Нина Васина Глинтвейн для Снежной королевы

   — Правда ли, что он умер и не вернется больше?
   — Он не умер! — отвечали розы. — Мы ведь были под землей, где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г.-Х. Андерсен

Лера

   Однажды пасмурным осенним вечером, когда ветер особенно жалобно воет у высоковольтных столбов, заставляя натянутые струны проводов гудеть и содрогаться, а бездомные собаки предпочитают быстро прошмыгнуть в дверь подъезда, наудачу открытую кем-то из отчаянных жильцов, мужчина и женщина за ужином спросили свою маленькую дочку, кого она хочет — сестренку или братика.
   Разговор происходил на кухне. Над круглым столом, застеленным поверх скатерти клеенкой с цветочками, низко висела лампа с оранжевым абажуром. Девочка, чертившая ложкой по остаткам манной каши на дне тарелки, подняла глаза и посмотрела на родителей с тем выражением преждевременного для ее возраста понимания и прощения, которое у большинства пап и мам вызывает вполне естественный испуг и — как следствие — неоправданное раздражение. У присутствующих же мужчины и женщины ее взгляд вызвал очередной приступ умиления: они старались придерживаться той прогрессивной теории воспитания, по которой каждый ребенок — это гость, пришелец, посетивший наш мир на счастье присутствующим, и относиться к нему следует как к равному либо как к существу, познающему окружающую его жизнь с непостижимостью собственной логики.
   — Я хочу собаку, — сказала девочка, подумала, вздохнула и уточнила: — Сенбернара. Но если это слишком хлопотно, можно хотя бы маленького котеночка?
   — Она сказала «слишком хлопотно»! — умилилась мама.
   — Мы должны были иначе сформулировать вопрос, — вступил папа. — Она же у нас редкая умница, а мы с нею опять общаемся в рамках общепринятой банальности.
   — Вы собираетесь еще размножаться? — уточнила девочка.
   Замолчавшие родители, оторопев, посмотрели друг на друга, подбирая выражения за рамками общепринятой банальности.
   — Понятно, — вздохнула девочка. — Вы уже все сделали.
   Папа попытался выяснить степень ее осведомленности о процессах размножения млекопитающих.
   — В смысле… — начал он, — ты хочешь сказать, что мы сделали… А что мы, собственно, сделали такого?…
   Он замолчал, потому что мама толкнула его под столом коленкой.
   — Да ясно, что, — кивнула девочка. — Вы перестали охраняться, и мама забеременела. Можно мне теперь банан?
   — Ты так разговариваешь с нами, — заметила мама, подвигая дочери тарелку с бананом, — как будто мы в чем-то виноваты. Это наше с папой решение, наш выбор…
   — А зачем тогда вы меня спрашиваете?
   Переглянувшиеся родители кивнули друг другу с некоторым удовлетворением: с логикой у девочки все в порядке.
   — Мы хотели узнать, кого ты хочешь — девочку или мальчика, — нашелся папа.
   — Все это ерунда, — заметила девочка, осторожно снимая с банана узкую ленточку кожуры. Потом она аккуратно отодвинула оставшуюся оболочку от белой мякоти и медленно начала есть, методично срезая ложечкой понемногу с доступной поверхности банана.
   — Почему — ерунда? — удивилась мама, завороженно следившая за ее действиями.
   — Во-первых, — заметила девочка, — никакой это не ваш выбор. Мама пьет таблетки, чтобы не было детей. Значит, заберемениеполучилось случайно. Во-вторых, нельзя заказать мальчика или девочку по своему желанию.
   Папа взял задрожавшую руку мамы, сжал ее легонько и успокаивающе объяснил:
   — Лерочка видела, что ты регулярно принимаешь таблетки. Она меня спросила летом, не больна ли ты. И я рассказал о преимуществах планирования деторождаемости в семье.
   — И о проценте погрешности, — кивнула девочка.
   — Да, — кивнул папа, — и о проценте погрешности.
   — Получается, что у вас сейчас случился этот самый процент, — Лера продолжала бессердечно поражать родителей своим ясным умом и логикой. — А теперь вы меня спрашиваете, чтобы я тоже была в этом замешана, да?
   — Как это?… — не выдержала мама и выпустила-таки из сердца отчаяние, трепыхавшееся там с самого начала беседы. Отчаяние вытекло из глаз двумя небольшими слезинками, задержалось было на щеках, но потом капнуло на ее правую ладонь. Тогда мама отняла свою левую руку у папы и растерла мокрое отчаяние по тыльной стороне правой.
   Лера выела ложечкой весь банан и принялась соскребать с внутренней части кожуры белую мякоть тонкими длинными полосками. Брала эти полоски пальцами и закладывала в открытый рот с торжественностью жертвоприношения.
   Папа, отслеживающий каждое ее движение, от такой серьезной непосредственности потеплел взглядом и ободряюще обнял жену за плечи.
   — Валька, не усугубляй! — серьезно попросил он. — Тебя всего лишь спросили, кого ты хочешь — сестру или братика.
   Валькой Леру называли, когда ее действия считались неправильными. Это было совсем не обидно, потому что маму звали Валентиной, а папу — Валентином. Иногда из-за одинаковых имен родители представлялись маленькой Валерии одним существом.
   — Вы что, хотите ребенка? — продолжала «усугублять» Лера. — А папа летом говорил, что второго ребенка нужно заводить, когда у первого установится психическое и физиологическое восприятие мира. Папа сказал, что оно у меня должно установиться к школе.
   — Ты так говорил? — вскинула глаза мама и посмотрела на мужа совершенно незнакомым взглядом.
   — Ну да, — растерялся муж. — Я говорил, что в семье важные решения должны приниматься совместно, и Лера должна так же отвечать за свой выбор, как и мы…
   — Если вы считаете, что у меня уже установилось это самое восприятие мира, значит, я могу ухаживать за собакой. Я согласна на спаниеля. Я подумала и поняла, что сенбернара мне не осилить. Если с ним что-то случится и он упадет, раненный, на дороге, я не смогу взять на руки такую большую собаку и отнести ее в безопасное место. А спаниель — самое то! — Лера серьезно посмотрела на родителей — по очереди в глаза одному и другому.
   — Твой папа говорил неправильно, — бесцветным голосом заметила на это мама Валя. — Решение о ребенке принимают те, кто в состоянии ребенка зачать и воспитать. Ты не можешь принимать участие в его рождении.
   — Но можешь помогать нам ухаживать за маленьким, когда он родится, — поспешил папа загладить неприязнь в тоне мамы.
   — Так нечестно, — воспротивилась Лера. — Принимать решение я не могу, а ухаживать могу, да? Давайте заведем собаку и поделим ответственность. Я буду ухаживать за собакой, а вы за ребенком.
   — Почему мы все время говорим о собаке?! — повысила голос мама.
   — А вы мне так и не ответили! — повысила голос Лера. — Вы хотите ребенка или сдаетесь перед погрешностью? А как же планирование семьи? Он должен был родиться, когда я пойду во второй класс! А перед школой мы по плану должны завести собаку!
   Мама Валя вскочила и закричала, взмахнув руками, что ее тошнит от слова «собака». Она задела абажур, и тот резко качнулся, дробя пространство небольшой кухни на асимметричные отрезки освещенного и неосвещенного пространства, и тень от бахромы металась по клеенке, словно призрачные щеточки сновали туда-сюда, зачищая грязную посуду, потемневшую пустую кожуру банана и забытый чай папы Вали в стакане с серебряным подстаканником.

Мама Муму

   Мама ушла сердиться в спальню, папа отправился следом — успокаивать ее, а Лера позвонила маме Муму. Уже через пять минут та пришла. В халате, в домашних тапочках, уютно укутанная в пуховой платок, с капельками дождя в пышных волосах, уложенных в высокую прическу с небрежной элегантностью выпадающих шпилек. Мама Муму жила в соседнем подъезде, давно знала родителей Леры и выкормила девочку своим молоком.
   — Ну вы, придурки, — заметила она с ходу, едва прикрыв за собой двери спальни. — Отсидели все свое воображение в офисах, да? Неужели нельзя было сыграть с малышкой по ее правилам?
   — Ка-ак эт-то? — всхлипывала мама.
   — Как это, как это! Да очень просто. Дождаться большого живота, стенать, что сама не справишься, что не к кому тебе обратиться за помощью, бедной, несчастной — папочка на работе деньги зарабатывает; что ты наверняка помрешь при родах, а если не помрешь, то маленький ребенок сживет тебя со света! Да малышка бы первая предложила свою помощь и участие, что, я Лерку не знаю!
   — Мы относимся к Валерии с надлежащим уважением и пониманием, и нам совершенно незачем разыгрывать фарс. Мы должны разговаривать с нею, как с равной, — решительно отмел подобное лицедейство папа Валя.
   — Ах, как с равной! — рассердилась мама Муму. — Так сказали бы честно, что маменька залетела, несмотря на предохранение, а аборт — дело сложное и небезопасное, тем более что второго ребенка вы все равно планировали рожать через год-другой. Такие вот неожиданности! Что тут сложного? Небось рассюсюкались — «кого ты хочешь, мальчика или девочку?». Сами виноваты! Пять лет делали из нее «пришельца», а когда девочка стала вести себя с естественным эгоизмом гостьи, сразу запаниковали! Зачем нужно было ее учить читать с трех лет и вместо сказок на ночь вести беседы об устройстве мироздания? Нормальный ребенок в ее возрасте с азартом ищет братиков и сестричек в капусте.
   — Ей пять лет и семь месяцев, — уточнил папа. — Почти шесть.
   — Перестань кричать и скажи, что нам делать, — быстро успокоилась мама Валя.
   — Немедленно завести собаку, — не задумываясь, ответила мама Муму.
   Мама Валя бросила в нее подушку, но не попала. Папа Валя подушку поднял, и все пошли в кухню пить чай.
   — Какой у тебя срок? — спросила мама Муму, не обращая внимания на Леру, устроившуюся с ними за столом препарировать очередной банан.
   — Восемь… Восемь недель, — ответила мама Валя, покосившись на дочь.
   — Хитрая штука — жизнь, — заметила на это мама Муму.

Щ енок

   В феврале, когда ночью еще мели торопливые метели, а днем солнце съедало снег и беспощадно обнажало внутренности подтаявших сугробов, мама Муму встретила Леру у детского сада и пригласила в кафе «разговоры разговаривать».
   — Лучше у тебя дома. Из кафе я люблю пельменную на набережной, а родители запретили мне туда соваться, — ответила Лера.
   — Сказали, почему? — удивилась мама Муму.
   — Сказали. Из-за различия социальных слоев. Давай мороженого купим и бананов и пойдем к тебе, — предложила Лера.
   — Не надо покупать. Все есть. И мороженое, и бананы, и мармелад с шоколадом.
   — Ты же на диете! — покосилась Лера на выступающий живот мамы Муму.
   — Вот об этом и будем разговаривать.
   Осмотрев уставленный тарелками, вазочками и салатницами с фруктами стол, Лера внимательно посмотрела на маму Муму. Та грустно ей улыбнулась и подмигнула.
   — И что, суп не нужно сначала съесть? — осторожно поинтересовалась Лера.
   — Хочешь супа?
   — Нет.
   — Тогда зачем спрашиваешь? Честно говоря, у меня нет супа. Вот все, что есть. Мороженое в холодильнике. Конфеты, мармелад, орешки. Выбирай сама.
   — Ага… — задумчиво кивнула Лера, усаживаясь. — У тебя, наверное, проблемы, и психиатр тебе посоветовал себя побаловать, да?
   Мама Муму задумалась. Она устроилась в кресле, поглядывая на девочку, набросившуюся на сладкое, потом спросила:
   — Что еще за история с психиатром? Давай сегодня ты начнешь первой. Рассказывай.
   — Да вроде не о чем, — пожала плечами Лера.
   — Расскажи о психиатре. Ты что, довела-таки своих родителей, и они повели тебя к психиатру? Все еще не хочешь ни братика, ни сестрички?
   — Не хочу, — замотала головой Лера. — Где собака, спрашивается? Нету собаки! Но психиатр был на другую тему. На физиологическую.
   — А поподробней, — попросила мама Муму, — ты меня ужасно заинтриговала.
   — Да ерунда, — отмахнулась Лера. — Мама заметила, что я трогаю себя между ног. Отвела к врачу. Ты же знаешь ее. Чуть что…
   — И что сказал врач?
   Лера задумалась, вспоминая. При этом она разглаживала фантики от съеденных конфет и раскладывала их ровным рядком на столе.
   — Он много чего сказал.
   — Понятно, — улыбнулась мама Муму. — Тебя это напрягает?
   — Напрягает… — задумалась Лера. — Что?
   — То, что сказал врач.
   — Получается — все дело в удовольствии. Если мне это нравится, значит, это плохо.
   — А тебе нравится?
   — Ну… так, — Лера задумчиво потянула к себе банан за толстый хвостик.
   — Сказать, что я думаю об этом?
   — Как хочешь, — не настаивала Лера.
   — Все это ерунда, пока ты не занимаешься такими вещами при посторонних. Почаще мой руки, вот и все.
   — А эти самые посторонние, они могут рассердиться?
   — Дело не в них, а в тебе. Ты помнишь, мы говорили о нормах поведения? Так вот, окружающие могут неправильно тебя понять, если ты не будешь соблюдать условия и правила совместного существования. Интим — дело сугубо индивидуальное, и посторонним в него вход запрещен.
   — Это на тему, почему мама с папой закрывают дверь спальни? — уточнила Лера.
   — Точно.
   — А мама теперь будит меня по пять раз за ночь. Вытаскивает мои руки из-под одеяла. Я потом заснуть не могу. Еще она поговорила об этом с воспитательницей в детском саду.
   — С которой? — заинтересовалась мама Муму.
   — С заторможенной. Представляешь? Никакого соображения!
   Мама Муму кивнула:
   — И что заторможенная?
   — Сказала, что такое может быть из-за глистов. Я два раза сдавала анализы на глисты. Если это мой личный интим, почему меня заставляют сдавать на глисты?
   — Нормы, Лера, нормы. Постарайся принимать условия сосуществования отстраненно. Это залог твоего психического здоровья.
   — Постараюсь, — кивнула Лера. — Теперь ты давай.
   — Посмотри в спальне, — предложила мама Муму.
   Лера неуверенно встала со стула.
   — Посмотри, посмотри. Я хочу знать, что ты об этом думаешь.
   Девочка выходит из гостиной. Женщина в кресле поворачивается и закидывает ноги через подлокотник кресла, устраиваясь поудобнее. Она шевелит пальцами ног, закрывает глаза и медленно вытаскивает несколько шпилек, мешающих ей улечься головой на спинку кресла. В квартире тишина, кажется, что женщина задремала, но вот она приоткрывает глаза и видит в проеме двери девочку с щенком на руках.
   — Это тебе, — говорит женщина. — Нравится?
   Девочка смотрит на нее изучающе, и от такого взгляда женщине становится не по себе. Она пытается объяснить смысл подарка.
   — Не бесплатно.
   — Как это? — сильно удивилась Лера.
   — Я купила щенка себе. Надоело, видишь ли, приходить в пустую квартиру. А тут такое дело… короче, я беременна. Собакой заниматься не смогу. Пришлось бы ее пристраивать в хорошие руки, уж лучше отдать тебе. У тебя хорошие руки?
   Изобразив натужную улыбку, мама Муму постаралась не отводить взгляд, чтобы Лера не заметила усилия растянутых губ.
   — Ты тоже беременна? — уточнила девочка и опустила щенка на пол.
   — Ну, я же женщина, что тут странного?
   — Ничего странного. Я думала, ты умная.
   — По-твоему, беременность — это глупость?
   — А где папа твоего зародыша? — прищурилась Лера.
   — Ах, ты об этом. — Мама Муму встала, прошлась по комнате и съела мармеладину, внимательно всматриваясь в лицо девочки. — Это не проблема. Для меня.
   Лера задумчиво обошла женщину, разглядывая.
   — А ты уверена? — спросила она после этого. — У тебя совсем не заметно живота. А у мамы он уже торчит.
   — Это потому, что я толстая. У меня и без беременности был живот. Через месяц я раздуюсь, как воздушный шар. Берешь собаку?
   Валерия посмотрела на щенка, волочащего по полу тапочку.
   — Маму нужно подготовить, — вздохнула она.
   — Хорошо. Если Валька будет совсем против, ты должна понимать — у беременных случаются приступы протеста или голода, — то щенок может жить у меня, а ты будешь приходить ухаживать за ним.
   — Правда? — просияла девочка.
   Тем же вечером она заявила обалдевшим родителям, что у нее есть щенок. — Мама Муму завела себе собаку, а потом вдруг в одночасье забеременела, — взахлеб расписывала Лера привалившее счастье. — Она боится, что умрет в родах и щенок останется сиротой. Предложила мне за ним ухаживать. Вы не волнуйтесь, если он будет сильно вас беспокоить, я уйду жить к маме Муму.
   Мама Валя ворвалась к маме Муму в состоянии едва сдерживаемого нервного срыва.
   — Ты поори, поори, — посоветовала ей мама Муму. — Сразу полегчает.
   — То, что ты… — задыхалась Валентина, — кормила грудью мою дочь, не дает тебе права!..
   — Не дает, — лениво согласилась мама Муму. — Извини, я не могу поучаствовать в твоем скандале, совсем вымоталась на работе.
   Свесив перекинутые через подлокотник кресла ноги, она шевелила ступнями в такт музыке.
   — У тебя нет никаких прав на мою девочку! — сменила тон Валентина, резко переходя от бешенства к слезам. — Ты не смеешь управлять ею, да еще такими подлыми методами!
   — Конечно, не смею, — согласилась мама Муму, выбралась из кресла и сделала несколько прыжков в такт музыке. — Армянский рожок! — кивнула она в сторону дорогого музыкального центра. — Я от него балдею!
   Обхватив небольшой выступающий живот руками, Валентина с опаской расставила ноги — от прыжков большой мамы Муму содрогалась мебель и дрожал пол.
   — Маруся, — попросила Валентина, — можно выключить? У меня от твоего армянского рожка кишки сжимаются.
   Маруся выключила музыку и некоторое время, запыхавшись, смотрела на подругу изучающе.
   — Ты должна ходить по ступенькам, не пользоваться лифтом. До пятого этажа как минимум. Во второй половине дня — гимнастика на растяжку. Контрастный душ и прогулки на свежем воздухе не меньше двух часов в день, — сказала она.
   — Я… — опустила глаза Валентина.
   — Ты большую часть дня валяешься на диване. Я не ломаю лифты у нас в подъезде только из сострадания к старикам на восьмом этаже. Ладно, не хочешь ходить по ступенькам, не ходи. Не хочешь растягиваться — не растягивайся. Но прогулки являются важнейшей составляющей здорового образа жизни беременной женщины, тут я от тебя не отстану. И гулять ты будешь не по магазинам и рынкам, а в парке.
   — Я не могу гулять просто так, мне скучно! — взмолилась Валентина, подошла к столу и выбрала себе конфету.
   — А ты теперь не будешь гулять просто так, ты будешь выводить на прогулку спаниеля двух месяцев от роду, пока еще не привитого, но зато с документами из клуба собаководов.

Ссора

   В июне выбирали роддом. Мама Муму уговорила маму Валю ехать в тот, где она работала главврачом. Обещала лично курировать процесс. Осматривала подругу по два раза на дому и ровно за сутки предсказала точное время родов, убедив Валентину поехать устраиваться в родильное отделение заранее, до схваток.
   — Боже, ты похожа на бегемота! — стенала Валентина. — Неужели и я такая же?!
   — Ты на двенадцать килограммов легче, — успокаивала мама Муму. — Прошвырнемся в последний раз на восьмой этаж через две ступеньки?
   Трое взрослых, девочка Лера и щенок Артист прибыли к родильному отделению утром в пятницу. Мама Муму ушла поговорить с коллегами. Она вернулась быстро, стараясь загладить излишней торопливостью тревогу и нервную дрожь.
   — Что? — вскочил папа Валя. — Что с ней?
   — А что с ней? — развела руками Мария. — Выбрала себе место в палате, пьет сок, ночью родит.
   — Я же чувствую, ты что-то скрываешь! Ну-ка, посмотри мне в глаза!
   — Отстань, Валька, не нарывайся. Мне пора идти.
   — Значит, ты не поедешь с нами домой? Что произошло? — волновался папа Валя.
   — С Валентиной ничего не произошло. Чтобы ты не нервничал, я не поеду домой. Буду сидеть возле нее и ждать. Мне пора.
   — Теперь я точно знаю, что есть проблемы! — не унимался папа Валя, призывая дочку в свидетели: — Мама Муму обещала уехать с нами, так ведь?
   Лера посмотрела на маму Муму и удивилась безумному выражению ее глаз.
   — Слушай, болван, если ты еще не заметил, то я беременна.
   — Да, но…
   — А что случается с беременными на девятом месяце?
   — Что с ней?… — обессилев, папа свалился на диван.
   — Они рожают, представь себе! — продолжала злиться мама Муму. — Лучше тебе поехать с Леркой домой, потому что у меня начались схватки, а когда у меня бывают схватки, я становлюсь агрессивной, а когда я становлюсь агрессивной…
   — Но это же невозможно! — возмущенно подхватился папа Валя. — Какие еще схватки? А как же Валентина?…
   Последовавшую за этим картину девочка Лера запомнила на всю жизнь. Мама Муму наклонилась, уложила голову в ближайшее кресло, обшитое черной кожей, а потом вдруг в такой позе — вверх попой — ухватила его за подлокотники и выпрямилась, держа кресло над головой. Лера схватила щенка и отбежала в сторону, а папа Валя остался стоять на месте с открытым ртом.
   От дверей к маме Муму бросились два охранника. Не обращая на них внимания, она с креслом над головой пошла на папу Валю, зловеще спрашивая: «Уберешься ты наконец?»
   Охранники обхватили кресло с боков и приподняли его, уговаривая Марию Ивановну не напрягаться и успокоиться.
   — Что ты мне сказал, когда я от тебя забеременела? Вспомни! — не унималась Мария. — Что я цельная личность и сильный человек, если могу справиться с житейскими проблемами в одиночку! Сейчас ты увидишь, какая я сильная!
   — Да я тебе это сказал, потому что ты отказалась обсуждать со мной свое положение! — теперь и папа Валя бросился помогать охранникам отбирать кресло. Мама Муму под креслом размахивала ногой, стараясь его лягнуть.
   — Я отказалась? — шипела она. — Я отказалась делать аборт! Мне было девятнадцать! Капустин! Я тебя презираю. Если ты не уберешься наконец, я убью тебя креслом! Ну вот… — она посмотрела на пол. — Воды отошли.
   Папа Валя побледнел и свалился в обмороке на пол. Охранники отнесли кресло в сторону и бросились к маме Муму.
   — Скажите, чтобы этому слабонервному принесли нашатырь, — она разрешила двум мужчинам унести ее, усевшись на их сплетенные руки и царственно оглядев напоследок холл. Девочка Лера подошла к лежащему папе и посадила ему на грудь щенка.
 
   Придя в себя, папа Валя решил немедленно идти в палату к жене.
   — Не надо, — уговаривала его Лера. — Маме не понравится, что мама Муму беременна от тебя.
   — Вы только послушайте этот бред! — взвыл он, схватив себя за волосы. — Ты хотя бы не повторяй то, чего не понимаешь! Это невозможно, в конце концов! Я должен поговорить!..
   — Давай поговорим, — Лера отвела его к дивану и силой усадила.
   — Пойми, я не могу говорить с тобой на эту тему! — отбивался папа Валя.
   — Я хотя бы не беременная, — пожала плечами Лера. — С мамой говорить сейчас не стоит, вдруг из нее тоже воды вытекут.
   Папа Валя опять взвыл и закрыл глаза, покачиваясь из стороны в сторону.
   Девочка Лера думала — кто родится у мамы Муму? После скандальной сцены она стала думать об этом ребенке как о второй проблеме в своей жизни.

Роды

   Мария Ивановна рожала с сотовым телефоном в левой руке. Она звонила, пока схватки не перешли в непрекращающуюся боль. Вызванная из дома акушерка Лиза в этот момент бежала по коридору к родилке, на ходу надевая халат и фартук.
   — Ты одна? — спросила акушерка, закрывая лицо маской. — Где они?
   — Авария, — выдохнула мама Муму. — Адвокат ничего толком не говорит. Позвони в милицию. Узнай об аварии на Волгоградском шоссе. Иностранные номера.
   — Чек получила? — Лиза шлепнула Марию по коленкам, чтобы та их раздвинула.
   — Нет. Послезавтра должна была… Мне рожать по срокам через пять дней.
   — Специалист! — хмыкнула Лиза, вынула руку и показала Марии четыре пальца. — Через двадцать минут родишь. Пойдешь на стол?
   — Посмотри Капустину Валентину в шестой палате, — выдохнула мама Муму.
   — Обойдется, — хмыкнула акушерка. — Я от тебя не отойду.
   — Посмотри. Мне не нравится ее состояние. Слабая она. Ну, что уставилась? Сходи и посмотри, если начальница приказывает!
   — Не ори, припадочная. Я к твоим родовым припадкам привычная.
   — Это ужас какой-то, — шептала Мария, прижав подбородок к груди и выдыхая воздух короткими порциями, — меня перед родами нужно запирать в психушке. Ведь убью кого-нибудь, ей-богу! Его — точно убью, если еще раз попадется мне в таком состоянии!
   Акушерка скатала пеленку и засунула ее в открытый рот Марии. Легонько стукнула под подбородок, чтобы та сжала челюсти.
   — Закуси покрепче и помолчи заодно.
   Мама Валя, с трудом оторвав фольгу от упаковки, прогулочным шагом прошлась по коридору родильного отделения, поедая йогурт и заглядывая в открытые палаты. Она добрела до родилки, уже выскребывая остатки сладкой массы из коробочки. Заглянула в огромный зал, обнаружила там всего одну роженицу на столе, пригляделась, да так и застыла с ложкой во рту. Акушерка Лиза в этот момент уносила с родильного столика ребеночка, завернутого в пеленку, больше рядом никого не было, и Валентина тихонько подошла к столу, все еще не выпуская изо рта ложку.
   — Маруся?… — в ужасе прошептала Валентина, пошатнулась, ухватилась за край стола, а выпавшая при этом ложка с оглушительным звоном упала на кафельный пол.
   Мама Муму повернула голову, посмотрела на Валентину и совершенно буднично поинтересовалась:
   — Как дела? Схватки не начались?
   В глазах у Валентины потемнело, ужасом подступила к горлу тошнота.