Уилсон Колин Генри. Страна теней (Народный перевод)

   Затем в зарослях камыша прямо за телом он с изумлением увидел свою собственную сумку, лежащую в иле. Он настолько удивился, что произнес вслух:
   — Смотрите, вот она! — раньше, чем до него дошло, что они видели ее столь же ясно, как он.
   Его слова привели к тому, что картина побледнела, и он вновь оказался в другой реальности, в пещере.
   Вид заходящей луны напомнил Найлу, что ночь, должно быть, подходит к концу, и вскоре пора будет уходить. Но спутники Найла перехватили эту мысль, и, стоило ему начать подниматься на ноги, как вожак указал ему на то, что это было не самой хорошей идеей — путешествовать при свете дня было опасно. Ему лучше было подождать до наступления ночи.
   Найл объяснил, что у него времени в обрез.
   — Мой брат болен, и я должен найти средство исцеления.
   Это сообщение повергло всех в молчание, а затее последовал ответ:
   — Но людям нужен сон. Поспать безопаснее здесь, чем на поверхности земли.
   — Мы спим, когда устаем, — пояснил Найл, — А я не устал.
   — Это потому, что ты среди нас. — Они говорили с юношей, словно в один голос. — Когда ты останешься один, ты почувствуешь себя усталым.
   Найл понимал, что они правы. Однако он никогда не ощущал себя более бодрым.
   Тут Найл понял, что возможно люди также спят и от того, что оторваны друг от друга.
   — Покажи нам, как ты засыпаешь, — предложили люди-хамелеоны.
   Эта просьба показалась достаточно странной, но Найл попробовал удовлетворить ее. Он закрыл глаза и ушел в себя, словно выключил свет перед тем, как отправиться в постель. Он был изрядно удивлен, обнаружив, как легко его охватила сонливость. Нормальная продолжительность бодрствования для человека составляет шестнадцать часов, а с тех пор, как Найл спал в последний раз, прошло гораздо больше времени. Теперь физиологические ритмы его тела брали свое. Это было довольно-таки забавно — засыпать, когда в твоей голове находится дюжина других людей. В результате этого, хотя тело и погрузилось в приятную дремоту, сознание все еще в полной мере бодрствовало.
   Когда обычно Найл достигал рубежа, на котором проваливался в сон, мысли и впечатления утрачивали целеустремленность и пускались в свободное брожение без какой-либо направленности. Это можно было сравнить с тем, как если бы руководство его сознания оставляло свой пост, предоставляя его самому себе, после чего возникали сны. Но на сей раз при содействии людей-хамелеонов сознание Найла продолжало служить ему, наблюдая, как разум погружается в хаос. Его мысли носились, словно безголовые муравьи, часто сталкиваясь друг с другом. Это было странно и довольно-таки забавно, словно пошловатая комедия.
   Это привело его в состояние веселья и просветленности. Затем он обратил внимание на приятный запах, похожий на тот, что исходил с дворцовой кухни в тот день, когда его мать устроила праздник для сестренок и пригласила на него их друзей, которых они завели в детской на другой стороне реки. Повара превзошли самих себя в создании тортов и массы, состоящей из розовых, зеленых и синих сахарных нитей в волос толщиной, которая таяла на языке с восхитительным карамельным вкусом. Они также готовили ярко окрашенные напитки, вкуса которых Найлу еще не доводилось пробовать.
   В этот момент Найла посетило ощущение, словно его голову сжимают чьи-то руки, и он почувствовал, как его вновь возвращают в сознание. Он понял, что позволил себе слишком сильно погрузиться в воспоминание о Дне Рождения и был близок к тому, чтобы заснуть по-настоящему. Люди-хамелеоны каким-то образом почувствовали, что он утрачивает внимание, и деликатно вернули его обратно в состояние бодрствования.
   Он все еще пребывал на границе между сном и реальностью. Сон одолевал его, словно надоедливый ребенок, и он вновь почувствовал, как соскальзывает в него. Как только это началось, приятный запах вернулся. Он стоял на чем-то вроде дороги, сделанной из зеленых, синих и желтых полос, по бокам которой стояли несколько огромных конических строений, украшенных такими же яркими полосами. Вокруг виднелась широкая располосованная равнина с неровными синими площадками неправильной формы, вроде как, каменными, которые простирались во все стороны. Над головой было голубое небо, которое временами озаряли странные вспышки молний.
   Приятный запах накатывался на него клубами тумана, который, казалось, сочился из разломов в поверхности дороги. Повсюду были большие лужи, будто бы дождевые, но тоже разноцветные: желтые, красные, фиолетовые. Было очевидно, что наполняла их не вода.
   Этот пейзаж вовсе не казался сном. Он выглядел столь же материальным, как земля у него под ногами. Он опустился на колени и надавил на нее пальцами. Поверхность была твердой и, вроде как, представляла собой что-то вроде камня, раскрашенного множеством параллельных полос, иные из которых были с дюйм толщиной, другие — с фут, а то и больше. Кусок камня отслоился. Найл поддел его ногтем и сунул в рот. Он был сладким, но не раскрошился, когда Найл прикусил его. Пришлось в конце концов его выплюнуть. Поразительным было то, что Найл понимал, что спит. Это давало потрясающее чувство свободы. Но больше всего его озадачивал вопрос: где же жители этого странного города?
   Он решил пройтись к ближайшему «зданию», расстояние до которого он оценил в четверть мили. Это было что-то вроде накренившейся башни с чем-то типа дверей или ворот на одной из сторон. Но, прошагав десять минут, за которые он должен был бы одолеть не менее половины расстояния, он заметил, что башня не приближается.
   Другое полосатое строение слева от него напоминало несколько цирковых тентов, нахлобученных один поверх другого, что делало его похожим на гротескную шляпу. У этого сооружения, тоже был вход, выглядевший как перевернутая буква «V» с искривленными сторонами. На сей раз, он поспешил прямиком к нему. Но, даже проделав дюжину длинных шагов, он, по-видимому, нисколько не приблизился.
   Это казалось абсурдным. Он подошел к одному из разломов в поверхности и заглянул в него. Из него била струя какого-то пара, который обдал лицо жаром и влагой и источал насыщенный аромат. Затем раздался свистящий шум, который заставил его отпрыгнуть. Затем он услышал бульканье, походящее на смех, после которого струя пара иссякла.
   После этого он опустился на выступ скалы, чтобы дать отдых ногам. Сидеть было неудобно, острые края тут же врезались в ягодицы. Найл зашипел от боли и вскочил, наморщив лицо. При этом он заметил кое-что интересное: казалось, концентрация внимания сделала ярче окраску камня, на котором он сидел. Стоило ему расслабить внимание, как она вернулась к обычной.
   Это воодушевило его, поскольку означало, что он может что-то контролировать в этом странном месте. Он сжал зубы и уставился на камень: цвет углубился и в каком-то едва уловимом аспекте стал более реалистичным. Найл сфокусировался на нем, насколько хватало сил. Потом, когда концентрация ослабла, стал наблюдать, как скала выцветает и теряет материальность.
   Ему пришла в голову еще одна идея. Он попробовал сосредоточиться посильнее, а затем направился к "цирковой палатке". Это сработало. Он действительно видел, как приближается строение, словно это происходило наяву. Вовлечение воли в процесс ходьбы было весьма своеобразным, немного походя на управление лодкой — умение, которое он приобрел в порту города пауков. Эта "волевая ходьба" рождала чувство напряженного усилия, но странным образом приносила удовольствие.
   Он принялся упражняться в "волевой ходьбе" в направлении циркового тента, и радовался тому, что каждый шаг приближает его к цели. Когда он, в конце концов, оказался перед тентом, то увидел, что он был сделан из камня, который выглядел более шероховатым и менее обработанным, чем поверхность под его ногами. Вход, который он видел, на самом деле, был не дверным проемом, а чем-то вроде прорези в стене, которая, как будто была проделана гигантским ножом или топором.
   Когда он подошел ко входу, сопротивление, казалось, усилилось, словно какая-то сила не давала ему проникнуть внутрь. Найл сконцентрировался сильнее и двинулся в проход. Он тут же оказался в полумраке, как будто его завернули в полосы серого шелка. Все еще ощущая сопротивление, он вновь двинулся вперед, применяя «волевую ходьбу». Это было словно брести под толщей воды. Вскоре он оказался в полной темноте. Он обернулся ко входу, но ничего не увидел. Смешавшись, он решил пойти назад. Но теперь он не был уверен даже в том, где именно был выход.
   В каком-то смысле это было хуже, чем оказаться снаружи на бесконечной полосатой равнине, поскольку здесь не было вообще ничего. Юноша снова попробовал сосредоточиться, и чувство потерянности исчезло. Он подумал, что не имеет значения, куда идти. Поскольку он находился внутри строения, он должен был набрести на стену рано или поздно. Поэтому он сосредоточил все внимание на концентрации и просто зашагал вперед. Долгое время темнота не рассеивалась, но Найл, как ни в чем не бывало, продолжал свою "волевую ходьбу". Затем появился сероватый свет, и он прошел сквозь другую дверь, вновь оказавшись на мостовой.
   Но, на сей раз, все выглядело по-другому. Строения были мельче и стояли ближе друг к другу, очевидно, образовывая жилой квартал, полосатую дорогу заменил серый булыжник. Посмотрев по сторонам, он увидел, что конические строения исчезли. Очевидно, он оказался в другом месте или в другом сне.
   На сей раз, по тротуару бесцельно бродили какие-то существа. Их сложно было назвать людьми. У них была белая кожа и морщинистые старческие лица, почти полностью скрытые буйно разросшимися седыми волосами. Выглядывающие из копны волос глаза казались слишком круглыми и большими для человеческого лица.
   Сперва юноше почудилось, что эти существа были четвероногими, но приглядевшись, он убедился, что у них были две длинные ноги и пара рук, длина которых по меньшей мере вдвое превышала человеческие, с необычайно крупными и длинными кистями. Фактически они передвигались на всех четырех конечностях, и трудно было представить, как они могли бы делать это иначе, ведь, даже выпрямись их кисти болтались около ступней. Найл подумал, что их можно принять за привидений на четырех ногах. И все-таки он был рад, что больше не пребывает в одиночестве, хотя что-то в этих созданиях его слегка тревожило. Он вовсе не был уверен, что они ему нравятся.
   Небо также изменилось. Прежде оно было чистым, а теперь его скрывали серебристые облака. Но обычные облака должны располагаться более-менее параллельно по отношению к земле, а эти стояли вертикально и были мелкими и светящимися, так что, скорее походили на огромную бисерную занавесь или громадную хрустальную люстру. Из-за них свет приобретал любопытный серебристый оттенок.
   Некоторые из четвероногих созданий посмотрели на него с интересом, даже подошли, чтобы поглядеть поближе. Найлу они были не менее любопытны — он полагал, что это были какие-то разновидности духов природы, вроде людей-хамелеонов. Вскоре вокруг него собралось их не меньше дюжины. Один, казавшийся мельче и моложе остальных, потянулся к нему, чтобы дотронуться своей необычайно длинной кистью. Другие издали что-то вроде предостерегающего шипения, и существо отдернуло руку. Но мгновение спустя к нему потянулся второй и испытующе потыкал Найла длинным скрюченным указательным пальцем, тыльная сторона которого обросла седыми волосами. Найл не шевелился, улыбаясь, чтобы показать, что он их не боится, и еще некоторые протянули руки и потрогали его.
   Казалось, больше всего их занимало его лицо, голые руки и ноги. При чудовищной длине их конечностей им было одинаково легко дотянуться и до его ступней и до головы. Он заметил, что их руки были очень холодны и в их касаниях было что-то удивительно успокаивающее.
   Вскоре они все принялись тормошить его, словно собаку, поглаживая его руки, плечи, спину и даже бедра. Он нашел, что это необычайно приятно, и по ощущениям похоже на массаж, который ему делали женщины-служанки после того, как он принимал ванну. Его охватывало теплое дремотное чувство, которое странным образом напомнило ему удовольствие, которое он пережил, когда держал принцессу Мерлью в своих объятиях.
   Внезапно он вздрогнул от крика, полного злобы, и бледные создания виновато отпрянули. По направлению к ним шагал человек, в котором он инстинктивно признал женщину. Длинные темно-каштановые волосы спускались ниже пояса, одета она была в бурый балахон, почти достающий до земли. Но на ее лице не было ни глаз, ни носа — только рот по центру с длинными чувственными красными губами.
   Она произнесла неестественным гортанным голосом:
   — Что ты здесь делаешь?
   Найл меньше всего ожидал, что к нему обратятся на его собственном языке, который он слышал в первый раз с тех пор, как покинул дворец.
   Он нервно произнес:
   — Я… я не знаю.
   Разумеется, это было правдой. Но ей это объяснение явно показалось нелепым.
   — Не знаешь?
   Она наклонилась так, что ее лицо почти соприкоснулось с лицом Найла. Ее дыхание было столь же приятным, как легкий ветерок, который их обдувал. Но даже при этом его смущал вид этого голого лица, где на месте глаз и носа была лишь гладкая кожа и рот, искривленный в гримасе злобного высокомерия. Ее следующий вопрос его ошарашил:
   — Ты умеешь летать?
   — Не думаю, — неуверенно ответил Найл.
   — Тогда тебя следует съесть.
   Найл перевел взгляд на лица вокруг него и внезапно понял, что она говорила вполне серьезно. Большинство белых созданий уже отодвинули волосы ото ртов, и их заостренные желтоватые зубы безошибочно выдавали в них хищников. Они поедом ели его глазами, и некоторые уже облизывались, у одного даже потекла слюна. Найл потрясенно осознал, что этими осторожными поглаживаниями они хотели убаюкать его до состояния безучастного непротивления, чтобы он добровольно отдался к ним в зубы. И еще больше его испугало то, что он, похоже, был близок к тому, чтобы это сделать.
   Женщина нетерпеливо произнесла:
   — Уберите его отсюда!
   Она, казалось, обращалась к кому-то за плечом Найла. Раньше, чем он успел обернуться, чтобы посмотреть, кто это, его обхватили за пояс и вздернули в воздух с такой скоростью, что он не успел испугаться. Над ним захлопали огромные крылья, за пояс его удерживали огромные лапы, странным образом похожие на человеческие пальцы. Он взглянул вверх — это было не просто, поскольку его тело располагалось почти горизонтально — и вместо оперенной груди, которую ожидал увидеть, он разглядел серое чешуйчатое тело, как у рептилии, и тупую морду, похожую на черепашью. Кожистые крылья скорее напоминали летучую мышь, чем птицу.
   Оторвавшись от земли с головокружительной скоростью, он увидел внизу город, который уменьшался, пока его не скрыла завеса серебристых облаков.
   В следующий момент он проснулся в пещере людей-хамелеонов. Казалось, никто не заметил его пробуждения, или же на него попросту никто не обратил внимания. Несколько минут спустя он понял, что это было проявлением вежливости. Они давали ему время поразмыслить над пережитым. Это было совершенно непохоже на пробуждение от обычного сна, которое походило на возвращение из мира грез к реальности. Здесь же он словно перешел от одной реальности к другой. Сон казался более настоящим, чем окружающий мир. Но о чем это говорило? Что означал этот город полосатых конусов? Когда он был ребенком, его дед Джомар часто говорил о снах и их истолковании — он верил, что сны полны разнообразных знамений. Но сон Найла казался мешаниной всякой ерунды, не несущей никакого смысла.
   Он испытал жестокое разочарование. Какой смысл был в обладании разумом, если он был не в состоянии даже разгадать этот сон? Затем он устыдился своего раздражения. Безмятежность его спутников послужила ему упреком. Он усилием воли погрузился в такое же состояние терпеливого покоя, и попробовал вновь оживить в памяти свой сон.
   Он закрыл глаза и постарался зрительно воссоздать полосатую равнину с коническими строениями. Сперва она оставалась лишь зрительным образом, похожим на размытую нерезкую картинку. Но он понимал, что это было следствием того, что он использует разум вместо способности, позволявшей воссоздавать реальность. Для этого требовалась большая расслабленность, чем для попыток оживить память. Затем внезапно у него получилось: он оказался на полосатой равнине, над которой растекался приятный аромат карамели.
   Но было одно отличие: на сей раз он осознавал, что это было его воспоминанием, и, следовательно, он имел над ним безраздельную власть. Стоило ему понять это, как ему стало ясно происхождение этого сна.
   Приятный запах был запахом сахарной ваты с детского праздника. А лужи жидкости на покрытии были разноцветными напитками с той же вечеринки. Что до зеленых и желтых полос, теперь он сообразил, что они напоминали ему о мятных карамельках, которые были в почете у детей из города жуков-бомбардиров. Некий творец снов у него в мозгу смешал эти элементы в фантазии о карамельно-полосатом городе. Таким образом, в этом сне выражалась его тоска по неискушенности детства. Но почему здания не приближались, когда он шел к ним?
   Секундное раздумье привело его к ответу. Потому что он инстинктивно понимал, что ностальгия по утраченной невинности была неутолима. Он понял это, когда призвал способности взрослого — концентрацию и силу воли — чтобы достичь желанной цели. Но этим он добился лишь того, что его поглотила тьма во внутренности циркового тента…
   А что думать о следующей части сна — созданиях с седыми волосами и глазами на выкате, которые внушили ему чувство защищенности лишь для того, чтобы съесть его? И что с этой женщиной без глаз и носа?
   Он проделал те же действия, что и прежде: призвал зрительный образ серой мостовой и призрачных созданий с длинными волосами, затем погрузился в более глубокое расслабление. В этом, как он понял, и заключалась сущность этой техники: расслабление помогало запустить некую способность, которая делала воспоминание реалистичным. На сей раз он убедился, что творец сновидений даже не потрудился прорисовать дома детально; они были только намечены, словно художник нарисовал набросок, который решил закончить попозже.
   Найл даже заметил кое-что, на что не обратил внимание, когда видел сон: откуда-то из-под земли доносился высокий жужжащий шум.
   Белые призраки начали его ласкать, поглаживая его обнаженную плоть, пока его не охватила сладостная сонливость. Стоило ему расслабиться до состояния экстатического блаженства, как раздался крик, и к ним направилась женщина в буром одеянии. На сей раз, Найл наблюдал за белыми призраками и заметил, как они отодвигали длинные волосы, обнажая рты с заостренными зубами.
   Снова женщина спросила, умеет ли он летать; и Найл вновь поднял руки над головой и взлетел, как стрела, ощущая непревзойденной чувство свободы. Именно это чувство, как он теперь понял, и было самым существенным моментом этого сна…
   Открыв глаза, Найл обнаружил, что его спутники следили за происходящим с восхищенным интересом. Их изумляла способность людей использовать силу разума. Их немое обожание заставило Найла еще раз припомнить сон о призрачных созданиях.
   Его дед Джомар обожал заниматься истолкованием сновидений и любил рассказывать о вещих снах. Он наверняка сказал бы, что сон о «людях-призраках», которые представлялись безобидными, пока до него не дошло, что они собираются его съесть, был предостережением. Выдавая себя за робких и нервных созданий, они усыпили его бдительность, заставив им довериться…
   А что насчет женщины с длинными волосами, без глаз и носа? Наверняка он ответил бы, что она была послана, чтобы предупредить его об опасности, а для этого ей ничего, кроме рта, не требовалось.
   Найл вздрогнул от внезапного грохота, словно на крышу обрушился целый водопад камней. Он оглянулся на лица своих спутников и потрясенно улыбнулся, осознав что этот шум возник у него в голове и был чем-то вроде их аплодисментов. Тут же воцарилась тишина, наполненная ожиданием. Найл без слов понимал, что сейчас должно произойти. В надземном мире солнце только что появилось над горизонтом.
   В пустыне семья Найла никогда не видела рассвета — они сидели в безопасном укрытии пещеры. Найл впервые ощутил волшебство рассвета, когда попал в город пауков, при побеге из дворца Каззака, тогда он смог наблюдать воздействие вибраций, исходящих от Богини, на вяз, ветви которого покачивались, словно руки живого существа.
   И сейчас, даже находясь под землей, Найл ощущал силу Богини. Наступила необычайная тишина, погружавшая в состояние столь глубокой безмятежности, что его душа, казалось, сжалась до точки. В наступившем безмолвии возникло ощущение покалывания, которое сменилось всплеском восторга, который пронесся по пещере подобно всесокрушающей волне, заставив его затаить дыхание. Затем этот порыв утих, сменившись более мягким воздействием энергии восходящего солнца. Над землей птицы, должно быть, залились песней. Сидящие вокруг него люди-хамелеоны переживали состояние такого блаженства, что человеческим чувствам не под силу было передать его.
   Найл почувствовал укол совести, вспомнив, что обычно люди-хамелеоны встречали рассвет снаружи, и сейчас остались под землей только из любезности по отношению к гостю. Но ему хотя бы не требовалось искать способ выразить свою признательность: они уже ее прочувствовали.
   Наступило время, когда нужно было попробовать установить контакт с матерью. В семье Найла существовало соглашение, что, когда кто-нибудь из них находился в пути, они должны готовиться к выходу на связь на рассвете и закате.
   Найл выпрямил спину и вновь вызвал состояние внутреннего покоя. Он вызвал в сознании образ матери, затем опустошил разум. Прошли пять минут, а он ничего не чувствовал — возможно, она, как большинство обитателей дворца, еще спала. Затем внезапно он ощутил присутствие матери, как будто она сидела в нескольких футах от него. У себя во дворце она тоже должна была заметить присутствие сына.
   Найл кратко и торопливо передал ей, что находится среди друзей и вскоре снова отправится в путь.
   Она, в свою очередь, сообщила, что дома все в порядке, состояние Вайга, вроде как, оставалось стабильным, и женщины (она имела в виду Сидонию и Кристию) присматривают за ним, а прошлым вечером он даже поужинал. Затем, уже собравшись было прервать связь (телепатическое общение не годилось для болтовни), она добавила: «Опасайся капитана». Из ментального образа, сопровождавшего ее слова, Найл узнал, что она имела в виду паука-предателя, приближенного Скорбо, безжалостного офицера службы охраны. Капитан был изгнан из города за то, что продолжал поедать людей, как и Скорбо.
   Поскольку сразу за этим она прервала общение, Найл решил, что это было обычным напоминанием об осторожности, а не предупреждением о чем-то конкретном.
   Поговорив с матерью, он почувствовал себя лучше. Найл был еще достаточно молод, чтобы скучать по дому. Но он также все еще был достаточно молод, чтобы чувствовать себя неуязвимым, и теперь это ощущение сполна к нему вернулось.
   Найл поднялся на ноги, как и люди-хамелеоны. Он вновь изумился, обнаружив, что после многочасового сидения на земле его ноги не затекли, и у него ничего не ныло и не болело. Похоже, люди-хамелеоны владели способностью направлять поток энергии земли, волны которой пробегали по пещере, словно дуновения свежего ветерка, рождая ощущения комфорта и бодрости.
   Когда они направились в обратный путь по тоннелю, Найл порадовался, что теперь может отчетливо видеть, не стукаясь головой и не спотыкаясь на ступенях. Ничто в этом тоннеле не говорило о том, что он был рукотворным; любой забредший сюда решил бы, что это — естественный разлом в скале.
   Протиснувшись через пышный куст, который почти полностью закрывал вход, Найл вынужден был прикрыть глаза, защищая их от дневного света. Поскольку его чувства все еще были подстроены под людей-хамелеонов, от выхода под лучи солнца захватывало дух, словно он по грудь окунулся в воду, он даже дыхание задержал. А пение птиц и шум рассветного ветра в ветвях просто ошеломляли.
   За кустом Найл споткнулся обо что-то, что сперва принял за камень. Приглядевшись, он не сразу поверил своим глазам: это была его заплечная сумка. Подхватив ее с земли, он от души рассмеялся. С одного бока она была мокрая и липкая, и измазала его руки илом. К счастью, это была задняя сторона сумки из толстой ткани, не пропустившей воду вовнутрь. Он опустился на колени на траву и стер тину, затем ослабил лямки и развязал кожаные ремни, стягивавшие горловину. От влаги они набухли, и он долго провозился с узлом. Но когда он проник внутрь, то с радостью обнаружил, что вещи были практически сухими. Только спички пришли в негодность.
   Люди-хамелеоны дожидались со свойственным им терпением, довольные тем, что Найл пришел в такой восторг. А он понимал, что они никогда не торопятся. В отличие от людей, они никогда не испытывали ни нетерпения, ни желания спешить.
   — Как она здесь оказалась? — спросил Найл и получил в ответ мысленный образ крупной птицы, похожей на орла, которая несла его сумку в когтях. Теперь, рассмотрев вещи тщательнее, Найл даже углядел отметины когтей на плаще.