Денщикова дома нет, жена говорит, что не знает, где он.
— Блин, я же говорила Кораблеву, что Денщиков ушел от жены, живет у Петровской — у секретарши прокурора города.
— А ты адрес секретарши знаешь?
— А по Центральному адресному бюро?
— А что, вас не закрывают разве?
— Ой! Я вас умоляю! Да кто нас будет закрывать, кому мы нужны?
— Ну, давай посмотрим по ЦАБу. Как ее там — Петровская Татьяна…
— Васильевна, кажется… А вообще это называется «не понос, так судорога».
Что, раньше нельзя было узнать все, что надо? Вы должны были всех спать положить, чтобы утром иметь гарантии, что люди дома. Кораблеву я, кстати, лично Анджелу поручала, он за нее отвечал, а вы его послали за вертолетовскими.
Какого черта, Василий Кузьмич?
— Ну, переиграли мы маленько, какая разница, все равно Анджелы нету.
— Ну а куда она делась, елки зеленые? Куда Кораблев смотрел?
— А с Денщиковым чего делать? — ушел от разговора об исполнительности своего подчиненного Василий Кузьмич.
Я пожала плечами:
— Сегодня понедельник, Петровская на работе должна быть. Вы без нее хотите двери сносить?
— Маша, может, сегодня не трогать Денщикова? — предложил Кузьмич, виновато пряча глаза. — А сегодня Татьяну эту после работы подхватят, домой отведут и спать положат, а?
— А вы что, за один день наружку организуете?
— А Голицын тут трется на что? Пусть приносит пользу.
— Давайте-то давайте, только завтра уже разговор с Денщиковым надо строить по-другому, к завтрашнему дню он успеет подготовиться, поскольку адвокат уже поговорил с братом Сиротинским и ушел, то есть информация уже потекла. А вообще, чего я удивляюсь — все в лучших традициях, вот если бы все пошло гладко, все были бы на месте, всех бы взяли, они бы тут же покололись и сдали незаконное оружие, боеприпасы и наркотики — вот это было бы подозрительно, а так все как всегда.
Вот когда я так разговариваю с нашим начальником уголовного розыска, он начинает заводиться, огрызается, от этого психую я, повышаю голос, и через две минуты мы уже орем друг на друга, обзываясь страшными словами; через полчаса оба бежим увольняться, через час случается происшествие, и он сажает меня в свою машину и везет на место событий, а из машины мы выходим опять лучшими друзьями. У Кузьмича другая тактика: он про-; сто пережидает мои претензии и никогда не возражает. Спор сам собой сходит на нет, и Кузьмич спокойно продолжает обсуждать со мной все, что хотел.
На столе у Кузьмича зазвонил местный телефон.
— Кто?! — заорал он, схватив трубку и выслушав, что там ему говорили. — Фамилию повтори! Точно? Пусть ждет, сейчас за ним человека пришлю.
Положив трубку, он подмигнул мне и сказал:
— Ты знаешь, Маша, в чем преимущество РУБОПа перед уголовным розыском? В уголовном розыске опера мечутся и ноги сносят до колен, злодеев ища. А в РУБОП они сами приходят, потому что мы суетиться не любим. Понимаешь, они ногами, а мы головой работаем. Сейчас Ленька Денщикова приведет.
— Что, Денщиков сам пришел?! — поразилась я.
— Как миленький. Только он пришел как помощник адвоката.
— Интересно… Ну что, я пошла готовиться к допросу!
— Нос пудрить? — прищурился Кузьмич.
— Конечно, и губы красить. Сиротинского пока в изолятор не отправляйте, он мне будет нужен после допроса Денщикова. Вот блин, адвокат его ушел! Он вроде бы номер пейджера оставил, киньте ему сообщение, что он опять нужен, пусть срочно едет сюда.
После того как я попудрила нос и провела по губам помадой, глядя в мутный осколок зеркала, приклеенный к боковой стенке сейфа в кабинете, где мне предстояло работать с Денщиковым, я слегка замандражировала. Что-то он мне сейчас скажет в ответ на мои вопросы? Раз сам пришел, значит, все версии отработаны, манера поведения отрепетирована.
Для работы мне выделили компьютер, и пока Денщикова вели снизу в отдел, я вывела на экран бланк допроса свидетеля. Впечатав туда разъяснение статьи 51 Конституции Российской Федерации о праве каждого не свидетельствовать против себя и включив принтер, чтобы распечатать первый лист, я услышала, как открылась дверь кабинета, и раздался радостный голос:
— Машка! Не ожидал тебя тут увидеть! У тебя это дело в производстве, что ли?
— Какое? — Я обернулась.
Выглядел он шикарно, костюм стоимостью в мой (и — до прошлой пятницы — его) годовой доход сидел на нем, как будто Пьер Бальман лично подгонял его под денщиковскую фигуру, и, похоже, даже причесан он был в салоне.
— Ну… — замялся он, не забывая, впрочем, обаятельно улыбаться.
— Ну, какое, Игорь?
— А, ладно, разберемся.
— А ты чего пришел-то?
— Да я теперь помощник адвоката, ты слышала, наверное?
— А чего ушел из прокуратуры? Был на хорошем счету, начальство от тебя было в восторге…
— Ой, ты знаешь, Машка, деньги надо зарабатывать. У меня ж семья. — Он тяжело вздохнул. — Ты думаешь, легко прокормить двоих детей?
— Бедный, бедный, — покачала я головой. — Неужели двоих? Ты точно сосчитал? Ну на, распишись, что тебе разъяснено право не свидетельствовать против себя.
— Что? — Он оторопел. — Маша, ты что, не поняла, я помощник адвоката, принес его ордер на участие в деле.
— А кто твой адвокат, и кого он будет защищать?
— Сиротинского, — ответил Игорь, и я почувствовала, как он дернулся, как будто что-то ляпнул, а потом спохватился.
Понятно, сейчас я ему устрою очную ставку с Сиротинским и вспомню ходатаев за большого друга семьи Скородумова, по чьей просьбе надо вещички скородумовские к рукам прибрать.
— А ты-то сам Сиротинского знаешь?
— Ой, да ну, Машка, ты такие вопросы дурацкие задаешь! Ну откуда я могу его знать?
Я уже открыла рот, а потом прикусила язык. Что я ему сейчас скажу? Не посылал ли ты, Игорек, ко мне Сиротинского за вещами Олега Петровича Скородумова? А Игорек мне ответит: да что ты, Маша, опомнись, какой Скородумов?
Впервые слышу…
— Игорь, подожди, пожалуйста, в коридоре, мне что-то в глаз попало.
Извини, сейчас вытащу, в туалете глаз промою, и мы с тобой продолжим. — Я усиленно заморгала и прижала руку к правому глазу.
Денщиков пожал плечами и поднялся со стула. Я вышла из кабинета вслед за ним и левой рукой, продолжая держать правую у глаза, закрыла дверь кабинета на ключ. Денщиков сел на скамейку у двери, а я зашла за угол и хлопнула дверью туалета. А потом тихо, старясь не стучать каблуками, зашла к Кузьмичу.
— Василий Кузьмин, срочно тащите мне человека из четвертой больницы, который заведует вещами больных. Кораблев должен знать. Как прибудет, позвоните по телефону в кабинет. Адвокат Сиротинского приехал?
— Отзвонился, что едет.
Я вернулась на исходные позиции, вытирая глаз носовым платочком.
— Игорь, давай я тебя допрошу по поводу Сиротинского.
Денщиков замялся:
— А меня разве можно допрашивать но делу о подзащитном?
— Но ты же помощник адвоката, а не адвокат, тебе его защита не поручена.
Значит, ты его не знаешь?
— Кого?
— Сиротинского.
— Нет, что ты.
Я стала стучать по клавиатуре компьютера, занося в протокол его слова.
— Погоди, что ты там пишешь?
— Пишу, что никакого Сиротинского ты знать не знаешь…
— Подожди. Я знаю опера, Сиротинского Виктора, он у меня по убийству в бригаде работал. А этого как зовут, про которого ты спрашиваешь?
Небольшой прокольчик у вас, Игорь Алексеевич, мысленно отметила я. Сразу надо было спросить, как зовут Сиротинского. А то сначала «не знаю», а потом только «как зовут», особенно если хотя бы один Сиротинский в твоих знакомых числится.
— Ну, поскольку это не Виктор и опером никогда не работал, какая разница, как зовут. А Скородумова ты знаешь?
— Фамилия знакомая, — осторожно ответил Денщиков. — А можно поинтересоваться, с чего это ты про него спрашиваешь?
— Вопросы задаю я. — Эти слова я сопроводила широкой улыбкой, чтобы не создавать напряженности при допросе, но не вредно и напомнить Денщикову, что мы уже не беседуем как коллеги, а я его допрашиваю. — Ну что, вспомнишь, где ты слышал эту фамилию?
Он отвел глаза.
— Давай я тебе чуть попозже отвечу.
Ну конечно, он будет тянуть время до тех пор, пока не выяснит, что я знаю про их отношения со Скородумовым.
Звякнул телефон, Кузьмич сообщал мне, что прибыл адвокат Сиротинского и Кораблев привез женщину со склада больницы, которая запомнила человека, приходившего за вещами Скородумова.
— Ну что, Игорь, я записываю?
Он кивнул.
Принтер быстро отпечатал протокол, я положила перед Денщиковым листки и ткнула пальцем:
— Подпиши вот здесь, и здесь, и здесь.
— Да я уж знаю, где подписывать, — удивился Денщиков, нацеливаясь расписаться внизу страницы.
— Нет, подпиши каждый свой ответ.
— А зачем? Что это за новшества? Протокол подписывается внизу каждой страницы и в конце.
— Я хочу, чтобы ты каждый свой ответ подписал. Сейчас посиди в коридорчике, подожди.
— Чего ждать, Маша? Ты можешь толком ответить?
Но я не ответила и пошла в хорошем темпе допрашивать работницу больницы и проводить опознание Сиротинского. Оно завершилось блестяще: у толстой усатой тетеньки, кладовщицы из больницы, зрительная память была на высоком уровне, гражданское правосознание — и того выше. Она с трудом дождалась, пока все рассядутся, ей разъяснят, что за дачу ложных показаний наступает уголовная ответственность, и попросят указать человека, о котором она только что дала показания, и басом закричала:
— Да вот он, вот этот, я же говорила, высокий, рожа наглая, еще деньги мне предлагал, урод! А у меня, между прочим, рабочая совесть есть! Это если я каждого вещи буду продавать! Да пока я в кладовой работаю, у меня ни одной спички не пропало!..
— За что он вам деньги предлагал?
— А чтобы я ему вещи больного отдала! Больной в реанимации лежал, в кардиологии. И до сих пор лежит. Я, говорит, родственник, дайте вещи. Сейчас, разбежалась, только в бумажку заверну. Тьфу!
Свидетельница была уверена, что раз этого человека ей предъявляют на опознание в РУБОПе, значит, он гад. Анатолий Степанович Сиротинский отвернулся.
Надо было ковать железо, пока горячо, и через пять минут он сидел напротив Игоря Денщикова на очной ставке.
— Сиротинский, вы знаете этого человека?
— Впервые вижу. — Сиротинский облизнул сухие губы.
— А вы, Денщиков, его знаете? — Не припоминаю.
— Сиротинский, приходили ли вы в больницу номер четыре, в кладовую, пытались ли получить там какие-либо вещи?
— Нет.
— Чем вы объясните, что вас опознала кладовщица?
Прежде чем Сиротинский успел сказать что-нибудь вроде «она больная» или «спросите у нее», вмешался его адвокат:
— Разрешите, мы прервем очную ставку, мне нужно поговорить с клиентом.
Адвокат, который показался мне опытным и неглупым, похоже, собрался объяснить своему подзащитному, что отрицание бесспорно доказанных вещей вызывает негативную реакцию суда и им надо срочно придумать удобоваримое объяснение опознанию.
— Конечно, — любезно разрешила я. — Сразу хочу вам сообщить, что второй участник очной ставки — помощник адвоката и прибыл с ордером другого защитника на участие в деле Сиротинского, так что, видимо, предстоит замена адвоката.
Когда будете беседовать с вашим подзащитным наедине, выясните заодно вопрос о том, кто будет его защищать.
Адвокат переменился в лице. Но я уже встала и пригласила Денщикова выйти в коридор.
Через некоторое время адвокат приоткрыл дверь кабинета и сказал, что они готовы. Когда все расселись по своим местам, Сиротинский, вытянув руку вперед, указал на Денщикова, чуть не ткнув его рукой в грудь, и отчетливо сказал:
— Я действительно ездил в больницу по поручению вот этого человека, Игоря Алексеевича, сотрудника городской прокуратуры, с которым познакомил меня брат, он работал в уголовном розыске. Кроме того, я был в прокуратуре у вас, — он кивнул в мою сторону, — с той же целью, по поручению Игоря Алексеевича попытаться получить вещи некоего Олега Петровича Скородумова, представившись его родственником. Зачем это было нужно, я не знаю. Согласился помочь, так как мне внушала уважение занимаемая Игорем Алексеевичем должность. Вы сказали, что он помощник адвоката, но тогда он был следователем в городской прокуратуре.
— Денщиков, вы слышали показания Сиротинского? Понятны ли они вам, согласны ли вы с ними?
Денщиков уже открыл рот, чтобы ответить, но тут у него в кармане запикал пейджер. Он достал его, прочитал сообщение и твердо заявил:
— Я подтверждаю показания Сиротинского. О причинах моих действий я сообщу вам наедине.
Закончив очную ставку, я отправила Сиротинского в соседний кабинет, попросила Денщикова в который раз подождать в коридоре и побежала к Василию Кузьмичу.
Рассказав ему о повороте очной ставки, я стала клянчить, что мне позарез нужно знать, что Денщикову сообщили на пейджер.
— Если сейчас кто-нибудь поедет…
— Это завтра к обеду в лучшем случае мы будем распечатки иметь.
— Нет, это несерьезно.
— А тебе в дело надо или ты просто хочешь знать?
— Для начала сойдет и так. А вы что, его досмотреть хотите? Не надо пока!
— Обойдемся без досмотров. — Кузьмич снял телефонную трубку. — Кто у телефона? Тезку моего мне найди! — распорядился он. — Щас сделаем, — подмигнул он мне, и в кабинет тут же вошел худенький молодой человек с застенчивым взором.
— Вася, пейджер посмотришь? — спросил его Кузьмич.
— Номер есть?
— Минутку, сейчас будет. — Василий Кузьмич взял со стола телефонный справочник прокуратуры города и набрал номер. — Але! Денщикову Ирину Андреевну, пожалуйста. Ирина Андреевна, это начальник отдела РУБОПа беспокоит, не подскажете номер пейджера Игоря, он срочно нужен. (Неужели ответит? — подумала я; а с другой стороны, что ж она будет всем и каждому подряд сообщать, что ее муж бросил?) Так, записываю. Огромное спасибо.
Листочек с записью он подвинул молоденькому сотруднику.
— Пойдемте, — тот пригласил меня с собой.
Мы спустились ниже этажом и зашли в кабинет, уставленный компьютерами.
Мальчик сел рядом, а мне указал на соседний стул, так, чтобы мне был виден экран монитора. Сам он с космической скоростью забегал пальцами по клавиатуре и, когда по экрану пошел текст, откинулся на стуле и сказал мне:
— Смотрите, что вас интересует.
На экране, к моему глубочайшему удивлению, явно шел текст сообщений, полученных на пейджер, а судя по номеру вверху экрана, пейджер этот принадлежал Денщикову.
— А как это? — изумленно спросила я.
— Делаем, — он пожал плечами, глядя в экран.
— Это что, любой человек с компьютером может прочитать, что мне на пейджер приходит?!
— Не любой, а тот, у кого есть программа И не только на пейджер, но и на радиотелефон.
— Потрясающе. Ну ладно, будем нарушать закон, — вздохнула я. — Последнее посмотрим, хотя и все остальное очень интересно.
Паренек послушно «пролистнул» страничку. Последнее зафиксированное сообщение поступило в шестнадцать часов двадцать восемь минут, именно в то время, когда проводилась очная ставка. И было оно очень кратким: «Пациент умер». Без подписи.
— Позвонить можно? — спросила я, беспомощно озираясь.
— На соседнем столе, — кивнул паренек. Я трясущимися руками набрала номер доктора Пискун.
— Галина Георгиевна, это Швецова из прокуратуры. Как Скородумов?
— Мария Сергеевна, не могу вам дозвониться целый день. Скородумов, к сожалению, скончался в десять утра.
— Я не у себя. Галина Георгиевна, к вам никто не обращался еще?
— Нет, а что?..
— Пожалуйста, попросите справочную не сообщать больше никому, что Скородумов умер: такое возможно?
— Попробую, — сказала Галина Георгиевна.
— И еще, знаете что? Никому ничего не отдавайте. И вещи его не отдавайте.
Я приеду, как только смогу.
— Мария Сергеевна, я сегодня, к сожалению, не могу задерживаться, в пять должна уйти.
— Я приеду завтра с утра. У меня огромная просьба, если кто-нибудь будет звонить вам домой или даже придет и попросит приехать в больницу, не соглашайтесь ни в коем случае. Все, до завтра, хорошо?
— Хорошо, — серьезно ответила она.
— И у меня еще одна просьба к вам: вы не могли бы в справочном уточнить, интересовался ли кто-нибудь сегодня состоянием Скородумова. Или в справочном, или на отделении.
— Хорошо, — так же серьезно ответила она. — Куда вам позвонить?
— Какой здесь телефон? — спросила я хозяина кабинета, зажав рукой трубку, и, получив ответ, продиктовала номер доктору Пискун. Через пару минут Пискун отчиталась:
— На отделение не звонили, а в справочное где-то полчаса назад звонила женщина.
— Галина Георгиевна, спасибо вам большое. Напомните мне, пожалуйста, номер телефона справочного.
— Пожалуйста. — Она продиктовала мне номер.
— Давайте, — не глядя на меня, протянул руку хозяин кабинета.
— Что? — удивилась я.
— Номер, по которому звонили. Вас ведь интересует, откуда звонили?
— В гостях у сказки, — пробормотала я, передавая ему листочек.
Он опять забегал пальцами по клавиатуре и, так же, не глядя на меня, тихим голосом предупредил:
— Но вы особо-то не распространяйтесь про это, мы и сами этим редко пользуемся, а для следователей так и вообще в первый раз.
Вообще-то это попахивает нарушением неприкосновенности частной жизни, подумала я. А с другой стороны, завтра я все эти сведения и так получу, законным путем, и даже к делу приобщу. Пока я размышляла о законности моих действий, вернее о законности моего участия в этих действиях, паренек включил принтер и вскоре протянул мне распечатку данных — номер таксофона, место его установки и номер таксофонной карты.
Сердечно поблагодарив компьютерщика, я в некоторой растерянности побрела к Василию Кузьмичу. Он сидел и довольно ухмылялся:
— Как тебе наши технические возможности?
— Вы смотрите только, не напоритесь на неприятности. Это статьей попахивает.
— Да брось ты, Машечка. Статья как формулируется? «Собирание или распространение сведений, содержащих личную или семейную тайну». А тут — «пациент умер». Какая здесь личная или семейная тайна?
— Василий Кузьмич, это до поры до времени. — Да и закон об оперативно-розыскной деятельности нам дает полномочия даже в жилище влезать негласно…
— Да, но конституционные права граждан вы можете нарушить либо с санкции суда, либо с последующим сообщением прокурору.
— Ах, Машечка, пока я буду под дверью в суде просиживать, охраняя конституционные права, всех в это время взорвут или перестреляют. Ты ж в прокуратуре работаешь! Будем считать, что мы прокурору сообщили.
— Да, Василий Кузьмич, кстати о конституционных правах, — вспомнила я. — Во-первых, вы обещали мне пленки с записью звонков к Вертолету, а во-вторых, на обыски к этим «лесным братьям» поехали?
— Пленки завтра будут. А на обыски поехали вместе с «братьями», как вернутся люди, я тебе сразу свистну.
— А Кораблев где?
— Нужен?
— Нужен.
Кузьмин снял трубку местного телефона и прорычал в нее:
— Кораблева ко мне, срочно.
В кабинете быстро материализовался Кораблев.
— Лень, посмотри, — протянула я ему листочек с данными о месте нахождения таксофона, откуда звонили в справочную больницы, — далеко от лежбища Анджелы?
— Напротив ее дома, — заключил Кораблев, изучив листок.
— Василий Кузьмич, пусть кто-нибудь съездит, — попросила я. — Только не Кораблев. Это ведь его подружка. Раз она час назад звонила из автомата возле дома, может, уже домой пришла.
— Господи, кого ж я пошлю, — заворчал Кузьмич. — Людей не напасешься.
— Ну вы решайте, а я пошла с Денщиковым заканчивать. Лень, у меня к тебе вопрос, все время забываю: куртку, которую ты пожертвовал на опознание, когда детям чвановским одежду Пруткина предъявляли, ты где взял?
— Где взял? — задумался Кораблев. — Сто лет назад купил на распродаже в РУВД. Еще когда дефицит распродавали на выездной торговле, помните? Ой, как давно это было! Тогда весь главк в таких куртках ходил. Но они быстро сносились.
— Ну чего, пошла, Машечка? А за Анджелой пусть Леня съездит, — сказал Василий Кузьмич.
— Как хотите. Я только вас попрошу, найдите мне доктора Котина из НИИ скорой помощи: у него лечится один мой потерпевший, с ножевой раной, мы с доктором договаривались созвониться сегодня. Если его на работе нет, хоть из-под земли достаньте. Ваша задача — убедить его позвонить мне в кабинет не позднее чем минут через пять.
Я вышла из кабинета начальника отдела и пошла допрашивать Денщикова, холодея от предчувствия полного краха. Ну не дурак Игорек, паразит, но не дурак, и обставился он наверняка по всем позициям. И тут меня пронзила догадка — что именно он мне скажет про Скородумова. Ну конечно, и я бы то же самое придумала. Он же следователь, и дела у него в производстве были самые разные. И Сиротинский с Бурденко у него в бригаде работали. Липовый обыск выписать — это риск. Человек может пожаловаться, да и прокурор, санкционируя постановление, поинтересуется, какие основания для обыска. Значит, надо придать обыску законный вид. Имея в производстве дела о нераскрытых преступлениях, это несложно. Для обыска нужны основания? Пожалуйста; что ему стоит всунуть в дело липовый протокол допроса Тютькина или Пупкина, в котором будет написано, что от одного знакомого он слышал, что к убийству потерпевшего причастен некий Скородумов, и еще тот хранит дома глубоководную мину. Вот и все. А свидетель, давший такие показания, может и вообще уехать на постоянное жительство в Республику Бурунди. Под эту марку можно и попытку завладения вещами Скородумова списать, и разговор со мной о выдаче вещей «кузену», который якобы документы потерял, — туда же. Мол, вели оперативную работу под Скородумова, не хотели разглашать раньше времени. Денщиков обожает влезать в оперативную работу, это все знают…
С поганым настроением я пригласила терпеливо ждавшего Денщикова в кабинет.
У меня просто руки не поднимались напечатать в протоколе вопрос про Скородумова. Конечно, а чего мы с Лешкой ожидали? Что Денщиков слегка поглупеет, чтобы доставить нам удовольствие? Выпишет обыск с пометкой «левый»?
Я обстоятельно устроилась за компьютером и вывела на экран бланк протокола допроса. Украдкой посмотрела на часы, надо уложиться в пять минут до звонка.
Стала печатать свой вопрос, одновременно набрала по местному Кузьмича:
— Василий Кузьмич, нашли?
— Нашли, он на работе, сейчас тебе позвонит.
Я снова посмотрела на часы (теперь пора) и, как только звякнул телефон, выпалила:
— Игорь, вопрос тебе: знаешь ли ты Олега Петровича Скородумова и если да, то откуда? Тут у меня упал со стола листок бумаги, за которым я полезла под стол. А телефон все звонил, и я, нагнувшись и шаря под столом, попросила:
— Игорь, сними трубку!
— Але! — сказал Денщиков звонившему. — Мария Сергеевна? Здесь. Маша, это тебя.
— Спроси кто! — попросила я, не высовывая головы из-под стола.
— Але! Она занята, а кто ее спрашивает?
— Это доктор Котин из больницы, — сказал он, держа руку с трубкой на отлете.
Пора было уже принимать вертикальное положение. Я перевела дух, выпрямилась на стуле и взяла трубку.
— Мария Сергеевна? — прозвучал в трубке суховатый голос пожилого доктора Котина. — Вы просили, я позвонил.
— Здравствуйте, хорошо, что вы меня нашли. Как там наш больной поживает?
— Все, он из реанимации уже переведен в палату. Пошел на поправку, что называется.
— Правда? Ой, как хорошо! Из реанимации уже в палату! То есть сегодня с ним уже можно проводить следственные действия? Замечательно! Я подъеду в самое ближайшее время!
Денщиков заметно встревожился, следя за моим разговором. Криминалистику в университете я учила старательно и хорошо запомнила нравственный критерий допустимой следственной хитрости: умышленно вводить допрашиваемого в заблуждение нехорошо, а вот смоделировать такую ситуацию, в которой он не правильно оценит определенную достоверную информацию, — это пожалуйста. Не моя ведь вина, что Денщиков разговор с доктором, лечащим мальчика с ножевым ранением, принял за сведения про Скородумова. Я еще посмотрела на часы и пробормотала, как бы про себя: «О, может, еще сегодня успеем и в больницу съездить…»
— Ну что, вернемся к допросу, — предложила я наконец. — Как насчет Скородумова?
Тут я загадочно улыбнулась. Денщиков тоже улыбнулся мне в ответ, правда, несколько натянуто, а может, мне так показалось.
— Он проходил у меня по делу.
— По какому? — продолжала я, улыбаясь еще загадочнее.
— Да было у меня убийство двойное, так вот по нему были показания, что Скородумова видели возле квартиры за час до обнаружения трупов, и опознали его по фотографии. Я у него обыск провел, ну и последить еще за ним хотел, а опера мне говорят — мол, на наружку и не рассчитывай, очередь, вот мы сами и взялись.
Я и тебе звонил, думал, может, при нем что-нибудь найду, в его вещах, может…
— А что ты хотел найти? — спросила я с неподдельным любопытством.
— Да так, — рассеянно ответил он, явно занятый какими-то другими мыслями.
— Маша, можно, я позвоню? Мне срочно надо, ребенка из садика забрать.
— Ну давай быстрее закончим, и я тебя отпущу. Не надо звонить. Так чего ты хотел у Скородумова найти?
— Да я уже не помню. Я же следователем уже не работаю. С глаз долой — из сердца вон, все дела свои забыл.