Все отвели глаза. Только я напряженно отслеживала лица. Лизавета кивнула:
   — Ладно, я могу первой высказаться. Можете остаться. Мне скрывать нечего.
   Она подошла к столу, оперлась руками о доски и посмотрела на меня сумрачным взглядом.
   — Лилит, ты же умная девочка, вникни без упорства в мои слова. У тебя есть шанс все изменить. Всего лишь стоит прислушаться к моим словам и сделать аборт.
   — Аборт?.. — я сильно испугалась и с ужасом осмотрелась. — Здесь? С таким сроком?..
   — Нет, конечно, — успокоительно улыбнулась Лизавета. — У тебя будет возможность все изменить в прошлом. Помнишь день, когда ты поняла, что беременна? Надеюсь, по срокам тогда еще можно было все прекратить. Ну, не дрожи, припомни что-нибудь. Тошноту или тесты, а?
   Тошноту… тесты на беременность… Утром — контрольная по химии, потом — допрос у федералов, потом — тесты дома. День, когда в мире все изменилось.
   — Помню, — кивнула я. — Так это когда было!
   — Все, что от тебя требуется, когда ты попадешь в тот день, быстренько пойти в клинику, сдать все анализы для аборта и остаться там до операции. А попадешь ты в тот день… — Лизавета прислушалась к чему-то и кивнула, — уже скоро. Так что — решай.
   Я растерянно осмотрела застывшие лица присутствующих.
   — Вы это серьезно? Я могу попасть в… прошлое?
   — Элементарно, — хмыкнул Федор. — Жизнь — это всего лишь то, что ты помнишь. Прошлое и будущее — это люди, места и предметы. С нами за столом сейчас не сидит твой отец только потому, что ты сама не захотела назвать свое имя. Зато есть предполагаемое будущее, и у него тяжелая рука, — Федор посмотрел на Баулю и потер переносицу. — Догоняешь?
   — Ты хочешь сказать, — прошептала я, — что мертвецы решают судьбы живых?
   — А ты думала кто? — насмешливо скособочился Кирзач. — Твои мертвецы — твое прошлое, кому контролировать живую судьбу, как не им? А вот дохляки не все сюда попадают, чтобы дали порулить, тут тебе подфартило!
   — Куда — сюда?.. — спросила я шепотом. — Где мы?
   — Я вас прошу! — взмолилась Лизавета. — Теряем время!
   — Дохляки?.. — встала я. — Я что — дохляк?
   — Ну да, — кивнул Кирзач. — Ни то ни се. Неизвестно еще, что будет в конце. Очухаешься, пока плаваешь, или река сольет тебя вниз. Так что решай. Сделаешь, как Лизавета просит, будет у тебя другая жизнь. Старухи сварливой этой не будет, ну а Федор… вообще….
   — Что — вообще? Говори! — потребовала я.
   — А то! Может, он ангел сумрачный и по-любому родится у другой какой дуры-наркоманки!
   Лизавета от возмущения подняла руки:
   — Что ты несешь, какой еще ангел?!
   — Сумрачный! — строго ответил Кирзач. — Может, сатанисты правы, и его время пришло. А что? Скажешь, не может какая другая дура малолетняя помереть до родов? Может! Всего делов-то — приманить ее привидением, она себя забудет и живот свой забудет. — Кирзач злобно зыркнул на Верочку. — А уж куда такие вот ссыкушки заманивают, сама знаешь!.. И тетка вроде тебя окажется рядом, и уговорит врачей, которые услышат стук сердца в животе и сделают кесарево, ребеночка не оформлять, будто его и не было, вроде он умер в утробе. Ты ведь, Лизавета, до того заигралась в смерть, что сама не знаешь, кто есть такая! Думаешь, судьбами других ворочаешь, а на самом деле это тобой командует сила темная!
   Подняв руки, Кирзач пошел на Лизавету с остервенением в лице и горящими ненавистью глазами. Бауля встала, взяла керосиновую лампу и разбила ее о затылок Кирзача. Жидкое пламя потекло по его спине вниз. Кирзач медленно опустился на колени, а потом лег щекой на пол. Свечение потихоньку угасло. Смотрю вниз на застывшую темную фигуру. Видно, недобрый был взгляд, потому что Бауля тронула меня за руку.
   — Тебе Кирзача не одолеть. Разве что хитростью.
   Лизавета возмущенно повысила голос:
   — Не отвлекай ее по пустякам! Кирзача одолеть? Себя одолей, девочка. Не сумрачного ангела ты приведешь в наш мир, а посланника мертвецов. Ты хотя бы представляешь себе последствия? Ужас кровосмешения!
   — Какого кровосмешения? — я перестала что-либо понимать.
   — Мертвая кровь и кровь сейчас живущих смешается, можно посчитать, через сколько поколений это потомство… — Лизавета посмотрела на Баулю, — захватит Землю! Так что разберись со своей жизнью! У нас мало времени на дебаты.
   — Как ты разобралась, да? — тихо спросила Бауля. — Навесила свою смерть на попутчика?
   — Нет, подожди, — я сажусь в изнеможении и закрываю глаза. — Лизавета не может никого убить и себя тоже не может, она говорила. Как же тогда получается — полоса на шее… она и Федор — постоянно присутствующие… Я устала, я очень устала и не понимаю…
   Смотрю на Верочку. Она легла головой на стол — то ли спит, то ли далеко отсюда ловит бабочек… И мне залечь, что ли?
   — А я тебе объясню, откуда у Лизаветы эта полоса на шее, — кивает Бауля.
   — Заткнись, старуха! — прошипела Лизавета. — Не лезь не в свое дело.
   Бауля подвинула к себе вторую керосиновую лампу, обхватила ее рукой и тоже перешла на шепот:
   — Сама заткнись. Теперь я говорю. Я одна здесь могу ладить с огнем. Будешь мешать, огрею и тебя лампой, заляжешь на пол рядом с Кирзачом до новолуния.
   Лизавета застыла, тяжело дыша. Смотрит на лампу настороженно.
   — Текила, смотри сюда, — Бауля протянула ко мне через стол свободную ладонь. — Смотри и слушай. Это тебя касается. Лизавета в тот день вернулась со станции на дачу, а там — никого, и машины нет. Она пошла по следам шин. Дошла до дороги на Объедкино и по звуку сигнала попала на место аварии. Первым делом бросилась к Кирзачу. Оттащила его в лес подальше и положила в деревьях, чтобы с дороги не было видно. Потом вернулась и «Скорую» вызвала. — Бауля говорит быстро-быстро, словно заученную молитву читает или еле успевает описать свои видения. — Приехала местная, из районной больнички. Шофер и докторша в возрасте. Она твой пульс пощупала — ничего. Зрачки не реагируют. На живот руку положила, а там ребеночек стукнулся. Врачиха запаниковала, хотела было из города «реанимацию» вызвать, да Лизавета ее отговорила — сказала про срок маленький, неизвестно, мол, как все повернется и выживет ли младенец. Будут потом разбираться, как и кто оказывал первую помощь. Вот и повезли тебя в районную больничку. А там пьяный хирург сделал кесарево. Достали ребеночка, а он живой. Лизавета опять проявила инициативу. Стала уговаривать не откачивать его и подождать, пока он остынет, все-таки недоношенный да от малолетки — не выживет. Деньги давала. Давала, Лиза?
   — Обещала их донести… — шепчет Лизавета, уставившись в стол.
   — Ну да, обещала донести, у нее же с собой много не было.
   — А моя мама? — спрашиваю я, сморгнув подступившие слезы, а то Лизавета в этих соленых линзах дробится на кусочки.
   — Не смотри на нее! — прикрикнула Бауля. — Смотри на мою ладонь, там линии смешно меняются каждую минуту. А мама твоя в это время была в отъезде — она не одна была, а с мужчиной, это Лизавете ох как крупно повезло! Знаешь почему?
   — Догадываюсь. Мама была с Бирсом, да? — спрашиваю я, понурившись.
   — Правильно. Лизавета им только к ночи позвонила. Из больнички она сразу поспешила на такси к месту аварии за Кирзачом, а там уже милиция разбиралась. Кирзач к этому времени на снегу в лесу подостыл и впал в медитацию, вспоминая убиенных им и съеденных, чтобы их души помогли его очухаться. Лизавета Кирзача подняла, в обход милиции дотащила до такси, будто мужа сильно выпившего, и благополучно увезла на дачу.
   В оранжевом свете керосинки линии на руке Баули действительно движутся, плавно перетекая из одного варианта жизни… или смерти?.. в другой.
   — А Байрон?.. Когда он узнал? — тихо спрашиваю я.
   — А как подъехал, не нашел никого на даче, позвонил тебе по телефону, мамочка и ответила, — с готовностью объяснила Бауля. — Лизавета твой телефон взяла. Так он и узнал. Она в этот момент уже везла Кирзача на дачу. Байрон сразу бросился в больничку и впал там от вида твоего тела в полную несознанку, так что докторша напичкала его успокоительным, а сама сильно призадумалась. В больничке было родильное отделение на пять коек, а с месяц назад завезли новое оборудование для выхаживания недоносков. Вот она это оборудование как раз на Федоре и опробовала. А Байрон, очухавшись, прямым ходом отправился в военкомат. Отец-то его с Мамаверой приехали только на другой день. Лизавета к их приезду стала сына искать, да не нашла вовремя, чтобы повлиять — поскандалить, справку из института привезти. Докторша решила, что за живого младенца она по-любому получит больше денег, чем за мертвого, быстро оформила все бумаги и справки о причине твоей смерти, но о ребенке — ни слова. А сама два дня Федьку выхаживала и жила рядом с капсулой. Выходила. Сидит, ждет-пождет Лизавету с деньгами, а та и нейдет! И предполагаемый отец куда-то запропастился. Не дождалась докторша денег, а когда узнала о смерти Лизаветы, выписала на ребенка документы как на отказника и в шесть месяцев передала его в дом ребенка.
   — И что, никто — ничего?.. — я подняла глаза от ладони Баули и посмотрела ей в лицо.
   — Бирс сунулся на дачу, увидел там Кирзача, еще плохо управляющегося со своим телом, и заподозрил неладное. Как он ни винил себя, что оставил тебя с Кирзачом на даче, как ни просил Веру, она отказалась от расследования и дополнительного вскрытия и тебя похоронила. Держалась Примавэра кое-как на таблетках и все Лизу благодарила. За то, что та заботы похоронные на себя взяла. А после похорон Бирс, считай, силой увез Лизавету домой, запер ее и устроил допрос с пристрастием. И вот тут она его довела. Правильно говорю, Лизавета, сама довела?
   Та застыла на стуле и молчит. Кирзач на полу не шевелится. Верочка по-прежнему лежит щекой на столе. Федор тоже будто задремал — закрыл глаза и голову руками подпирает. Похоже, кроме Лизаветы, мне одной тут страшно и тошно.
   — До чего довела? — не понимаю я.
   — До смертоубийства, — уверенно отвечает Бауля. — Я же тебе рассказываю, как Лизавета умерла. Я думаю, она много чего наговорила Бирсу об угрозе человечеству — о младенчике внутри тебя, и о кровосмешении, и о своей роли спасителя населения планеты. И конечно, он от всего этого впал в полную невменяемость и в состоянии аффекта задушил свою супругу кухонным полотенцем, как потом записали в протоколе прибывшие милиционеры.
   — Бирс убил Лизавету?.. — чувствую, что медленно заплываю в отключку. Там, в отключке, есть маленькие водовороты, можно расслабиться и вращаться против движения Земли…
   — А я про что тебе говорю? — наплывает издалека голос Баули. — Лизавета по заклятию какому или просто по судьбе не может никого убить, и себя не может, сколько бы ни пыталась. Это сделал ее супруг, так что не сомневайся.
   — Почему это вдруг она так захотела умереть, что подвела мужа к убийству? Я помню, Байрон говорил о ее попытках суицида, но все-таки…
   — Потому что она не выполнила свою миссию, — кивает Бауля, — младенец-то остался жив и после подозрений Бирса в ее адрес имел полные шансы быть им обнаруженным. Этого нельзя было допустить ради спасения человечества. Где Лизавета еще могла все изменить? Только там, где находишься ты и Федор, и только законно присутствуя в роли вершительницы судеб.
   Я стала лихорадочно перебирать варианты. Лизавета видела Федора во сне и знала, когда он умрет, но она…
   — Откуда она могла знать, что я — здесь? — спрашиваю с надеждой.
   — Она знала, что ты видишь девочку из мира мертвых, вы с нею в этом были наравне, — не задумываясь, отвечает Бауля.
   — Наравне?.. Ладно, — я лихорадочно ищу зацепку, с которой можно будет раскрутить этот клубок потусторонних ужасов и выйти, как Тесей, в знакомый и привычный мир. — А откуда она знала, что я не умерла в аварии и смогу что-то изменить?
   Смотрю на Лизавету с вызовом. Она встретила мой взгляд с легкой улыбкой:
   — Умерла — не умерла! Это потом реке решать — сольет она тебя или выпустит. А в тот момент я поняла — кома!.. Жилка… на виске. Синенькая, — Лизавета протягивает руку и показывает на мой левый висок. — Тик-так… Тик-так…
   Значит — кома?! Ладно. Похоже, так просто отсюда не выбраться. Вздыхаю и на всякий случай интересуюсь — вдруг что прояснится:
   — А что с Бирсом?
   — Арестован по обвинению в убийстве жены, — мечтательно улыбается Лизавета.
   — И ты думаешь, что мой возврат в прошлое, в тот день, когда…
   — Да, черт возьми! — она дернулась и повысила голос: — О чем мы здесь так долго спорим? О двухминутной чистке под наркозом! Пойми, наконец, что ты в состоянии сейчас изменить и жизнь, и смерть! — Лизавета обвела рукой полутемное пространство. — Мою смерть! Жизнь Байрона! Сделай все правильно, и мой сын не окажется в армии, не возьмет в руки оружие, не научится убивать, это не станет для него привычкой! Хотя бы приблизительно своим детским неразвитым умишком представь ощущения матери, которая знает о такой привычке сына!
   — Приблизительно?.. — бормочу я, совсем запутавшись. — Минуточку, я не догоняю — что значит изменить твою смерть? Допустим, я делаю, как ты сказала… не жду ребенка, не поселяюсь у вас на даче, не попадаю в аварию, Бирс тебя не душит… Но ты уже сидишь здесь на правах вершительницы судьбы, значит, ты… как это? — мертва? Извини, конечно, но… Твоя смерть — это с концами?.. Или как?
   Лизавета подалась ко мне через стол и злобно зашипела:
   — Со своей смертью я разберусь сама!..
   — Попалась! — оживилась я — наконец-то что-то проклюнулось! — Смерть — окончательное действие, но есть варианты, да? За что еще тебя мог убить Бирс? Ты знала, что Кирзач не тот, за кого себя выдает, да? Ты знала и держала его при себе. Нет, правда, я могу сразу наугад предложить вторую тему твоей смерти: Бирс узнает о Кирзаче, о вашем с ним союзе и в состоянии аффекта…
   Лизавета выпрямила спину и смотрела на меня, не моргая, как загипнотизированная. Верочка подняла голову и тихо попросила:
   — Скажи ей, Лиза, что такого мог узнать твой муж о Кирзаче, чтобы сильно на тебя рассердиться. Скажи.
   — Если ты упустишь время, — тихо заметила Лизавета, игнорируя Верочку, — то ничего не сможешь сделать, потому что река спустит тебя вниз, а надежные доски не каждому попадаются. Думаешь уплыть отсюда? Не выйдет. Река течет по кругу. Исток и устье у нее в одном месте, и никто не знает — где. Представь постоянно движущуюся ленту Мёбиуса. В полнолуние течение замирает, это шанс для таких, как ты. Но когда и как просыпается потом — не известно. Поспеши, чтобы тебя не смыло. Слышишь? — она подняла палец.
   Тишина. Я ничего не слышу, вообще — ни звука, ни шороха.
   — Река не шумит, — кивает Бауля.
   — Точно, — кивает Лизавета. — Нам давно пора. Ты готова? — она смотрит на меня выжидательно.
   — Я?.. Нет, подождите, я хочу поговорить с Федором.
   Никто не двинулся с места, только Федор пошевелился и вздохнул.
   — Наедине! — повысила я голос.
   Бауля и Верочка поспешно встали. Федор тоже встал, взял Кирзача за ноги и вытащил его за дверь. Лизавета выходила последней и с явной неохотой.
   Мы с Федором сели напротив друг друга.
   — Зачем вы с Кирзачом напали на меня в лесу? — спросила я.
   — Надо было.
   И все. Не выдерживаю его мрачного молчания и нервно напираю:
   — Кому надо?..
   — Тебе. Ты должна была понять, с чем имеешь дело, — уверенно кивнул Федор. — Ты моя мать, значит, мы — одной крови.
   Я вздохнула. Уж лучше бы не объяснял. Смотрю на его руки на досках и едва сдерживаю слезы. Шепотом говорю:
   — Мне страшно. Ты… пожалуйста, не бросай меня.
   Федор посмотрел, набычившись, и пожал плечами.
   — Не бросать? Странно. Это ты возвращаешься на пять месяцев назад, чтобы сделать аборт.
   — Я не сделаю этого. Должен быть другой выход, я уверена. Может, я попала сюда не по прихоти Лизаветы, а совсем по другому поводу! Бауля сказала о хитрости, я что-нибудь придумаю, обещаю, только не отказывайся от меня!
   Федор откинулся на спинку стула и посмотрел открыто — насмешливым взглядом Байрона!
   — Что ты можешь придумать?
   — Не знаю, я… Если не придумаю, запрусь на даче в комнате, забаррикадирую дверь и буду ждать Байрона! Я не выйду из дома, клянусь!
   Федор усмехнулся:
   — Автомобиль, — он многозначительно поднял брови.
   — Автомобиль? Что это значит?..
   — Ты должна разбить автомобиль Лизаветы, это определено. Лизе редко удавалось попасть сюда при попытках самоубийства. Твое бегство на машине — ее очередная неудача.
   — Ты так говоришь, как будто я — запрограммированная марионетка!..
   — Мы все зависим друг от друга. Из той цепочки событий, которые уже произошли, можно вырваться, только изменив кое-что в прошлом. Лизавета предложила тебе свой вариант перемены участи. Даже если ты не сделаешь того, что она просит, все равно дело кончится аварией.
   — А если я… Если я придумаю свой вариант перемены участи?
   — Как же — придумаешь! — Федор подался ко мне через стол, глаза его потемнели. — Вместо того чтобы сидеть неподвижно в машине и ждать помощи, ты вылезешь, изгибая сломанные ребра, одно из них проткнет твое сердце, и ты умрешь. Так ведь и было, да? Ты не смогла оценить опасность ситуации и просто выжить и еще собираешься управлять своей участью, а это могут только мертвые или их гости здесь! — Он выпрямился на стуле и стукнул рукой по столу. — Иди к реке и попробуй. Больше может не быть шанса что-то изменить. Мало кто приходит сюда погостить несколько раз. Сделай, как говорит Лизавета, доживи свое без меня. — Он встает. — Не переживай так. Если я умер, значит, я жил. Может, я особенный. Может, Кирзач прав, и я по-любому смогу родиться у другой жалостливой к привидениям мамочки, если тебя это утешит… Больше нет времени думать. Река стоит недолго. Время истечет, время — вода, ты уже поняла?.. и тебя унесет нахлынувшим течением. — Он решительно направился к двери.
   Я вскочила.
   — Унесет?.. Течением? Я что, должна буду плыть?
   — Ты должна попасть на тот берег. Это у кого как получается, — Федор повернулся в проеме двери. — Некоторые переплывают, а некоторые могут перейти ногами на ту сторону как по отмели. Но когда нахлынет течение, снесет всех, кто не успел.
   До самой реки я не верила, что все правильно поняла — на тот берег?! Но как только мы зашли на бугор, вздрогнула: река застыла черным зеркалом. По всему берегу стояли небольшими группами мужчины и женщины. В воде кое-где были видны головы плывущих, две фигуры застыли по колено в воде и не двигались.
   Из небольшой группки — три человека — выступил кто-то маленький и помахал нам рукой. Я узнала Верочку рядом с Баулей и Лизаветой и в отчаянии схватила Федора за большую ладонь. Холодная…
   — Если у меня… если ничего не получится, я вернусь. Обещаю. — Смотрю снизу на большого Федора. — Дождись меня.
   Он молча стал спускаться, таща меня за собой вниз. Приходится почти бежать — по три шага на его один.
   — Почему ты молчишь? Скажи, как к тебе вернуться?
   Федор резко остановился и присел передо мной, как делают взрослые, чтобы быть наравне с ребенком. Внимательно, сантиметр за сантиметром осмотрел мое лицо.
   — Ты хочешь, чтобы я тебя подождал?
   Киваю, тяжело дыша.
   — И обещаешь вернуться?
   — Обещаю. Я что-нибудь придумаю, честное слово, мы будем вместе, только дождись!
   — Ничего не выйдет, — Федор встает и тащит меня за руку к реке. — Ты попала в такое место, где никто никого не ждет.
   — Если можно отсюда уйти, значит, и вернуться можно!..
   — Можно. — Он опять резко остановился, но присаживаться не стал. Стоял и смотрел поверх реки в небо, или в то место, где оно должно быть. Потом выдохнул:
   — До первого восхода солнца нужно прийти к тому берегу.
   — У вас тут бывают восходы? — удивилась я.
   — Там, куда ты вернешься, если, конечно, доплывешь, бывают и восходы, и закаты. Успеешь вернуться к берегу до первого восхода — встретимся. Не успеешь — никогда меня не увидишь.
   И подтолкнул в спину к воде. Подошли Бауля и Верочка. Лиза осталась стоять поодаль.
   Я шагнула в реку. И поняла, почему могу не доплыть до другого берега — вода оказалась тяжелой и густой. С трудом сделала несколько шагов. Обернулась. А позади — чернота. И голос Верочки из нее:
   — Не оборачивайся!
   Ладно, не буду.
   Через пять шагов я потеряла дно и передвигала ноги в густой пустоте. Плыть не пришлось — от малейшего движения меня выталкивало вверх, так что достаточно было, не делая лишних движений, передвигать ногами и слегка отталкиваться от черной поверхности ладонями. Одно плохо — дышать было тяжело. Одежда весит тонну, не меньше… Кое-как скидываю валенки и прощаюсь с ними.
   Где-то на середине реки (я определила это приблизительно, чтобы успокоиться) вдруг все, что сказала Лизавета, стало казаться ясным и простым. Она права — что я буду делать с недоношенным Федором, если выживу и поступлю по-своему? Путешествовать с ним по больницам? Кормить грудью? Готовить ему потом кашки? А он будет рычать и кусаться, щенок малолетний! В пятнадцать лет начнется самоубийственная проба запретного, как у всех подростков. Мне — тридцать один, между нами возникнет пропасть в понимании. Насколько проще прекратить это сейчас за две минуты и забыть.
   Дышать стало гораздо легче. И в этот момент я поняла, что ртутная тяжесть воды местами разбавляется… течением! Я осмотрелась. Неподалеку кто-то стремительно пронесся мимо, размахивая руками, как утопающий. И вверху словно лампу включили — мутный желтый свет осветил реку. Задираю голову и вижу над собой огромный, идеально круглый диск луны. Сразу стали заметны ближние и дальние головы желающих переправиться на тот берег. Мимо медленно проплыла доска, потом попала в тугую струю, подпрыгнула и мгновенно унеслась.
   Исток и устье в одном месте?.. Если меня сейчас унесет течение, я никогда не смогу выйти на берег. Буду мотаться кругами по этой ленте Мёбиуса, а если с ее внутренней стороны, то — головой вниз, пока не умру… Пока?.. Неизвестно, сколько времени вообще я пробыла в Объедкино — неделю или три минуты. Мотаться буду, пока меня не выловит Кирзач сетями, вот это точно.
   О, валенок проплыл!..
   Преодолевая желание расслабиться и отдохнуть без движения, я заставила себя думать, тогда потуги тащиться к берегу не так угнетающе бессмысленны. Думала я об отце. Думала, думала и поняла, что сглупила, не назвав при молитве свое имя. Он мог прийти в это сборище за столом моим защитником. Что делают в Объедкино мертвецы, когда не могут принять единодушного решения? Голосуют?.. Что я вообще здесь делала? Это, пожалуй, можно определить как загрузку данных. Я получила информацию и теперь плыву совершать поступок, и я так зверски устала, что готова совершить самый бессмысленный и жестокий, лишь бы все прекратилось. Хватит уже!..
   Устала.
   Интересно, река реагирует на мысли пловцов?..
   Мне уже безразлично, что со мной будет, — перестаю шевелиться. В этот момент полнейшего равнодушия и почти блаженного ощущения бессилия я увидела, что ко мне движется нечто странное. Красное пятно в мутно-желтом свете луны.
   Мимо проплывала голая женщина. Она лежала на спине, подставив луне весь свой перед, расставив в стороны руки, и совсем не шевелилась. На ее груди было странное образование, как нарост, — это оно светилось красным. Когда женщина очутилась так близко, что задела меня отставленной рукой, я дернулась от неожиданности. Пятно на ее груди оказалось цветком. Из развороченного пупка виднелся изогнутый коричневый корень. На длинном стебле, доходящем до маленьких грудей, держалась причудливая головка с тремя большими красными лепестками, вывернутыми наружу, и тремя поменьше, полураскрытыми, из которых выглядывало толстое рыльце короткого пестика.
   Она плыла медленно, ногами вперед. Я в подробностях рассмотрела цветок и ее скуластое лицо с узкими раскрытыми глазами без белков — все залито черным. И вдруг страшно и стыдно стало за все, о чем я думала в реке, и…
   …захотелось ЕСТЬ, ПИТЬ и ВЫПЛЫТЬ!
   И в припадке животного голода я дернулась к отплывающей женщине, схватила цветок и вырвала, скомкав его в руке. Быстрым вороватым движением затолкала в рот и проглотила, почти не жуя. Сладковатый терпкий вкус теплой мякоти. По ступням ударила струя течения. Ерунда, я сильная — справлюсь! Спокойно, не паникуя, двигаюсь к берегу, отслеживая ладонью границу жирной тяжелой ртути и стремительно рвущейся воды. Не потому, что боюсь. А потому что пить хочется. Я уверена в себе до бахвальства — обнаружив под ногами опору, хватаю рукой из струи воду пригоршнями и заглатываю то, что удается донести до рта.
   Правая нога почти вся попала в сильное течение — такое чувство, что река ее отрывает. От сильного толчка в спину меня перевернуло вниз головой, и стало темно.

Дежавю

   Открываю глаза, а надо мной — белый потолок. Покосилась по сторонам и узнала свою комнату. Сначала накатило облегчение — ни фига себе страшилки снятся перед контрольной по химии!.. А потом я попробовала встать и рухнула на пол у дивана — ноги подкосились. Поползав на четвереньках по ковру, добралась до кресла и встала, держась за него.
   Болит все. Даже рот открыть больно. Вероятно, вчера ночью в «Чугунке» пожарная лестница оказалась слишком тяжелым испытанием для моих мышц. Или в форточку я лезла, неправильно напрягаясь? Тащусь в ванную, раздумывая, какой душ принять — холодный или горячий, а там из зеркала на меня зыркнул кто-то страшный, с окровавленным ртом и дикими глазами.