Томпсон Джон. Твин Пикс: Расследование убийства. Книга 1

   — Еще бы, — холодно ответил Эд. — Это что-то новенькое? — спросил он, высвобождаясь из объятий и указывая на большого фарфорового зайца с длинными ушами, который стоял на стеллаже прямо перед ними.
   — Неправда ли, Эд, прелестная вещь, — охотно откликнулась Надин.
   — Да, ничего.
   — Мне она нравится больше всех остальных. Я не пожалела денег и приобрела ее в универмаге Хорнов.
   Эд недовольно рассматривал зайца. Ему казалось, что заяц больше похож на собаку, только с длинными стоячими ушами и без коротенького круглого хвостика.
   — Послушай, Эд, посмотри на меня. Как я выгляжу. — Надин надела по случаю похорон новое черное платье.
   Эд сделал несколько шагов в сторону и придирчиво осмотрел наряд своей жены. Чтобы ничего не говорить, двумя пальцами он застегнул верхнюю пуговицу на ее платье, чтобы разрез не был слишком вызывающим.
   — Замечательно, Надин. Вот теперь как раз то, что надо.
   От прикосновений пальцев мужа Надин вздрогнула и затрепетала, она придвинулась к нему, заглядывая одним голубоватым глазом в лицо Эду. А он поправил ее черную повязку, которая немного сползла в сторону.
   — Спасибо, Эд. Вчерашняя ночь была просто великолепна, — шептала Надин, — Эд, ты вернулся ко мне. Спасибо тебе, спасибо. И у нас ведь сейчас есть бесшумные шторы, которые не визжат и не делают вжик-вжик-вжик. Ты помнишь, как раздражал нас этот звук? Помнишь?
   — Конечно, помню, Надин. Я очень рад, что ты смогла усовершенствовать конструкцию карнизов.
   — Но не забывай, сколько мне пришлось над этим думать. Я не спала до четырех часов, все прикидывая, как бы мне выйти из безвыходного положения и, наконец, под утро… Представляешь, Эд, это тогда, когда тебя задержали в больнице, когда тебе ударили по голове, я придумала, меня буквально осенило. И утром, едва только открылся универмаг, я помчалась туда и накупила два огромных пакета ватных тампонов.
   — Так что, карниз не скрипит благодаря тампонам?
   — Конечно, а почему же еще? Ведь я не могла ничего придумать лучше. И эти тампоны нас с тобой буквально спасли.
   Эд чуть сдерживался, он не знал, как остановить словесный поток Надин. Он упорно соображал, пытаясь придумать такой вопрос, на который Надин не сможет ответить сразу и замолчит надолго и будет сосредоточенно думать.
   И будет размышлять над какой-нибудь новой неразрешимой проблемой. Пусть лучше Надин думает, как сделать, чтобы не скрипели пружины в матрасе или, чтобы не скрипели доски пола. Она обязательно до чего-нибудь додумается, что-нибудь сделает, и не будет надоедать ему своими приставаниями и объяснениями в любви. Но он так ничего и не придумал. Воспользовавшись моментом, Надин вновь обвила его шею руками и потерлась носом о его губы.
   — Как хорошо, Эд, что мы снова вместе. Я так счастлива.
   — Я тоже, — промямлил Эд.
   — Я так счастлива. — повторяла Надин, заглядывая в лицо мужа своим единственным глазом.
   — Эд, вспомни, как все началось…
   Эд немного недоуменно глянул на Надин. Он никак не мог понять, к чему она клонит. На всякий случай он пожал плечами.
   — Эд, помнишь, как все начиналось? Еще в школе? Я смотрела на тебя и на Норму во время этих… футбольных матчей?
   Эд и в самом деле припомнил, что в школе он неплохо играл в футбол и был хав-беком.
   — Норма тогда была очень красивая, совсем не то, что теперь. Вы с ней были такой прекрасной парой. Просто глаз не оторвать, я понимала это. Да это понимали все.
   — Не вспоминай, не надо.
   — Я не могу этого забыть.
   — Ладно, Надин, не мучай себя. Успокойся.
   — Нет, Эд, я знала тогда… я понимала, что я никто для тебя. Что ты меня просто не замечаешь.
   — Прошу тебя, Надин…
   — А я тогда уже поставила себе цель быть только твоей, Эд.
   — Не надо.
   — Но я не могла заставить тебя посмотреть на меня, привлечь твое внимание.
   — Мне тяжело слышать это.
   — Я не думала, что и я красивая, что я достойна тебя, мой Эд.
   Она положила руки на плечи мужу и припала к его груди. Она шептала прямо в его галстук:
   — Эд.
   Мужчина чувствовал ее горячее дыхание.
   — Мой Эд.
   Большому Эду стало жаль Надин за то, что она так унижается перед ним.
   — Я была тогда, — продолжала Надин, уже всхлипывая — маленькой серенькой мышкой. Даже не серенькой, коричневой, — уточнила она. Такой маленькой, которую никто не мог заметить.
   — Успокойся, замолчи. — Эд говорил и думал:
   «А существуют ли в природе коричневые мыши?»
   — И даже, будучи такой маленькой коричневой мышкой, — всхлипывала Надин, — я знала, я была уверена, что ты, когда узнаешь меня лучше — станешь моим. Не сможешь пройти мимо.
   Эд гладил жену по плечам.
   — Я в этом была уверена.
   — Успокойся.
   Эд грустно кивал, продолжая гладить Надин по плечам, по голове.
   — Мне так спокойно с тобой.
   Его пальцы путались в ее редких волосах, повязка на глазу Надин совсем уже сбилась на бок.
   — Мне сейчас хорошо, как никогда. И я знала, Эд, что только лишь однажды ты заметишь меня, и мы будем вместе, всегда.
   — Хорошо, хорошо.
   Она сильнее сжала его плечи. Эд поморщился.
   — Никому не отдам тебя. Ведь я столько сил положила, чтобы ты стал моим.
   — Понимаю.
   Во дворе послышался звук мотоцикла.
   — Ведь это не твой мотоцикл? — прислушалась Надин к звуку мотора.
   — Конечно, не мой.
   Мужчина тоже прислушался.
   — Это мотоцикл Джозефа.
   Рокот двигателя стих, щелкнула подножка. Послышались уверенные шаги. и в гостиную вошел Джозеф.
   Он с удивлением посмотрел, как его дядя Эд Малкастер обнимает Надин. Такого он не помнил уже давно. Но за лучшее Джозеф посчитал сделать вид, что ничего не заметил. Надин с удивлением посмотрела на племянника. На том была все та же неизменная кожаная куртка, подбитая мехом, старые потертые джинсы, клетчатая рубаха, высокие черные сапоги.
   — Послушай, Джозеф, почему ты так поздно приехал? — спросил Эд.
   Джозеф молчал.
   — Джозеф, я спрашиваю тебя, почему ты так поздно приехал?
   Парень пожал плечами.
   — Ведь мы не должны опаздывать на похороны Лоры Палмер, ведь так?
   Джозеф не отвечал.
   — Ведь ты даже не одет, как положено в таких случаях, Джозеф.
   — Я туда не поеду, — тихо, но упрямо проговорил, наконец, Джозеф.
   — Джозеф, подумай, ведь хоронят не кого-нибудь, а твою подругу.
   — Я не могу.
   — Джозеф! — крикнул Эд.
   Но парень уже хлопнул дверью, завел свой мотоцикл и полетел прочь от дома своего дядюшки.

Глава 17

   Любопытная Одри подглядывает за сборами своего брата Джонни на похороны. И кстати, кое-что узнает. — Погода соответствует настроению собравшихся у могилы. — Справедливые слова священника. — Спокойствие похорон первым нарушает Роберт Таундеш. Молитва Джонни Хорна, но полиция, как всегда, на высоте. — Мистер Палмер хочет быть погребенным заживо, миссис Палмер с этим не согласна. — Впервые на горизонте появляется старик Хилтон. — Интерпретация событий на кладбище, сделанная Шейлой Джонсон для двух лесорубов за стойкой бара. — Тайное общество и незаконные действия его членов.
   В доме Хорнов тоже шли приготовления. Все собирались на похороны.
   Одри давно уже оделась в строгое, плотно облегающее платье. Она расчесала, полив гелем, свои черные волосы и аккуратно их уложила. Прическа получилась великолепной, хотя и до неузнаваемости изменила ее лицо.
   Одри слышала шум в доме, слышала спор родителей. Она тихо прошла по коридору и остановилась у дверей спальни ее брата, двадцатисемилетнего сумасшедшего Джонни. Из-за дверей слышались приглушенные голоса.
   — Мне все равно, — говорил мистер Хорн, — что говорил врач. Это не имеет значения.
   — Я не хочу этого обсуждать при нем, — шептала миссис Хорн.
   — Послушай, — продолжал мистер Хорн, — он ведь не понимает, что происходит вокруг. Его нельзя вести на похороны, он может сделать что-нибудь не то.
   — Замолчи.
   — Это уже тянется двадцать лет, — продолжал уговаривать мистер Хорн свою жену.
   Одри прошла немного по коридору, отворила дверь чулана, раздвинула старую одежду, висящую на вешалках, и приникла к щели между досками. Сквозь щель она видела комнату своего брата.
   Тот сидел на кровати в своем любимом уборе вождя индейского племени. На его голове был надет обруч весь утыканный орлиными перьями, которые Джонни раскрасил разноцветными фломастерами.
   От обруча тянулись две длинные ленты, также утыканные перьями. Два лисьих хвоста лежали между лентами на его спине. Джонни недоуменно крутил головой, глядя то на отца, то на мать. Он явно не понимал, что разговор идет о нем.
   Джонни не понимал, что отец хочет вытянуть его из дому на похороны.
   — Ну ладно, Бенжамин, если ты не веришь мне, то послушайся хотя бы доктора Джакоби.
   Одри еще плотнее прильнула к щели между неплотно пригнанными досками.
   — Но, Бенжамин, — говорила мать.
   И тут Одри увидела, что в комнате находится еще один человек, психиатр доктор Джакоби.
   Психиатр поднялся со стула, приблизился к Джонни и глянул ему в глаза.
   — Джонни, послушай, нужно будет снять этот убор из перьев. Я понимаю, что он очень дорог тебе, но появляться в таком наряде на похоронах — не принято.
   Джонни отрицательно покачал головой и двумя руками уцепился за обруч.
   — Джонни, послушай.
   Джонни заупрямился.
   — Мы наденем на тебя прекрасный костюм.
   Джонни на минуту задумался.
   — Ты будешь самый красивый.
   Парень колебался.
   — Я не буду отбирать твой убор. Ты сам должен его снять с головы.
   Джонни, немного подумав, снял со своей головы убор индейского вождя.
   — Вот и молодец, — говорил доктор Джакоби, — теперь ты наденешь черный костюм.
   Мистер и миссис Хорны молчали, они боялись спугнуть Джонни, боялись, что он передумает.
   Доктор Джакоби знал, как уговорить Джонни, как заставить его слушаться.
   — Джонни!
   Доктор пристально посмотрел ему в глаза.
   Парень как завороженный выполнял все его команды.
   — Давайте, скорее идите в машину, — торопил всех доктор Джакоби.
   — Хорошо, хорошо…
   — Видите, Джонни согласен. Он поедет на похороны, он послушался. Давайте.
   Доктор подталкивал к дверям Джонни, который, казалось, начал сомневаться.
   — Давай, давай.
   Хорны с благодарностью смотрели на психиатра, ведь они никогда не смогли бы уговорить Джонни.
   Одри, понимая, что из-за нее родители могут задержаться с отъездом, поспешно вышла из чулана и сбежала вниз.
   Когда отец, мать и ее брат выходили из дома, Одри уже стояла у машины и делала вид, что сильно заждалась.
   — Ну, хорошо, Одри.
   — Я уже жду вас целый час.
   — Сейчас поедем.
   — Я понимаю.
   — Мы уговаривали Джонни. Он чудесно выглядит.
   Джонни поглаживал узел галстука.
   — Я думаю, мы с мамой правильно сделали, взяв его с собой на похороны.
   — Конечно, отец.
   — Надо временами выводить его в люди.
   — Пока он совсем не одичал.
   — Он постепенно привыкнет к обществу.
   — И общество привыкнет к нему.
   Вся семья Хорнов села в машину и отправилась на кладбище.
   Кладбище Твин Пикса располагалось на окраине города, в самом живописном месте на большом пологом холме.
   Могилы шли как бы ступенями, спускаясь все ниже и ниже к самому озеру. Их отгораживала невысокая ограда из больших неотесанных камней.
   Посреди кладбища возвышалась небольшая часовня. Ее архитектура была незамысловатой и такой же суровой как окрестный пейзаж. Это не был шикарный храм, какие обычно строят на юге, это была аскетичная часовня, лишенная какого-либо убранства. Стены были сложены из серых каменных плит. В стрельчатых окнах светились витражи, крыша была покрыта мелкой ровной черепицей красного цвета.
   Вокруг часовни стояли высокие ели.
   Место для могилы Лоры Палмер выбрали у двух старых высоких серых крестов, под которыми покоились ее бабушка и дедушка, старые Палмеры. Они являлись одними из основателей Твин Пикса и были одними из самых уважаемых людей в городке.
   У могилы собрался весь цвет Твин Пикса. Приехали семьями, с детьми, на всех были строгие черные костюмы.
   Те, кто не очень был близок с семьей Палмеров и с Лорой, стояли невдалеке, разглядывая похороны. Ведь подобные несчастья случались в Твин Пиксе очень редко. И вот сегодня хоронили такую молодую девушку из очень обеспеченной семьи.
   Среди толпы выделялся пожилой священник в белой сутане. Он стоял с маленькой библией в кожаном переплете, перебирая ее страницы. Пальцы священника покраснели от резкого холодного ветра, который налетал с озера.
   Старые ели жалобно скрипели, как бы прощаясь с молодой девушкой.
   Все пришедшие на похороны стояли семьями. Хорны стояли отдельно. Палмеры были у самой могилы, у гроба, засыпанного живыми цветами.
   Лиланд Палмер поддерживал свою жену Сарру, которая вздрагивала, пытаясь сдерживать рыдания. Их племянница в черном облегающем платье поддерживала тетю с другой стороны и тихо шептала ей на ухо слова утешения:
   — Тетя…
   — Не говори ничего.
   — Но, тетя…
   — Нам так тяжело.
   — Да, посмотрите, сколько людей.
   — Но среди них нет Лоры.
   — Я понимаю.
   — Нам ее будет очень не хватать.
   — Конечно, конечно.
   — К этому тяжело привыкнуть.
   — Какая глубокая яма.
   — Да.
   — Как из нее веет холодом.
   — Лучше бы на ее месте была я.
   — Не надо.
   — Зачем…
   — Не знаю.
   — И я не понимаю.
   — Зачем… за что…
   Мартэллы стояли рядом с Хорнами. Пит оставил свою неизменную широкополую шляпу дома, а вместо ковбойской клетчатой рубашки и теплой безрукавки на нем был черный отутюженный костюм, черный галстук и серый плащ.
   Джози Пэккард стояла рядом с Питом, опустив голову к земле. Она во время похорон вспоминала своего мужа, которого похоронила несколько лет назад на этом же кладбище. Она, казалось, прекрасно понимает горе миссис Палмер.
   Джози бросала сочувственные взгляды на семью покойной, но подойти и утешить родителей Лоры не решалась. Что-то сдерживало женщину.
   Xайверы стояли рядом с Палмерами. Донна надела на голову широкополую шляпу с двумя траурными лентами и опустила на глаза кружевную вуальку. Ее средняя сестра, Гарриэт, внимательно рассматривала всех присутствующих, ведь ей почти никогда не приходилось видеть весь цвет Твин Пикса в одном месте. Ей вообще еще не приходилось бывать на похоронах, поэтому она пытливо всматривалась в лица, разглядывала наряды мужчин и женщин. Но самое большое внимание она уделяла молодым парням, которые стояли у края могилы.
   Первым обратил на себя внимание двадцатисемилетний Джонни Хорн. Он стоял в наброшенном на плечи длинном сером пальто. Его длинные черные волосы развевались на ветру. Он часто моргал глазами, казалось, что он вот-вот заплачет или громко чихнет.
   Временами на его губах появлялась злая сумасшедшая улыбка, и тогда отец прикасался к руке сына, как бы одергивая его. Парень сразу же менял выражение лица, уголки рта опускались. Казалось, что этот высокий молодой человек по возрасту уже мужчина вот-вот зарыдает и бросится в разверстую могилу.
   Также среди самых близких семье Палмеров стояли шериф Гарри Трумен и специальный агент ФБР, Дэйл Купер. Они тоже внимательно всматривались в лица пришедших, как бы пытаясь догадаться, кто же, кто посмел прервать молодую жизнь Лоры Палмер.
   Взгляд специального агента ФБР Дэйла Купера встретился со взглядом Одри. Девушка едва заметно улыбнулась краешком губ. Он ответил ей такой же легкой улыбкой. Одри опустила глаза.
   Боб Таундеш, казалось, не обращал внимания ни на кого. Казалось, он полностью ушел в себя и сосредоточенно над чем-то размышляет, лишь изредка поглядывая на выложенную плитками дорожку, ведущую к могиле.
   Священник читал слова молитвы монотонным голосом. Казалось, что он говорит тихо, но его слова доходили до всех присутствующих. Их не мог заглушить ни шквальный ветер, обрушившийся в этот день на Твин Пикс, ни шум елей, ни скрипения их стволов, ни стук их сучьев.
   Священник читал, а все молча слушали, внимая каждому его слову:
   — Я семь воскресение, я есть жизнь. Тот, кто верит в меня, даже если умрет, все равно будет жить. Тот, кто живет и верит в меня, не умрет никогда. Ибо никто из нас не живет ради себя, и никто из людей не умирает ради себя.
   Шумели ели, завывал ветер, озеро покрылось рябью свинцово-серых волн. —Ибо, если мы живы — мы живем ради Господа. Если мы умираем — мы умираем ради Господа. Поэтому живем мы или умираем — мы все равно принадлежим Господу. Благословенны будут те, кто умер ради Господа.
   Дэйл Купер смотрел на могильные надгробия, и слова проникали прямо в его сердце.
   — Они смогут отдохнуть от трудов своих.
   «А смогу ли я отдохнуть когда-нибудь и где-нибудь?» — подумал Дэйл.
   — Давайте же помолимся. О, Господи, пожалуйста, прими к себе это дитя, Лору в свое небесное царство. Ради сына Твоего — Иисуса Христа, ради Тебя и ради Святого Духа. Один Бог, отныне и навсегда.
   Все присутствующие опустили головы, застыв в молчании. Священник распростер над ними руки и, перекрывая шум ветра, принялся говорить:
   — Я крестил Лору Палмер. Я воспитывал ее, учил ее в воскресной школе. И как все вы я полюбил ее, как мы не любим упрямых, дерзких. Лора была умной, красивой, очаровательной, но, прежде всего, по-моему, Лора была нетерпеливой. Она не могла дождаться, когда же начнется ее жизнь.
   От справедливых слов священника лицо Сарры Палмер побледнело, губы дрогнули.
   — Когда наконец, мир будет соответствовать ее мечтаниям? Лора часто говорила, что я слишком долго говорю, но сегодня я этой ошибки не совершу. Давайте просто скажем, — священник задумался. — Я любил ее, и я буду помнить ее до конца своих дней.
   При последних словах пожилого священника у многих из присутствующих на глаза навернулись слезы.
   Донна краешком чистого носового платка промокнула глаза, боясь размазать тушь.
   За стеклами очков двоюродной сестры Лоры Мэдлин не было видно слез, но девушка резко вздрагивала.
   Никто из присутствующих не заметил, как во время молитвы по кладбищу неспешно, глядя себе под ноги, подошел к толпе, провожающих Лору в последний путь, Джозеф.
   Он был одет в черную кожаную куртку, в яркую клетчатую ковбойскую рубашку, потертые джинсы и высокие черные сапоги на толстой подошве.
   Казалось, что похороны пройдут тихо, спокойно и умиротворенно.
   Но все испортил пронзительный крик Джонни Хорна. После слов священника он пронзительно закричал:
   — Аминь! Аминь! Аминь!
   Священник поднял голову от закрытого гроба, взглянул на Джонни и тут же нашелся:
   — Спасибо, Джонни, спасибо!
   Но в это время Бенжамин Хори уже одергивал своего сына, пытаясь успокоить. А тот открывал рот и хотел вновь крикнуть.
   Но закричал не Джонни, а Роберт Таундеш. Он бросился, расталкивая толпу по краю могилы, к Джозефу, стоящему в отдалении у заброшенной могилы.
   — Аминь! Аминь! — громко орал Роберт.
   Все встрепенулись и повернулись на крик. Спокойствие было разрушено страстным и нервным возгласом.
   — Чего вы все ждете? — кричал Бобби, — мне просто тошно смотреть на вас.
   — Что с ним такое?
   — Боже!
   — Да он с ума сошел.
   — Успокойте кто-нибудь его.
   — Держите!
   — Он его убьет.
   — Меня тошнит от ваших постных и кислых рож. Вы все лицемеры, настоящие лицемеры и предатели!
   — Роберт, замолчи!
   — Успокойся!
   — Просто ужас.
   — Какой скандал!
   — Это же похороны, а не дискотека.
   — Мне тошно на вас смотреть! — Боб высоко вскидывал руки, произнося свою речь. — Вы все знали, что Лора попала в беду, но мы все, все без исключения ничего, ничего не сделали, чтобы помочь ей и спасти.
   В толпе произошло замешательство. Спокойствие сохраняли только Дэйл Купер и шериф.
   — А сейчас, вы хотите узнать, кто убил Лору?! Кто ее убил, почему ее не стало?
   Все сжались и с нескрываемым интересом посмотрели на Роберта, надеясь, что сейчас он произнесет имя убийцы.
   — Мы все ее убили, — пытаясь подавить рыдания, кричал Роберт, — и все ваши красивые слова не вернут ее. Так что не надо молиться. Это бессмысленное занятие.
   Священник сокрушенно кивал головой.
   И вновь Роберт увидел Джозефа. Он перепрыгнул через могилу и расталкивая присутствующих, бросился па него.
   Агент ФБР Дэйл Купер и шериф кинулись наперерез. И они едва успели схватить разъяренного Роберта и остановить Джозефа, который тоже рванулся навстречу.
   — Ты покойник, Джозеф! Ты труп, запомни это! — вырываясь из сильных мужских рук, кричал Роберт. — Покойник! Труп! Труп! Труп! Запомни!
   — Хватит, Бобби! Остановись! — шериф и Купер пытались оттащить Джозефа от Роберта.
   Большой Эд стал между Робертом и своим племянником.
   Первым пришел в себя Джозеф. Он перестал сопротивляться и вырываться из рук Эда. Низко склонил голову, и на его скулах заходили желваки. Он исподлобья смотрел на разъяренного Роберта, пытающегося вырваться, но ничего не говорил.
   Лиланд Палмер едва сдерживал рыдания, которые буквально рвались из него. Наконец, он посмотрел на парней, и его лицо исказила гримаса боли. Он пошатнулся и бросился на гроб своей дочери, который уже был помещен над ямой.
   Гроб покачнулся, блоки заскрежетали, и он медленно с телом Лиланда на крышке среди живых цветов начал опускаться в могилу.
   Присутствующие опешили. Только агент Дэйл Купер успел броситься к могиле и ухватить за ворот пиджака отца Лоры.
   — Девочка моя! Не уходи! — громко кричал мужчина.
   Но ворот пиджака сильно передавил его горло, и вместо слов послышалось хрипение и бульканье. Боясь, что Лиланд может задохнуться, Дэйл разжал руки. И мистер Палмер вновь закричал:
   — Лора! Лора! Девочка моя! А гроб в это время то опускался на дно могилы, то поднимался из нее.
   Рабочие с силой крутили ручки, пытаясь остановить это безумное кощунственное движение гроба.
   — Лиланд! Лиланд! — кричала миссис Палмер.
   — Давай поднимай скорей! — кричал кто-то из присутствующих, — крути сильнее ручку.
   — Поднимай гроб!
   — Что вы там уснули, да поднимайте же гроб!
   — Держите!
   — Поднимайте!
   — Мистер Палмер!
   — Лора! Доченька моя!
   Скрипели блоки машины для опускания гроба в могилу. Визжали натянутые стальные тросы. Гроб вновь опускался на дно могилы. Миссис Палмер упала на колени и заглянула вглубь ямы. Там на крышке гроба, раскинув руки и ноги, лежал ее муж и кричал:
   — Лора! Доченька моя, вернись!
   Гроб медленно начал выплывать.
   — Ты испортил ей всю жизнь. Хоть это не порти! — зло бросила женщина в могилу.
   Наконец, могильщики смогли закрепить блоки, и гроб завис где-то посередине. За руки и за ноги шериф с Дэйлом Купером и двумя полицейскими вытащили перепачканного глиной мистера Палмера.
   — Доченька, доченька моя! — сжимая кулаки, шептал мужчина.
   Он все продолжал рваться:
   — Доченька!
   Но его удерживали.
   Священник, не поднимая головы, читал молитву. А Джонни Хорн, бегая по кладбищу, во все горло кричал:
   — Аминь! Аминь!
   Бенжамин Хорн в развевающемся сером пальто гонялся за сыном.
   — Джонни, — просил Хорн, — уймись, успокойся! Где этот чертов психиатр? Сволочь, я не заплачу ему гонорар. Он так меня опозорил перед всеми.
   Собравшиеся следили за погоней.
   — Джонни, маленький, иди сюда!
   А маленький раскрывал рот и уже весело кричал:
   — Аминь! Аминь! Мои верные индейцы, за мной!
   — Да он же сумасшедший!
   — Конечно, сумасшедший.
   — Настоящий псих.
   — Да.
   — Все они, Хорны, такие. И Джерри такой.
   — Мои верные индейцы, за мной! — и с диким улюлюканьем он носился, прячась за крестами по кладбищу.
   Наконец, двое полицейских сбили его с ног и, заломив руки, затащили в машину.
   Леди-С-Поленом, которая присутствовала на похоронах с самого начала, нервно дергала свое полено и принялась шептать, поглаживая небольшой сучок:
   — Запомни, запомни все это. Потом сможешь рассказать. Смотри на этих людей и запоминай. Вечером мы с тобой все это обсудим. А я запишу все это в большую толстую тетрадь.
   Женщина начала баюкать свое полено.
   — Видишь, мужчина гоняется за своим сыном. Сын у него настоящий псих, не то, что мы с тобой. Слышишь меня, полено, слышишь?
   Полено, естественно, не отвечало, и женщина все быстрее и быстрее его баюкала.
   — Не плачь, не плачь, не расстраивайся. Мы пойдем с тобой домой, и я погрею тебя у камина, нам будет хорошо. Ты будешь тихо спать, а я выпью стаканчик апельсинового сока.
   Двенадцатилетняя сестра Донны, Гарриэт внимательно рассматривала все, что происходило вокруг. Ее глаза округлились от удивления, когда она видела подымающийся и опускающийся в могиле гроб. Когда безумный Джонни носился по кладбищу, перепрыгивая через могилы, Гарриэт решила, что она изменит план своего очередною недописанного романа. Теперь-то она точно не станет топить свою героиню в озере, а сбросит ее с высокого обрыва на железную дорогу и ее переедет поезд. Такой финал казался юной графоманке более привлекательным. Ей казалось, что изуродованное и разорванное колесами локомотива, тело убитой героини будет производить куда большее впечатление на читателя, чем холодный распухший труп утопленницы.
   Она решила вскоре изменить и этот финал, усовершенствовать его.
   Пусть локомотив растерзает тело девушки на мелкие куски, на такие, что ее не смогут даже собрать и сложить. И тогда ей не придется описывать похороны.