изумрудной Скрижали, то сходство ее идей с высказанными в «Асклепий» не подлежит сомнению. Так, например, Гермес говорит:
«[Воздух] входит в землю и воду; огонь же вздымается в воздух. Лишь то, что стремится вверх, дает жизнь, а то, что стремится вниз, служит ему средством. Более того, нисходящее свыше — порождает, а исходящее снизу — питает. Земля, единственное незыблемое, воспринимает все порождающее и отдает все, что восприняла» (20:р.289).
Почему такого рода идеи следует считать более «религиозными и философскими», нежели идеи Изумрудной Скрижали, в которой также говорится о движении вверх и вниз, о порожденииотцом-Солнцем и матерью-Луной, а также о Земле как кормилице?. Может быть, потому, что в то время, когда Уолтер Скотт занимался своими исследованиями, не были известны другие тексты Изумрудной Скрижали, датируемые прежде XIII столетия?
В 1926 г. издательством Heidelberg Akten der Von Portheim-Stiftungбыл опубликован труд Юлиуса Руска «Tabula Smaragdina. Ein Beitrag zur Geschichte der hermetischen Literatur». В книге между прочим содержится описание некоего манускрипта на арабском, обнаруженного Г. Бергштрессером. Манускрипт состоит из 97 подразделов, из которых 25 посвящены истории Иосифа, 32 — различным вопросам, в частности календарю пророка Даниила, а еще 40 — трактату по алхимии, где в качестве заключения приведена на арабском Изумрудная Скрижаль. Алхимический трактат передан неким жрецом по имени Сагий Набульский (Sagius of Nabulus) и получен, по его словам, от самого Балина Мудрого(так назывался у арабов Аполлоний Тианский), который, в свою очередь, обнаружил его в некоем подземном хранилище. В арабском тексте, где речь идет об Изумрудной Скрижали, сказано следующее:
Вот что поведал жрец Сагий из Набула о посещении тайного хранилища Балином Мудрым, в конце книги которого — слова премудрости: «Войдя в комнату, где находилась святыня, я приблизился к старцу на золотом троне, державшему в руке Изумрудную Скрижаль, где на изначальном, сирийском языке было начертано:
1. [Вот] истинное пояснение, в котором не может быть сомнения.
2. Оно гласит: верхнее [исходит] из нижнего и нижнее из верхнего — [таково] деяние чуда Единого.
3. И вещи были [сотворены] из этой первоначальной сущности {159} одним деянием. Сколь чудесно это деяние! Это первое [начало] мира и его утверждение {160} .
4. Его отец — солнце, мать — луна; ветер выносил его в своем теле, и земля вскормила его.
5. [Это] отец святынь и покровитель чудес,
6. чьи силы совершенны и чьи огни {161} утверждены [?],
7. огонь, что становится землей. Отдели с тщанием и проницательностью землю от огня, и ты получишь тонкое, что более присуще вещам, нежели грубое.
8. Оно поднимается от земли к небесам, так, чтобы вобрать в себя огни вышнего, и нисходит [вновь] на землю; потому в нем силы того, что вверху, и того, что внизу; ибо в нем свет света, так что тьма бежит от него.
9. [Это] сила сил, которая уловляет все тонкое и проницает все грубое.
10. Устройство малого мира [микрокосма] пребывает в согласии с устройством мира великого [макрокосма].
11. И таково же все, что доступно познанию.
12. И к этому возвысился Гермес, трижды одаренный премудростью.
13. И это его последняя книга, которую он скрыл в хранилище».
Юлиус Руска, впрочем, не единственный, кто узнал о существовании арабского текста Изумрудной Скрижали. О некоем сокращенном ее варианте, также на арабском, упоминает и Э. Дж. Холмъярд (cf. 59). Холмъярд обнаружил его в 1923-м году во «Второй Книге о Стихии {162} Мироздания», написанной Джабиром (или Гебером; 722—815). До этого открытия был известен лишь средневековый латинский текст. Впоследствии Руска наткнулся на еще один арабский вариант Скрижали— в книге, озаглавленной «Тайна Творения» и приписываемой Аполлонию. Сам Джабир (Гебер), приводя текст Изумрудной Скрижали, также ссылается на Аполлония. Краус же показал, что книга «Тайна Творения», по крайней мере в известном ее варианте, написана в эпоху правления халифа Аль-Мамуна (813—833) и содержит явные параллели с книгой, написанной примерно в тот же период Иовом Эдесским — ученым, переводы которого с сирийского на арабский снискали похвалу даже столь строгого критика, как Хунайн ибн Исхак. Следовательно, даже если автор «Тайны Творения» не сам Иов Эдесский, он, во всяком случае, пользовался, скорее всего, теми же, более древними источниками, что и подлинный ее автор. В качестве одного из гипотетических источников этой книги Краус указывает на творения Немесия, епископа Эмесы (Хомса), который жил в Сирии во второй половине IV в. н. э. и писал на греческом, хотя в его единственной сохранившейся книге «О Природе человека» сам текст Изумрудной Скрижалиотсутствует. В качестве итога напрашивается вывод, что самым древним из известных нам переводов Изумрудной Скрижалиявляется арабский, осуществленный, вероятно, с сирийского, хотя не менее вероятно, что оригинал был на греческом. Что же касается вопроса о времени написания этого оригинала, то датировка его эпохой, в которую жил Аполлоний, остается неразрешимой проблемой (cf. 117: pp. 78—79, pp. 96—97).
На сегодняшний день мы имеем касательно Изумрудной Скрижалиследующие результаты исторических исследований: известно, что ее арабский текст является переводом с сирийского, осуществленным в начале IX в.; до нас дошли два варианта арабского текста; нет веских оснований подвергать сомнению арабское предание, согласно которому текст был переведен с сирийского и получен от Аполлония.
Можно добавить, что если Скрижальв самом деле найдена Аполлонием, тогда не менее достоверным выглядит свидетельство Сагия Набульского — предание о том, как это произошло. В таком случае очевидно, что она намного более древняя, нежели полагали до 1923 г., и, значит, есть веский повод к пересмотру мнения относительно неправомерности ее включения в «Corpus Hermeticum».
В свою очередь, у нас есть все основания — как субъективные, так и объективные — для полнейшей, in foro mterno {163} уверенности, что из всего «Герметического Корпуса» Изумрудная Скрижальявляется единственным несомненно подлинным его фрагментом — прежде всего в том смысле, что ее автор — не какой-либо «третий» или «второй», но именно первый и единственный Гермес Трисмегист, основатель герметической традиции как таковой, — той традиции, основными звеньями которой, согласно Фичино (утверждавшему это в 1471 году), являются: Гермес Трисмегист — Орфей — Пифагор — Филолай («Divi Platonis nostri praeceptor» {164} ) — Платон — неопифагорейцы (Аполлоний) — неоплатоники (Плотин).
Приложение. Варианты русских переводов текста
Изумрудной Скрижали
I.Согласно изданию «Кибалион. Учение трех посвященных о герметической философии Древнего Египта и Греции» (Изд-во Ассоциации Духовного Единения «Золотой век», Москва, 1993):
«1. Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно.
2. То, что находится внизу, аналогично (соответственно) тому, что находится вверху, и то, что находится вверху, аналогично (соответственно) тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.
3. И аналогично тому, как все вещи родились от единой Сущности через приспособление.
4. Солнце ее отец. Луна ее мать. Ветер ее носил в своем чреве. Земля ее кормилица.
5. Вещь эта — отец всяческого совершенства во вселенной.
6. Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю.
7. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством.
8. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира. Таким образом, ты приобретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая темнота.
9. Эта вещь есть сила всяческой силы, ибо она победит всякую самую утонченную вещь и проникнет собою всякую твердую вещь.
10. Так был сотворен мир.
11. Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ которых таков.
12. Поэтому я был назван Гермесом Трижды Величайшим, так как я обладаю познанием трех частей вселенной и философии.
13. Полно то, что я сказал о работе произведения (действия) солнца».
II.Согласно изданию «Курс энциклопедии оккультизма, читанный Г. О. М. в 1911—1912 академическом году в городе С.-Петербурге» (Киев, «София», 1994):
«(1) Верно и не лживо [т. е. абсолютно верно в ментальном плане], точно [т. е. правильно передается по форме, без искажения астральных клише] и совсем верно [т. е. настолько убедительно, что допускает проверку органами чувств в физическом плане]:
(2) нижнее аналогично верхнему и верхнее аналогично нижнему для завершения чудес единого целого [или, еще лучше, — для возможности проникновения в чудеса единого целого].
(З?)
(4) Отец его Солнце, мать — Луна; Ветер выносил его во чреве своем; Земля его кормилица.
(5) В нем источник всякой Целесообразности во всей вселенной.
(6) Его сила исчерпана полностью, если она обращена в землю.
(7) Ты отделишь землю от огня, тонкое от плотного, плавно, с великим умением.
(8) Он восходит от земли к небу и снова возвращается в землю, заряжаясь силой высших и низших [начал]. Таким образом ты овладеешь славой всего мира, и от тебя удалится всякая тьма.
(9) В этом заключается мощная мощь всякой мощи; ибо она победит все тонкое и проникнет во все плотное.
(10) Таким же образом создан мир.
(11) Отсюда вытекут чудесные применения, механизм которых заключен в том же.
(12) Вот почему я назван Гермесом Трисмегистом, владеющим тремя частями всемирной философии.
(13) То, что я сказал о Солнечном Делании, завершено [реализовано]».
III.В вольном переводе В. Шмакова («Священная Книга Тота. Великие Арканы Таро». — Москва, 1916; Киев, «София», 1993; с. 158—159):
«(1) Правильно, верно без лжи и истинно без сомнения:
(2) то, что внизу и вовне, подобно тому, что в выси и в глуби, и то, что в глубине и вверху, подобно тому, что внизу и снаружи, — для исполнения чуда единства.
(3) И подобно тому, как Единое произродило из Себя все, применяясь, так все вещи в миру возникли из одной инертной среды, посредством ее применения.
(4) Отец его — Солнце, Луна — его мать, ветер выносил его в своем чреве. Земля же вскормила его и дала ему плоть.
(5) Отец всему, что видишь здесь, Великий Деятель, есть Посредник Силы,
(6) и мощь его полна и велика, когда его сила, проникая, наполняет землю.
(7) Сумей отделить внутреннее от внешнего, тонкое от грубого, с осмотрительностью спокойствия, осторожностью разумения, с дерзновением знания.
(8) Эта великая сила восходит от земли к небесам, откуда вновь возвращается в землю, объяв в себе мощь выси и низин. Так воспримешь ты славу победы над всей вселенной, а потому мрак и тьма оставят тебя.
(9) На этом зиждется непоколебимость силы мощи, она восторжествует над всем высшим, властвующим, тонким, дотоле непобедимым, и в то же время проникнет все твердое и незыблемое.
(10) Так сотворен мир.
(11) Отсюда могут быть почерпнуты чудесные тайны и великие силы, способ чего также заключен здесь.
(12) Вот почему я именуюсь Гермесом Трисмегистом, обладающим тремя частями Вселенской Философии.
(13) Истинно то, законченно и совершенно, что я рек о Солнечном Деянии».
«1. Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно.
2. То, что находится внизу, аналогично (соответственно) тому, что находится вверху, и то, что находится вверху, аналогично (соответственно) тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.
3. И аналогично тому, как все вещи родились от единой Сущности через приспособление.
4. Солнце ее отец. Луна ее мать. Ветер ее носил в своем чреве. Земля ее кормилица.
5. Вещь эта — отец всяческого совершенства во вселенной.
6. Сила ее остается цельной, когда она превращается в землю.
7. Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством.
8. Эта вещь восходит от земли к небу и снова нисходит на землю, воспринимая силу как высших, так и низших областей мира. Таким образом, ты приобретаешь славу всего мира. Поэтому от тебя отойдет всякая темнота.
9. Эта вещь есть сила всяческой силы, ибо она победит всякую самую утонченную вещь и проникнет собою всякую твердую вещь.
10. Так был сотворен мир.
11. Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ которых таков.
12. Поэтому я был назван Гермесом Трижды Величайшим, так как я обладаю познанием трех частей вселенной и философии.
13. Полно то, что я сказал о работе произведения (действия) солнца».
II.Согласно изданию «Курс энциклопедии оккультизма, читанный Г. О. М. в 1911—1912 академическом году в городе С.-Петербурге» (Киев, «София», 1994):
«(1) Верно и не лживо [т. е. абсолютно верно в ментальном плане], точно [т. е. правильно передается по форме, без искажения астральных клише] и совсем верно [т. е. настолько убедительно, что допускает проверку органами чувств в физическом плане]:
(2) нижнее аналогично верхнему и верхнее аналогично нижнему для завершения чудес единого целого [или, еще лучше, — для возможности проникновения в чудеса единого целого].
(З?)
(4) Отец его Солнце, мать — Луна; Ветер выносил его во чреве своем; Земля его кормилица.
(5) В нем источник всякой Целесообразности во всей вселенной.
(6) Его сила исчерпана полностью, если она обращена в землю.
(7) Ты отделишь землю от огня, тонкое от плотного, плавно, с великим умением.
(8) Он восходит от земли к небу и снова возвращается в землю, заряжаясь силой высших и низших [начал]. Таким образом ты овладеешь славой всего мира, и от тебя удалится всякая тьма.
(9) В этом заключается мощная мощь всякой мощи; ибо она победит все тонкое и проникнет во все плотное.
(10) Таким же образом создан мир.
(11) Отсюда вытекут чудесные применения, механизм которых заключен в том же.
(12) Вот почему я назван Гермесом Трисмегистом, владеющим тремя частями всемирной философии.
(13) То, что я сказал о Солнечном Делании, завершено [реализовано]».
III.В вольном переводе В. Шмакова («Священная Книга Тота. Великие Арканы Таро». — Москва, 1916; Киев, «София», 1993; с. 158—159):
«(1) Правильно, верно без лжи и истинно без сомнения:
(2) то, что внизу и вовне, подобно тому, что в выси и в глуби, и то, что в глубине и вверху, подобно тому, что внизу и снаружи, — для исполнения чуда единства.
(3) И подобно тому, как Единое произродило из Себя все, применяясь, так все вещи в миру возникли из одной инертной среды, посредством ее применения.
(4) Отец его — Солнце, Луна — его мать, ветер выносил его в своем чреве. Земля же вскормила его и дала ему плоть.
(5) Отец всему, что видишь здесь, Великий Деятель, есть Посредник Силы,
(6) и мощь его полна и велика, когда его сила, проникая, наполняет землю.
(7) Сумей отделить внутреннее от внешнего, тонкое от грубого, с осмотрительностью спокойствия, осторожностью разумения, с дерзновением знания.
(8) Эта великая сила восходит от земли к небесам, откуда вновь возвращается в землю, объяв в себе мощь выси и низин. Так воспримешь ты славу победы над всей вселенной, а потому мрак и тьма оставят тебя.
(9) На этом зиждется непоколебимость силы мощи, она восторжествует над всем высшим, властвующим, тонким, дотоле непобедимым, и в то же время проникнет все твердое и незыблемое.
(10) Так сотворен мир.
(11) Отсюда могут быть почерпнуты чудесные тайны и великие силы, способ чего также заключен здесь.
(12) Вот почему я именуюсь Гермесом Трисмегистом, обладающим тремя частями Вселенской Философии.
(13) Истинно то, законченно и совершенно, что я рек о Солнечном Деянии».