* * *
    – Да замолчите ли вы когда-нибудь, о несчастные? Я с таким трудом убаюкала этого ребенка, а вы сели у дверей и ругаетесь скверными голосами, словно двое нищих под дверьми мечети из-за погнутого даника!
    – Разве нет у тебя невольниц, чтобы баюкать ребенка, о Шакунта? Разве аль-Асвад не подарил тебе целый дворец с невольницами, евнухами, поварами и всем, что в таких случаях полагается? А если не подарил – то где же мы тогда находимся, о владычица красавиц?
    – О Шакунта, виной тому только твое упрямство! Я предложил бы тебе дворец вдвое больше, и послал бы купить невольниц, опытных в уходе за детьми, и я…
    – О Аллах, почему ты до сих пор не покарал этих двоих? Ребенок так долго не хотел засыпать, и кряхтел, и хныкал, и вот он наконец спит, а они вопят, словно два ишака, увидевших шайтана! За что покарал ты меня их обществом, о Аллах?
    – Если ты не хочешь нас видеть, мы уйдем, о Шакунта.
    – Да, мы уйдем, и не станем мешать тебе баюкать ребенка, клянусь Аллахом.
    – Значит, вы сядете и будете вопить в другом месте. Погодите, я уверюсь в том, что мое дитя заснуло надолго, и положу мальчика в колыбель, а тогда пусть уж невольницы присматривают за ним. Их у меня два десятка, о Мамед, и даже в молодости, когда я только вышла замуж, я не имела их столько, а проку от них – ни на дирхем! Аль-Асвад решил почему-то, что, чем красивее и моложе будут мои женщины, тем больше от них пользы в уходе за ребенком! И он потратил тысячи динаров на совершенно бесполезный товар! А что умеет четырнадцатилетняя девушка? Или двадцатилетняя, которую десять лет обучали только петь, играть на лютне и сочинять стихи? Ради Аллаха, о почтенный Мамед, сходи со мной к посреднику, чтобы выбрать разумных женщин средних лет, которые не берут ребенка на руки, словно сосуд с кипящим и плюющимся маслом!
    – О Шакунта, почему это его ты зовешь Мамедом, а не Барзахом, и даже почтенным Мамедом, как прежде, когда мы сходились втроем за кувшином пальмового вина, а меня не хочешь называть Саидом? Разве я стал другим?
    – Откуда мне знать, каким ты стал? Нет мне до тебя дела, клянусь Аллахом… и до него мне тоже дела нет, о скверные крикуны…
    – Ты снова нападаешь на нас, словно курды на паломников, о Шакунта. А ведь мы пришли к тебе с добрыми намерениями.
    – Мы хотим, чтобы ты дала нам ответ, о владычица красавиц, и если Аллах будет ко мне благосклонен, мы устраним причины твоих бедствий…
    – Устраните причины моих бедствий?! Да если бы все джинны и ифриты, заклятые Сулейманом ибн Даудом, пришли сюда устранять эти причины, они удалились бы с позором, как побитые псы! Моя бесноватая дочь прилетела в Хиру, когда узнала, что сюда вернулся этот ее черномазый, ростом с минарет, и он опять скрылся, и она опять умчалась следом за ним, и я еле успела забрать у нее внука. А потом она вернулась, сердитая, словно разъяренный верблюд, топчущий копытами одежду своего погонщика! И вот она сидит, запершись, под самой крышей, и не желает никого видеть, и время от времени выкрикивает новые стихи, так что пришлось посадить у дверей невольника с бумагой и каламом, а я должна нянчить ее ребенка, как будто нет у меня другой заботы, потому что во дворце нет ни одной разумной женщины! А Джейран, которая показалась мне такой сообразительной, после свадьбы взяла и пропала, покарай ее Аллах, так что аль-Асвад чуть не стал общим посмешищем! И он тоже сейчас похож на взбесившегося ифрита! Как будто мало мне суматохи и неприятностей, что вы являетесь сюда, и голосите у дверей, и будите ребенка!
    – Да ты же сама вопишь и голосишь громче нас, о Шакунта!
    – А мы принесли тебе кувшин сладкого вина из самого лучшего изюма, клянусь Аллахом! Когда ты уверишься, что ребенок заснул, мы нальем в чашки это замечательное вино, и выпьем, как тогда, помнишь?
    – Как тогда, когда ты, о Салах-эд-Дин, был уличным рассказчиком историй, я – твоей невольницей Ясмин, а ты, о Барзах – учеником рассказчика? Нет, о враги Аллаха, я не хочу вспоминать то время! Слишком много надежд было у меня тогда – и вот что с ними сталось! Я сижу над колыбелью…
    – А разве у нас не было тогда надежд, о Шакунта? Я мечтал отыскать и отправить в ад вот этого человека, и что же вышло? Где ад и где Барзах?
    – А я мечтал о заговоренном кладе Сулеймана ибн Дауда, ради которого аш-Шамардаль стравил меня с Сабитом ибн Хатемом, мир его праху, это был истинный звездозаконник… Я все еще желал власти, как будто уже не хлебнул ее по горло! Где клад и где я? Выпей с нами, о Шакунта, ибо – что нам еще остается на этой земле?
    – Не слушай его, о Шакунта! Нет, что касается выпивки, то она для нас обязательна и непременна. А что касается надежд – раз не сбылось что-то одно, то непременно сбылось что-то другое, клянусь Аллахом! Разве не мечтал я о Захр-аль-Бустан? И разве не было между нами из близости то, что было? И царство мое вернется ко мне, и я даже сделаю этого несчастного своим вазиром, потому что он уже хоть немного умеет управлять, а я – нет! А ты, о Шакунта – ты поедешь со мной?
    – Поеду ли я с тобой?.. Молчи, хитрый ты обманщик, умеющий сладкими словами выманить большую змею из норы! Нет мне в тебе больше нужды! Ступай лучше, поговори из-за двери с моей бесноватой дочерью! Все-таки она – до сих пор твоя невеста, ведь наш договор цел и никто его не отменил. Она любит, когда говорят красиво и выразительно, и чтобы непременно приводились древние стихи. Ступай, ступай к ней, и оставь меня баюкать этого ребенка…
    – Ступай, о Салах-эд-Дин, ступай к Абризе, и оставь нас баюкать этого ребенка!
    – Нет мне нужды в Абризе! Я хочу взять с собой тебя, о Шакунта!
    – О Шакунта, этот человек утвердится на троне, узнает, что такое большие деньги, и начнет пополнять свой харим юными красавицами. Не лучше ли тебе выбрать такого, который не станет тратить деньги на глупых девчонок, а будет ценить, любить и ублажать свою единственную жену?
    – Клянусь Аллахом, если вы не прекратите эти крики, я пущу в ход свои куттары!
    – Неужели мы обречены всю жизнь ссориться и пререкаться, о Шакунта?
    – Всю жизнь? А что такое теперь моя жизнь? Время побед для меня кончилось, мои куттары лежат в сундуке, а если я приеду в Индию, никто не признает во мне Ястреба о двух клювах… Я победила во всех поединках – и вот награда за все победы! Я сижу в царском дворце, никому не нужная, и убаюкиваю ребенка, который также никому не нужен… Где там ваше сладкое вино из изюма?
    – Вот наилучшее, что могло прийти тебе в голову, о женщина! Мы сядем сейчас в кружок, и ты расстелишь скатерть, а этот толстопузый разольет вино по чашкам. И мы вспомним наилучшее из того, что было с нами за эти годы, и посмеемся над своей глупостью, и вместе поразмыслим, где и как провести нам остаток жизни…
    – И немалый остаток, о Шакунта!..
    – …пока не придет к нам Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний!
    – Тише, тише, ради Аллаха – тише! Ну вот, он просыпается… Проснулось мое дитя, подобное обрезку месяца! И от ваших воплей дитя испугается и заплачет…
    – Этот мальчик никогда больше не заплачет, о Шакунта! Смотри – он смеется! Его больше не будут передавать из рук в руки, и похищать, и вызволять – и разве это не прекрасно?
    – Так нальем же чаши, и выпьем за здоровье мальчика, о Шакунта, да хранит его Аллах, и выпьем за то, чтобы он вырос, и возмужал, и был счастлив. И в один прекрасный день он захочет узнать, какими событиями ознаменовались его рождение и детство. И я сяду перед ним, раскрыв книгу, и призову имя Аллаха, и начну нараспев, как положено умудренному опытом рассказчику: «Дошло до меня, о счастливый царь, что жил на островах Индии и Китая…» И я расскажу ему о похищенных детях, и о луноликих красавицах, и о завистливых магах, и о спасенных царских сыновьях, и о влюбленных, и о разлученных, и о летучих джиннах, и о твоих куттарах… Ведь то, что произошло с нами со всеми, – прекрасно, клянусь Аллахом! И мало нужды Аллаху в наших неисполненных договорах. Ведь сказано: «Аллах не взыскивает с вас за пустословие в ваших клятвах, но взыскивает с вас за то, что приобрели ваши сердца». Поднимайте чаши! Выпьем за то, что приобрели наши сердца!
    Рига 1997