Страница:
– А за что же?
Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:
– Эх… Машина – что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать – это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?
Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!
– Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! – Сатир поднял палец. – Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?
– Не очень.
– А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.
– Да пошел ты…
– Вот! Я же говорю – неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.
– Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!
– Ой… – поморщился сатир, – Вот только не надо эту мораль для детского сада…
– Но тогда про какое перевоспитание… – зашипел Леха, еле сдерживаясь.
– Вот про это самое, – невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. – Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!
– Слушай…
– Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…
– Это я мешаю?!
– Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?
Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.
– Вот видишь? Ты – тут. А твой помдепа – нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты – вкалываешь и жилы рвешь.
Леха скрипнул зубами.
– Ну да, – кивнул сатир. – Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! – Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. – В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?
– а я…
– Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?
Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…
– Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…
– Я никогда! – прошипел Леха сквозь зубы. – Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…
Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:
– То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. – Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. – Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…
– Пошел отсюда.
– Что?
– Пошел. Отсюда. Вон.
– Ну ты это! Полегче на поворотах, рогато-йе-йе-йе-э-э… – вдруг зашелся в блеянии сатир.
Глазки расширились и глядели уже не на Леху, а куда-то за плечо…
– Halt! – рявкнуло за спиной. Осыпались камни, затопали сапоги…
Леха крутанулся, но предательская щебенка разлетелась из-под копыт, и передняя нога подвернулась.
Сатир рванулся в сторону, к валуну. Но тут сзади зачпокало – пм! пм! пм! – словно выстреливали пробки из бутылок с шампанским, и сатир рухнул на щебенку.
– Liege!
Сатир и не пытался встать. Лишь тихо скулил, схватившись за колено. Шерсть на ноге всклокочилась двумя вулканчиками, и оттуда с каждым ударом пульса выплескивалась темная кровь.
– Льежьять, звьерьи, – предложили уже спокойнее. От расщелины расходились полукругом четверо.
В одинаковой серой форме, напомнившей фильмы о Второй мировой. В одинаковых серых касках. С одинаковыми карабинами, на концах которых большие дутые глушители… Даже лица будто одинаковые – четкие подбородки, сине-серые глаза. Из-под касок выглядывают льняные волосы…
Движения четкие, выверенные, согласованные. Не четыре разных человека, а части одной машины. На плече у каждого нашивка серебристой нитью. Крест, но не простой, а с узорами на краях и с отростками по диагонали, что-то средневековое…
«Тевтоны»… Так назвала команду профессионалов та чертова ведьма в Гнусмасе… Немецкие игроки, профи по объявлению. Зарабатывают на жизнь тем, что делают в этой игре. Им спешить некуда, и от них не убежать, как от Пупса с Крысом и лысым.
Не убежать. Разве что…
Леха осторожно пошоркал задними ногами, разгребая щебенку, нащупывая камни крупнее. Надежнее.
Уж лучше быстрая и легкая смерть, а потом очутиться на камнях у другого выхода!
Леха рванул на них – и сразу четыре глушителя уставились на него. Но Леха несся вперед, оскальзываясь на щебенке, но вперед, вперед! Давайте, сволочи, давайте! Бейте очередями! Уж кто-нибудь попадет так, чтобы насмерть и быстро…
Пум! Всего один выстрел.
Правая передняя нога перестала держать вес. Леха ухнул вниз, проехался грудью и мордой по щебенке. Камни скрипели по броневым наростам, выдирали куски шкуры…
Только от этого не умирают. Ни от царапин, ни от одной раны в ногу. А больше выстрелов не было.
Немец с голубыми глазами снял с карабина левую руку и, улыбаясь, погрозил Лехе пальцем: не шали.
– Это быть надолго, звьерья, – сказал он, безбожно коверкая слова. – Долго, много-много раз. Умирать, родиться, умирать, родиться… Много-много. Gut.
Он улыбнулся, но глаза остались такими же холодными, как серебристая нашивка на рукаве.
Леха попытался подняться, но правая нога отказывалась держать вес. Будто и нету ее… Тело завалилось набок, и Леха рухнул мордой в щебенку.
Только ползти получится. Но ползти – куда?… Немцы окружили и сходились. С тихим звоном выглянули из ножен ножи. И у всех четверых движения размеренные, точные. Экономные…
Они не упустят ни цента из назначенной награды. Премия у них будет по максимуму. Потому что пытать они будут так же – вдумчиво, размеренно, педантично. Не дадут умереть быстро. Но даже смерть не принесет облегчения. Они обязательно перекроют второй проход и снова поймают. И снова будут пытать. Раз за разом. Педантично, размеренно, вдумчиво… Если бывает ад, то угодил в него.
– Легкой смерти, – пробормотал Леха сатиру. Но с бычьих губ сорвалось только тоскливое мычание.
Часть четвертая
Сатир вздохнул, даже прицокнул от разочарования:
– Эх… Машина – что? Дело житейское. Пустяк. С кем не бывает… А вот помдепу в зубы дать – это уже вызов обществу. Устоям, так сказать. Понимаешь?… Нет, ни хрена ты не понимаешь. И зачем ты здесь, тоже не понимаешь, верно?
Леха закусил губу, чтобы сдержаться. Ну давай, умник, давай… Расскажи, зачем же я здесь, если не затем, чтобы год выть от боли, пока какие-то суки будут на этом делать бабки!
– Думаешь, ты здесь потому, что кто-то так делает деньги? Не без этого… Но не это главное, рогатенький. Всех по жизни кто-то имеет. Любого. От панельной бляди до президента Штатов. Но! – Сатир поднял палец. – Всех имеют, но не все попадают в такие места. Сечешь?
– Не очень.
– А ларчик просто открывался: неуживчивый ты.
– Да пошел ты…
– Вот! Я же говорю – неуживчивый. Поэтому ты и здесь. Для того чтобы перевоспитаться.
– Я? Перевоспитаться?! Да это их сюда надо! Их!!!
– Ой… – поморщился сатир, – Вот только не надо эту мораль для детского сада…
– Но тогда про какое перевоспитание… – зашипел Леха, еле сдерживаясь.
– Вот про это самое, – невозмутимо отозвался сатир, шагнул к Лехе и ткнул пальцем в лоб. Постучал в броневой нарост. – Чтобы перестал нести вот эту вот пургу для детей-олигофренов из стран западной демократии!
– Слушай…
– Нет, это ты слушай! Выкинь из головы весь этот западный бред про абстрактную справедливость, и жить сразу станет легче! Потому что у нас так не живут. Понимаешь, салажка рогатенькая? Общество у нас инвертированное, и живут здесь прямо наоборот. И когда ты со своими красивыми идеалами вылезаешь на сцену, ты мешаешь жить всем остальным. Потому и…
– Это я мешаю?!
– Ты, ты мешаешь. Или кто тут сидит, изолированный от общества? Пушкин?
Леха очень медленно втянул воздух сквозь зубы, еще медленнее выдохнул.
– Вот видишь? Ты – тут. А твой помдепа – нормально живет. И в реале нормально устроился, и здесь на джипе раскатывает. И этот… кто там тебя в Гнусмасе кинул? Тоже неплохо живет, раз на современный комп и на подписку денег хватает. А вот ты – вкалываешь и жилы рвешь.
Леха скрипнул зубами.
– Ну да, – кивнул сатир. – Это еще мягко говоря… А все почему? Потому что не умеешь жить как все. И здесь и там! – Сатир мотнул головой куда-то назад и в небо. – В реале тоже небось жилы рвал непонятно для чего?
– а я…
– Тихо, тихо. Не буянь. Ну, отсидел ты на блокпосту честно свои три года, знаю. И кому нах это нужно?
Леха задрожал от ярости, открыл рот… Но так ничего и не сказал. Потому что…
– Вот-вот. Никому. Пора бы уже понять, что красивые слова красивыми словами, а жизнь совсем в другом месте. И если все живут не так, как ты, то пора перестать строить из себя благородного рыцаря и начать жить как все. Где надо, лизнуть поглубже, а где надо, расслабиться и постараться получить удовольствие…
– Я никогда! – прошипел Леха сквозь зубы. – Слышишь? Никогда ни под кого не прогибался! И не буду. И ты, вместе с твоим модером, можешь…
Сатир не выдержал взгляда, опустил глаза… всего на миг. Хмыкнул и тут же снова уставился глаза в глаза. Осклабился:
– То есть рога тебе еще до конца не обломали? Мало словил приключений на свою задницу? Ну-ну. – Он поднял лапку и нацелил палец на валун с черточками. – Ты учти, упертенький, это ведь еще недели не прошло…
– Пошел отсюда.
– Что?
– Пошел. Отсюда. Вон.
– Ну ты это! Полегче на поворотах, рогато-йе-йе-йе-э-э… – вдруг зашелся в блеянии сатир.
Глазки расширились и глядели уже не на Леху, а куда-то за плечо…
– Halt! – рявкнуло за спиной. Осыпались камни, затопали сапоги…
Леха крутанулся, но предательская щебенка разлетелась из-под копыт, и передняя нога подвернулась.
Сатир рванулся в сторону, к валуну. Но тут сзади зачпокало – пм! пм! пм! – словно выстреливали пробки из бутылок с шампанским, и сатир рухнул на щебенку.
– Liege!
Сатир и не пытался встать. Лишь тихо скулил, схватившись за колено. Шерсть на ноге всклокочилась двумя вулканчиками, и оттуда с каждым ударом пульса выплескивалась темная кровь.
– Льежьять, звьерьи, – предложили уже спокойнее. От расщелины расходились полукругом четверо.
В одинаковой серой форме, напомнившей фильмы о Второй мировой. В одинаковых серых касках. С одинаковыми карабинами, на концах которых большие дутые глушители… Даже лица будто одинаковые – четкие подбородки, сине-серые глаза. Из-под касок выглядывают льняные волосы…
Движения четкие, выверенные, согласованные. Не четыре разных человека, а части одной машины. На плече у каждого нашивка серебристой нитью. Крест, но не простой, а с узорами на краях и с отростками по диагонали, что-то средневековое…
«Тевтоны»… Так назвала команду профессионалов та чертова ведьма в Гнусмасе… Немецкие игроки, профи по объявлению. Зарабатывают на жизнь тем, что делают в этой игре. Им спешить некуда, и от них не убежать, как от Пупса с Крысом и лысым.
Не убежать. Разве что…
Леха осторожно пошоркал задними ногами, разгребая щебенку, нащупывая камни крупнее. Надежнее.
Уж лучше быстрая и легкая смерть, а потом очутиться на камнях у другого выхода!
Леха рванул на них – и сразу четыре глушителя уставились на него. Но Леха несся вперед, оскальзываясь на щебенке, но вперед, вперед! Давайте, сволочи, давайте! Бейте очередями! Уж кто-нибудь попадет так, чтобы насмерть и быстро…
Пум! Всего один выстрел.
Правая передняя нога перестала держать вес. Леха ухнул вниз, проехался грудью и мордой по щебенке. Камни скрипели по броневым наростам, выдирали куски шкуры…
Только от этого не умирают. Ни от царапин, ни от одной раны в ногу. А больше выстрелов не было.
Немец с голубыми глазами снял с карабина левую руку и, улыбаясь, погрозил Лехе пальцем: не шали.
– Это быть надолго, звьерья, – сказал он, безбожно коверкая слова. – Долго, много-много раз. Умирать, родиться, умирать, родиться… Много-много. Gut.
Он улыбнулся, но глаза остались такими же холодными, как серебристая нашивка на рукаве.
Леха попытался подняться, но правая нога отказывалась держать вес. Будто и нету ее… Тело завалилось набок, и Леха рухнул мордой в щебенку.
Только ползти получится. Но ползти – куда?… Немцы окружили и сходились. С тихим звоном выглянули из ножен ножи. И у всех четверых движения размеренные, точные. Экономные…
Они не упустят ни цента из назначенной награды. Премия у них будет по максимуму. Потому что пытать они будут так же – вдумчиво, размеренно, педантично. Не дадут умереть быстро. Но даже смерть не принесет облегчения. Они обязательно перекроют второй проход и снова поймают. И снова будут пытать. Раз за разом. Педантично, размеренно, вдумчиво… Если бывает ад, то угодил в него.
– Легкой смерти, – пробормотал Леха сатиру. Но с бычьих губ сорвалось только тоскливое мычание.
Часть четвертая
КРЫСЫ КИБЕРНОМИКИ
Спокойные улыбки, блеск ножей. Глаза – кусочки льда с берега Северного моря…
Леха уже не смотрел на них. Смотрел на небо за их касками – такое прекрасное синее небо, обещающее все радости на свете…
Последние мгновения. А потом больше не сможешь видеть небо таким же чистым и светлым – никогда больше не сможешь. Мир станет совсем другим. Лишь вечное напоминание о том, что ты изо всех сил стараешься забыть.
Последние мгновения…
Леха упрямо смотрел в небо. Если бы зацепиться за это небо, безучастно взирающее на все… Слиться с ним, отстраниться от бычьего тела, от самого себя – отстраниться от всего и убежать от боли, от всего, что вокруг… Если бы только оторваться от всего, что вокруг, и слиться с этим безразличным небом…
На какой-то миг показалось, что стал этим небом, этой безучастной голубизной…
В которой что-то блеснуло. Глаза невольно скосились – на что-то мелкое, кувыркающееся в воздухе и сверкающее в лучах солнца. Блестящая штучка взлетела вверх, на миг замерла на вершине траектории – и понеслась вниз, за спину немца.
Не то маленький фонарик, не то… Сбоку мелькнула еще одна такая же штучка, и где-то слева – третья.
Леха еще не понял, что это такое, а старые рефлексы уже заставили уткнуться мордой в камни, вжаться в щебенку всем телом. Кто-то из немцев принял это за попытку побега. Дернулся ствол с глушителем – и быстро-быстро зачпокало, словно разом открыли целый ящик шампанского. Пули ударили в щебень в метре перед мордой – туда, где оказалась бы передняя нога, если бы в самом деле рванул на немцев. Брызнули искры, пули с визгом отлетали в небо и в стороны… И тут по барабанным перепонкам врезало по-настоящему. Землю, тело – весь мир встряхнуло, а через миг в броневые наросты застучали камни, нахлынула пыль, едкая гарь взрывчатки… Сверху осыпалась вторая волна камней, поднятых взрывом.
Каменная крошка еще сеялась с неба, а в клубах пыли уже мелькал желто-песочный камуфляж. Четыре раза коротко – и так знакомо! – простучали «калаши»… Леха приподнялся – ногу в простреленном суставе дернуло болью, чуть не взвыл, пришлось до боли закусить губу, но хотя бы удалось встать! Уж лучше так. Пусть боль, зато нога зарастает. Забыть про боль! Терпеть и уходить, пока неразбериха!
Только шибздика прихватить. На трех ногах еще можно бежать, а вот как ему на одной… Где он? Сунуть ему под нос рог, чтобы зацепился своими ручонками, и уходить с ним за валуны.
Стараясь на наступать всем весом на больную ногу, Леха шагнул в сторону, развернулся… Где тут был этот шибздик?! Ага, вон его глумливая морда виднеется сквозь клубы пыли… Леха шагнул туда – и встал как вкопанный. Сатир стоял, выпрямившись во весь рост, и никуда не спешил убегать. Привалившись спиной к валуну, чтобы легче держать равновесие на одной ноге, он неспешно отряхивался, грустно глядя на простреленную ногу. И только на нее. Совершенно не интересуясь тем, что творится вокруг. А вокруг, в медленно оседающих клубах пыли, суетились люди в камуфляже, связывая немцев.
Все четверо тевтонов остались живы – взрывы их не убили. Это были не гранаты, просто взрывчатка. Тряхнуло немцев сильно: швырнуло на землю, выбило из рук оружие, сорвало с пояса ножи и гранаты – но и только. Стальных осколков-то не было. Это уже потом от «калашей» тевтонам досталось. Живы, но могут только ползать: у всех четверых прострелены ноги.
А напавших, в желтоватом камуфляже… раз, два, три. На одного меньше, чем немцев.
Оставшийся без присмотра немец ящерицей полз к аптечке, слетевшей с его пояса. Упрямо хватаясь руками за камни, волоча безвольные ноги… Все же добрался до аптечки. Выхватил из нее шприц с чем-то ядовито-зеленым, зубами сорвал колпачок с иглы. Коротко замахнулся, целя себе в бедро… и шприц отлетел прочь.
– Дань, ну че за бардак! – возмутился мужик в песочном камуфляже, пнувший немца по руке. – Совсем мышей не ловишь!
– Ну что «Даня»? – невозмутимо отозвался белобрысый парень, возившийся с соседним тевтоном. Коленом в спину прижал его к земле, сдернул ремень и стягивал немцу руки за спиной. – Я уже шестнадцать лет Даня… Что лучше: чтобы он успел к своей аптечке или этот – к винторезу? И вообще! Кто у нас капитан, я или ты, господин адмирал? Почему это я вечно должен за двоих отдуваться?
– Р-разговорчики, салабон малолетний! А ну на корму гальюн драить, бегом!
У всех троих на предплечьях черные эмблемы, помесь Веселого Роджера с распределительным щитком: весело скалящийся черный череп, пробитый двумя красными молниями крест-накрест.
Не обращая внимания на Леху и сатира, они обирали немцев. Двигались будто бы с ленцой, но…
Если тевтоны напоминали целеустремленную мясорубку, размеренно вращающую винтом и способную порубить в мелкий фарш кого и что угодно, то эти походили на балаганную «железную дорогу». Валятся костяшки домино, сбивая друг друга, катятся шарики, сталкивая запоры с весов, поднимаются чаши, срабатывают пружинки… полный хаос, но в итоге последний шарик взмывает в воздух – и летит точно в крошечную баскетбольную корзину.
Вроде бы без спешки, без той железной четкости, что сквозила в каждом движении немцев, – но не прошло и минуты, как они, шутливо пикируясь, уже собрали и оружие, и аптечки, и боеприпасы.
Немцы, с простреленными ногами, скрученными за спиной руками и красными нимбами над головами, лишь ползали вокруг и ругались. Лающие немецкие фразы – как тявканье побитых собак.
– Все, господин адмирал! – отрапортовал белобрысый Даня, нагруженный кроме «калаша» четырьмя карабинами и полным рюкзаком боеприпасов. – Тевтончики чисты, как слеза младенца. Только теперь капитан повернулся к Лехе с сатиром. Отсалютовал двумя пальцами, на английский манер:
– Наш ре доблестным частям антуража!
Скороговоркой, будто уже виделся сегодня и вообще они давние знакомцы и пересекаются по десять раз на дню. Сатир фыркнул, не поднимая головы. Не обращая внимания на троицу в камуфляже, он ощупывал свою ногу и стягивал края ран, чтобы правильно срослись. Помирать ради новой – целой и здоровой – аватары он явно не собирался. Капитан подошел к Лехе. Галантно расшаркнулся.
– Гм… Премного о вас наслышаны, очень рад наконец-то лично познакомиться и засвидетельствовать свое почтение… В общем, все такое, только нам надо еще забрать их байки с той стороны стены, пока их никто не увел, и… Ладно, еще увидимся! Этих, – он обвел стволом «калаша» ползающих немцев с кровавыми нимбами, – не добиваем. Приятного аппетита! Он развернулся и стал подниматься к проходу в стене.
– Теплой немецкой крови, – очень вежливо сказал Даня с самым серьезным видом. Еще раз огляделся – не пропустил ли чего ценного? – и потопал за капитаном. С каждым шагом постукивали кевларовые приклады немецких винтовок и их пухлые глушители, железно погромыхивало в рюкзаке. Третий, ни разу за все время не открывший рта, и сейчас ничего не сказал, просто махнул Лехе рукой. Мягким кошачьим движением оглянулся, окинул цепким взглядом спуск в долину, озерца, грозовые тучи над ними, опушку Блиндажного леса… Молниеносным движением отстегнул от своего «калаша» початый рожок, перевернул его и вставил другим концом – два рожка были примотаны друг к другу черной изолентой – и рысцой побежал за своими, поводя стволом по сторонам.
Леха, хмурясь, глядел им вслед. Ни черта не понять…
Почему они напали на немцев? Чтобы отбить его и самим получить назначенную награду вместо немцев?
Но тогда почему уходят, оставив живым и почти невредимым?
И почему сатир их не испугался, а как со знакомцами?… И…
– Бе-э-э! – брюзгливо заголосило за спиной.
Леха обернулся. Игроки были еще слишком близко, чтобы движок дал говорить нормально, но сатиру что-то приспичило сообщить.
Он взмахнул ручками над головой, сооружая невидимый кокошник. Ткнул пальцем в немцев. Нимбы у них вот-вот лопнут. Если добивать их, чтобы движок засчитал их смерти на твой счет, то надо поторапливаться…
– Бе-э-э!!! – повторил сатир куда требовательнее.
Да, и это тоже вопрос. Если у тех с «калашами» было что-то личное к немцам, могли бы просто забросать их гранатами. Чтобы с гарантией. Но были простые тротиловые шашки. А потом прострелили ноги, но добивать не стали… Как на автопилоте, Леха пошел на немцев. Даже ненависти к ним не было. Ничего. Лишь желание, чтобы кончилось раздражающее блеяние приставучего сатира.
И еще: это полдня без боли. К вышке-то теперь не подобраться будет…
Леха методично топтал их, одного за другим, и кровавые нимбы брызгали в морду призрачными каплями.
– Так их. Гоблинов нордических! – буркнул сатир. Теперь, когда живых игроков поблизости не осталось, движок перестал превращать слова в блеяние. – Чтобы жизнь медом не казалась…
Так же методично, как топтал, Леха стал высасывать из немцев кровь. Пусть движок игры начислит за каждого из них по максимуму смертельных пунктов… Сатир снова занялся своими ранами на ноге. Шкура затягивалась, но не так быстро, как обычно, – все-таки три пули в ногу словил.
– Да-а… – пробормотал он. – Кто бы мог подумать, что потопчут они тевтонов…
Пить не хотелось, и солоноватый вкус крови во рту становился все противнее и противнее. Но Леха заставил себя высосать последнего немца до последней капли. К вышке-то теперь не добраться…
В голове потихоньку прояснялось. Слишком много сразу всего свалилось. Тхели, сатир со своей чудовищной философией, эти немцы и неожиданное спасение…
– Да еще как потоптали-то… – все бормотал сатир. – Без потерь, а потом вчистую обобрали и оставили добить зверушке, которого тевтончики сами обещались убить да еще и других на пари вызывали задирать наперегонки!… Ха! На форуме натуральный бедлам будет…
– На форуме?… – пробормотал Леха, хмуро разглядывая сатира.
Вопросов было столько, что даже и не сформулируешь сразу. Вот хотя бы: откуда он знает, что там на игровых форумах творится?
И вел он себя с этими детьми Веселого Роджера… будто знает их, и неплохо…
Но ведь игроки не могут общаться с монстрами! Движок не дает этого делать!
Можно, конечно, попытаться это обойти. Придумать что-нибудь… Например, игроки делают огромный плакат с алфавитом, приносят его сюда, а сатир тыкает в него лапой, буква за буквой… Но когда?! Он же все время в этой долине сидит, а эти трое сюда первый раз наведались за все время!
– А откуда ты их… Как ты вообще…
– О-о-о! – закатил глаза сатир. Даже языком зацокал от разочарования. – Ты вообще где живешь-то? В России-матушке или как?
– В смысле?…
– В смысле, у нас в любой организации с самого начала есть все, что может понадобиться! Надо только не права качать и сопли на кулак мотать, а учить матчасть и читкоды! Понял?
Леха хмуро глядел на сатира.
Да, что-то тут было, какой-то подвох… Устроились ребята как-то. Еще бы понять, как именно…
– Н-да… – вздохнул сатир. – Без посторонней помощи глядеть в корень ты не можешь, я вижу? Ладно, давай по-простому, ребенка неразумная… От печки на пальцах… Знаешь, сколько хозяева игры платят модерам, которые следят за тем, что творится в игре? Меньше, чем стоит подписка двух америкосов! Теперь понял?
Сатир замолчал, разглядывая Леху. Леха хмуро пялился в щебенку под копытами.
– Слыхал, что такое статусная рента?
– Догадываюсь…
Взяточничество на марше. Даже здесь нашли, за что брать и с кого… Сатир покивал:
– Вот-вот. Модеры – они ведь тоже люди. А все люди – братья. И вообще, делиться надо! Только не до всех это доходит…
– А эти?
– Что?… – Теперь уже нахмурился сатир. – Кто «эти»?..
– Ну эти. – Леха мотнул головой на расщелину, куда ушла троица в песочных камуфляжах. – Они-то тут как?
– А, каперы…
– Кто?
– Каперы! Так их отряд называется.
– Каперы, – кивнул Леха. – Они-то тут при чем?
– А как, по-твоему, модер деньги будет получать?! – вдруг взорвался сатир. – Через кого модер будет свою ренту обналичивать, если не через них?!
– Так он им помогает, что ли?…
– Ну! А они потом делятся!
Леха раздраженно мотнул головой. Вроде только-только что-то начало складываться – и опять все рассыпалось! Потому что…
– А ты-то тогда зачем им нужен?!
– Не понял?… – Сатир выпятил челюсть, – Что значит «зачем нужен»?
– Ну зачем? Есть модер. Есть игроки. Модер им помогает, подсказывает, как и что им лучше… Разводящий, короче. А зачем им еще ты? Лишнее звено.
– А, вот ты о чем… – покивал сатир. И ухмыльнулся. – А подумать? У модеров дежурство – полсуток через двое. И кто будет помогать каперам, когда не его смена, а? Или прикажешь со всеми модерами подряд делиться? Вместо одного – с шестерыми?…
Леха опустил глаза.
– То-то же!
– Значит, пока его нет, ты…
– Ну наконец-то! Не все еще между рогов атрофировалось!
– А он тебе за это что? Уровень боли снижает?
– Уровень боли?… – Сатир хмыкнул. – И это тоже, конечно. Куда уж без этого… Но если честно, между нами, девочками… Уровень боли – это так, мелочовка. Эрзац удачи для потомственных хомо лохус. Для тех, кто только и способен, что наседками работать… Ну сам подумай! Сколько тот модер, которому Клык тебя заложил, смог вытянуть с твоего любимого помдепа за инфу, что ты здесь, в бычьей шкурке бегаешь? Ну, пару «франклинов». Ну, десяток… Мелочовка! Наш модер поумнее, будет играть по-крупному. Так… Выходит, и здесь все на старом добром «ты – мне, я – тебе».
И значит, те с «калашами» – вовсе не доброхоты. Не просто так защищали от тевтонов и поили теплой немецкой кровушкой…
– А я вам зачем? – спросил Леха.
Сатир щелкнул пальцами, нацелив указательный на Леху.
– Вот! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я… Ну что? Кончили мы выдрючиваться и фигней страдать? Дошли до того, что лучше делом заняться? Тогда слушай, парнокопытное. И слушай внимательно.
Сатир присел на валун рядом с Лехой, и все его шутовские ужимки как корова языком слизнула. Заговорил серьезно, спокойно и размеренно:
– Скоро в нашу зону будут вводить новую технику. Ну и те, кто не дурак, собираются получить проценты по своей статусной ренте…
Чтобы подписчики игры не заскучали и не начали отваливаться на сторону, раз в неделю в игру вводится что-то новенькое. Каждый раз в новой зоне. В этот раз пришел черед седьмой зоны, и вводить будут не декоративную мелочь, а действительно важную вещь…
В «Генодроме» много чего продается и покупается: здания, одежда, оружие, инструменты, медикаменты, украшения… Но самое ценное не это.
Каждая из девяти игровых зон в поперечнике больше двухсот верст. Передвигаться пешком из одного конца в другой – то еще удовольствие. То на монстра напорешься, то на грабителей. А уж когда начинаются войны между кланами или целыми городами…
Побеждают те, кто могут быстрее перебрасывать свои войска по игровым территориям. Те, кто могут быстрее передвигаться.
Никто не хочет терять свои здания, фермы и рудники, и поэтому больше всего в игре ценятся машины.
Те, что попроще, – их собирают в игровых мастерских.
А если хочешь кататься побыстрее – ищи те машины, что вроде как остались с доапокалиптических времен, когда в этом мире были нормальные заводы. Шустрее всех военные джипы и мотоциклы…
Пока.
На этот раз в игру будут вводить несколько вертолетов, чудом уцелевших с прежних времен. В Гнусмас уже прибыл один из специальных игроков, нанятых администрацией игры. Актер, который изображает этакого мутанта-экстрасенса, способного чувствовать скопления древнего хай-тека… Старьевщик.
И он вроде как чувствует поблизости большое скопление старого хай-тека. Тщательно законсервированная военная база, про которую после апокалипсиса все забыли – а вот теперь он ее почувствовал. Огромный схрон с оружием. И – что важнее! – там есть несколько винтокрылых машин. Хозяева игры сделают из этого шоу, чтобы вызвать к игре интерес и привлечь новых подписчиков. Это будет большая гонка к схрону, уже разрекламированная по всей сети.
Лучшие команды профессиональных игроков, зарабатывающих на жизнь в сетевых играх, уже стекаются в «Генодром», в эту зону. В Гнусмас, поближе к Старьевщику. Готовят там себе аватар, покупают оружие и машины, чтобы рвануть наперегонки к древнему схрону, едва Старьевщик кончит шаманить и медитировать и точно прозреет, где именно расположен схрон, – это будет через три дня… На первых порах вертолетов в игре так и останется две-три штуки. Те, кому они достанутся, смогут перебрасывать войска раз в пять быстрее, чем сейчас, на машинах, и серьезно потеснят соседей. Главы кланов и президенты крупнейших городов «Генодрома» уже назначили свои цены. – Улавливаешь, рогатый? – прищурился сатир. – Несколько вертушек. Каждая – тысяч по тридцать «вашингтонов» минимум. И это не считая всякой мелочи вроде оружия и боеприпасов… Зарплата модера лет за десять.
Сечешь?
– Подожди! – Леха помотал головой.
Игра, конечно, может быть очень увлекательной, да… Но чтобы люди в трезвом уме и твердой памяти скидывались на нужды виртуальной армии, защищающей виртуальные здания в виртуальном городе, и покупали для этой виртуальной армии виртуальный вертолет – за самые что ни на есть реальные тридцать тысяч долларов?!
– Тридцать тысяч? Реальных долларов – за виртуальный вертолет?…
– Ох, дурачок… – вздохнул сатир. – Салажка ты рогатенькая, ну сколько раз тебе нужно объяснять, что покупают они не виртуальные вертолеты, а вполне реальное чувство власти? Вертолет – это лишь символ и средство.
– Ладно, ладно… – поморщился Леха.
Ему только дай волю, как начнет философствовать…
– Ну а раз ладно, то хватит трепа! Делом заняться не хочешь?
– Так до гонки же еще три дня…
Сатир нехорошо прищурился.
– Слушай, рогатый, ты правда такой дурак или изо всех сил прикидываешься?…
Сатир помолчал, разглядывая Леху. Словно собрался разглядеть это в бычьей морде аватары.
– Ну как ты поможешь каперам во время гонки-то?! – взорвался он. – Кроме них там будут лучшие команды со всей сети! Ты тут без году неделя, а они в сетевых играх просиживают больше, чем в реале! Они профи, они этим на жизнь зарабатывают! И неплохо! И что ты против них? В одиночку их всех перебьешь, что ли?!
– Но тогда зачем мы…
– Затем! Это официально вводить схрон в игру будут через три дня, а сам-то схрон уже готов. Отделу дизайнеров и программеров надо проверить, все ли с ним нормально, начальству показать-отчитаться, все такое… Чтобы не вышло накладок в самый последний момент, когда менять что-то будет уже поздно. Знаешь, сколько они в рекламу гонки вбухали? Так что где-то в нашей зоне уже появилось свеженькое подземелье.
Леха уже не смотрел на них. Смотрел на небо за их касками – такое прекрасное синее небо, обещающее все радости на свете…
Последние мгновения. А потом больше не сможешь видеть небо таким же чистым и светлым – никогда больше не сможешь. Мир станет совсем другим. Лишь вечное напоминание о том, что ты изо всех сил стараешься забыть.
Последние мгновения…
Леха упрямо смотрел в небо. Если бы зацепиться за это небо, безучастно взирающее на все… Слиться с ним, отстраниться от бычьего тела, от самого себя – отстраниться от всего и убежать от боли, от всего, что вокруг… Если бы только оторваться от всего, что вокруг, и слиться с этим безразличным небом…
На какой-то миг показалось, что стал этим небом, этой безучастной голубизной…
В которой что-то блеснуло. Глаза невольно скосились – на что-то мелкое, кувыркающееся в воздухе и сверкающее в лучах солнца. Блестящая штучка взлетела вверх, на миг замерла на вершине траектории – и понеслась вниз, за спину немца.
Не то маленький фонарик, не то… Сбоку мелькнула еще одна такая же штучка, и где-то слева – третья.
Леха еще не понял, что это такое, а старые рефлексы уже заставили уткнуться мордой в камни, вжаться в щебенку всем телом. Кто-то из немцев принял это за попытку побега. Дернулся ствол с глушителем – и быстро-быстро зачпокало, словно разом открыли целый ящик шампанского. Пули ударили в щебень в метре перед мордой – туда, где оказалась бы передняя нога, если бы в самом деле рванул на немцев. Брызнули искры, пули с визгом отлетали в небо и в стороны… И тут по барабанным перепонкам врезало по-настоящему. Землю, тело – весь мир встряхнуло, а через миг в броневые наросты застучали камни, нахлынула пыль, едкая гарь взрывчатки… Сверху осыпалась вторая волна камней, поднятых взрывом.
Каменная крошка еще сеялась с неба, а в клубах пыли уже мелькал желто-песочный камуфляж. Четыре раза коротко – и так знакомо! – простучали «калаши»… Леха приподнялся – ногу в простреленном суставе дернуло болью, чуть не взвыл, пришлось до боли закусить губу, но хотя бы удалось встать! Уж лучше так. Пусть боль, зато нога зарастает. Забыть про боль! Терпеть и уходить, пока неразбериха!
Только шибздика прихватить. На трех ногах еще можно бежать, а вот как ему на одной… Где он? Сунуть ему под нос рог, чтобы зацепился своими ручонками, и уходить с ним за валуны.
Стараясь на наступать всем весом на больную ногу, Леха шагнул в сторону, развернулся… Где тут был этот шибздик?! Ага, вон его глумливая морда виднеется сквозь клубы пыли… Леха шагнул туда – и встал как вкопанный. Сатир стоял, выпрямившись во весь рост, и никуда не спешил убегать. Привалившись спиной к валуну, чтобы легче держать равновесие на одной ноге, он неспешно отряхивался, грустно глядя на простреленную ногу. И только на нее. Совершенно не интересуясь тем, что творится вокруг. А вокруг, в медленно оседающих клубах пыли, суетились люди в камуфляже, связывая немцев.
Все четверо тевтонов остались живы – взрывы их не убили. Это были не гранаты, просто взрывчатка. Тряхнуло немцев сильно: швырнуло на землю, выбило из рук оружие, сорвало с пояса ножи и гранаты – но и только. Стальных осколков-то не было. Это уже потом от «калашей» тевтонам досталось. Живы, но могут только ползать: у всех четверых прострелены ноги.
А напавших, в желтоватом камуфляже… раз, два, три. На одного меньше, чем немцев.
Оставшийся без присмотра немец ящерицей полз к аптечке, слетевшей с его пояса. Упрямо хватаясь руками за камни, волоча безвольные ноги… Все же добрался до аптечки. Выхватил из нее шприц с чем-то ядовито-зеленым, зубами сорвал колпачок с иглы. Коротко замахнулся, целя себе в бедро… и шприц отлетел прочь.
– Дань, ну че за бардак! – возмутился мужик в песочном камуфляже, пнувший немца по руке. – Совсем мышей не ловишь!
– Ну что «Даня»? – невозмутимо отозвался белобрысый парень, возившийся с соседним тевтоном. Коленом в спину прижал его к земле, сдернул ремень и стягивал немцу руки за спиной. – Я уже шестнадцать лет Даня… Что лучше: чтобы он успел к своей аптечке или этот – к винторезу? И вообще! Кто у нас капитан, я или ты, господин адмирал? Почему это я вечно должен за двоих отдуваться?
– Р-разговорчики, салабон малолетний! А ну на корму гальюн драить, бегом!
У всех троих на предплечьях черные эмблемы, помесь Веселого Роджера с распределительным щитком: весело скалящийся черный череп, пробитый двумя красными молниями крест-накрест.
Не обращая внимания на Леху и сатира, они обирали немцев. Двигались будто бы с ленцой, но…
Если тевтоны напоминали целеустремленную мясорубку, размеренно вращающую винтом и способную порубить в мелкий фарш кого и что угодно, то эти походили на балаганную «железную дорогу». Валятся костяшки домино, сбивая друг друга, катятся шарики, сталкивая запоры с весов, поднимаются чаши, срабатывают пружинки… полный хаос, но в итоге последний шарик взмывает в воздух – и летит точно в крошечную баскетбольную корзину.
Вроде бы без спешки, без той железной четкости, что сквозила в каждом движении немцев, – но не прошло и минуты, как они, шутливо пикируясь, уже собрали и оружие, и аптечки, и боеприпасы.
Немцы, с простреленными ногами, скрученными за спиной руками и красными нимбами над головами, лишь ползали вокруг и ругались. Лающие немецкие фразы – как тявканье побитых собак.
– Все, господин адмирал! – отрапортовал белобрысый Даня, нагруженный кроме «калаша» четырьмя карабинами и полным рюкзаком боеприпасов. – Тевтончики чисты, как слеза младенца. Только теперь капитан повернулся к Лехе с сатиром. Отсалютовал двумя пальцами, на английский манер:
– Наш ре доблестным частям антуража!
Скороговоркой, будто уже виделся сегодня и вообще они давние знакомцы и пересекаются по десять раз на дню. Сатир фыркнул, не поднимая головы. Не обращая внимания на троицу в камуфляже, он ощупывал свою ногу и стягивал края ран, чтобы правильно срослись. Помирать ради новой – целой и здоровой – аватары он явно не собирался. Капитан подошел к Лехе. Галантно расшаркнулся.
– Гм… Премного о вас наслышаны, очень рад наконец-то лично познакомиться и засвидетельствовать свое почтение… В общем, все такое, только нам надо еще забрать их байки с той стороны стены, пока их никто не увел, и… Ладно, еще увидимся! Этих, – он обвел стволом «калаша» ползающих немцев с кровавыми нимбами, – не добиваем. Приятного аппетита! Он развернулся и стал подниматься к проходу в стене.
– Теплой немецкой крови, – очень вежливо сказал Даня с самым серьезным видом. Еще раз огляделся – не пропустил ли чего ценного? – и потопал за капитаном. С каждым шагом постукивали кевларовые приклады немецких винтовок и их пухлые глушители, железно погромыхивало в рюкзаке. Третий, ни разу за все время не открывший рта, и сейчас ничего не сказал, просто махнул Лехе рукой. Мягким кошачьим движением оглянулся, окинул цепким взглядом спуск в долину, озерца, грозовые тучи над ними, опушку Блиндажного леса… Молниеносным движением отстегнул от своего «калаша» початый рожок, перевернул его и вставил другим концом – два рожка были примотаны друг к другу черной изолентой – и рысцой побежал за своими, поводя стволом по сторонам.
Леха, хмурясь, глядел им вслед. Ни черта не понять…
Почему они напали на немцев? Чтобы отбить его и самим получить назначенную награду вместо немцев?
Но тогда почему уходят, оставив живым и почти невредимым?
И почему сатир их не испугался, а как со знакомцами?… И…
– Бе-э-э! – брюзгливо заголосило за спиной.
Леха обернулся. Игроки были еще слишком близко, чтобы движок дал говорить нормально, но сатиру что-то приспичило сообщить.
Он взмахнул ручками над головой, сооружая невидимый кокошник. Ткнул пальцем в немцев. Нимбы у них вот-вот лопнут. Если добивать их, чтобы движок засчитал их смерти на твой счет, то надо поторапливаться…
– Бе-э-э!!! – повторил сатир куда требовательнее.
Да, и это тоже вопрос. Если у тех с «калашами» было что-то личное к немцам, могли бы просто забросать их гранатами. Чтобы с гарантией. Но были простые тротиловые шашки. А потом прострелили ноги, но добивать не стали… Как на автопилоте, Леха пошел на немцев. Даже ненависти к ним не было. Ничего. Лишь желание, чтобы кончилось раздражающее блеяние приставучего сатира.
И еще: это полдня без боли. К вышке-то теперь не подобраться будет…
Леха методично топтал их, одного за другим, и кровавые нимбы брызгали в морду призрачными каплями.
– Так их. Гоблинов нордических! – буркнул сатир. Теперь, когда живых игроков поблизости не осталось, движок перестал превращать слова в блеяние. – Чтобы жизнь медом не казалась…
Так же методично, как топтал, Леха стал высасывать из немцев кровь. Пусть движок игры начислит за каждого из них по максимуму смертельных пунктов… Сатир снова занялся своими ранами на ноге. Шкура затягивалась, но не так быстро, как обычно, – все-таки три пули в ногу словил.
– Да-а… – пробормотал он. – Кто бы мог подумать, что потопчут они тевтонов…
Пить не хотелось, и солоноватый вкус крови во рту становился все противнее и противнее. Но Леха заставил себя высосать последнего немца до последней капли. К вышке-то теперь не добраться…
В голове потихоньку прояснялось. Слишком много сразу всего свалилось. Тхели, сатир со своей чудовищной философией, эти немцы и неожиданное спасение…
– Да еще как потоптали-то… – все бормотал сатир. – Без потерь, а потом вчистую обобрали и оставили добить зверушке, которого тевтончики сами обещались убить да еще и других на пари вызывали задирать наперегонки!… Ха! На форуме натуральный бедлам будет…
– На форуме?… – пробормотал Леха, хмуро разглядывая сатира.
Вопросов было столько, что даже и не сформулируешь сразу. Вот хотя бы: откуда он знает, что там на игровых форумах творится?
И вел он себя с этими детьми Веселого Роджера… будто знает их, и неплохо…
Но ведь игроки не могут общаться с монстрами! Движок не дает этого делать!
Можно, конечно, попытаться это обойти. Придумать что-нибудь… Например, игроки делают огромный плакат с алфавитом, приносят его сюда, а сатир тыкает в него лапой, буква за буквой… Но когда?! Он же все время в этой долине сидит, а эти трое сюда первый раз наведались за все время!
– А откуда ты их… Как ты вообще…
– О-о-о! – закатил глаза сатир. Даже языком зацокал от разочарования. – Ты вообще где живешь-то? В России-матушке или как?
– В смысле?…
– В смысле, у нас в любой организации с самого начала есть все, что может понадобиться! Надо только не права качать и сопли на кулак мотать, а учить матчасть и читкоды! Понял?
Леха хмуро глядел на сатира.
Да, что-то тут было, какой-то подвох… Устроились ребята как-то. Еще бы понять, как именно…
– Н-да… – вздохнул сатир. – Без посторонней помощи глядеть в корень ты не можешь, я вижу? Ладно, давай по-простому, ребенка неразумная… От печки на пальцах… Знаешь, сколько хозяева игры платят модерам, которые следят за тем, что творится в игре? Меньше, чем стоит подписка двух америкосов! Теперь понял?
Сатир замолчал, разглядывая Леху. Леха хмуро пялился в щебенку под копытами.
– Слыхал, что такое статусная рента?
– Догадываюсь…
Взяточничество на марше. Даже здесь нашли, за что брать и с кого… Сатир покивал:
– Вот-вот. Модеры – они ведь тоже люди. А все люди – братья. И вообще, делиться надо! Только не до всех это доходит…
– А эти?
– Что?… – Теперь уже нахмурился сатир. – Кто «эти»?..
– Ну эти. – Леха мотнул головой на расщелину, куда ушла троица в песочных камуфляжах. – Они-то тут как?
– А, каперы…
– Кто?
– Каперы! Так их отряд называется.
– Каперы, – кивнул Леха. – Они-то тут при чем?
– А как, по-твоему, модер деньги будет получать?! – вдруг взорвался сатир. – Через кого модер будет свою ренту обналичивать, если не через них?!
– Так он им помогает, что ли?…
– Ну! А они потом делятся!
Леха раздраженно мотнул головой. Вроде только-только что-то начало складываться – и опять все рассыпалось! Потому что…
– А ты-то тогда зачем им нужен?!
– Не понял?… – Сатир выпятил челюсть, – Что значит «зачем нужен»?
– Ну зачем? Есть модер. Есть игроки. Модер им помогает, подсказывает, как и что им лучше… Разводящий, короче. А зачем им еще ты? Лишнее звено.
– А, вот ты о чем… – покивал сатир. И ухмыльнулся. – А подумать? У модеров дежурство – полсуток через двое. И кто будет помогать каперам, когда не его смена, а? Или прикажешь со всеми модерами подряд делиться? Вместо одного – с шестерыми?…
Леха опустил глаза.
– То-то же!
– Значит, пока его нет, ты…
– Ну наконец-то! Не все еще между рогов атрофировалось!
– А он тебе за это что? Уровень боли снижает?
– Уровень боли?… – Сатир хмыкнул. – И это тоже, конечно. Куда уж без этого… Но если честно, между нами, девочками… Уровень боли – это так, мелочовка. Эрзац удачи для потомственных хомо лохус. Для тех, кто только и способен, что наседками работать… Ну сам подумай! Сколько тот модер, которому Клык тебя заложил, смог вытянуть с твоего любимого помдепа за инфу, что ты здесь, в бычьей шкурке бегаешь? Ну, пару «франклинов». Ну, десяток… Мелочовка! Наш модер поумнее, будет играть по-крупному. Так… Выходит, и здесь все на старом добром «ты – мне, я – тебе».
И значит, те с «калашами» – вовсе не доброхоты. Не просто так защищали от тевтонов и поили теплой немецкой кровушкой…
– А я вам зачем? – спросил Леха.
Сатир щелкнул пальцами, нацелив указательный на Леху.
– Вот! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я… Ну что? Кончили мы выдрючиваться и фигней страдать? Дошли до того, что лучше делом заняться? Тогда слушай, парнокопытное. И слушай внимательно.
Сатир присел на валун рядом с Лехой, и все его шутовские ужимки как корова языком слизнула. Заговорил серьезно, спокойно и размеренно:
– Скоро в нашу зону будут вводить новую технику. Ну и те, кто не дурак, собираются получить проценты по своей статусной ренте…
Чтобы подписчики игры не заскучали и не начали отваливаться на сторону, раз в неделю в игру вводится что-то новенькое. Каждый раз в новой зоне. В этот раз пришел черед седьмой зоны, и вводить будут не декоративную мелочь, а действительно важную вещь…
В «Генодроме» много чего продается и покупается: здания, одежда, оружие, инструменты, медикаменты, украшения… Но самое ценное не это.
Каждая из девяти игровых зон в поперечнике больше двухсот верст. Передвигаться пешком из одного конца в другой – то еще удовольствие. То на монстра напорешься, то на грабителей. А уж когда начинаются войны между кланами или целыми городами…
Побеждают те, кто могут быстрее перебрасывать свои войска по игровым территориям. Те, кто могут быстрее передвигаться.
Никто не хочет терять свои здания, фермы и рудники, и поэтому больше всего в игре ценятся машины.
Те, что попроще, – их собирают в игровых мастерских.
А если хочешь кататься побыстрее – ищи те машины, что вроде как остались с доапокалиптических времен, когда в этом мире были нормальные заводы. Шустрее всех военные джипы и мотоциклы…
Пока.
На этот раз в игру будут вводить несколько вертолетов, чудом уцелевших с прежних времен. В Гнусмас уже прибыл один из специальных игроков, нанятых администрацией игры. Актер, который изображает этакого мутанта-экстрасенса, способного чувствовать скопления древнего хай-тека… Старьевщик.
И он вроде как чувствует поблизости большое скопление старого хай-тека. Тщательно законсервированная военная база, про которую после апокалипсиса все забыли – а вот теперь он ее почувствовал. Огромный схрон с оружием. И – что важнее! – там есть несколько винтокрылых машин. Хозяева игры сделают из этого шоу, чтобы вызвать к игре интерес и привлечь новых подписчиков. Это будет большая гонка к схрону, уже разрекламированная по всей сети.
Лучшие команды профессиональных игроков, зарабатывающих на жизнь в сетевых играх, уже стекаются в «Генодром», в эту зону. В Гнусмас, поближе к Старьевщику. Готовят там себе аватар, покупают оружие и машины, чтобы рвануть наперегонки к древнему схрону, едва Старьевщик кончит шаманить и медитировать и точно прозреет, где именно расположен схрон, – это будет через три дня… На первых порах вертолетов в игре так и останется две-три штуки. Те, кому они достанутся, смогут перебрасывать войска раз в пять быстрее, чем сейчас, на машинах, и серьезно потеснят соседей. Главы кланов и президенты крупнейших городов «Генодрома» уже назначили свои цены. – Улавливаешь, рогатый? – прищурился сатир. – Несколько вертушек. Каждая – тысяч по тридцать «вашингтонов» минимум. И это не считая всякой мелочи вроде оружия и боеприпасов… Зарплата модера лет за десять.
Сечешь?
– Подожди! – Леха помотал головой.
Игра, конечно, может быть очень увлекательной, да… Но чтобы люди в трезвом уме и твердой памяти скидывались на нужды виртуальной армии, защищающей виртуальные здания в виртуальном городе, и покупали для этой виртуальной армии виртуальный вертолет – за самые что ни на есть реальные тридцать тысяч долларов?!
– Тридцать тысяч? Реальных долларов – за виртуальный вертолет?…
– Ох, дурачок… – вздохнул сатир. – Салажка ты рогатенькая, ну сколько раз тебе нужно объяснять, что покупают они не виртуальные вертолеты, а вполне реальное чувство власти? Вертолет – это лишь символ и средство.
– Ладно, ладно… – поморщился Леха.
Ему только дай волю, как начнет философствовать…
– Ну а раз ладно, то хватит трепа! Делом заняться не хочешь?
– Так до гонки же еще три дня…
Сатир нехорошо прищурился.
– Слушай, рогатый, ты правда такой дурак или изо всех сил прикидываешься?…
Сатир помолчал, разглядывая Леху. Словно собрался разглядеть это в бычьей морде аватары.
– Ну как ты поможешь каперам во время гонки-то?! – взорвался он. – Кроме них там будут лучшие команды со всей сети! Ты тут без году неделя, а они в сетевых играх просиживают больше, чем в реале! Они профи, они этим на жизнь зарабатывают! И неплохо! И что ты против них? В одиночку их всех перебьешь, что ли?!
– Но тогда зачем мы…
– Затем! Это официально вводить схрон в игру будут через три дня, а сам-то схрон уже готов. Отделу дизайнеров и программеров надо проверить, все ли с ним нормально, начальству показать-отчитаться, все такое… Чтобы не вышло накладок в самый последний момент, когда менять что-то будет уже поздно. Знаешь, сколько они в рекламу гонки вбухали? Так что где-то в нашей зоне уже появилось свеженькое подземелье.