Уэллс Энгус. Гнев Ашара (Книга Королевств - 1)

   Тоз стоял снаружи с колчаном и луком Борса в руках. Он досадливо поморщился при виде общества, которое привел с собой воин, но без единого слова взял у Борса недоуздок и вернул дротту лук и колчан. Поглядев на коня, колдун повел правой рукой перед его мордой, вызвав холодное свечение ночного воздуха, а затем потянулся вперед, чтобы коснуться раздувшихся ноздрей. Колдовской огонь омыл голову жеребца, тот мигом успокоился, глубоко и шумно дыша, а затем уронил шею. Тоз кивнул себе и обернулся к ошалевшим свидетелям этого зрелища, поманил их поближе и положил руки на плечи каждому, поочередно заглядывая людям в их глаза - так, как однажды заглянул в глаза Сульи. И они, подобно Сулье, стали вялыми, напряжение покинуло их тела. Тоз что-то пробубнил над каждым и дал им знак удалиться.
   - Они все забудут,- уверил он Борса.- И конь будет тебе под стать.
   Борс закинул колчан за спину и привязал у седла завернутый в шкуру лук, слишком занятый приготовлениями, чтобы ломать голову, какие чары навел на присутствующих Тоз и отчего никто из толпившихся в проходах меж шебангами людей их больше не замечает.
   - Самого молодого! - настойчиво повторил Тоз, глядя на Борса.Запомни: самого молодого. Других тоже, если получится, но прежде всего всади стрелу в младшего.
   - Хозяин,- с беспокойством спросил Борс,- а что если их будет несколько? И если все молодые?
   - Тогда прикончи всех! - огрызнулся колдун. Ярость в его голосе вынудила воина отступить на шаг.- Но не подведи. Если подведешь, то увидишь гнев Ашара!
   Борс кивнул, облизывая сухие губы и думая, что если дело сорвется, то ему лучше бежать из Белтревана и в одиночку попытаться пробраться за Лозины. Словно угадав его мысли, Тоз добавил:
   - У тебя есть выбор между успехом и такими вечными страданиями, каких ты и представить не можешь. Если подведешь меня, ты пропал! Тебе не укрыться от меня, Борс. Нигде не укрыться. Это тоже помни. И смотри, не подведи меня.
   - Я не подведу,- ответил воин, надеясь, что в голосе его больше уверенности, чем он испытывал на самом деле, и сомневаясь отныне, что даже смерть избавит его от возмездия Посланца.
   - Иди,- приказал Тоз. Борс поставил ногу в стремя, взобрался в седло и погнал усмиренного скакуна через невидящую толпу, чувствуя себя подобным призраку. Он покинул Становище и въехал вверх по склону. Перед ним раскинулся освещенный луной Белтреван.
   Сперва он ехал осторожно, ибо как только рядом не стало Тоза, к воину вернулось его опасливое отношение к лошадям. Но видя, что животное не делает попыток его сбросить, он опять понемногу обрел уверенность. Какое бы колдовство ни напустил Тоз на жеребца, оно явно не просто усмирило зверюгу. Борсу сиделось в седле куда удобней, чем когда-либо, а ноги его охватывали бока коня так, как если бы он всю жизнь ездил верхом, словно какой-нибудь житель равнин Кеша. Никакой тебе тряски, отдающейся во всем теле от ягодиц и вдоль хребта до самой макушки. Он будто слился с конем воедино, и они оба спешили к общей цели. Верь не верь, но теперь все действительно было в порядке. Осмелев, Борс попробовал прибавить ходу, решив, что это будет не тяжелей, чем бежать на своих двоих. Он уперся пятками в бока жеребцу и пустил его во весь опор.
   Мимо проносились огромные деревья. Он наклонялся, чтобы по лицу не хлестнула ветвь - да столь ловко, что у него вырвался вопль торжества. Ночной галоп оказался источником величайшего наслаждения. Борс мчался по охотничьим тропам и торным лесным дорогам, используя все свое знание лесов, чтобы двигаться как можно скорее. Когда он в последний раз забирался так далеко на юг, то шел пешком - всего лишь воин в отряде бар-Оффы Дьюана, участвующий в набеге Нилока Яррума на Вистрал. Они тогда охотились за рабами. Теперь же он скачет на жеребце самого хеф-Улана - по-прежнему воин, но уже не простолюдин, а тот, кому волей Тоза поручена задача, жизненно важная для успеха Орды. Он подумал, а позволит ли ему Посланец рассказать об этом Сулье? Уж от этого-то он бы невероятно вырос в ее глазах.
   Но Тоз, как внезапно вспомнилось ему, строго велел хранить тайну. И от этой мысли Борс опять задался вопросом: какая же забота одолела колдуна?
   Кем бы ни был тот юноша, которого он едет убивать, похоже, он представляет собой какую-то угрозу целям Ашара. Безусловно, никогда еще Борс не видел кудесника в таком смятении. Он просто на себя не был похож. Во всем этом деле крылась великая тайна, недоступная пониманию простого воина. Почему Тоз не объявил, что рядом находится соглядатай, когда узнал об этом? Что мешало ему поднять все Становище и послать всю Орду целиком прочесывать лес? Ведь это был самый верный способ перехватить загадочного юношу и наверняка уничтожить его. Быть может, Посланец не захотел, чтобы Нилок Яррум и Уланы узнали о случившемся? И может ли и впрямь быть страхом то, что увидел Борс на этом жутком лице?
   Он не ведает этого. Он лишь простой воин, пусть даже отмеченный Посланцем. Но что он знает, и настолько наверняка, что низ живота у него холодеет при мысли о той жуткой участи, что ждет его, если он подведет своего хозяина. Подумав об этом, Борс еще сильнее погнал серого коня Нилока, стремясь достичь поворота на дорогу к Высокой Крепости раньше неведомого преследуемого.
   Он замедлил скачку, когда жеребец утомился, но не останавливался, пока солнце не поднялось совсем высоко. Тогда он отдохнул немного, пожевав сушеного мяса, которое догадался прихватить, а его скакун тем временем щипал траву. Остаток дня Борс ехал дальше, его внезапное мастерство наездника, казалось, уменьшилось, и он теперь держал более ровную скорость, понимал, как опасно изнурить коня и затем идти пешком. Борс привык обходиться без сна в военных походах. На третий день время для него утратило значение. Порой он дремал в седле, а порой спал, вытянувшись на траве и позволяя отдохнуть коню - но последнее длилось недолго; уж лучше, в крайнем случае, погубить коня, чем потерпеть неудачу с засадой. И вот он добрался до мест, где леса Белтревана уступали камню Лозин.
   Борс придержал коня, глядя на гордые вершины и большую голубую ленту Идре, блестевшую слева сквозь ряд сосен. Близился полдень, солнце висело почти над головой и грело спину, воздух наполняло пение птиц и шум насекомых. Впереди начиналась дорога к Высокой Крепости. Каменистая, широкая, неуклонно поднимающаяся все выше к проходу, разделяющему хребет надвое. Если он успел (а воин пылко молил Ашара, чтобы это оказалось так), то легко заметит отсюда свою жертву. И Борс принялся искать подходящее место.
   Он нашел его там, где лес редел и начинался каменистый склон. Борс устроился на клочке земли, не относящемся в полной мере ни к лесу, ни к горам, дорогу здесь окаймляли травянистые холмы, севернее были видны добрые леса Белтревана, а среди усыпавших пригорки густых кустов и малорослые деревьев тут и там торчали голые скалы, словно кости земли, прорвавшие истлевшую кожу. Воин подыскал холм, с которого хорошо просматривалась дорога и на юг, и на север. Лес начинался достаточно близко отсюда, и это поможет ему скрыться, когда задача будет выполнена. Позади него совсем недалеко шумела Идре. Холм почти сплошной полосой окружали густые заросли куманики, переплетенные и колючие, превосходная живая преграда для всадников. Несколько небольших деревьев напоминали о привычных лесистых местах. Борс привязал своего утомленного скакуна между местом засады и рекой, где коня совсем скрывали деревья, и взобрался на свою горку.
   Уперев лук о колено, он согнул тисовою дугу, и тетива сама скользнула в глубокие удобные желобки. Борс проверил ее натяжение, затем достал из колчана стрелу. Впервые он коснулся древка после того, как стрелы брал Тоз, и под его пальцами возникло странное пощипывание, как если бы стрела была наделена жизнью. Воин облизал губы, внимательно изучая ее наконечник, но не заметил ничего нового. Знакомый металл, заточенное острие, блестят края, к которым он прикладывал точило, крючья позади наконечника угрожающе загнуты. Какие бы чары ни наложил Тоз, следов не было видно глазом, и лишь легкое подрагивание свидетельствовало о силе, обретенном стрелами. Борс положил стрелу на тетиву и расположился поудобнее, чтобы ждать.
   Страх, что он опоздал, зашевелился до того, как Борс услышал всадников. Они приближались быстро и не больно-то соблюдали осторожность, на что указывал стук подкованных копыт по камню. Борс поднялся на ноги, скрытый колючими зарослями, и натянул тетиву. Всадники показались мгновение спустя. Окрашенные в алое гусиные перья гладили ему щеку, взгляд скользил вдоль стрелы, темные глаза высматривали среди приближающихся того, кого Посланец толком так и не описал.
   Их было чуть больше, чем у него пальцев на руке. В пестрых одеждах из бурой, зеленой и рыжеватой кожи, верхом на больших полногрудых скакунах, на каких обычно разъезжают люди из Королевств. Есть и луки, и мечи, но оружие убрано, и озабочены они явно больше скоростью движения, чем возможной опасностью. Борс оглядел противников быстрым глазом прирожденного охотника.
   Первые четверо были очень разными. Один выглядел почти как житель Белтревана - волосы заплетены и украшены перьями и ракушками, лицо смуглое, как у лесного жителя. Другой вообще не походил ни на кого, когда-либо виданного Борсом: ростом пониже своих спутников, черные волосы собраны в хвост и падают на спину, лицо странно желтого цвета, глаза раскосые и блестящие. Еще двое оставшихся походили на отца и сына, такое между ними было сходство: один и тот же тип гордого лица, темно-русые волосы до плеч, стянутые по лбу кожаным ремешком, только у старшего с заметной сединой. Никаких других юношей, кроме этого. Значит, он и есть тот, кого велел убить Посланец.
   Борс чуть отстранился от дерева, оперение стрелы коснулось его губ. Наконечник смотрел прямо в грудь юноше, готовый пронзить его сердце. Борс задержал дыхание и отпустил тетиву...
   Об опасности предупредил Браннок. Он ехал на шаг-другой позади Бедира, когда тамурские разведчики спешили на юг, забыв обо всех предосторожностях и думая лишь о том, как скорее принести домой весть о восстании Орды. Проводник увидел лишь легкое движение на бугорке слева, явно вызванном не порывом ветерка и не прошмыгнувшим зверем. Он не был вполне уверен, что это может значить, но знал, что даже на краю Белтревана любое неожиданное движение таит опасность. И прокричал, перекрывая гром копыт:
   - Берегись засады!
   Жизнь Кедрина спас Тепшен Лал. Возможно, только кьо способен был на такое быстрое движение.
   Он ехал сбоку от Кедрина, их кони бежали голова к голове, а лошадь Торима была на голову впереди и правее. Остальные следовали чуть позади. Кьо услышал крик Браннока, поглядел туда, куда указывал разбойник, и начал действовать незамедлительно.
   Схватив поводья, он повернул своего скакуна против коня Кедрина, одновременно приподнялся в стременах и на полном скаку метнулся с седла прямо на юношу. Мощным ударом он толкнул своего подопечного вперед и вбок. Лошадь принца от изумления сбилась с шага и затопталась на месте. Одна рука Тепшена схватилась за седельную луку, другая - за плечо Кедрина, и кьо нырнул между конями, дернув принца вниз.
   Стрела Борса попала не в сердце, куда он целился, а в плечо. Кедрин, ничего не успев понять, завопил от боли и растерянности. Он не смог удержать поводья, когда внезапно жжение пробежало вниз по левой руке, скакун мотнулся вправо под тяжестью Тепшена Лала. Рев Идре, казалось, наполнил голову, но сквозь этот рев слышался голос отца, вторившего Бранноку:
   - Засада! Берегись засады!
   Возникла суматоха. Торим подъехал ближе и, пошатнувшись, схватил за плечо Тепшена, вытащив его буквально из-под копыт двух коней, которые чуть было не растоптали маленького воина с востока. Те, кто ехал сзади, во весь опор понеслись к пригорку.
   Двое тут же упали с красноперыми стрелами в груди, лошадь третьего заржала и заплясала, как безумная, повернув назад голову в тщетных попытках дотянуться зубами до стрелы, которая торчала у нее в шее. Бедир стремительно развернул коня, поспешив оказаться между сыном и тем, кто стрелял в него, меч Владыки ярко вспыхнул в лучах предзакатного солнца. Браннок помчался вперед, огибая пригорок. Между тем атака тамурцев заглохла в колючих зарослях, воины повернули обратно и столпились вокруг своего повелителя и принца. Кедрин покачал головой, в ужасе глядя на пустое седло Тепшена Лала.
   - Тепшен! - вскричал он.- Осторожно, Тепшен упал! Тут сильная рука хлопнула по его здоровому плечу, а знакомый голос сказал:
   - Я здесь, Кедрин. Позаботься о себе. Он взглянул назад вниз и мигом забыл о боли: длинный восточный меч уже был в руке хозяина. Они обменялись скорыми улыбками, и Тепшен Лал исчез. Он пешком бросился вверх, бессловесный боевой клич вырывался изо рта, подобно рычанию. Что было дальше, принцу помешали видеть люди и кони.
   До него вдруг дошло, что их тамурцы встали между ним и затаившимся стрелком, и Кедрину стало стыдно. Он вытянул шею и сумел разглядеть, как впереди них Тепшен Лал добрался до колючей изгороди и проломился сквозь нее дальше. Затем острая боль пронзила тело, Кедрин застонал, смутно различая, как отец выкрикивает приказы, чтобы всадники отвели сына подальше.
   Кедрин попытался обнажить меч, но от этого оплечье доспеха прижалось к торчащей стреле, и юноша застонал, сердито отбрыкиваясь от человека, вознамерившегося взять его поводья. Он все-таки подобрал их сам, позволив воинам лишь сопровождать его, обступив и прикрыв сзади. Обернувшись, принц увидел Бедира и Торима, один все еще с клинком в руке, другой с луком, они прикрывали этот отход. Тепшен Лал вернулся с мечом в ножнах и провел левой ладонью плашмя через грудь, давая понять, что никого не нашел. Тогда сопровождавшие Кедрина тамурцы свернули от дороги вверх, проехали немного по битому камню и остановились.
   Воин по имени Силар громким голосом отдавал приказания. Тамурцы встали кольцом вокруг принца, держа луки со стрелами на тетивах. Силар отдал несколько новых распоряжений. Шестеро спешились, взобравшись на ближайшие вершины, откуда просматривалась дорога к северу. Кедрин вытер пот с лица рукавом и осмотрел раненое плечо. Темное древко с алыми перьями торчало из куртки, кожа которой потемнела от впитанной крови. Юноша осторожно коснулся стрелы, желая проверить, как глубоко она засела, и содрогнулся, когда острая боль вызвала тошноту в горле. Но он все же понял, что рана не смертельна: Тепшен Лал успел пригнуть его, и стрела, которая пронзила бы сердце, теперь застряла между лопаткой и ключицей.
   - Ехать можешь?
   Он услышал озабоченность в голосе Силара, но боль и гнев сделали ответ раздражительным.
   - Конечно! Что мне, ничтожная рана помешает?
   Силар мрачно улыбнулся.
   - Вот и славно. Возможно, нам придется скакать во весь дух. Вот-вот.
   Кедрин кивнул, лицо его стало неловким.
   - Я могу ехать сам, Силар. Прости мне грубость.
   Тамурец усмехнулся, махнув рукой - мол, чего там,- и повернул скакуна к дороге.
   Вернулись Бедир и Торим с Тепшеном Лалом. В куртке и штанах кьо были дыры от шипов, лицо все в свежих царапинах - но учитель, не замечая их, подъехал прямо к Кедрину. Бедир крикнул, чтобы воины перестроились. Лицо его было встревоженным.
   - Они ушли? - спросил Кедрин.
   - Там никого не было,- хмыкнул Тепшен.
   - Один стрелок,- сказал Бедир. И по его голосу Кедрин понял, что это беспокоит отца куда больше, чем если бы засаду устроил целый отряд.- Слезай с лошади.
   Кедрин в смятении нахмурился. Отец добавил:
   - Я вытащу стрелу.
   Торим, взъерошенный и рассерженный, спросил:
   - Где Браннок?
   Никто не знал, но когда кто-то предположил, что разбойник удрал, а то и сам умышленно завел их в засаду, Бедир покачал головой со словами:
   - Нет, не думаю.
   Кедрин неуклюже вывалился из седла. Любое движение левой рукой вызывало мучительное царапанье наконечника стрелы о кость. Принц опасливо следил, как отец достает кинжал, а Тепшен ловко соскакивает наземь.
   - Сядь,- велел Бедир.
   Кедрин мгновенно повиновался.
   Тепшен Лал присел на корточки у него за спиной. Между тем Бедир кинжалом разрезал куртку вокруг стрелы. Наставник обеими руками обнял Кедрина и двумя ладонями сильно прижал к себе. Бедир коротко улыбнулся, беря древко правой рукой, левая жестко уперлась в плечо сына. Он предупредил: "Будет больно" - и, говоря это, резким движением сломал стрелу. Кедрин стиснул зубы, решив не скулить.
   - Это действительно было испытание,- сказал он, с удовольствием услышав одобрительное кряканье Тепшена и увидев улыбку Бедира.
   - Благодаря Тепшену, опасности нет,- сказал ему Бедир. - Если только стрела не отравлена. Правда, следует удалить наконечник. И это будет еще больнее.
   Кедрин постарался как можно безразличнее пожать плечами. Бедир крикнул, чтобы Торим развел костер, достал из седельной сумы точило и заскользил им лезвием кинжала. Когда его удовлетворила достигнутая острота, он несколько раз провел кинжалом через пламя и кивнул Тепшену. Кьо опять обнял Кедрина, на этот раз сцепив пальцы так, что юноша оказался в мертвой хватке.
   - Боли нет,- пробормотал он на ухо ученику.- Есть только честь и бесчестье.
   - Я выбираю честь,- ответил Кедрин в надежде, что это не хвастовство, когда увидел, как отец подносит к нему кинжал.
   Боль была ужасная, но он не закричал. Он бы и хотел, но это было бы позором, а юноша твердо решил показать, что является настоящим мужчиной ничуть не хуже любого из присутствовавших. Он был рад, что его держат руки Тепшена, и что кьо служит столь крепкой опорой для его спины. Он смотрел не мигая, как острие кинжала Бедира взрезало его плоть, достаточно широко открыв рану, чтобы можно было убрать зазубренный наконечник. Тот вылез, весь в крови. Бедир принюхался к нему, затем отложил и произнес: "Теперь будет похуже".
   Кедрин не мог понять, что может быть еще хуже. Но вскоре это выяснилось.
   Бедир погрузил кинжал в пламя и держал, пока тот не раскалился докрасна. Затем прижал к ране. И было действительно очень тяжело не кричать. Бедир, казалось, бесконечно долго держал раскаленный металл у искромсанной плоти, и запах паленого сопровождался столь мощной болью, что мускулы челюстей заныли, силясь удержать крик. Все расплылось перед глазами. Он понял, что теряет сознание, ибо когда его глаза открылись, он лежал на спине, и уже вернулся Браннок.
   Кедрин услышал, как разбойник говорит:
   - Он был один. Я гнался за ним, но он добрался до леса, и я решил отпустить его. Он ждал в засаде, но вот чего я не понимаю: с чего бы ему устраивать засаду в одиночку?
   Вместо ответа Бедир протянул лесному бродяге древко стрелы. Браннок изучил его и сказал:
   - Дротт. Дротт-одиночка. Очень странно.
   Тут Кедрин сел. Ему помогли подняться на ноги, а Бедир сказал:
   - Нам надо ехать, Кедрин. Можешь сидеть на коне?
   - Да,- кивнул юноша, впервые заметив, что его плечо обмотано полотном, а левая рука подвязана к груди.- Если меня подсадят.
   Они подняли его в седло, и сразу же с высоты коня он увидел двух убитых и тушу раненой лошади, которой перерезали горло, чтобы прекратить страдания животного.
   - Простите,- тихо произнес Кедрин.
   - За то, что тебя ранили? - спросил отец.- В этом нет позора.
   - Нет,- Кедрин покачал головой.- Потому что они умерли за меня.
   - Они пали в бою, защищая своего принца,- сказал Тепшен Лал, не увидев смысла в объяснениях, почему такая смерть почетна.
   Кедрин воззрился на кьо, готовый возразить, что имел в виду совсем не это; впрочем, он был не уверен, что, собственно, имел в виду. Он почему-то чувствовал, что засада была устроена только на него. Но Бедир поспешил вмешаться, не дав ему это объяснить.
   - Нет времени на разговоры. Поехали!
   В голосе отца прозвучала вполне понятная настойчивость. Но Кедрин почувствовал что-то еще за словами и увидел на лице Бедира нечто, подсказавшее, что не следует больше это обсуждать. И послушно хранил молчание, следуя за отцом. Тепшен Лал и Торим ехали по сторонам, как наседки, берегущие беззащитного цыпленка. Теперь Браннок и три тамурца ускакали вперед на разведку, но никаких новых засад не обнаружилось.
   Они устроились на ночлег в предгорьях Лозин, устроив мертвым достойное погребение там, где место их последнего покоя не потревожат варвары. Кедрин отчаянно хотел спросить Бедира, почему тот дротт выделил именно его, ибо теперь не сомневался, что так и было.
   Но его уже лихорадило, и он не находил нужных слов. Юноша метался в тревожном сне, и в его видениях проступало бледное, как у трупа, лицо, обрамленное белоснежными волосами, глаза призрака светились, как клинок, которым отец прижигал рану, и зловеще вперялись в него, а безгубый провал рта снова и снова шептал: "Умри, Кедрин, умри". Несколько раз принц внезапно пробуждался и видел, что Бедир или Тепшен Лал сидят рядом, обтирая его потное лицо и шепча что-то подбадривающее.
   Но когда он пытался сложить из слов свой вопрос, они рассыпались, и он опять проваливался в свои тягостные сны.
   Рассвет принес облегчение, теперь ему приходилось бороться только с тянущей болью в плече. Он по-прежнему вполне сносно сидел верхом, но шаг, который задал Бедир, был стремительным, и юноше пришлось сосредоточиваться только на езде, отбросив все посторонние мысли. А когда они снова остановились, он слишком вымотался для попыток обсудить свои подозрения. И решил не возвращаться к ним, пока за спиной не сомкнутся ворота Высокой Крепости.
   И опять ему снилось то жуткое лицо. Оно возникало всякий раз, едва он закрывал глаза, как будто он вновь наблюдал за огромным Становищем в долине и видел создание, повернувшееся к нему, ищущее его ужас сквозь огонь, даль и тьму. И его до немоты наполнял ужас, сходный с тупыми толчками в плече, ибо чувствовал - неведомо откуда,- что это не просто сны, что если незнакомец и не видит его, то, по крайней мере, знает о нем и все время ищет. И это было, пожалуй, самое страшное: знать, что это создание его ищет.
   Он обрадовался, когда в пределах видимости оказались северные ворота Высокой Крепости и скачка замедлилась. На стенах показались солдаты; катапульты и баллисты были готовы к действию. Бедир выехал вперед, воздев правую руку, его крик отразился от стен ущелья.
   - Отворите ворота Бедиру Кайтину! Именем Тамура!
   Створки ворот заскрипели, Владыка Тамура придержал коня рядом с конем сына. Лицо его было неспокойно.
   - Сестры выходят тебя, Кедрин. И помогут покончить с этими снами.
   - Ты знаешь? - поразился Кедрин.
   - Ты бредил в жару. Я объяснил бы тебе, что происходит, но решил, что мудрее будет сначала доставить тебя в Высокую Крепость, а лишь потом вести разговоры. Прости меня, я боялся за тебя...
   - Боялся? - такого признания Кедрин меньше всего ожидал от отца.
   - Угу,- Бедир наклонил голову, подтверждая и извиняясь. - После того, как они тобой займутся, я расскажу все, что знаю. И надеюсь, ты поймешь.
   Кедрина еще сильнее охватило смятение. Но возможности расспрашивать Бедира уже не было: они проезжали через ворота, и мрачный Рикол спускался со своей наблюдательной площадки на стене, наполовину облаченный в доспехи, как будто опасался, что лесные варвары скачут за ними по пятам.
   - Ты ранен! - он остановился, глядя на повязку на плече Кедрина, затем быстро повернулся, крича своим людям, чтобы помогли принцу Тамурскому сойти с коня и доставили в больницу Сестер.
   Кедрин, выбираясь из седла, позволил лишь помогать, но оттолкнул прочь человека, который хотел поднять его, словно беспомощное дитя.
   - Мне нужен проводник, а не носильщики,- огрызнулся он.
   - В него попала стрела,- сообщил Бедир начальнику Высокой Крепости.Пусть кто-нибудь проводит его к Сестрам и приглядит, чтобы моих ребят накормили. Ох, ну мы и мчались. Я немедленно с тобой переговорю,- и добавил, глядя на Кедрина: - Я приду к тебе, как только расскажу Риколу о нашей поездке.
   - Орда? - спросил Рикол, не в силах сдержать любопытство.
   - Поднялась,- ответил Бедир.- И даже хуже. Худощавое лицо Рикола побледнело.
   - Посланец? - Он почти шептал, едва ли не в страхе.
   - У тебя наедине,- быстро сказал Бедир.- Мы должны продумать нашу оборону.
   Кедрин последовал за сержантом, которому Рикол поручил позаботиться о нем. Они прошли через мощенную плитами площадь и направились дальше по лабиринту переходов, пронизывавших старое укрепление. Странным казалось идти после долгих часов в седле, к великой досаде и неловкости юноши, ему пришлось несколько раз останавливаться и трясти головой, чтобы разошелся наполнявший ее туман. Кедрин коротко извинился перед заботливым провожатым и наконец позволил ему поддержать себя крепкими руками. Он был счастлив, что его ни о чем не расспрашивают: сержант думал лишь о том, как доставить раненого в палаты к Сестрам и вернуться на пост, ибо гарнизону вполне могло угрожать немедленное нападение.
   Целительницы в голубых одеяниях окружили юношу, едва он переступил порог, и расступились, пропуская вперед Сестру Уинетт - с осунувшимся от заботы миловидным лицом. Хотя она и выглядела совсем молодой, но распоряжалась умело и решительно, ее приказы звучали со спокойной уверенностью и исполнялись без колебаний. Кедрина провели в маленькую келью с белыми стенами, единственное окно подтверждало, что день уже склоняется к вечеру. Душистые растения с ярко-алыми цветами свешивались из корзин на стенах, оживляя их гладкую штукатурку. Юноша заметил, что краснеет, когда с него умело сняли одежду и стали смывать все, что пристало к коже в лесу. Женщины не слушали его возражений, глядели на его нагое тело с привычным безразличием повитух или больничных сиделок. Сестры уложили на узкую деревянную кровать с приятно прохладными простынями и поспешили за дверь, когда вновь явилась Уинетт. Женщина несла поднос, на котором он увидел горшочки, стопки тряпиц и маленькие хирургические инструменты. Она поставила поднос на столик у постели и ножницами срезала повязку с его плеча.