Страница:
Саия вышла на балкон. Кот ходил внизу кругами, задрав хвост, и орал. Саия ушла в комнату, закрыла балкон и постаралась себя убедить, что кот не имеет к ней никакого отношения. Мяуканье продолжалось. Она пошла искать коробку или сумку, потом привязывала веревки к старой корзинке, потом спускала корзинку вниз. Глупый кот терся о корзинку, но внутрь не лез. Саия подняла корзинку и положила в нее кусочек из банки с рыбными консервами. Кот стал передними лапами в корзинку, Саия дернула ее вверх, кот закричал и повис, уцепившись когтями, потом подтянул задние лапы и залез в шатающуюся корзинку. Он продолжал орать в испуге, пока корзинка не опустилась на пол. Потом его словно выключили: он медленно выбрался, огляделся и пошел в кухню. Саия шла за ним. Заметив это, кот оглянулся и брезгливо дернул хвостом. Поев, он направился в ванную, Саия отбросила его ногой, направив в туалет. Там стоял поддон с обрывками туалетной бумаги. Кот повернулся, встал на задние лапы и, шипя, показал все свои когти на передних. Саия убежала в спальню и закрыла дверь, подперев ее стулом.
Следующие три дня Саия ловила кота при помощи тряпки после каждой обнаруженной кучки, пачкала его кое-как в области морды и выбрасывала с балкона. Потом она приходила через несколько часов на его возмущенный крик, поднимала вверх, он ел, и так далее… На четвертый день ей пришла в голову одна идея, и теперь Саия хватала кота, когда он еще не успел доесть, и выкидывала его с балкона, не дожидаясь неизбежной кучки. Кот перестал орать на улице. Выглянув с балкона после особенно длительного его отсутствия, Саия увидела кота, молча и терпеливо сидевшего снизу, спустила корзинку, кот прыгнул в нее, не дожидаясь, пока корзинка опустится до земли: на улице шел дождь.
Саия отдохнула и хорошо продумала план действий. Наблюдатель день за днем сидел у подъезда, она не знала точно, уходит ли он на ночь, сколько человек его сменяют, где они спят, но он был рядом постоянно — она чувствовала это.
В день, когда Саия решила уйти из квартиры, она не выкинула кота после еды.
— Мне нужно с тобой поговорить, — она села на пол. — Ты можешь делать вид, что не видишь и не слышишь меня, это все равно, но я должна сказать… Я сейчас уйду. Я не люблю кошек… И котов, — неуверенно добавила она, покосившись на кота, закончившего еду и тщательно нализывающего лапу перед тем, как провести несколько раз за ушами и по морде. — Но тебя оставили здесь. Если ты хочешь, я могу отвезти тебя совсем в другой мир. Там нет больших домов, нет сухого корма. Зато есть кузнечики, червяки, высокая трава, мыши, суслики и даже птицы. Все это можно есть. Ты будешь жить на свободе — сам себе хозяин. Тебе не придется просить, чтобы кто-то поднял корзинку и дал еды. Сейчас я посажу тебя в рюкзак. Потом выйду на минутку, чтобы одеться. Если ты не хочешь ехать со мной, быстро вылезай и прячься. Если хочешь — сиди тихо и не ори.
Высказав все это на вьетнамском, Саия встала, вышла в коридор, потом вернулась, вспомнив что-то важное.
— Да! — сказала она, войдя в кухню, и кот вскинул на нее огромные желтые глаза и задержал на весу лапу. Это был крупный щекастый кот с маленькими аккуратными ушами, с равномерно распределенными по длинному телу черными и белыми пятнами. — Я хотела сказать, почему я тебе вообще такое предлагаю, такому противному задаваке. Просто тогда под кроватью… Ты напомнил мне ночи моего детства. И все. А теперь пошли!
Саия подхватила кота под живот, поднесла к рюкзаку и засунула его, помогая поудобней уложить хвост.
— Ну, думай пока, — разрешила она.
Закрепив веревку на перилах балкона и сбросив вниз чемоданчик, Саия пришла за рюкзаком, медленно приподняла его и грустно улыбнулась. Кот не ушел. Она обошла напоследок квартиру, потом перелезла через ограждения балкона, ухватилась за веревку напряженными ладонями и спустилась вниз. Внизу была свежая трава на газоне, запах листьев и коры деревьев, вполне теплое солнце и громкая музыка из открытых окон. Саия забрасывала веревку, подпрыгивая, потом привязала к концу небольшой камень, и камень удачно попал на балкон, затащив за собой веревку. Кот возился у нее за спиной, недовольно подвывая. Саия быстро пошла дворами к метро, оглядываясь и стараясь запомнить все случайно замеченные лица. Она повеселела, потому что не заметила ничего подозрительного.
Спустившись по эскалатору вниз, Саия увидела, что электрички давно не было, платформа заполнена людьми, женщина в специальной форме отгоняла всех от края платформы, предупреждая, что посадки не будет. Мимо притихших ожидающих медленно проплыл специальный состав с исследовательской аппаратурой. Один из вагонов был плохо освещен, со шторками и длинными сиденьями-кушетками. На кушетке сидела очень красивая женщина с желтыми волосами и улыбалась розовым ртом всем, кто стоял на платформе. Саия потрогала рукой грудь слева. Там, где сжалось и заболело испугавшееся вдруг чего-то ее «главное» сердце. Она не видела, что, раздвигая стоящих, к ней подошел сзади молодой человек в легкой куртке и джинсах. Настороженный, как молодое животное в засаде, с капельками пота там, где темнела полоска намечающихся усов. Он продвигал понемногу вперед правую ногу, потом просачивался гибким телом, исхитряясь не беспокоить прикосновениями стоявших рядом людей. Далеко в тоннеле показались желтые огни. Парень стоял почти вплотную к Саие, он уже достал шприц. Главное — поплотнее прижать к себе женщину в момент укола, и, когда она потеряет сознание, быстро оттащить ее от поезда к скамье. Вдруг он увидел, что верх рюкзака приподнялся, и на него глянули из темноты желтые глаза. Парень подмигнул. Кот вытащил передние лапы и приподнялся. Он открыл маленький розовый рот и тихо зашипел. Шум приближающейся электрички заглушил все звуки. Когда парень напрягся и приготовился, кот поднял лапы вверх, растопырил их, показывая аккуратные розовые подушечки, и молниеносным броском прочертил по его лицу кровавые полосы от надбровий и по глазам вниз, разорвав в последнем движении щеки симметричными полосками. Саия услышала крик сзади себя, но оглянуться не успела — толпа внесла ее в вагон. Она хотела развернуться, но могла только повернуть голову. Двери закрылись, и теперь станция с бегущими людьми проплывала мимо нее сквозь кровавые пятна на стекле — это молодой человек на платформе отнял руки от лица, бежал и стучал по двери, прежде чем упасть.
Лифт
Следующие три дня Саия ловила кота при помощи тряпки после каждой обнаруженной кучки, пачкала его кое-как в области морды и выбрасывала с балкона. Потом она приходила через несколько часов на его возмущенный крик, поднимала вверх, он ел, и так далее… На четвертый день ей пришла в голову одна идея, и теперь Саия хватала кота, когда он еще не успел доесть, и выкидывала его с балкона, не дожидаясь неизбежной кучки. Кот перестал орать на улице. Выглянув с балкона после особенно длительного его отсутствия, Саия увидела кота, молча и терпеливо сидевшего снизу, спустила корзинку, кот прыгнул в нее, не дожидаясь, пока корзинка опустится до земли: на улице шел дождь.
Саия отдохнула и хорошо продумала план действий. Наблюдатель день за днем сидел у подъезда, она не знала точно, уходит ли он на ночь, сколько человек его сменяют, где они спят, но он был рядом постоянно — она чувствовала это.
В день, когда Саия решила уйти из квартиры, она не выкинула кота после еды.
— Мне нужно с тобой поговорить, — она села на пол. — Ты можешь делать вид, что не видишь и не слышишь меня, это все равно, но я должна сказать… Я сейчас уйду. Я не люблю кошек… И котов, — неуверенно добавила она, покосившись на кота, закончившего еду и тщательно нализывающего лапу перед тем, как провести несколько раз за ушами и по морде. — Но тебя оставили здесь. Если ты хочешь, я могу отвезти тебя совсем в другой мир. Там нет больших домов, нет сухого корма. Зато есть кузнечики, червяки, высокая трава, мыши, суслики и даже птицы. Все это можно есть. Ты будешь жить на свободе — сам себе хозяин. Тебе не придется просить, чтобы кто-то поднял корзинку и дал еды. Сейчас я посажу тебя в рюкзак. Потом выйду на минутку, чтобы одеться. Если ты не хочешь ехать со мной, быстро вылезай и прячься. Если хочешь — сиди тихо и не ори.
Высказав все это на вьетнамском, Саия встала, вышла в коридор, потом вернулась, вспомнив что-то важное.
— Да! — сказала она, войдя в кухню, и кот вскинул на нее огромные желтые глаза и задержал на весу лапу. Это был крупный щекастый кот с маленькими аккуратными ушами, с равномерно распределенными по длинному телу черными и белыми пятнами. — Я хотела сказать, почему я тебе вообще такое предлагаю, такому противному задаваке. Просто тогда под кроватью… Ты напомнил мне ночи моего детства. И все. А теперь пошли!
Саия подхватила кота под живот, поднесла к рюкзаку и засунула его, помогая поудобней уложить хвост.
— Ну, думай пока, — разрешила она.
Закрепив веревку на перилах балкона и сбросив вниз чемоданчик, Саия пришла за рюкзаком, медленно приподняла его и грустно улыбнулась. Кот не ушел. Она обошла напоследок квартиру, потом перелезла через ограждения балкона, ухватилась за веревку напряженными ладонями и спустилась вниз. Внизу была свежая трава на газоне, запах листьев и коры деревьев, вполне теплое солнце и громкая музыка из открытых окон. Саия забрасывала веревку, подпрыгивая, потом привязала к концу небольшой камень, и камень удачно попал на балкон, затащив за собой веревку. Кот возился у нее за спиной, недовольно подвывая. Саия быстро пошла дворами к метро, оглядываясь и стараясь запомнить все случайно замеченные лица. Она повеселела, потому что не заметила ничего подозрительного.
Спустившись по эскалатору вниз, Саия увидела, что электрички давно не было, платформа заполнена людьми, женщина в специальной форме отгоняла всех от края платформы, предупреждая, что посадки не будет. Мимо притихших ожидающих медленно проплыл специальный состав с исследовательской аппаратурой. Один из вагонов был плохо освещен, со шторками и длинными сиденьями-кушетками. На кушетке сидела очень красивая женщина с желтыми волосами и улыбалась розовым ртом всем, кто стоял на платформе. Саия потрогала рукой грудь слева. Там, где сжалось и заболело испугавшееся вдруг чего-то ее «главное» сердце. Она не видела, что, раздвигая стоящих, к ней подошел сзади молодой человек в легкой куртке и джинсах. Настороженный, как молодое животное в засаде, с капельками пота там, где темнела полоска намечающихся усов. Он продвигал понемногу вперед правую ногу, потом просачивался гибким телом, исхитряясь не беспокоить прикосновениями стоявших рядом людей. Далеко в тоннеле показались желтые огни. Парень стоял почти вплотную к Саие, он уже достал шприц. Главное — поплотнее прижать к себе женщину в момент укола, и, когда она потеряет сознание, быстро оттащить ее от поезда к скамье. Вдруг он увидел, что верх рюкзака приподнялся, и на него глянули из темноты желтые глаза. Парень подмигнул. Кот вытащил передние лапы и приподнялся. Он открыл маленький розовый рот и тихо зашипел. Шум приближающейся электрички заглушил все звуки. Когда парень напрягся и приготовился, кот поднял лапы вверх, растопырил их, показывая аккуратные розовые подушечки, и молниеносным броском прочертил по его лицу кровавые полосы от надбровий и по глазам вниз, разорвав в последнем движении щеки симметричными полосками. Саия услышала крик сзади себя, но оглянуться не успела — толпа внесла ее в вагон. Она хотела развернуться, но могла только повернуть голову. Двери закрылись, и теперь станция с бегущими людьми проплывала мимо нее сквозь кровавые пятна на стекле — это молодой человек на платформе отнял руки от лица, бежал и стучал по двери, прежде чем упасть.
Лифт
Старик стоял у подъезда, задрав голову, и осматривал двенадцать этажей бело-голубого дома с балконами. Он потоптался у домофона, нажал три кнопки. Длинные гудки. Восемь… девять. Старик полез во внутренний карман пальто, чтобы достать записную книжку и еще раз посмотреть номер квартиры, но тут в динамике щелкнуло, и хриплый женский голос сказал: «Да». Он поднялся на десятый этаж. Женщина ждала его в проеме открытой двери. Она была в длинном зеленом халате, с распущенными рыжими волосами, ярким маникюром на длинных ногтях, вцепившихся в косяк, и совершенно пьяная.
— Надоело! — заявила она, как только он шагнул из лифта.
— Я из страховой компании, — начал было Старик.
— Таких еще не было, — женщина посторонилась, махнув рукой куда-то внутрь квартиры. Старик вошел. Обстановка в квартире была богатая, пахло духами и хорошим спиртным, на полу в коридоре стояла огромная напольная ваза с засушенными цветами. На цветах болталась черная ленточка.
— Ваш муж застрахован у нас на большую сумму, я должен провести предварительное расследование, извините старика и, если можно, помогите деталями.
— Их никогда не найдут! — женщина упала в кресло, вытянув длинные ноги и не стараясь прикрыть их распахнувшимися полами халата. — Их сожрал лифт! Арестуйте его…
Старик вздохнул:
— Говорить можете или я приду завтра?
— Мне совершенно нечего добавить, а протоколов написано — роман!
— Я предпочитаю беседовать лично, двадцать лет отработал в отделе по розыску пропавших. Попробуйте еще раз и самое главное, если мне понадобится, я вас перебью и задам вопросы.
— Смешно! — сказала женщина. — Самое главное, да? Я все помню наизусть. Я подняла мужа в семь часов, дочку — в семь пятнадцать. Семь двадцать — они за столом, семь сорок — муж чистит зубы, семь сорок пять — дочка чистит зубы, семь пятьдесят — я тороплю их, они в коридоре, они… — Женщина закрыла ладонью глаза, словно заслонилась от солнца, и сглотнула слезы. — Они дурачатся, у дочки важный день, она выступает, у мужа важный день, у него приезжают немцы… Выгодный контракт. Я волнуюсь больше всех. Они входят в лифт, который ближайший от двери. Не грузовой. Я закрываю дверь и вижу, что дочка забыла свое бальное платье. Иду на балкон. Смотрю вниз. Они не выходят. Иду накинуть кофту, опять — на балкон. По дороге смотрю на часы — восемь ноль пять. Их нет на улице, они не выходят из подъезда, во дворе стоит наш автомобиль. Я иду в коридор, прислушиваюсь, не поднимется ли лифт. Тишина. Открываю дверь, слушаю. Лифт ездит туда-сюда, но не останавливается здесь… Смотрю на часы — восемь двадцать. Иду на балкон, смотрю вниз. Иду в коридор, вызываю лифт, спускаюсь вниз. Их нет! Их больше нигде нет! Иду по этажам пешком. Потом — на балкон… Их нет больше! Муж не пришел на работу, дочь не появилась в колледже… Будете пить?
— Спасибо. Нет. Стар я для утренней выпивки. Подождите, не пейте. Меня очень заинтересовало это дело. Мужчина и девочка зашли в лифт и не вышли из него, так вы считаете?
— Я выпью, а то разревусь и вообще не смогу говорить. Да, я так считаю. Я говорила с ним.
— Вы говорили?… — опешил Старик.
— Ну да. С лифтом. Это, скажу я вам, такой гнусный тип!
— Я выйду, — сказал Старик, — осмотрю подъезд, похожу туда-сюда… Если что, я поднимусь к вам.
— Да ради бога! — женщина махнула рукой, расплескав вино из длинного бокала. — Я, пожалуй, запишу этот хронометраж на пленку, буду включать под тихую музыку всем желающим, а?
Старик вышел в коридор. Женщина не встала с кресла.
— Закройте дверь! — крикнул он, выходя.
Женщина хрипло засмеялась.
Самойлов спустился вниз, на первый этаж, и теперь наблюдал сквозь огромное окно, как его молодой помощник у входной двери нажимает кнопки на домофоне. Рядом с ним ветер поднял небольшой смерч из ярких опавших листьев. Осень. Холодает…
Гоша Капелюх, двадцати пяти лет, всегда ровно весел и здоров, опрятно одет, за два месяца потихоньку выучился дослушивать высказывания Старика до конца.
— Что ж вы не дождались меня? — без намека на раздражение, с веселой укоризной спросил он.
— Здесь от моего дома пятнадцать минут на метро.
— Я бумаги просмотрел, с оперуполномоченным, выехавшим первым на место происшествия, поговорил, теперь ваша очередь поучить меня.
— Тогда для начала послушай жену. — Самойлов присел на батарею и включил диктофон: — «…Их никогда не найдут! Их сожрал лифт!»
— Пьяная, что ли? — озаботился Гоша.
— Есть такое дело.
— Как же мы тогда будем работать с основной подозреваемой?
— Никак, — насупился Старик. — Ее уже до нас уработали. А что, она основная подозреваемая?
— У ваших бывших коллег версия одна — жена. Хотя и не совсем доработанная версия. Зачем она избавилась от мужа и ребенка, если в деле нет явной связи на стороне? Неужели из-за страховки?
Самойлов подумал, что, может быть, он и потерял нюх к старости, но эта женщина была в таком шоковом состоянии от горя и так отчаянно храбрилась, что Старик отмел эту версию сразу. Он вызвал лифт, оглядел дверь квартиры напротив и посмотрел на часы.
Гоша тоже посмотрел на часы.
— Десять тридцать пять, — отрапортовал он. — Запомним. Я вошел со следователем Самойловым в лифт в десять тридцать пять. Сентябрь, суббота, ноль четвертый год.
— Зачем тебе?
— А вдруг вы раскроете это странное исчезновение за сорок три минуты? Побив рекорд нашего юриста Кравека — он в девяносто седьмом за сорок четыре минуты…
Самойлов уже не слушал, он полностью отключился, сосредоточившись на разглядывании стен лифта. Надписи на английском языке на стенах и потолке. Большинство — неприличные. Самойлов, не обращая внимания на подробное описание Гошей подвига юриста Кравека, включил диктофон и начал говорить:
— В лифте их убить не могли — его осмотрели до миллиметра, никаких следов крови или борьбы. Утро рабочего дня, в подъезде всегда народ. Все соседи опрошены. Их не видел никто. Если бы они вышли из подъезда — подошли бы к автомобилю. На улице в это время у своих машин находились два жильца из этого подъезда, по их показаниям — не подошли. Начать нужно с того, что они не выходили из подъезда. Лифт спускается вниз. По дороге он может остановиться, если кто-то внизу нажмет вызов. К ним могли подсесть. Один человек, в крайнем случае — двое… Отключить, затащить в одну из квартир с девятого по второй этаж. В восемь утра рабочего дня?… Не лучшее время для такой развлекаловки. Двадцать три квартиры. По две на площадке, кроме первого этажа, там — одна. Все квартиры семейные, двадцать квартир с детьми и стариками, две пустые — жильцы в отъезде, одна продается фирмой, тоже пустая. Осмотрены в день происшествия. Никаких следов. В подвал вход с улицы, чердак заперт на замок, кроме того, жильцы последнего этажа перекрыли к нему последний пролет лестницы решеткой. Что из этого следует?
Не выдержав пристального взгляда Самойлова, Гоша упер глаза в пол, соображая.
— Остается — лифт? — прошептал он и скорчил испуганную гримасу, дурачась.
Хлопнула дверь подъезда. Это был почтальон. Молодой парень. Газеты разбрасывает быстро. Старик вышел из все еще открытого лифта, подошел поближе.
— Почему так поздно? — спросил он.
— Реклама! — сказал парень, не отрываясь от дела. — Утренние газеты давно раскиданы, у них без опозданий! К семи тридцати.
Из приехавшего грузового лифта вышла женщина в наброшенной на длинный халат короткой шубке. Шлепая домашними тапочками, подошла к почтовым ящикам. Достала почту, повертела в руках письмо со множеством цветных марок.
— Это не мое! — обратилась она к уходившему парню.
— Я — реклама! — крикнул он. — Отдайте почтальону.
Хлопнула дверь подъезда. Женщина вертела в руках письмо.
— Написано — заказное и срочно, что ж они его в почтовый ящик бросают? — обратилась она к Старику. — Отнесу, пожалуй, это этажом выше, вдруг что-то важное…
Старик задумчиво смотрел на номера квартир на почтовых ящиках.
— Минуточку! — крикнул он женщине у лифта. — Подождите, не уезжайте. Это очень важно. Вы сказали — заказное?
— А вы кто такой? — Женщина смотрела недоверчиво.
Старик достал удостоверение:
— Я по поводу исчезновения мужчины и девочки.
— Ужас! — вроде бы даже обрадовалась женщина. — Это что же творится, утром по пути на работу исчезают люди?!
— Вы сказали, что письмо для ваших соседей. — Старик жестом не дал женщине договорить. Открылся и закрылся, никого не дождавшись, лифт. — И вы это письмо решили занести сами… Оно показалось вам важным, да?
— Так ведь написано же — заказное! Что ж они заказные — в ящик?! А мне нетрудно, там хорошая семья живет, как раз надо мной.
— Как раз над вами… Ваши ящики рядом, почтальон ошибся, бросил письмо не в тот ящик, вы занесете его сами… — бормотал Старик.
— Вам плохо? — спросила женщина.
— Ему очень хорошо! — весело ответил за Самойлова Гоша Капелюх.
— Разрешите, мы поедем с вами? — спросил Старик. — Нам десятый.
В лифте женщина не выдержала и откликнулась на улыбку молодого обаятельного человека невольной растяжкой еще не накрашенных губ.
— Что-то придумали? — спросил Гоша, когда она вышла на шестом.
— Да так… Версия одна напирает.
Гоша каждые три минуты смотрел на часы. Самойлова это раздражало.
Дверь в квартире у лифта на десятом этаже все еще была открыта. Женщина сидела в кресле. Неподвижно, с закрытыми глазами. Старик чертыхнулся, потряс ее, потом надавал пощечин. Она судорожно всхлипнула и открыла глаза.
— Ваша почта в тот день, ну пожалуйста, соберитесь, вы мне очень нужны, почта!!
— Да-да… Почта. — Женщина искренне хотела помочь, она прикладывала к загоревшимся щекам ладони тыльной стороной. — Что вы сказали? — Глаза ее смотрели почти осмысленно.
— В день исчезновения была ли почта в ящике? Вы забирали газеты, письма?
Женщина встала, пошатываясь, подошла к журнальному столику и вывалила на пол газеты и журналы. Старик сел рядом с ней на пол. Они разобрали все по кучкам за каждый день.
— Ничего нет за тот день… Они взяли почту? — женщина смотрела непонимающе.
— Спасибо. — Старик с трудом поднялся. — Закройте дверь! — Он вышел на площадку. Гоша отсмотрел разборку почты, подпирая косяк у двери. Теперь он делал вид, что очень занят изучением протоколов осмотра квартир.
Они поднялись по лестнице на одиннадцатый этаж.
— Квартира сорок восемь, — показал пальцем на дверь Старик. — В сорок седьмой сидит пьяная женщина. Ее почтовый ящик между ящиками с номерами сорок шесть и сорок восемь. В квартире сорок шесть живет многодетная семья. Младшему — меньше года, это значит…
— Откуда вы?…
— В бумагах, что у тебя в папке, перечислены жильцы всех квартир. Это значит, что мама с ребенком рано утром всегда дома. Нам нужен одиночка. — Он давил и давил на кнопку звонка квартиры сорок восемь, пока за дверью не послышался возмущенный голос.
— Чем обязан? — Глухой голос за дверью.
Старик удивленно повернулся к напарнику и показал себе пальцем в глаз — в двери не было «глазка».
— По поводу происшествия у вас в подъезде! — крикнул Гоша и покосился на «глазок» видеокамеры в углу над дверью. Самойлов тоже его увидел.
— Ко мне уже приходили. Я вас не знаю, — отозвался невидимый мужчина.
— Мы не из милиции. Страховая компания. Мужчина был застрахован, вот мы и проверяем кое-что.
— Ничем не могу помочь, — отозвался голос за дверью.
— Ну что ж, позвоните опреуполномоченному Колпакову, который осматривал вашу квартиру. — Старик жестом потребовал нужную бумагу из папки, Гоша молниеносно выдернул ее. Самойлов назвал номер отделения и фамилию дежурного.
После этих слов им сразу открыли. Мужчина, возраст — около пятидесяти лет, крепкий, высокий, с фартуком на поясе. Пока щелкали замки — не менее трех, — Старик бегло просмотрел список жильцов этой квартиры, Гоша следил за его пальцем — даты рождения детей, зятья, невестки, кто-то тридцать шестого года рождения — бабушка?
Итак, хозяин — бывший военный, имеет взрослых детей.
Войдя, Самойлов пошатнулся и схватился за притолоку.
— Мне что-то нехорошо, возраст, понимаете… Пожалуйста, стакан воды, — он присел на стоящую в коридоре тумбочку.
— Нужно держать себя в форме, не растекаться! — поучительно сказал хозяин квартиры и лихо вздыбил рукав футболки упругим мускулом. — В вашем-то возрасте и с такой работой!..
Он ушел на кухню.
Гоша тронул носком ботинка гирю, стоявшую возле полки с обувью. На самой полке лежала еще парочка гантелей, Самойлов кивнул сам себе — у него такие же пылятся в кладовке, по три килограмма каждая. На стене у двери — полочка для газет. Старик прислушался и положил всю почту на колени. Из кучи бумаг выпало письмо. Длинный голубой конверт. Штамп «Заказное», от руки — фломастером — «Срочно!». Большой набор ярких иностранных марок. Старик осмотрел неразорванный конверт. Башлыкову Евгению Павловичу. Показал конверт Гоше. Гоша ничего не понимал, нервничал, но улыбку не терял. Молча показал Старику все тот же список по квартирам. Срок проживания по этому адресу семьи Башлыковых — три года.
Неслышно ступая мягкими тапочками по паркету, подошел хозяин квартиры. Самойлов спрятал письмо под газеты.
— У вас дети… — заметил он, осматривая прихожую.
— Взрослые, свои семьи, живут отдельно.
— А прописаны здесь, — заметил Самойлов.
— А это по делу, — уверенно заявил Башлыков. — Еще один внук родится, и по метражу на человека мы попадем уже за пределы санитарных норм.
— Вы, я вижу, кухарите сами, — кивнул Самойлов на фартук. — А хозяйка?
— Разведен, — отрапортовал Башлыков и посмотрел на незваных гостей уже настороженно, — но бывшая супруга, обратите внимание, прописана здесь.
— Тут ведь что получается, Евгений Павлович, — сказал тихо Самойлов, доставая письмо, — у вас на этом конверте ни одной почтовой печати. Оно не шло через почту, так? Вы сами положили его в ящик ваших соседей, так? Вы его не открыли, оно что, пустое? А штамп нарисовали чернилами? Кого вы хотели заманить в квартиру? Ладно… Не отвечайте, я думаю — девочку, так? Она обычно ходит в школу пешком, а в тот день поехала с отцом на машине. Знаете, почему? Из-за платья. Вы давно отследили, что утром перед школой она всегда проверяет почтовый ящик. Может быть, даже этот финт с письмом вы уже проделывали. На пробу, так сказать.
— Бред, — сказал Башлыков. — Полный бред, — он медленно снимал фартук.
— Это не бред, это почти идеальное преступление, потому что жертва должна была прийти к вам сама, она вас хорошо знает, она понимает, что значит срочное и заказное письмо. По дороге в школу она проверяет свою почту, быстренько поднимается с письмом, которое «почтальон» по ошибке положил не в тот ящик. А если бы она просто бросила письмо в ваш ящик, не поднимаясь? Пожалуй, так бы и произошло, потому что бальное платье… Ах, ведь она его забыла! Отец сказал: «Успеешь подняться за платьем, пока я заведу машину». Она захватила письмо. Важное письмо для соседа с верхнего этажа. Что мне непонятно: почему отец не пошел к машине? Он поднялся за девочкой. Через сколько минут? Вы успели с хлороформом? Вы не дергайтесь, Евгений… как вас там? Нас оперативная группа ждет внизу. Где они?
Тишина.
— Я спрашиваю, где они? — сменил Самойлов тон на угрожающий.
Гоша перестал улыбаться.
Башлыков не отвечал.
— Как же вы справились с молодым сильным мужчиной? — спросил Старик. — А, ну да — мускул в форме!
— Они на балконе.
Самойлов, ни на секунду не отпуская своими глазами зрачки Башлыкова, сделал Гоше знак рукой. Гоша, стоявший позади Башлыкова, поднял брови. Самойлов чертыхнулся про себя.
— Стойте спокойно, — сказал он Башлыкову. — Заведите руки за спину. Мой напарник наденет вам наручники и постарается сделать это аккуратно.
Гоша от удивления открыл рот.
— Пусть он сначала покажет свое удостоверение, — тихо сказал Башлыков и сжал кулаки.
Самойлову не осталось ничего другого, как мельком глянуть на гантель. Гоша его взгляд понял, вытаращил глаза и покачал головой.
— Да! — повысил голос Старик. — Сейчас покажет.
От удара гантелей по голове Башлыков рухнул на Самойлова, тот не удержался на тумбочке, и оба завалились на пол.
— Ну вы даете, Прохор Аверьянович! — пыхтел Гоша, поднимая его. — Опергруппа, наручники! Спасибо, что не приказали достать оружие.
— Сильно ударил? — спросил Самойлов. — Не убил ненароком?
— Не знаю, я никогда не бил людей гантелей по голове, — возбужденный Гоша топтался возле валяющегося на полу хозяина квартиры.
— А ты посмотри, родимый, проверь! — Самойлов закрыл глаза и покачал головой — с кем приходится работать!
— Куда… посмотреть? — не понял Гоша.
После такого вопроса Самойлов отключил диктофон и решил, что в целях сохранения с коллегой Гошей нормальных рабочих отношений сейчас ему лучше сходить на балкон. С собой он прихватил папочку. Что там у нас по результатам осмотра балкона в квартире сорок восемь? Так… Осмотрены ванная, спальня, антресоли, балкон. Где тут балкон?… «Две навесные полки. Ящик для овощей. Две грузовые покрышки». Старик осмотрел все через стекло двери. Наверняка ящик открывали. Покрышки стоят не поперек, а вдоль балкона. Большие. К ним вплотную — открытая картонная коробка со стеклянными банками. Странно, что банки хранятся в мокнущей под дождем коробке. Внутри покрышек, закрывая отверстия, вставлена черная резина. Умно. Интересно, если бы он сам в тот день осматривал квартиры, заглянул бы в покрышки? После всех шкафов, антресолей, отделений для белья под диванами заглянул бы?
— Надоело! — заявила она, как только он шагнул из лифта.
— Я из страховой компании, — начал было Старик.
— Таких еще не было, — женщина посторонилась, махнув рукой куда-то внутрь квартиры. Старик вошел. Обстановка в квартире была богатая, пахло духами и хорошим спиртным, на полу в коридоре стояла огромная напольная ваза с засушенными цветами. На цветах болталась черная ленточка.
— Ваш муж застрахован у нас на большую сумму, я должен провести предварительное расследование, извините старика и, если можно, помогите деталями.
— Их никогда не найдут! — женщина упала в кресло, вытянув длинные ноги и не стараясь прикрыть их распахнувшимися полами халата. — Их сожрал лифт! Арестуйте его…
Старик вздохнул:
— Говорить можете или я приду завтра?
— Мне совершенно нечего добавить, а протоколов написано — роман!
— Я предпочитаю беседовать лично, двадцать лет отработал в отделе по розыску пропавших. Попробуйте еще раз и самое главное, если мне понадобится, я вас перебью и задам вопросы.
— Смешно! — сказала женщина. — Самое главное, да? Я все помню наизусть. Я подняла мужа в семь часов, дочку — в семь пятнадцать. Семь двадцать — они за столом, семь сорок — муж чистит зубы, семь сорок пять — дочка чистит зубы, семь пятьдесят — я тороплю их, они в коридоре, они… — Женщина закрыла ладонью глаза, словно заслонилась от солнца, и сглотнула слезы. — Они дурачатся, у дочки важный день, она выступает, у мужа важный день, у него приезжают немцы… Выгодный контракт. Я волнуюсь больше всех. Они входят в лифт, который ближайший от двери. Не грузовой. Я закрываю дверь и вижу, что дочка забыла свое бальное платье. Иду на балкон. Смотрю вниз. Они не выходят. Иду накинуть кофту, опять — на балкон. По дороге смотрю на часы — восемь ноль пять. Их нет на улице, они не выходят из подъезда, во дворе стоит наш автомобиль. Я иду в коридор, прислушиваюсь, не поднимется ли лифт. Тишина. Открываю дверь, слушаю. Лифт ездит туда-сюда, но не останавливается здесь… Смотрю на часы — восемь двадцать. Иду на балкон, смотрю вниз. Иду в коридор, вызываю лифт, спускаюсь вниз. Их нет! Их больше нигде нет! Иду по этажам пешком. Потом — на балкон… Их нет больше! Муж не пришел на работу, дочь не появилась в колледже… Будете пить?
— Спасибо. Нет. Стар я для утренней выпивки. Подождите, не пейте. Меня очень заинтересовало это дело. Мужчина и девочка зашли в лифт и не вышли из него, так вы считаете?
— Я выпью, а то разревусь и вообще не смогу говорить. Да, я так считаю. Я говорила с ним.
— Вы говорили?… — опешил Старик.
— Ну да. С лифтом. Это, скажу я вам, такой гнусный тип!
— Я выйду, — сказал Старик, — осмотрю подъезд, похожу туда-сюда… Если что, я поднимусь к вам.
— Да ради бога! — женщина махнула рукой, расплескав вино из длинного бокала. — Я, пожалуй, запишу этот хронометраж на пленку, буду включать под тихую музыку всем желающим, а?
Старик вышел в коридор. Женщина не встала с кресла.
— Закройте дверь! — крикнул он, выходя.
Женщина хрипло засмеялась.
Самойлов спустился вниз, на первый этаж, и теперь наблюдал сквозь огромное окно, как его молодой помощник у входной двери нажимает кнопки на домофоне. Рядом с ним ветер поднял небольшой смерч из ярких опавших листьев. Осень. Холодает…
Гоша Капелюх, двадцати пяти лет, всегда ровно весел и здоров, опрятно одет, за два месяца потихоньку выучился дослушивать высказывания Старика до конца.
— Что ж вы не дождались меня? — без намека на раздражение, с веселой укоризной спросил он.
— Здесь от моего дома пятнадцать минут на метро.
— Я бумаги просмотрел, с оперуполномоченным, выехавшим первым на место происшествия, поговорил, теперь ваша очередь поучить меня.
— Тогда для начала послушай жену. — Самойлов присел на батарею и включил диктофон: — «…Их никогда не найдут! Их сожрал лифт!»
— Пьяная, что ли? — озаботился Гоша.
— Есть такое дело.
— Как же мы тогда будем работать с основной подозреваемой?
— Никак, — насупился Старик. — Ее уже до нас уработали. А что, она основная подозреваемая?
— У ваших бывших коллег версия одна — жена. Хотя и не совсем доработанная версия. Зачем она избавилась от мужа и ребенка, если в деле нет явной связи на стороне? Неужели из-за страховки?
Самойлов подумал, что, может быть, он и потерял нюх к старости, но эта женщина была в таком шоковом состоянии от горя и так отчаянно храбрилась, что Старик отмел эту версию сразу. Он вызвал лифт, оглядел дверь квартиры напротив и посмотрел на часы.
Гоша тоже посмотрел на часы.
— Десять тридцать пять, — отрапортовал он. — Запомним. Я вошел со следователем Самойловым в лифт в десять тридцать пять. Сентябрь, суббота, ноль четвертый год.
— Зачем тебе?
— А вдруг вы раскроете это странное исчезновение за сорок три минуты? Побив рекорд нашего юриста Кравека — он в девяносто седьмом за сорок четыре минуты…
Самойлов уже не слушал, он полностью отключился, сосредоточившись на разглядывании стен лифта. Надписи на английском языке на стенах и потолке. Большинство — неприличные. Самойлов, не обращая внимания на подробное описание Гошей подвига юриста Кравека, включил диктофон и начал говорить:
— В лифте их убить не могли — его осмотрели до миллиметра, никаких следов крови или борьбы. Утро рабочего дня, в подъезде всегда народ. Все соседи опрошены. Их не видел никто. Если бы они вышли из подъезда — подошли бы к автомобилю. На улице в это время у своих машин находились два жильца из этого подъезда, по их показаниям — не подошли. Начать нужно с того, что они не выходили из подъезда. Лифт спускается вниз. По дороге он может остановиться, если кто-то внизу нажмет вызов. К ним могли подсесть. Один человек, в крайнем случае — двое… Отключить, затащить в одну из квартир с девятого по второй этаж. В восемь утра рабочего дня?… Не лучшее время для такой развлекаловки. Двадцать три квартиры. По две на площадке, кроме первого этажа, там — одна. Все квартиры семейные, двадцать квартир с детьми и стариками, две пустые — жильцы в отъезде, одна продается фирмой, тоже пустая. Осмотрены в день происшествия. Никаких следов. В подвал вход с улицы, чердак заперт на замок, кроме того, жильцы последнего этажа перекрыли к нему последний пролет лестницы решеткой. Что из этого следует?
Не выдержав пристального взгляда Самойлова, Гоша упер глаза в пол, соображая.
— Остается — лифт? — прошептал он и скорчил испуганную гримасу, дурачась.
Хлопнула дверь подъезда. Это был почтальон. Молодой парень. Газеты разбрасывает быстро. Старик вышел из все еще открытого лифта, подошел поближе.
— Почему так поздно? — спросил он.
— Реклама! — сказал парень, не отрываясь от дела. — Утренние газеты давно раскиданы, у них без опозданий! К семи тридцати.
Из приехавшего грузового лифта вышла женщина в наброшенной на длинный халат короткой шубке. Шлепая домашними тапочками, подошла к почтовым ящикам. Достала почту, повертела в руках письмо со множеством цветных марок.
— Это не мое! — обратилась она к уходившему парню.
— Я — реклама! — крикнул он. — Отдайте почтальону.
Хлопнула дверь подъезда. Женщина вертела в руках письмо.
— Написано — заказное и срочно, что ж они его в почтовый ящик бросают? — обратилась она к Старику. — Отнесу, пожалуй, это этажом выше, вдруг что-то важное…
Старик задумчиво смотрел на номера квартир на почтовых ящиках.
— Минуточку! — крикнул он женщине у лифта. — Подождите, не уезжайте. Это очень важно. Вы сказали — заказное?
— А вы кто такой? — Женщина смотрела недоверчиво.
Старик достал удостоверение:
— Я по поводу исчезновения мужчины и девочки.
— Ужас! — вроде бы даже обрадовалась женщина. — Это что же творится, утром по пути на работу исчезают люди?!
— Вы сказали, что письмо для ваших соседей. — Старик жестом не дал женщине договорить. Открылся и закрылся, никого не дождавшись, лифт. — И вы это письмо решили занести сами… Оно показалось вам важным, да?
— Так ведь написано же — заказное! Что ж они заказные — в ящик?! А мне нетрудно, там хорошая семья живет, как раз надо мной.
— Как раз над вами… Ваши ящики рядом, почтальон ошибся, бросил письмо не в тот ящик, вы занесете его сами… — бормотал Старик.
— Вам плохо? — спросила женщина.
— Ему очень хорошо! — весело ответил за Самойлова Гоша Капелюх.
— Разрешите, мы поедем с вами? — спросил Старик. — Нам десятый.
В лифте женщина не выдержала и откликнулась на улыбку молодого обаятельного человека невольной растяжкой еще не накрашенных губ.
— Что-то придумали? — спросил Гоша, когда она вышла на шестом.
— Да так… Версия одна напирает.
Гоша каждые три минуты смотрел на часы. Самойлова это раздражало.
Дверь в квартире у лифта на десятом этаже все еще была открыта. Женщина сидела в кресле. Неподвижно, с закрытыми глазами. Старик чертыхнулся, потряс ее, потом надавал пощечин. Она судорожно всхлипнула и открыла глаза.
— Ваша почта в тот день, ну пожалуйста, соберитесь, вы мне очень нужны, почта!!
— Да-да… Почта. — Женщина искренне хотела помочь, она прикладывала к загоревшимся щекам ладони тыльной стороной. — Что вы сказали? — Глаза ее смотрели почти осмысленно.
— В день исчезновения была ли почта в ящике? Вы забирали газеты, письма?
Женщина встала, пошатываясь, подошла к журнальному столику и вывалила на пол газеты и журналы. Старик сел рядом с ней на пол. Они разобрали все по кучкам за каждый день.
— Ничего нет за тот день… Они взяли почту? — женщина смотрела непонимающе.
— Спасибо. — Старик с трудом поднялся. — Закройте дверь! — Он вышел на площадку. Гоша отсмотрел разборку почты, подпирая косяк у двери. Теперь он делал вид, что очень занят изучением протоколов осмотра квартир.
Они поднялись по лестнице на одиннадцатый этаж.
— Квартира сорок восемь, — показал пальцем на дверь Старик. — В сорок седьмой сидит пьяная женщина. Ее почтовый ящик между ящиками с номерами сорок шесть и сорок восемь. В квартире сорок шесть живет многодетная семья. Младшему — меньше года, это значит…
— Откуда вы?…
— В бумагах, что у тебя в папке, перечислены жильцы всех квартир. Это значит, что мама с ребенком рано утром всегда дома. Нам нужен одиночка. — Он давил и давил на кнопку звонка квартиры сорок восемь, пока за дверью не послышался возмущенный голос.
— Чем обязан? — Глухой голос за дверью.
Старик удивленно повернулся к напарнику и показал себе пальцем в глаз — в двери не было «глазка».
— По поводу происшествия у вас в подъезде! — крикнул Гоша и покосился на «глазок» видеокамеры в углу над дверью. Самойлов тоже его увидел.
— Ко мне уже приходили. Я вас не знаю, — отозвался невидимый мужчина.
— Мы не из милиции. Страховая компания. Мужчина был застрахован, вот мы и проверяем кое-что.
— Ничем не могу помочь, — отозвался голос за дверью.
— Ну что ж, позвоните опреуполномоченному Колпакову, который осматривал вашу квартиру. — Старик жестом потребовал нужную бумагу из папки, Гоша молниеносно выдернул ее. Самойлов назвал номер отделения и фамилию дежурного.
После этих слов им сразу открыли. Мужчина, возраст — около пятидесяти лет, крепкий, высокий, с фартуком на поясе. Пока щелкали замки — не менее трех, — Старик бегло просмотрел список жильцов этой квартиры, Гоша следил за его пальцем — даты рождения детей, зятья, невестки, кто-то тридцать шестого года рождения — бабушка?
Итак, хозяин — бывший военный, имеет взрослых детей.
Войдя, Самойлов пошатнулся и схватился за притолоку.
— Мне что-то нехорошо, возраст, понимаете… Пожалуйста, стакан воды, — он присел на стоящую в коридоре тумбочку.
— Нужно держать себя в форме, не растекаться! — поучительно сказал хозяин квартиры и лихо вздыбил рукав футболки упругим мускулом. — В вашем-то возрасте и с такой работой!..
Он ушел на кухню.
Гоша тронул носком ботинка гирю, стоявшую возле полки с обувью. На самой полке лежала еще парочка гантелей, Самойлов кивнул сам себе — у него такие же пылятся в кладовке, по три килограмма каждая. На стене у двери — полочка для газет. Старик прислушался и положил всю почту на колени. Из кучи бумаг выпало письмо. Длинный голубой конверт. Штамп «Заказное», от руки — фломастером — «Срочно!». Большой набор ярких иностранных марок. Старик осмотрел неразорванный конверт. Башлыкову Евгению Павловичу. Показал конверт Гоше. Гоша ничего не понимал, нервничал, но улыбку не терял. Молча показал Старику все тот же список по квартирам. Срок проживания по этому адресу семьи Башлыковых — три года.
Неслышно ступая мягкими тапочками по паркету, подошел хозяин квартиры. Самойлов спрятал письмо под газеты.
— У вас дети… — заметил он, осматривая прихожую.
— Взрослые, свои семьи, живут отдельно.
— А прописаны здесь, — заметил Самойлов.
— А это по делу, — уверенно заявил Башлыков. — Еще один внук родится, и по метражу на человека мы попадем уже за пределы санитарных норм.
— Вы, я вижу, кухарите сами, — кивнул Самойлов на фартук. — А хозяйка?
— Разведен, — отрапортовал Башлыков и посмотрел на незваных гостей уже настороженно, — но бывшая супруга, обратите внимание, прописана здесь.
— Тут ведь что получается, Евгений Павлович, — сказал тихо Самойлов, доставая письмо, — у вас на этом конверте ни одной почтовой печати. Оно не шло через почту, так? Вы сами положили его в ящик ваших соседей, так? Вы его не открыли, оно что, пустое? А штамп нарисовали чернилами? Кого вы хотели заманить в квартиру? Ладно… Не отвечайте, я думаю — девочку, так? Она обычно ходит в школу пешком, а в тот день поехала с отцом на машине. Знаете, почему? Из-за платья. Вы давно отследили, что утром перед школой она всегда проверяет почтовый ящик. Может быть, даже этот финт с письмом вы уже проделывали. На пробу, так сказать.
— Бред, — сказал Башлыков. — Полный бред, — он медленно снимал фартук.
— Это не бред, это почти идеальное преступление, потому что жертва должна была прийти к вам сама, она вас хорошо знает, она понимает, что значит срочное и заказное письмо. По дороге в школу она проверяет свою почту, быстренько поднимается с письмом, которое «почтальон» по ошибке положил не в тот ящик. А если бы она просто бросила письмо в ваш ящик, не поднимаясь? Пожалуй, так бы и произошло, потому что бальное платье… Ах, ведь она его забыла! Отец сказал: «Успеешь подняться за платьем, пока я заведу машину». Она захватила письмо. Важное письмо для соседа с верхнего этажа. Что мне непонятно: почему отец не пошел к машине? Он поднялся за девочкой. Через сколько минут? Вы успели с хлороформом? Вы не дергайтесь, Евгений… как вас там? Нас оперативная группа ждет внизу. Где они?
Тишина.
— Я спрашиваю, где они? — сменил Самойлов тон на угрожающий.
Гоша перестал улыбаться.
Башлыков не отвечал.
— Как же вы справились с молодым сильным мужчиной? — спросил Старик. — А, ну да — мускул в форме!
— Они на балконе.
Самойлов, ни на секунду не отпуская своими глазами зрачки Башлыкова, сделал Гоше знак рукой. Гоша, стоявший позади Башлыкова, поднял брови. Самойлов чертыхнулся про себя.
— Стойте спокойно, — сказал он Башлыкову. — Заведите руки за спину. Мой напарник наденет вам наручники и постарается сделать это аккуратно.
Гоша от удивления открыл рот.
— Пусть он сначала покажет свое удостоверение, — тихо сказал Башлыков и сжал кулаки.
Самойлову не осталось ничего другого, как мельком глянуть на гантель. Гоша его взгляд понял, вытаращил глаза и покачал головой.
— Да! — повысил голос Старик. — Сейчас покажет.
От удара гантелей по голове Башлыков рухнул на Самойлова, тот не удержался на тумбочке, и оба завалились на пол.
— Ну вы даете, Прохор Аверьянович! — пыхтел Гоша, поднимая его. — Опергруппа, наручники! Спасибо, что не приказали достать оружие.
— Сильно ударил? — спросил Самойлов. — Не убил ненароком?
— Не знаю, я никогда не бил людей гантелей по голове, — возбужденный Гоша топтался возле валяющегося на полу хозяина квартиры.
— А ты посмотри, родимый, проверь! — Самойлов закрыл глаза и покачал головой — с кем приходится работать!
— Куда… посмотреть? — не понял Гоша.
После такого вопроса Самойлов отключил диктофон и решил, что в целях сохранения с коллегой Гошей нормальных рабочих отношений сейчас ему лучше сходить на балкон. С собой он прихватил папочку. Что там у нас по результатам осмотра балкона в квартире сорок восемь? Так… Осмотрены ванная, спальня, антресоли, балкон. Где тут балкон?… «Две навесные полки. Ящик для овощей. Две грузовые покрышки». Старик осмотрел все через стекло двери. Наверняка ящик открывали. Покрышки стоят не поперек, а вдоль балкона. Большие. К ним вплотную — открытая картонная коробка со стеклянными банками. Странно, что банки хранятся в мокнущей под дождем коробке. Внутри покрышек, закрывая отверстия, вставлена черная резина. Умно. Интересно, если бы он сам в тот день осматривал квартиры, заглянул бы в покрышки? После всех шкафов, антресолей, отделений для белья под диванами заглянул бы?