Страница:
Капитан спросил:
— Но разве Вы не можете сделать этого своей волей?
— Нет. А ты можешь?
Паук ответил:
— Я думаю смогу.
Он очевидно никогда ничего подобного не делал. И теперь с видимым усилием сосредоточился на куче листьев пытаясь сильно сконцентрироваться. Впервые Найл видел, что паук так напрягается. Примерно через минуту тонкая струйка дыма поднялась вверх. Найл был впечатлен. Ему никогда не приходило в голову, что усилием воли можно зажечь огонь. Хотя теперь Найл ясно припоминал ощущение теплоты, когда он с усилием сосредотачивался, как сейчас на форели. Это чувство напомнило ему о теплоте, которая возникала если подуть в рукав.
Костер Найла весело потрескивал, но от попавшего в глаза дыма выступали слезы. Было много сухой древесины на земле, и пламя скоро стало опасно горячим. С точки зрения капитаны все это — ненужное баловство. Он не понимал, почему Найл собирается испортить совершенно хорошую рыбу, распотрошив огонь и бросив её туда, на раскаленные угли. Рыба между тем стала издавать аппетитные шипящие звуки. В то время как она готовилась, Найл сделал себе длинный прут, отрезав ветку от дерева, и отломал от нее меньшие ветки, пока не осталась одна на более широком конце, толщиной в большой палец. Зацепив этим крючком рыбу он вытащил её из углей, не давая совсем обуглится.
У дерева, из ветки которого он вырезал прут, были густые красные листья, которые составляли шесть дюймов шириной. Из дюжины листьев Найл сделал самодельную скатерть, на которую перетащил горячую рыбу. Он разрезал почерневшую кожу ниже жабр, обнажив розовую, хорошо приготовленную мякоть. Он обжег пальцы, отрезая большой кусок, но он был еще слишком горяч, чтобы его есть. Десять минут спустя, посыпав солью, Найл его съел с почерствевшим хлебом. Это было восхитительно. Когда он поел, то мысленно поблагодарил мать за то, что не забыла положить соль, без которой мякоть будет слишком жирной. Он запил еду ключевой водой.
Капитан поудобней устроился с другой стороны огня, поджав ноги, под себя. Подул холодный ветер — Найл предположил, что в горах пошел снег — и тепло костра было весьма кстати. Рыба была настолько большой, что Найл оставил больше половины. В любом случае, жар от углей был не в состоянии пропечь ее середину, которая была все еще сырой. Найл заметил, как капитан наблюдает за всем этим с интересом. Он предложил ему попробовать приготовленную на углях рыбу, и был удивлен, когда паук с готовностью согласился. Паук держал форель между двумя когтями, и ел ее как кукурузу в початке, пока не остались только кости. Тогда он свернулся в клубок и расслабился, его когти, были сложены на его надутом брюшке. Очевидно Найл ошибался, и не все пауки испытывают неудобство питаясь перед людьми. Объяснение этому, вероятно, состояло просто в том, что капитан вырос в провинции, где манеры были другими.
Сальные руки причиняли Найлу неудобство. Он пошел и вымыл их в озере. Возвращаясь назад к огню, Найл собрал сухой валежник — его было просто найти, поскольку он всюду валялся под ногами. Потом Найл достал спальный мешок, отмечая, что он все еще слабо пах слизняком, и что беловатая пыль посыпалась из него, когда он встряхнул его, чтобы расстелить его на траве. Найл лег на него, и пристроил свой рюкзак под голову как подушку.
Расслабившись в отсветах потрескивающих веток, которые он подбросил в пылающие угли, Найл с интересом, отметил, что между ним и пауком установился особый контакт, который достигается только между людьми, которые знают друг друга долгое время. А они только встретились несколько часов назад. Это дало ему внезапное понимание того, каково это быть пауком, находясь в непрерывном контакте с разумами других пауков.
Конечно, это было не абсолютно непрерывное взаимодействие, иначе каждый отдельный паук просто погибнет, получая миллионы телепатических сигналов от товарищей. Но факт оставался фактом — каждый паук всегда знал о своего рода неопределенной, размытой массе, которая была коллективным разумом всех пауков в мире. И сила паука во многом происходит от огромной мощи этого коллективного разума.
Напротив, каждый человек существовал всегда один, в своего рода тюремной камере. Взаимодействие с собратьями было сравнительно слабым. Это то, почему люди настолько слабы и почему люди так быстро начинают скучать. Чтобы поддерживать себя в тонусе люди должны находить настоящий момент интересным и захватывающим. И потому люди испытывают недостаток в более глубоком смысле их собственного существования.
То, что произошло с Найлом, превращало его в другой вид человека, тип, который мог фактически совместно использовать умы других существ, как пауков так и людей-хамелеонов. Каждый день он все больше ощущал изменения, которые постепенно происходили в нем.
Когда Найл уже начал засыпать, его разбудила птица, которая пролетела низко над огнем. Все, что он увидел, поскольку она быстро исчезла в темноте, было два белых пятна, как будто она тащила двух меньших птиц. Когда она возвратилась снова, он увидел, что вытянутые белые пятна были на концах очень длинных перьев, которые выросли по краям крыльев. Симеон когда-то показывал ему похожую птицу, когда они шли в темноте в городе жуков-бомбардиров. Он назвал её козодоем.
Когда птица возвратилось в третий раз, летя так тихо как сова, капитан сбил ее на землю волевым ударом. Захотев ближе рассмотреть перья на крыльях, Найл сказал: "Извини меня."
Когда он наклонился к дергающейся птице, которая была размером с ласточку, он заметил что-то, что заставило его всмотреться. Вокруг одной из ног, выше ступни, был крошечный черный кружок, сделанный из некоего глянцевого материала. Птица не была дикой, имея метку ее владельца. На мгновение Найл подумал, что она, возможно, прилетела из города жуков-бомбардиров, где некоторые из людей содержали птиц, как домашних любимцев — у ребят Доггинза даже были голуби на чердаке. Тогда он подумал, что вряд ли кто будет держать ночную птицу как домашнее животное, и кроме того город был на расстоянии более ста миль.
Птица прекратила двигаться, и была очевидно мертва. Найл спросил паука:
— Почему ты убил ее?
— Я знал, что с ней было что-то не так.
Найл указал на черный кружок.
— Я думаю, что это — шпион.
Они посмотрели друг на друга, и так как каждый мог прочитать мысли другого, дальнейших комментарий не требовалось.
Найл наконец сказал:
— Он ждет нас.
— Да, — сообщил капитан, — За исключением этой мертвой птицы.
Найл подумал:
— Она была ценным наблюдателем. Но у Мага, вероятно, много шпионов.
Капитан, который услышал эту мысль, сказал:
— Тогда он будет ожидать нас?
— Вероятно.
— Но Вы не передумали идти?
Найл сказал:
— У меня нет никакой альтернативы. Мой брат заражен смертельной болезнью. Я должен попробовать спасти его.
— У Вас есть какой-нибудь план?
— Нет. Я надеюсь на помощь Богини.
Передавая эту мысль Найл формулировал её аналогично человеческой фразе: "Она протянет мне руку." Но он видел, что паук понял его буквально. Не было никакого смысла пытаться объяснять пауку, что никакого определенного плана у Найла нет. Он путешествовал в Страну Теней, не зная, как туда добраться и что намеревается делать, когда доберется. Правда состояла в том, что, если Маг уже был предупрежден относительно его подхода, то он шел в ловушку. Все же Найл не видел альтернативы. Жизнь его брата была под угрозой, и, казалось, не было никакого другого пути.
Прежде, чем убрать спальный мешок, он поднял его за углы и энергично встряхнул, чтобы удалить побольше белого порошка, оставшегося от слизняка. Когда он так сделал, его пальцы наткнулись на что то твердое; он посветил лампой, чтобы посмотреть поближе. Это была крошечная раздвижная трубка, запечатанная пробкой, которую он опознал как мундштук; через который он дул в основание спального мешка, надувая в ряд маленькие, подобные воздушным шарам участки, которые, когда ложишься, заставляют чувствовать, что лежишь на мягком матраце.
Найл принял это открытие как хорошее предзнаменование, несколько развеявшее беспокойство вызванное инцидентом с козодоем. Но когда Найл закрыл глаза, он не забыл повторить урок, преподанный ему людьми-хамелеонами, и сконцентрировав сознание, погрузился в сон. Снова он ощутил полет мыслей в призрачном сновиденье, которое смешалось с шелестом ветра в деревьях.
Он проснулся в темноте, сонный и вялый, и долго лежал слушая звуки волн на берегу озера. Несколько ярких звезд мерцали через лиственный шатер над ним. Слабый бриз со стороны озера все еще раздувал раскаленные угли в костре, из чего Найл заключил, что он спал только в течение приблизительно часа.
В этот момент он безошибочно почувствовал, что кто-то пытается исследовать его разум. Кто бы это ни был, очевидно, он считал его спящим, так как Найл остался совершенно пассивным. Если бы это был капитан, то Найл был бы разочарован, поскольку он думал, что они установили доверительные отношения. Когда налетел очередной порыв ветра и угасшие угли костра вспыхнули желтым пламенем, Найл убедился, что капитан крепко спит, со сложенными под себя ногами.
Если не было другого врага, скрывающегося в темноте, то оставался только один возможный вариант — это был Маг. Но почему? Чего он мог добиться, исследуя разум Найла, когда он спал? Все еще в удивлении, Найл погрузился обратно в сон.
Когда Найл проснулся уже наступил рассвет. Капитана рядом не было. Недалеко от костра вальдшнеп исследовал опавшие листья длинным клювом. Несколько мгновений спустя он был убит, это капитан атаковал его из подлеска. Возможно, чтобы избежать чувства отвращения у Найла, он унес его с глаз долой.
Найл сел, выбрался из спального мешка на холодный воздух и вытащил заглушку, чтобы выкачать воздух. Он пошел вниз к озеру через покрытую росой траву, и нашел место, где берег плавно спускался к воде. Встав на колени, плеснул водой на лицо. Это настолько его взбодрило, что он повернул мыслеотражатель к груди и затем, усиленный приливом энергии, скинул одежду, и вошел в неподвижную воду по грудь. Он знал, что тут не было никаких опасных хищников подобных слизняку — иначе озеро не было бы полно рыбы. Большая коричневая форель скользнула мимо его груди, очевидно, не пуганная, вызвав у Найла, мысль, что в этом тихом месте, с его мирным небом и осенними деревьями, отраженными в неподвижной воде, должно быть так мало хищников, что дикие существа понятия не имели, что человек опасен.
В этот момент Найл споткнулся о корягу, которая была скрыта тиной, и с головой, погрузился под воду, которая тут же заполнила рот и нос. Когда он вынырнул, то увидел, что капитан наблюдает за ним из под деревьев, и весьма ясно ощутил его мысль — люди должно быть безумны, если добровольно погружают себя в эту удушающую жидкость. В то же самое время, Найл понял, почему земные пауки не любят воду. В далеком прошлом она мочила их сети и затрудняла ловлю насекомых, в дополнение к этому, большие капли воды с листьев, почти такие же большие как и пауки, угрожали смыть их.
Выбравшись на берег, Найл вытер голову туникой и одел сандалии. Когда капитан спросил его, хотел бы он съесть другую рыбу, Найл вежливо отказался. Не было времени, чтобы разжечь огонь. Он хотел дойти до Долины Мертвых до наступления сумерек.
Удобно опершись спиной о дерево, с ногами в спальном мешке, Найл съел на завтрак хрустящих хлеб и запил пищу ключевой водой. Козодой, он заметил, все еще лежал на раскаленных углях. Его худое тело очевидно не вызывало интереса у капитана, в брюшке которого теперь осело с полдюжины вальдшнепов.
Через четверть часа они вернулись на дорогу. Воздух был полон пения птиц. Позади них Солнце только что вышло и осветило поверхность озера. Над ними, примерно в ста футах в вышине, летел самозваный опекун Найла — ворон.
Глава 9
Ясное утро и вид увенчанных снегом гор на фоне синего неба вызвали прилив счастья, подобный опьянению. Здесь, на горных склонах, листья начинали буреть, часть уже опала. Найл впервые созерцал красоты осени.
Дорога, по которой они следовали, настолько заросла травой, что стала почти неразличима. Но капитан, по-видимому, не сомневался в направлении движения, и вскоре Найл решил, что паук обладает чем-то вроде внутреннего компаса. Когда перед ними появлялось два возможных пути, он выбирал без колебаний.
Найла посетило приятное ощущение широты восприятия, нередко переживаемое им по утрам. Прежде в своем дворце он обычно просыпался до рассвета и шел на крышу, чтобы увидеть восход солнца. В погожие дни он мог разглядеть очертания этих гор на фоне северного неба. При этом его наполняло восхищенное ожидание, словно он стоял на пороге какого-то замечательного открытия. Сейчас восторг был настолько силен, что становился почти болезненным, и Найл чувствовал, что начинает постигать его истинную суть. В него входило не только ощущение физического или эмоционального благополучия, но и осознание того, что мир, наблюдаемый в состоянии расширенного восприятия, прекрасен во всем.
Следующая мысль наполнила его глубоким удовлетворением: ему уже не просто нравилось носить мыслеотражатель развернутым к груди, он, наконец, привыкал к этому. Использование ментального рефлектора было подобно плаванию: это более трудно, чем ходить по земле, но зато более волнующее.
Это подтверждалось тем, что, несмотря на возросшую концентрацию, Найл продолжал чувствовать присутствие духов природы в деревьях. Когда они приблизились к огромному скрюченному дереву с корой настолько толстой и затвердевшей, что его ствол казался выточенным ваятелем, ему почудилось было, что перед ним старик, сидящий среди корней; но, когда присмотрелся — очертания растворились, давая понять, что, вероятно, это был живущий в дереве дух. И дальше, на участке, где деревья росли редко, однако были так высоки, что пространство под ними было зеленым и тенистым, юноша высмотрел еще нескольких стариков, лица которых были так схожи, словно они были членами одной семьи.
Ясно было, что капитан не видит их, постольку он ни разу не взглянул в их сторону. Причина, как понял Найл, кроется в том, что восприятие паука ограничивается основополагающим интересом к природе лишь как к источнику пищи. Исходя из этого, все иное игнорировалось.
На одной из солнечных полян воздух наполнился жужжанием насекомых; его источником оказались окровавленные кости какого-то дохлого животного, облепленные крупными, жирными навозными мухами, многие были с дюйм длиной.
Когда путники приблизились, жужжание стихло: капитан парализовал насекомых силой воли, затем задержался на несколько минут, чтобы съесть их по одной, аккуратно подцепляя коготком лапы, словно глазированные пирожные. Он даже предложил одну Найлу, но тот вежливо улыбнулся и покачал головой: «Спасибо, я недавно поел». Не догадываясь о том, что над ним подшутили, паук продолжил смаковать тихо жужжащих мух.
Найл был озадачен состоянием костей, раздробленных на кусочки. К этому могло привести только сбрасывание туши с большой высоты. Но трудно было поверить в это: животное было размером с корову.
Капитан прочел мысль Найла:
— Оно свалилось с неба.
— Но что его швырнуло?
Капитан мысленно передал Найлу образ какой-то разновидности птицы, но с личиной, похожей на черепашью.
— Там, откуда я родом, рабы называют их "уласами".
Слово сопровождалось изображением чего-то яйцевидного, которое еще больше изумило Найла. Вид размозженных костей вызывал у него тревогу и отвращение. Он спросил:
— Оно опасно?
Ответ капитана, сжатый в лаконичный образ, можно было интерпретировать:
— Не для меня.
Десятью минутами позже они прошли мимо разлагающегося бревна, покрытого витками оранжевого фунгуса. Найл уставился на него, завороженный его причудливой красотой, и заметил крошечное округлое лицо, оранжевое, под цвет гриба, глазевшее на него из-под бревна. Это была другая разновидность духов дерева, и Найл понимал, что не приметил бы его, не будь чувства обострены до предела. Сосредоточенность повышала его интерес ко всему или, вернее, позволяла осознать все, что он видел и что заслуживало большего внимания, чем с точки зрения человеческих чувств, слишком узких и мелких, чтобы заметить это.
Пересекая ручей посреди леса, они остановились попить, и паук задержался на берегу потока, наслаждаясь солнечным светом, устилавшим землю узорчатыми тенями деревьев. По человеческим понятиям состояние его разума было бы сочтено ленью, но паук просто демонстрировал отсутствие чувства времени. Найл присел на камень рядом и воспользовался возможностью перейти в сознание ворона, взгромоздившегося на высокую ветку.
Со времени встречи с капитаном Найл знал, что в воронах паук видит потенциальную добычу. Однако, видимо, смертоносец понимал, что у Найла есть свои причины желать, чтобы птица оставалась в живых.
Сквозь глаза ворона Найл смог увидеть мягко всхолмленные очертания предгорий, которые к северу резко становились круче, образуя скальную стену. Он заметил, что птица получает удовольствие, играя роль гостеприимного хозяина своего сознания, обогащая его мир дополнительным измерением и реагируя на его пожелания, как на свои собственные. Неожиданно Найл смог понять, насколько было легко Магу контролировать разумы птиц, используя их как шпионов.
Поскольку капитан, похоже, был не прочь отдохнуть в ажурной тени, юноша заставил птицу сняться с ветки и взлететь. Могучие крылья подняли ворона на высоту в четверть мили, позволяя человеку разглядеть, что впереди, на расстоянии нескольких миль, скальная стена, кажущаяся цельной, имела брешь, через которую изливался широкий поток. Разлом, очевидно, возник в результате геологического подъема, а затем его обточила и углубила вода. Поскольку река текла на северо-запад, она могла бы быть коротким путем в Долину Мертвых, если бы не опасная крутизна склона, заканчивающегося зазубренным пиком, похожим на указующий в небо перст. Верхушка каменного шпиля блистала, словно в ней находился источник ослепительного света.
На ближнем склоне лощины, на уровне горизонта, внимание Найла привлек разрушенный город или поселение с разваленной стеной, который напомнил ему прибрежный город Сибиллу. Как и Сибилла, этот городок, похоже, был выстроен до захвата власти пауками.
Найл собрался было отправить ворона в полет над поселением, но отказался от этой идеи, потому что капитан, должно быть, недоумевал, почему они так задержались.
Он был прав: паук уже вылез из тени огромного хвойного дерева и терпеливо дожидался, пока Найл очнется от раздумий.
Дорога и вовсе пропала; следуя в прежнем направлении, путники спустились в следующую лощину, с озером около двух миль длиной. Не смотря на то, что травянистая низина была влажной, идти по ней было куда легче, чем по неровному горному скату, и, если бы не отвращение пауков к воде, Найл был бы не прочь сделать остановку и выкупаться. И вот, поднявшись по дороге на дальний склон долины, юноша впервые увидел горный разлом с земли.
Он указал туда и спросил капитана, исследовал ли он это место.
— Нет. Это не имело бы смысла, потому что он никуда не ведет.
Человек не отставал:
— Жаль, он мог бы сократить наш путь на многие мили. Ты уверен в том, что там тупик?
Он полагал, что обитатели разрушенного города могли сотворить какую-нибудь узкую крутую тропку, ведущую через горы в Долину Мертвых.
— Я не могу быть уверен, потому что никогда там не был.
Тем не менее, Найл чувствовал, что капитан находит идею сокращения пути приемлемой.
Именно поэтому, когда спустя два часа, они подошли к долине достаточно близко, так что уже слышали шум мчащейся воды, не попытались пересечь реку, а повернули налево, в лощину, где темные скалы были испещрены горизонтальными прожилками темно-синих и пурпурных минералов, а в высоту превышали сотню футов.
Как и предполагал Найл, вскоре они вышли к остаткам дороги, ведущей вверх, к руинам города. Она была добротно сложена из квадратных блоков, которые пережили века, но все еще оставались на удивление гладкими на ощупь. Дорога тянулась вдоль реки, которая сужалась и убыстрялась по мере подъема по склону долины, разнося окрест шипение бегущей воды. Дальше дорога сворачивала влево и круто взбиралась к городу, а поток низвергался каскадом водопадов, за которыми становился шире и спокойнее. В этой точке пути река была частично перегорожена руинами каменного моста, обрушившегося в воду. Если путники собирались пересечь реку, лучше всего было сделать это здесь.
Они спустились к крутому берегу, затем пришлось карабкаться по разваленным блокам. Когда-то мост был сводчатым, и большая часть его неровно вытесанных камней улеглась поперек течения, обеспечив возможность перехода, хотя вода угрожающе бурлила между блоками и переливалась через некоторые из них, так что, Найлу пришлось снять сандалии. Паук, который мог бы пересечь поток полудюжиной огромных шагов, явно нервничал и предпочел пропустить Найла вперед. Только когда человек достиг другого берега, местами перебираясь вброд по пояс в воде, капитан последовал за ним одним огромным прыжком.
Теперь каменный пик отчетливо виднелся прямо перед ними, от основания поднимаясь на высоту около сотни футов. Его игла была искривленной и выветренной, нескольким деревьям удалось найти точку опоры на уступах. На расстоянии мили пик определенно казался творением человеческих рук или хотя бы обработанным людьми, оценившими его романтический облик. Верхушка обладала все той же пурпурной окраской скальных минералов и отражала солнце.
Дорога на другом берегу была более узкой, чем та, что привела их к мосту, и менее освоенной. Однако было ясно, что мост выстроили только затем, чтобы подвести её к поднимавшейся на пик тропе, поскольку пути, ведущего вниз, не было.
Дорога стала настолько крутой и неровной, что вскоре Найл вынужден был присесть, чтобы выпить ключевой воды. Это освежило его, но не облегчило солнечного жара, который свирепо припекал затылок и ручейками сгонял пот с лица. Попадались участки, где тропа была выбита в сплошной скале V-образными углублениями. Человек завидовал легкости, с которой карабкался паук, создавая впечатление, что восьмилапый мог без усилий взбежать на вершину пика. Все же Найл заметил: стоило ему как следует сосредоточиться, усталость пропадала, боль отпускала бедра и колени. Очевидно, мыслеотражатель давал доступ к обширным резервам силы.
Спустя полчаса, когда они достигли подножия каменного шпиля, стало ясно, что он был вершиной не горы, как полагал Найл, а только огромной скалы, образующей южную границу Долины Мертвых. Гора же вздымалась над разрушенным городом, и ее вершина терялась в тумане.
Под ними расстилалась зеленая долина, которая, как знал юноша, простиралась к морю на запад. К востоку равнина продолжалась до невысокой гряды гор, пониже, чем соседние хребты. Центр Долины Мертвых занимало длинное черное озеро, и с места, на котором они стояли, Найл мог видеть реку, впадавшую в него с востока. На дальнем берегу озера по всей длине долины протянулась зубчатая стена, следуя миль на пятьдесят к востоку. Даже с такой высоты она смотрелась внушительно, насчитывая сотню футов в высоту и, по меньшей мере, двадцать футов в ширину. Через каждую сотню ярдов или около того ее перемежали квадратные башни, возвышавшиеся на пятьдесят футов над уровнем стены. Это была стена, выстроенная по приказу повелителя пауков по имени Касиб Воитель, чтобы не допустить неведомого врага с северных гор. Ее сооружение стоило жизни двенадцати тысячам рабов-людей.
По другую сторону стены за равниной вздымались темные скалы тех самых ужасающих северных гор — владения Мага. Все же они не только устрашали, но и зачаровывали — утесы были испещрены такими же темно-синими и пурпурными прожилками, как камень за их спиной; там, где на них падали полуденные лучи солнца, Найл мог различить постройки, казавшиеся вырубленными в сплошной скале.
Но вид, открывшийся под ногами, заставил юношу пасть духом. Не было крутой тропки, сбегавшей по скальной поверхности в Долину Мертвых. На деле, ее там быть и не могло, поскольку каменный откос уходил под гору.
Таким образом, их путешествие по «короткому пути» оказалось пустой тратой времени.
Казалось, ничего нельзя было поделать, кроме как возвращаться тем же путем, каким пришли, и двинуться в другом направлении. На это ушел бы остаток дня, поскольку путь через разлом должен был срезать дорогу по меньшей мере на десяток миль. Более того, к востоку скальная стена подходила к оконечности горной возвышенности, простиравшейся поперек низины на четверть мили.
Найл отыскал тенистый участок и уселся; капитан отдыхал поблизости в тени искривленного дерева. Человек мог видеть, что нависший над ним пик, вздымающийся вверх на сотню футов, состоял из вулканической лавы, которая выветрилась в формы, напоминавшие об извитых конических жилищах города жуков-бомбардиров, но гораздо менее симметричных. К востоку подножие выдавалось, образуя что-то вроде поверхности стола, на которой укоренился миниатюрный лес из небольших кустов и деревьев. С этого небольшого плато тропа взбиралась на шпиль. Площадка, очевидно, была делом рук человека, отметины от инструментов до сих пор виднелись на ее серо-зеленой поверхности.
— Но разве Вы не можете сделать этого своей волей?
— Нет. А ты можешь?
Паук ответил:
— Я думаю смогу.
Он очевидно никогда ничего подобного не делал. И теперь с видимым усилием сосредоточился на куче листьев пытаясь сильно сконцентрироваться. Впервые Найл видел, что паук так напрягается. Примерно через минуту тонкая струйка дыма поднялась вверх. Найл был впечатлен. Ему никогда не приходило в голову, что усилием воли можно зажечь огонь. Хотя теперь Найл ясно припоминал ощущение теплоты, когда он с усилием сосредотачивался, как сейчас на форели. Это чувство напомнило ему о теплоте, которая возникала если подуть в рукав.
Костер Найла весело потрескивал, но от попавшего в глаза дыма выступали слезы. Было много сухой древесины на земле, и пламя скоро стало опасно горячим. С точки зрения капитаны все это — ненужное баловство. Он не понимал, почему Найл собирается испортить совершенно хорошую рыбу, распотрошив огонь и бросив её туда, на раскаленные угли. Рыба между тем стала издавать аппетитные шипящие звуки. В то время как она готовилась, Найл сделал себе длинный прут, отрезав ветку от дерева, и отломал от нее меньшие ветки, пока не осталась одна на более широком конце, толщиной в большой палец. Зацепив этим крючком рыбу он вытащил её из углей, не давая совсем обуглится.
У дерева, из ветки которого он вырезал прут, были густые красные листья, которые составляли шесть дюймов шириной. Из дюжины листьев Найл сделал самодельную скатерть, на которую перетащил горячую рыбу. Он разрезал почерневшую кожу ниже жабр, обнажив розовую, хорошо приготовленную мякоть. Он обжег пальцы, отрезая большой кусок, но он был еще слишком горяч, чтобы его есть. Десять минут спустя, посыпав солью, Найл его съел с почерствевшим хлебом. Это было восхитительно. Когда он поел, то мысленно поблагодарил мать за то, что не забыла положить соль, без которой мякоть будет слишком жирной. Он запил еду ключевой водой.
Капитан поудобней устроился с другой стороны огня, поджав ноги, под себя. Подул холодный ветер — Найл предположил, что в горах пошел снег — и тепло костра было весьма кстати. Рыба была настолько большой, что Найл оставил больше половины. В любом случае, жар от углей был не в состоянии пропечь ее середину, которая была все еще сырой. Найл заметил, как капитан наблюдает за всем этим с интересом. Он предложил ему попробовать приготовленную на углях рыбу, и был удивлен, когда паук с готовностью согласился. Паук держал форель между двумя когтями, и ел ее как кукурузу в початке, пока не остались только кости. Тогда он свернулся в клубок и расслабился, его когти, были сложены на его надутом брюшке. Очевидно Найл ошибался, и не все пауки испытывают неудобство питаясь перед людьми. Объяснение этому, вероятно, состояло просто в том, что капитан вырос в провинции, где манеры были другими.
Сальные руки причиняли Найлу неудобство. Он пошел и вымыл их в озере. Возвращаясь назад к огню, Найл собрал сухой валежник — его было просто найти, поскольку он всюду валялся под ногами. Потом Найл достал спальный мешок, отмечая, что он все еще слабо пах слизняком, и что беловатая пыль посыпалась из него, когда он встряхнул его, чтобы расстелить его на траве. Найл лег на него, и пристроил свой рюкзак под голову как подушку.
Расслабившись в отсветах потрескивающих веток, которые он подбросил в пылающие угли, Найл с интересом, отметил, что между ним и пауком установился особый контакт, который достигается только между людьми, которые знают друг друга долгое время. А они только встретились несколько часов назад. Это дало ему внезапное понимание того, каково это быть пауком, находясь в непрерывном контакте с разумами других пауков.
Конечно, это было не абсолютно непрерывное взаимодействие, иначе каждый отдельный паук просто погибнет, получая миллионы телепатических сигналов от товарищей. Но факт оставался фактом — каждый паук всегда знал о своего рода неопределенной, размытой массе, которая была коллективным разумом всех пауков в мире. И сила паука во многом происходит от огромной мощи этого коллективного разума.
Напротив, каждый человек существовал всегда один, в своего рода тюремной камере. Взаимодействие с собратьями было сравнительно слабым. Это то, почему люди настолько слабы и почему люди так быстро начинают скучать. Чтобы поддерживать себя в тонусе люди должны находить настоящий момент интересным и захватывающим. И потому люди испытывают недостаток в более глубоком смысле их собственного существования.
То, что произошло с Найлом, превращало его в другой вид человека, тип, который мог фактически совместно использовать умы других существ, как пауков так и людей-хамелеонов. Каждый день он все больше ощущал изменения, которые постепенно происходили в нем.
Когда Найл уже начал засыпать, его разбудила птица, которая пролетела низко над огнем. Все, что он увидел, поскольку она быстро исчезла в темноте, было два белых пятна, как будто она тащила двух меньших птиц. Когда она возвратилась снова, он увидел, что вытянутые белые пятна были на концах очень длинных перьев, которые выросли по краям крыльев. Симеон когда-то показывал ему похожую птицу, когда они шли в темноте в городе жуков-бомбардиров. Он назвал её козодоем.
Когда птица возвратилось в третий раз, летя так тихо как сова, капитан сбил ее на землю волевым ударом. Захотев ближе рассмотреть перья на крыльях, Найл сказал: "Извини меня."
Когда он наклонился к дергающейся птице, которая была размером с ласточку, он заметил что-то, что заставило его всмотреться. Вокруг одной из ног, выше ступни, был крошечный черный кружок, сделанный из некоего глянцевого материала. Птица не была дикой, имея метку ее владельца. На мгновение Найл подумал, что она, возможно, прилетела из города жуков-бомбардиров, где некоторые из людей содержали птиц, как домашних любимцев — у ребят Доггинза даже были голуби на чердаке. Тогда он подумал, что вряд ли кто будет держать ночную птицу как домашнее животное, и кроме того город был на расстоянии более ста миль.
Птица прекратила двигаться, и была очевидно мертва. Найл спросил паука:
— Почему ты убил ее?
— Я знал, что с ней было что-то не так.
Найл указал на черный кружок.
— Я думаю, что это — шпион.
Они посмотрели друг на друга, и так как каждый мог прочитать мысли другого, дальнейших комментарий не требовалось.
Найл наконец сказал:
— Он ждет нас.
— Да, — сообщил капитан, — За исключением этой мертвой птицы.
Найл подумал:
— Она была ценным наблюдателем. Но у Мага, вероятно, много шпионов.
Капитан, который услышал эту мысль, сказал:
— Тогда он будет ожидать нас?
— Вероятно.
— Но Вы не передумали идти?
Найл сказал:
— У меня нет никакой альтернативы. Мой брат заражен смертельной болезнью. Я должен попробовать спасти его.
— У Вас есть какой-нибудь план?
— Нет. Я надеюсь на помощь Богини.
Передавая эту мысль Найл формулировал её аналогично человеческой фразе: "Она протянет мне руку." Но он видел, что паук понял его буквально. Не было никакого смысла пытаться объяснять пауку, что никакого определенного плана у Найла нет. Он путешествовал в Страну Теней, не зная, как туда добраться и что намеревается делать, когда доберется. Правда состояла в том, что, если Маг уже был предупрежден относительно его подхода, то он шел в ловушку. Все же Найл не видел альтернативы. Жизнь его брата была под угрозой, и, казалось, не было никакого другого пути.
Прежде, чем убрать спальный мешок, он поднял его за углы и энергично встряхнул, чтобы удалить побольше белого порошка, оставшегося от слизняка. Когда он так сделал, его пальцы наткнулись на что то твердое; он посветил лампой, чтобы посмотреть поближе. Это была крошечная раздвижная трубка, запечатанная пробкой, которую он опознал как мундштук; через который он дул в основание спального мешка, надувая в ряд маленькие, подобные воздушным шарам участки, которые, когда ложишься, заставляют чувствовать, что лежишь на мягком матраце.
Найл принял это открытие как хорошее предзнаменование, несколько развеявшее беспокойство вызванное инцидентом с козодоем. Но когда Найл закрыл глаза, он не забыл повторить урок, преподанный ему людьми-хамелеонами, и сконцентрировав сознание, погрузился в сон. Снова он ощутил полет мыслей в призрачном сновиденье, которое смешалось с шелестом ветра в деревьях.
Он проснулся в темноте, сонный и вялый, и долго лежал слушая звуки волн на берегу озера. Несколько ярких звезд мерцали через лиственный шатер над ним. Слабый бриз со стороны озера все еще раздувал раскаленные угли в костре, из чего Найл заключил, что он спал только в течение приблизительно часа.
В этот момент он безошибочно почувствовал, что кто-то пытается исследовать его разум. Кто бы это ни был, очевидно, он считал его спящим, так как Найл остался совершенно пассивным. Если бы это был капитан, то Найл был бы разочарован, поскольку он думал, что они установили доверительные отношения. Когда налетел очередной порыв ветра и угасшие угли костра вспыхнули желтым пламенем, Найл убедился, что капитан крепко спит, со сложенными под себя ногами.
Если не было другого врага, скрывающегося в темноте, то оставался только один возможный вариант — это был Маг. Но почему? Чего он мог добиться, исследуя разум Найла, когда он спал? Все еще в удивлении, Найл погрузился обратно в сон.
Когда Найл проснулся уже наступил рассвет. Капитана рядом не было. Недалеко от костра вальдшнеп исследовал опавшие листья длинным клювом. Несколько мгновений спустя он был убит, это капитан атаковал его из подлеска. Возможно, чтобы избежать чувства отвращения у Найла, он унес его с глаз долой.
Найл сел, выбрался из спального мешка на холодный воздух и вытащил заглушку, чтобы выкачать воздух. Он пошел вниз к озеру через покрытую росой траву, и нашел место, где берег плавно спускался к воде. Встав на колени, плеснул водой на лицо. Это настолько его взбодрило, что он повернул мыслеотражатель к груди и затем, усиленный приливом энергии, скинул одежду, и вошел в неподвижную воду по грудь. Он знал, что тут не было никаких опасных хищников подобных слизняку — иначе озеро не было бы полно рыбы. Большая коричневая форель скользнула мимо его груди, очевидно, не пуганная, вызвав у Найла, мысль, что в этом тихом месте, с его мирным небом и осенними деревьями, отраженными в неподвижной воде, должно быть так мало хищников, что дикие существа понятия не имели, что человек опасен.
В этот момент Найл споткнулся о корягу, которая была скрыта тиной, и с головой, погрузился под воду, которая тут же заполнила рот и нос. Когда он вынырнул, то увидел, что капитан наблюдает за ним из под деревьев, и весьма ясно ощутил его мысль — люди должно быть безумны, если добровольно погружают себя в эту удушающую жидкость. В то же самое время, Найл понял, почему земные пауки не любят воду. В далеком прошлом она мочила их сети и затрудняла ловлю насекомых, в дополнение к этому, большие капли воды с листьев, почти такие же большие как и пауки, угрожали смыть их.
Выбравшись на берег, Найл вытер голову туникой и одел сандалии. Когда капитан спросил его, хотел бы он съесть другую рыбу, Найл вежливо отказался. Не было времени, чтобы разжечь огонь. Он хотел дойти до Долины Мертвых до наступления сумерек.
Удобно опершись спиной о дерево, с ногами в спальном мешке, Найл съел на завтрак хрустящих хлеб и запил пищу ключевой водой. Козодой, он заметил, все еще лежал на раскаленных углях. Его худое тело очевидно не вызывало интереса у капитана, в брюшке которого теперь осело с полдюжины вальдшнепов.
Через четверть часа они вернулись на дорогу. Воздух был полон пения птиц. Позади них Солнце только что вышло и осветило поверхность озера. Над ними, примерно в ста футах в вышине, летел самозваный опекун Найла — ворон.
Глава 9
Ясное утро и вид увенчанных снегом гор на фоне синего неба вызвали прилив счастья, подобный опьянению. Здесь, на горных склонах, листья начинали буреть, часть уже опала. Найл впервые созерцал красоты осени.
Дорога, по которой они следовали, настолько заросла травой, что стала почти неразличима. Но капитан, по-видимому, не сомневался в направлении движения, и вскоре Найл решил, что паук обладает чем-то вроде внутреннего компаса. Когда перед ними появлялось два возможных пути, он выбирал без колебаний.
Найла посетило приятное ощущение широты восприятия, нередко переживаемое им по утрам. Прежде в своем дворце он обычно просыпался до рассвета и шел на крышу, чтобы увидеть восход солнца. В погожие дни он мог разглядеть очертания этих гор на фоне северного неба. При этом его наполняло восхищенное ожидание, словно он стоял на пороге какого-то замечательного открытия. Сейчас восторг был настолько силен, что становился почти болезненным, и Найл чувствовал, что начинает постигать его истинную суть. В него входило не только ощущение физического или эмоционального благополучия, но и осознание того, что мир, наблюдаемый в состоянии расширенного восприятия, прекрасен во всем.
Следующая мысль наполнила его глубоким удовлетворением: ему уже не просто нравилось носить мыслеотражатель развернутым к груди, он, наконец, привыкал к этому. Использование ментального рефлектора было подобно плаванию: это более трудно, чем ходить по земле, но зато более волнующее.
Это подтверждалось тем, что, несмотря на возросшую концентрацию, Найл продолжал чувствовать присутствие духов природы в деревьях. Когда они приблизились к огромному скрюченному дереву с корой настолько толстой и затвердевшей, что его ствол казался выточенным ваятелем, ему почудилось было, что перед ним старик, сидящий среди корней; но, когда присмотрелся — очертания растворились, давая понять, что, вероятно, это был живущий в дереве дух. И дальше, на участке, где деревья росли редко, однако были так высоки, что пространство под ними было зеленым и тенистым, юноша высмотрел еще нескольких стариков, лица которых были так схожи, словно они были членами одной семьи.
Ясно было, что капитан не видит их, постольку он ни разу не взглянул в их сторону. Причина, как понял Найл, кроется в том, что восприятие паука ограничивается основополагающим интересом к природе лишь как к источнику пищи. Исходя из этого, все иное игнорировалось.
На одной из солнечных полян воздух наполнился жужжанием насекомых; его источником оказались окровавленные кости какого-то дохлого животного, облепленные крупными, жирными навозными мухами, многие были с дюйм длиной.
Когда путники приблизились, жужжание стихло: капитан парализовал насекомых силой воли, затем задержался на несколько минут, чтобы съесть их по одной, аккуратно подцепляя коготком лапы, словно глазированные пирожные. Он даже предложил одну Найлу, но тот вежливо улыбнулся и покачал головой: «Спасибо, я недавно поел». Не догадываясь о том, что над ним подшутили, паук продолжил смаковать тихо жужжащих мух.
Найл был озадачен состоянием костей, раздробленных на кусочки. К этому могло привести только сбрасывание туши с большой высоты. Но трудно было поверить в это: животное было размером с корову.
Капитан прочел мысль Найла:
— Оно свалилось с неба.
— Но что его швырнуло?
Капитан мысленно передал Найлу образ какой-то разновидности птицы, но с личиной, похожей на черепашью.
— Там, откуда я родом, рабы называют их "уласами".
Слово сопровождалось изображением чего-то яйцевидного, которое еще больше изумило Найла. Вид размозженных костей вызывал у него тревогу и отвращение. Он спросил:
— Оно опасно?
Ответ капитана, сжатый в лаконичный образ, можно было интерпретировать:
— Не для меня.
Десятью минутами позже они прошли мимо разлагающегося бревна, покрытого витками оранжевого фунгуса. Найл уставился на него, завороженный его причудливой красотой, и заметил крошечное округлое лицо, оранжевое, под цвет гриба, глазевшее на него из-под бревна. Это была другая разновидность духов дерева, и Найл понимал, что не приметил бы его, не будь чувства обострены до предела. Сосредоточенность повышала его интерес ко всему или, вернее, позволяла осознать все, что он видел и что заслуживало большего внимания, чем с точки зрения человеческих чувств, слишком узких и мелких, чтобы заметить это.
Пересекая ручей посреди леса, они остановились попить, и паук задержался на берегу потока, наслаждаясь солнечным светом, устилавшим землю узорчатыми тенями деревьев. По человеческим понятиям состояние его разума было бы сочтено ленью, но паук просто демонстрировал отсутствие чувства времени. Найл присел на камень рядом и воспользовался возможностью перейти в сознание ворона, взгромоздившегося на высокую ветку.
Со времени встречи с капитаном Найл знал, что в воронах паук видит потенциальную добычу. Однако, видимо, смертоносец понимал, что у Найла есть свои причины желать, чтобы птица оставалась в живых.
Сквозь глаза ворона Найл смог увидеть мягко всхолмленные очертания предгорий, которые к северу резко становились круче, образуя скальную стену. Он заметил, что птица получает удовольствие, играя роль гостеприимного хозяина своего сознания, обогащая его мир дополнительным измерением и реагируя на его пожелания, как на свои собственные. Неожиданно Найл смог понять, насколько было легко Магу контролировать разумы птиц, используя их как шпионов.
Поскольку капитан, похоже, был не прочь отдохнуть в ажурной тени, юноша заставил птицу сняться с ветки и взлететь. Могучие крылья подняли ворона на высоту в четверть мили, позволяя человеку разглядеть, что впереди, на расстоянии нескольких миль, скальная стена, кажущаяся цельной, имела брешь, через которую изливался широкий поток. Разлом, очевидно, возник в результате геологического подъема, а затем его обточила и углубила вода. Поскольку река текла на северо-запад, она могла бы быть коротким путем в Долину Мертвых, если бы не опасная крутизна склона, заканчивающегося зазубренным пиком, похожим на указующий в небо перст. Верхушка каменного шпиля блистала, словно в ней находился источник ослепительного света.
На ближнем склоне лощины, на уровне горизонта, внимание Найла привлек разрушенный город или поселение с разваленной стеной, который напомнил ему прибрежный город Сибиллу. Как и Сибилла, этот городок, похоже, был выстроен до захвата власти пауками.
Найл собрался было отправить ворона в полет над поселением, но отказался от этой идеи, потому что капитан, должно быть, недоумевал, почему они так задержались.
Он был прав: паук уже вылез из тени огромного хвойного дерева и терпеливо дожидался, пока Найл очнется от раздумий.
Дорога и вовсе пропала; следуя в прежнем направлении, путники спустились в следующую лощину, с озером около двух миль длиной. Не смотря на то, что травянистая низина была влажной, идти по ней было куда легче, чем по неровному горному скату, и, если бы не отвращение пауков к воде, Найл был бы не прочь сделать остановку и выкупаться. И вот, поднявшись по дороге на дальний склон долины, юноша впервые увидел горный разлом с земли.
Он указал туда и спросил капитана, исследовал ли он это место.
— Нет. Это не имело бы смысла, потому что он никуда не ведет.
Человек не отставал:
— Жаль, он мог бы сократить наш путь на многие мили. Ты уверен в том, что там тупик?
Он полагал, что обитатели разрушенного города могли сотворить какую-нибудь узкую крутую тропку, ведущую через горы в Долину Мертвых.
— Я не могу быть уверен, потому что никогда там не был.
Тем не менее, Найл чувствовал, что капитан находит идею сокращения пути приемлемой.
Именно поэтому, когда спустя два часа, они подошли к долине достаточно близко, так что уже слышали шум мчащейся воды, не попытались пересечь реку, а повернули налево, в лощину, где темные скалы были испещрены горизонтальными прожилками темно-синих и пурпурных минералов, а в высоту превышали сотню футов.
Как и предполагал Найл, вскоре они вышли к остаткам дороги, ведущей вверх, к руинам города. Она была добротно сложена из квадратных блоков, которые пережили века, но все еще оставались на удивление гладкими на ощупь. Дорога тянулась вдоль реки, которая сужалась и убыстрялась по мере подъема по склону долины, разнося окрест шипение бегущей воды. Дальше дорога сворачивала влево и круто взбиралась к городу, а поток низвергался каскадом водопадов, за которыми становился шире и спокойнее. В этой точке пути река была частично перегорожена руинами каменного моста, обрушившегося в воду. Если путники собирались пересечь реку, лучше всего было сделать это здесь.
Они спустились к крутому берегу, затем пришлось карабкаться по разваленным блокам. Когда-то мост был сводчатым, и большая часть его неровно вытесанных камней улеглась поперек течения, обеспечив возможность перехода, хотя вода угрожающе бурлила между блоками и переливалась через некоторые из них, так что, Найлу пришлось снять сандалии. Паук, который мог бы пересечь поток полудюжиной огромных шагов, явно нервничал и предпочел пропустить Найла вперед. Только когда человек достиг другого берега, местами перебираясь вброд по пояс в воде, капитан последовал за ним одним огромным прыжком.
Теперь каменный пик отчетливо виднелся прямо перед ними, от основания поднимаясь на высоту около сотни футов. Его игла была искривленной и выветренной, нескольким деревьям удалось найти точку опоры на уступах. На расстоянии мили пик определенно казался творением человеческих рук или хотя бы обработанным людьми, оценившими его романтический облик. Верхушка обладала все той же пурпурной окраской скальных минералов и отражала солнце.
Дорога на другом берегу была более узкой, чем та, что привела их к мосту, и менее освоенной. Однако было ясно, что мост выстроили только затем, чтобы подвести её к поднимавшейся на пик тропе, поскольку пути, ведущего вниз, не было.
Дорога стала настолько крутой и неровной, что вскоре Найл вынужден был присесть, чтобы выпить ключевой воды. Это освежило его, но не облегчило солнечного жара, который свирепо припекал затылок и ручейками сгонял пот с лица. Попадались участки, где тропа была выбита в сплошной скале V-образными углублениями. Человек завидовал легкости, с которой карабкался паук, создавая впечатление, что восьмилапый мог без усилий взбежать на вершину пика. Все же Найл заметил: стоило ему как следует сосредоточиться, усталость пропадала, боль отпускала бедра и колени. Очевидно, мыслеотражатель давал доступ к обширным резервам силы.
Спустя полчаса, когда они достигли подножия каменного шпиля, стало ясно, что он был вершиной не горы, как полагал Найл, а только огромной скалы, образующей южную границу Долины Мертвых. Гора же вздымалась над разрушенным городом, и ее вершина терялась в тумане.
Под ними расстилалась зеленая долина, которая, как знал юноша, простиралась к морю на запад. К востоку равнина продолжалась до невысокой гряды гор, пониже, чем соседние хребты. Центр Долины Мертвых занимало длинное черное озеро, и с места, на котором они стояли, Найл мог видеть реку, впадавшую в него с востока. На дальнем берегу озера по всей длине долины протянулась зубчатая стена, следуя миль на пятьдесят к востоку. Даже с такой высоты она смотрелась внушительно, насчитывая сотню футов в высоту и, по меньшей мере, двадцать футов в ширину. Через каждую сотню ярдов или около того ее перемежали квадратные башни, возвышавшиеся на пятьдесят футов над уровнем стены. Это была стена, выстроенная по приказу повелителя пауков по имени Касиб Воитель, чтобы не допустить неведомого врага с северных гор. Ее сооружение стоило жизни двенадцати тысячам рабов-людей.
По другую сторону стены за равниной вздымались темные скалы тех самых ужасающих северных гор — владения Мага. Все же они не только устрашали, но и зачаровывали — утесы были испещрены такими же темно-синими и пурпурными прожилками, как камень за их спиной; там, где на них падали полуденные лучи солнца, Найл мог различить постройки, казавшиеся вырубленными в сплошной скале.
Но вид, открывшийся под ногами, заставил юношу пасть духом. Не было крутой тропки, сбегавшей по скальной поверхности в Долину Мертвых. На деле, ее там быть и не могло, поскольку каменный откос уходил под гору.
Таким образом, их путешествие по «короткому пути» оказалось пустой тратой времени.
Казалось, ничего нельзя было поделать, кроме как возвращаться тем же путем, каким пришли, и двинуться в другом направлении. На это ушел бы остаток дня, поскольку путь через разлом должен был срезать дорогу по меньшей мере на десяток миль. Более того, к востоку скальная стена подходила к оконечности горной возвышенности, простиравшейся поперек низины на четверть мили.
Найл отыскал тенистый участок и уселся; капитан отдыхал поблизости в тени искривленного дерева. Человек мог видеть, что нависший над ним пик, вздымающийся вверх на сотню футов, состоял из вулканической лавы, которая выветрилась в формы, напоминавшие об извитых конических жилищах города жуков-бомбардиров, но гораздо менее симметричных. К востоку подножие выдавалось, образуя что-то вроде поверхности стола, на которой укоренился миниатюрный лес из небольших кустов и деревьев. С этого небольшого плато тропа взбиралась на шпиль. Площадка, очевидно, была делом рук человека, отметины от инструментов до сих пор виднелись на ее серо-зеленой поверхности.