Тропов Иван. Клан быка

   Леха развернулся, подхватил Алису под руку и повел прочь.
   По сумрачному холлу, к двери – эта дверь маленькая и легкая, стеклянная. Но за ней не выход, а всего лишь тамбур перед выходом.
   Не глупить…
   Мерным шагом. Все дальше от охранников и все ближе к двери. И больше никаких остановок, пока не выберемся отсюда.
   Черт возьми, ведь чуть не сорвался! Надо же… И двух недель не пробегал в теле бычка, теперь скинул звериную шкурку, но кажется, словно бычок все еще здесь. Вместе со всеми повадками, к которым привык там. К которым пришлось привыкнуть… Все это – осталось с тобой. Забилось в дальние уголки души, но готово вырваться наружу в любой момент…
   Обозленный голос охранника за спиной. Так и сыплет сомнительными шуточками, одна другой злее – хочется вернуться и все-таки дать по морде…
   Не глупить! Даже не оборачиваться.
   Уже почти пришли. За стеклянную дверь, в гудящий от кондиционеров тамбур.
   Дальше, дальше – последние шаги до выхода! Толкнуть огромную и тяжелую, на жестких пружинах, внешнюю дверь…
   И оказались в другом мире.
   Яркий солнечный день, полный весенней свежести, звона капели и воробьиного гомона…
   А вверху – настоящая, пронзительная голубизна. Полная щемящего обещания чего-то настолько светлого, что с тобой еще никогда не случалось…
   Весь мир – перед тобой. Весь мир – твой.
   – Где мы… – прошептал Леха, закрыв глаза.
   Поднял лицо, подставляя солнцу. Под мягкие лучи, ласкающие кожу.
   – В лучшем из миров, – откликнулась Алиса таким же мечтательным голосом. Тоже подставила лицо настоящему солнцу, закрыв глаза. И чуть грустнее добавила: – Бета-версия… Без возможности сейва…
   И тут же встряхнулась, как воробей, после долгой зимы купающийся в весенней луже.
   – Я хочу есть! Боже мой, как я хочу есть! Словно всю жизнь не ела!
   И она засмеялась. Так заразительно, что Леха не удержался и засмеялся вместе с ней. Нащупал ее маленькую ладошку. Сжал.
   И так, рука об руку, они и пошли вперед, подставляя лица солнцу…
   Это было здорово, это было восхитительно хорошо – но все же под всем этим, в глубине души, оставался кусок льда, который не желал пропадать.
   Солнце, небо, весна, ее смех и зеленые глазищи – это все, конечно, хорошо. Просто замечательно.
   Только ведь еще ничего не кончено. То, что вырвались, – это не конец. Это всего лишь начало…
   Леха оглянулся. На гранитную обделку, на зеркальные стеклопакеты, на массивные двери…
   – Леш… – напряглась Алиса.
   – Что?
   Леха старательно вскинул брови, будто бы не было никакого повода для этого напряженного оклика.
   Но Алиса смотрела внимательно и напряженно. Ее и там-то, в игре, было трудно провести, а уж теперь-то, когда лица реальные и каждый лицевой мускул на виду…
   – Леш, не надо… Все равно с этим ничего не сделать, только себе же хуже будет. Как бы вновь туда не попасть…
   – А все то, что было?
   – Ну… – Алиса опустила глаза. – Это было там, и пусть там и останется. Надо просто забыть. Как о дурном сне. Понимаешь, Леш? – Алиса подняла глаза, глядя почти с мольбой. – Просто забыть…
   – А те, что остались?… Та серебристая?… Черная…
   – Я помню… – Алиса снова опустила глаза. Вздохнула. – Я попытаюсь им помочь… Я видела движок игры изнутри, теперь и снаружи будет проще его потрошить. Теперь-то не надо изобретать велосипед, все ломалки под рукой будут, и дело пойдет веселее… Боль я с них сниму. А может быть, получится и вытащить их оттуда. Так же, как нас.
   Леха открыл рот: но ведь кроме двух гарпий есть еще остальные, несколько сотен. И даже если вытаскивать по дюжине в месяц, всех не вытащить…
   Но так ничего и не сказал.
   – Можно постараться помочь, но всего сразу не изменить… – все убеждала Алиса, ловя его взгляд. – Это система, Леш… Ее нельзя сломать. Если с ней свяжешься всерьез, ты только себя погубишь…
   Леха постарался улыбнуться, буркнул неопределенное:
   – Ну-у…
   Словно и в мыслях такого не было.
   Но ее, конечно, не провести. Она все пыталась поймать взгляд – внимательная и взволнованная.
   Умная, сообразительная. Искренне желающая как лучше – но всего лишь женщина…
   Когда мир ужасен, женщина тяжело вздыхает, а потом закрывает окно красивой занавеской. Даже если мир рушится. Ведь за занавеской-то, в милом уютном доме, все в порядке, все хорошо… Какое-то время. И ее не переубедить, что кто-то должен не прятаться за красивой шторой, а бодаться с этим чертовым миром.
   Да и не стоит переубеждать.
   Она всего лишь женщина. Красивая, хорошенькая женщина. И переделывать этот мир – вовсе не ее дело…
   – Систему не сломать… Только сам пропадешь, Лешка… Не надо… Пожалуйста… Надо просто забыть обо всем этом… Просто забыть… Были медная гарпия и стальной бык – и нет их больше… Будто и не было никогда…
   Она ловила взгляд, ожидая ответа – хотя бы в глазах. Леха взял ее под руку и повел прочь.
   – Леш?… Пообещай мне, что не будешь делать глупостей. Леш… Пожалуйста… – Вот ведь приставучка рыжая! Леха вырвал локоть из пальцев Алисы, обхватил ее за талию, приподнял – и закрутился на каблуках, оторвав ее от земли. Алиса понеслась вокруг, как на карусели:
   – О-о-ой! Лешка, перестань! – Алиса обхватила Леху руками, чтобы хоть за что-то держаться.
   А Леха все крутил и крутил ее вокруг, все быстрее и быстрее. Спросил с театральной грозностью:
   – Будешь еще приставать с паникерскими настроениями, рыжая?!
   – Лешка-а-а! – засмеялась Алиса. – Лешка, отпусти! Уронишь!
   – Специально отпущу, чтобы глупостей не выдумывала!
   – Все, не буду… Честно, не буду!… А-а-а!
   Она смеялась, ее щеки разрумянились, а в глаза вернулся прежний веселый блеск – почти такой же, как когда она в первый раз увидела это светлое весеннее небо, настоящее небо… Леха поставил ее на землю, но она шаталась, да и сам шатался. И схватившись друг за друга, чтобы не упасть, просто стояли и хохотали. Радуясь тому, что вокруг небо и солнце, весна и капель.
   И она, красивая и веселая…
   И прежде чем она успела опомниться, схватил ее под руку и потащил дальше, утягивая на боковую улицу. Чтобы даже за спиной не чувствовать это давящее присутствие громадины фирмы.
   Свернули – и Леха тут же взмахнул рукой:
   – Такси!
   Старенькая желтая «волга» с шашечками на боку проворно нырнула к тротуару. Над шашечками вычурная надпись из букв под старославянскую вязь: «ООО „Веселый кучер“.
   Кучер… Вроде бы и слово как слово – а вот словно бы неприятный привкус у него какой-то…
   Леха мотнул головой, прогоняя наваждение. Чертовщина какая в голову лезет! Слово, видите ли, не нравится…
   – Прошу! – Леха распахнул заднюю дверцу, приглашая Алису.
   Алиса нырнула в машину, попыталась сделать это по-кошачьи мягко и грациозно – и у нее это почти получилось. Если не считать того, что тело, жившее месяц с лишним своей собственной жизнью, чуть занесло. Она задела макушкой по дверной раме. Хорошо, кожаная шапка под буденновку смягчила удар. Алиса шуточно чертыхнулась и опять прыснула.
   Леха лишь покачал головой и полез следом на заднее сиденье. Чтобы сидеть рядом с ней.
   Тоже улыбаясь – рядом с Алисой невозможно не улыбаться. Лучится жизнерадостностью, заливает все вокруг тихим светом, как еще одно солнышко…
   Водитель хмуро разглядывал ее в зеркало заднего вида.
   И как можно быть таким хмурым? В этом огромном мире, где можешь идти куда хочешь! Можешь делать, что тебе только захочется, что угодно! Под весенним небом, под звон капели…
   – Куда? – спросил водитель.
   Голос у него был еще мрачнее, чем лицо. На миг словно повеяло чем-то из предыдущих дней – безнадежностью игры, из которой не выбраться, а в городе объявления с наградой за твою голову… На миг даже показалось, что где-то слышал этот голос…
   Нет, нет! Не надо сходить с ума. Просто у человека паршивое настроение. Бывает.
   И когда в зеркале заднего вида поймал взгляд водителя, Леха широко улыбнулся. От души, стараясь зацепить улыбкой и этого хмурого водилу, поделиться с ним кусочком радости.
   – В кафе! Куда угодно, где можно перехватить чего-нибудь горячего и вкусного! Хоть в «Мак».
   – И чтобы хороший вид! – потребовала Алиса, тоже пытаясь улыбкой растопить угрюмость водителя. – Хочу пространства, воздуха и солнца!
   Но водитель сделался еще смурнее. Резко тронул машину и влился в поток, несущийся по улице…
   Город летел за окнами машины.
   Сотни машин, лиц, домов…
   И солнце. И такое прозрачное весеннее небо!
   Рядом щебетала Алиска, решая, что же она сейчас съест. Хотелось всего и сразу. В желудке совсем, совершенно пусто…
   Тихо урчал мотор, шуршали шины под днищем, шумел поток машин снаружи.
   Болталась игрушка, привешенная на шнурке под зеркалом заднего вида. Маленькая мягкая игрушка – буйволенок, сшитый из разноцветных кожаных лоскутков. С черными глазками-бусинками, с крошечными замшевыми рожками. Смешной, неказистый, совсем не страшный – но с ужасно упрямым выражением на морде…
   Жутко симпатичный, аж захотелось такого же себе. Вот только зачем-то – утыканный булавками.
   Словно это не крошечная игрушка, а отлитая из воска фигурка какого-то личного врага, в которую медленно, с наслаждением, одну за другой втыкали иголки…
   – А потом мороженого, – вела съестную кампанию все дальше Алиса, положив голову на плечо. – С шоколадной крошкой и дольками ананаса… Да? Или лучше с киви?
   – Всего – и побольше, – улыбнулся Леха, не очень-то соображая, что говорит.
   Глядел в ее лучащиеся глаза – и лишь кивал. Улыбался, совершенно размякнув, и кивал. Счастливый до неприличия…
   Пока взгляд случайно не зацепился за то, что было за головой Алисы. Заднее стекло… Там, по низу стекла, над самым резиновым уплотнителем, шла прозрачная наклейка с короткой надписью. Какой-то миг Леха пытался сообразить, что это за слова, – изнутри машины буквы шли задом наперед, – а внутри уже что-то оборвалось.
   Нет, не может быть…
   Но буквы, даже перевернутые, упрямо чернели на окне, и надпись слишком короткая, чтобы мозг долго с ней возился. Уже отразил надпись так, как надо: «Wintel sux».
   Господи… Алиса…
   Только бы она это не увидела…
   Леха обнял ее, прижал к себе, а «волга», хоть и шла в совершенно свободном ряду, вдруг вильнула. Перешла в другой ряд, нагло подрезав голубенький «фольксваген».
   Женщина за его рулем – зеркальные очки и густая грива длинных рыжих волос – едва успела среагировать. «Фольксваген» почти поцеловал «волгу» в задний бампер, но в самый последний момент она успела нажать на тормоза.
   Слишком сильно. Машина сбросила скорость так резко, будто налетела на преграду. Женщину швырнуло на руль, а «фольксваген» быстро отстал.
   Раздраженно гавкнула клаксоном машина, шедшая следом. Резко вильнула, обходя почти вставший «фольксваген».
   – Кукла накрашенная! – сообщил водитель. Будто бы и раздраженно, но в зеркале заднего вида на его лице – подобие улыбки. Впервые за всю поездку… – Понакупают прав, а машину водить не умеют, кошки драные… Мать их шпалой…
   Тело Алисы под рукой напряглось. Она осеклась на полуслове.
   Застыла, как манекен.
   Улыбка вылиняла, лицо превратилось в безжизненную маску, а глаза будто бы потухли, задернулись воспоминаниями…
   В следующий миг она рванулась вперед, к водительскому сиденью. К изголовью, к шее водителя – скрючившимися от ненависти пальцами.
   Леха успел быстрее. Перехватил ее руки, обнял, прижал к себе…
   – Лис…– шептал Леха. – Не надо… Лис… Лис, пожалуйста…
   Но Алиса не слышала.
   Дрожа от напряжения, она пыталась вырваться. Броситься к креслу, к тому, кто за ним… Скрюченные пальцы так и застыли, словно окостенели. Две когтистые лапы. И глаза – совсем другие. Злые. Дикие. Безумные…
   Гарпия никуда не пропала. Она была здесь. В этом теле, за этими глазами. Осталась тут. Навсегда.