Томпсон Джон. Твин Пикс: Расследование убийства. Книга 1

   — Все! Хватит! — закричал Уильям Хайвер, — я забираю тело! А вы больше не дотронетесь до него!
   Доктор Розенфельд подбежал к немолодому доктору Хайверу, схватил его за отвороты халата и принялся трясти. Но в это время к ним подбежал шериф Гарри Трумен и специальный агент ФБР Дэйл Купер.
   — Господа, что здесь происходит! — громко крикнул шериф.
   — Слава Богу, — вздохнул доктор Хайвер, увидев шерифа.
   И доктор Розенфельд сразу же бросился к специальному агенту, схватил его за локоть, принялся трясти:
   — Купер. Это идиот, — прячась за спину Купера, говорил доктор Розенфельд, — мешает вести полицейское расследование!
   — Да он — не человек! Нам нужно похоронить ее, — вторил доктор Хайвер шерифу Гарри Трумену.
   — В чем дело, Альберт? — спросил Купер.
   — Я ненавижу идиотов. А более всего — идиотов, работающих в полиции.
   — Мне надоели ваши оскорбления! — веско проговорил шериф и сделал несколько шагов в направлении Альберта Розенфельда.
   — Да ну! — ехидно проговорил доктор Розенфельд и вышел из-за спины Купера, — а мне надоели кретины, идиоты, ублюдки!
   Шериф тяжело дышал.
   — Ты что, не слышишь? — крикнул патологоанатом Гарри Трумену.
   — Я думаю, что с тобой делать.
   — Идиот, он еще думает.
   — Ты пожалеешь.
   — Ты, болван, забирай своих сородичей и мотай отсюда, — говорил Альберт Розенфельд, обращаясь к шерифу.
   Тот не стал дожидаться окончания бурной тирады Альберта Розенфельда. Гарри широко размахнулся и нанес резкий удар в челюсть доктору Розенфельду. Тот перевернулся вокруг оси и грохнулся прямо на большой стол из нержавеющей стали, на котором лежало тело Лоры Палмер.
   Когда доктор пришел в себя и открыл глаза, то оказалось, что он лежит лицом к лицу к мертвой девушке.
   — Ну хорошо, — прошептал он, — и как вовремя, самое главное.
   Шериф хотел еще что-то сказать или сделать, но специальный агент ФБР Дэйл Купер остановил его движением руки.
   — Знаешь, Гарри, лучше подожди меня в машине, я сам постараюсь все уладить и со всем разобраться.
   — О, дебил! Единственное, что он умеет — это размахивать кулаками. Чего же ты не пристрелил меня? — слезая с трупа девушки, переваливаясь через него говорил доктор Розенфельд, потирая правой рукой ушибленную челюсть.
   — Послушай, Дэйл, ведь он ударил меня, и ты это видел, все это происходило на твоих глазах.
   — Он, наверняка, и хотел сделать именно это, — веско сказал специальный агент ФБР.
   — Что ты говоришь?
   — Ты неправильно ведешь себя с ними.
   — Я не могу вести себя с идиотами.
   — Придется.
   — Ты вытащил меня сюда, я хотел сделать тебе услугу, а ты…
   — Ты сделаешь мне услугу, если будешь вести себя более корректно.
   — Дэйл, ты, наверное, спятил, пообщавшись несколько дней с придурками, которыми кишит местный городишко. Опомнись, Дэйл!
   — Тут тебе не Вашингтон.
   — Я это заметил.
   — А если заметил и не понял, то я сожалею.
   — Я должен провести дополнительное вскрытие.
   — Ты должен немедленно выдать тело девушки семье, и чтобы в полдень были анализы, тебе это ясно? Я приказываю, понял? — веско и немного зло сказал специальный агент ФБР, глядя в налитые злостью глаза патологоанатома.
   — Спасибо, агент Купер, — к Дэйлу подошел доктор Хайвер и тронул его за плечо, — спасибо.
   Когда все покинули помещение морга, Дэйл Купер подошел к телу Лоры, взял ее левую руку, свисавшую со стола, и положил на грудь девушки. В его глазах была и боль, и сострадание, и понимание.
   А Альберт Розенфельд еще долго бегал в соседней комнате, выкрикивая ругательства и проклятия в адрес провинциальных тупиц и негодяев, которые помешали ему довести до конца то, ради чего он примчался сюда из Вашингтона.
   Он проклинал Купера, проклинал шерифа, проклинал пожилого доктора:
   «Все тупицы, все сволочи, их совсем не интересует то, чем я должен заниматься, они только хотят получить результаты. А как, как я могу их получить, если мне не дают работать, если мне не дают побыть наедине с трупом даже пару часов»?
   В его голосе была горечь и разочарование настоящего ученого, настоящего профессионала, которого оторвали от любимого дела.
   «Ублюдки! Уроды! Я вам покажу! Я вам устрою!»
   Доктор Розенфельд еще полчаса кипятился, бегая по комнате. Он стучал кулаком в стену, нечто записывал в своем блокноте, потом закурил длинную сигарету с кубинским табаком и уставился в белый потолок.
   «Вы от меня получите! Вы от меня получите результаты! Я вам такого насочиняю, что вы в жизни не разберетесь. Я вам покажу! Меня, специалиста экстракласса кулаком, ну это же надо? И было бы кто… Какой-то провинциальный шериф, мальчишка, и меня, патологоанатома… кулаком… Ну, я устрою. Буду жаловаться в инстанции. Я устрою, что этого твердолобого шерифа выставят за дверь, лишат всего. Я им покажу! Да и Купер, хорош, тоже мне друг… товарищ… коллега. Обратится он ко мне еще когда-нибудь. Я ему такое устрою! — и Альберт Розенфельд скрутил фигу и показал в дверь, — и тебе такое устрою, попросишь еще о чем-нибудь, в каком-нибудь исследовании…»
   Наконец, он немного успокоился и вошел в помещение морга, где еще полчаса тому назад лежал труп девушки. Сейчас стол был пуст. Альберт Розенфельд схватил дрель, нажал на курок, и сверло со страшным визгом пропороло несколько отверстий в стальном нержавеющем столе. И это сразу же успокоило патологоанатома. Его энергия и злость нашли, наконец, выход.

Глава 14

   Мистер Палмер придает другой смысл словам, услышанным из телевизора. — Несколько уколов успокоительного. — Приезд Мэдлин — племянницы мистера Палмера. Боже, как она похожа на Лору. — Норма беседует с членом комитета по досрочному освобождению заключенных, но, кажется, его интересует не только досрочное освобождение Хэнка. — У мистера Мони в Теин Пиксе одни сплошные неприятности. Но все-таки хорошо быть членом комитета по досрочному освобождению заключенных. — Лэди-С-Поленом не советует пить много кофе.
   В доме Палмеров царила напряженная тишина. Ее нарушал лишь звук телевизора. Ужасно не к месту, казалось, звучали слова диктора, объявляющего о начале телесериала «Приглашение к любви».
   Мистер Палмер без движения сидел на диване, уставившись в мерцающий экран телевизора. Рядом с ним сидела медсестра в белом халате и мерила ему давление. Мистер Палмер был, казалось, безучастен ко всему происходящему.
   Он даже не вздрогнул тогда, когда медсестра отсоединила повязку тонометра, расстегнула ему манжет, откатала рукав и протерла локтевой сгиб ватой со спиртом. Он не вздрогнул даже тогда, когда она вонзила острие иглы в руку. Он только немного поморщился, когда она вводила ему успокаивающее лекарство.
   — Спасибо, — чуть слышно прошептал мистер Палмер, прикрыв глаза.
   Сестра собрала свои инструменты и ушла в соседнюю комнату. Ей самой было невыносимо сидеть в доме, где витал дух смерти.
   В спальне наверху ее уже ожидала миссис Палмер, которой тоже предстояло сделать укол успокаивающего перед похоронами дочери.
   Мистер Палмер вполуха слушал реплики героев телесериала. Такие обыкновенные слова в этот день приобретали другой смысл.
   Герои говорили о любви и о смерти. Он принялся прислушиваться в то, что звучало из динамиков телевизора, пытаясь соотнести эти слова со своим сегодняшним положением.
   Все фразы приобретали иной, глубокий смысл.
   На экране седовласый старик подошел к письменному столу, тяжело опустился в кресло. Он достал чистый лист бумаги и принялся писать, проговаривая вслух:
   «Моя дорогая дочь Джери. Из-за финансовых трудностей сегодня я решил покончить жизнь самоубийством. Извини меня, если можешь. Твой любящий отец».
   Старик запаковал письмо дочери в конверт и положил на столе.
   Тут у входных дверей прозвенел звонок.
   Мистер вздрогнул.
   В коридоре послышались шаги, и на пороге гостиной возникла высокая черноволосая девушка в больших очках.
   Он не сразу услышал ее, всматриваясь в знакомое лицо.
   — Дяди Лиланд, — сказала девушка. Только сейчас ее слова дошли до его сознания. Он прищурился, пытаясь узнать ее. Но никак не мог.
   — Дядя Лиланд, — повторила девушка, — это я.
   — Мэдлин? — медленно проговорил мистер Палмер, глядя свою племянницу.
   Он не видел ее уже несколько лет. Да и освещения в доме было недостаточно. После смерти Лоры все окна в номе были закрыты жалюзи.
   — Мэдлин? — вновь повторил мистер Палмер.
   — Да, дядя, это я. Мне невыносимо жаль, — сказала она, опуская на пол тяжелую дорожную сумку.
   Мистер Палмер медленно поднялся с дивана и пошел на встречу девушке. Та еле сдерживала слезы и бросилась ему навстречу. Она опустила голову ему на плечо и все время повторяла:
   — Мне так жаль, мне так жаль, дядя Лиланд.
   Мистер Палмер почувствовал, как его плечо становится мокрым от слез девушки. Ему самому на глаза наворачивались слезы. Он обнял Мэдлин, крепко прижал к себе. Они плакали вдвоем, стоя посреди гостиной. А из телевизора продолжали раздаваться банальные реплики актеров. И они уже потеряли для мистера Палмера свой смысл. Снова возникла реальная жизнь с ее горестями, бедами и несчастьями. И казались очень глупыми деланные чувства актеров, их тон, с каким они произносили самые сокровенные слова. Слова становились бесцветными и безвкусными.
   — Мэдлин, Мэдлин, — повторял мистер Палмер, — если бы ты знала, как мне больно.
   — Я понимаю вас, дядя Лиланд. Мне тоже очень больно, ведь я любила Лору, мы росли вместе.
   — Конечно, конечно, — гладил по голове девушку мистер Палмер.
   — Я никогда ее не забуду, — говорила Мэдлин.
   — И я никогда не смогу забыть ее и простить себе, — говорил мистер Палмер.
   — Дядя Лиланд, вы ни в чем не виноваты, в жизни всякое может случиться, — говорила Мэдлин, уткнувшись в его плечо.
   — Хорошо, хорошо, успокойся, нам всем тяжело, — повторял мистер Палмер.
   У него не было сил отпустить девушку, и он держался за нее, боясь упасть. Наверное, то же самое чувствовала и Мэдлин.
   Наконец, Мэдлин отстранилась. Стекла ее очков были залиты слезами.
   Она виновато улыбнулась, сняла очки и принялась их протирать концом шарфа. Потом она махнула рукой, достала носовой платок, уже насухо протерла очки и вновь надела их. На ее покрасневшем лице были видны следы размазанной туши.
   Лиланд смотрел на Мэдлин и его не могло покинуть странное чувство: ему казалось, что он вновь видит перед собой Лору, только чуть повзрослевшую. И только черные вьющиеся волосы говорили ему, что это не Лора, что перед ним Мэдлин.
   Мэдлин вновь улыбнулась самым краешком губ и Лиланда до боли пронзила эта улыбка: ведь именно так улыбалась Лора в последний день, когда он видел ее живой.
   — Мэдлин, я тебе сейчас покажу твою комнату.
   Мэдлин остановилась в дверях:
   — Дядя Лиланд, не надо, я сама, я понимаю, как вам сейчас тяжело.
   — Ты конечно же понимаешь, я хочу предложить тебе комнату Лоры. Мне было бы очень спокойно, если бы ты хоть на несколько дней поселилась там.
   — Спасибо, дядя Лиланд.
   В двери гостиной появилась озабоченная медсестра:
   — Мистер Палмер, как вы себя чувствуете? С вами все в порядке? — заметив покрасневшее лицо Палмера, поинтересовалась немолодая медсестра.
   — Нет, ничего, уже все в порядке.
   — Послушайте, может быть, вам сделать еще укол?
   — Нет, не надо.
   — А вам, девушка, вы себя нормально чувствуете?
   — Нет, не надо. Спасибо, спасибо, — сказала Мэдлин и начала медленно подниматься на второй этаж дома.
   Медсестра сокрушенно покивала головой, подошла к мистеру Палмеру, села на диван рядом с телевизором.
   — Давайте-ка, я вам еще раз на всякий случай измерю давление, и может быть, сделаю укол.
   Мистер Палмер безвольно протянул правую руку. Сестра ловко вынула из коричневой сумочки тонометр и быстро приладила манжетку на предплечье.
   — Вроде бы все нормально, — сказала она после того, как измерила давление. — Вы сильный мужчина, держитесь, думаю, вы сможете перенести это горе. Да, и сильный мужчина…
   — Был сильным мужчиной, — прошептал мистер Палмер.
   — Я понимаю ваше горе. Примите мое сочувствие.
   — Спасибо, спасибо, — закивал головой мистер Палмер. — Как там Сарра?
   — Ей уже лучше, я ввела ей большую дозу успокоительного. И ей уже лучше. Там с ней еще одна наша сиделка. Она присмотрит за ней, и если что, позовет меня.
   — Хорошо, спасибо вам всем. Спасибо, что в трудную минуту вы нас так поддерживаете.
   — Не за что, мистер Палмер. Все в городе вам сочувствуют. Ведь это же надо, такое горе, такое горе. Ведь ваша дочь была совсем молодой девушкой, — сестра горестно всхлипнула, — такой молодой! Она была только на два года старше моей дочери. Только на два года.
   — Не надо, не надо, — сказал мистер Палмер, а то мне и вас придется успокаивать.
   — Ничего, я уже успокоилась.
   Женщина защелкнула свой коричневый радикюльчик, и, вытирая покрасневшие от слез близорукие глаза, двинулась к двери.
   — Но все же ваша племянница так похожа на Лору. Я даже испугалась, когда увидела ее.
   — Да, да, ведь они же сестры, — сказал мистер Палмер и уставился в экран телевизора.
   «Я так любила тебя, отец, а ты решился на такой отчаянный шаг! — говорила, заламывая руки, героиня фильма, истерично падая на крышку гроба. Я так любила тебя, отец! Зачем? Зачем?» — кричала девушка.
   Двое мужчин оттаскивали ее от края могилы, но девушка не обращала на них внимания. Она вновь и вновь вырывалась из рук и падала на большой черный полированный гроб, усыпанный цветами.
   «Отец! Отец! Зачем ты меня оставил одну, зачем?»
   Двое из присутствующих на похоронах переговаривались между собой:
   «Ты смотри, какая молоденькая и какая богатая. Страховка в несколько миллионов достанется ей. Старик Джонсон был очень неглупым. Он оставил ей три миллиона. Так что девушка будет жить безбедно».
   «Отец, отец, прости меня, если я тебя чем-нибудь обидела!» — кричала безутешная дочь, вновь обливаясь слезами, падала на крышку гроба.
   Священник поднял вверх руку, прочитал отходную молитву, и гроб медленно опустили в яму.
   Мистер Палмер со злостью швырнул в экран диванную подушку.
   Телевизор замигал и погас. И тут мистер Палмер словил себя на мысли, что вместе с болью и утратой его сознание пришла сладостная мысль, от которой он никак не мог избавиться. Он понял, что ему нравится, когда ему сочувствуют, когда все высказывают ему свои соболезнования. Он понял, что есть в жизни и такое горе, которое делает тебя выше в глазах других, которое облагораживает. И он признался себе, что после смерти дочери его финансовые дела должны пойти вверх. Ведь все будут сочувствовать ему, отцу, потерявшему дочь.
   Он услышал, как наверху истерично захохотала жена, услышал голос сиделки:
   — Миссис Палмер, миссис Палмер, успокойтесь, уже ничего невозможно изменить, ничего нельзя вернуть, успокойтесь.
   Мистер Палмер нажал кнопку телевизора, тяжело поднялся с дивана и, пошатываясь от большой дозы успокоительного, медленно начал подниматься на второй этаж, откуда слышался истеричный смех его жены.
   У придорожного кафе, где стояло несколько трейлеров, груженых толстыми стволами сосен, затерялась одна небольшая добитая легковая машина.
   Она казалась очень маленькой и неприметной по сравнению с огромными грузовиками. Ее владелец, член комитета по досрочному освобождению заключенных мистер Мони сидел за угловым столиком кафе напротив Нормы. Он держал в руках тонкую зеленоватую папочку с делом заключенного № 22979.
   Перед ним, на одной из страниц, были три фотографии заключенного Хэнка: фас, профиль и три четверти. Мистер Мони уже не раз встречался с Нормой. Он даже пытался с ней кокетничать, но Норма была холодна, вежлива и неприступна.
   Мистер Мони перебирал бумаги на столе, время от времени бросая короткие фразы:
   — Я думаю, что ваш муж Хэнк наверняка ценит вашу преданность и желание помочь ему в досрочном освобождении из заключения. Он уже давно является маточником вдохновения, как для заключенных, так и для охранников.
   Норма смотрела на фотографии Хэнка. Она молчала.
   — Хэнк с улыбкой и с добрым словом разбирается не только со своими друзьями, но и со своими противниками, — мистер Мони обратной стороной карандаша постучал по фотографии Хэнка.
   Норма пристально вглядывалась в неприятное лицо члена комитета по досрочному освобождению заключенных. Ей никогда не нравились толстые лысеющие мужчины с пористой кожей и бегающими глазками. Ей так не нравились руки этого мистера Мони, с короткими, толстыми как сосиски пальцами. Пальцы постоянно не находили себе места. Они то вертели карандаш, то обрывали уголки на листах бумаги, то что-то сдирали со стола, то вертели какую-нибудь ниточку.
   — Таким образом, наш комитет и я лично сделали все возможное для того, чтобы ваш муж Хэнк был досрочно освобожден на поруки.
   — Мне это приятно слышать, — выдавила из себя Норма.
   — Но здесь есть одно маленькое «но», — мистер Мони вновь принялся вертеть в руках карандаш. — «Но» заключается вот в чем: как вы сможете помочь Хэнку решить вопрос с трудоустройством? Чем он будет заниматься после того, как выйдет из заключения? Ведь ему нужно влиться в общество, стать равноправным его членом.
   — Мистер Мони, я думаю, вы прекрасно осведомлены, что вот это заведение принадлежит лично мне, — Норма обвела взглядом большое, наполовину заполненное посетителями помещение придорожного кафе. — Я думаю, проблем с трудоустройством у Хэнка не будет.
   — Вы уверены в этом? — спросил член комитета по досрочному освобождению заключенных.
   — Абсолютно умерена.
   — А вы думаете, Хэнк согласится работать здесь под началом своей жены?
   — А это уже проблемы Хэнка, и не вам их решать. Да к тому же, я уверена, у Хэнка не будет выхода, — Норма улыбнулась, глядя в мутные маленькие глаза мистера Мони.
   Но этот взгляд он воспринял несколько иначе.
   — Послушайте, Норма, вы такая молодая, привлекательная, я бы даже сказал, очаровательная женщина. Тем более, вы здесь работаете одна, и я думаю, что здесь очень много желающих, эдаких провинциальных Ромео, ищущих приключения. Они, видимо, домогаются вас, пристают со всякими пикантными предложениями, просят вас об определенных услугах… — мистер Мони заулыбался, показывая желтые редкие зубы.
   Норма пожала плечами.
   — Послушайте, Норма, а что вы говорите мужчинам, когда они пристают к вам? — уже более конкретно задал вопрос мистер Мони.
   — Обычно, я им говорю правду. Я им говорю, что у меня есть очень ревнивый муж, который в данный момент сидит за убийство. Ему дали от трех до пяти, и он очень скоро должен освободиться и появиться здесь
   От такого ответа мистера Мони передернуло. Он схватил чашку с остывшим кофе и жадно отхлебнул. Его глаза скосились на фотографию Хэнка.
   И он вспомнил, какой это жестокий верзила и как он разделался с одним мексиканцем в окружной тюрьме, который пытался навязать ему свои взгляды на жизнь. А вернее, мексиканец просто очень любил петь свои длинные протяжные испанские песни перед сном. А Хэнку это очень не понравилось, и он схватил верзилу мексиканца и затолкал головой в унитаз.
   Начальство тюрьмы тоже не любило мексиканца и поэтому на выходку Хэнка закрыло глаза, простило ему жестокую расправу с соседом по камере.
   — Я думаю, что скоро мой муж вольется в общество, — сказала Норма, глядя смеющимися глазами на мистера Мони.
   — Да, да, я думаю, на сегодня нам уже нечего больше обсуждать. Извините меня, извините.
   — Да нет, что вы, мистер Мони. Спасибо за все, что вы для нас сделали. Я думаю, Хэнк найдет возможность отблагодарить вас, когда вольется в общество.
   — Да нет, что вы, что вы, Норма, не надо благодарности. Я работаю, это мои обязанности.
   — Да нет, мистер Мони. Хэнк всегда благодарил людей, которые оказывали ему услуги. Я обязательно расскажу ему, как вы старались.
   Член комитета по досрочному освобождению заключенных суетливо собрал бумаги, разложенные на столе, быстро сложил их в папку, сунул в большой кожаный портфель с кодовым замком и заспешил к выходу.
   У двери он оттопился и задумался: ведь он не расплатился за еду. Ему хотелось вернуться и положить на стол деньги. Но он передумал, еще раз взглянул на Норму, которая стояла за стойкой бара, вежливо кивнул ей и удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   Но когда мистер Мони подошел к своей машине, то увидел, что она плотно зажата между двух трейлеров с огромными прицепами.
   — Черт!
   Мистер Мони в сердцах ударил ногой по гигантскому колесу грузовика.
   — Вам что-то не нравится?
   Мистер Мони обернулся — прямо у него за спиной стоял парень футов шесть с половиной ростом.
   — Вам что-то не нравится? — спросил он. Вообще-то…
   Мистер Мони, как ни старался, не мог выдавить из себя ни одного грубого слова и не потому, что он их не знал.
   — Мистер, вы ударили мою машину.
   — Э…
   — Ей больно.
   — Но я не могу выехать.
   — Это не повод для драки.
   Мистер Мони со страхом смотрел на парня, который явно мог поднять его одной рукой.
   — Что вы предлагаете? — наконец, не к месту спросил мистер Мони.
   — Возместить ущерб.
   — Я не понимаю, о чем речь.
   — Ты хочешь выехать отсюда?
   Парень взял мистера Мони за лацканы пиджака и слегка встряхнул:
   — Так ты хочешь выехать?
   И тут мистеру Мони пришла в голову спасительная мысль, и он сказал:
   — Я приехал уладить с Нормой Дженнингс детали досрочного освобождения Хэнка.
   — Так что ж ты сразу не говорил?
   Парень расплылся в улыбке.
   Мистер Мони все-таки решил не расслабляться, ведь еще неизвестно было, что означает улыбка:
   — А вы друг мистера Дженнингса?
   — Хэнка?
   — Конечно.
   — Да.
   — Я думаю, не стоит нам ссориться, у меня вполне подходящая должность, — мистер Мони боязливо смотрел на водителя трейлера.
   — Какая?
   — Член комитета по досрочному освобождению заключенных из тюрем.
   — Жаль, что мне вы не встречались раньше. Свой срок я отсидел от звонка до звонка.
   — Ну что ж. Может, встречаемся не в последний раз и я вам смогу помочь.
   — Не стоит.
   Водитель трейлера вспрыгнул на подножку и отогнал свою машину, давая возможность мистеру Мони выехать.
   Когда Норма увидела, как из-за огромного трейлера выехал добитый фольсваген мистера Мони, она улыбнулась себе.
   — Эй, Норма, послушай, — обратился один из водителей грузовиков, который за обе щеки уплетал пирог с вишнями, — слушай, этот мистер из тюрьмы? На счет Хэнка?
   — Да, Ларри, он сказал, что скоро выпустят Хэнка.
   — Вот будет здорово! Слушай, а сколько он отсидел?
   — Три года.
   — И что, ему же ведь дали пять?
   — Дали пять, но Хэнк очень хорошо вел себя, и его решили отпустить на поруки.
   — Ну брось ты, Норма, рассказывать нам о хорошем поведении Хэнка. И кто же может за него поручиться? Я думаю, мало кто решится на такой отчаянный поступок.
   — Как кто? Я могу за него поручиться, — сказала Норма.
   Огромный как шкаф водитель грузовика сразу сник. Ему тоже приходилось пару раз сталкиваться с Хэнком. От последней встречи у него и сейчас еще осталась дырка в зубах.
   — Норма, так когда он все-таки выйдет?
   — Знаешь, Ларри, если ты еще будешь приставать ко мне с дурацкими расспросами, то он может выйти даже завтра.
   — Ну ладно, ладно, Норма, я пошутил. Принеси, пожалуйста, еще две порции пирога. Я никак не могу им наесться.
   — Нет, Ларри, ты и так ешь в долг.
   И Норма пошла на кухню.
   А на ее место вышла Шейла. Вежливо улыбаясь, она налила из большого кофейника чашечку кофе и заспешила в угол, где в глубине кафе сидела с поленом на коленях немолодая дама.
   — Вот ваш кофе, только что приготовленный, — сказала Шейла.
   — Спасибо, спасибо, моему полену кофе очень нравится, но у него, когда оно выпьет две чашечки, очень болит сердце. Так что мы не будем сегодня увлекаться крепкими напитками. Нам еще, пожалуйста, стакан апельсинового сока.
   — Сейчас, сейчас, — Шейла заспешила к стойке, где уже стояли на сверкающем подносе полные стаканы свежего апельсинового сока.
   Она взяла один из них, прошла через все помещение и поставила перед Леди-С-Поленом.
   Леди-С-Поленом осмотрелась по сторонам, но после ухода мистера Мони никого из посторонних в кафе не осталось — одни лишь завсегдатаи.
   Не зная, к кому можно пристать с разговором, женщина обратилась к полену:
   — Ты не против, если я попью кофе одна?
   Но, естественно, что полено ответить ей не могло, и женщина принялась, изменяя голос, сама отвечать:
   — Конечно, не против.
   — Ты и так не спало всю ночь.
   — Но это не из-за кофе.
   Леди-С-Поленом говорила то низким хриплым голосом, то прямо-таки попискивала.
   — Ты очень непослушное.
   — Но я еще очень маленькое.
   — Если вырастешь, я не смогу носить тебя на руках.
   — Купишь тележку.
   — Не называй меня на ты, обращайся ко мне «Мисс».
   — Хорошо, миссис.
   — Никогда не называй меня миссис, я ненавижу мужчин, поэтому и не выхожу замуж.
   — Я хочу иметь отца.
   — Вот этого ты никогда не получишь.
   — А я хочу.
   — И не думай.
   — Хочу!!!
   — Никогда!!!
   И Леди-С-Поленом пронзительно запищала, ее голос был слышен в самом дальнем уголке помещения.