Посчитав вопрос решенным, он повернулся к Кораблеву и стал договариваться с ним:
— Я завтра дело сдам в суд и к тебе подъеду, посмотрю ваши матерьяльчики, решим, чего нам еще надо подсобрать…
Я сзади похлопала Горчакова по плечу:
— Але, коллега! Я вам не мешаю? А то я могу выйти! А вы тут располагайтесь как дома. Ты не забыл, что дело, так, немножечко, еще у меня в производстве?
— Ну так ты же говорила… — обернулся оторопевший Лешка.
— От мертвого осла уши ты получишь, а не убийство Чванова. Размечтался!
Лешка не нашелся, что ответить:
— Ну ладно, ладно, что, спросить, что ли, нельзя?
А мне вдруг и вправду стало так жалко расставаться с этим делом; я уже начала привыкать к нему, прикидывала версии, мне казалось, что я до мелочей изучила все в доме Ивановых и представляла все так реально, как будто сама там была.
— Ну что, Леня, кофейку напился? Будем отрабатывать угощение?
— Вот я так и знал! Этот ваш кофе просто в глотку не лез! Я чувствовал, что за ложку паршивого порошку с меня три шкуры сдерут! — заныл Кораблев.
— А сахар? А вода?! А амортизация посуды?! — грозно спросила я. — А покушение на измену, с Горчаковым?! Короче, передаю тебе слова нашего шефа: у нас на все про все месяц, за отсрочкой не пойдем.
— Ну, и чего надо? — безнадежно поинтересовался Леня.
— Для начала узнай, где можно найти следователя, который работал по делу.
Он из прокуратуры уволился, а у меня к нему вопрос.
— А какой вопрос? Может, я знаю…
— Помнишь, дети описывают такую своеобразную куртку убийцы? Коричневую, с пряжками на плечах? На второй день после того, как задержали Пруткина, его куртку предъявляли детям на опознание, как положено, в числе трех. Дети же, причем и мальчик, и девочка, порознь, естественно, ткнули в другую куртку, предъявленную вместе с пруткинской; понимаешь, оба показали не на куртку задержанного, а на подставную, и оба на одну и ту же. И этот факт остался без последствий. Так вот, меня интересует, где следователь взял эту куртку; может, он ее снял с какого-нибудь мелкого хулигана или с задержанного в ИВС… Чем черт не шутит, а вдруг действительно с убийцы снял? Мало ли, того после совершения преступления случайно задержали за какой-нибудь пустяк, хоть за нахождение в пьяном виде?
Леня помолчал, потом проговорил:
— Я вам отвечу, Мария Сергеевна. Это была моя куртка.
— Что? — я поперхнулась.
— Нужно было опознание провести, а где ж курток наберешь? Моя как раз подходила.
— Обломись, Машка! — мстительно сказал Горчаков. — Небось размечталась: щас узнаю, с кого там в «собачнике» куртку на опознание сняли, и злодей у меня под колпаком…
— Не волнуйся за меня, Леша, я еще буду выяснять, есть ли у Кораблева алиби на день убийства.
Я хихикнула про себя, потому что Ленечка не любил таких шуток; и точно, по красному лицу Кораблева видно было, что он лихорадочно соображает, где он был седьмого октября прошлого года.
Лешка зашел ему в тыл и сделал над головой Кораблева из пальцев рожки. Я хихикнула уже вслух. Леша на этом не остановился и изобразил ему из своих ладоней уши.
Открылась дверь, и на пороге показался шеф. Он окинул взглядом присутствующих и вполголоса сказал:
— Мария Сергеевна, зайдите ко мне. Алексей Евгеньевич, когда будет сдано дело по взяткам?
— Я обвинительное заканчиваю, Владимир Иванович, — залепетал Лешка.
— Вижу, — кивнул прокурор и вышел.
Я состроила мужикам рожу и отправилась за ним по пятам.
Войдя к себе в кабинет, Владимир Иванович тяжело опустился в свое начальственное кресло и перевел дух. Стареет шеф, и как ни бодрится, уже заметно, насколько ему тяжело руководить этим пороховым складом с вывеской «Районная прокуратура».
— Мария Сергеевна, сколько вам лет? — неожиданно спросил он.
— Тридцать четыре, а что?
— А Алексею Евгеньевичу?
— Кажется, тридцать пять, а что?
— Детский сад, — вздохнул шеф. — Да нет, я понимаю, что у следователей такие перегрузки, что быть серьезным и солидным двадцать четыре часа в сутки невозможно, надо расслабляться. Вот если бы вы с ним вели себя как столоначальники, я бы тревогу забил. Все-таки скажите ему, что обвинительное надо сдать не позднее завтрашнего утра, ладно?
— Он сдаст, Владимир Иванович, — заверила я.
— Хорошо. Возьмите материал…
Прокурор шлепнул передо мной на стол несколько листов, сколотых скрепкой.
— Что это?
— Да уж не подарок к Рождеству, — неожиданно сварливо сказал прокурор. — У нас же тут помойка, разве вы не знали? И то у нас не так, и это не эдак, и выход дел маленький, и дисциплинка хромает; а как дерьмо какое-нибудь — ни проглотить, ни выплюнуть, так извольте: «Владимир Иванович, уж вы постарайтесь, только ваши следователи справятся…»
Я заглянула в верхний лист материала, это была сопроводительная из городской прокуратуры: «Направляется для проверки и решения вопроса о возбуждении уголовного дела заявление гр-на Скородумова о незаконных, по его мнению, действиях следователя Денщикова…»
— А почему нам?! — ужаснулась я. — Денщиков же важняк, что они, сами в городской решить не могут, что ли?
— Сначала по ошибке к нам заслали, — объяснил шеф. — Начальник милицейского отдела, получив жалобу, почему-то решил, что Денщиков наш следователь, и подписал сопроводительную к нам. А когда я позвонил с претензиями, там сказали — ну, раз к вам попало, проведите проверку и примите решение. Территория все равно наша. Мария Сергеевна, проверьте все как следует, вы же понимаете, дело нешуточное. Я глянул краем глаза, и мне очень не понравилось, боюсь, придется возбуждать дело. То есть докладывать прокурору города.
— А ничего, что я с Денщиковым знакома?
— Ну вы же с ним не находитесь в неприязненных отношениях?
— Да нет, никаких особых отношений нету, ни дружеских, ни неприязненных.
— Ну вот, а в законе как написано: вы не можете принимать участие в расследовании, если прямо или косвенно заинтересованы в исходе дела. Факт знакомства роли не играет; да и потом, найдите человека в городской прокуратуре, который бы не был знаком с ним. И не родственники вы, правильно?
— Никоим образом. Думаете, все-таки придется возбуждать?
— Посмотрите как следует. Поэтому сразу вам и даю материал, а не помощникам. Смотрите с точки зрения следственной перспективы; если есть сомнения, не будем огород городить. Через три дня доложите мне. — Шеф сочувственно посмотрел на меня. — Мария Сергеевна, я бы поручил Горчакову, но у него взятки на выходе, пусть уж допишет спокойно, а через два дня у него срок по убийству.
— А у меня своих одиннадцать, и Чванов…
Не то чтобы я упрекала шефа, и сказала-то это еле слышно. Но шеф услышал.
— Мужчин надо беречь, Мария Сергеевна. Почитали дело?
— Вдоль и поперек. Сегодня уже гонец из РУОПа прибыл.
— Ну и как?
— Хочу на Пруткина посмотреть.
— Не нравится то, что в деле написано?
— Не то слово.
— А ведь явку он дал, и на уличной все показал. А кроме того, на его куртке кровь нашли, и по группе она соответствует крови Чванова и его жены. А обломок ножа у него в печке?
В который раз шеф меня поразил. Это у него называется «глянул одним глазом». И ведь помнит все, черт подери, и в корень смотрит.
— Владимир Иванович, а вам не кажется странным, что кровь у него на подкладке куртки, а не снаружи? Дети ведь сказали, что убийца был в застегнутой куртке. А потом, групповая принадлежность — это еще не генетическая. А для генетики материала мало.
— Может, он нож под куртку прятал? Или чесался, да мало ли что? А по ножу эксперты дали заключение, что раны обоим потерпевшим могли быть причинены таким лезвием… А крови на ноже нет, потому что он обгорел. Пруткин ведь объяснений не дает, откуда кровь на куртке.
— Но с другой стороны, нет ни одного бесспорного доказательства, все только вероятные: кровь могла принадлежать потерпевшим, а могла и не им; в конце концов, половина людей на земном шаре имеет такие группы крови, как у Чвановых.
— Ну, а как насчет того, что на куртке Пруткина, в пятнах, смешение мужской и женской крови?
— А как насчет того, что дети куртку Пруткина не опознали?
— Ну, это-то как раз объяснить можно: света в доме было недостаточно, дети были напуганы…
— А то, что ткнули оба, и девочка, и мальчик, в другую куртку? Что-то не похоже это на простое совпадение…
— Тоже при желании можно объяснить. Дети ведь наверняка после происшествия обсуждали то, что видели. Одному показалось, что куртка была с пряжками, он на этом настаивал, а второй ребенок оказался внушаемым. Может такое быть?
— Не знаю, Владимир Иванович, надо подумать. Я хочу еще с Пруткиным поговорить, сама. Его ведь толком по этому поводу никто не допрашивал. До суда он признавался в убийстве, а в суде, после того как от признания отказался, всех интересовало только, как его заставили признаться. Меня еще, знаете, что смущает: Пруткин все-таки вор, а не убийца, и даже не разбойник. Воровал из оставленных дач, за что и сидел три раза. Что-то не вяжется: он всегда говорил, что шел на кражу; нож взял якобы для того, чтобы взломать запоры, а между тем у него дома при обыске нашли набор ломиков; ими-то удобнее ломать. Попробуйте ножом сломать замок! Потом, до дома Чвановых ему надо было на автобусе добираться, несколько остановок. Вечером перерыв, автобусы как раз два часа не ходят…
— Откуда вы знаете? Запросить вы еще не успели…
— Да у Горчакова в том районе дача, он все время жалуется.
— Вы это обязательно проверьте, не полагайтесь на слухи, хорошо?
Я кивнула и продолжила:
— Так вот, на чем он добирался? А главное, на чем он собирался ехать обратно, с похищенным? Еще: кругом было полно оставленных дач. Нет, вор Пруткин лезет именно в тот дом, где горит свет.
— А вы помните, он это объяснял: думал якобы, что там сторож, и хотел его связать, — прищурился шеф.
— Ладно свет, — продолжала я, уже горячась, — а «мерс» у дома? Судя по показаниям Пруткина, он шел к дому мимо машины; не заметить ее он не мог.
Решил, что машина — сторожа? Нет, мне что-то слабо в это верится. А потом, что же он ничего из дома не взял? Раз уж был готов к тому, что в доме кто-то есть, значит, шел по крайней мере на разбой, иначе зачем туда лезть; а получается, что пришел убивать.
— Хорошо, Мария Сергеевна, вы уверены, что не настроили себя заранее на невиновность Пруткина? Вопросы все-таки остаются, хотя бы с ножом и кровью. Ну все, идите, потом доложите мне ваше мнение по материалу.
Вот так шеф выпроводил меня, и не успела я подняться, как он уже углубился в какие-то свои бумажки.
— Владимир Иванович, — спросила я уже от двери, — а зарплата на этой неделе будет? Уже на пять дней задержали…
Шеф поднял голову от бумажек.
— Подумаешь, на пять дней задержали! Военным по полгода не платят.
Слышали, как зам Генерального выразился? «Скажите спасибо, что вам хотя бы в том же месяце выплачивают, хоть и с опозданием!» Зачем вам вообще деньги?
— Знаете, Владимир Иванович, — склочным голосом отозвалась я, — Господу Богу я, может, еще и скажу «спасибо» за то, что под забором не подыхаю, но уж никак не заму Генерального!
С этим я гордо вышла в приемную, последнее слово осталось за мной. А также все мои уголовные дела и свежий матерьяльчик.
Вернувшись к себе, обнаружила, что Лешка в панике сбежал дописывать обвинительное заключение, а Кораблев, сидя за моим столом, углубился в чтение лежащих на нем уголовных дел.
— Волокита! — сообщил он, откладывая прочитанное.
— Да ну?! — изумилась я. — Мне только тебя в качестве контролера не хватало.
Сейчас мне лучше было не попадаться под горячую руку. Кораблев, однако, этого не заметил и продолжал:
— Вот тут следственные действия не проводились в течение двух недель…
Закончить свою мысль он не успел. Я с грохотом распахнула сейф, сгребла дела со стола и швырнула их в железный ящик. А хотелось Кораблеву в голову.
Кораблев же, как выяснилось, времени зря не терял и успел сунуть свой нос в только что полученный от прокурора материал, на мгновение выпущенный мной из поля зрения, и сразу спросил:
— Ну что, тогда не надо охранника подтаскивать, сами вызовете?
— Что? — не поняла я, резко обернувшись от сейфа.
— Ну, по материальчику-то все равно вызывать Скородумова будете, вот тут и телефончик его написан.
— А при чем тут Скородумов?
— Вам нужен начальник службы безопасности Чванова?
— Нужен. А при чем тут…
— А при том, что он Скородумов и есть. О, вот этого адресочка у меня нету, это он, наверное, совсем недавно переехал.
Кораблев бесцеремонно перелистывал мои бумаги, и я вообще рассвирепела и выхватила у него материал.
— Ты думаешь, это тот самый Скородумов?
— Он и есть, — уверенно сказал Кораблев, не обращая внимания на мою нервозность. — Что я, не помню, что ли: год рождения его, имя и отчество его, родимого, место рождения Эстония, Тарту. Как в аптеке.
— В кустах случайно оказался рояль, — пробормотала я. — Все уже прочитали все, что нужно, кроме меня. Кораблев, сейчас я тебе дам запрос на вызов Пруткина, съезди в суд, получи разрешение, привези его мне и считай, что дешево отделался.
Я, торопясь, нацарапала запрос и протянула его Кораблеву:
— И заодно спроси в суде, где видеокассета с проверкой показаний Пруткина.
При деле ее, как водится, нету, значит, в суде осталась. Ну, что встал?
Давай-давай, пошевеливайся!
— Ладно, — с неохотой приподнял он с кресла свою филейную часть. — Завтра или послезавтра привезу. Если начальство будет спрашивать — я на вас работаю, по судам езжу, ага?
— Не, послезавтра — это ты загнул; меньше чем за недельку не управишься.
Леня, серьезно, ты зарвался. Сегодня до конца рабочего дня, и то тебе жирно будет. Я завтра хочу к Пруткину в тюрьму сходить. Да, хорошо, что вспомнила: еще в тюрьму отвези бумажку, чтобы его никуда не отправляли. А завтра мне очередь займешь в тюрьму.
— А я что, в рабство нанялся? Послезавтра, и это мое последнее слово.
— Леня, мне надоело твое нытье! Иди уже, одна нога здесь, другая там.
Леня хмыкнул:
— Когда я получал высшее образование, у нас были два препода стареньких, оба воевали, и у одного глаз был стеклянный, а второй ногу на войне потерял, с протезом ходил. Они всегда экзамены на пару принимали. Как-то на экзамене один, хромой, другому говорит: «Пойду чайку попью». А второй, одноглазый, ему без всякой, надо полагать, задней мысли отвечает: «Ну иди, только быстро, одна нога здесь, другая там». Хромой на него глянул и говорит: «Ладно, только и ты здесь смотри в оба». Шутка! Смотрите в оба, я пошел.
— Леня, ты понял — чтоб был здесь с документами до конца рабочего дня!
— Мария Сергеевна, что вы суетитесь? — рассудительно заговорил Кораблев, встав передо мной в позе греческого ритора. — Вы должны в месяц уложиться, только если Пруткина в суд направлять будете. Но мы же оба прекрасно понимаем, что если это он грохнул Ивановых, то я китайский император. Так что через месяцочек дело приостановите, и ладно. Не надо торопиться, лучше домой пораньше идите, отдохните и с ребенком пообщайтесь. Ага?
— Не ага. Слушай, китайский император, кто мне тут за волокиту выговаривал?
— Да я шутил. Нет, правда, не надо торопиться. Успеете еще с Пруткиным пообщаться. Удовольствие еще то. Он и на свободе-то особо за собой не следил, а сейчас, наверное, вообще плесенью покрылся.
— Их же моют там раз в неделю?
— Ну и что? А в камере вши и гниды. Я вас предупредил. Ну все, пошел я, буду послезавтра.
— Леня!.. — крикнула я вслед, но дверь за ним уже закрылась.
Я от злости изо всей силы хлопнула ладонью по столу и ойкнула от боли — отшибла ладонь. На такие необычные звуки тут же прибежал Лешка.
— Ты чего, мать? С Кораблевым подралась?
— Не успела. Слушай, он все такой же непрошибаемый. Хоть кол на голове теши! Ну ладно, хватит говорить о противном, давай поговорим о приятном: ты обвиниловку написал? Шеф уже мне поручил провести с тобой воспитательную работу…
— Почти. Остался список свидетелей и справка. У меня уже ум за разум зашел от этих взяток. Представляешь, до чего докатился? Писал я, писал, выдохся и пошел проветриться, сигарет купить: у нас в ларьке, внизу возле прокуратуры, «Честерфилд» по девять рублей продается, таких цен в городе уже нет, это точно.
У меня две десятки в кармане с утра заготовлены, только достать. Я, весь в своих мыслях об этих чертовых взятках, бреду, понимаешь, нога за ногу к ларьку, подхожу, сую руку в карман, достаю, как я себе думаю, двадцатник, а на самом деле ксиву свою прокурорскую, сую в ларек в окошечко, и говорю: «Два „Нестерфилда“!» Девочка в ларьке мне без звука дает две пачки сигарет, а я же помню, что мне еще два рубля сдачи причитается, и говорю: «А сдача?» Она мне дрожащим голосом: «А сколько?» А я ей строго так: «Ты что, мочалка, считать не умеешь?» И тут только осознаю, что вместо денег ксиву сунул. Ужас, стыдно как!
Теперь я туда и носа показать не могу, будешь мне за сигаретами бегать, ладно?
— Лешенька, может, тебе лучше сразу шефа послать, чтобы не мелочиться? Нет уж, вон пусть Кораблев за сигаретами бегает, все равно от него толку как от козла молока. Пусть бы практиканта дали какого, разницы-то нет, кто на побегушках будет, — вздохнула я. — Хотя, пожалуй, я погорячилась: Кораблев совсем не дурак, и не бесполезный, только ленивый как не знаю кто.
— Не такой уж он ленивый, просто своими делами занимается, насколько я слышал. Подкручивается. Слушай, а чего ты следователя в бригаду не попросишь, хотя бы милицейского?
— А зачем мне это надо? Потом за ним все переделывать? Нет уж, со следственными действиями я сама справлюсь, мне нужен только гонец, «подай-принеси», изаодно чтобырешал вопросы оперативного сопровождения, — установочку там сделать, точку включить, «ноги» поставить.
— Ну и зря. Я бы на твоем месте поклянчил бригаду и руководил бы себе: всех озадачишь, а к вечеру только донесения собираешь…
— Ага, а сам заперся в кабинете и по другим делам работаешь, работаешь…
Кстати, на моем месте должен быть ты. Если бы ты взятки вовремя сдал, матерьяльчик на нашего коллегу Денщикова приземлился бы на твой стол.
Я помахала перед его носом сколотыми скрепкой бумажками.
— На Игоря Денщикова, что ли?!
— На Игоря Алексеевича собственной персоной.
— И где же это он в очередной раз прокололся?
Мы с Лешкой понимающе переглянулись, поскольку Игорь Денщиков был в городской прокуратуре фигурой одиозной. К тому же весь его неоднозначный трудовой путь проходил на наших глазах, да и начался в нашей прокуратуре.
У нас этот одаренный юноша был на преддипломной практике, и Горчаков, тогда уже старший следователь, поручил ему составить опись документов по делу об убийстве перед отправкой в суд. К вечеру Лешку вызвали на происшествие, и он оставил практиканта в своем кабинете заканчивать опись.
Утром Горчаков пришел на работу и ни дела, ни практиканта не обнаружил.
Решив, что старательный мальчик взял работу на дом, Леша приготовился отругать практиканта за то, что тот унес дело без спросу, и простить по выполнении задания, но практикант ни сам, ни в обнимку с делом так и не объявился.
Окольными путями установили его домашний телефон, который не отвечал.
Лешка провел не самую спокойную ночь в своей жизни, а утром уже собрался ехать к практиканту домой, как вдруг ему позвонили из очень шикарной бани и спросили, не он ли следователь Горчаков, и не терял ли он уголовное дело. И даже любезно предложили привезти в прокуратуру это самое дело, забытое в шкафчике раздевалки в сауне. И привезли. И довольно насмешливо на Лешку смотрели.
. Лешка не стал ничего объяснять, принял весь позор на себя, сердечно поблагодарил любезного банщика и бережно спрятал дело в сейф на самую дальнюю полочку.
А к обеду появился весьма помятый Игорек Денщиков и, дыша перегаром в сторону, извинился, что опоздал. Лешка терпеливо ждал продолжения: признания в содеянном и публичного покаяния с разрыванием на груди рубахи, — но ничего такого не последовало. Практикант присел в уголочке и принялся выписывать повестки по другому делу, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.
Горчаков решил тоже проявить характер и не стал спрашивать практиканта про дело.
Он молчал, и практикант молчал, как набрав в рот воды.
Мы все с интересом следили за развитием событий и гадали, кто не выдержит первым. Практикант оказался выносливее, не выдержал старший следователь Горчаков и ядовито спросил, где дело, которое было дадено практиканту для составления описи.
Игорек Денщиков поднял невинные глаза и удивленно ответил:
— Как где, Алексей Евгеньевич? Я же вам его отдал, вы его в сейф положили!
Оно у вас в сейфе так и лежит.
Лешка тут же потерял лицо, крыть было нечем, с глупейшим видом он подошел к сейфу, а наглый практикант провожал его глазами и даже позволил себе заметить: «Ну вот видите, вы просто забыли».
На этом практика Денщикова на следствии закончилась, он был быстренько сослан на общий надзор, а когда они с Горчаковым сталкивались в прокуратуре или тот, не дай Бог, заходил в кабинет к Горчакову, бедный Лешка бдительно следил за каждым его шагом и ни на секунду не выпускал его из поля зрения.
Тем не менее этот случай сошел Денщикову с рук, наказать практиканта да и вообще как-то обнародовать происшедшее, не подставляя себя, Лешке было невозможно.
Игорек Денщиков благополучно закончил высшее учебное заведение, поработал года полтора следователем в одной из районных прокуратур и каким-то непостижимым образом попал в аппарат городской прокуратуры, в методико-криминалистический отдел.
Как-то раз он приехал ко мне с интересным сообщением: девушка его знакомого в разговоре с ним случайно обмолвилась, что была свидетелем убийства в баре; он выяснил в убойном отделе главка, что это убийство так и не раскрыто, дело находится у меня в производстве, и он просит дать ему это дело на пару дней — он разберется в ситуации, проверит, что именно девица знает о происшествии, может ли кого-то опознать, попытается ее разговорить, и, чем черт не шутит, может, мы с ним на пару раскроем это дело.
Как любит выражаться один мой пожилой родственник: «Когда прокурор говорит „Садитесь», как-то неудобно стоять». Когда прокурор-криминалист просит позволить ему ознакомиться с делом, как-то неудобно ему отказывать… По всему получалось, что постреляли в баре вертолетовские ребята, и мне хотелось найти этому подтверждение.
Через пару дней он привез мне дело назад. Я тщательно проверила каждый листик: из дела ничего не пропало. Игорек Денщиков с сожалением сказал, что номер оказался пустым, девица ничего толком не видела, каши с ней не сваришь.
Ну не сваришь, так не сваришь. Я сунула дело обратно в сейф и забыла про него. А через некоторое время совершенно случайно, когда меня угощали кофейком в РУОПе, разговор свернул на Вертолета и его команду, и один из оперов сказал, что у Вертолета агенты есть везде; вот, например, в городской прокуратуре его человек некий Денщиков.
— Ты это точно знаешь? — спросила я, заволновавшись.
— Уж куда точнее: полгода назад Денщиков руку сломал и лежал в госпитале в одной палате с моим братом, так Вертолет его каждый день навещал собственной персоной. Пару раз я сам с Вертолетом столкнулся в коридоре.
— Ну, это еще ни о чем не говорит, — возразила я. — Может, они в одном классе учились.
— Да, если забыть, что Вертолет лет на пятнадцать постарше Игорька.
— Ну, мало ли, где их пути пересеклись…
— Их пути пересеклись, когда Игорек получил в производство дело на вертолетовских, — жестко сказал опер. — И прекратил его подчистую. Развалил натуральным образом. Ты в курсе его, Денщикова, жилищных условий?
— Вроде бы он живет в новостройках, с родителями жены?
— Жил. До недавнего времени. Второго февраля он прекратил дело, а третьего февраля началось расселение четырехкомнатной коммуналки в историческом центре.
Общая площадь — сто четыре квадратных метра; балкон семь метров, две ванные комнаты, потолки четыре метра. Пятого мая квартира была приобретена в собственность Денщиковой Ириной Андреевной, сотрудницей городской прокуратуры и супругой сотрудника городской прокуратуры Денщикова Игоря Алексеевича.
Приобретена по балансовой стоимости — восемнадцать тысяч рублей. Сейчас ремонтируется под евростандарт, стоимость ремонта, по приблизительным прикидкам, двадцать тысяч долларов.
— Ты только по дате связываешь это новоселье с толстом?
— Расселяла фирма «Бишоп». Знаешь такую?
— Нет.
— Это вертолетовская фирма. И понесла она на данной операции с недвижимостью убытки в сумме сорок одна тысяча долларов.
— Слушай, а это не сплетни?
Опер вскочил, вытащил из сейфа какие-то бумаги и через секунду бросил на стол передо мной копию договора о купле-продаже квартиры площадью сто четыре квадратных метра в историческом центре: продавцом значилась фирма «Бишоп», а покупателем — Денщикова Ирина Андреевна. И дата стояла — пятое мая. И сумма — восемнадцать тысяч рублей. Деноминированных. Я присвистнула.
— Ты же знаешь, я на вертолетовской теме сижу, — сказал опер. — И мне было чрезвычайно интересно, почему такое крепкое дело развалилось. Почему, если бригада съезжается в пригородное кафе и всех посетителей под автоматом сгоняют в подсобку, где их охраняет боец, а в холле в это время происходят разборки, — почему этот боец, будучи опознанным и при наличии изъятого оружия, не сидит за бандитизм? Почему дело на него прекращается под каким-то дурацким соусом, а остальных вообще отпускают на все четыре стороны без видимых причин?..