Страница:
И двигалась куда быстрее, чем мог бы передвигаться человек на своих двоих.
А он, вообще, собиратель?…
В цепи позади немцев трое, обычно же их четверо… Черт возьми! Да это же их четвертый! Пытается отрезать от проходов в долину, гад!
Леха попытался бежать еще быстрее, но бежать быстрее не получалось.
Только бы успеть раньше к южному проходу! Только бы успеть…
Трое сзади нагоняли. Медленно, но верно. Мотоциклы быстрее четырех ног.
Четвертый тоже на мотоцикле, но ему дальше до южного прохода. Можно успеть раньше него, можно!
Только бы самому не сбиться с шагу, не налететь на какой-нибудь валун… Луна уже встала, но висит где-то на юго-востоке. Далеко слева, в пустыне, призрачно светятся вершины дюн, но здесь, под стеной, еще темно. Закрывает она луну.
Только бы не налететь на камень…
Если бежать дальше от стены, шансов наступить на свалившийся со стены камень меньше. Но там и песок не такой плотный и слежавшийся. Там ноги будут увязать. Вот и изгиб стены. Она пошла западнее, западнее… Граница тени стала ближе к стене, еще ближе… Леха вырвался в лунный свет.
Все, теперь уже тот одинокий немец не остановит! На песке под ногами видно каждый след, каждый камешек. Теперь уже никаких неожиданностей; здесь не споткнемся!
И вперед видно далеко-далеко. Дюны начинаются левее, а здесь, вдоль стены – только прямая, как пляж, полоса слежавшегося песка.
Ровная и прямая метров на пятьсот, до следующего изгиба. Все-все видно, каждый валун, каждый камушек, но так далеко и не надо, потому что вон черная трещина в стене. Южный проход! Каких-то двести метров до него, а немца еще даже…
У изгиба стены вдали что-то блеснуло. Не ярким электрическим свечением, а холодным светом луны, отраженным от чего-то блестящего. А через секунду долетел и треск мотоциклетного мотора.
Широкий руль, почти как рога, мощная каска, рубленое лицо немца, льдисто-серебристое в лунном свете…
Мотоцикл несся быстро – кажется, почти летит над песком. Да только все равно не успеешь, гад!
Проход чернеет уже совсем близко, каких-то метров тридцать до него. А немцу все шестьдесят…
Испуг встряхнул тело беззвучным воплем.
Это был даже не испуг – это было то дикое чувство, когда рядом с тобой начинает происходить то, чего просто не может быть. Мотоцикл и в самом деле летел, оторвавшись от песка…
Нет, не летел. Просто встал на дыбы, а немца на нем уже не было.
Немец на ходу соскочил и теперь бежал следом, а в руках у него не то карабин, не то винтовка с длиннющим стволом и огромным прицелом…
Впереди под ногами вспыхнул красный светлячок, и Леха нырнул в сторону. Грохот выстрела, и тут же фонтанчик песка – там, куда должен был наступить левой ногой. Тут же брызнул второй, третий…
Леха ушел еще дальше в сторону, и следом скользнуло красное пятнышко целеуказателя, отрезая от прохода в стене… До боли выламывая суставы, Леха попытался затормозить, нырнул в обратную сторону, перепрыгивая подобравшегося к ногам красного светлячка, – и тут по ноге ударило. По костям. Они словно зазвенели и провернулись в суставах – да так и остались звенеть, едва не лопаясь. Как в танке, когда прислонился к броне – и тут по ней с другой стороны бьет снаряд, и удар катится по броне, по твоим костям, заставляя их дрожать и лопаться…
Взвыв от боли, Леха рухнул на песок. На миг в мире осталась только эта звенящая боль, расходящаяся от левой ноги по всему телу и разбивающая все кости на осколки, как тонкий фарфор. А когда опомнился, откатился в сторону. В еще не осевшие облачка пыли, взбитые пулями.
Хоть какое-то прикрытие. Но ногу, похоже, разнесло всерьез…
Мимо промчался мотоцикл, заваливаясь на бок. Шлепнулся на песок где-то за спиной, а следом за мотоциклом набегал немец, вскидывая винтовку к плечу. Нет, нет!
Стиснув зубы и заранее готовясь зашипеть от боли, выплескивая ее из себя, Леха оперся на левую ногу – и, о чудо, боли почти не было! Суставы не выпрыгнули, сухожилия не порвались. Кажется, даже кровь не хлещет…
Нога шевелилась и двигалась. Только вместо того чтобы упереться в песок, ухнула вниз. Как мимо ступеньки промазал. Леха рухнул обратно в песок, а подвернутая нога вытянулась вперед.
И в самом деле она осталась целой – почти. Если не считать копыта. Вместо костяной чушки на конце ноги теперь что-то расщепленное, как дуб после удара молнии. Избушка на курьих ножках…
И красный огонек, вынырнувший невесть откуда и замерший прямо над копытом, посередине ноги. Леха попытался отдернуть ногу, но чертова бычья нога, изгибающаяся совсем не так, как рука, уперлась в землю, и вес всего тела давил на нее. Надо сначала сместиться всем телом, а потом уже…
Уже не успеть.
В лунном свете все было нереально четким, как на картинке. Замедленное, словно время превратилось в мед, не желающий течь дальше.
Ухмылка немца, виднеющаяся из-под дула винтовки. Нацелившийся прямо сюда огромный прицел. Палец, тянущий курок…
Вот и все.
На этот раз он не промажет… и будет стрелять не в копыто, а прямо в ногу. Так, что уже не подняться и не убежать.
И вряд ли они станут убивать быстро. Награду никто не отменял…
В ночной тишине даже отсюда слышен щелчок бойка внутри винтовки – клац! – и… и ничего.
Ни огненного снопа из дула, ни грохота выстрела, ни удара в ногу.
Улыбка под дулом винтовки погасла.
– Scheisse!
И время вернулось в привычный бег.
Леха перекатился на бок, потом опять на живот. Вскочил, пытаясь устоять на том, во что превратилось копыто. Непривычно, неудобно… но можно. И идти можно. И, кажется, даже бежать…
Жаль, до самого немца не успеть. Но до щели-то можно! Пока он выщелкнет старую обойму, пока достанет свежую, пока вставит… Слава программерам-реалистам, сделавшим перезарядку точно такой же, как в реале!
Хромая, Леха поскакал к стене, к спасительной черной расщелине. Расщепленное копыто проваливалось ниже, чем раньше, и каждый шаг отдавался глухой болью в ноге, но двигаться можно. Пусть и не так быстро, как раньше, но можно.
Только немец, вместо того чтобы выщелкивать старую обойму, просто отвел винтовку в сторону, удерживая ее одной левой рукой, а правой скользнул к поясу с патронташем. Но не за обоймой, а за гранатой. Выдернул зубами чеку и швырнул гранату к скальной стене.
Граната шлепнулась в песок перед самой расщелиной, до которой Лехе было метров двадцать. А за три секунды… Как раз над гранатой и окажешься. И это бы неплохо – если бы был как гарпия или сатир. Взрывом бы убило с гарантией, и сразу бы и новая аватара, целая и невредимая, и оказался бы прямо в долине, рядом с сатиром…
Только бронированного быка граната едва ли убьет сразу. Лишь посечет ноги, но сразу не помрешь. А с этого урода станется и вколоть бычку той зеленой дряни, которой здесь повышают здоровье. Еще и подлечит, чтобы потом от души попытать…
Леха взвыл от бессильной ярости – все-таки отогнал, сука! – развернулся и помчался прочь.
От расщелины, от гранаты, от немца, шлепнувшегося на землю, чтобы не достало взрывом, но уже отщелкивающего пустую обойму.
Досчитывая про себя – два, три… – плюхнулся на песок, и по ушам врезал грохот взрыва, а по крупу стегнула тугая волна воздуха.
И снова на ноги, и снова вперед – быстрее за дюну! Пока сзади скрипит и щелкает железо, выпуская из магазина старую обойму. Выпуская из патронташа новую. И снова магазин винтовки, принимая в себя свежие пять патронов…
Леха вильнул, и вовремя. Фонтанчик песка взмыл в воздух из-под самых ног. Еще один выстрел…
И все! Вот он, гребень дюны! Через него – и дюна прикрыла от немца.
Можно нестись в пустыню – пока еще немец доберется до своего мотоцикла, пока нагонит по следам… Вот только и проход в долину закрыт! И к сатиру. И, значит, к каперам…
И еще это расщепленное копыто! Там, возле скальной стены, на слежавшемся песке, еще туда-сюда, но здесь, в мягком песке… Рваные концы кости глубоко входили в него, а когда выдирал ногу, цеплялись, изгибались… Словно там, в реале, где осталось настоящее тело, кто-то хватал пальцы на руках щипцами и пытался содрать с них ногти…
Кажется, копыто потихоньку стягивается, заживает – но так медленно!
Сквозь шум ветра в ушах пробился треск мотоцикла.
Догнал, гад.
Леха свернул влево – к вершине ближайшей дюны. Улечься прямо за ней, подождать, пока этот следопыт вылетит из-за гребня, не видя того, что его ждут, – и…
И встал, так и не добежав до гребня. Треск мотора был не одинокий. Сразу несколько моторов.
И трещит не сзади, где остался снайпер, а спереди. Именно из-за этой дюны и ревет… Черт!
Не щелкая по браслету – раньше надо было, теперь-то что, поздно уже! – Леха крутанулся, почти скатился вниз по склону, рванул к соседней дюне.
Звук скачком стал громче, и из-за спины ударили конусы света. Все вокруг залило скачущим светом, от которого замельтешило в глазах…
Леха взвыл от досады и помчался изо всех сил. – насколько позволяло это чертово копыто. Быстрее, быстрее! Уже не обращая внимания на тупую боль в ноге, – лишь бы вырваться…
Один луч света бил точно сзади, бросая под ноги собственную тень. Второй – правее, третий – далеко слева. Широкой цепью идут, сволочи. Загоняют.
Леха взлетел на дюну – вон уже и гребень, – но справа взревело и ударило в глаза светом. Кто-то из троих обогнал сбоку. Влево…
Но и оттуда в глаза ударил свет фары. И рев сзади уже над самым ухом… И вдруг стало еще ярче. Уже не белый свет фар, а что-то красноватое, живое… Тень под ногами как-то странно растворилась, превратившись из четкого абриса в нечто расплывчатое… Ж ж жух!!!
Огонь накатил сзади оранжево-красной волной, ослепляя и обдавая бензиновой гарью.
Зад обожгло, но Леха уже нырнул в сторону, вырываясь из этого огненного облака.
Слава богам, не напалм. Просто бензин без загустителя. Не так опасен. Струя метров на двадцать, не больше. А главное, к телу не липнет – так что сразу не сожгут. Сразу не сожгут…
Может быть, именно поэтому и без загустителя?… Огненная струя ударила справа. Леха плюхнулся на песок, пропуская струю выше… Жар ударил по морде, по глазам, в нос…
Терпеть это было невозможно – даже секунду, даже миг. Тело само рвалось прочь…
Лежать! Лежать, пропуская остатки струи! Лежать! Пока струя не пройдет над головой, ревя, как угли в топке.
Теперь можно. Можно и бежать, и реветь, выпуская из себя эту боль.
Леха вскочил и рванул вперед – но слишком поздно. Мотоцикл промчался совсем близко, в каких-то паре метров. Щелчок, ослепительная вспышка воспламенителя…
Огненная струя ударила в бок – еще плотная, еще не рассыпавшаяся на море мелких бензиновых брызг, не прогоревшая. Окатила весь бок. Шкуру, броневые наросты, просачиваясь под них…
На миг показалось, что время – лишь фантазия. Его нет, есть лишь один бесконечный миг.
…Жестяной сарай на окраине Гнусмаса… поток бензина, хлынувший через люк в потолке, – и огарок свечи, сброшенный следом…
Вот только на этот раз аватара никак не хотела умирать. Боль никуда не девалась. Горящий бензин облепил броневые наросты и прожигал шкуру, прожигал плоть, глубже, глубже, глубже… Никак не желая кончаться…
Воя, но не слыша собственного воя, Леха покатился по песку, сбивая пламя.
Под треск мотоциклов, кружащих вокруг, и радостное улюлюканье охотников.
Загребая передними ногами, потащил себя по песку, вытирая круп о песок. Сдирая с себя остатки горящего бензина, сдирая с себя клочья обгоревшей плоти, оставляя дорожку из догорающего на песке бензина.
Под рваные немецкие фразы. Выясняют, чья теперь очередь. Чтобы не всем сразу, чтобы не убить случайно. Поэтому по очереди, аккуратно и по чуть-чуть…
Воя – вой рвался из груди, и никак его было не остановить, как и огонь, все гуляющий по боку, – Леха поднялся и стал карабкаться на дюну. К вершине, которая отгородит его от огнеметов.
Хотя бы на секунду. На полсекунды. На миг…
Ж-ж-жух!!!
Огненный поток ударил сзади, окатив круп. И тот бок, где уже все сгорело, и другой, еще целый… Тело выгнуло от боли, и Леха рухнул на песок. А сзади трещала шкура, обугливаясь. Лопалась и опадала струпьями. Только боль не желала уходить вместе с ней, боль все глубже вгрызалась в тело… Воя, но упрямо загребая передними ногами, Леха полз к вершине – такой близкой и такой недоступной. Вот уже и гребень. Теперь перевалить через него… В морду ударил рев мотоцикла и свет фары. Мелькнуло колесо, сапог – и удар в плечо. Леху отбросило обратно и завертело. Замелькали звезды, песок, бьющий свет фар, лужицы огня на песке, еще не догоревшие, снова звезды, песок… Тот снайпер… Все-таки успел к самому интересному… Леха остановился, уткнувшись в песок. Гребень остался в нескольких метрах вверху, а здесь только боль и лужицы огня. И немцы на взрыкивающих моторами мотоциклах, кружащие вокруг, теперь уже четверо, все в сборе.
Вот опять кто-то выехал вперед, вскидывая дуло огнемета…
Леха попытался броситься на него, но задние ноги не слушались.
Лишь взрыв хохота, быстрый рывок мотоцикла в сторону – да еще один пинок сапогом. Чиркнуло по броневому наросту на скуле и заехало в нос… Леха рухнул на песок.
Где-то сбоку – уже и не сообразить где – рев мотоцикла, заходящего в новую атаку…
Леха попытался перевернуться, откатиться прочь – но слишком поздно. Мотоцикл навис впереди, дуло огнемета уставилось прямо в глаза. На этот раз будет голова и грудь…
Но огонь не вырвался.
Дуло огнемета нырнуло вниз. А вместе с ним и немец и мотоцикл… Немца пригнуло под тяжестью удара. На плечи немцу рухнула черная гарпия, вонзив когти в плечи.
А слева, красновато-медная в отблесках догорающих лужиц бензина, мелькнула Алиса. Мимо немца, у которого снайперка. Не стала на него прыгать, а просто скользнула рядом – на расстоянии раскрытого крыла.
Сверкнул бритвенно-острый край крыла, скрылся за каской немца – и снова появился, вынырнув из-под его подбородка. Алиса скользнула дальше, а голова немца свалилась с плеч. Из шеи брызнула темная струйка, спала и снова брызнула, в такт все еще бьющемуся сердцу…
Черная гарпия, вцепившись лапами в плечи немца, приподнялась над ним, взмахнула крыльями – и врезала ими крест-накрест по шее немца. Вырубая и голову, и шею, и кусок груди…
Правее мелькнула и серебристая, пытаясь повторить маневр Алисы, – но то ли не рассчитала, то ли немец успел пригнуться. Стальные перья на конце крыла клацнули по каске и соскочили. Немца от удара качнуло, а гарпию развернуло, и она шлепнулась в песок.
Алиса уже повторила свой маневр, обезглавив еще одного немца. Бросилась на подмогу товарке…
Черная тоже отцепилась от разрубленного трупа, нырнула с его плеч вниз, как с трамплина, раскрывая крылья…
Только последний немец был быстрее их всех.
Щелкнул воспламенитель, полыхнув ослепительным голубым пламенем, и из дула брызнул горящий бензин.
Серебристая гарпия метнулась в сторону, но огонь зацепил ее по крылу. Она завизжала и упала. Покатилась по песку, от боли молотя воздух лапами и целым крылом.
А огненная струя уже метнулась в другую сторону. Алиса попыталась лечь на крыло и повернуть, но скорости у нее почти не было. А воздух не земля, одним движением за него не зацепишься. Слишком медленно она скользнула в сторону, слишком ловко немец орудовал огнеметом.
Огненная струя окатила ее всю, а немец не отпускал гашетку. Все расстреливал ее пылающим бензином, поджигая перья и волосы, кожу, хрупкое тельце, поливал и поливал…
А потом струя ушла вниз и уткнулась в песок, а самого немца швырнуло на колени. Черная гарпия, сделав круг, упала на него со спины. Лапами вцепилась в плечи, а крыльями замолотила по шее с двух сторон, как ножницами.
Шипя от боли – кажется, будто обугленный круп все еще в огне, шкуры там уже не осталось, сгорела и облетела струпьями, а обугленная плоть все шкворчит, пузырится кипящей кровью, – Леха приподнялся и дернулся туда, куда падала Алиса…
Но это была уже не Алиса. На землю упал кусок чадящих углей. Даже не понять, живое тело это было или комок обгоревшего тряпья. Уже без движения.
Справа все вопила и каталась по песку серебристая гарпия, пытаясь потушить крыло. Язычки огня никак не желали опадать.
Черная гарпия шагнула к ней, но не стала помогать. Остановилась в шаге от товарки, примериваясь…
Стальные перья со свистом рассекли воздух – и так же легко прошли дальше, сквозь шею серебристой гарпии. Крик оборвался, по песку покатилась серебристая голова, разом остриженная по затылку. Облако обрезанных серебристых волос взметнулось в воздух и разлетелось нитями-паутинками.
Огонь, играющий с крылом, подпрыгнул к ним – шух! – и в один миг сжег. Лишь короткая вспышка да ниточки рассыпающегося пепла, как последний вздох выпорхнувшей души…
После рева огня, криков и воплей – стало тихо-тихо.
Лишь шелестели, останавливаясь, колеса завалившегося на бок мотоцикла, да шипели догорающие лужицы бензина.
Изуродованные трупы немцев. Сгоревшая тушка Алисы. Обезглавленная серебристая…
Леха поднял глаза на черную гарпию.
Та с вызовом глядела в ответ.
Шагнула назад, к трупу немца. Тщательно отерла конец крыла о его штаны. Снова с вызовом поглядела на Леху.
Леха стискивал зубы, чтобы не взвыть от боли, – господи, да когда же она кончится?! Может, лучше вот так же – крылом по горлу, и в долину, в новое тело?…
Кое-как выдавил:
– Спасибо…
Гарпия молча глядела в ответ. На ее лице застыло какое-то странное выражение. Маска, под которой она прятала что-то, чему не хотела давать выхода.
– Спасибо, – повторил Леха. – И все-таки зря вы в это влезли. Теперь они могут и за вас взя…
Лицо гарпии исказилось.
– Никогда! – прошипела она. – Никогда… Ничего… Не была должна… вам! И дальше не собираюсь! – Ее лапы сжимались и разжимались, кромсая когтями песок. – Ты помог нам, мы помогли тебе. И все. В расчете!
Она развернулась, в несколько шагов разбежалась по склону дюны – и бросилась в воздух, пикируя над самым склоном. Едва-едва перевалила через дюну, чуть не проехавшись по гребню грудью. Как ни поджимала лапы, все же чиркнула по нему когтями, оставив в песке зубастые выбоинки. И ухнула вниз по ту сторону дюны.
Леха мрачно глядел ей вслед.
В голове все гуляло это холодное и злое «вам». Она его почти выплюнула с ненавистью…
Сатир дрых на своем любимом уступе.
Сладко раскинулся на самом краю, утонув где-то далеко-далеко отсюда, в сладком мире грез. Не слыша ни шагов, ни шума ветра… Рука свисает через край, а морда безмятежная-безмятежная. Ну прямо младенец. Ангелочек. Однорогий…
Леха подскочил к скале, развернулся – и от души, изо всех сил лягнул камень.
Клацнуло похлеще, чем от выстрела. Уши заложило, а по всему телу, по каждой косточке прокатился болезненный удар. Но Леха этого почти не заметил. С чувством смотрел вверх. От удара сатир вздрогнул, дернулся – и свалился через край уступа. Поехал по наклонной стене, уже распахнув очумевшие глазки. Толком еще не проснулся, но ручки-ножки сноровисто находят точки опоры, не давая спуску превратиться в откровенное падение. Съехал по стене и задницей рухнул на гальку.
– Во, блин… Это что было? – Он помотал мордой, вытряхивая сон. – Такой сон запороли, суки…
Леха молча глядел на него. Проснулся, козел однорогий… Сатир перестал крутить головой. Медленно перевел взгляд на Леху – и тоже набычился.
– Так это ты, зараза?! Охренел?!!
Он попытался встать, но сморщился и зашипел от боли. Схватился за спину.
– Проснулся? – спросил Леха.
– Совсем очумело, рогатое?… – прошипел сатир, растирая спину. – Силушку девать некуда? Так я тебе сейчас быстро…
– Лезь на форум и вызывай каперов.
– Каперов?… – Сатир поднял глаза. – Охренел? Они только спать легли! Да и на фига они тебе?
– Немцы в игре!
Сонливость с сатира мигом слетела, он вцепился в кольцо и стал тереть его, будто решил оторвать вместе с мочкой. И так же быстро, как собрался, так же быстро поскучнел.
– Да у тебя еще и глюки, рогатое? Нет тут никаких немцев…
– На карте – нет.
Сатир нахмурился, глядя на Леху. Недоверчиво хмыкнул:
– Хочешь сказать, ты их уделал? Один – четверых? – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Иди спать, рогатое. Тут еще и не такое приснится. Если каждый кошмар всерьез принимать…
Леха шагнул в сторону, подцепил рогом подарочек и швырнул им в сатира.
– Держи! Кусок сновидения…
Сатир выставил руки, но спросонок не сумел поймать. Тяжелый жилет с оттопыренными кармашками, набитыми патронами и гранатами, крепко хлестнул его по морде, да так и повис на роге. Ругнувшись, сатир стащил жилет с морды, оскалился было на Леху… Но зацепился взглядом за жилет и ничего не сказал. Повертел жилет так, эдак. Провел пальцем по нашивке на грудном кармане – вычурному средневековому кресту.
– Хм… Однако… А как же ты их? Один-то…
– Сестрички помогли.
– Сестрички… – пробормотал сатир, разглядывая жилет и ощупывая кармашки.
– Сначала вызови каперов, потом будешь с гостинцами разбираться.
– Ну ты покомандуй еще, покомандуй… – пробурчал сатир, но отложил жилетку. Опять стал тереть серьгу в ухе. – Ох и накидают же мне сейчас из-за тебя… Только же легли люди…
Закрыв глаза, сатир что-то забормотал – беззвучно, только едва шевелились губы. Иногда чуть вздрагивая правой рукой – так, будто на ней была надета сенсорная перчатка.
Наконец открыл глаза:
– А где ты их уложил?
– Под стеной, возле южного прохода. Скажи: если поторопятся, возьмут четыре мотоцикла, три огнемета и навороченную снайперку.
– Хм!
Сатир опять закрыл глаза, зашевелил губами. В отличие от Алисы явно предпочитал наговаривать, а не стучать по виртуальной клавиатуре.
– И покажи мне, как выходить на форум и пользоваться той программкой, которая бросает сообщения для них, – сказал Леха.
Сатир открыл глаза и уставился на Леху:
– Это еще зачем?
– Затем! Не хочу еще раз влипнуть только потому, что кто-то в это время дрыхнет без задних ног! Как выходить на форум?
– Все, расслабься… Уже идут.
– Как. Выходить. На форум.
– Послушай, рогатенький, не надо делать из мухи сло…
Леха шагнул к сатиру и ткнул его. Лоб в лоб. Не очень сильно, но так… от души. Сатира мотнуло к стене, и Леха шагнул следом, зажимая его в угол.
– Как. Выходить. На форум.
Сатир вдруг ощерился.
– А-а-а… – почти зарычал он. – Спеться с ними решил? Через мою голову все сделать и меня из расклада выкинуть? Думаешь, раз с тобой столько цацкаются, с самой обучалки, присматриваются и нянчатся, так ты для Януса важнее, чем я?
Леха молчал, опешив.
– Да, нам с Янусом нужен был кто-то, кто может не только мозгами и языком, но и ручками. Ножками-рожками, в нашем случае… Только ты учти, без мозгов твои ножки-рожки ни хрена не сделают! И никакие каперы не помогут!
И это еще вопрос, кто Янусу важнее, ты или я! Спеться решили, с-суки… Ну они-то ладно, а ты зачем? Чтобы на освободившееся место свою цыпочку втиснуть, вместо меня?
Он покивал сам себе, соглашаясь с самыми паршивыми предчувствиями. – Сатир свое дело сделал, сатира можно послать нах… С-суки продажные…
Леха закрыл глаза и медленно втянул воздух. Еще медленнее выдохнул. Ох, как хотелось врезать этому шибзденку…
Ох, как хотелось!
Мало того, что за предателя держит, так еще и язык без костей…
А сатира все несло:
– С-суки… Чего-то такого я от них и ожидал… Думаешь, не знаю, о чем они с тобой там на плато трепались? Ха!
Кинуть меня решили, курвы подзаборные… И ты, значит, тоже с ними решил увязаться…
– Хотел бы кинуть, кинул бы, – процедил Леха сквозь зубы.
Едва сдерживаясь. Из последних сил. Но сатир, кажется, этого не замечал.
– Да? – хмыкнул он и упер руки б бока. – А тогда зачем тебе на форум, рогатое? Я же сказал – идут уже к тебе твои каперы! Уже несутся по пустыне на своем стальном корабле, ведомые лунным оком Господа, выручать своего насчастного Крошечку-Хаврошечку…
– Очень рад, что сейчас они уже идут! А что будет в другой раз? Если кто-то опять будет спать как сурок?!
Леха медленно втянул воздух, заставляя себя успокоиться. Повторил спокойнее: Как выходить в форум?
– Ну дурика-то из себя не строй, не строй! «Другой раз»… Какой, на хрен, другой раз, когда всего день остался?! Завтра ночью тебя тут уже не будет! А больше я тут, похоже, вообще уже не засну. Заснешь тут с вами… Глаз да глаз нужен! И спиной покрепче к скале прижиматься. Соратники, нах…
– Все сказал?
Сатир фыркнул. И вдруг картинно нахмурился:
– А, подожди-ка! А может, ты опять про следы свои идиотские? Меня уже достал, а теперь решил еще и каперов с Янусом довести этим своим воображаемым наводчиком немцев? А?
– Не воображаемым.
– О господи! Да я же тебе уже сто раз…
– Ты только лег спать, и они тут же пришли! Словно знали!
– Ну это-то уже вообще ни в какие ворота! Да даже если бы – только откуда, хотел бы я знать?! – немцы знали, что это я вожу каперов и тебя… Даже если бы они это и знали – предположим! – но узнать, что я завалился на боковую, это-то они как могли? Кто меня тут может видеть?!
Сатир взмахнул руками, словно хотел обхватить сразу всю долину, пустую и холодную от лунного света, от мертвенно-зеленоватого свечения в тучах над озерами.
А он, вообще, собиратель?…
В цепи позади немцев трое, обычно же их четверо… Черт возьми! Да это же их четвертый! Пытается отрезать от проходов в долину, гад!
Леха попытался бежать еще быстрее, но бежать быстрее не получалось.
Только бы успеть раньше к южному проходу! Только бы успеть…
Трое сзади нагоняли. Медленно, но верно. Мотоциклы быстрее четырех ног.
Четвертый тоже на мотоцикле, но ему дальше до южного прохода. Можно успеть раньше него, можно!
Только бы самому не сбиться с шагу, не налететь на какой-нибудь валун… Луна уже встала, но висит где-то на юго-востоке. Далеко слева, в пустыне, призрачно светятся вершины дюн, но здесь, под стеной, еще темно. Закрывает она луну.
Только бы не налететь на камень…
Если бежать дальше от стены, шансов наступить на свалившийся со стены камень меньше. Но там и песок не такой плотный и слежавшийся. Там ноги будут увязать. Вот и изгиб стены. Она пошла западнее, западнее… Граница тени стала ближе к стене, еще ближе… Леха вырвался в лунный свет.
Все, теперь уже тот одинокий немец не остановит! На песке под ногами видно каждый след, каждый камешек. Теперь уже никаких неожиданностей; здесь не споткнемся!
И вперед видно далеко-далеко. Дюны начинаются левее, а здесь, вдоль стены – только прямая, как пляж, полоса слежавшегося песка.
Ровная и прямая метров на пятьсот, до следующего изгиба. Все-все видно, каждый валун, каждый камушек, но так далеко и не надо, потому что вон черная трещина в стене. Южный проход! Каких-то двести метров до него, а немца еще даже…
У изгиба стены вдали что-то блеснуло. Не ярким электрическим свечением, а холодным светом луны, отраженным от чего-то блестящего. А через секунду долетел и треск мотоциклетного мотора.
Широкий руль, почти как рога, мощная каска, рубленое лицо немца, льдисто-серебристое в лунном свете…
Мотоцикл несся быстро – кажется, почти летит над песком. Да только все равно не успеешь, гад!
Проход чернеет уже совсем близко, каких-то метров тридцать до него. А немцу все шестьдесят…
Испуг встряхнул тело беззвучным воплем.
Это был даже не испуг – это было то дикое чувство, когда рядом с тобой начинает происходить то, чего просто не может быть. Мотоцикл и в самом деле летел, оторвавшись от песка…
Нет, не летел. Просто встал на дыбы, а немца на нем уже не было.
Немец на ходу соскочил и теперь бежал следом, а в руках у него не то карабин, не то винтовка с длиннющим стволом и огромным прицелом…
Впереди под ногами вспыхнул красный светлячок, и Леха нырнул в сторону. Грохот выстрела, и тут же фонтанчик песка – там, куда должен был наступить левой ногой. Тут же брызнул второй, третий…
Леха ушел еще дальше в сторону, и следом скользнуло красное пятнышко целеуказателя, отрезая от прохода в стене… До боли выламывая суставы, Леха попытался затормозить, нырнул в обратную сторону, перепрыгивая подобравшегося к ногам красного светлячка, – и тут по ноге ударило. По костям. Они словно зазвенели и провернулись в суставах – да так и остались звенеть, едва не лопаясь. Как в танке, когда прислонился к броне – и тут по ней с другой стороны бьет снаряд, и удар катится по броне, по твоим костям, заставляя их дрожать и лопаться…
Взвыв от боли, Леха рухнул на песок. На миг в мире осталась только эта звенящая боль, расходящаяся от левой ноги по всему телу и разбивающая все кости на осколки, как тонкий фарфор. А когда опомнился, откатился в сторону. В еще не осевшие облачка пыли, взбитые пулями.
Хоть какое-то прикрытие. Но ногу, похоже, разнесло всерьез…
Мимо промчался мотоцикл, заваливаясь на бок. Шлепнулся на песок где-то за спиной, а следом за мотоциклом набегал немец, вскидывая винтовку к плечу. Нет, нет!
Стиснув зубы и заранее готовясь зашипеть от боли, выплескивая ее из себя, Леха оперся на левую ногу – и, о чудо, боли почти не было! Суставы не выпрыгнули, сухожилия не порвались. Кажется, даже кровь не хлещет…
Нога шевелилась и двигалась. Только вместо того чтобы упереться в песок, ухнула вниз. Как мимо ступеньки промазал. Леха рухнул обратно в песок, а подвернутая нога вытянулась вперед.
И в самом деле она осталась целой – почти. Если не считать копыта. Вместо костяной чушки на конце ноги теперь что-то расщепленное, как дуб после удара молнии. Избушка на курьих ножках…
И красный огонек, вынырнувший невесть откуда и замерший прямо над копытом, посередине ноги. Леха попытался отдернуть ногу, но чертова бычья нога, изгибающаяся совсем не так, как рука, уперлась в землю, и вес всего тела давил на нее. Надо сначала сместиться всем телом, а потом уже…
Уже не успеть.
В лунном свете все было нереально четким, как на картинке. Замедленное, словно время превратилось в мед, не желающий течь дальше.
Ухмылка немца, виднеющаяся из-под дула винтовки. Нацелившийся прямо сюда огромный прицел. Палец, тянущий курок…
Вот и все.
На этот раз он не промажет… и будет стрелять не в копыто, а прямо в ногу. Так, что уже не подняться и не убежать.
И вряд ли они станут убивать быстро. Награду никто не отменял…
В ночной тишине даже отсюда слышен щелчок бойка внутри винтовки – клац! – и… и ничего.
Ни огненного снопа из дула, ни грохота выстрела, ни удара в ногу.
Улыбка под дулом винтовки погасла.
– Scheisse!
И время вернулось в привычный бег.
Леха перекатился на бок, потом опять на живот. Вскочил, пытаясь устоять на том, во что превратилось копыто. Непривычно, неудобно… но можно. И идти можно. И, кажется, даже бежать…
Жаль, до самого немца не успеть. Но до щели-то можно! Пока он выщелкнет старую обойму, пока достанет свежую, пока вставит… Слава программерам-реалистам, сделавшим перезарядку точно такой же, как в реале!
Хромая, Леха поскакал к стене, к спасительной черной расщелине. Расщепленное копыто проваливалось ниже, чем раньше, и каждый шаг отдавался глухой болью в ноге, но двигаться можно. Пусть и не так быстро, как раньше, но можно.
Только немец, вместо того чтобы выщелкивать старую обойму, просто отвел винтовку в сторону, удерживая ее одной левой рукой, а правой скользнул к поясу с патронташем. Но не за обоймой, а за гранатой. Выдернул зубами чеку и швырнул гранату к скальной стене.
Граната шлепнулась в песок перед самой расщелиной, до которой Лехе было метров двадцать. А за три секунды… Как раз над гранатой и окажешься. И это бы неплохо – если бы был как гарпия или сатир. Взрывом бы убило с гарантией, и сразу бы и новая аватара, целая и невредимая, и оказался бы прямо в долине, рядом с сатиром…
Только бронированного быка граната едва ли убьет сразу. Лишь посечет ноги, но сразу не помрешь. А с этого урода станется и вколоть бычку той зеленой дряни, которой здесь повышают здоровье. Еще и подлечит, чтобы потом от души попытать…
Леха взвыл от бессильной ярости – все-таки отогнал, сука! – развернулся и помчался прочь.
От расщелины, от гранаты, от немца, шлепнувшегося на землю, чтобы не достало взрывом, но уже отщелкивающего пустую обойму.
Досчитывая про себя – два, три… – плюхнулся на песок, и по ушам врезал грохот взрыва, а по крупу стегнула тугая волна воздуха.
И снова на ноги, и снова вперед – быстрее за дюну! Пока сзади скрипит и щелкает железо, выпуская из магазина старую обойму. Выпуская из патронташа новую. И снова магазин винтовки, принимая в себя свежие пять патронов…
Леха вильнул, и вовремя. Фонтанчик песка взмыл в воздух из-под самых ног. Еще один выстрел…
И все! Вот он, гребень дюны! Через него – и дюна прикрыла от немца.
Можно нестись в пустыню – пока еще немец доберется до своего мотоцикла, пока нагонит по следам… Вот только и проход в долину закрыт! И к сатиру. И, значит, к каперам…
И еще это расщепленное копыто! Там, возле скальной стены, на слежавшемся песке, еще туда-сюда, но здесь, в мягком песке… Рваные концы кости глубоко входили в него, а когда выдирал ногу, цеплялись, изгибались… Словно там, в реале, где осталось настоящее тело, кто-то хватал пальцы на руках щипцами и пытался содрать с них ногти…
Кажется, копыто потихоньку стягивается, заживает – но так медленно!
Сквозь шум ветра в ушах пробился треск мотоцикла.
Догнал, гад.
Леха свернул влево – к вершине ближайшей дюны. Улечься прямо за ней, подождать, пока этот следопыт вылетит из-за гребня, не видя того, что его ждут, – и…
И встал, так и не добежав до гребня. Треск мотора был не одинокий. Сразу несколько моторов.
И трещит не сзади, где остался снайпер, а спереди. Именно из-за этой дюны и ревет… Черт!
Не щелкая по браслету – раньше надо было, теперь-то что, поздно уже! – Леха крутанулся, почти скатился вниз по склону, рванул к соседней дюне.
Звук скачком стал громче, и из-за спины ударили конусы света. Все вокруг залило скачущим светом, от которого замельтешило в глазах…
Леха взвыл от досады и помчался изо всех сил. – насколько позволяло это чертово копыто. Быстрее, быстрее! Уже не обращая внимания на тупую боль в ноге, – лишь бы вырваться…
Один луч света бил точно сзади, бросая под ноги собственную тень. Второй – правее, третий – далеко слева. Широкой цепью идут, сволочи. Загоняют.
Леха взлетел на дюну – вон уже и гребень, – но справа взревело и ударило в глаза светом. Кто-то из троих обогнал сбоку. Влево…
Но и оттуда в глаза ударил свет фары. И рев сзади уже над самым ухом… И вдруг стало еще ярче. Уже не белый свет фар, а что-то красноватое, живое… Тень под ногами как-то странно растворилась, превратившись из четкого абриса в нечто расплывчатое… Ж ж жух!!!
Огонь накатил сзади оранжево-красной волной, ослепляя и обдавая бензиновой гарью.
Зад обожгло, но Леха уже нырнул в сторону, вырываясь из этого огненного облака.
Слава богам, не напалм. Просто бензин без загустителя. Не так опасен. Струя метров на двадцать, не больше. А главное, к телу не липнет – так что сразу не сожгут. Сразу не сожгут…
Может быть, именно поэтому и без загустителя?… Огненная струя ударила справа. Леха плюхнулся на песок, пропуская струю выше… Жар ударил по морде, по глазам, в нос…
Терпеть это было невозможно – даже секунду, даже миг. Тело само рвалось прочь…
Лежать! Лежать, пропуская остатки струи! Лежать! Пока струя не пройдет над головой, ревя, как угли в топке.
Теперь можно. Можно и бежать, и реветь, выпуская из себя эту боль.
Леха вскочил и рванул вперед – но слишком поздно. Мотоцикл промчался совсем близко, в каких-то паре метров. Щелчок, ослепительная вспышка воспламенителя…
Огненная струя ударила в бок – еще плотная, еще не рассыпавшаяся на море мелких бензиновых брызг, не прогоревшая. Окатила весь бок. Шкуру, броневые наросты, просачиваясь под них…
На миг показалось, что время – лишь фантазия. Его нет, есть лишь один бесконечный миг.
…Жестяной сарай на окраине Гнусмаса… поток бензина, хлынувший через люк в потолке, – и огарок свечи, сброшенный следом…
Вот только на этот раз аватара никак не хотела умирать. Боль никуда не девалась. Горящий бензин облепил броневые наросты и прожигал шкуру, прожигал плоть, глубже, глубже, глубже… Никак не желая кончаться…
Воя, но не слыша собственного воя, Леха покатился по песку, сбивая пламя.
Под треск мотоциклов, кружащих вокруг, и радостное улюлюканье охотников.
Загребая передними ногами, потащил себя по песку, вытирая круп о песок. Сдирая с себя остатки горящего бензина, сдирая с себя клочья обгоревшей плоти, оставляя дорожку из догорающего на песке бензина.
Под рваные немецкие фразы. Выясняют, чья теперь очередь. Чтобы не всем сразу, чтобы не убить случайно. Поэтому по очереди, аккуратно и по чуть-чуть…
Воя – вой рвался из груди, и никак его было не остановить, как и огонь, все гуляющий по боку, – Леха поднялся и стал карабкаться на дюну. К вершине, которая отгородит его от огнеметов.
Хотя бы на секунду. На полсекунды. На миг…
Ж-ж-жух!!!
Огненный поток ударил сзади, окатив круп. И тот бок, где уже все сгорело, и другой, еще целый… Тело выгнуло от боли, и Леха рухнул на песок. А сзади трещала шкура, обугливаясь. Лопалась и опадала струпьями. Только боль не желала уходить вместе с ней, боль все глубже вгрызалась в тело… Воя, но упрямо загребая передними ногами, Леха полз к вершине – такой близкой и такой недоступной. Вот уже и гребень. Теперь перевалить через него… В морду ударил рев мотоцикла и свет фары. Мелькнуло колесо, сапог – и удар в плечо. Леху отбросило обратно и завертело. Замелькали звезды, песок, бьющий свет фар, лужицы огня на песке, еще не догоревшие, снова звезды, песок… Тот снайпер… Все-таки успел к самому интересному… Леха остановился, уткнувшись в песок. Гребень остался в нескольких метрах вверху, а здесь только боль и лужицы огня. И немцы на взрыкивающих моторами мотоциклах, кружащие вокруг, теперь уже четверо, все в сборе.
Вот опять кто-то выехал вперед, вскидывая дуло огнемета…
Леха попытался броситься на него, но задние ноги не слушались.
Лишь взрыв хохота, быстрый рывок мотоцикла в сторону – да еще один пинок сапогом. Чиркнуло по броневому наросту на скуле и заехало в нос… Леха рухнул на песок.
Где-то сбоку – уже и не сообразить где – рев мотоцикла, заходящего в новую атаку…
Леха попытался перевернуться, откатиться прочь – но слишком поздно. Мотоцикл навис впереди, дуло огнемета уставилось прямо в глаза. На этот раз будет голова и грудь…
Но огонь не вырвался.
Дуло огнемета нырнуло вниз. А вместе с ним и немец и мотоцикл… Немца пригнуло под тяжестью удара. На плечи немцу рухнула черная гарпия, вонзив когти в плечи.
А слева, красновато-медная в отблесках догорающих лужиц бензина, мелькнула Алиса. Мимо немца, у которого снайперка. Не стала на него прыгать, а просто скользнула рядом – на расстоянии раскрытого крыла.
Сверкнул бритвенно-острый край крыла, скрылся за каской немца – и снова появился, вынырнув из-под его подбородка. Алиса скользнула дальше, а голова немца свалилась с плеч. Из шеи брызнула темная струйка, спала и снова брызнула, в такт все еще бьющемуся сердцу…
Черная гарпия, вцепившись лапами в плечи немца, приподнялась над ним, взмахнула крыльями – и врезала ими крест-накрест по шее немца. Вырубая и голову, и шею, и кусок груди…
Правее мелькнула и серебристая, пытаясь повторить маневр Алисы, – но то ли не рассчитала, то ли немец успел пригнуться. Стальные перья на конце крыла клацнули по каске и соскочили. Немца от удара качнуло, а гарпию развернуло, и она шлепнулась в песок.
Алиса уже повторила свой маневр, обезглавив еще одного немца. Бросилась на подмогу товарке…
Черная тоже отцепилась от разрубленного трупа, нырнула с его плеч вниз, как с трамплина, раскрывая крылья…
Только последний немец был быстрее их всех.
Щелкнул воспламенитель, полыхнув ослепительным голубым пламенем, и из дула брызнул горящий бензин.
Серебристая гарпия метнулась в сторону, но огонь зацепил ее по крылу. Она завизжала и упала. Покатилась по песку, от боли молотя воздух лапами и целым крылом.
А огненная струя уже метнулась в другую сторону. Алиса попыталась лечь на крыло и повернуть, но скорости у нее почти не было. А воздух не земля, одним движением за него не зацепишься. Слишком медленно она скользнула в сторону, слишком ловко немец орудовал огнеметом.
Огненная струя окатила ее всю, а немец не отпускал гашетку. Все расстреливал ее пылающим бензином, поджигая перья и волосы, кожу, хрупкое тельце, поливал и поливал…
А потом струя ушла вниз и уткнулась в песок, а самого немца швырнуло на колени. Черная гарпия, сделав круг, упала на него со спины. Лапами вцепилась в плечи, а крыльями замолотила по шее с двух сторон, как ножницами.
Шипя от боли – кажется, будто обугленный круп все еще в огне, шкуры там уже не осталось, сгорела и облетела струпьями, а обугленная плоть все шкворчит, пузырится кипящей кровью, – Леха приподнялся и дернулся туда, куда падала Алиса…
Но это была уже не Алиса. На землю упал кусок чадящих углей. Даже не понять, живое тело это было или комок обгоревшего тряпья. Уже без движения.
Справа все вопила и каталась по песку серебристая гарпия, пытаясь потушить крыло. Язычки огня никак не желали опадать.
Черная гарпия шагнула к ней, но не стала помогать. Остановилась в шаге от товарки, примериваясь…
Стальные перья со свистом рассекли воздух – и так же легко прошли дальше, сквозь шею серебристой гарпии. Крик оборвался, по песку покатилась серебристая голова, разом остриженная по затылку. Облако обрезанных серебристых волос взметнулось в воздух и разлетелось нитями-паутинками.
Огонь, играющий с крылом, подпрыгнул к ним – шух! – и в один миг сжег. Лишь короткая вспышка да ниточки рассыпающегося пепла, как последний вздох выпорхнувшей души…
После рева огня, криков и воплей – стало тихо-тихо.
Лишь шелестели, останавливаясь, колеса завалившегося на бок мотоцикла, да шипели догорающие лужицы бензина.
Изуродованные трупы немцев. Сгоревшая тушка Алисы. Обезглавленная серебристая…
Леха поднял глаза на черную гарпию.
Та с вызовом глядела в ответ.
Шагнула назад, к трупу немца. Тщательно отерла конец крыла о его штаны. Снова с вызовом поглядела на Леху.
Леха стискивал зубы, чтобы не взвыть от боли, – господи, да когда же она кончится?! Может, лучше вот так же – крылом по горлу, и в долину, в новое тело?…
Кое-как выдавил:
– Спасибо…
Гарпия молча глядела в ответ. На ее лице застыло какое-то странное выражение. Маска, под которой она прятала что-то, чему не хотела давать выхода.
– Спасибо, – повторил Леха. – И все-таки зря вы в это влезли. Теперь они могут и за вас взя…
Лицо гарпии исказилось.
– Никогда! – прошипела она. – Никогда… Ничего… Не была должна… вам! И дальше не собираюсь! – Ее лапы сжимались и разжимались, кромсая когтями песок. – Ты помог нам, мы помогли тебе. И все. В расчете!
Она развернулась, в несколько шагов разбежалась по склону дюны – и бросилась в воздух, пикируя над самым склоном. Едва-едва перевалила через дюну, чуть не проехавшись по гребню грудью. Как ни поджимала лапы, все же чиркнула по нему когтями, оставив в песке зубастые выбоинки. И ухнула вниз по ту сторону дюны.
Леха мрачно глядел ей вслед.
В голове все гуляло это холодное и злое «вам». Она его почти выплюнула с ненавистью…
Сатир дрых на своем любимом уступе.
Сладко раскинулся на самом краю, утонув где-то далеко-далеко отсюда, в сладком мире грез. Не слыша ни шагов, ни шума ветра… Рука свисает через край, а морда безмятежная-безмятежная. Ну прямо младенец. Ангелочек. Однорогий…
Леха подскочил к скале, развернулся – и от души, изо всех сил лягнул камень.
Клацнуло похлеще, чем от выстрела. Уши заложило, а по всему телу, по каждой косточке прокатился болезненный удар. Но Леха этого почти не заметил. С чувством смотрел вверх. От удара сатир вздрогнул, дернулся – и свалился через край уступа. Поехал по наклонной стене, уже распахнув очумевшие глазки. Толком еще не проснулся, но ручки-ножки сноровисто находят точки опоры, не давая спуску превратиться в откровенное падение. Съехал по стене и задницей рухнул на гальку.
– Во, блин… Это что было? – Он помотал мордой, вытряхивая сон. – Такой сон запороли, суки…
Леха молча глядел на него. Проснулся, козел однорогий… Сатир перестал крутить головой. Медленно перевел взгляд на Леху – и тоже набычился.
– Так это ты, зараза?! Охренел?!!
Он попытался встать, но сморщился и зашипел от боли. Схватился за спину.
– Проснулся? – спросил Леха.
– Совсем очумело, рогатое?… – прошипел сатир, растирая спину. – Силушку девать некуда? Так я тебе сейчас быстро…
– Лезь на форум и вызывай каперов.
– Каперов?… – Сатир поднял глаза. – Охренел? Они только спать легли! Да и на фига они тебе?
– Немцы в игре!
Сонливость с сатира мигом слетела, он вцепился в кольцо и стал тереть его, будто решил оторвать вместе с мочкой. И так же быстро, как собрался, так же быстро поскучнел.
– Да у тебя еще и глюки, рогатое? Нет тут никаких немцев…
– На карте – нет.
Сатир нахмурился, глядя на Леху. Недоверчиво хмыкнул:
– Хочешь сказать, ты их уделал? Один – четверых? – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Иди спать, рогатое. Тут еще и не такое приснится. Если каждый кошмар всерьез принимать…
Леха шагнул в сторону, подцепил рогом подарочек и швырнул им в сатира.
– Держи! Кусок сновидения…
Сатир выставил руки, но спросонок не сумел поймать. Тяжелый жилет с оттопыренными кармашками, набитыми патронами и гранатами, крепко хлестнул его по морде, да так и повис на роге. Ругнувшись, сатир стащил жилет с морды, оскалился было на Леху… Но зацепился взглядом за жилет и ничего не сказал. Повертел жилет так, эдак. Провел пальцем по нашивке на грудном кармане – вычурному средневековому кресту.
– Хм… Однако… А как же ты их? Один-то…
– Сестрички помогли.
– Сестрички… – пробормотал сатир, разглядывая жилет и ощупывая кармашки.
– Сначала вызови каперов, потом будешь с гостинцами разбираться.
– Ну ты покомандуй еще, покомандуй… – пробурчал сатир, но отложил жилетку. Опять стал тереть серьгу в ухе. – Ох и накидают же мне сейчас из-за тебя… Только же легли люди…
Закрыв глаза, сатир что-то забормотал – беззвучно, только едва шевелились губы. Иногда чуть вздрагивая правой рукой – так, будто на ней была надета сенсорная перчатка.
Наконец открыл глаза:
– А где ты их уложил?
– Под стеной, возле южного прохода. Скажи: если поторопятся, возьмут четыре мотоцикла, три огнемета и навороченную снайперку.
– Хм!
Сатир опять закрыл глаза, зашевелил губами. В отличие от Алисы явно предпочитал наговаривать, а не стучать по виртуальной клавиатуре.
– И покажи мне, как выходить на форум и пользоваться той программкой, которая бросает сообщения для них, – сказал Леха.
Сатир открыл глаза и уставился на Леху:
– Это еще зачем?
– Затем! Не хочу еще раз влипнуть только потому, что кто-то в это время дрыхнет без задних ног! Как выходить на форум?
– Все, расслабься… Уже идут.
– Как. Выходить. На форум.
– Послушай, рогатенький, не надо делать из мухи сло…
Леха шагнул к сатиру и ткнул его. Лоб в лоб. Не очень сильно, но так… от души. Сатира мотнуло к стене, и Леха шагнул следом, зажимая его в угол.
– Как. Выходить. На форум.
Сатир вдруг ощерился.
– А-а-а… – почти зарычал он. – Спеться с ними решил? Через мою голову все сделать и меня из расклада выкинуть? Думаешь, раз с тобой столько цацкаются, с самой обучалки, присматриваются и нянчатся, так ты для Януса важнее, чем я?
Леха молчал, опешив.
– Да, нам с Янусом нужен был кто-то, кто может не только мозгами и языком, но и ручками. Ножками-рожками, в нашем случае… Только ты учти, без мозгов твои ножки-рожки ни хрена не сделают! И никакие каперы не помогут!
И это еще вопрос, кто Янусу важнее, ты или я! Спеться решили, с-суки… Ну они-то ладно, а ты зачем? Чтобы на освободившееся место свою цыпочку втиснуть, вместо меня?
Он покивал сам себе, соглашаясь с самыми паршивыми предчувствиями. – Сатир свое дело сделал, сатира можно послать нах… С-суки продажные…
Леха закрыл глаза и медленно втянул воздух. Еще медленнее выдохнул. Ох, как хотелось врезать этому шибзденку…
Ох, как хотелось!
Мало того, что за предателя держит, так еще и язык без костей…
А сатира все несло:
– С-суки… Чего-то такого я от них и ожидал… Думаешь, не знаю, о чем они с тобой там на плато трепались? Ха!
Кинуть меня решили, курвы подзаборные… И ты, значит, тоже с ними решил увязаться…
– Хотел бы кинуть, кинул бы, – процедил Леха сквозь зубы.
Едва сдерживаясь. Из последних сил. Но сатир, кажется, этого не замечал.
– Да? – хмыкнул он и упер руки б бока. – А тогда зачем тебе на форум, рогатое? Я же сказал – идут уже к тебе твои каперы! Уже несутся по пустыне на своем стальном корабле, ведомые лунным оком Господа, выручать своего насчастного Крошечку-Хаврошечку…
– Очень рад, что сейчас они уже идут! А что будет в другой раз? Если кто-то опять будет спать как сурок?!
Леха медленно втянул воздух, заставляя себя успокоиться. Повторил спокойнее: Как выходить в форум?
– Ну дурика-то из себя не строй, не строй! «Другой раз»… Какой, на хрен, другой раз, когда всего день остался?! Завтра ночью тебя тут уже не будет! А больше я тут, похоже, вообще уже не засну. Заснешь тут с вами… Глаз да глаз нужен! И спиной покрепче к скале прижиматься. Соратники, нах…
– Все сказал?
Сатир фыркнул. И вдруг картинно нахмурился:
– А, подожди-ка! А может, ты опять про следы свои идиотские? Меня уже достал, а теперь решил еще и каперов с Янусом довести этим своим воображаемым наводчиком немцев? А?
– Не воображаемым.
– О господи! Да я же тебе уже сто раз…
– Ты только лег спать, и они тут же пришли! Словно знали!
– Ну это-то уже вообще ни в какие ворота! Да даже если бы – только откуда, хотел бы я знать?! – немцы знали, что это я вожу каперов и тебя… Даже если бы они это и знали – предположим! – но узнать, что я завалился на боковую, это-то они как могли? Кто меня тут может видеть?!
Сатир взмахнул руками, словно хотел обхватить сразу всю долину, пустую и холодную от лунного света, от мертвенно-зеленоватого свечения в тучах над озерами.