Трускиновская Далия. Деревянная грамота

   - Скажи, как мы с тобой у "Ленивки" сцепились! Я же тебя за Трещалина лазутчика принял! Будто бы хочешь все в кружале разведать! А как к нам стал тебя зазывать - ты и на попятный! Ну, думаю, подослали!
   - Когда это ты, Данила, с ним сцепился? - строго спросил Тимофей.
   - Было дельце, свет, - вмешался Семейка. - Да и не дрались они, один лай, ничего больше.
   - А поле того лая Даниле спешно втемяшилось кулачному бою обучаться? сообразил Озорной. - Разберусь я с ним!
   - Да ладно вам! - воскликнул Богдаш. - Пусти, Семейка, остыл я. Дай шубу накину.
   Он воздел руки над головой, потом резко бросил их вниз, встряхнулся, как искупавшийся пес, и подхватил со снега шубу.
   - Так, выходит, вся свара - из-за бойцов, которых сманивают, и деревянная еретическая грамота тут вовсе ни при чем? - уточнил Тимофей.
   - Да ты послушай! - Сопля заговорил так убедительно, что дальше некуда. Ведь коли по уму - так нас, нашу стенку, обидели! Есть торговый человек, Перфишка Рудаков. И он привел нам парня. Откуда его вывез - сам объяснить не мог толком, да и парень тоже. Однако здоровенный детина, и у себя дома в стенке стаивал, парнишкой - на крыльях и уже два года как со взрослыми мужиками в челе. Мы его попробовали - да Перфишке спасибо сказали. И заплатили хорошо - сколько, Аким?
   - Полтину я ему дал, да ты от себя десять алтын прибавил.
   - И тот парень жил с нами сколько-то дней, а потом скоморох Трещалин, Томила, проведал и к Перфишке подкатился. Уж не знаю, чего пообещал, да только Перфишка поздно вечером пришел за детинушкой - вот, Клим видел...
   - Вот те крест, своими глазами, - подтвердил ткач.
   - ... да и свел тихомолком со двора! Вот нам еще забота - окаянного Перфишку искать, чтобы деньги вернул.
   - Найду - шею сверну, - грозно сказал Одинец. - Не по-христиански это деньги получить да и переметнуться!
   - Перфишка Рудаков, стало быть, парня свел - и из-за того ваша свара с Трещалой еще больше разгорелась? - Тимофей был нетороплив, говорил размеренно, глуховато, но Данила чувствовал - сейчас заорет!
   - Да из-за него, худяка! Мы и раньше-то не ладили, - признался Сопля, - и про то всей Москве ведомо. А как парня свел - совсем взъярились. Мало за тем Трещалой грехов, что ли? Я крест целовать буду - он в прошлом году изловчился, с закладкой на лед вышел! Теперь вот с Перфишкой спелся! А по тому Перфишке кнут плачет. Такого парня свел! ..
   Сопля, перечисляя обвинения, все повышал голос, потрясал кулаками, скалился - словом, был страшноват. Тимофей же слушал его бесстрастно, как и положено ведущему розыск служилому человеку.
   - И за то вы его убить готовы? - уточнил лишь.
   - Не то что убить - живьем в землю вогнать! - Сопля ответил до того страстно и яростно, что Даниле сделалось его жаль - невзирая на происшествие у ворот "Ленивки".
   - Ну так и незачем стараться... - Тимофей помолчал и решительно возвысил голос: - Лежит ваш Перфишка на берегу под забором вторые сутки! Крови на нем нет - кулаком, выходит, били!
   И указал рукой в сторону реки.
   - Под каким забором? - спросил озадаченный Сопля.
   - Да под вашим же. Вы на этом дворе ведь стоите? Ну так как с реки к переулку подниматься - по левую руку.
   - Перфишка? - переспросил Одинец. - Точно - он?
   - Пошли человека проверить, - предложил Тимофей. - А мы подождем.
   - Да что ж это деется?! - завопил вдруг ткач. - Вы-то разбежитесь, а тело-то - под моим забором! ..
   - Давай-ка, Клим, беги с Вавилой, поглядите, - велел Одинец.
   Клим кинулся бежать по переулку, за ним - Вавила с фонарем. Опять наступил мрак.
   Бойцы, сбившись вместе, неслышно совещались. Конюхи тоже сошлись потеснее.
   - Их разделить надобно, - прошептал Данила. - Сопля Одинцу говорить мешает. Без Сопли Одинец проболтается...
   - Разделю, - пообещал Тимофей. - Что, Богдаш, потешил душеньку?
   - Для стеночника он хорошо бьется, а настоящего охотницкого боя не знает, - сказал Желвак. - Погоди, Данила, научу - ты о того Соплю сапоги однажды вытрешь. Он что умеет - стенку с разбега прорывать и быстро кулаками в разные стороны садить. Никто ничего и понять не успел - а он уж стенку прошиб, за ним клин попер. Одно слово - надежа-боец. А для охотницкого боя верный глаз нужен...
   - Я те научу... - проворчал Тимофей. - Нам Данила живым надобен!
   Семейка беззвучно рассмеялся.
   - Ты, Тимоша, коли хочешь отсюда живым уйти, отошли Данилу-то, посоветовал он. - Пусть тихонько уйдет да поблизости затаится, пока темно да никто на нас не глядит. Давай-ка, свет, пригнись да вдоль забора и прошмыгни, а мы тебя прикроем...
   - Для чего? - удивился Данила.
   - Делай, что велят. Хоть в сугроб закопайся - а чтоб я тебя не видел! велел Тимофей.
   Конюхи, словно бы продолжая совещаться отошли к забору. Данила, держась так, чтобы между ним и бойцами все время были плотно стоящие товарищи, начал отступать к реке.
   - Аким! Аким! - раздались крики. Фонарь возник из-за угла и, мотаясь во тьме, стал быстро приближаться. Ткач Клим и Вавила, не заметив замершего впритык к забору парня, с громким топаньем бежали к своим.
   - Точно ли Перфишка? - крикнул Одинец.
   - Он самый!
   Гонцы подбежали и, поскольку самое главное уже успели выкрикнуть, принялись истово кивать.
   - Вот ведь стервец! - воскликнул Сопля.
   - А теперь я скажу, - Озорной заговорил густым голосом, властно и весомо. - Сдается мне, что все как раз наоборот вышло. Что не Трещала с Перфишкой Рудаковым у вас бойца свели, а свел его Перфишка у Трещалы для вашей стенки, и привел, и с рук на руки сдал.
   - Ты что несешь? - возмутился Сопля.
   - И вы тому Перфишке платить не хотели! И кто-то из вас его там, под забором, и упокоил!
   Ответом на такое заявление была сперва тишина, потом разномастная ругань.
   - Ты меня гнилыми словами не навеличивай! - обратился Тимофей к главному ругателю. - Ты мне лучше растолкуй, откуда мертвое тело под забором взялось!
   - А я почем знаю! - Сопля обернулся к бойцам. - Что, ребятушки, не выдадите?
   Бойцы согласно загудели.
   - На свою голову вы, конюхи, то тело сыскали, - нехорошо скалясь, сказал Сопля. - Так, Аким? Так, мои соколы?
   Одинец ничего не ответил. То ли слишком медленно осознавал опасность, то ли думу какую-то неожиданную думал...
   - А ты только замахнись кулачищем-то! - отвечал Тимофей. - И верно сказано: ворона сове не оборона!
   - Ты к чему?
   - А к тому - вы сами себя соколами зовете, а хуже старой вороны! Парень-то наш давно ушел! Сейчас стрелецкий караул приведет! Ты, Сопля, до четырех-то считать обучен? Или только кулаками махать горазд?
   - Ушел?! . Вы, ироды, куда глядели?! .
   - Удрал! - подтвердил Тимофей. - Он у нас самый молодой, ноги быстрые, он теперь, поди, уж по льду до Крымского брода добежал! Вот сейчас и выскочит на Остоженку! Там вам не Хамовники - там стрелецкого караула дозваться легко!
   - Ах ты! ..
   И тут оказалось, что, в отличие от Одинца, решения Сопля принимал очень быстро.
   - Молодцы! Разбежались, живо! Не было вас тут! - негромко приказал он. Но Семейка расслышал.
   - Погоди суетиться, свет! - сказал он, выходя на видное место. - Нам ведь покойник-то ваш не надобен, мы еретическую грамоту ищем. Коли вся свара между вами из-за бойцов, которых переманивают, так мы от вас и отвяжемся. А что, Тимоша, не поставить ли на одну доску Одинца с Соплей и Трещалу? Там и видно будет, кто врет!
   - Как это - на одну доску? - спросил Одинец. - В приказе, что ли?
   - Опомнись, свет, ночь на дворе, какой тебе приказ? - удивился Семейка. Остановим извозчика да и доедем до Яузы, до Трещалина двора. Вы двое да нас трое - вот и пятеро. Коли большие розвальни попадутся - то и поместимся. Вызовем Трещалу...
   - Не выйдет, - хмуро буркнул Одинец.
   - Это как это не выйдет?! - громогласно возмутился Тимофей. - Вот тут уж точно и стрельцов позовем, и выемку сделаем! Поставим вас двоих против Трещалы, послушаем, как вы друг друга честить станете. Может, и поймем, куда старого Трещалы наследство подевалось!
   - Нет его у нас! - возвысил голос и Одинец.
   - Вот и будет твое слово против его слова! Давайте, голубчики мои, не кобеньтесь, пойдем к Остоженке! Не злобствуй, Сопля! Чем скорее это дельце прояснится - тем скорее и домой вернешься!
   Данила слышал беседу через слово, особенно когда говорил Семейка. Конюх-татарин вообще ничего и никогда глоткой не брал - и без того у него все получалось. А когда загремел Тимофей, стало ясно - нужно и впрямь огородами выбегать на Остоженку.
   Данила все же не поспешил - извозчик тоже ведь, как по заказу, не явится, - а еще присмотрелся и прислушался. Он видел спины своих товарищей, видел время от времени освещенных фонарем Соплю и Одинца, еще кого-то из бойцов. И дождался - конюхи решительно двинулись вперед. Очевидно, и Сопля, и Одинец позволили себя уговорить. Тогда лишь Данила тихонько спустился на лед и побежал что было духу.
   Меж тем у ткацкого двора все было чуточку иначе, нежели ему представлялось.
   Сопля вдруг притянул к себе за толстую шею Одинца и принялся шептать ему в ухо. Тот кивнул. Тогда Сопля отпустил товарища.
   - Не поеду я, - сказал он. - Не дай Бог, прежде времени увижу того Трещалу - сцепимся, право слово! Будет у вас заботы нас разнимать!
   - Я сам поеду, - подтвердил это решение Одинец. - Давно нам пора так-то поговорить, без бойцов. Может, до чего и договоримся.
   - Пошли! - велел Тимофей. - Нас трое да ты один - не хочешь ли еще кого из своих взять?
   - Возьми Ивашку, - предложил Сопля.
   - Да нет, и то еще неизвестно - найдем ли большие розвальни, возразил Одинец. - Я один за двоих места займу.
   Вчетвером они молча вышли на Остоженку.
   - А умен твой Сопля, - неожиданно заметил Тимофей. - Пока мы к Трещале в гости ездить будем, он тебя от Перфишки Рудакова избавит.
   - Для того и остался, - подтвердил Семейка.
   О том, что Тимофей своим внезапным обвинением Одинцовых соколов в убийстве Рудакова сподвиг Соплю на такое незаконное дело, да и предоставил все возможности, Семейка, понятно, умолчал.
   - Бубенец! - прислушавшись, сказал Богдаш. - Хороший возник, ходко идет...
   Раздались и голоса, с пьяной удалью исполнявшие в санях непотребную песню.
   - Ну, что, Семейка? - спросил Тимофей. - Остановим, что ли?
   - Ин ладно, - не возразил тот.
   Когда возник, запряженный в большие санки, приблизился, ему наперерез с пронзительным свистом кинулись Семейка и Богдаш. Конь, испугавшись, сбился с ноги. Тут Семейка, схватив его под уздцы, побежал вместе с ним вбок, сбил направление конского бега, Богдаш тем временем прыгнул в сани и, выхватив вожжи у очумевшего кучера, резко их натянул.
   Остальное было уже совсем просто - выкинули питухов на снег, сели сами да и поехали.
   - Данила, эй, Данила! - звал Тимофей. - Прыгай сюда!
   - Подай голос, Данила! - заорал и Богдаш. Он как схватил вожжи - так они у него в руках и остались.
   - Тут я! - Данила побежал навстречу санкам.
   - Вались сюда! Не бойся - втащим!
   Он и не боялся. Он рыбкой кинулся поперек саней и был ухвачен разом и Семейкой, и Одинцом.
   - Так ты не за караулом? - удивился боец.
   - Какой тебе караул? - удивился, барахтаясь, Данила. - За ним до самого Кремля бежать надобно!
   - Не дергайся, свет! Лежи поперек! - велел Семейка. - Тебя сажать некуда!
   - Что, у "Ленивки" свернем? - спросил Богдаш.
   Возражений не было. Он и свернул, и удачно, не теряя быстроты конского бега, съехал на лед, и довольно скоро санки докатили до устья Яузы.
   - Ну, Данила, показывай, где этот шпынь ненадобный угнездился! - велел Тимофей.
   Ночью крутой берег Яузы, имевший в этом месте несколько протоптанных сходов, казался вовсе непреодолимым - сходы совершенно не были заметны. Данила с Семейкой довольно бойко полезли наверх и набрели на косую тропку, но Тимофею с Одинцом пришлось похуже - оба, особенно Одинец, были тяжеловаты для таких подвигов, не успевали сделать быстрого шага вверх, как тут же на два шага и съезжали. В конце концов, держась за руки, конюхи и боец выбрались на ровное место.
   Богдаш с конем ждал внизу, пока отыщут пологий и наезженный спуск. Пройдя вверх по течению, неподалеку от моста нашли и переулок, продолжением которого был спуск, и покричали, и дождались, пока возник взвезет полегчавшие санки наверх.
   - Вот где-то тут он и живет, - сказал Данила, показывая рукой в направлении Солянки.
   - Тут, - точно определил Одинец. - Ну, благословясь!
   И стал мерно бить кулаком в ворота. Сразу же отозвался кобель. Ему, бедному, днем досталось - должно быть, все еще не успокоился.
   - Кого нелегкая несет? - раздался некоторое время спустя очень недовольный голос.
   - Трещалу позови! - велел Одинец.
   - А кто по его душу?
   - Скажи - Аким Одинец!
   Кудрявое словосочетание было ответом. Человек за высоким забором до такой степени удивился, что повторил свою словесную загогулину несколько раз, как бы пытаясь при ее помощи убедить себя, что Одинец ему не снится.
   - Да пойдешь ли ты наконец, песья лодыга?! - рявкнул Тимофей. Тогда лишь изумленный человек поспешил к крыльцу.
   - Если и Трещала на радостях очумеет, хороши мы будем, - заметил Богдаш.
   Очевидно, и тот не сразу поверил, что к нему такой гость пожаловал. Во всяком случае, к калитке Трещала вышел с фонарем - чтобы убедиться, что глаза его не обманывают и перед ним - его вечный противник и заклятый враг Одинец.
   - Ишь ты! - воскликнул он, отворив калитку и светя в лица гостям. - А вы кто таковы?
   - Мы Аргамачьих конюшен конюхи, - строго сказал Тимофей. - И велено нам розыск вести, а кем велено - сам догадывайся.
   - Сколько вас - трое, четверо?
   - Нас четверо, Одинец с нами - пятый. В дом позовешь, или у ворот толковать станем?
   Трещала призадумался.
   - Да что их в дом звать? - подал голос тот его товарищ, что за ним бегал. - Это ж Одинец! ..
   - Заткни пасть, - кинул через плечо Трещала. - Умный выискался...
   Он действительно был в недоумении - как поступать? Звать врага в дом? Блинами угощать?.. Может, и хлебного вина ему налить?
   Сам Трещала сейчас был безупречно трезв - перед завтрашним боем выгнал из себя хмель. Данила диву дался - что с человеком трезвость творит! Неужто этот строгий молодец и есть тот расхристанный питух с багровой переносицей и капустной повязкой заместо шапки?
   - И ты - атаман, и он - атаман, у каждого своя стенка, - пришел на помощь Тимофей. - А дури промеж вас накопилось немеряно. Сесть бы и хоть часть той дури разгрести.
   - Ты, может, не знаешь, а обиды у нас жестокие, - сказал Трещала. Начнем перебирать - распалимся. Ты, что ли, нас удержать сможешь? Или ты?
   Это относилось к Желваку. Данилу же боец явно не признавал.
   - Вот он-то как раз и сможет, - ответил Одинец. - Он мне Соплю едва насмерть не зашиб. А Сопля - боец ведомый.
   - Чего ж они не поделили? - Трещала был и удивлен, и встревожен. Чтобы Одинец по-приятельски держался с человеком, который накануне завтрашнего боя едва не лишил его надежи-бойца - это что ж такое должно было стрястись?
   - Да мертвое тело делили, - сразу перешел к сути дела Богдаш. - Промеж вас, Трещала, еще и покойник затесался. Так что зови в дом, сажай за стол правды докапываться будем.
   И подтолкнул тихонько в бок Одинца, давая ему понять, что конюхи в этом деле все же на Одинцовой стороне.
   Тот, лишенный поддержки быстро соображающего Сопли, буркнул "угу".
   - Что еще за мертвое тело? - Трещала, это было сразу заметно, за грубым голосом пытался скрыть волнение.
   - Коли ты Приказа тайных дел розыск еще будешь у ворот морозить, то мертвых тел в этом деле точно прибавится! - сердито заявил Богдаш. - Веди в дом, там будем покойниками заниматься.
   С большой неохотой Трещала отступил, оставив калитку открытой, и пошел к крыльцу, а Одинец и конюхи - за ним.
   - Хорошо бы там, в доме, и Томила сыскался, - шепнул Данила Тимофею. Сразу бы все и прояснилось!
   Но Томилы в горнице не оказалось.
   - Скомороха своего куда девал? - спросил после того, как снял шапку и перекрестился на образа, Тимофей.
   - А по скоморошьему делу отпустил. Тут у него с кем-то свара вышла, гусли разбили, нужно было новые добывать, да накры он кому-то обещал, где-то у нас тут поблизости медвежьей потехой боярина тешат, а плясовых медведей тоже под накры выводят. Ну, садитесь, что ли, на лавку!
   Конюхи чинно сели под окном, Одинец поместился на отдельно стоящем стуле, Трещала сел за стол, так, чтобы всех видеть. Несколько помолчали.
   - Искали мы одну вещицу, а отыскали покойника, - начал Тимофей. - Вы, молодцы, раньше бойцов без смертоубийства делили, а теперь и до прямого разбоя докатились. Дельце это завтра же явным станет.
   - Да кого убили-то?
   - Перфилия Рудакова пришибли, знаешь такого?
   - Перфишку-то?! .
   Данила, как было условлено раньше, молчал, да примечал. Он приметил, что Трещала едва не вскочил из-за стола, что кинул взгляд на дверь, точно ждал из-за двери подмоги.
   - А теперь говори, Аким, как у вас парня свели, - велел Тимофей.
   - Да сам он у меня бойца свел! - возмутился Трещала.
   - От вас к нам один только Квасник перешел, и никто его не сманивал, он сам так решил! Бугая своего у ямщиков ищи! А ты велел Перфишке Рудакову свести у нас парня.
   - Что еще за сучий выкормыш?
   Одинец неторопливо рассказал про здорового детину, отысканного Рудаковым где-то в Муромских лесах и привезенного на Москву с тем, чтобы за подходящие деньги отдать его в стеночные бойцы.
   - И он того парня держал при себе, пока мы в Хамовники не перебрались, чтобы стенку сводить, и тогда он его к нам привел, и деньги взял, и парень у нас сколько-то прожил. А потом Перфишке пришло на ум, что от тебя он за парня больше получит, и он с кем-то из вас сговорился, то ли с Томилой, то ли...
   - Никто со мной не сговаривался!
   - Выходит, с Томилой, - весомо сказал Тимофей. - Ради Христа, не вскакивай, дай человеку договорить.
   Трещала громко вздохнул.
   - И Перфишка пришел за парнем как бы по другому делу, на ночь глядя, а сам его тайком и свел со двора. Наш хозяин, ткач Клим Бессонов, сам видел, да только не понял сразу. И парня к тебе отвели...
   - Да я-то тут причем? - возмутился Трещала. - С Томилы спрашивайте, он с Рудаковым сговаривался, меня при том не было! И не знаю я, где тот парень, а на моем дворе его не было и нет, вот те крест!
   Он перекрестился, но Одинец вряд ли поверил, а конюхи призадумались...
   - Вы парня припрятали! - сказал Одинец. - Вы его до последних дней держите и тогда выпустите, когда иные бойцы покалечены будут, и те, кто за вашу стенку об заклад бился, в проигрыше не останутся! Вот что вы, сучьи дети, затеяли! И вы кого надо предупредили, что есть у вас богатырь, в нужную минуту выйдет на лед!
   - Да чтоб мне тут же на месте провалиться, коли я знаю, где тот Нечай! .. - воскликнул Трещала.
   Порой с Данилой случалось - чуял ложь каким-то внутренним слухом. Сейчас же он лжи не чуял. Очевидно, Трещала и впрямь не знал о Томилиных затеях. Тут же вспомнилось, что в последние перед Масленицей дни он пил не то чтобы без просыпу, но знатно. Сейчас, приведя себя в христианский образ, он был благообразен, ровненько расчесан, даже красив, но Данила его запомнил ошалевшим с похмелья, идет по двору - а с башки капустные ошметки летят...
   - А что, Аким, он, может, и правду говорит! Нарочно велел парня в таком месте спрятать, чтобы самому не знать, и тогда он хоть Евангелие целовать будет - на знаю, да и все тут! - догадался Тимофей. - Хитер ты, да мы-то хитрее!
   - Что же - мне крест целовать?
   - А целуй!
   Из-под сорочки Трещала вытащил большой серебряный крест и прижал к губам.
   - Не приводили ко мне чужих парней, Господь свидетель! Своих хватает! Вон Гордей-целовальник к нам перешел - слышишь, Одинец? Было нам кого в чело ставить! Да и Перфишка к нам четвертый день носу не кажет! ..
   Выпалив это, Трещала понял, что сморозил глупость. Он откровенно признался, что замешан в какие-то темные Перфишкины дела с большими закладами.
   - И не покажет, - опять вмешался Озорной. - Перфишка за парнем приходил не один, а то ли с Томилой, то ли с кем другим из твоих бойцов. И нужен был вам Перфишка лишь затем, чтобы парня вывести - тот ведь на Москве одного лишь Перфишку и знал. А потом - святым кулакои да по окаянной шее! И нет больше Перфишки, и платить ему незачем...
   - Да разве я из ума выжил, чтобы Перфишку Рудакова губить! воскликнул Трещала. - Да мы с Перфишкой душа в душу, как родные братья, были!
   Конюхам было мало дела о причинах таого братства. Они шли совсем по иному следу. Испугавшись, что Тимофей сейчас начнет допытываться о тайных делах Трещалы и Перфишки, Данила принялся искать ногой под столом Тимофеев сапог, чтобы нажать посильнее. Но старший товарищ и сам был не промах.
   - А коли вы были как братья - что же Перфишка не к тебе того муромского парня повел, а к Акиму?
   - А у него спроси!
   - На том свете разве! - отрубил Тимофей. - Данила, говори ты.
   - Перфишка к тому из атаманов хотел парня отвести, который старого Трещалы наследство получил. Он среди вас, бойцов, околачивался и многие ваши тайны знал! - воскликнул Данила. - И он сперва полагал, что наследство Одинец получил. А твой скоморох Томила убедил его, что наследство - у тебя!
   - Нет у меня дедова наследства! - еще не разумея, что конюхам известно слишком много, отвечал Трещала. - У него и добра-то не было, домишко один да два лубяных короба тряпичной казны! А нас, внуков, четверо! Какое там наследство, смех один!
   - Тьфу! - Тимофей начал сердиться. - Устал я вранье слушать! Что, братцы, не начать ли с самого начала? Данила, с первого мертвого тела начинай!
   - Да что я вам - Разбойный приказ?! Что вы ко мне с мертвыми телами лезете?! - Трещала даже вскочил.
   - Погоди прыгать, - буркнул Одинец. - Мне тоже охота до правды докопаться.
   - А вздумаешь кого позвать - языком подавишься, - твердо пообещал Богдаш. Семейка же молча встал и прислонился к дверному косяку.
   - На Тимофея-апостола отыскали на Красной площади, на торгу, в распряженных санях мертвого парнишку, и у него за пазухой была деревянная книжица, не по-нашему писанная, - начал Данила, невольно сбиваясь на слог приказных столбцов, по которым и узнал о подробностях. - Книжица в пядень с небольшим длиной, в вершок толщиной... А паренька того никто на торгу не признал, и его снесли в Земского приказа избу. И то был Маркушка, старого Трещалы правнук, что вместе с ним жил и за ним смотрел. А книжица - старого Трещалы наследство!
   - Знать не знаю про деревянные книжицы! - сразу заявил Трещала. Одинец же, которому, коли верить покойному Перфишке, надлежало стать законным наследником, хмуро уставился в пол. Не умел Одинец врать - да и только!
   Тимофей глянул на Одинца - и усмехнулся.
   - Про девку, Данила, сказывай!
   - И нам, конюхам, велено было ту деревянную грамоту сыскать. И мы подрядили девку одну, чтобы в приказную избу наведывалась и вызнавала не приходил ли кто за парнишкой... - тут Данила сообразил, что не сказал главного - как грамоту отняли у подьячего Земского приказа, и запнулся.
   - Ты говори, говори... - подстегнул Тимофей. Семейка же, что-то подметив, беззвучно засмеялся. Данила даже брови свел, вглядываясь в лицо товарища, - что его развеселило? И вдруг понял! И Трещале, и Одинцу незачем было слушать, как неизвестные налетчики выкрали грамоту. Они это прекрасно и сами знали - потому и не задали необходимого, казалось бы, вопроса!
   - И девка оказалась смышленая - тех, кто мертвое тело выкрал, выследила! - с неожиданным для самого себя весельем сообщил Данила. - И нам тот двор указала, куда тело увезли, и потом туда пробралась, и донесла, что тело-де выкрали по просьбе скоморохов, что это был их парнишка, и мы ей поверили...
   - Это ты в Томилу, что ли, метишь? - догадался Трещала. - Так мало ли скоморохов на Москве?! Перед Масленицей-то все ватаги сюда тянутся!
   - Да ну тебя с твоим Томилой! - оборвал его Богдаш. - Знай помалкивай!
   - И оказалось, что никаких парнишек скоморохи не теряли, не хоронили, так что девку нашу на том дворе, куда тело свезли, перекупили! И, как врать, научили, - завершил Данила. - Что дальше-то говорить, Тимоша?
   - Да ты уж все сказал, - Тимофей повернулся к Одинцу. - Что молчишь, Аким? Это ведь на твой двор парнишку привезли! Это ведь ты девку перекупил! Это из-за тебя мы столько времени потратили на скоморохов!
   - Вот она, правда-то, и вылезла! - завопил Трещала. - Я-то уж не знал, не ведал, какому святому свечки ставить! Простите меня, молодцы, не знаю, как звать-величать!
   Он выскочил из-за стола и размашисто поклонился конюхам в пояс, всем четверым.
   - Рано радуешься, Трещала, - осадил его Тимофей. - Пусть сперва Одинец скажет, так ли дело было.
   Одинец молчал, словно воды в рот набрал.
   - Нам, Аким, до мертвых тел дела нет, пусть с ними Земский приказ разбирается, - сказал Богдаш. - Ты уже слышал - мы деревянную грамоту ищем. Перфишкино тело твой Сопля, поди, уже до Твери с перепугу довез! Мы никому не скажем, под чьим забором тело валялось. Кто чьего бойца свел тоже докапываться не станем. Ты только растолкуй нам - для чего ты тело выкрал да на скоморохов дельце свалил?
   Одинец, сидя на стуле, стал сгибаться, словно бы норовя лечь лицом на колени.
   - А для того и выкрал, чтобы меня подставить! - вместо Одинца отвечал Трещала. - Маркушка-то мне родня! Его мать, Арина, ко мне за сынком присылала! А я-то ни сном ни духом! С сестрами, с братьями поссорить меня хотел! Чтобы вся Москва говорила - он-де, Трещала, родню свою обижает!
   - Аким! Ты оправдаться можешь? - строго спросил Тимофей. - Ведь мертвое дело только тому могло понадобиться, кто знал про деревянную грамоту!
   Ответа не было.
   - Голубчики мои! Доброхоты мои! - выкрикивал Трещала. - Да ведь вы мне его головой выдали! Век за вас Бога молить стану!
   - Успеешь помолиться! - отмахнулся от него Тимофей. - Ты бы лучше с дедовым наследством нас не путал!