Трускиновская Далия. Деревянная грамота

   - Да вот те крест - нет у меня никакой грамоты! Хоть весь дом обыскать нет!
   Трещала перекрестился, выдернул из-за пазухи гайтан с крестом и поцеловал, а конюхи переглянулись - и точно ведь, обыскали - нет!
   Неожиданно Одинец вскочил и бросился к двери.
   Горница была невелика, весу в Одинце - столько, что он бы эту дверь с косяком вместе вынес, и он сам это прекрасно знал. Тихого Семейку же, стоявшего у косяка, боец просто не принял в расчет - таких он одной левой десяток мог уложить играючи.
   Но Семейка, посторонясь, мгновенно оказался у Одинца за спиной, ухватил своими двумя руками его правую и завернул назад, добравшись одновременно сильными пальцами сквозь рукав до локтя. Здоровый мужик, взревев, рухнул на колени.
   - Учись, свет, пока я жив, - сказал Семейка Даниле, удерживая Одинца без особой натуги. - Не одни кулаки-то дело решают.
   - Пусти его, - велел Тимофей. - Не позорь мужика. Впредь умнее будет.
   Одинец встал.
   - Ну, что привязались?! Ничего я не знаю! Никаких девок не перекупал! Вот те крест! - Одинец перекрестился на образа. - Сдохнуть мне, коли я с Рождества хоть с одной чужой девкой словом обменялся!
   Тимофей с Данилой переглянулись.
   - Но ведь девка наша к тебе на двор приходила? Ее ни с кем не спутаешь она ростом выше тебя самого! - напомнил Данила.
   - Да что я - на девок глядеть стану? У меня дома три, женка нарожала да и сама не рада! Не знаешь, куда от ихнего гомона и сбежать!
   - Может, твой Сопля с ней дело имел и ее перекупил? - догадался Богдаш.
   - Кабы он на дело деньги потратил - мне бы сказал! Мы деньгам счет ведем, чтобы после Масленицы по-честному делиться!
   - Так с чего бы нашей девке нам врать, будто тело к тебе на двор привезли, а выкрадено для каких-то неведомых скоморохов? Мы ее знаем, она и сама со скоморохами дружбу водит! Твоего Томилу уж точно знает - он в ватаге у Настасьи-гудошницы, а Настасья ей подружка! - воскликнул Данила.
   - Так, может, это Настасья нам всем врет? - перебил Тимофей. Настасья-то скоморохов покрывает! И она Авдотьицу перекупила!
   - Да ее в те поры и на Москве не было! - вступился за куму Данила.
   - Так кто ж ее, стерву, перекупил? - задал разумный вопрос Богдаш.
   - И еще - КОГДА ее перекупили? - уточнил Семейка.
   - И верно! - Тимофей треснул кулаком по столу. - Ведь она сколько раз в приказную избу бегала, прежде чем нас в Хамовники потащила?!
   - Неужто приказные? - изумился Данила.
   Видя, что конюхи затеяли какой-то свой малопонятный спор, Трещала притих, а Одинец и по природе был неразговорчив. Они лишь глядели озадаченно, а тем временем нить розыска потянула в каком-то вовсе неожиданном и нелепом направлении!
   - Ведь коли та окаянная Авдотьица Земским приказом перекуплена - так она знаешь что сотворить могла? - Богдаш поднял палец вверх и на роже изобразил тревогу пополам с ужасом. - Она могла высмотреть, кто тогда вывез мертвое тело, правду сказать подьячим, а они ее научили, как нас обмануть! Ведь мы бы и без нее в конце концов могли дознаться, что тело пропало. Вот она и поволокла нас в Хамовники, и забрела в первый попавшийся двор, а потом и доложила - мол, для скоморохов тело выкрадено, за скоморохами гоняйтесь, голубчики мои! А это Одинцов двор оказался!
   - Погоди, Богдаш! - тут и Семейка поднял перст. - Коли она нас обманула значит, приказные знают, где тело! Значит, они могли и по следу пойти, и тех воров поймать, и от них хоть чего-то добиться! А они все вокруг Печатного двора мыкались!
   - Они сразу двумя дорожками бежали, - проворчал Тимофей. - И в печатне гонца из Немецкой слободы заманивали, и с мертвым телом разбирались...
   - Да коли разобрались бы, коли бы грамоту сыскали - нас бы дьяк тут же отозвал! - воскликнул Богдаш. - Ведь кто тело выкрал, тот и грамоту отнял, потому что тело с грамотой связано!
   - Так, выходит, Одинец с братией в этом деле ни при чем?! - сообразил Данила. - Коли он тела не вывозил?
   - Ну, это теперь только Авдотьица сказать может, - заметил Семейка. Она одна их и видела. Коли не соврет...
   - Так поди ее найди! - возразил Богдаш.
   - Аким! Ты за телом в избу приходил или не ты? - строго спросил Тимофей. - Коли не ты - так наш розыск с самого начала не тем путем шел! И кто Авдотьицу перекупить мог - заново выяснять надобно!
   - А кому это было выгодно - чтобы нас со следа сбить? - не дав Одинку ответить, спросил Данила. - Тем ли, кто с бойцами связан?
   - Дозвольте слово молвить! - Трещала поднял руку. - Вокруг нас, бойцов, много суеты бывает. И из-за нас именитые купцы да князья друг дружке в бороды вцепляются. Что, Одинец, не было такого?
   - Да год назад насилу Белянин-купец с Андреем Калашниковым к Троице помирился, - припомнил Одинец.
   - У них заклад больно велик был поставлен, да кто вести переносил малость переврал. Так, может, ваша девка догадалась, что тело к бойцам отношение имеет, и знакомому купцу про то донесла? - продолжал Трещала. И тот купец ее научил?
   - Купцу-то тело для чего? - удивился Тимофей.
   - А клин промеж нас вбить - а, Одинец?
   И разумно, и подозрительно звучали эти слова.
   - И еще что, Тимоша, - добавил Семейка. - Тот, кто Авдотьицу перекупил не дурак был, знал, что мы тот двор, куда она заскочила, проверять будем. Она нарочно нас на кулачных бойцов навела. Кто иной мог бы так кулаками в этом деле размахаться, коли не бойцы? И сторожа при мертвых телах шарахнули, и приказных прибили? А?..
   - Но куда ж тот купец, или кто он там, мертвое тело девал? Оно-то ему для чего? - Данила видел, что опять концы с концами не сходятся. - И все равно ж ему тело без грамоты досталось! Грамоту-то еще раньше вынули!
   - Послушай, Данила! Когда ты в последний раз Авдотьицу видел?
   Данила принялся считать дни - и вышло, что задолго до Масленицы. И вспомнилось общее беспокойство - не стряслось ли с девкой беды?
   - Ну, молодцы, пока вы свою беглую девку не сыщете, вам и того дедова наследства не видать! - развеселился Трещала. - Как найдется - дайте мне знать! Я все ж таки прямой наследник!
   В довершение общего смятения на дворе раздался песий лай.
   - Еще кого-то нелегкая несет! - Трещала встал и вышел в сени, откуда можно было попасть в другую горницу и вниз по лестнице - в подклет. - Эй! Бажен! Сходи, встреть гостя! Гляжу, лихо мы сегодня Масленицу празднуем гости так и ломятся!
   - Так идем мы к Гордею блины есть или не идем? - отозвался Бажен. Дарьица с Ильинишной еще засветло пошли, а мы никак не соберемся!
   - Вот сейчас всех дорогих гостей выпроводим - да и сами со двора долой!
   Бажен поспешил к калитке, Трещала в сенях, приоткрыв дверь на крыльцо, ждал. Скоро послышался голос, причем в горнице слов не разобрали, Трещала же все расслышал.
   - Скажи ей - нет тут Томилы, сами обыскались!
   Опять от калитки что-то прокричали.
   - Скажи - гусли тут одни лишь валяются, сломанные, их только на растопку! А других гуслей он не приносил! Так и скажи да гони ее прочь!
   Данила вскочил.
   - Кого это - прочь?
   - Женка какая-то ищет Томилу, говорит, гусли уволок, а они ей и самой надобны... - Трещала хотел было продолжать, да не вышло - с такой быстротой парень сорвался и вылетел в сени. Отпихнув бойца, он едва не скатился по ступеням и понесся через двор с криком:
   - Стой, кума, стой!
   - Так вот кто пожаловал! - воскикнул Богдаш. - Ну, наконец хоть что-то прояснится!
   - Сейчас он ее сюда за косу притащит! - со злодейской радостью добавил Тимофей.
   Один лишь Семейка с сомнением покачал головой.
   Он-то и оказался прав.
   Данила стрелой долетел до калитки и выскочил на улицу.
   Настасья стояла у саней, держась за оглоблю.
   - Куманек? Тебя-то каким ветром сюда занесло?
   - А тебя, кумушка?.. - Данила, как ни пытался, не мог собрать рот, не мог избавить губы от счастливой улыбки.
   - А я дармоеда своего, Томилу ищу. Мало того, что всех нас подвел, Лучку сманил, так еще и на гусли наши покусился! Гусли, вишь, ему понадобились! Самим нужны!
   - Он гусли стянул или Лучка?
   - Может, и Лучку за ними спосылал. Но Томилу тоже на Неглинке видали. Доберусь я до него! Давно пора! А точно ли его у Трещалы нет?
   - Точно - нет! Не прячется! - подтвердил Данила. А что еще сказать девке - не знал.
   - Ну, прости, куманек, - недосуг! - Настасья шагнула в санки. - Или прокатиться желаешь?
   - Постой! - Данила ухватил ее за руку. - Дельце есть!
   - Да когда ж ты меня без дельца-то, просто так в обнимку схватишь? Вечно тебе от меня чего-то надобно! То ему вызнай, другое растолкуй! Настасья шутила, однако ж в этой шутке была некоторая обида, очень Данилиному сердцу приятная. И рад бы он был доказать Настасье, сколь глубоко она ошибается, и никак в этот вечер не получалось - на сей раз между ними стояли загадочные шашни и плутни Авдотьицы...
   - Помнишь, просил я тебя про Авдотьицу разведать?
   - Просил - было такое. И я твоей милости доносила, что Авдотьица жива, здорова, в Хамовники бегать повадилась!
   - Как это - в Хамовники бегать повадилась? Ты иначе сказала!
   - А как я могла тебе иначе сказать? Мне Федосьица говорила, а той Феклица... А чем тебе Хамовники не полюбились?.. - тут Настасья сообразила. - Погоди! Ты с Трещалой, что ли, подружился? А в Хамовниках Акимка Одинец? С ума вы, конюхи, что ль, сбрели? Какое вам дело до их бойцовских свар?
   - Так Авдотьица к Одинцу бегала?
   Дело становилось все загадочнее.
   - Ох, что-то я не то тебе сказала! - впервые, сколько Данила знал Настасью, она растерялась.
   - Нет уж, кума! Ты все как надобно сказала! - Данила возвел глаза к небу, в голове все отчетливее обозначились взаимосвязи этого запутанного дела. - Трещала-то крест целовал, что грамоты у него нет, а Одинец-то отмолчался! Точно - у них с Соплей бесова грамота!
   - Да Авдотьица-то при чем?
   - Сам не пойму! Однако она, сдается, убийцу выгораживает! Того, по чьей милости парнишка в санях замерз! И не удивлюсь, коли и того, кто Перфишку Рудакова насмерть пришиб!
   - Постой, куманек, постой! Ты что такое плетешь?
   - А то и плету, кума! Теперь мне многое ясно сделалось! Завтра же утром иду к дьяку Башмакову! Пусть велит выемку у Одинца сделать! И тогда уж не мы - тогда Земский приказ все дела забросит, Авдотьицу ловить станет! И сперва пусть она расскажет, как дело было, а потом и Одинец с Соплей в грехах каются! Нужно будет - с пристрастием их допросят!
   - Да погоди ты, не голоси! - Настасья, как стояла одной ногой в санях, потянулась закрыть куму рот ладонью, да не удержалась - и он сам же ее подхватил, невольно обнял покрепче.
   - Ты мне Авдотьицу не выгораживай! Слыханое ли дело - чтобы девка с Неглинки два приказа за нос водила!
   Тут Настасья расхохоталась.
   - Ох, кабы ты знал! - еле выговорила она. - Ох, кабы знал! ..
   - Да что это с тобой?
   - Ох, не могу! .. Ох, Данилушка! ... Кабы ты только знал! ..
   - Да что мне знать-то надобно? Я и сам догадался - Авдотьица Одинца покрывает, и грамота - у него!
   - Какая грамота?
   - Да деревянная же! Которую два приказа, тайных дел и Земский, с Тимофея-апостола по всей Москве ищут!
   Настасья окаменела.
   - Вот ты во что ее впутать хочешь? В розыск Приказа тайных дел?..
   - Сама она во что не надо впуталась.
   - Ну, куманек... Одно тебе скажу - не виновата Авдотьица.
   - Покрываешь?
   - Не веришь?
   Только что обнимались они - а теперь уставились друг на друга с яростью, как если бы, разогревшись бранными словами, собрались на кулачки биться.
   - Не верю, кума!
   - А коли докажу?
   - Говорить ты складно умеешь! Башмаков - и тот заслушался!
   - А что тут говорить! Садись в сани - да и поехали!
   - Куда?
   - Увидишь!
   * * *
   Хмур и угрюм был земский ярыга Степан Аксентьев, выйдя с утра на торг.
   Некая добрая душа донесла Деревнину, что видели-де Стеньку в неурочное
   время на льду, что схлопотал-де в ухо... Стенька клялся и божился, что это - наваждение и околесица, показывал с виду совсем целое и нетронутое ухо. Деревнин же, зная подчиненного, его словам веры не давал.
   И потому Стенька решил немедля выслужиться. Добежать наконец до Ивашки Шепоткина, волком ему в глотку вцепиться, зубами выгрызть из него признание - куда подевались Перфилий Рудаков с Нечаем!
   Но Масленица, словно обидевшись на Стеньку за такую злость, принялась встревать поперек.
   Над торгом встал дымный столб, завизжали бабы - занялся крытый лубьем шалаш. Нужно было бежать, орать, пихаться, размахивать дубинкой, гнать полупьяный люд за ведрами и за водой. Не успели погасить - в другой стороне насмерть сцепились два сбитенщика. Разняв их и охрипнув, кричавши, Стенька унюхал еще дым и, не соображая, понесся разбираться. Оказалось - дым был вполне законный, из харчевни. Харчевня от старости ушла в землю, топили ее по-черному, дыму и положено было выходить в окна... Потом толпа опрокинула палатку, где пеклись пшеничные оладьи, и тоже пришлось наводить порядок. До вечера не знал ярыжка покоя и уж мечтал, чтобы заблаговестили церковные колокола, давая знак торговому люду убираться прочь.
   Измочаленный, очумелый Стенька подошел к приказному крыльцу, мечтая о том, чтобы сесть на лавку и перестать думать. Но и этого не удалось.
   - Слышь, молодец... - окликнули Стеньку из толпы. Он обернулся и увидел невысокую ладную девку.
   - Ты ярыга Степан Аксентьев будешь? - осведомилась она.
   - Да вроде я! А ты?..
   - Дельце у меня к тебе, - девка поманила его в сторонку и достала из рукавицы темный комочек, дала ему развернуться - и Стенька увидел старые костяные четки. - Узнаешь, что ли?
   Стенька вгляделся - точно, они, и синие бусины поблескивают.
   - Стало быть, тебя...
   - Она и прислала. Вот что, молодец, сказать велено: быть бы тебе ближе к полуночи там, где уж раз вы с Авдотьицей стаивали.
   - У белянинского двора, что ли? - догадался Стенька.
   - Да тише ты! Оденься потеплее. Никого с собой не бери! Еще Авдотьица передать велела - этой ночью ты все узнаешь, что тебе надобно!
   - А как я?..
   - Она сама там тебя высмотрит, - пообещала девка и спрятала четки обратно. - Ну, оставайся с Богом, а я побегу!
   Стенька догонять не стал, а даже повернулся в другую сторону - словно бы ему до той девки дела нет. Но радость взыграла! Все неприятности разом затмила! Не иначе, Авдотьица, решив покончить со своим малоприятным прошлым и стать верховой мовницей, наведет его на треклятых конюхов и деревянную грамоту разом!
   Как Стенька дожил до полуночи - он и сам бы объяснить не мог. Каждую минуту считал - хотя и забрел сперва к Деревнину, словно бы доложить о ночной вылазке, а на деле - протянуть время и поесть блинов, хотя и потащился Бог весть куда, к Успенью, что на Могильцах, где жила родная тетка и тоже в любое время угощали блинами. Москва гуляла - обычно свет гасили сразу после ужина и улицы тогда же делались пустынны, сейчас же народ колобродил, шатался, песни распевал, и ладно бы простой народишко у бояр и князей вовсю гуляли! Даже боярыни с боярышнями шумно веселились - в больших сенях многих белокаменных домов нарочно вешали качели на обшитых красным бархатом веревках, с мягкими сиденьями, и девицы с молодыми женками, качаясь, допоздна пели песни.
   Время Стенька узнавал по перекличке сторожевых кремлевских стрельцов они каждый час заводили свое вековечное, с башни на башню: "Славен город Москва-а-а! Славен город Каза-а-ань! " Подозревая, что в масленичные ночи возможны всякие недоразумения, Стенька решил прийти загодя.
   Явившись в указанное место и никого не найдя, он встал неподалеку, так, чтобы его было видно. Не зная, сколько придется торчать, Стенька занялся обычным для всякого ожидающего делом - принялся читать молитвы. Он, как и многие москвичи, измерял и время, и даже порой расстояния в "Отче наш". И душе спасение, и делу польза! Особенно этим увлекались бабы, которым для их стряпни нужна была определенность.
   На десятом "Отче наш" в створе улицы появились сани, подкатили, крепкий возник встал, задрав башку, и тут же на снег выпрыгнули двое Авдотьица и невысокий мужичок в тулупе с поднятым воротом. Даже если бы ночь не выдалась лунной - Стенька признал бы девку не только по богатырскому росту, но и по лицу. Мужичок же старательно прятал рожу.
   - Пришел, свет? - радостно спросила Авдотьица. - Ну, пойдем, благословясь!
   Она повела Стеньку к забору белянинского двора. Было слышно, как в доме, стоявшем, кстати, довольно далеко от того забора, гуляют гости. Купец затеял званые блины, собрал, надо полагать, всю родню, и гулянье могло затянуться надолго. Стенька немного позавидовал купцам - их-то, пьяненьких, разведут по теплым покоям да и уложат на перинах, а он, грешный, хоть и поел сегодня блинов вволю, однако был затем выпровожен на мороз...
   - Погоди-ка... - прошептала Авдотьица, прислушиваясь. - Коли что - ты за порядком смотришь...
   - За каким порядком?..
   - Ч-ш-ш-ш....
   Вдоль забора шел человек с палкой и постукивал о заборные доски. Очевидно, он услышал скрип снега и на что-то там быстро вскарабкался. Над высоким забором появилась короткая курчавая борода торчком, а потом и темное пятно рожи, увенчанное остроконечным колпаком.
   - Кто тут бродит?! - медвежьим голосом спросил этот человек. - Вот спущу кобелей!
   - Ты сторож здешний, что ли? - вопросом же отвечал Стенька.
   - Сторож - а вы кто таковы?
   - А я Земского приказа ярыга Аксентьев! - гордо объявил свое звание Стенька. - Или не видишь - вон они, буквы! "Земля" и "юс"!
   - Черта ли в потемках разберешь... - проворчал сторож.
   - Да ты меня знаешь, я со своим подьячим у вас прошлой зимой бывал! С Деревниным-подьячим, он с вашим хозяином знакомство водит!
   - Деревнина знаем, - согласился сторож. - Ты с кем там? Говори живо!
   Стенька понял, что Авдотьицу приняли за парня, и парня плечистого. В том, что под забором жмутся молодец и девка, сторож бы опасности не углядел, но двое мужиков были ему подозрительны.
   - А с товарищем, - весело отвечал земский ярыжка. - Нас всех на Масленицу посылают за порядком смотреть! Мы вот тут караулом ходим, товарищи мои вон там!
   - Караулом, говоришь? Ну, ходите! - позволил сторож. - Коли что стукните в забор, я вам горячего вынесу! Ишь ты, за порядком смотрят...
   Очевидно, такой доблести от Земского приказа он не ожидал.
   - Нам мой подьячий наказывал ближе к белянинскому двору держаться, соврал Стенька. - Мало ли - сейчас лихие люди на санях носятся, а двор богатый.
   - Ну, Бог в помощь! - благословив таким образом самозванного караульщика с приятелем, сторож пошел дальше вдоль забора и вместе с угасающим постукиванием исчез.
   - Ну, Степан Иванович, век не забуду... - прошептала Авдотьица. - А теперь - ничему не дивись, коли что увидишь - ради Христа, молчи!
   Не увидел, но услышал Стенька - Авдотьица негромко свистнула, и ей сразу же ответил сильный, долгий и переливчатый свист.
   - Конюхи, что ли? - с восхищением произнес Стенька.
   - Конюхи, конюхи, - подтвердила девка. - Молчи, говорят тебе! ..
   Беседуя со сторожем, Стенька повернулся к забору и даже шагнул в сугроб. Когда же он развернулся обратно к улице, то поразился - уже не один возник, а два, запряженных в сани, стояли у перекрестка.
   - Стой тут, - велела Авдотьица. - К забору жмись, чтобы тебя не приметили.
   А сама поспешила к перекрестку.
   Ей навстречу побежал здоровенный парень неслыханного роста, размахивая руками, как будто собирался взлететь. Что-то щелкнуло у Стеньки в башке не видя парня в лицо, он уже знал - точнее, страстно желал знать именно так! кто этот преогромный детина.
   И, нарушив распоряжение Авдотьицы, земский ярыжка вдоль забора, стараясь не отлипать от него и потому еле вынимая ноги из долгого и высокого сугроба, устремился к детине.
   Одновременно в голове у него сплеталось целое дело! Загадочный парень Нечай, привезенный сгинувшим Перфилием Рудаковым, как-то сразу увязался с той ночью, когда Авдотьица впервые привела Стеньку к белянинскому двору. Ведь и тогда свист звенел точно такой же - мощный, победный! Холодный пот прошиб ярыжку - он понял, что хитрая девка заставила его служить прикрытием для налетчиков. Вот сейчас соберутся они в переулке, а сторож, уверенный, что поблизости слоняется караул, не обратит внимания на голоса и скрип снега! ..
   Стенька нагнулся и выдернул засапожник. Не то чтобы он был готов жизнь отдать за купеческое имущество - а просто сам ведь, обалдуй, назвал свое имя и прозвание подьячего сторожу! Вот как стрясется беда - так до него в первую голову и доберутся!
   Отвагу ярыжки смирило лишь то, что из саней полезли еще люди, причем один, невысокий, в толстом тулупчике, держал на руках темное, продолговатое, вроде завернутого в тряпье и бессильно обвисшего мертвого тела.
   Дело стало разворачиваться совсем иным боком. Не грабежом, а хуже того подбрасыванием мертвого тела на купеческий двор.
   Тщетно пытаясь угадать в людях у саней приметы конюхов (невысокий доподлинно был Тимофеем Озорным), Стенька замер. Нападать на троих крепких мужиков, один из которых - детинушка Нечай, с засапожником было нелепо.
   А Нечай тем временем поймал в охапку Авдотьицу и принялся ее целовать... От звука тех оглушительных поцелуев у Стеньки и вовсе ум за разум зашел. Перестав что-либо понимать, он проскользнул мимо влюбленной пары и направился к саням, искренне надеясь, что слился с белянинским забором и стал неприметен. Стенька хотел понять, что же тут творится, а тогда уж бежать прочь, крича караул, поднимать суматоху и спасать то единственное, что сейчас нуждалось в спасении: собственную спину от батогов.
   - Нейдет, Потапыч! - с отчаянием произнес невысокий мужик.
   - Погоди, свет, - отвечал Потапыч знакомым голосом. - Может, задержал кто... Боится, может...
   - Я еще свистну!
   - Не смей. Уж и тот твой свист до Кремля, поди, долетел. Ну как стрелецкий караул пожалует?..
   - Бежит, Потапыч, бежит! ..
   - Мерещится тебе, перекрестись, Вонифатий Левонтьевич...
   И оба замерли, вслушиваясь. Замер и Стенька - он понял, кто эти двое: молодой двоюродный брат гостиной сотни купца Андрея Калашникова Вонифатий и того же купца приказчик Потапыч.
   - Да бежит же! ..
   Тут и Стенька услышал скрип по снегу.
   Вонифатий Калашников со своей страхолюдной ношей кинулся к калитке, Потапыч - за ним, а Авдотьица с Нечаем - за Потапычем. Тот, во дворе, никак не мог управиться с засовом. Наконец калитка распахнулась - и на улицу выбежала насмерть перепуганная девка лет шестнадцати, без шубки, без шапочки, в одном лишь лазоревом летнике и поверх него - распашнице, с непокрытой головой, в расшитой повязке. Она прижимала к груди немалый ларчик с девичьим добром. И как ни был бел снег под луной, а еще белее казались многоскладчатые кисейные рукава...
   - Любушка моя! - воскликнул Калашников. роняя ношу и подхватывая девку на руки. Она, обхватив его за шею, прижалась всем телом. Едва ли не до земли свесилась длинная русая коса-девятиплетка с богатым косником. Потапыч тут же подхватил развернувшуюся шубу и стал кутать девку с головы до ног. Авдотьица же, спешно прикрыв калитку, принялась ногами сгребать и набрасывать на нее снег, ведь заложить изнутри засовом она никак не могла. Нечай стал ей помогать...
   - В сани, в сани скорее! В санях наласкаетесь! - подгонял Потапыч. Егорка! Дуня! Будет вам! Притопчите - да и в сани!
   - Никто не заметил, никто следом не шел? - беспокойно спрашивал Вонифатий. - Не бойся, Любушка! Если кто выбежит - уж мы его!
   - Ах, нет! Не шли следом! - отвечала девка. - Где Дунюшка?
   - Тут я, светик! - Авдотьица, подбежав вместе с Нечаем, откликавшимся теперь на имя Егорки, тоже стала кутать беглую девку вместе с ее ларчиком. - Слава Богу, теперь мы тебя не отпустим, Любушка! Ножки-то подогни! Там, в санях, для тебя все есть - и шапочка, и чеботки! Как поедем, как помчимся! Твои-то лишь к обеду спохватятся!
   И рассмеялась.
   Вонифатий, широко шагая, понес Любушку к саням, кучер на облучке привстал, и кучер этот тоже был Стеньке знаком - из калашниковских людей.
   Сообразив, что это за разбой и грабеж, Стенька отделился от забора.
   - Вонифатий Иванович! Чем это ты тут тешишься?
   Не решительный бой с девичьим вором был у Стеньки на уме - убедившись, что люди - свои, знакомцы, не налетчики, он первым делом подумал про отступное. Ведь стоит сейчас заорать...
   - А ты что тут делаешь, дядя? - спросил то ли Нечай, то ли Егорка.
   - Оставь его, - велела Авдотьица. - Не до него!
   - Нечай! Не признал, что ли? Помнишь, ты у Ивашки Шепоткина жил...
   - Да признал! Так ты мне Москву и не показал! И в бани не сходили! тут Нечай внезапно облапил Авдотьицу. - Гляди, какую дородную взял! Во всем Касимове, поди, такой не сыщешь! Гляди! Уж я ее в обиду не дам!
   - Да ладно тебе, Егорушка, - неожиданно мягко произнесла бойкая девка, глядя парню в лицо снизу вверх.
   - Ты, Степа, помалкивай, - строго сказал Потапыч. - Потом ко мне придешь, потолкуем. А напрасно ты с нами в Соликамск ехать не пожелал...
   Стук палки по забору раздался вдруг совсем близко.
   - Кто тут балует?! - заорал сторож. - Вот сейчас как кликну караул!
   Стенька вовсе не собирался звать на помощь стрельцов, однако волнение было чересчур велико - Нечай и Авдотьица разом и молча ухватили его за грудки. Да и какие тут могли быть слова?
   - Да я это! Земского приказа ярыга Аксентьев! - совсем было бойко и басовито, но на последнем слове пустив петуха, крикнул Стенька. Неймется тебе? Так иди блинов поешь, иди выпей! На морозе, гляжу, совсем умишко отшибло!
   - То-то... - прошептала Авдотьица. - Что, светы вы мои, - по саням? На Москве свет клином не сошелся!
   - И в Соликамске люди живут! - подхватил Нечай. - И в Соликамске попы венчают! ..
   Вонифатий со своей Любушкой уже полулежали в низких и глубоких санках, Потапыч подтыкал меховую полость. Нечай потащил Авдотьицу за руку, вторые санки двинулись им навстречу. Прямо на ходу парень боком повалился в них, Авдотьица же кинулась сверху и, барахтаясь, они засмеялись.