Страница:
Нет.
Ошибаться нельзя.
Очень осторожно Леха приподнялся и, по-пластунски загребая копытами, стал сползать с дюны. Не дай бог оказаться черным силуэтом на фоне неба, густо усыпанного звездами! Тот с печальными глазами смотрит сюда. Прямо сюда… Гребаный мечтатель!
Двое других сидят спиной. Леха забрал вправо, чтобы один из них оказался между ним и тем мечтателем, все пялящимся поверх костра на дюны. И, когда черный силуэт закрыл глаза мечтателя, чуть приподнялся и, пригибаясь к самой земле, засеменил еще ближе к костру. Сглатывая иссохшим горлом, где кадык драл глотку, как наждаком, – но заставляя себя двигаться медленно. Бесшумно. Все ближе к свету костра, к гулу мотора. Люди у костра о чем-то болтали. Тихие голоса, добродушные смешки… Двадцать метров.
Тише, тише, не спешить. Шалашик из автоматов совсем рядом с костром… Десять метров.
Еще тише, чтобы не вспугнуть. Только не вспугнуть! Мечтатель и еще один – в рабочих комбинезонах, а третий – в камуфляже. Погон нет, но форма явно военная. И сидит ближе всех к шалашику из автоматов. Ему только руку протянуть…
Леха чуть приподнялся с песка. Чуть-чуть. Как кошка перед броском – брюхо у самой земли, а ноги дрожат от напряжения.
Сначала того, в камуфляже. Чуть подтянуть вперед левую заднюю ногу, чтобы мощно толкнуться правой… Леха поджался.
Ну, на три-четыре. Три, че…
Он рванулся – и тут в темноте за костром протяжно заскрипело.
Леха рухнул в песок, вжался в него. Дыхание вырывалось быстрыми и короткими толчками.
Что там еще, в темноте за костром?! В отсветах от костра угадывались большие круглые баки. Нефть там хранят? Наверно. Но что там могло скрипеть-то?! Словно дверь открывали!
Нет, один из баков не круглый, а угловатый. Сарайчик. Затесался между баками, вот в темноте сразу и не заметить. Оттуда в свет костра вышел человек, тоже в синем комбинезоне. На коленях, на груди – черные маслянистые пятна. Рабочий. Вот только на поясе у него висела открытая кобура, а в ней крупный револьвер. Сорок пятого калибра, не меньше. Прямо ковбой, а не нефтяник.
– О, все в сборе! – сказал ковбой. – Ночки доброй.
– Привет… Ночи… – кивнули двое, что сидели к Лехе спинами. Они сразу увидели ковбоя.
Обернулся и мечтатель.
– Трямы, – сказал он, улыбаясь, но голос почему-то прозвучал не радостно.
Ковбой подошел к костру, хлопнул мечтателя по плечу:
– Ну что? Вахту сдал, вахту принял? Домой пошел?
– Да не… Посижу еще с вами. Хорошо тут, почти как у настоящего костра. Лучше любого чата…
Остальные понимающе захмыкали.
Довольные, неспешные, расслабленные…
Леха сглотнул – и сморщился от боли. Бесполезно сглатывать, только еще больше боли в ободранной глотке. Но чертовы инстинкты заставляли. Жажда грызла изнутри, не давая спокойно лежать.
Снова приподнялся с песка, подобрался…
Ковбой покосился налево, к факелу на нефтяной вышке.
– Эй, на рее! Солдат спит, служба идет? Привет!
Леха стиснул зубы, но заставил себя плюхнуться в песок.
Черт бы их побрал! Еще один?!
Факел из горящего газа слепил глаза. Но, кажется… Да, на фоне звездного неба рядом с нефтяной вышкой вытянулся вверх еще один темный силуэт. Как слон Дали: сгусток темноты далеко вверху, поддерживаемый снизу тоненькими ножками… Наблюдательная вышка?
– Привет… – долетело оттуда. Голосом, сонным до зевоты.
– Конкурентов смотри не проспи! А то возьмут нас тепленькими!
– Да не просплю… Тут у меня ночная оптика, все как днем…
– Да брось ты его пугать, – сказал мечтатель. – Нет здесь конкурентов. Вообще тишь да гладь. Как на курорте, блин…
Парень в камуфляже хмыкнул, кивая.
– А монстры? – возразил ковбой, присаживаясь к костру напротив мечтателя. – Смотрите, как нагрянут к вам урки в звериных шкурках, мало не покажется.
Едва сдерживаясь, Леха с тихой ненавистью глядел на мечтателя. Только он сидел лицом, все остальные спиной. Позади бесконечные часы пустыни, темноты и боли. Рядом то, что так нужно… И только эта сволочь мешает!
– Да ладно, монстры… – сказал мечтатель. – Такие же люди. Ты их не трогаешь, и они тебя не трогают.
Но ковбой не согласился:
– Не скажи. Просто так уркой в звериной шкурке не становятся. У нас вот вчера в соседнем подъезде один такой почти людь влез в квартиру. Днем, там только девчонка восьми лет, после уроков пришла. Так эта сволочь…
– Ладно, пойду я… – поморщился мечтатель.
Встал, кивнул оставшимся у костра и зашагал в темноту, к бакам с нефтью и чему-то угловатому.
Леха дрожал от нетерпения, едва сдерживаясь. Ну шагай же ты быстрее, черт бы тебя побрал!
Наконец в темноте скрипнуло, через секунду чуть слышно хлопнуло.
Ковбой у костра не переставал бубнить. Привстал, чтобы сесть удобнее – лицом к остальным, на место мечтателя…
Но не успел.
Леха ворвался в свет костра и расшвырял их, как игрушечных солдатиков, – прочь от шалашика из автоматов!
Ковбой что-то крикнул, на вышке изумленно охнули, а через миг оттуда тяжело забухало. Бым, бым, бым! Трассирующие нити били сверху вниз в песок – и тут уже грохало по-настоящему. Разрывные пули рвались над песком, встряхивая воздух, как стенки огромного колокола. Взбивали вверх тучи песка.
Уши заложило, каждый выстрел отдавался в голове тяжелым ударом. Если бы это было в первый раз, наверняка застыл бы в ступоре. В первый раз ведь и застыл…
Но тот первый раз остался в двух годах позади, далеко на юге. И сейчас Леха не застыл. Быстро крутился между этими смертельными нитями, отыскивая в тучах пыли тех троих.
Они уже поднимались, но Леха снова сбивал их на землю и давил копытами, бил рогами… Топтал, рвал – и ревел, больше не в силах сдерживаться от жажды, грызущей изнутри…
В памяти не осталось того, как все это кончилось.
Просто в какой-то момент оказалось, что никто больше не убегает и никто больше не пытается убить. И крупнокалиберный пулемет больше не бухал с вышки.
И ночь словно отодвинулась. Вокруг светло, как днем: из простреленных бочек вытекла нефть и загорелась. Ветер сносил маслянистый дым в сторону, окутывая нефтяную вышку черной, чуть светящейся изнутри стеной.
Поперек рабочей площадки валялась наблюдательная вышка. Хрупкая, как осинка. Снес ее с одного удара, подломив сразу две опоры.
Какие-то механические устройства, замершие возле баков с нефтью…
Перегонный аппарат, цистерна для бензина – к ней уже подбирались ручейки горящей нефти, вытекшей из простреленных бочек.
Болел левый бок, опаленный разрывами крупнокалиберных пуль.
Но это все так, не важно…
Прикрыв глаза от наслаждения, Леха пил. Вкус странный – одновременно и солоноватый и железом отдает. Но почти сразу влюбился в этот вкус. Сразу и навсегда.
Жажда отступала. То, что грызло изнутри несколько часов, заставляя стонать от желания и боли во всем теле. То, что превращало в тварь, способную думать только о том, как бы напиться, – теперь это отступало, уходило…
Леха жадно пил, всасывал эту густоватую жидкость, дороже которой сейчас не было ничего…
Где-то протяжно скрипнуло.
– Не, народ, посижу еще с вами, – с ленцой начал знакомый голос – А то как в реал выйдешь, моя грымза тут как тут, сразу привяжется и запряжет… Эй, народ, вы где? Что у вас тут вообще…
Леха поднял морду.
Мечтатель сделал еще несколько шагов – и замер. Уставился на Леху, как мартышка на удава.
Еще один живой сосуд с несколькими литрами этого блаженства. Леха шагнул к нему… и остановился. Потряс головой. Господи! Так же нельзя…
Мечтатель смотрел на Леху, и его лицо съеживалось от отвращения. – Зачем?… – выдавил он и попятился. – Господи, ну зачем?…
Зачем…
Леха стиснул зубы, поглядел ему в глаза – и дернул головой на сарайчик: уходи!
Едва сдерживаясь.
Уходи, черт бы тебя побрал! Быстрее!!! Пить хотелось, все еще очень хотелось…
Кажется, еще не все трупы высосал, где-то в пыли должны быть еще двое с кровью – но все равно. Невозможно было спокойно смотреть на это тело, в котором несколько литров крови, утоляющей эту чертову жажду…
Леха крикнул, чтобы он уходил, но из пасти вырвался лишь оглушительный рев. Чертов движок игры! Вблизи игроков все слова монстров превращались в звериные звуки…
Мечтатель наконец-то опомнился. Развернулся и бросился обратно к двери.
И бычье тело будто само собой рванулось за ним. Леха хотел остановиться – приказывал себе остановиться! – но что-то внутри было сильнее. Будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Словно он только глядел на все это со стороны…
Пулей промчался к домику – и зацепил рогом мечтателя за руку, когда тот схватился за ручку двери.
Мечтатель дернулся в сторону, налетел на штабель из бочек, заляпанных нефтью, – и тут Леха его нагнал. Вбил в этот штабель, пришпиливая рогом к жести…
Рог проткнул тело мечтателя, пробил бок бочки. Потекло маслянисто-черное, в нос ударило запахом нефти, но сейчас было не до этого. Леха повалил мечтателя вниз, грудью на песок.
Высвободил рог из его спины и резко крутанул головой – врезал по шее мечтателя наотмашь самым кончиком рога.
Под затылком. Стальной наконечник рога распорол плоть и позвоночник, из артерии брызнула кровь, и Леха припал к ней, как к стакану с ледяной водой…
И сосал ее, пока не высосал до последней капли. Потом шагнул дальше, где в пыли лежали еще не высосанные ковбой и парень с вышки. И снова пил, пил, пил… Все, до последней капли… И будто очнулся.
Из пробитой бочки натекло нефти. Чавкало под копытами, покрыло все вокруг маслянистой лужей, как черным зеркалом.
И оттуда на Леху глядело бычье рыло. Глаза красные, с набухшими сосудами, вот-вот лопнут. Дикий взгляд – взгляд убийцы, который уже переступил ту грань, за которой все едино. На лбу бурыми пятнами застыла кровь. Струйками стекала с морды, со скул, с носа… Ноздри широко вздымались и опадали, вздымались и опадали. Эта тварь готова была рвать ради крови еще и еще. Ноздри знали это и широко раздувались, чтобы не захлебнуться в чужой крови…
Леха врезал копытом в нефть, разбивая эту мразь. Морда разбилась на кусочки, перемешалась в ряби, но быстро собралась воедино. Нефть не вода, успокаивается быстро.
Леха попятился от лужи, потом развернулся и пошел прочь, стараясь не смотреть вокруг. Потом побежал. Прочь отсюда…
От трупов, съежившихся без крови, как куклы. От перевернутой наблюдательной вышки и решетчатой фермы с нефтяным насосом, от баков, от перегонной машины. От рева огня, пожирающего все это…
От черных зеркал нефти, из которых выглядывала морда твари – сквозь бычье обличье, как из злой карикатуры, проступали черты того Лехи, что остался в реале.
Черты, застывшие на его лице в тот чертов день, когда он случайно заглянул в бочку с водой, подернутую переливами бензинового пятна. Черную-черную в отблесках огня, сжирающего дома и сараи вокруг, тушки баранов, застывшие тела людей… И – тихо, редко, потерянно, как призраки в обезлюдевшем театре, – бесцельно бродящие фигуры в камуфляже. Все еще сжимая автоматы, уже не нужные… Не знающие, что делать теперь. После. Их не учили, что делать после. Им лишь вдолбили, что делать до и во время. А вот после… Тогда на его лице была его собственная кровь, но глаза так же налились кровью – от двух суток без сна, от страха и ярости. И ноздри ходили ходуном, а из переплетения теней вдруг выглядывали лица тех, кого видел раньше, когда они вылетали под ствол автомата…
Леха мотнул головой, прогоняя это. К черту, к дьяволу, к сатане! Это осталось – должно было остаться! – далеко в прошлом. Давным-давно, в одной далекой-далекой южной провинции…
Только это не осталось там.
Ноги предательски дрожали, как и тогда. И опять он брел прочь от того, что сделал. Что его заставили сделать. И опять не мог убежать от всего того, от чего хотел убежать…
Леха взвыл от бессильной ярости, упал в песок, зарылся в него мордой, стирая чужую кровь и свои убийства. Боль обожгла шкуру, но Леха драл морду о песок, тер копытами. Сдирая застывшие пятна крови, сдирая взгляд убийцы, дикий и ошалевший – оттого что после всего случившегося небо не упало. Мир вертится, как и прежде. Как ни в чем не бывало… Он бежал не останавливаясь, не сверяясь по звездам. Несся к скалистой стене, к валунам, в которые можно забиться, чтобы попытаться уснуть, укрывшись в снах от того, что было. К мелкому шибздику, с которым можно перекинуться парой слов… Хотя бы чертовой парой слов! Шкура на правом боку, между броневыми наростами, заросла быстро – Леха это чувствовал. Струпья засохли и отвалились, и ветер холодил новую шкуру. Здесь, как и в обучалке, раны на монстрах зарастают быстрее, чем отваливается грязь. Но во рту остался солоновато-железный привкус крови… И опять бежал.
Сквозь ночь, тишину и одиночество. Полное одиночество.
Лишь ветер в ушах, стук копыт да дюны – черные застывшие волны; И ночь. И пустота. И вокруг и внутри… Раньше с ним хотя бы были жажда и боль, отвлекавшие от мыслей. Теперь – никого. Совсем никого. Полная пустота.
И еще, где-то далеко позади – опустевшая нефтяная вышка. Бойня, заляпанная кровью и нефтью…
Наверно, он ошибся с направлением. Скальная стена была тут как тут: черная полоса вдоль горизонта, на которой нет звезд. И чуть темнее неба – оно уже начинало светлеть. Стена – тут как тут, а вот прохода, через который тогда вполз в Кремневую долину, а потом вылез обратно, – этого прохода не было.
Леха побежал медленнее, покосился влево. Прищурился, вглядываясь. Стена убегала до горизонта, и никаких расщелин не видно. Вправо – то же самое. Нет никакой щели. Ну и в какую же сторону идти? Леха совсем остановился.
Оборвался стук копыт, стих шум ветра в ушах. Стало тихо.
Тихо-тихо…
Странный миг, когда ночь превращается в рассвет. Затихло все, даже ветер. Ни одного пылевого смерчика. Воздух застыл, прозрачный и прохладный, можно услышать свое дыхание, удары пульса в ушах…
Крик ударил по нервам, как оголенный провод. Леха оступился на ровном месте и завертелся: что это?! Откуда?! Вопль не кончался, поднимался выше и выше – и вдруг как отрезало.
Лишь звенит тишина, да собственный пульс толкается в барабанную перепонку… Почудилось?
Черт его знает… Леха подождал, прислушиваясь, но больше ничего не слышно.
Ладно. Куда же идти? С какой стороны проход?
Леха оглянулся. Следы от копыт тянулись в песке, взбираясь к гребню последней дюны… А может быть, занесло в сторону? Когда человек долго идет или бежит без ориентиров, его всегда заносит в сторону. Правшу вправо, левшу влево…
Значит, занесло вправо? Тогда теперь налево, чтобы вернуться к расщелине. Леха повернулся налево, поднял ногу…
И замер…
Снова крик. На этот раз еще громче, яростнее… и безнадежнее. Обреченный. Не то птичий, не то…
Леха поежился.
Кажется, из-за дюн справа. Стараясь не стучать копытами, Леха стал карабкаться на дюну, добрался до гребня – и тут же упал вниз, вжимаясь в песок.
Да, здесь. Впереди двое мужиков топтались на чем-то золотистом…
Опять извращения генной инженерии?
Похоже, без них тут не обошлось. И без мифологии тоже. Гарпия, так это называется? Голова, тело, бедра – женские. Ниже колен птичьи лапы, а вместо рук крылья, из длинных рыжих перьев, блестящих, как медь.
Сейчас изломанные, вбитые в песок тяжелыми сапогами… Длинные волосы – такие же медные – рассыпались по песку, словно светящийся ореол вокруг головы…
Один мужик – высокий, широкоплечий, в камуфляжном комбинезоне и синеватой каске – стоял на левом крыле. Вскинув к плечу ружье, он целился в скалистую стену.
Там из-за камней выглядывали еще две гарпии. Одна серебристая, другая черная. Выглядывали – и снова прятались за камни. Не решались вылезти на открытый уступ, далеко выступающий из стены, словно трамплин.
Второй мужичок был поменьше ростом, сухонький. В джинсах, в голубой рубашке и в синей бейсболке, напяленной задом наперед. Над козырьком ядовито-желтая надпись: «Wintel sux».
Этот топтался на правом крыле гарпии. Дуло своей винтовки он вбил гарпии в рот, чтобы не мотала головой. Склонился к ней, почти дыша в лицо.
– Где камни, сукина кошка?
Говорил он мягко, почти нежно. Язык у него заплетался, он явно перебрал с горячительным в реале. И даже со спины, не видя лица, одного этого голоса достаточно, чтобы понять: он улыбается.
И от этой улыбки, которой не видно, лишь слышно в голосе, – по хребту прошлись мурашки. Вот кого надо сажать в эту игру в шкуру монстров…
Леха переполз через гребень, приподнялся и тихонько засеменил вниз. Забирая вправо, к пустыне. Чтобы потом зайти на них со спины… Медленно, заставляя себя сдерживаться. В прохладном рассветном воздухе звуки словно становились громче, растекались далеко-далеко, не желая затихать. Надо очень осторожно, очень тихо…
– Будем карту чертить, синичка драная? – снова спросил мужик. Голосом мягким до приторности, до отвращения, до тошноты.
– Да чего ты с ней нянчишься, Куч! – пробасил мужик в каске. – Вот так ее… Н-на!
Он с разворота пнул гарпию под ребра. Хрупкое тельце дернуло от удара, аж приподняло над землей, но не перевернуло. Крылья, прижатые к песку сапогами, держали гарпию, как распятие.
– Ур-род! – рявкнул напарник, мигом растеряв всю мягкость. – Убьешь ведь, мудак! Ты…
Он выдернул ствол карабина изо рта гарпии, вскинул верх и выстрелил по скалам – в серебристую гарпию, выскочившую из-за камней на карниз.
Пуля вышибла искры далеко над гарпией, но она тут же нырнула обратно за камни. Черноволосая подружка тоже спрятала голову.
– За теми следи лучше, а не рот свой разевай! – рявкнул Куч. – Придурок, мать твою шпалой…
– Ладно, Куч, ладно… – пробормотал мужик в каске, снова разворачиваясь к скалам. – Не заводись, славный конюший его высочества Суксизма…
– На скалы смотри!
– Да смотрю я, смотрю… Только не добьешься ты от этой сучки ни хрена…
– Посмотрим! Есть у меня один свеженький рецепт…
– Который уже по счету, о мудрейший конюший? – хмыкнул напарник.
Куч не ответил. Он снова вбил ствол винтовки в рот гарпии, присел на корточки. Склонился над ней, почти уткнувшись лоб в лоб.
– Нравится быть плохой девочкой, синичка моя? – нежно позвал он хрипящую гарпию, заглядывая ей в глаза. – Никак не можешь без того, чтобы папочка сделал тебе больно? Ну как хочешь, солнышко. Давай поиграем…
Левой рукой он перехватил ружье, взял его за ствол, как копье. А правую опустил к гарпии. Погладил ее по щеке, скользнул пальцами по шее, ниже. На миг сжал грудь, потом скользнул пальцами к ребрам, туда, где начинались перья, – и дернул. Вырвал первое перо с пухом и клочьями кожи.
Гарпия взвыла, вся выгнувшись от боли. Рванулась, вырываясь, но переломанные крылья не могли скинуть двух мужиков.
Ниже колен ее ноги были как птичьи: большие жилистые пальцы с широкими длинными когтями. И если бы она смогла лягнуться… но ударить когтями она не могла. Обе ноги прострелены в коленях. Бедра двигались, но лодыжки лишь безвольно болтались.
И стон, невнятный нескончаемый стон через разбитые губы, через глубоко вошедший в рот ствол винтовки…
Леха мягко переставлял ноги, взбираясь на дюну. Заставляя себя не спешить, чтобы не выдать стуком копыт. Стискивая зубы, чтобы случайно не зашипеть ругательство, – возле игроков любое слово обернется оглушительным бычьим ревом!
– Ну что, девочка моя? – позвал Куч елейным голоском, словно предлагал ей конфетку. – Еще? Или мы девочка умная, понимаем с первого раза? Если рисовать будем, дерни головкой вверх-вниз, ласточка. – Он вытащил конец винтовки изо рта гарпии. – Ну?…
Голова двинулась, но не так, как он ожидал. Гарпия дернулась к нему – и плюнула в лицо кровью с разбитых губ.
И тут же взвыла от боли. Куч вырвал из ее крыла сразу горсть перьев с корнями. С пухом, с клочьями кожи, с ошметками мышц… На этот раз ствол винтовки не забивал рот, и крик взвился далеко в небо, резанул по ушам.
Серебристая гарпия не выдержала, выскочила на карниз – и грохот выстрела, и ее вопль слились воедино. Пуля ударила ее в плечо и швырнула назад.
А медная гарпия крутилась в пыли и выла от боли, пока Куч методично выщипывал ее крыло. Теперь не спеша, растягивая. Аккуратно, по одному перышку…
Леха пошел быстрее, разгоняясь, – каких-то метров тридцать, всего ничего! Заходя на них сзади-слева, со стороны мужика в каске, уткнувшегося в прицел винтовки.
Стук копыт пробился сквозь вой медной гарпии. Куч обернулся – сначала вправо, где его никто не защищал. И, конечно же, ничего интересного там не увидел. Стал разворачиваться влево…
Леха налетел на них, как разогнавшийся локомотив.
Удар! Рог с хрустом пробил ребра, пронзил насквозь мужика в камуфляже, нанизал как тушканчика на шампур. Над его головой очертился нимб и тут же рассыпался призрачными кровавыми каплями.
Мелькнуло лицо Куча, Леха летел бронированным лбом прямо ему в живот…
Голову рвануло назад. Тело первого мужика повисло на левом роге, как якорь. Ломая шею, заваливая на бок…
Инерция тащила тяжеленный круп дальше вперед, а тело мужика тянуло голову назад. Леху развернуло боком, повалило на песок и потащило дальше, пронося мимо Куча…
Тот легко увернулся.
– Ах ты падла рогатая! Ты тут еще откуда?!
Леха перевернулся. Обернулся, бросился назад, на оставшегося невредимым Куча…
Сделал всего шаг – и упал на левое колено. Чертов труп все висел на роге, никак не желая сваливаться! Голову тянуло влево и вниз, заваливало вбок…
– Лови, сука!
Прямо в морду полыхнуло огнем, глаза обожгло раскаленным порохом, а по колену правой ноги врезало, вырывая кость из сухожилия. Леха взвыл и рухнул на песок, так и не добежав до Куча.
Попытался подняться, но на левом роге висел труп, а правая нога словно пропала. Леха попытался опереться на нее – и снова взвыл от боли.
– Что, нравится, тварь?! – орал Куч, нависнув над Лехой. – Нравится?!
Леха изогнулся, зарываясь головой вниз. Так, чтобы рог смотрел в землю и сила тяжести тащила труп с рога. Резко дернулся назад, выдирая рог из чавкающего и хлюпающего мяса, из скребущих обломков ребер…
– Не так быстро, урод! – Куч поставил ногу на труп своего напарника, прижимая и тело, и застрявший в нем рог к земле, не давая вытащить. – Это только начало, дальше будет веселее…
Он приставил дуло карабина в упор к левому колену.
– Вот бычков я еще не потрошил, с вас скальпики не снимал. Сколько интересного пропустил, а?
Леха дернул ногой, вытаскивая ее из-под дула, но нога едва шевельнулась. Копыто застряло под трупом. Нога выпрямлена во всю длину, а согнуться может только вниз. Но труп давил сверху на копыто, не давая согнуть ногу. Как на излом взяли…
И правой ногой не оттолкнуться, чтобы вытащить левую, – правая ниже колена повисла, как безжизненное полено…
– Надеюсь, от двух пуль не подохнешь, спаситель недоделанный?
Прямо перед мордой застыл ствол карабина, уткнувшись в колено. Палец Куча на спуске, дальше – его лицо с многообещающей ухмылкой…
Этот ублюдок собирается прострелить вторую ногу, а потом, с неподвижным, проделать то же, что и с гарпией?!
Леха взвыл, вырывая левую ногу, но Куч лишь сильнее прижал дуло к колену.
– Надеюсь, не подохнешь…
Его палец на спуске напрягся, потянул крючок…
Все. Вот и все… На миг Леха до боли позавидовал тому странному пассажиру, что бросился вниз с бронзового истукана. Он хотя бы мог избавить себя от будущего…
Палец уже заметно вдавил крючок, вот-вот грохнет выстрел… но остановился, так и не спустив курок.
Между воротником голубой рубашки и подбородком Куча на миг блеснуло что-то серебристое, скользнуло прямо над Лехой и пронеслось за спину.
Оставив на шее Куча тонкий красный след.
Ухмылка на его лице дрогнула. Смазалась, пропадая, переходя в изумление… Голова скользнула вбок, сползая с шеи. В небо брызнула струя крови, рассыпаясь на рубиновые брызги.
И тут в морду ударило ветром. Тугая волна воздуха хлестнула по глазам, сбивая с дыхания…
Леха зажмурился, дернулся назад – теперь нога не давила на первый труп, и рог пошел из тела. Наконец-то удалось высвободиться и оглянуться.
Позади над самой землей неслась серебристая гарпия, до предела раскинув крылья. Длинные перья на концах отливали сталью, как ножи. На сумасшедшей скорости гарпия неслась прямо на склон дюны, преградивший путь. Судорожно забила левым крылом, поднимаясь над землей и заваливаясь на правое крыло, как самолет, делающий разворот…
Обезглавленное тело Куча рухнуло на песок. Голова упала в нескольких шагах и покатилась по песку. «Wintel sux», «Wintel sux», «Wintel sux» – мелькали ядовито-желтые буквы на темно-синей кепке.
Серебристая гарпия смогла повернуть. Стрелой пронеслась вдоль гребня дюны, чуть не чиркая лапами по склону. Ушла от него в сторону, ударила крыльями, еще раз, еще, забираясь все выше. Легла на левое крыло, делая обратный разворот.
Леха перевел взгляд на уступ. До скал было метров шестьдесят. Гарпия промчала их… за две секунды? За три?
Сзади тихо застонали. Леха обернулся.
Медная гарпия пыталась подняться, но не могла. Крылья поломаны, колени прострелены.
Леха шагнул к ней, чтобы помочь, – и чуть не взвыл от боли. Простреленная нога ниже колена наполнилась болью, а в само колено будто вкручивали шурупы…
Стискивая зубы, Леха похромал на трех ногах. Ей куда больнее… Гарпия заметила его и поспешно отвернулась. Пряча разбитое лицо, изорванные губы с осколками зубов.
Ошибаться нельзя.
Очень осторожно Леха приподнялся и, по-пластунски загребая копытами, стал сползать с дюны. Не дай бог оказаться черным силуэтом на фоне неба, густо усыпанного звездами! Тот с печальными глазами смотрит сюда. Прямо сюда… Гребаный мечтатель!
Двое других сидят спиной. Леха забрал вправо, чтобы один из них оказался между ним и тем мечтателем, все пялящимся поверх костра на дюны. И, когда черный силуэт закрыл глаза мечтателя, чуть приподнялся и, пригибаясь к самой земле, засеменил еще ближе к костру. Сглатывая иссохшим горлом, где кадык драл глотку, как наждаком, – но заставляя себя двигаться медленно. Бесшумно. Все ближе к свету костра, к гулу мотора. Люди у костра о чем-то болтали. Тихие голоса, добродушные смешки… Двадцать метров.
Тише, тише, не спешить. Шалашик из автоматов совсем рядом с костром… Десять метров.
Еще тише, чтобы не вспугнуть. Только не вспугнуть! Мечтатель и еще один – в рабочих комбинезонах, а третий – в камуфляже. Погон нет, но форма явно военная. И сидит ближе всех к шалашику из автоматов. Ему только руку протянуть…
Леха чуть приподнялся с песка. Чуть-чуть. Как кошка перед броском – брюхо у самой земли, а ноги дрожат от напряжения.
Сначала того, в камуфляже. Чуть подтянуть вперед левую заднюю ногу, чтобы мощно толкнуться правой… Леха поджался.
Ну, на три-четыре. Три, че…
Он рванулся – и тут в темноте за костром протяжно заскрипело.
Леха рухнул в песок, вжался в него. Дыхание вырывалось быстрыми и короткими толчками.
Что там еще, в темноте за костром?! В отсветах от костра угадывались большие круглые баки. Нефть там хранят? Наверно. Но что там могло скрипеть-то?! Словно дверь открывали!
Нет, один из баков не круглый, а угловатый. Сарайчик. Затесался между баками, вот в темноте сразу и не заметить. Оттуда в свет костра вышел человек, тоже в синем комбинезоне. На коленях, на груди – черные маслянистые пятна. Рабочий. Вот только на поясе у него висела открытая кобура, а в ней крупный револьвер. Сорок пятого калибра, не меньше. Прямо ковбой, а не нефтяник.
– О, все в сборе! – сказал ковбой. – Ночки доброй.
– Привет… Ночи… – кивнули двое, что сидели к Лехе спинами. Они сразу увидели ковбоя.
Обернулся и мечтатель.
– Трямы, – сказал он, улыбаясь, но голос почему-то прозвучал не радостно.
Ковбой подошел к костру, хлопнул мечтателя по плечу:
– Ну что? Вахту сдал, вахту принял? Домой пошел?
– Да не… Посижу еще с вами. Хорошо тут, почти как у настоящего костра. Лучше любого чата…
Остальные понимающе захмыкали.
Довольные, неспешные, расслабленные…
Леха сглотнул – и сморщился от боли. Бесполезно сглатывать, только еще больше боли в ободранной глотке. Но чертовы инстинкты заставляли. Жажда грызла изнутри, не давая спокойно лежать.
Снова приподнялся с песка, подобрался…
Ковбой покосился налево, к факелу на нефтяной вышке.
– Эй, на рее! Солдат спит, служба идет? Привет!
Леха стиснул зубы, но заставил себя плюхнуться в песок.
Черт бы их побрал! Еще один?!
Факел из горящего газа слепил глаза. Но, кажется… Да, на фоне звездного неба рядом с нефтяной вышкой вытянулся вверх еще один темный силуэт. Как слон Дали: сгусток темноты далеко вверху, поддерживаемый снизу тоненькими ножками… Наблюдательная вышка?
– Привет… – долетело оттуда. Голосом, сонным до зевоты.
– Конкурентов смотри не проспи! А то возьмут нас тепленькими!
– Да не просплю… Тут у меня ночная оптика, все как днем…
– Да брось ты его пугать, – сказал мечтатель. – Нет здесь конкурентов. Вообще тишь да гладь. Как на курорте, блин…
Парень в камуфляже хмыкнул, кивая.
– А монстры? – возразил ковбой, присаживаясь к костру напротив мечтателя. – Смотрите, как нагрянут к вам урки в звериных шкурках, мало не покажется.
Едва сдерживаясь, Леха с тихой ненавистью глядел на мечтателя. Только он сидел лицом, все остальные спиной. Позади бесконечные часы пустыни, темноты и боли. Рядом то, что так нужно… И только эта сволочь мешает!
– Да ладно, монстры… – сказал мечтатель. – Такие же люди. Ты их не трогаешь, и они тебя не трогают.
Но ковбой не согласился:
– Не скажи. Просто так уркой в звериной шкурке не становятся. У нас вот вчера в соседнем подъезде один такой почти людь влез в квартиру. Днем, там только девчонка восьми лет, после уроков пришла. Так эта сволочь…
– Ладно, пойду я… – поморщился мечтатель.
Встал, кивнул оставшимся у костра и зашагал в темноту, к бакам с нефтью и чему-то угловатому.
Леха дрожал от нетерпения, едва сдерживаясь. Ну шагай же ты быстрее, черт бы тебя побрал!
Наконец в темноте скрипнуло, через секунду чуть слышно хлопнуло.
Ковбой у костра не переставал бубнить. Привстал, чтобы сесть удобнее – лицом к остальным, на место мечтателя…
Но не успел.
Леха ворвался в свет костра и расшвырял их, как игрушечных солдатиков, – прочь от шалашика из автоматов!
Ковбой что-то крикнул, на вышке изумленно охнули, а через миг оттуда тяжело забухало. Бым, бым, бым! Трассирующие нити били сверху вниз в песок – и тут уже грохало по-настоящему. Разрывные пули рвались над песком, встряхивая воздух, как стенки огромного колокола. Взбивали вверх тучи песка.
Уши заложило, каждый выстрел отдавался в голове тяжелым ударом. Если бы это было в первый раз, наверняка застыл бы в ступоре. В первый раз ведь и застыл…
Но тот первый раз остался в двух годах позади, далеко на юге. И сейчас Леха не застыл. Быстро крутился между этими смертельными нитями, отыскивая в тучах пыли тех троих.
Они уже поднимались, но Леха снова сбивал их на землю и давил копытами, бил рогами… Топтал, рвал – и ревел, больше не в силах сдерживаться от жажды, грызущей изнутри…
В памяти не осталось того, как все это кончилось.
Просто в какой-то момент оказалось, что никто больше не убегает и никто больше не пытается убить. И крупнокалиберный пулемет больше не бухал с вышки.
И ночь словно отодвинулась. Вокруг светло, как днем: из простреленных бочек вытекла нефть и загорелась. Ветер сносил маслянистый дым в сторону, окутывая нефтяную вышку черной, чуть светящейся изнутри стеной.
Поперек рабочей площадки валялась наблюдательная вышка. Хрупкая, как осинка. Снес ее с одного удара, подломив сразу две опоры.
Какие-то механические устройства, замершие возле баков с нефтью…
Перегонный аппарат, цистерна для бензина – к ней уже подбирались ручейки горящей нефти, вытекшей из простреленных бочек.
Болел левый бок, опаленный разрывами крупнокалиберных пуль.
Но это все так, не важно…
Прикрыв глаза от наслаждения, Леха пил. Вкус странный – одновременно и солоноватый и железом отдает. Но почти сразу влюбился в этот вкус. Сразу и навсегда.
Жажда отступала. То, что грызло изнутри несколько часов, заставляя стонать от желания и боли во всем теле. То, что превращало в тварь, способную думать только о том, как бы напиться, – теперь это отступало, уходило…
Леха жадно пил, всасывал эту густоватую жидкость, дороже которой сейчас не было ничего…
Где-то протяжно скрипнуло.
– Не, народ, посижу еще с вами, – с ленцой начал знакомый голос – А то как в реал выйдешь, моя грымза тут как тут, сразу привяжется и запряжет… Эй, народ, вы где? Что у вас тут вообще…
Леха поднял морду.
Мечтатель сделал еще несколько шагов – и замер. Уставился на Леху, как мартышка на удава.
Еще один живой сосуд с несколькими литрами этого блаженства. Леха шагнул к нему… и остановился. Потряс головой. Господи! Так же нельзя…
Мечтатель смотрел на Леху, и его лицо съеживалось от отвращения. – Зачем?… – выдавил он и попятился. – Господи, ну зачем?…
Зачем…
Леха стиснул зубы, поглядел ему в глаза – и дернул головой на сарайчик: уходи!
Едва сдерживаясь.
Уходи, черт бы тебя побрал! Быстрее!!! Пить хотелось, все еще очень хотелось…
Кажется, еще не все трупы высосал, где-то в пыли должны быть еще двое с кровью – но все равно. Невозможно было спокойно смотреть на это тело, в котором несколько литров крови, утоляющей эту чертову жажду…
Леха крикнул, чтобы он уходил, но из пасти вырвался лишь оглушительный рев. Чертов движок игры! Вблизи игроков все слова монстров превращались в звериные звуки…
Мечтатель наконец-то опомнился. Развернулся и бросился обратно к двери.
И бычье тело будто само собой рванулось за ним. Леха хотел остановиться – приказывал себе остановиться! – но что-то внутри было сильнее. Будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Словно он только глядел на все это со стороны…
Пулей промчался к домику – и зацепил рогом мечтателя за руку, когда тот схватился за ручку двери.
Мечтатель дернулся в сторону, налетел на штабель из бочек, заляпанных нефтью, – и тут Леха его нагнал. Вбил в этот штабель, пришпиливая рогом к жести…
Рог проткнул тело мечтателя, пробил бок бочки. Потекло маслянисто-черное, в нос ударило запахом нефти, но сейчас было не до этого. Леха повалил мечтателя вниз, грудью на песок.
Высвободил рог из его спины и резко крутанул головой – врезал по шее мечтателя наотмашь самым кончиком рога.
Под затылком. Стальной наконечник рога распорол плоть и позвоночник, из артерии брызнула кровь, и Леха припал к ней, как к стакану с ледяной водой…
И сосал ее, пока не высосал до последней капли. Потом шагнул дальше, где в пыли лежали еще не высосанные ковбой и парень с вышки. И снова пил, пил, пил… Все, до последней капли… И будто очнулся.
Из пробитой бочки натекло нефти. Чавкало под копытами, покрыло все вокруг маслянистой лужей, как черным зеркалом.
И оттуда на Леху глядело бычье рыло. Глаза красные, с набухшими сосудами, вот-вот лопнут. Дикий взгляд – взгляд убийцы, который уже переступил ту грань, за которой все едино. На лбу бурыми пятнами застыла кровь. Струйками стекала с морды, со скул, с носа… Ноздри широко вздымались и опадали, вздымались и опадали. Эта тварь готова была рвать ради крови еще и еще. Ноздри знали это и широко раздувались, чтобы не захлебнуться в чужой крови…
Леха врезал копытом в нефть, разбивая эту мразь. Морда разбилась на кусочки, перемешалась в ряби, но быстро собралась воедино. Нефть не вода, успокаивается быстро.
Леха попятился от лужи, потом развернулся и пошел прочь, стараясь не смотреть вокруг. Потом побежал. Прочь отсюда…
От трупов, съежившихся без крови, как куклы. От перевернутой наблюдательной вышки и решетчатой фермы с нефтяным насосом, от баков, от перегонной машины. От рева огня, пожирающего все это…
От черных зеркал нефти, из которых выглядывала морда твари – сквозь бычье обличье, как из злой карикатуры, проступали черты того Лехи, что остался в реале.
Черты, застывшие на его лице в тот чертов день, когда он случайно заглянул в бочку с водой, подернутую переливами бензинового пятна. Черную-черную в отблесках огня, сжирающего дома и сараи вокруг, тушки баранов, застывшие тела людей… И – тихо, редко, потерянно, как призраки в обезлюдевшем театре, – бесцельно бродящие фигуры в камуфляже. Все еще сжимая автоматы, уже не нужные… Не знающие, что делать теперь. После. Их не учили, что делать после. Им лишь вдолбили, что делать до и во время. А вот после… Тогда на его лице была его собственная кровь, но глаза так же налились кровью – от двух суток без сна, от страха и ярости. И ноздри ходили ходуном, а из переплетения теней вдруг выглядывали лица тех, кого видел раньше, когда они вылетали под ствол автомата…
Леха мотнул головой, прогоняя это. К черту, к дьяволу, к сатане! Это осталось – должно было остаться! – далеко в прошлом. Давным-давно, в одной далекой-далекой южной провинции…
Только это не осталось там.
Ноги предательски дрожали, как и тогда. И опять он брел прочь от того, что сделал. Что его заставили сделать. И опять не мог убежать от всего того, от чего хотел убежать…
Леха взвыл от бессильной ярости, упал в песок, зарылся в него мордой, стирая чужую кровь и свои убийства. Боль обожгла шкуру, но Леха драл морду о песок, тер копытами. Сдирая застывшие пятна крови, сдирая взгляд убийцы, дикий и ошалевший – оттого что после всего случившегося небо не упало. Мир вертится, как и прежде. Как ни в чем не бывало… Он бежал не останавливаясь, не сверяясь по звездам. Несся к скалистой стене, к валунам, в которые можно забиться, чтобы попытаться уснуть, укрывшись в снах от того, что было. К мелкому шибздику, с которым можно перекинуться парой слов… Хотя бы чертовой парой слов! Шкура на правом боку, между броневыми наростами, заросла быстро – Леха это чувствовал. Струпья засохли и отвалились, и ветер холодил новую шкуру. Здесь, как и в обучалке, раны на монстрах зарастают быстрее, чем отваливается грязь. Но во рту остался солоновато-железный привкус крови… И опять бежал.
Сквозь ночь, тишину и одиночество. Полное одиночество.
Лишь ветер в ушах, стук копыт да дюны – черные застывшие волны; И ночь. И пустота. И вокруг и внутри… Раньше с ним хотя бы были жажда и боль, отвлекавшие от мыслей. Теперь – никого. Совсем никого. Полная пустота.
И еще, где-то далеко позади – опустевшая нефтяная вышка. Бойня, заляпанная кровью и нефтью…
Наверно, он ошибся с направлением. Скальная стена была тут как тут: черная полоса вдоль горизонта, на которой нет звезд. И чуть темнее неба – оно уже начинало светлеть. Стена – тут как тут, а вот прохода, через который тогда вполз в Кремневую долину, а потом вылез обратно, – этого прохода не было.
Леха побежал медленнее, покосился влево. Прищурился, вглядываясь. Стена убегала до горизонта, и никаких расщелин не видно. Вправо – то же самое. Нет никакой щели. Ну и в какую же сторону идти? Леха совсем остановился.
Оборвался стук копыт, стих шум ветра в ушах. Стало тихо.
Тихо-тихо…
Странный миг, когда ночь превращается в рассвет. Затихло все, даже ветер. Ни одного пылевого смерчика. Воздух застыл, прозрачный и прохладный, можно услышать свое дыхание, удары пульса в ушах…
Крик ударил по нервам, как оголенный провод. Леха оступился на ровном месте и завертелся: что это?! Откуда?! Вопль не кончался, поднимался выше и выше – и вдруг как отрезало.
Лишь звенит тишина, да собственный пульс толкается в барабанную перепонку… Почудилось?
Черт его знает… Леха подождал, прислушиваясь, но больше ничего не слышно.
Ладно. Куда же идти? С какой стороны проход?
Леха оглянулся. Следы от копыт тянулись в песке, взбираясь к гребню последней дюны… А может быть, занесло в сторону? Когда человек долго идет или бежит без ориентиров, его всегда заносит в сторону. Правшу вправо, левшу влево…
Значит, занесло вправо? Тогда теперь налево, чтобы вернуться к расщелине. Леха повернулся налево, поднял ногу…
И замер…
Снова крик. На этот раз еще громче, яростнее… и безнадежнее. Обреченный. Не то птичий, не то…
Леха поежился.
Кажется, из-за дюн справа. Стараясь не стучать копытами, Леха стал карабкаться на дюну, добрался до гребня – и тут же упал вниз, вжимаясь в песок.
Да, здесь. Впереди двое мужиков топтались на чем-то золотистом…
Опять извращения генной инженерии?
Похоже, без них тут не обошлось. И без мифологии тоже. Гарпия, так это называется? Голова, тело, бедра – женские. Ниже колен птичьи лапы, а вместо рук крылья, из длинных рыжих перьев, блестящих, как медь.
Сейчас изломанные, вбитые в песок тяжелыми сапогами… Длинные волосы – такие же медные – рассыпались по песку, словно светящийся ореол вокруг головы…
Один мужик – высокий, широкоплечий, в камуфляжном комбинезоне и синеватой каске – стоял на левом крыле. Вскинув к плечу ружье, он целился в скалистую стену.
Там из-за камней выглядывали еще две гарпии. Одна серебристая, другая черная. Выглядывали – и снова прятались за камни. Не решались вылезти на открытый уступ, далеко выступающий из стены, словно трамплин.
Второй мужичок был поменьше ростом, сухонький. В джинсах, в голубой рубашке и в синей бейсболке, напяленной задом наперед. Над козырьком ядовито-желтая надпись: «Wintel sux».
Этот топтался на правом крыле гарпии. Дуло своей винтовки он вбил гарпии в рот, чтобы не мотала головой. Склонился к ней, почти дыша в лицо.
– Где камни, сукина кошка?
Говорил он мягко, почти нежно. Язык у него заплетался, он явно перебрал с горячительным в реале. И даже со спины, не видя лица, одного этого голоса достаточно, чтобы понять: он улыбается.
И от этой улыбки, которой не видно, лишь слышно в голосе, – по хребту прошлись мурашки. Вот кого надо сажать в эту игру в шкуру монстров…
Леха переполз через гребень, приподнялся и тихонько засеменил вниз. Забирая вправо, к пустыне. Чтобы потом зайти на них со спины… Медленно, заставляя себя сдерживаться. В прохладном рассветном воздухе звуки словно становились громче, растекались далеко-далеко, не желая затихать. Надо очень осторожно, очень тихо…
– Будем карту чертить, синичка драная? – снова спросил мужик. Голосом мягким до приторности, до отвращения, до тошноты.
– Да чего ты с ней нянчишься, Куч! – пробасил мужик в каске. – Вот так ее… Н-на!
Он с разворота пнул гарпию под ребра. Хрупкое тельце дернуло от удара, аж приподняло над землей, но не перевернуло. Крылья, прижатые к песку сапогами, держали гарпию, как распятие.
– Ур-род! – рявкнул напарник, мигом растеряв всю мягкость. – Убьешь ведь, мудак! Ты…
Он выдернул ствол карабина изо рта гарпии, вскинул верх и выстрелил по скалам – в серебристую гарпию, выскочившую из-за камней на карниз.
Пуля вышибла искры далеко над гарпией, но она тут же нырнула обратно за камни. Черноволосая подружка тоже спрятала голову.
– За теми следи лучше, а не рот свой разевай! – рявкнул Куч. – Придурок, мать твою шпалой…
– Ладно, Куч, ладно… – пробормотал мужик в каске, снова разворачиваясь к скалам. – Не заводись, славный конюший его высочества Суксизма…
– На скалы смотри!
– Да смотрю я, смотрю… Только не добьешься ты от этой сучки ни хрена…
– Посмотрим! Есть у меня один свеженький рецепт…
– Который уже по счету, о мудрейший конюший? – хмыкнул напарник.
Куч не ответил. Он снова вбил ствол винтовки в рот гарпии, присел на корточки. Склонился над ней, почти уткнувшись лоб в лоб.
– Нравится быть плохой девочкой, синичка моя? – нежно позвал он хрипящую гарпию, заглядывая ей в глаза. – Никак не можешь без того, чтобы папочка сделал тебе больно? Ну как хочешь, солнышко. Давай поиграем…
Левой рукой он перехватил ружье, взял его за ствол, как копье. А правую опустил к гарпии. Погладил ее по щеке, скользнул пальцами по шее, ниже. На миг сжал грудь, потом скользнул пальцами к ребрам, туда, где начинались перья, – и дернул. Вырвал первое перо с пухом и клочьями кожи.
Гарпия взвыла, вся выгнувшись от боли. Рванулась, вырываясь, но переломанные крылья не могли скинуть двух мужиков.
Ниже колен ее ноги были как птичьи: большие жилистые пальцы с широкими длинными когтями. И если бы она смогла лягнуться… но ударить когтями она не могла. Обе ноги прострелены в коленях. Бедра двигались, но лодыжки лишь безвольно болтались.
И стон, невнятный нескончаемый стон через разбитые губы, через глубоко вошедший в рот ствол винтовки…
Леха мягко переставлял ноги, взбираясь на дюну. Заставляя себя не спешить, чтобы не выдать стуком копыт. Стискивая зубы, чтобы случайно не зашипеть ругательство, – возле игроков любое слово обернется оглушительным бычьим ревом!
– Ну что, девочка моя? – позвал Куч елейным голоском, словно предлагал ей конфетку. – Еще? Или мы девочка умная, понимаем с первого раза? Если рисовать будем, дерни головкой вверх-вниз, ласточка. – Он вытащил конец винтовки изо рта гарпии. – Ну?…
Голова двинулась, но не так, как он ожидал. Гарпия дернулась к нему – и плюнула в лицо кровью с разбитых губ.
И тут же взвыла от боли. Куч вырвал из ее крыла сразу горсть перьев с корнями. С пухом, с клочьями кожи, с ошметками мышц… На этот раз ствол винтовки не забивал рот, и крик взвился далеко в небо, резанул по ушам.
Серебристая гарпия не выдержала, выскочила на карниз – и грохот выстрела, и ее вопль слились воедино. Пуля ударила ее в плечо и швырнула назад.
А медная гарпия крутилась в пыли и выла от боли, пока Куч методично выщипывал ее крыло. Теперь не спеша, растягивая. Аккуратно, по одному перышку…
Леха пошел быстрее, разгоняясь, – каких-то метров тридцать, всего ничего! Заходя на них сзади-слева, со стороны мужика в каске, уткнувшегося в прицел винтовки.
Стук копыт пробился сквозь вой медной гарпии. Куч обернулся – сначала вправо, где его никто не защищал. И, конечно же, ничего интересного там не увидел. Стал разворачиваться влево…
Леха налетел на них, как разогнавшийся локомотив.
Удар! Рог с хрустом пробил ребра, пронзил насквозь мужика в камуфляже, нанизал как тушканчика на шампур. Над его головой очертился нимб и тут же рассыпался призрачными кровавыми каплями.
Мелькнуло лицо Куча, Леха летел бронированным лбом прямо ему в живот…
Голову рвануло назад. Тело первого мужика повисло на левом роге, как якорь. Ломая шею, заваливая на бок…
Инерция тащила тяжеленный круп дальше вперед, а тело мужика тянуло голову назад. Леху развернуло боком, повалило на песок и потащило дальше, пронося мимо Куча…
Тот легко увернулся.
– Ах ты падла рогатая! Ты тут еще откуда?!
Леха перевернулся. Обернулся, бросился назад, на оставшегося невредимым Куча…
Сделал всего шаг – и упал на левое колено. Чертов труп все висел на роге, никак не желая сваливаться! Голову тянуло влево и вниз, заваливало вбок…
– Лови, сука!
Прямо в морду полыхнуло огнем, глаза обожгло раскаленным порохом, а по колену правой ноги врезало, вырывая кость из сухожилия. Леха взвыл и рухнул на песок, так и не добежав до Куча.
Попытался подняться, но на левом роге висел труп, а правая нога словно пропала. Леха попытался опереться на нее – и снова взвыл от боли.
– Что, нравится, тварь?! – орал Куч, нависнув над Лехой. – Нравится?!
Леха изогнулся, зарываясь головой вниз. Так, чтобы рог смотрел в землю и сила тяжести тащила труп с рога. Резко дернулся назад, выдирая рог из чавкающего и хлюпающего мяса, из скребущих обломков ребер…
– Не так быстро, урод! – Куч поставил ногу на труп своего напарника, прижимая и тело, и застрявший в нем рог к земле, не давая вытащить. – Это только начало, дальше будет веселее…
Он приставил дуло карабина в упор к левому колену.
– Вот бычков я еще не потрошил, с вас скальпики не снимал. Сколько интересного пропустил, а?
Леха дернул ногой, вытаскивая ее из-под дула, но нога едва шевельнулась. Копыто застряло под трупом. Нога выпрямлена во всю длину, а согнуться может только вниз. Но труп давил сверху на копыто, не давая согнуть ногу. Как на излом взяли…
И правой ногой не оттолкнуться, чтобы вытащить левую, – правая ниже колена повисла, как безжизненное полено…
– Надеюсь, от двух пуль не подохнешь, спаситель недоделанный?
Прямо перед мордой застыл ствол карабина, уткнувшись в колено. Палец Куча на спуске, дальше – его лицо с многообещающей ухмылкой…
Этот ублюдок собирается прострелить вторую ногу, а потом, с неподвижным, проделать то же, что и с гарпией?!
Леха взвыл, вырывая левую ногу, но Куч лишь сильнее прижал дуло к колену.
– Надеюсь, не подохнешь…
Его палец на спуске напрягся, потянул крючок…
Все. Вот и все… На миг Леха до боли позавидовал тому странному пассажиру, что бросился вниз с бронзового истукана. Он хотя бы мог избавить себя от будущего…
Палец уже заметно вдавил крючок, вот-вот грохнет выстрел… но остановился, так и не спустив курок.
Между воротником голубой рубашки и подбородком Куча на миг блеснуло что-то серебристое, скользнуло прямо над Лехой и пронеслось за спину.
Оставив на шее Куча тонкий красный след.
Ухмылка на его лице дрогнула. Смазалась, пропадая, переходя в изумление… Голова скользнула вбок, сползая с шеи. В небо брызнула струя крови, рассыпаясь на рубиновые брызги.
И тут в морду ударило ветром. Тугая волна воздуха хлестнула по глазам, сбивая с дыхания…
Леха зажмурился, дернулся назад – теперь нога не давила на первый труп, и рог пошел из тела. Наконец-то удалось высвободиться и оглянуться.
Позади над самой землей неслась серебристая гарпия, до предела раскинув крылья. Длинные перья на концах отливали сталью, как ножи. На сумасшедшей скорости гарпия неслась прямо на склон дюны, преградивший путь. Судорожно забила левым крылом, поднимаясь над землей и заваливаясь на правое крыло, как самолет, делающий разворот…
Обезглавленное тело Куча рухнуло на песок. Голова упала в нескольких шагах и покатилась по песку. «Wintel sux», «Wintel sux», «Wintel sux» – мелькали ядовито-желтые буквы на темно-синей кепке.
Серебристая гарпия смогла повернуть. Стрелой пронеслась вдоль гребня дюны, чуть не чиркая лапами по склону. Ушла от него в сторону, ударила крыльями, еще раз, еще, забираясь все выше. Легла на левое крыло, делая обратный разворот.
Леха перевел взгляд на уступ. До скал было метров шестьдесят. Гарпия промчала их… за две секунды? За три?
Сзади тихо застонали. Леха обернулся.
Медная гарпия пыталась подняться, но не могла. Крылья поломаны, колени прострелены.
Леха шагнул к ней, чтобы помочь, – и чуть не взвыл от боли. Простреленная нога ниже колена наполнилась болью, а в само колено будто вкручивали шурупы…
Стискивая зубы, Леха похромал на трех ногах. Ей куда больнее… Гарпия заметила его и поспешно отвернулась. Пряча разбитое лицо, изорванные губы с осколками зубов.