Васина Нина. Глинтвейн для Снежной королевы

   — Что ты все — церковь, храм! — обратила внимание Лера.
   — Мне кажется, что это возможный вариант развития событий.
   — Почему мы тогда едем к ней на дачу, а не объезжаем все церковные приюты в округе? — спросила Лера.
   — А это мысль, — кивнул Самойлов.
   — Не очень удачная, — вступил Гоша. — По этому направлению есть только три приюта при церквях в Калужской области, и два из них находятся под опекой Христианского Красного Креста.
   Машина с трудом пробиралась по грунтовой дороге. Снег днем слегка подтаивал, а по ночам подмерзал, превращая колеи в непроходимые рытвины. Дул сильный ветер, и сады уже стояли совсем голые.
   — Дом закрыт, — обратила внимание Лера, как только вышла у калитки Анны Родионовны. — Ставни заколочены.
   — У меня есть отмычки, — предложил свои услуги Гоша.
   — У тебя теперь есть и отмычки, и наручники ты с собой таскаешь, — то ли одобрил, то ли поддел его Самойлов. — Расслабься. Я знаю, где лежит ключ.
   — Над перекладиной двери, — Лера подняла руку и пошарила над дверью.
   — Под половиком, — Гоша осматривался в поисках половика на крыльце.
   — Ключ лежит в почтовом ящике, — Самойлов уверенно лязгнул проржавевшей крышкой ящика. — Для меня его сюда положила сестра Анны Родионовны, которая ее и проводила после тяжелой болезни в дальний путь, а дом этот получила в наследство. Я ей позвонил со станции.
   — Старик, пойдем сначала в погреб, а? — попросила Лера. — А то мне страшно одной.
   — Я пойду с тобой в погреб, — с готовностью бросился к ней Гоша.
   — Молодые люди, у нас много дел — дом осмотреть, соседей обойти.
   Лера молча развернулась и пошла через огород к участку Маруси. Гоша топтался на месте, не зная, что предпринять. Чтобы избавить его от мучений, Самойлов быстро отпер двери и ушел в дом.
   Через час он разложил на плюшевой скатерти круглого стола всю свою добычу. Иконки, молитвенник, старую Библию, фотографии в конверте, квитанции об оплате счетов и несколько здравниц — небольших, размером с открытку, отпечатанных на хорошей глянцевой бумаге репродукций известных икон с восславлениями бога.
   В это время, с трудом откопав заваленный снегом проход к двери погреба, молодые люди спустились вниз. Не выдержав испуганного близкого дыхания девочки, Гоша осторожно прижал Леру к себе и попробовал успокоить ее своими объятиями. Лера не сопротивлялась. Когда Прохор Аверьянович рассматривал, поднеся к окну, ту часть открытки, на которой указываются реквизиты типографии, они уже целовались, чутко подслушивая движения друг друга. Гоша в какой-то момент забылся и занялся расстегиванием куртки на Валерии.
   — Нет, — сказала она ему в рот.
   Он не услышал, теряя голову, тогда Лера стала шарить рукой, ища на полке среди ящиков и коробок предмет потяжелее. И вдруг напряглась и с силой оттолкнула его. Гоша, еще не очнувшись, не сразу разобрал, что в ее руке — роликовый конек.
   Она вышла из погреба и закричала, подняв лицо к небу, и от этого крика Прохор Аверьянович выронил открытку и бросился к двери.
   А Гоша не мог сдвинуться с места. Ему вдруг показалось, что из темной норы погреба, как из преисподней, на него выплыли желтые глаза дьявола. Глаза приближались, раздалось тихое шипение, как будто где-то выпускали воздух из баллона, и Гоша не знал — перекреститься ему или запустить в желтые глаза чем-нибудь тяжелым. И пока он думал, страшный зверь с воем прыгнул, оскалив клыки. Гоша присел, закрыв голову руками, и тем самым спас ее от глубоких царапин — пострадали только тыльные стороны ладоней: отталкиваясь в прыжке от перекрещенных ладоней лапами, большой одичавший кот располосовал их, как острыми лезвиями.

Квартира

   В Москву они вернулись обессиленными, стыдя себя нещадно. Лера — за то, что не искала брата в деревне и даже не позвонила тогда Анне Родионовне. Самойлов — за то, что бросился из дома на крик девочки с твердым намерением пришибить своего сексуально озабоченного напарника, и, только увидев его окровавленные руки, смог хоть как-то себя утихомирить. А Гоше было стыдно вдвойне — за попытку опять преодолеть силой сопротивление девочки Леры и за cвой испуг перед каким-то бродячим котом.
   Только все собрались разбежаться по разным комнатам, как зазвонил телефон. Маруся спрашивала, как съездили.
   — Лера нашла в погребе роликовый конек, — с неохотой пробубнил в трубку Самойлов. — Гошу оцарапал снежный барс. Что? Водятся, водятся! А я думаю, что нашел мальчика.
   — Что ты сказал? — вышла из гостиной Лера.
   — Тебе я ничего не говорил, это я пыжился перед Марусей Мукаловой.
   — А мне? Скажи мне!
   — Завтра скажу. Нужно сделать несколько звонков. Так просто нас в мужской монастырь не пустят, а если и пустят, мальчика не покажут.
   — Я тебе не верю, — пристально вглядываясь в лицо Самойлова, покачала головой Лера.
   — Я сам себе не верю, таким все кажется очевидным.
   — А когда мы туда поедем? — Леру даже затрясло.
   — Девочка, остынь! Сначала в ход пойдет дипломатия. Без разрешения какого-нибудь важного церковника для нас все двери и рты будут закрыты. А в этой области я никудышный дипломат. Буду просить, чтобы начальник страховой компании поднял свои связи. Все это не так просто и быстро делается. Пойдем лучше в кухню, перебинтуем руки Игорю Максимовичу и будем пить чай.
   — А мне кажется, что у нас нет времени! Если ты его нашел, могут найти и другие! Те, от которых он убежал в Рыбном переулке.
   — Не заводись. Не так уж много живого поделочного материала можно вывезти из Москвы. Я думаю, у них по живым аномалиям был один человек, и по анатомическому материалу — тоже один. Я так думаю. Они оба сейчас за решеткой. Не заводись.
   — На чем попался тот, который крал живых? — никак не успокаивалась Лера.
   — На ней, — Самойлов подвел Леру к стенду. — На девочке с жабрами. Он поселился рядом, пас ее больше года, все обставил с виртуозностью настоящего разведчика, а погорел на случайностях — у девочки оказалось слабое сердце, а вызванная потом спецмашина для перевозки анатомического материала попала в аварию.
   — Почему они стали вывозить живых? Разве для скульптур этого доктора не все равно?
   Самойлов задумался:
   — У Гоши по поводу девочки с жабрами была своя теория. Об аквариуме. Он тебе потом расскажет, если захочешь послушать страшилку на ночь. А что касается твоего брата… Уверен — он был нужен только живым. Знаешь, что мне в Воронеже сказал Змей Горыныч? Что церковники держат у себя мальчика с крыльями — ждут, когда они вырастут, чтобы показывать его потом людям как ангела. Что-то мне подсказывает, что в медицинском центре доктора Хигинса детей с подобными аномалиями тоже бы растили, наблюдая за развитием этих аномалий. Вот и задумайся — прячут божьи люди твоего брата от злых людей или растят себе на пользу? Спешить здесь нельзя.
   В кухне, пока Самойлов занимался приготовлением заварки, Гоша, стиснув зубы, пытался невзначай прикоснуться своей коленкой к коленке девочки Леры, пока та отрывала от ран на его руках присохшие бинты.
   — Игорь Максимович хотел спросить, не поменяешься ли ты с ним квартирами. Да, Игорь Максимович? — выдала Лера за столом перед чашкой чая.
   — У меня однушка в Южном Бутове, вряд ли Прохор Аверьянович согласится обменять такую квартиру в центре… — растерялся Гоша.
   — Ему все равно, он на днях улетает в Индию.
   — Да? — удивился Гоша.
   — На днях?! — чуть не подавился Самойлов.
   — Конечно, а что тянуть-то? Дело о фирме, которая вывозит тела и живых людей для скульптурных поделок доктора Хигинса, будет закончено, как только мы заберем из монастыря моего брата.
   — Я что-то пропустил? — жалобно посмотрел Гоша на Самойлова. — Вы не будете искать хозяина ХКК?
   — Что это такое? — спросила Лера. — Похоже на кашель?
   — Хозяйку, — поправил Самойлов. — Хозяйку организации Христианский Красный Крест. Я, собственно, ее вычислил, она есть на моем стенде, все элементарно. А искать… Ее искать не надо, она не прячется. Даст ли Башлыков против нее показания — вот вопрос. Может ведь так случиться, что прямой контакт у них был только через Попакакиса. Что делает ревность с женщиной — страшное дело! — покачал он головой.
   — Так ты согласен? — напирала Лера.
   — На что? — очнулся от раздумий о женской ревности Самойлов.
   — На обмен с доплатой? Есть у тебя доплата? — повернулась Лера к Гоше.
   — Что? Нет, это несерьезно, у меня не наберется больше пары тысяч в долларах.
   — Отлично! — обрадовалась Лера. — Как раз хватит на самолет до Калькутты. И даже на рикш до этого твоего… Мачили… и так далее.
   — На рикш не хватит, это далеко от Калькутты, — поправил ее Самойлов, внимательно всмотревшись в глаза девочки. Он ничего в них не нашел — никакого намека на малейшее объяснение ее внезапного интереса к квартирному вопросу.
   — Насчет этого не волнуйся. Мы тут немного обживемся в твоей квартире и не позже чем через неделю пришлем тебе много денег. Да, Игорь Максимович? — спросила Лера.
   Гоша застыл, не решаясь даже глаз поднять на девочку, чтобы не наткнуться на насмешку.
   — Да? — Лера повысила голос.
   Он поднял глаза. Лера смотрела, выжидательно подняв брови — торопя с ответом.
   — Я… — начал было говорить Гоша и вдруг выпрямился и посмотрел ей в лицо открытым радостным взглядом. Он все понял — кладовка! — Конечно! — громким уверенным голосом продолжил Гоша. — Хоть сейчас! — взял руку Леры и пожал ее, торжествуя.
   Самойлов совершенно растерялся. Он вынужден был признаться самому себе, что ни черта не понимает в чувствах нынешней молодежи.

Башлыков

   На следующий день — это был четверг — предстояла решающая беседа с Башлыковым. Тот появился в комнате для допросов — бодрый, подтянутый, выбритый и с легким запахом хорошего одеколона. По всему этому Самойлов для себя решил, что разговора может не получиться. А Колпаков, наоборот, удовлетворенно кивнул.
   — Сдает мужик. В камере права качать начал. Деньги тратит на свой внешний вид. Это в зоне первый признак волнения и попытки побороть отчаяние.
   — Вы знаете эту женщину? — протянул Самойлов фотографию.
   Башлыков посмотрел на фото. Потом — на Колпакова.
   — Я не уголовник, — сказал он. — Пусть меня судят, но только за убийство по неосторожности.
   — Мы постараемся сделать так, чтобы эту женщину после уголовного процесса выставили из страны и сделали запретной персоной, — сказал Колпаков.
   — У вас есть возможность включить ее в уголовный процесс? — заинтересовался Башлыков.
   — Она сама в него попала. Мы воспользуемся этим и проконтролируем результат. Пока она совершенно спокойна — подкупила в периферийном суде всех, кого было нужно. У моего коллеги из страховой компании есть к вам несколько вопросов, — сказал Колпаков.
   — Я помню вашего коллегу из страховой компании. И напарника его хорошо запомнил, — Башлыков провел рукой по затылку, поправляя волосы.
   — Вы потеряли мальчика два года назад, он убежал. Из повозки с оленем.
   Башлыков долго молчал, потом кивнул.
   — Карлики, — сказал он, — хуже обезьян! Они меня узнали. Я приезжал в их городишко несколько лет назад. Со мной должен был приехать адвокат, но он влип в очередную историю с женщиной. А я не умею уговаривать, особенно когда люди, забурившись в свой нищий быт, забывают, зачем вообще нужны деньги. Возможно, я пережал. Ни великан, ни карлики не подписали договор. Я слышал, она его недавно нашла, — Башлыков кивнул на фотографию. — Она была помешана на этом мальчике. Иногда мне казалось, будь ее воля… Она бы зажарила и съела этого ребенка.
   — Когда нашла? — удержался Самойлов от эмоций в голосе.
   — Недавно. Я могу вам помочь, если это зачтется.
   — Чем? — спросил Колпаков.
   — Я знаю, где мальчик. В общих чертах. Могу позвонить ей по телефону и спросить точное место. Я знаю — она ходит там кругами и облизывается.
   Колпаков поправил воротник рубашки. Он давал знак Самойлову поостеречься — звонок мог быть ловушкой — Башлыков предупредит хозяйку, и та ускользнет.
   — Мы подумаем, — кивнул Самойлов. — Вьетнамскую женщину вы тоже должны были переправить живой?
   Башлыков покачал головой:
   — Бесполезно европейцу ловить азиатку. Проще нанять ловца из их же среды. Сработают без вопросов. За небольшие деньги. Два сердца ловил кореец — постоянный работник хозяйки. Что и как — я не в курсе.
   — Спасибо, — встал Самойлов.
   — Я могу вам приблизительно сказать, где мальчик. Без звонка. Без гарантий. Церковное заведение. Не приют, потому что в церковные приюты хозяйка двери ногой открывает.
   — Я могу вам это сказать точно, — кивнул Самойлов. — Он — один из двенадцати малолетних служек при мужском монастыре под Серпуховом.
   — Как называется ваша страховая фирма? — поднял голову Башлыков, чтобы увидеть лицо Самойлова. — Я вдруг захотел застраховать свою жизнь.

Тело

   — Ты был в курсе, где находится пропавший два года назад мальчик? — удивился Колпаков, когда они вышли из СИЗО.
   — Теперь я в курсе. У меня всего-то и были — фотографии с иконами из дома Анны Сепугиной с адресом монастырской типографии в Серпухове. Башлыков укрепил мою уверенность.
   — А почему ты не прешь туда на танке со спецназом?
   — Сложная ситуация. Пока мой начальник ведет переговоры с батюшкой по своим каналам, я убеждаю твоего начальника, что из-за участия в похищении ребенка его приемной бабушки это нельзя считать делом семейным. Это была афера, прекрасно продуманная адвокатом Попакакисом. Специально для полной тишины после исчезновения Антона Капустина отцу ребенка был отправлен другой мальчик с подработанной медицинской картой. Он счастлив с «сыном», о чем рассказывает всем желающим и бывшим приемным родителям в том числе, что, как ты понимаешь, совершенно усыпит любую бдительность.
   — Так когда же начнется операция «Монастырь», коллега?
   — На днях, — кивнул Самойлов. — И на этом — крест. Поеду умирать на берег океана.
   — Круто, — усмехнулся Колпаков. — Есть финансы или автостопом?
   — Квартиру поменяю, на билет туда хватит. А там, может, и друзей старых отыщу. Говорят, колония хиппи еще не вымерла.
   — Чтобы уж ты ни о чем не думал, скажу напоследок. Нашли тело Инны Ялиной.
   — В колодце? — погрустнел Самойлов.
   — Нет. На границе остановили груз для проверки. А номер груза подсказал гражданин патологоанатом. Так что можешь свой стенд в квартире ликвидировать.
   — Откуда ты знаешь о стенде? — удивился Самойлов.
   — Мария Мукалова рассказала, когда давала показания по факту укрывательства тела адвоката. Слушай, старик, ты видел ее глаза?
   — Замнем.
   — Нет, подожди. Она ведь работает гинекологом? По-моему, даже с ученой степенью.
   — Осторожней. Работает она, может быть, и гинекологом, а на жизнь зарабатывает вынашиванием детей для бездетных семей.
   — Ясно, — задумался Колпаков. — И много выносила?
   — По моим данным — троих. Надеюсь, если повезет в монастыре и нам отдадут мальчика Антона, на этом она и остановится, удовлетворит свой так и не востребованный пока никем материнский инстинкт. А то у меня появилось такое чувство, что Мукалова боится детей.
   — Ну, ты меня огорошил! — потер макушку ладонью Колпаков.
   — А я специально! Надоело быть тактичным и внимательным. Буду честным с собой, как девочка Лера.
   Уходя, Самойлов стиснул кулаки, чтобы сосущая боль, подкравшаяся к сердцу от известия о найденном теле Инки, стекла в кулаки и ушла, потом, не дождавшись драки или битья в стену костяшками пальцев.

Драка

   В субботу на заснеженном поле возле мужского монастыря собралась толпа народу. Откуда все прознали, что происходит — неизвестно. Сама процедура выдачи Антона Капустина — мальчика с крыльями — проходила за закрытыми дверями, можно было бы посочувствовать прождавшему на ветру народу, но народ получил свое зрелище — и какое!
   Монастырский служка сказал в высоком присутствии, что не выйдет ни к матери, ни к отцу, ни к бабушке, ни к другой матери — Марусе. Выйдет он только к сестре, если она того захочет, и в решении своем мальчик окончательно точку не ставил. Если сестра огорчится, увидев его, или чем-нибудь его попрекнет, или заплачет, он волен будет остаться в божьем доме и в дальнейшем. А что тут удивительного — мальчик больше двух лет не видел женских слез.
   Встреча произошла на небольшой площадке у ворот, которые, вопреки принятому здесь распорядку выходного дня, сегодня были закрыты для желающих осмотреть монастырское подворье и купить выпечку. Лера бросилась к брату, подхватила его на руки и закружила. Она не собиралась оплакивать свои прошлые переживания и тоску по брату, она радовалась тому, что видит его и прижимает к себе.
   — Ты меня искала? Почему так долго? — спросил Антон.
   — Каждый день! Но мне нужно было подрасти и закончить школу, чтобы делать все, что можно взрослым, и забрать тебя у них.
   — Все-все? — ужаснулся мальчик.
   — Все-все, — кивнула Лера.
   — И греховное?
   В этот момент на поле у ворот произошло какое-то движение, и толпа развернулась полукругом. На мокром снегу друг напротив друга стояли две женщины — блондинка и брюнетка, причем брюнетка явно превосходила блондинку по весу.
   — Сволочиная скотьина! — крикнула блондинка. — Ослиная проститьютка! Обезияния задница! Рываный рот!
   Брюнетка выслушала все это молча, но, когда блондинка обозвала ее «рожденицей уродов», она подошла и залепила той громкую оплеуху.
   — Поосторожней, Сиси, а то покалечу!
   — Вонючья гиена! — крикнула Сесилия Суграна, сбрасывая с себя полушубок на лисьем меху.
   — Простила бы ты своего мужа, а? — попросила перед второй оплеухой Маруся. — Не трогала бы нашего ребенка, гадина! Не можешь вернуть мужика, так на ребенка руку поднимаешь?!
   Они сцепились. Появившийся с Лерой и Антоном Самойлов ужасно пожалел, что не видел, а главное — не слышал начала. Народ безумствовал. В основном — женщины. Они еще с полчаса не давали и близко подойти стражам порядка. Потом на снегу появились кровавые пятна, и дерущихся женщин растащили.
   — Ну и мы пойдем, — увел детей Самойлов. — Не будем смотреть на мамочек, да?

Ограбление

   Через неделю, в субботу с утра, пока оживший и очнувшийся от молитвенных поз Антон с упоением валялся на ковре в квартире Маруси вместе с двухмесячным щенком спаниеля, Лера и Гоша прослушали еще раз последние записи. Потом Гоша вышел в соседний подъезд, чтобы в третий раз за день убедиться — охраны у лифта нет, а Лера, расставив ноги пошире, размахнулась в кладовке Прохора Аверьяновича большой киркой, потом подумала и заменила ее на молоток и зубило.
   Первый кирпич вывалился из стены в одиннадцать двадцать. Гоша в этот момент был в подвале — выводил из строя подозрительный кабель, хорошо укрепленный и замаскированный. Гоша подозревал, что это сигнализация. Потом он вышел на улицу, погулял, осмотрелся. Не заметил ничего подозрительного. В одиннадцать пятьдесят он поднялся в квартиру Самойлова, чтобы приступить в кладовке к долблению стены, и с минуту, не веря, разглядывал дырку метр на метр в виде аккуратного квадрата.
   — Как это? — тупо показал он пальцем на дырку.
   — На цементе строители сэкономили, — объяснила вся обсыпанная штукатурной пылью Лера. — Посмотри. Видишь вот ту коробку на столе? — она показала пальцем в дыру. — Как думаешь — пролезет она сюда?
   Гоша раскидал еще несколько кирпичей. Они забрались в кабинет госпожи Тамариной. Причем Лера была в рабочих рукавицах, а Гоша — нет. Гоша вынул свои записи предварительной обработки звуковых сигналов щелчков вертушки на сейфе, а Лера пошла к коробке, чтобы опустошить ее для так необходимого в будущем Гоше компромата. Она открыла коробку и задумалась.
   — Помоги, — попросила она Гошу.
   Вдвоем они доволокли коробку к дыре и просунули ее в кладовку Самойлова.
   — А сейф? — не понял Гоша.
   — Я забираю две трети денег из коробки — моя доля и Старика, а ты, если хочешь, можешь возиться со своим сейфом сколько влезет. Это честно?
   Гоша раскрыл коробку и еще раз впал в ступор — она была больше чем наполовину заполнена тугими пачками долларов, перемотанными резинками.
   — Честно… — пожал он плечами, чувствуя все же какой-то подвох.

Старик

   Прохор Аверьянович Самойлов в это время летел в самолете и пил коктейль. Он прощался с жизнью, так как почему-то вбил себе в голову, что самолет разобьется. Ну не может его мечта о белых песках Бенгальского залива вот так запросто осуществиться по прихоти какой-то девчонки! Или самолет разобьется, или он отравится подозрительной рыбой, которой его накормили сорок минут назад, и умрет в судорогах, так и не долетев до священной для всех хиппи земли.

Гоша

   Гошу арестовали через полчаса после ухода Леры с большой хозяйственной сумкой. Как раз тогда, когда он возился с вертушкой сейфа.
   Подозрительный кабель в подвале — это была не сигнализация. Это был силовой кабель. Особое остервенение у осматривающих место преступления работников ФСБ вызвала прослушка, закрепленная Гошей на уровне отверстия под потолком, откуда проникал таинственный запах. Прослушка эта была новой модели, профессиональная, кроме самой структуры Федеральной безопасности, такие имелись разве что в некоторых очень уважаемых компаниях. Страховых, например.
   Наверное, не стоит говорить, что имя Леры ни разу и нигде из уст Гоши не прозвучало?

Лера

   Она сидит на берегу Черного моря. Анапа. Август. Закат. Смотрит, как Антоша строит замок из песка маленькому мальчику Сереже. Родители Сережи сидят неподалеку. Мама обливается слезами умиления, папа — задумчиво смотрит на Леру. Непонятно, чего больше в его глазах — страха или восхищения.

Антон

   Антон отряхнул руки, подошел к Лере, обнял ее за плечи.
   — Пить хочу, — сказал он. — Принести тебе коктейль?
   — Не люблю холодные напитки с газом.
   — Тогда — мороженое?
   — Нет. Не хочу, — улыбнулась Лера.
   — Мама Валя, тебе купить мороженое? — кричит он, уже убегая.

Маруся

   Подошла неслышно, брызнула водой на Валентину. Та взвизгнула. Рассмеялась.
   — Лерка, — спросила Маруся, — выпьешь со мной? — она достала из сумки термос.
   — Что это?
   — Глинтвейн. Горячий, из местного крепленого вина с вишневым компотом и корицей.
   — Глинтвейн… — прошептала Лера, сдергивая с лежащей рядом с нею головы шифоновую искрящуюся накидку.
   — Откопайте же меня, поганцы… — пробормотала очнувшаяся от дремы Элиза, зарытая детьми в песок по самое горло еще в обед.