Страница:
— Бытовуха — это как? — спросила Лера.
— А что там с двойником? — заинтересовался Гоша.
— Бытовуха — это нечаянное убийство ребенка родственниками и, как следствие, сокрытие трупа и обращение в органы с заявлением о пропаже, — скучным голосом, не открывая глаз, разъяснил Самойлов. — Нет, бывают и в бытовухе простые решения — кто-то из разведенных родителей крадет ребенка у бывшей «половины». Что касается мошенничества… Если ребенок очень похож на какого-нибудь богатого отпрыска, мошенники могут похитить его в своих корыстных целях. Но подобное встречается крайне редко. В моей практике — ни разу. У коллег из Ленинграда было такое дело — в восьмидесятых годах еврейская семья уезжала в Израиль, в аэропорту потерялся мальчик-подросток, потом он якобы оказался с родным дядей в Италии, родители увидели его только через шесть лет, причем мать «сына» не признала — конец истории точно не помню. Знаю, что при достижении совершеннолетия юноша стал богатым наследником умершего в Америке дедушки, поскольку прямой наследник — дядя — скончался как раз за месяц до совершеннолетия юноши. Объяснить, что такое невезуха?
— Это когда человек провалится в люк заброшенного стока, — вздохнул Гоша. — Или если его волки в лесу сожрут.
— Приблизительно так, — согласился Самойлов. — Когда нет следов, нет концов, а все — только дело случая. Какую из причин ты бы выбрала в деле похищения брата?
— Никакую, — решительно выдохнула Лера.
— Вот видишь, может, стоит поискать следы?
— Может, стоит поискать неизвестную пока причину? — не сдавалась Валерия.
Чувствуя, что обсуждение зашло в тупик, Самойлов встал. Нащупал в кармане халата письмо. Задумчиво им похрустел.
— Коллеги, — встал и Гоша, — если вы закончили с причинами, может быть, уважаемый Прохор Аверьянович объяснит, почему брат Валерии, девочка с жабрами и клиентка нашей страховой фирмы висят вместе на этой доске? — он картинно протянул руку к стенду.
— Это не доска, это фанера! — фыркнула Валерия.
— А также вместе с ними — неизвестная мне юная особа с лисьей мордочкой, — добавил Гоша, проигнорировав замечание Леры.
— Да, а почему они здесь все вместе? — заинтересовалась и девочка.
— Считайте это поиском новых причин похищения. Раз уж так все получилось, раз уж мы заговорили о них… — забормотал Самойлов, комкая письмо в кармане. — Придется тебе, Гоша, сходить в магазин. Касательно юной особы с лисьей мордочкой… Купи два килограмма апельсинов, — решительно закончил он и направился в спальню переодеваться.
Гоша удивленно поморгал густыми ресницами Лере. Та только растерянно пожала плечами. Они подошли к дверям спальни. Прислушались.
— Прохор Аверьянович! — Гоша тихонько постучал ногтями по двери. — Я не понял.
— Три! — крикнул Самойлов. — Три килограмма. Она их любит. Вы только подумайте — она рылась в моем портфеле!
— Кто? — спросила Лера.
Дверь приоткрылась, в щель было просунуто скомканное письмо, которое молодые люди, переглянувшись, вытащили и, наскоро расправив, прочли.
Преступление
Любовь
Поделки
— А что там с двойником? — заинтересовался Гоша.
— Бытовуха — это нечаянное убийство ребенка родственниками и, как следствие, сокрытие трупа и обращение в органы с заявлением о пропаже, — скучным голосом, не открывая глаз, разъяснил Самойлов. — Нет, бывают и в бытовухе простые решения — кто-то из разведенных родителей крадет ребенка у бывшей «половины». Что касается мошенничества… Если ребенок очень похож на какого-нибудь богатого отпрыска, мошенники могут похитить его в своих корыстных целях. Но подобное встречается крайне редко. В моей практике — ни разу. У коллег из Ленинграда было такое дело — в восьмидесятых годах еврейская семья уезжала в Израиль, в аэропорту потерялся мальчик-подросток, потом он якобы оказался с родным дядей в Италии, родители увидели его только через шесть лет, причем мать «сына» не признала — конец истории точно не помню. Знаю, что при достижении совершеннолетия юноша стал богатым наследником умершего в Америке дедушки, поскольку прямой наследник — дядя — скончался как раз за месяц до совершеннолетия юноши. Объяснить, что такое невезуха?
— Это когда человек провалится в люк заброшенного стока, — вздохнул Гоша. — Или если его волки в лесу сожрут.
— Приблизительно так, — согласился Самойлов. — Когда нет следов, нет концов, а все — только дело случая. Какую из причин ты бы выбрала в деле похищения брата?
— Никакую, — решительно выдохнула Лера.
— Вот видишь, может, стоит поискать следы?
— Может, стоит поискать неизвестную пока причину? — не сдавалась Валерия.
Чувствуя, что обсуждение зашло в тупик, Самойлов встал. Нащупал в кармане халата письмо. Задумчиво им похрустел.
— Коллеги, — встал и Гоша, — если вы закончили с причинами, может быть, уважаемый Прохор Аверьянович объяснит, почему брат Валерии, девочка с жабрами и клиентка нашей страховой фирмы висят вместе на этой доске? — он картинно протянул руку к стенду.
— Это не доска, это фанера! — фыркнула Валерия.
— А также вместе с ними — неизвестная мне юная особа с лисьей мордочкой, — добавил Гоша, проигнорировав замечание Леры.
— Да, а почему они здесь все вместе? — заинтересовалась и девочка.
— Считайте это поиском новых причин похищения. Раз уж так все получилось, раз уж мы заговорили о них… — забормотал Самойлов, комкая письмо в кармане. — Придется тебе, Гоша, сходить в магазин. Касательно юной особы с лисьей мордочкой… Купи два килограмма апельсинов, — решительно закончил он и направился в спальню переодеваться.
Гоша удивленно поморгал густыми ресницами Лере. Та только растерянно пожала плечами. Они подошли к дверям спальни. Прислушались.
— Прохор Аверьянович! — Гоша тихонько постучал ногтями по двери. — Я не понял.
— Три! — крикнул Самойлов. — Три килограмма. Она их любит. Вы только подумайте — она рылась в моем портфеле!
— Кто? — спросила Лера.
Дверь приоткрылась, в щель было просунуто скомканное письмо, которое молодые люди, переглянувшись, вытащили и, наскоро расправив, прочли.
Преступление
В машине Гоши Старик насупился и молчал всю дорогу. По профессиональной привычке думал: «Кому это выгодно», получалось, что выгодно действительно ее сестре. Дом, который мать завещала младшей… Большой дом с маятником Фуко. Старик стал беспокоиться и потеть. Как же он проглядел что-то? Но эта вредная девчонка… А если сестру подстричь и покрасить? А если Зойка приходила тогда ночью, чтобы закончить то, что у нее однажды не получилось? Она же считается пропавшей, можно сказать, убитой…
Лера молчала, думая о своем. Рядом с нею на сиденье лежала плетеная сетка, настоящая «авоська» с апельсинами — ручки завязаны узелком, чтобы ничего не вывалилось. Лера, задумавшись, осторожно трогала пальцами пористую кожицу сквозь переплетенья сетки.
Гоша молчал, думая: «О чем она размышляет?» О чем можно думать, если у тебя нет воображения? Еще он молчал, потому что не знал дороги и каждые десять минут сверялся с картой.
Самойлов попросил остановиться подальше от дома. Он вышел первым, вытащил апельсины и пошел, стараясь не спешить. Солнце садилось — стылое, но яркое. Все равно он запыхался, ему стало стыдно, ведь эта штучка сейчас небось обхохатывается, глядя на него в окно, на апельсины в сетке… да ей просто захотелось апельсинов! Калитка была открыта, и дверь в дом тоже.
— Инка! Я приехал! Инка!
Тишина. Потом — шорох где-то наверху. Ну, погоди же! Старик поднялся на второй этаж, подошел к лестнице на чердак и остановился отдышаться. Он слишком громко дышит последнее время. Вот и сейчас не услышал из-за этого, как она появилась. Он поднял голову и облегченно вздохнул, успокаиваясь. Она стояла напротив него наверху лестницы, красное закатное солнце освещало ее сзади из бокового окна. Старику было неудобно смотреть, но он сразу узнал фигурку в куртке и брюках:
— Инка, черт тебя подери!
И тут он услышал незнакомый голос:
— Ну, я Инка, а что это вы делаете в моем жилище?
Самойлов открыл глаза и в полутьме не сразу понял, где он. Темный потолок из дерева, круглые выступы толстых бревен по всей его ширине, запах полыни, хорошего табака и апельсинов. Где-то горел свет, но далеко, его едва хватало на комнату с таким огромным потолком. Старик пощупал пальцами — на чем лежит? Получалось, что лежит он на коже. Он медленно приподнялся и сел. Все ясно — гостиная в доме сестер Ялиных. Болела голова, и легкой мутью подступала тошнота. Нащупав шишку на затылке, Самойлов очень удивился. Где-то рядом разговаривали несколько человек. Мужской голос — негромко, по-деловому серьезно. Ему отвечал резкий возмущенный женский. Медленно встав с дивана и сделав на пробу несколько шагов, Самойлов осторожно подошел к двери и прислушался.
— Да, я помню этого старика, — уверенно ответил кому-то тот же незнакомый ему женский голос, что и на лестнице. — Он был здесь пару недель назад, рылся в огороде, лазил на чердак, а когда совсем заработался, я, чтобы не возиться с инфарктником, выгнала его на фиг. Почему выгнала? Он стал потный весь, белый и вообще… А тут вдруг приперся с апельсинами — здрасьте! Нет чтобы бутылочку вина прихватить или конфет хороших. От апельсинов у меня аллергия бывает, я вся покрываюсь красными пятнами и чешусь. А когда меня на лестнице увидел, сразу в обморок и хлопнулся. Я его пальцем не трогала! Ну, неудачно упал, что тут поделать. Другой с балкона третьего этажа скопытится — и ничего, а этот… А я не отвлекаюсь, я по делу! Как именно упал? Именно — хлопнулся в обморок, я же вам говорю! Стал отступать назад, отступал, отступал, потом упал головой вниз на лестницу, перевернулся и чуть не сдох на фиг. Нет, я не понимаю, на кой хрен вы таких старых присылаете трупы искать?
Самойлов приоткрыл дверь.
— Лера! — прошептал он в коридор.
— Что? — прошептала она сзади ему в затылок.
Самойлов дернулся и схватился за грудь рукой:
— Что ты здесь делаешь?!
— То же, что и вы — подслушиваю, — с готовностью разъяснила шепотом Лера. — Я в кресле затаилась, чтобы не привлекать внимания. Вот же гадина, — кивнула она на дверь. — Врет и не краснеет. Заложим врунью? — она помахала перед лицом Самойлова письмом Инки.
Закрыв дверь, Прохор Аверьянович добрался до дивана, сел и спросил нормальным голосом:
— Кто с ней разговаривает?
— Гоша сказал, что вызвал знакомого вам человека. Приехали трое. Двое мужчин и женщина. Гоша на улице ждет «Скорую». Прохор Аверьянович, вспомни, она тебя толкала? Толкала вниз?
— Никто меня не толкал, — отвел глаза Самойлов. — Кому «Скорая»?
— Тебе, кому же! Ты больше часа провалялся на диване без сознания. Тут стыдиться нечего, — уверенно напирала Лера, — подумаешь, малышка! Мы с Гошей прикинули — запросто могла садануть тебя с третьей ступеньки ногой в грудь! И сил у нее достаточно — вдвоем еле связали!
— Вы ее связали? — удивился Старик.
— А что нам оставалось делать? Вошли в дом. Ты валяешься на лестнице. Она топчется вокруг тебя с веревками. Этими самыми веревками и связали. Они двойняшки?
— Кто?… — в отчаянии простонал Самойлов.
— Сестры эти лилипуточные!
— Они погодки. Старшая на фотографии из паспорта выглядела совсем по-другому. Волосы светлей, коса… а теперь она очень похожа на Инку.
— Странный ты какой, — Лера уверенно взяла его за запястье, нащупывая пульс, — откуда ты знаешь, кто из них по жизни Инка? Инфаркт был?
— Был.
— Давно?
— Я не хочу, чтобы ты меня щупала и лечила, — отнял руку Самойлов. — Со мной все в порядке.
— Не сомневаюсь. Гоша тоже не верит в мои способности начинающего медика. Не разрешал тебя трогать на лестнице и с места сдвигать — уперся, что позвоночник может быть сломан. Представляю, как бы ты без меня до сих пор валялся вниз головой! Как минимум — кровоизлияние в мозг, — Лера вдруг растопырила ладонь и выставила ее перед лицом Самойлова: — Сколько пальцев видишь?
— Пальцы! — кивнул Самойлов. — У нее тоже — шесть?
— Что значит — тоже? Ты видишь у меня шесть пальцев? Сотрясение мозга, я так и сказала сразу. А Гоша заладил: перелом позвоночника, перелом позвоночника!
Дверь резко открылась, кто-то вошел и зажег верхний свет. Самойлов скривился и обрадовался — это был Колпаков.
— Ну, что скажете, Прохор Аверьянович? — спросил тот, присаживаясь рядом на диван.
— Ушиб головы, небольшое сотрясение мозга. Ноги двигаются, обе руки работают, на вопросы отвечает адекватно, — отрапортовала Лера.
— А по делу? — удивленно посмотрел на нее Колпаков.
— Отдай ему письмо, — приказал Самойлов.
— Пожалуйста, — обиделась Лера.
Колпаков молча перечитал письмо несколько раз, укоризненно посмотрел на девочку:
— Ну, ребята, с вами не соскучишься. Один твердит про сломанный позвоночник, другая держит при себе такую улику! Я же только что предварительный допрос отработал почти всухую! Твердит, что она — Инна Ялина, что сестру не убивала, что мы ее уже достали поисками трупа…
— А шрам у нее на руке есть? — встрепенулся Самойлов.
— Это я только что прочел! — укоризненно заметил Колпаков.
— Сколько паспортов в доме? — продолжил Прохор Аверьянович.
— Два, а что?
— Да так — ищу, где она могла проколоться. Такая маленькая, юная. Все продумала…
Вбежал озабоченный Гоша, доложил, что прибыла «Скорая».
— Разъезжаемся? — встал Колпаков. — Я девчонку задерживаю. Завтра пришлю сыскную бригаду, путь лезут в колодец. Соображения есть?
— Все соображения по возможному преступлению — в письме, — пожал плечами Самойлов.
— Я на тему аномалий. У нас ведь что получается — задержанная, как и ее сестра, имеет аномалии в строении тела.
— У Прохора Аверьяновича дома на стене висят фотографии целых четырех аномалий, — внедрился в беседу Гоша.
Самойлов от таких его слов застыл лицом, а Лера прикусила губу и закатила глаза.
— Значит, вы все-таки заинтересовались? Отлично, коллега, — наскоро всучив Самойлову рукопожатие, Колпаков стремительно удалился.
Пока Самойлова осматривал врач, Гоша пристыженно молчал, а Лера вела беседу на медицинские темы. Она же настоятельно рекомендовала Прохору Аверьяновичу пару дней полежать в больнице.
На носилки Самойлов согласился лечь, когда ступеньки лестницы под ним вдруг стали множиться и ускользать. Уже на улице, лежа, он поманил к себе Гошу.
— Будь осторожен с нею, не оставайся наедине! Ни в коем случае не оставайся с Лерой наедине! — прошептал он. Дождался, когда Гоша вскинет ресницы и сменит выражение лица с растерянно-виноватого — сболтнул лишнее! — на удивленное, и только тогда расслабленно откинулся на носилках.
Подручная Колпакова опечатывала дом. Над лестницей покачивался фонарик в вычурном обрамлении, выхватывая из темноты и согревая желтым светом кусочки вечера. С некоторых яблонь в саду опали не все листья. Те, которые не поверили в притяжение земли, заиндевели и похрустывали под ветром на ветках. Самойлов задержал дыхание. Этот звук напомнил ему хруст высохшего накрахмаленного белья из детства — оно снималось с веревок застывшими пластами, и неестественность существования мягкой вещи в таком виде пугала потом ужасными снами, в которых какой-то человек на ходулях резал накрахмаленное небо пластами и уносил с собой, оставляя вырезанные прямоугольники тьмы. И не было тогда и потом, во взрослой жизни, сна страшней, пока Гоша Капелюх не придумал аквариум для девочки-рыбки.
Лера молчала, думая о своем. Рядом с нею на сиденье лежала плетеная сетка, настоящая «авоська» с апельсинами — ручки завязаны узелком, чтобы ничего не вывалилось. Лера, задумавшись, осторожно трогала пальцами пористую кожицу сквозь переплетенья сетки.
Гоша молчал, думая: «О чем она размышляет?» О чем можно думать, если у тебя нет воображения? Еще он молчал, потому что не знал дороги и каждые десять минут сверялся с картой.
Самойлов попросил остановиться подальше от дома. Он вышел первым, вытащил апельсины и пошел, стараясь не спешить. Солнце садилось — стылое, но яркое. Все равно он запыхался, ему стало стыдно, ведь эта штучка сейчас небось обхохатывается, глядя на него в окно, на апельсины в сетке… да ей просто захотелось апельсинов! Калитка была открыта, и дверь в дом тоже.
— Инка! Я приехал! Инка!
Тишина. Потом — шорох где-то наверху. Ну, погоди же! Старик поднялся на второй этаж, подошел к лестнице на чердак и остановился отдышаться. Он слишком громко дышит последнее время. Вот и сейчас не услышал из-за этого, как она появилась. Он поднял голову и облегченно вздохнул, успокаиваясь. Она стояла напротив него наверху лестницы, красное закатное солнце освещало ее сзади из бокового окна. Старику было неудобно смотреть, но он сразу узнал фигурку в куртке и брюках:
— Инка, черт тебя подери!
И тут он услышал незнакомый голос:
— Ну, я Инка, а что это вы делаете в моем жилище?
Самойлов открыл глаза и в полутьме не сразу понял, где он. Темный потолок из дерева, круглые выступы толстых бревен по всей его ширине, запах полыни, хорошего табака и апельсинов. Где-то горел свет, но далеко, его едва хватало на комнату с таким огромным потолком. Старик пощупал пальцами — на чем лежит? Получалось, что лежит он на коже. Он медленно приподнялся и сел. Все ясно — гостиная в доме сестер Ялиных. Болела голова, и легкой мутью подступала тошнота. Нащупав шишку на затылке, Самойлов очень удивился. Где-то рядом разговаривали несколько человек. Мужской голос — негромко, по-деловому серьезно. Ему отвечал резкий возмущенный женский. Медленно встав с дивана и сделав на пробу несколько шагов, Самойлов осторожно подошел к двери и прислушался.
— Да, я помню этого старика, — уверенно ответил кому-то тот же незнакомый ему женский голос, что и на лестнице. — Он был здесь пару недель назад, рылся в огороде, лазил на чердак, а когда совсем заработался, я, чтобы не возиться с инфарктником, выгнала его на фиг. Почему выгнала? Он стал потный весь, белый и вообще… А тут вдруг приперся с апельсинами — здрасьте! Нет чтобы бутылочку вина прихватить или конфет хороших. От апельсинов у меня аллергия бывает, я вся покрываюсь красными пятнами и чешусь. А когда меня на лестнице увидел, сразу в обморок и хлопнулся. Я его пальцем не трогала! Ну, неудачно упал, что тут поделать. Другой с балкона третьего этажа скопытится — и ничего, а этот… А я не отвлекаюсь, я по делу! Как именно упал? Именно — хлопнулся в обморок, я же вам говорю! Стал отступать назад, отступал, отступал, потом упал головой вниз на лестницу, перевернулся и чуть не сдох на фиг. Нет, я не понимаю, на кой хрен вы таких старых присылаете трупы искать?
Самойлов приоткрыл дверь.
— Лера! — прошептал он в коридор.
— Что? — прошептала она сзади ему в затылок.
Самойлов дернулся и схватился за грудь рукой:
— Что ты здесь делаешь?!
— То же, что и вы — подслушиваю, — с готовностью разъяснила шепотом Лера. — Я в кресле затаилась, чтобы не привлекать внимания. Вот же гадина, — кивнула она на дверь. — Врет и не краснеет. Заложим врунью? — она помахала перед лицом Самойлова письмом Инки.
Закрыв дверь, Прохор Аверьянович добрался до дивана, сел и спросил нормальным голосом:
— Кто с ней разговаривает?
— Гоша сказал, что вызвал знакомого вам человека. Приехали трое. Двое мужчин и женщина. Гоша на улице ждет «Скорую». Прохор Аверьянович, вспомни, она тебя толкала? Толкала вниз?
— Никто меня не толкал, — отвел глаза Самойлов. — Кому «Скорая»?
— Тебе, кому же! Ты больше часа провалялся на диване без сознания. Тут стыдиться нечего, — уверенно напирала Лера, — подумаешь, малышка! Мы с Гошей прикинули — запросто могла садануть тебя с третьей ступеньки ногой в грудь! И сил у нее достаточно — вдвоем еле связали!
— Вы ее связали? — удивился Старик.
— А что нам оставалось делать? Вошли в дом. Ты валяешься на лестнице. Она топчется вокруг тебя с веревками. Этими самыми веревками и связали. Они двойняшки?
— Кто?… — в отчаянии простонал Самойлов.
— Сестры эти лилипуточные!
— Они погодки. Старшая на фотографии из паспорта выглядела совсем по-другому. Волосы светлей, коса… а теперь она очень похожа на Инку.
— Странный ты какой, — Лера уверенно взяла его за запястье, нащупывая пульс, — откуда ты знаешь, кто из них по жизни Инка? Инфаркт был?
— Был.
— Давно?
— Я не хочу, чтобы ты меня щупала и лечила, — отнял руку Самойлов. — Со мной все в порядке.
— Не сомневаюсь. Гоша тоже не верит в мои способности начинающего медика. Не разрешал тебя трогать на лестнице и с места сдвигать — уперся, что позвоночник может быть сломан. Представляю, как бы ты без меня до сих пор валялся вниз головой! Как минимум — кровоизлияние в мозг, — Лера вдруг растопырила ладонь и выставила ее перед лицом Самойлова: — Сколько пальцев видишь?
— Пальцы! — кивнул Самойлов. — У нее тоже — шесть?
— Что значит — тоже? Ты видишь у меня шесть пальцев? Сотрясение мозга, я так и сказала сразу. А Гоша заладил: перелом позвоночника, перелом позвоночника!
Дверь резко открылась, кто-то вошел и зажег верхний свет. Самойлов скривился и обрадовался — это был Колпаков.
— Ну, что скажете, Прохор Аверьянович? — спросил тот, присаживаясь рядом на диван.
— Ушиб головы, небольшое сотрясение мозга. Ноги двигаются, обе руки работают, на вопросы отвечает адекватно, — отрапортовала Лера.
— А по делу? — удивленно посмотрел на нее Колпаков.
— Отдай ему письмо, — приказал Самойлов.
— Пожалуйста, — обиделась Лера.
Колпаков молча перечитал письмо несколько раз, укоризненно посмотрел на девочку:
— Ну, ребята, с вами не соскучишься. Один твердит про сломанный позвоночник, другая держит при себе такую улику! Я же только что предварительный допрос отработал почти всухую! Твердит, что она — Инна Ялина, что сестру не убивала, что мы ее уже достали поисками трупа…
— А шрам у нее на руке есть? — встрепенулся Самойлов.
— Это я только что прочел! — укоризненно заметил Колпаков.
— Сколько паспортов в доме? — продолжил Прохор Аверьянович.
— Два, а что?
— Да так — ищу, где она могла проколоться. Такая маленькая, юная. Все продумала…
Вбежал озабоченный Гоша, доложил, что прибыла «Скорая».
— Разъезжаемся? — встал Колпаков. — Я девчонку задерживаю. Завтра пришлю сыскную бригаду, путь лезут в колодец. Соображения есть?
— Все соображения по возможному преступлению — в письме, — пожал плечами Самойлов.
— Я на тему аномалий. У нас ведь что получается — задержанная, как и ее сестра, имеет аномалии в строении тела.
— У Прохора Аверьяновича дома на стене висят фотографии целых четырех аномалий, — внедрился в беседу Гоша.
Самойлов от таких его слов застыл лицом, а Лера прикусила губу и закатила глаза.
— Значит, вы все-таки заинтересовались? Отлично, коллега, — наскоро всучив Самойлову рукопожатие, Колпаков стремительно удалился.
Пока Самойлова осматривал врач, Гоша пристыженно молчал, а Лера вела беседу на медицинские темы. Она же настоятельно рекомендовала Прохору Аверьяновичу пару дней полежать в больнице.
На носилки Самойлов согласился лечь, когда ступеньки лестницы под ним вдруг стали множиться и ускользать. Уже на улице, лежа, он поманил к себе Гошу.
— Будь осторожен с нею, не оставайся наедине! Ни в коем случае не оставайся с Лерой наедине! — прошептал он. Дождался, когда Гоша вскинет ресницы и сменит выражение лица с растерянно-виноватого — сболтнул лишнее! — на удивленное, и только тогда расслабленно откинулся на носилках.
Подручная Колпакова опечатывала дом. Над лестницей покачивался фонарик в вычурном обрамлении, выхватывая из темноты и согревая желтым светом кусочки вечера. С некоторых яблонь в саду опали не все листья. Те, которые не поверили в притяжение земли, заиндевели и похрустывали под ветром на ветках. Самойлов задержал дыхание. Этот звук напомнил ему хруст высохшего накрахмаленного белья из детства — оно снималось с веревок застывшими пластами, и неестественность существования мягкой вещи в таком виде пугала потом ужасными снами, в которых какой-то человек на ходулях резал накрахмаленное небо пластами и уносил с собой, оставляя вырезанные прямоугольники тьмы. И не было тогда и потом, во взрослой жизни, сна страшней, пока Гоша Капелюх не придумал аквариум для девочки-рыбки.
Любовь
Оказавшись в квартире Самойлова, Гоша и Лера долго таскали свое одиночество по коридору, потом топтались в кухне, не решаясь по-домашнему усесться за чаепитие, потом вдруг затаились в темной гостиной на разных диванах.
Глядя на девочку сквозь сумрак, едва подсвеченный далеким коридорным светильником, Гоша неожиданно для себя прошептал:
— Я тебя люблю…
Ничего не изменилось в комнате. Лера сидела, не двигаясь.
— Я тебя люблю, — повторил Гоша погромче.
— А я тебя не люблю, — ответила Лера. — Что дальше?
Гоша глубоко и надолго задумался. Слова девочки не огорчили его, скорее дали импульс для поиска выхода из создавшейся ситуации.
— Ничего страшного, — заметил он через несколько минут, — моей любви на двоих хватит.
— Я таких абстракций не понимаю, — отозвалась Лера. — На двоих, на троих… Коммунизм какой-то получается.
— Прекрати меня унижать, — попросил Гоша. — Только и делаешь, что выставляешь дураком. У тебя есть парень?
— Точно, — кивнула Лера. — У меня есть любимый парень. На двоих мое чувство не поделить, так что…
Почувствовав, как сердце проваливается в пустоту, Гоша спросил:
— Кто он?
— Какая разница!
— Ладно, не хочешь говорить — не говори, — Гоша стиснул пальцы, они хрустнули, как показалось — оглушительно в большой полутемной комнате. — Ты когда-нибудь представляла мужчину своей мечты? Такого, о котором ты мечтаешь? — он задержал выдох, чтобы не пропустить ни звука.
— В одиннадцать лет, — тихо ответила Лера, — я думала, что мужчина моей мечты — Дед Мороз.
— Не выдумывай, — заметил Гоша, переведя дух. — Как может этот старикан с бородой быть мужчиной чьей-то мечты?
— Я не умею выдумывать, — скучным голосом заметила Лера.
Гоша встал, зажег в гостиной верхний свет, стал посреди комнаты и потребовал:
— Опиши в двух словах, какой я.
— Зачем? — удивилась Лера.
— Так мне будет легче понять тебя и себя.
— Слушай, — скривилась Лера, — твои особенности ухаживания удивляют! Но если так будет легче… Ты высокий стильный брюнет с мужественным лицом, вот разве что губы… — она задумалась, — губы слишком нежные по рисунку для такого подбородка. У тебя сильные руки, неплохой одеколон, хотя я не рекомендую смешивать запах пота с хвойными экстрактами и мятой. Что еще?… Ты честен в своей глупости и кажешься глупым, когда откровенничаешь. Наверное, ты тщеславен, это можно отметить по обуви и по марке часов. Наверное, ты добрый, потому что испугался сегодня за Старика. Что это ты делаешь?
— Становлюсь перед тобой на колени, — Гоша опустился на колени и прошел так несколько шагов до дивана.
— Зачем это? — весело спросила Лера.
— Хочу тебя поцеловать.
— Вот еще!
— Тебя давно целовали в губы? — Гоша положил руки на диван с разных сторон девочки и посмотрел на ее рот.
Лера задумалась. Она думала и думала, морща лоб, и Гоша почувствовал вдруг нелепость своей позы, груз потных ладоней на коже дивана и неприятные ощущения в коленных чашечках.
Кивнув наконец, девочка несколько удивленно ответила:
— Меня никто никогда не целовал в губы.
— Вот видишь, — растерялся Гоша. — Я… Я тебя поцелую очень бережно и ласково. Если понравится, попробуем еще.
— Ты меня соблазняешь? — уточнила Лера. — Тогда имей в виду — я несовершеннолетняя.
— Да, да… — прошептал Гоша, осторожно обхватив ее за спину и притягивая к себе. Колени сидящей девочки уперлись ему в грудь, стало неудобно, и Гоша мягким движением раздвинул их.
Несколько секунд тишины, потом Лера, тронув свои губы пальцем, просто сказала:
— Спасибо.
Это слово отрезвило, как горсть льда за шиворот. Гоша растерянно встал, прошелся по комнате. Сердце колотилось как бешеное, ладони вспотели, ноги подгибались, но сильнее всего в этот момент было чувство злости на безвыходность ситуации.
— А если я тебя сейчас раздену и овладею тобой вот тут, на этом диване?! — закричал он, тыча указательным пальцем в Леру.
— Но ведь я не хочу, — спокойно заметила Лера.
— А как ты можешь хотеть того, чего не пробовала?! — закричал Гоша уже в исступлении, резким движением скинул пиджак, оттянул галстук.
— Действительно… — задумалась Лера.
Ее спокойствие и вдумчивое осмысление ситуации без малейшего намека на удивление или страх взбесили его еще больше. Он подошел совсем близко и навис над сидящей девочкой:
— Ты ведь издеваешься, да? Издеваешься? Ты с первой нашей встречи унижаешь меня, ты!..
— Я тебя не унижаю, — посмотрела Лера снизу честными спокойными глазами. — Просто ты сам такой… — она задумалась, отведя на мгновение зрачки вправо, потом тихо закончила: — Дурак.
И Гоша Капелюх, дрожа и сглатывая наплывшую вдруг слюну, начал расстегивать брюки.
— Значит, мы такие особенные, да? Не понимаем любовь! Понимаем только физические действия! — Он остервенело дергал застрявшую «собачку» молнии. — Будет тебе сейчас физическое доказательство моих чувств. Надеюсь, ты это оценишь! Надеюсь, это тебя впечатлит!
Лера, наблюдающая за его пальцами перед своим лицом, заметила:
— Молнию заело.
Тяжело дыша, Гоша застыл, посмотрел в ее глаза и утонул в спокойном их холоде.
— Я тебя очень хочу. У меня так не было ни с одной женщиной. Видишь? — он провел ладонью по рту и показал ей: — У меня слюна течет, как у бешеного пса.
— Не дергай так, сломаешь, — сказала Лера, отводя его другую руку от ширинки.
— Будешь моей женой? — почти теряя сознание, спросил Гоша.
— Я не умею быть женой, зачем тебе это нужно? — начала злиться Лера. — Мне не нравилось, как мама была женой, в этом нет ничего интересного — одно терпение и, если повезет — затяжная страсть. У меня еще не случалось страсти со слюной, и терпением я никогда не отличалась! Не трогай меня, я не хочу! Зачем тебе ножницы?…
Глядя на девочку сквозь сумрак, едва подсвеченный далеким коридорным светильником, Гоша неожиданно для себя прошептал:
— Я тебя люблю…
Ничего не изменилось в комнате. Лера сидела, не двигаясь.
— Я тебя люблю, — повторил Гоша погромче.
— А я тебя не люблю, — ответила Лера. — Что дальше?
Гоша глубоко и надолго задумался. Слова девочки не огорчили его, скорее дали импульс для поиска выхода из создавшейся ситуации.
— Ничего страшного, — заметил он через несколько минут, — моей любви на двоих хватит.
— Я таких абстракций не понимаю, — отозвалась Лера. — На двоих, на троих… Коммунизм какой-то получается.
— Прекрати меня унижать, — попросил Гоша. — Только и делаешь, что выставляешь дураком. У тебя есть парень?
— Точно, — кивнула Лера. — У меня есть любимый парень. На двоих мое чувство не поделить, так что…
Почувствовав, как сердце проваливается в пустоту, Гоша спросил:
— Кто он?
— Какая разница!
— Ладно, не хочешь говорить — не говори, — Гоша стиснул пальцы, они хрустнули, как показалось — оглушительно в большой полутемной комнате. — Ты когда-нибудь представляла мужчину своей мечты? Такого, о котором ты мечтаешь? — он задержал выдох, чтобы не пропустить ни звука.
— В одиннадцать лет, — тихо ответила Лера, — я думала, что мужчина моей мечты — Дед Мороз.
— Не выдумывай, — заметил Гоша, переведя дух. — Как может этот старикан с бородой быть мужчиной чьей-то мечты?
— Я не умею выдумывать, — скучным голосом заметила Лера.
Гоша встал, зажег в гостиной верхний свет, стал посреди комнаты и потребовал:
— Опиши в двух словах, какой я.
— Зачем? — удивилась Лера.
— Так мне будет легче понять тебя и себя.
— Слушай, — скривилась Лера, — твои особенности ухаживания удивляют! Но если так будет легче… Ты высокий стильный брюнет с мужественным лицом, вот разве что губы… — она задумалась, — губы слишком нежные по рисунку для такого подбородка. У тебя сильные руки, неплохой одеколон, хотя я не рекомендую смешивать запах пота с хвойными экстрактами и мятой. Что еще?… Ты честен в своей глупости и кажешься глупым, когда откровенничаешь. Наверное, ты тщеславен, это можно отметить по обуви и по марке часов. Наверное, ты добрый, потому что испугался сегодня за Старика. Что это ты делаешь?
— Становлюсь перед тобой на колени, — Гоша опустился на колени и прошел так несколько шагов до дивана.
— Зачем это? — весело спросила Лера.
— Хочу тебя поцеловать.
— Вот еще!
— Тебя давно целовали в губы? — Гоша положил руки на диван с разных сторон девочки и посмотрел на ее рот.
Лера задумалась. Она думала и думала, морща лоб, и Гоша почувствовал вдруг нелепость своей позы, груз потных ладоней на коже дивана и неприятные ощущения в коленных чашечках.
Кивнув наконец, девочка несколько удивленно ответила:
— Меня никто никогда не целовал в губы.
— Вот видишь, — растерялся Гоша. — Я… Я тебя поцелую очень бережно и ласково. Если понравится, попробуем еще.
— Ты меня соблазняешь? — уточнила Лера. — Тогда имей в виду — я несовершеннолетняя.
— Да, да… — прошептал Гоша, осторожно обхватив ее за спину и притягивая к себе. Колени сидящей девочки уперлись ему в грудь, стало неудобно, и Гоша мягким движением раздвинул их.
Несколько секунд тишины, потом Лера, тронув свои губы пальцем, просто сказала:
— Спасибо.
Это слово отрезвило, как горсть льда за шиворот. Гоша растерянно встал, прошелся по комнате. Сердце колотилось как бешеное, ладони вспотели, ноги подгибались, но сильнее всего в этот момент было чувство злости на безвыходность ситуации.
— А если я тебя сейчас раздену и овладею тобой вот тут, на этом диване?! — закричал он, тыча указательным пальцем в Леру.
— Но ведь я не хочу, — спокойно заметила Лера.
— А как ты можешь хотеть того, чего не пробовала?! — закричал Гоша уже в исступлении, резким движением скинул пиджак, оттянул галстук.
— Действительно… — задумалась Лера.
Ее спокойствие и вдумчивое осмысление ситуации без малейшего намека на удивление или страх взбесили его еще больше. Он подошел совсем близко и навис над сидящей девочкой:
— Ты ведь издеваешься, да? Издеваешься? Ты с первой нашей встречи унижаешь меня, ты!..
— Я тебя не унижаю, — посмотрела Лера снизу честными спокойными глазами. — Просто ты сам такой… — она задумалась, отведя на мгновение зрачки вправо, потом тихо закончила: — Дурак.
И Гоша Капелюх, дрожа и сглатывая наплывшую вдруг слюну, начал расстегивать брюки.
— Значит, мы такие особенные, да? Не понимаем любовь! Понимаем только физические действия! — Он остервенело дергал застрявшую «собачку» молнии. — Будет тебе сейчас физическое доказательство моих чувств. Надеюсь, ты это оценишь! Надеюсь, это тебя впечатлит!
Лера, наблюдающая за его пальцами перед своим лицом, заметила:
— Молнию заело.
Тяжело дыша, Гоша застыл, посмотрел в ее глаза и утонул в спокойном их холоде.
— Я тебя очень хочу. У меня так не было ни с одной женщиной. Видишь? — он провел ладонью по рту и показал ей: — У меня слюна течет, как у бешеного пса.
— Не дергай так, сломаешь, — сказала Лера, отводя его другую руку от ширинки.
— Будешь моей женой? — почти теряя сознание, спросил Гоша.
— Я не умею быть женой, зачем тебе это нужно? — начала злиться Лера. — Мне не нравилось, как мама была женой, в этом нет ничего интересного — одно терпение и, если повезет — затяжная страсть. У меня еще не случалось страсти со слюной, и терпением я никогда не отличалась! Не трогай меня, я не хочу! Зачем тебе ножницы?…
Поделки
Казалось, что с каждой проведенной здесь минутой жизнь утекает в белый потолок. Металлические спинки кроватей очень удобны, чтобы хвататься за них и напрягать тело, совсем размякшее после укола, — странное и довольно бессмысленное занятие для лежачего больного. В половине двенадцатого ночи Прохор Аверьянович не выдержал и, крадучись, выбрался из палаты в коридор, потом — к лестничной клетке. На оставленном Гошей сотовом он набрал рабочий телефон Колпакова. Тот взял трубку после первого гудка.
— Допросили? Что-нибудь прояснилось? — спросил Самойлов.
— По допросу — ничего нового, твердит, что она — Инна Ялина, сестру старшенькую не убивала, вас не трогала — сами свалились на лестнице. Письма вам не писала, от апельсинов — аллергия. Шрама на руке нет. А вот по документам, изъятым в ходе обыска, кое-что проклюнулось.
— Я к вам подъеду на такси через полчасика? — попросил Самойлов.
— А вы разве не в больнице?
— Уже нет, — уверил его Прохор Аверьянович и бросился в палату за большим пакетом, который он предусмотрительно выпросил у санитарки, чтобы забрать свою верхнюю одежду с собой.
В отделении у Колпакова Самойлов первым делом попросил выполнить его просьбу. Колпаков согласился и ближайшие полчаса звонил по разным номерам. После этого развел руками. Неопознанных и опознанных трупов с огнестрелом в грудь в ближайшие два дня никуда не поступало, заявления на исчезновение известного адвоката — тоже.
— Ну и ладно, — вздохнул Самойлов. — Что у вас проклюнулось, рассказывайте.
Колпаков разложил перед ним на столе бумаги.
— Вот этот документ обнаружен нами в квартире Башлыкова. Вот этот — в доме сестер Ялиных. А вот эта визитка, обратите внимание — в квартире погибшей девочки с жабрами.
Самойлов сначала взял визитку. Она была на немецком языке. Некая фирма «Хипекс» предлагала свои услуги по медицинскому оборудованию.
На имя Ялиной имелся договор на продажу тела после смерти. Старик задержал дыхание. Зоя Ялина подписала договор, по которому в момент его заключения она получала десять тысяч евро (переводом через банк на указанный счет), а после ее смерти еще пять тысяч получали ближайшие родственники, которых она должна была в договоре указать. Подобные обязательства брала на себя фирма «Хипекс» — имелись ее реквизиты. Старик посмотрел на дату. Чуть больше года назад. Кого указала Зоя Ялина как ближайшую родственницу? Самойлов угрюмо кивнул сам себе: конечно, сестричку Инну.
На фамилию Башлыкова имелся документ для налоговой инспекции семилетней давности, по которому Башлыков Е.П. в течение восьми месяцев получал выплаты за услуги, всего — 12 тысяч 600 марок. Деньги за частные услуги выплачивала фирма «Хипекс», представительство которой тогда было зарегистрировано в Москве по адресу…
Самойлов откинулся на спинку стула.
— Откуда у вас эта визитка? — спросил он.
— После осмотра тела девочки нашим патологоанатомом я лично съездил к ее матери и спросил, не было ли у кого-нибудь явного интереса к странностям строения тела ее дочери. Она с трудом, но припомнила, что лет пять назад, когда они жили полгода в Германии, девочка проходила обследование в медицинском центре, после чего очень известная тамошняя фирма предложила свои услуги по изучению аномалии дочери и возможных ее устранений. Тогда-то им и была вручена визитка с просьбой обращаться в любое время. Наконец-то я нашел нечто, объединяющее эти три истории! Что скажете, коллега?
— Нужно узнать побольше об этой фирме, но самое главное — расколоть Башлыкова. Почему он хранил эту выписку для налоговой? Почему так долго?
— Да вы бы видели его архив! Все коммунальные и телефонные счета за двадцать лет. Аккуратно рассортированные по месяцам. Не знаю, как ему это удавалось, но даже за услуги сантехников Башлыков платил через сберегательную кассу, и все квитанции, естественно, сохранены и рассортированы. А чего стоят скрепленные в отдельную папку чеки по оплате ритуальных услуг и установлению памятника теще двенадцать лет назад! А по этой выписке все предельно ясно. Она из папочки, в которой хранились документы на покупку квартиры для дочери. При покупке недвижимости сверх определенной суммы нужно было указать источники дохода.
— Тогда он не профессионал в деле похищения людей, — кивнул Самойлов. — Профессионалы бухгалтерию не хранят.
— Нам от этого только хуже, — вздохнул Колпаков. — Профессионала можно уговорить на сделку. Мой напарник сейчас шарит по Интернету. Ищет все на «Хипекс». Обещал через полчаса принести распечатку. Коньяку выпьете?
— Выпью, — кивнул Самойлов и тут же пожалел, что дернул головой — комната плавно поплыла перед глазами. Выходящий Колпаков изящно просочился в открытую дверь, Самойлову даже показалось, что он видел мелькнувшие в воздухе подошвы его ботинок.
«Интересно было бы порыться в архиве супругов Капустиных… А еще лучше — в потайном ящике Элизы Одер, — подумал Старик и сам себе усмехнулся: — Наверняка оплата за аренду оленя с повозкой там не обнаружится!»
И в этот момент перед его глазами возник образ девочки Леры — почему-то заплаканной. Она говорила, что искала адвоката… Адвоката, который помогал при усыновлении американской семьей ребенка Мукаловой. Искала и нашла. Икарий Попакакис… Наверняка усыновление происходило по взаимному сговору — никаких официальных юридических документов, а адвокат понадобился американцам для подстраховки, чтобы у настоящей матери не возникло в дальнейшем причин, по которым она могла бы потребовать сына обратно. И тем не менее… Тем не менее Попакакис участвовал в этом и знал об особенностях строения тела Антоши Капустина. Обыск в доме адвоката? Официально — невозможно… А неофициально? Самойлов застыл, стараясь вспомнить нечто очень важное, но мысли ускользали. Он шарил глазами по столу Колпакова. Перекидной календарь, блокнот… Блокнот!
Не дыша, Самойлов запустил руку во внутренний карман пальто и достал красный блокнот, который девочка Лера забрала из сейфа.
«Спорим, — издевательски заметил он сам себе, — это будет на букву „х“?»
Блокнот оказался без маркировок. Никакого алфавитного указателя. Самойлов задумался: «В первой половине адвокат записывал, кто должен ему, а во второй…»
Где же начинается вторая половина? Он тщательно, стараясь аккуратно захватывать странички, листал блокнот. Наконец наткнулся на страницу, где стояла большая буква Х с точкой и были указаны три разных номера телефона, один из которых, судя по количеству цифр, был международным.
Пришел Колпаков, принес два пластмассовых стаканчика и распечатку по фирме «Хипекс». Початую бутылку коньяка он держал в тумбочке стола. Разливал молча, дожидаясь, пока Старик закончит изучать блокнот.
— Допросили? Что-нибудь прояснилось? — спросил Самойлов.
— По допросу — ничего нового, твердит, что она — Инна Ялина, сестру старшенькую не убивала, вас не трогала — сами свалились на лестнице. Письма вам не писала, от апельсинов — аллергия. Шрама на руке нет. А вот по документам, изъятым в ходе обыска, кое-что проклюнулось.
— Я к вам подъеду на такси через полчасика? — попросил Самойлов.
— А вы разве не в больнице?
— Уже нет, — уверил его Прохор Аверьянович и бросился в палату за большим пакетом, который он предусмотрительно выпросил у санитарки, чтобы забрать свою верхнюю одежду с собой.
В отделении у Колпакова Самойлов первым делом попросил выполнить его просьбу. Колпаков согласился и ближайшие полчаса звонил по разным номерам. После этого развел руками. Неопознанных и опознанных трупов с огнестрелом в грудь в ближайшие два дня никуда не поступало, заявления на исчезновение известного адвоката — тоже.
— Ну и ладно, — вздохнул Самойлов. — Что у вас проклюнулось, рассказывайте.
Колпаков разложил перед ним на столе бумаги.
— Вот этот документ обнаружен нами в квартире Башлыкова. Вот этот — в доме сестер Ялиных. А вот эта визитка, обратите внимание — в квартире погибшей девочки с жабрами.
Самойлов сначала взял визитку. Она была на немецком языке. Некая фирма «Хипекс» предлагала свои услуги по медицинскому оборудованию.
На имя Ялиной имелся договор на продажу тела после смерти. Старик задержал дыхание. Зоя Ялина подписала договор, по которому в момент его заключения она получала десять тысяч евро (переводом через банк на указанный счет), а после ее смерти еще пять тысяч получали ближайшие родственники, которых она должна была в договоре указать. Подобные обязательства брала на себя фирма «Хипекс» — имелись ее реквизиты. Старик посмотрел на дату. Чуть больше года назад. Кого указала Зоя Ялина как ближайшую родственницу? Самойлов угрюмо кивнул сам себе: конечно, сестричку Инну.
На фамилию Башлыкова имелся документ для налоговой инспекции семилетней давности, по которому Башлыков Е.П. в течение восьми месяцев получал выплаты за услуги, всего — 12 тысяч 600 марок. Деньги за частные услуги выплачивала фирма «Хипекс», представительство которой тогда было зарегистрировано в Москве по адресу…
Самойлов откинулся на спинку стула.
— Откуда у вас эта визитка? — спросил он.
— После осмотра тела девочки нашим патологоанатомом я лично съездил к ее матери и спросил, не было ли у кого-нибудь явного интереса к странностям строения тела ее дочери. Она с трудом, но припомнила, что лет пять назад, когда они жили полгода в Германии, девочка проходила обследование в медицинском центре, после чего очень известная тамошняя фирма предложила свои услуги по изучению аномалии дочери и возможных ее устранений. Тогда-то им и была вручена визитка с просьбой обращаться в любое время. Наконец-то я нашел нечто, объединяющее эти три истории! Что скажете, коллега?
— Нужно узнать побольше об этой фирме, но самое главное — расколоть Башлыкова. Почему он хранил эту выписку для налоговой? Почему так долго?
— Да вы бы видели его архив! Все коммунальные и телефонные счета за двадцать лет. Аккуратно рассортированные по месяцам. Не знаю, как ему это удавалось, но даже за услуги сантехников Башлыков платил через сберегательную кассу, и все квитанции, естественно, сохранены и рассортированы. А чего стоят скрепленные в отдельную папку чеки по оплате ритуальных услуг и установлению памятника теще двенадцать лет назад! А по этой выписке все предельно ясно. Она из папочки, в которой хранились документы на покупку квартиры для дочери. При покупке недвижимости сверх определенной суммы нужно было указать источники дохода.
— Тогда он не профессионал в деле похищения людей, — кивнул Самойлов. — Профессионалы бухгалтерию не хранят.
— Нам от этого только хуже, — вздохнул Колпаков. — Профессионала можно уговорить на сделку. Мой напарник сейчас шарит по Интернету. Ищет все на «Хипекс». Обещал через полчаса принести распечатку. Коньяку выпьете?
— Выпью, — кивнул Самойлов и тут же пожалел, что дернул головой — комната плавно поплыла перед глазами. Выходящий Колпаков изящно просочился в открытую дверь, Самойлову даже показалось, что он видел мелькнувшие в воздухе подошвы его ботинок.
«Интересно было бы порыться в архиве супругов Капустиных… А еще лучше — в потайном ящике Элизы Одер, — подумал Старик и сам себе усмехнулся: — Наверняка оплата за аренду оленя с повозкой там не обнаружится!»
И в этот момент перед его глазами возник образ девочки Леры — почему-то заплаканной. Она говорила, что искала адвоката… Адвоката, который помогал при усыновлении американской семьей ребенка Мукаловой. Искала и нашла. Икарий Попакакис… Наверняка усыновление происходило по взаимному сговору — никаких официальных юридических документов, а адвокат понадобился американцам для подстраховки, чтобы у настоящей матери не возникло в дальнейшем причин, по которым она могла бы потребовать сына обратно. И тем не менее… Тем не менее Попакакис участвовал в этом и знал об особенностях строения тела Антоши Капустина. Обыск в доме адвоката? Официально — невозможно… А неофициально? Самойлов застыл, стараясь вспомнить нечто очень важное, но мысли ускользали. Он шарил глазами по столу Колпакова. Перекидной календарь, блокнот… Блокнот!
Не дыша, Самойлов запустил руку во внутренний карман пальто и достал красный блокнот, который девочка Лера забрала из сейфа.
«Спорим, — издевательски заметил он сам себе, — это будет на букву „х“?»
Блокнот оказался без маркировок. Никакого алфавитного указателя. Самойлов задумался: «В первой половине адвокат записывал, кто должен ему, а во второй…»
Где же начинается вторая половина? Он тщательно, стараясь аккуратно захватывать странички, листал блокнот. Наконец наткнулся на страницу, где стояла большая буква Х с точкой и были указаны три разных номера телефона, один из которых, судя по количеству цифр, был международным.
Пришел Колпаков, принес два пластмассовых стаканчика и распечатку по фирме «Хипекс». Початую бутылку коньяка он держал в тумбочке стола. Разливал молча, дожидаясь, пока Старик закончит изучать блокнот.