Ван Ластбадер Эрик. Глаза Ангела

Ластбадер Эрик
Глаза Ангела

   Эрик ван Ластбадер
   Глаза Ангела
   перевод Е. Мухиной
   Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки невинны и тело чисто.
   Псалом 23/24? 3-4
   Люди не могли не испортить природу, потому что они, ели и не рождены были волками, стали им.
   Вольтер
   УБЕЖИЩЕ
   Буэнос-Айрес - Сан-Франциско
   Тори Нан уезжала в Буэнос-Айрес всякий раз, когда начинала скучать. Может быть, ей нравился этот город потому, что здесь она никогда не работала и, следовательно, была неизвестна столичным жителям, или потому, что, бездельничая, отдыхая в тени жакаранд - красивых тропических деревьев с мясистыми сочными листьями и гроздьями белых цветов, - она наконец могла не думать о Греге. А главное, почему-то только в Буэнос-Айресе, странном и каком-то неправильном городе, Тори могла заняться самоанализом, посмотреть на себя со стороны как на совершенно незнакомое существо.
   Жители аргентинской столицы, по-испански "портеньос", походили на свой родной город тем, что не обладали внутренней гармонией. Эти люди, на удивление красивые, чувственные, безумно гордились собой и одновременно мучились, ощущая себя людьми второго сорта, так называемыми латинос, теми, кто родился в Южной Америке. Словно школьники, отвергнутые сверстниками, они находились в растерянности, не понимая, зачем живут на этом свете. Отправляясь в Нью-Йорк, говорили, подчеркивая: "Я лечу в Северную Америку".
   Эта черта латиноамериканского характера необычайно интересовала Тори. Портеньос напоминали ей черепах, они скрывали свою внутреннюю боль за фасадом внешности точно так же, как черепаха прячет нежное тельце под панцирем. Взять, к примеру, хозяев местных кафе, где любила бывать Тори: они благоухали дорогими импортными духами и ароматными маслами, улицы города пахли выхлопными газами и травяным чаем мате, но родной, настоящий их запах, Тори это хорошо знала, был запах сигарного дыма и тертого миндаля с сахарным сиропом.
   Особенности характера местного населения, неотделимо связанные с историей Аргентины - к ней часто обращался в своих произведениях великий Хорхе Луис Борхес, - трудно понять, не зная, как жили их предшественники, которые свято верили в чудеса и сказания старины и не замечали за очарованием волшебных легенд прозаическую реальность жизни. После второй мировой войны, когда истощенная Европа умирала от голода, родители сегодняшних изысканных портеньос сколотили немалые капиталы, экспортируя туда мясо и фрукты. А в середине пятидесятых годов, в результате гибельной для государства политики диктатора Перона, страна была разорена. Не только Буэнос-Айрес, но и вся Аргентина была ввергнута в состояние хаоса. Острая борьба между ультраправыми и ультралевыми группировками не способствовала стабильности и вызвала рост терроризма. Сменяя друг друга, у кормила власти оказывалась то одна, то другая военная хунта; наступил длительный период репрессий.
   Аргентине пришлось пережить двухгодичный ужас чудовищной инфляции (12000 процентов в год), постоянных мятежей и гражданских волнений, кризис власти, когда было свергнуто несколько законно избранных президентов. Отчаяние охватило нацию, пока наконец ключевые посты в правительстве не удалось захватить коалиции, возглавляемой двумя влиятельными в политике женщинами, - их называли "лас динамикас". Они принадлежали партии "Союз демократического центра", партии, которая обещала гражданам покончить с политикой авторитаризма путем проведения демократических реформ, гарантирования права на личную свободу, прекращения вмешательства государства в сферу бизнеса. Во время избирательной кампании "Союз демократического центра" взял на вооружение лозунг "Введение свободного рынка станет концом инфляции" и победил в борьбе за власть. Первоочередную свою задачу новое правительство видело в том, чтобы превратить местную валюту в американские доллары; попытка осуществить это на практике привела лишь к новому незамедлительному скачку инфляции.
   В тяжелых политических и экономических условиях, как это ни удивительно, портеньос все-таки выжили. Им помогла неистребимая вера в чудо, ведь общеизвестно, что сердце аргентинца начинает биться сильнее, если речь заходит о чем-то необыкновенном. А что такое наши фантазии, как не бальзам для исстрадавшейся души?
   Тори понимала портеньос очень хорошо, поэтому чувствовала себя в их родном городе словно рыба в воде: бродила по широким бульварам, загорала на пляжах рядом с разогретыми смуглыми телами, ощущая их ауру, их внутреннюю боль. Эти люди не имели привычки жаловаться и прятали страдание глубоко внутри; так же делала и она. Однако часто, подобно чуткому прибору, Тори улавливала волну тщательно скрываемого отчаяния, которая пробивалась сквозь вполне благополучную оболочку.
   И вот снова Тори приехала в Буэнос-Айрес, снова сидела она в кафе "Ла Бьела" и заказывала уже вторую чашку самого густого, самого вкусного в мире горячего шоколада. Вслед за чашкой непременно последует серебряный поднос со сладостями - Тори выла совершенно уверена в этом, так же как и в том, что за ней пристально наблюдают пылкие и необузданные чантас, заглянувшие в кафе со своими подружками, чтобы отдохнуть здесь часок-другой от сексуальных упражнений.
   "Чантас" в Буэнос-Айресе называли любителей повыпендриваться, показушников, лицемеров. Тори они интересовали только тогда, когда она спала с кем-нибудь из них, что было, впрочем, довольно редко. Подобные связи были непродолжительны, - мужчины находили ее чересчур спокойной, и очень удивлялись, заметив как она разглядывает их в самые кульминационные моменты близости.
   "Что с тобой? - спрашивали они ее в такие минуты, - расслабься, о чем ты сейчас думаешь?" Они не понимали, а Тори и не собиралась им объяснять, что интимные отношения с ними имели для нее особое значение, это был секс, подлежащий изучению, именно во время акта ей удавалось проникнуть в глубину их существа, где скрывались стыд и боль, и сравнить эти чувства со своими собственными. Такая неуместная и непонятная мужчинам сосредоточенность доставляла Тори истинное наслаждение, это было так же вкусно, как шоколад, подаваемый в "Ла Бьеле".
   Любопытно, что у чантас подобная "странность", как они ее называли, вызывала лишь уважение к Тори, как и все, что они слышали о ней. Рассказывали, что она могла босиком добраться до водопада Игуасу; что не раз выручала из беды своих товарищей-мужчин, помогала им в минуты слабости, что была храброй и не знающей усталости женщиной. Такие качества Тори неизменно вызывали интерес к ней у противоположного пола, и многие стремились узнать ее поближе.
   Тори все сидела в кафе, смакуя шоколад и угощаясь конфетами. Неожиданно откуда-то с проспекта Кинтана донесся звук аккордеона и мелодия аргентинского танго в исполнении тягучего мужского голоса, поющего о страданиях влюбленных, безответной любви, кровавой мести.
   На проспекте Кинтана, одной из главных улиц ныне модного шикарного района Реколета, всегда было людно: по нему не спеша прогуливались портеньос; тут и там виднелись группки эмоциональных японских туристов.
   День клонился к вечеру; солнце висело низко, окрасив белоснежные высотки в оранжево-пурпурный цвет. Тори решила, что пора уходить. Синие мертвые тени ложились на землю, словно напоминая о тех людях, которые исчезли, пропали без вести во время репрессий очередного военного правительства, решившего раз и навсегда покончить с группой молодых террористов. В семидесятые годы, когда происходили многочисленные аресты, быть членом какой-либо организации или просто слыть образованным человеком означало легко стать жертвой так называемого процесса ("просесо") - суда без адвокатов и присяжных и быть стертым с лица земли.
   Тори совсем помрачнела от невеселых мыслей, как вдруг увидела Эстило. Этот немолодой уже человек - ему было за пятьдесят - наполовину аргентинец, наполовину немец, принадлежал к кругу чантас; один из немногих, он искал общества Тори не ради секса. Эстило отличала исключительная элегантность, какой не найти ни у одного чистокровного немца; у него был квадратный подбородок, стального оттенка седые волосы, зачесанные назад, роскошные усы и резковатые манеры, но Тори все прощала ему за то, что он говорил правду гораздо чаще других чантас.
   Эстило уж шел к столику Тори, улыбаясь от радости, что встретил ее. За ним следовал интересный молодой мужчина лет тридцати или постарше, может быть, ровесник Тори, по виду землевладелец, большую часть времени проводящий на свежем воздухе. У него было загорелое обветренное лицо, черные волосы и кофейного цвета типичные глаза портеньос, обрамленные густыми ресницами. Поношенные шелковые брюки, видавшая виды шелковая рубашка с открытым воротом и спортивное пальто не скрывали стройную широкоплечую фигуру.
   Эстило перехватил оценивающий взгляд Тори.
   - Моя дорогая! - воскликнул он, прижав ее к себе. - Что же ты не предупредила о своем приезде, я бы тебя встретил!
   - Я и сама до последней минуты не знала, что выберусь сюда, ты ведь знаешь, как я живу, - ответила Тори. Эстило изобразил печаль на лице:
   - Я все время тебе говорю: ищи работу по душе, а не найдешь - у меня устроишься; для такой женщины, как ты, всегда найдется место, - и он широко улыбнулся, показав желтые от курения зубы.
   - А чем ты занимаешься? - поинтересовалась Тори. Тут ее приятель весело расхохотался, закинув назад голову, схватил за рукав своего знакомого и усадил его за столик.
   - Тори Нан, позволь представить тебе Ариеля Солареса. Это мой друг из Северной Америки, самое сильное его желание - стать настоящим портеньо, правда, Ариель?
   - Эстило, как обычно, преувеличивает, - обратился молодой землевладелец к Тори, - просто я хочу понять этих людей. Я и в Буэнос-Айрес приехал специально, чтобы подышать воздухом сказочно чудесного прошлого. Он сделал глубокий вздох. - Вы не чувствуете? Воздух напоен запахом прошлого, словно ароматом роз. Жизнь моя очень однообразна, вот я и заявился сюда в надежде, что этот город взбодрит и как-то изменит меня.
   - Чепуха какая, - вмешался Эстило, - ты же в Буэнос-Айрес приехал по делам.
   - Вы говорите о Буэнос-Айресе, как о Лурде1, - проговорила Тори, и внезапно ее охватило желание вызвать Ариеля на откровенность, - вы говорите так, будто Буэнос-Айрес обладает волшебной целительной силой. - Для нее город был именно таким, почему он же не мог быть таким и для него?
   - Пожалуй, в ваших словах есть доля правды, но слово "целительный" не совсем подходит: я же не болен, а просто скучаю.
   - Друг мой, - вмешался в разговор Эстило, - скука это и есть болезнь. Всем нам необходимо иметь цель в жизни, иначе жизнь становится бессмысленной. В этом случае можно заболеть и всерьез.
   Тори отвернулась от своих собеседников. Она знала, что, говоря так, Эстило обращается к ней одной. Грустно, а по проспекту Кинтана все лилась томная мелодия аргентинского танго, только звуки стали печальнее, предвещая неизбежную вспышку ярости и трагический финал.
   - У меня все хорошо, - тихо сказала Тори, по-прежнему не глядя на мужчин, продолжая вслушиваться в музыку, и, как если бы танго было живым существом, пыталась услышать биение его сердца.
   - У тебя все хорошо, - согласился Эстило и ласково похлопал по руке Тори своей широкой и сильной ладонью. - Я просто думаю, что если человеку скучно, ему надо развеяться. Буду рад, если ты проведешь сегодняшний вечер у меня дома. Соберутся друзья. Обязательно приходи, если, конечно, считаешь себя моим другом. - Помолчав с минуту, он добавил: - Ариель тоже будет.
   Тори посмотрела на нового знакомого. Она легко представила, как он скачет верхом в бескрайних пампасах или играет в поло в Палермо Филдз. Что-то в нем было особенное, в этом человеке, к тому же он не был настоящим портеньо, а лишь старался казаться им. Другими словами, Ариель заинтересовал Тори.
   - Договорились, - сказала она.
   - Вот замечательно. Тогда до вечера, - Эстило с сияющей улыбкой поднялся из-за стола.
   Секунду-другую Ариель сидел, глядя Тори в глаза, затем взял ее руку и поцеловал. Мужчины удалились, Тори заказала бренди. Крепкий напиток вызвал у нее грусть о несбывшихся надеждах, желаниях, она вспоминала людей, которые когда-то волновали ее, но эти чувства давно превратились в пепел.
   Квартира Эстило занимала весь последний этаж безликого многоэтажного здания, которыми была застроена Ре-колета. Дом находился в нескольких кварталах от кладбища, и то, что друг Тори жил именно по этому адресу, не было простым совпадением. Наверное, подобный выбор характеризовал портеньос как нельзя лучше: они не теряли интереса к своим мертвым, и получалось так, что давно ушедшие в мир иной люди мистическим, непонятным образом всегда незримо присутствовали среди живых...
   Квартира, обставленная в соответствии с требованиями итальянской моды - богато и изысканно, - занимала огромную площадь. Каждый предмет мебели демонстрировал мягкие, сглаженные линии и обивку из дорогих тканей от Унгаро и Миссони.
   Шикарная меблировка и прекрасный дизайн апартаментов Эстило были заслугой нынешней его любовницы - потрясающей черноволосой аргентинки Адоны представительницы местной аристократии. С точки зрения Тори, эта женщина в чем-то была похожа на нее, - не довольствуясь одними только любовными отношениями, она заставляла Эстило брать ее с собой, когда он отправлялся по делам в джунгли, причем ее присутствие приносило немалую пользу: красота и ум обезоруживали недругов Эстило и помогали решать возникающие проблемы.
   Буэнос-Айрес - город снобов, но Адона, коренная жительница столицы, не была такой, как другие высокомерные хозяйки богатых домов; она относилась к людям с искренней любовью.
   Тори и Адона обрадовались встрече и тепло обнялись, напоминая сестер, соскучившихся после долгой разлуки. Они пошли на кухню, где суетились слуги, раскладывая еду на серебряные гравированные блюда. Адона, не взглянув в их сторону, сочувственно обратилась к подруге:
   - У тебя усталый вид, Тори.
   - Возможно, но эта усталость - от безделья.
   Адона согласно кивнула:
   - Я хорошо тебя знаю. Тебе необходимы сильные чувства и опасные ситуации. Тебе надо жить, ощущая себя на краю бездны? Но, по-моему, это ненормально.
   - Эстило сказал мне сегодня днем то же самое.
   - Он тебя любит, Тори. Поначалу, признаюсь, я сильно ревновала.
   - Совершенно напрасно.
   - Но Эстило вовсе не ангел, да и кто святой? Я или, может, ты?
   - Нет, я не святая.
   Внезапно Тори представился Грег, паривший, подобно ангелу, над Землей. Случилось так, что во время выхода в открытый космос, когда астронавт медленно передвигался по поверхности корабля, скафандр оказался чем-то проколот - в мгновение все было кончено.
   В свидетельстве написали: "Смерть наступила в результате гипоксии". Коротко и ясно. Перед мысленным взором Тори встало изуродованное тело Грега.
   Адона схватила подругу за руку:
   - Тори, что с тобой? Ты вся побелела, выпей коньяку!
   - Ничего, все в порядке, - отозвалась Тори.
   - Когда-то, - заговорила Адона, - я мечтала о такой жизни, какую вела ты: в полном вооружении продираться сквозь заросли джунглей, зная, что впереди враг... У меня сердце заходилось, я думала - вот оно, настоящее, ради чего стоит жить. Но сегодня я другая. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними... Но правда и то, что с автоматом в руках и ножом у бедра я чувствовала себя спокойно и уверенно, как никогда. Я была равной мужчине, не в сексуальном смысле, конечно. И не в эмоциональном. Мужчины убивали - и я убивала. Меня уважали, иногда прислушивались к моему мнению... В конце концов наступил момент, когда не осталось различий между мной и ими. Ну, ты понимаешь...
   Тори внимательно посмотрела на нее:
   - Что же изменилось?
   - Я поняла, что пытаюсь достичь невозможного. Стремясь жить, как мужчина, я перестала чувствовать себя женщиной, их мир поглотил меня целиком. И мне это не понравилось.
   - А что по этому поводу думает Эстило? Вы же познакомились в джунглях, и там же родилась ваша любовь.
   - Эстило об этом не подозревает.
   - Но ты должна сказать ему, он же тебя любит и хочет, чтобы ты была счастлива.
   Влажные карие глаза Адоны встретились с глазами Тори.
   - Да, любит. Но быть любимой не значит быть счастливой. Эстило бизнесмен до мозга костей, он живет ради бизнеса. Чем бы он ни занимался, у него все получается. И мир его - мир дельцов. Там все рассчитано четко. Я потратила много времени и сил, чтобы стать частью этого мира; то, что касается дел Эстило, отработано мною до мельчайших деталей. Он не может позволить мне уйти, я слишком важное звено в механизме. Без меня машина остановится, а он этого не допустит.
   - Ты хочешь его бросить?
   - Не знаю. - По лицу Адоны скользнула улыбка - словно огонек свечи мелькнул в надвигающихся сумерках.
   - Не оставляй его. Он хороший человек.
   - Да. Может быть.
   Адена неожиданно наклонилась к Тори и поцеловала ее.
   - Давай не будем о грустном. Лучше иди развлекись, а я займусь закусками.
   Гостей собралось много: известные артисты, манекенщицы, художники; пока Тори раздумывала, что ей делать, из толпы вынырнул Эстило, подошел к ней, подал стакан со спиртным, одновременно чмокнув в щеку и буркнув что-то ласковое по-немецки. На немецком он говорил крайне редко, только когда был слегка пьян и только с близкими друзьями. Будучи наполовину аргентинцем, Эстило любил тайны, а поэтому лишь немногие знали национальности его отца.
   - В такие минуты я скучаю по Мюнхену, - обратился он к Тори. - Ты когда-нибудь обедала в "Ди Аубергине"?
   - Нет, я же никогда не была в Мюнхене.
   - "Ди Аубергин" - чудесное место, там отлично кормят, а из окон видна Максимилиан-плац, представляешь? Хотя, конечно, Мюнхен это не Буэнос-Айрес и в нем нет ничего загадочного. А немцы - всегда такие одинаковые. Считают, что их твердолобый прагматизм - великая сила! Что касается меня, я никогда не находил привлекательными бетон и камень.
   Они вышли на террасу, с которой открывался красивый вид на ночной Буэнос-Айрес. Далеко на западе городские огни граничили с полосой кромешной темноты - там начиналась пампа, обширные прерии, там жили люди, привыкшие к тяжелому труду и суровому быту.
   Эстило махнул рукой в направлении пампы:
   - Я родился не в Германии, как мой отец, а в краю пыльных равнин. И я рад этому. Рад, что появился на свет среди дикой природы. Моя докторша-психоаналитик считает, что я чересчур люблю фантазировать, но разве она способна меня понять? Вся беда в том, что я полукровка, и мне гораздо труднее приспособиться к местным условиям, чем настоящим портеньос. Мне нужна выдумка, чтобы жить в мире с самим собой.
   Эстило посмотрел на Тори.
   - Скажи мне, шецхен, какая ты на самом деле?
   - Ну, перестань, мы же договорились.
   - Договорились. Не задавай никаких вопросов, и не услышишь ни слова лжи в ответ, так? Когда-то мы выручили друг друга из беды, не спрашивая ни о чем, а как будем поступать теперь? Признаюсь, иногда ты меня сильно беспокоишь, меня волнует, что с тобой происходит, понимаешь? Словно ты моя дочь, ведь у меня своих детей нет, и вряд ли уже будут... Я прекрасно знаю, что ты менее чем кто-либо другой нуждаешься в защите, но мне хочется оградить тебя от любых неприятностей.
   Тори вдруг поняла, что Эстило действительно по-отечески заботится о ней, и в ней возникло чувство огромной признательности к нему; неожиданно она снова вспомнила Грега, который тоже любил ее и защищал. Тори чуть не расплакалась от нахлынувших воспоминаний, но вовремя взяла себя в руки, ничем не выдав своей слабости.
   - Ты такой славный, Эстило, - вымолвила она после минутного замешательства. - Ты ужасно хорошо ко мне относишься.
   За короткое время погода успела измениться, в воздухе чувствовалось какое-то напряжение - так обычно бывает перед дождем.
   Тори улыбнулась и спросила не без иронии:
   - Все-таки не понимаю, чего вы все так сходите с ума из-за этих психоаналитиков?
   Эстило ответил ей вполне серьезно:
   - Я немало пожил на этой грешной земле и теперь знаю, девочка моя, что каждый человек рано или поздно начинает копаться в себе, анализировать свои поступки, старается понять, почему он поступает именно так, а не иначе. И поверь мне, от такого "самокопания" все мы только выигрываем. Ты, конечно, женщина неординарная, но в этом смысле, уверен, и ты не исключение.
   Тори улыбнулась, порывисто обняла своего друга, поцеловала в щеку. В ответ Эстило лишь внимательно на нее посмотрел, пристально, прямо в глаза, и Тори сразу вспомнила, как смотрел на нее Ариель днем в кафе "Ла Бьела". А Эстило, словно угадав ее мысли, сказал:
   - Ариель ищет тебя. Похоже, он влюбился.
   - А он красивый.
   - Думаю, это не единственное его достоинство.
   - Ты знаешь, чем он занимается?
   - Кажется, он торгует говядиной. Скучное занятие, но вполне в рамках закона. Приехал он сюда, конечно, не за этим; он ищет следы людей, пропавших без вести во время репрессий, занят расследованием преступлений, совершенных в те годы.
   - Как интересно.
   - Не сомневался, что тебя это заинтересует... Ладно, дорогая, отправляйся-ка на поиски своего нового приятеля, пока он не умер от тоски, - и Эстило повел Тори с террасы прямо в переполненную дымом и людьми комнату.
   Тори почти сразу увидела Ариеля; он был одет в черное, но почему-то напоминал ей ангела, только у него не было нимба над головой и крыльев. Увидев ее, Ариель засветился улыбкой, - и сходство с ангелом моментально исчезло - Тори что-то не помнила, чтобы ангелы улыбались.
   - Я так боялся, что ты не придешь. Даже был уверен в этом...
   - Проконсультировался у гадалки?
   - Что ж, придется открыть тебе один секрет. Я не верю в предсказания, гадания и прочее, только ты не проговорись об этом моим друзьям - они меня ни за что не поймут. Гадателей и психоаналитиков здесь почитают так же, как коров в Индии.
   Тори от души рассмеялась. И почему ей так хорошо рядом с этим человеком? Может быть, она напрасно обиделась на весь белый свет и отстранилась от людей? Может быть, Эстило в чем-то прав?
   Ариель что-то сказал ей, но она не расслышала из-за шума в комнате. Тогда он дотронулся губами до ее уха:
   "Уйдем отсюда".
   Десять минут спустя они шли по кладбищу Реколеты, где под мраморными памятниками и цветами покоились предки людей, принадлежащих высшему свету Буэнос-Айреса. Кладбище походило на город, населенный беломраморными скульптурами людей и ангелов. Со всех сторон на Тори смотрели каменные лица, повсюду стояли часовни. С точки зрения аргентинцев, жизнь и смерть неразрывно связаны, и в этом определенно было что-то поэтическое.
   Ариель вел Тори по кладбищу так уверенно, как будто он не один раз приходил сюда. Скоро они набрели на старинную часовню, у подножия которой лежали венки, букеты, охапки цветов. Накрапывал дождь, но под деревьями было сухо, горело множество свечей. На фасаде часовни виднелась надпись "Эва Дуарт".
   - Смотри, вот живая легенда, - сказал Ариель. - О ней, о ее жизни написаны тома. Эва пользовалась такой популярностью, как никто в этой стране. Кто же она? Кому принадлежит - Богу или сатане?
   - Возможно, никому. Она была всего лишь женщиной.
   - Не исключено. Но не произноси подобных слов среди рабочих, они верили, что Эва и ее идеи им помогут. Если бы Эва была заурядной женщиной, вряд ли она смогла бы быть им в чем-то полезной. Думаешь, рабочих нельзя понять? У них ведь отобрали все.
   - Даже собственных детей, - согласилась Тори, - детей, в которых заключено будущее.
   - Да, это правда. Люди, которых забирали по ночам во времена репрессий, уже никогда не вернутся. Они стали частью истории.
   Ариель смотрел вдаль, сквозь ряды могильных плит, памятников и часовен. Каменные ангелы, с грязными от городской копоти и пыли крыльями, молчаливо взирали на двух медленно бредущих по кладбищу людей. Струйки дождя стекали по лицам ангелов, и Тори казалось, что они оплакивали мертвых.
   - Неужели люди до их пор верят в идеи Перона? - спросила она.
   - Отчасти, да. Видишь ли, это как мечта; бедные продолжают надеяться неизвестно на что, а новые политические лидеры используют старые политические идеи для своих корыстных целей, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо. А правда заключается в том, что Перон и его идеи давно устарели. От них нет никакого проку.
   Тори долго глядела на пламя свечей, потом повернулась в своему спутнику.
   - Получается так, что дети заплатили за грехи своих отцов. Разве это справедливо?
   - Мы находимся в Аргентине, Тори. А в Аргентине нет места справедливости, в лучшем случае ее здесь понимают неверно.
   Дождь все-таки добрался до свечей под деревьями и загасил их, кладбище погрузилось в темноту. У Тори было такое чувство, что она и Ариель сейчас думают об одном: о справедливости, которой многие прикрываются, чтобы скрыть свою вину, сотворенное зло или насилие.
   - Наверное, зря мы сюда пришли, - сказал Ариель.
   - Куда? На вечеринку к Эстило или на кладбище Реколеты?
   Ариель улыбнулся в ответ, и Тори залюбовалась мужественным волевым лицом своего спутника, вовсе не похожего на скучающего бизнесмена, каким он представлялся ей при знакомстве. А когда он весело смеялся, то напоминал Тори озорного мальчишку, и она просто не могла устоять перед его обаянием. Это ее слегка тревожило, потому что очень давно ей никто так не нравился и уж тем более не казался неотразимым.
   Ариель посмотрел на Тори.
   - У тебя необыкновенные, чудесные глаза, таких я никогда не видел. Сегодня днем они казались зелено-бирюзовыми, а сейчас - синие.