— Вроде того. Зайцы и куропатки. Подозреваю, что куропаток он купил в деревне, когда зайцы перестали попадаться. Но все равно — было здорово.
— Странно, — задумался Бирс. — Я опасался, что вы возненавидите друг друга.
— Все нормально. Мы возненавидели.
— Но — как же?.. — Бирс выдохнул дым и показал сигарой на дом.
— Это с его стороны жертвоприношение. Как идолу семейства Феоклистовых-Бирсов. Чтобы я его не доставала.
— А ты чем-то его достаешь? — сильно удивился Бирс, стряхивая пепел в непригодившуюся фольгу.
— Было пару раз. Я говорила ему о девочке.
— Девочке?.. Ах да, помню. Ты видела ее рядом с Кирзачом. И что он?
— Дрался. В первый раз я не ожидала рукоприкладства, а во второй была начеку. Заранее взяла полено и огрела его как следует!.. Извините.
Бирс застыл, потом осторожно покосился на меня.
— Отличная сигара, — кивнула я и изобразила улыбочку.
— Ты не… — замялся Бирс.
— Меня все устраивает, — опередила я вопрос. — Я сама выбрала это место проживания и пока не собираюсь отсюда уезжать.
— А что с этой девочкой?
— Нормально. Я привыкла, что она в одном платье зимой. Правда, месяц назад появилась новая деталь в одежде — муфточка. Белая, из заячьей шкурки. Чтобы у девочки не мерзли руки. — Я прищурилась и уставилась на девочку. — Теперь я совершенно уверена, что она — призрак. Сквозь нее снег пролетает.
— Ты что, сейчас ее видишь? — Бирс заметил мой взгляд.
— Да. Она сидит на перилах беседки. Болтает ногами — свесила их к нам. Если я захочу ее потрогать, то упаду или ударюсь. Лизавета меня предупреждала.
— Лизавета?.. — с ужасом шепотом спросил Бирс.
— Да, смотрите.
Я встала, обошла круглый стол и подошла к девочке, стараясь не делать резких движений и внимательно смотреть под ноги. Это не спасло — когда я протянула руку, чтобы дотронуться до нее, девочка резко отодвинулась, и я упала, больно ударившись подбородком о перила. Как будто меня сзади подсекли под коленки.
Лежу и смотрю снизу на бледное лицо вскочившего Бирса.
— Не волнуйтесь, я сейчас… — пытаюсь встать. Провожу рукой по подбородку, а на руке — кровь.
Анализ крови
Лизавета
Побег
— Странно, — задумался Бирс. — Я опасался, что вы возненавидите друг друга.
— Все нормально. Мы возненавидели.
— Но — как же?.. — Бирс выдохнул дым и показал сигарой на дом.
— Это с его стороны жертвоприношение. Как идолу семейства Феоклистовых-Бирсов. Чтобы я его не доставала.
— А ты чем-то его достаешь? — сильно удивился Бирс, стряхивая пепел в непригодившуюся фольгу.
— Было пару раз. Я говорила ему о девочке.
— Девочке?.. Ах да, помню. Ты видела ее рядом с Кирзачом. И что он?
— Дрался. В первый раз я не ожидала рукоприкладства, а во второй была начеку. Заранее взяла полено и огрела его как следует!.. Извините.
Бирс застыл, потом осторожно покосился на меня.
— Отличная сигара, — кивнула я и изобразила улыбочку.
— Ты не… — замялся Бирс.
— Меня все устраивает, — опередила я вопрос. — Я сама выбрала это место проживания и пока не собираюсь отсюда уезжать.
— А что с этой девочкой?
— Нормально. Я привыкла, что она в одном платье зимой. Правда, месяц назад появилась новая деталь в одежде — муфточка. Белая, из заячьей шкурки. Чтобы у девочки не мерзли руки. — Я прищурилась и уставилась на девочку. — Теперь я совершенно уверена, что она — призрак. Сквозь нее снег пролетает.
— Ты что, сейчас ее видишь? — Бирс заметил мой взгляд.
— Да. Она сидит на перилах беседки. Болтает ногами — свесила их к нам. Если я захочу ее потрогать, то упаду или ударюсь. Лизавета меня предупреждала.
— Лизавета?.. — с ужасом шепотом спросил Бирс.
— Да, смотрите.
Я встала, обошла круглый стол и подошла к девочке, стараясь не делать резких движений и внимательно смотреть под ноги. Это не спасло — когда я протянула руку, чтобы дотронуться до нее, девочка резко отодвинулась, и я упала, больно ударившись подбородком о перила. Как будто меня сзади подсекли под коленки.
Лежу и смотрю снизу на бледное лицо вскочившего Бирса.
— Не волнуйтесь, я сейчас… — пытаюсь встать. Провожу рукой по подбородку, а на руке — кровь.
Анализ крови
Бирс отнес меня в дом, снял куртку и валенки, уложил на диван, накрыл пледом и еще посидел потом минут пять рядом, прикладывая к моему подбородку салфетку со льдом. Я все это вполне спокойно вытерпела, потому что, объевшись, стала засыпать, и не помню, как Бирс ушел.
Открываю глаза, а надо мной лицо Байрона. Пытаюсь улыбнуться ему и протянуть руки, но не могу пошевелиться — жутко не хочется просыпаться.
— Текила, ты как?
— Нормально-а-а… а что?
— Помнишь, как упала вчера?
— Вчера?..
— Я приехал вчера вечером, ты не слезала с дивана. Проспала сутки. Тебе отец доктора привез.
Скашиваю глаза и вижу невысокого ладненького мужичка в круглых очках. С неохотой потягиваюсь и сажусь.
— Доктора? Я уже рожаю?
— Сплюньте! — возмутился тонким голосом доктор. — Позвольте провести наружный осмотр?
Спросонья я плохо соображаю, уставилась на доктора озадаченно. Бирс привез мне гинеколога? Доктор садится напротив на стул, обшаривает глазами мое лицо и, сияя радостью, представляется:
— Тихон Ильич. Психиатр.
Ну конечно, кого же еще мог притащить Бирс после… вчерашнего? Неужели я так долго спала? И так хорошо! Доктор смотрит на меня, тоже улыбается и констатирует:
— Вижу перед собой весьма молодую и привлекательную особу, довольную жизнью и отлично отдохнувшую. Что у вас с подбородком?
— Упала и ударилась о перила беседки, — отвечаю на его первый тест коротко и без подробностей.
— И что у нас болит?
Я пошевелила челюстью, потрогала лицо.
— Подбородок побаливает, если дотронуться.
— И больше никаких неприятных ощущений? — весело уточнил доктор.
— Есть одно. Писать очень хочется, — освобождаюсь от пледа и ускоряюсь к туалету.
Доктор вслед разъясняет, что подобные ощущения для беременной девушки вполне естественны — из-за давления растущего живота на мочевой пузырь.
Вернулась я, вероятно, еще более довольная жизнью — доктор так и просиял морщинками и предложил сесть напротив него на поставленный стул. Сажусь.
— Лилечка… — начал он.
Я удивленно подняла брови, доктор заметил это и передумал продолжать. Я, стараясь сохранять серьезность, предложила:
— Лилит Марковна, если вам не трудно запомнить, Тихон Ильич.
— Хорошо, Лилит Марковна. Мне вкратце описали ваши видения — назовем это видениями. Хотелось бы услышать ваше собственное мнение на эту тему.
— Я согласна. Это видения. Я вижу девочку лет пяти-шести в летнем платьице.
— Отлично. Скажите, Лилит Марковна, заговариваете ли вы с объектом ваших видений?
— Нет. Она сама иногда делает мне знаки и говорит пару слов. Чаще — одно.
— Какое это слово, позвольте спросить?
— Скоро. Она говорит: «Скоро».
— Я понял. Насколько вас угнетают эти видения?
— Уже нисколько. Я привыкла.
— Прекрасно. Тогда скажите, Лилит Марковна, хотели бы вы от них избавиться?
Задумавшись, я посмотрела мимо доктора в проем двери. Там стоял Байрон с уставшим лицом и темными кругами под глазами.
— Я хотела бы понять, что ей нужно, но в данных обстоятельствах приходится контролировать свои желания из-за спокойствия близкого человека. Вот если бы вы… — я с надеждой взглянула на доктора.
— Слушаю вас, — с готовностью подался он ко мне.
— Если бы вы сделали один-единственный анализ…
— Так-так-так?..
— Психиатр ведь может сделать анализ крови?
— В принципе, конечно, может, — кивнул озадаченный доктор. — А зачем?
— Мне это важно.
— Вы хотите сдать кровь на анализ? На какой?
— Ничего не надо сдавать. Она у меня уже есть. В банке. Анализ самый обычный. Группа крови и, желательно, на ДНК.
— Так-так-так… — задумался доктор. — На ДНК — это не самый обычный анализ. Вы сказали — в банке. В какой?
— В пол-литровой, — ответила я. — Вы согласны мне помочь?
— Лилит Марковна, — проникновенно обратился ко мне доктор, и еще ручку на мою коленку положил. — Прежде чем ответить, я хотел бы видеть эту банку с… так сказать, материалом для анализа.
— Конечно, — я ручку доктора осторожно с коленки убрала и позвала Байрона: — Принеси, пожалуйста, банку из гаража. Помнишь, я туда снежок…
— Я помню, — кивнул Байрон и ушел.
Когда он вернулся с банкой, доктор посмотрел на нее, на сильно подтаявший снег в розовой сукровице, потом — на меня и вдруг крикнул:
— Веня!
Пока я соображала, кто тут у нас Веня, пришел Бирс. По одному его взгляду на доктора, а потом — мгновенному — на меня я поняла, что у Тихона Ильича как минимум, сейчас наступит коллапс из-за моих издевательств. Как можно убедительней я призвала двух давних друзей осознать, что если они действительно хотят мне помочь с этими видениями, то должны выполнить мою любую, даже абсурдную просьбу. И даже две. Доктор, уже было согласившийся признать, что шутка с банкой может и не быть шуткой, а обычным психическим заскоком беременной женщины, среагировал мгновенно:
— Две просьбы?
Я уточнила:
— Два анализа. Я хотела бы протестировать еще и кровь истопника. Я знаю, что анализы на ДНК дорогие, Байрон все оплатит.
Смотрю на Байрона. После моих слов о крови истопника он сел на диван и закрыл лицо руками. Наступила тишина.
— Ладно вам, — нарушила я ее минуты через три, — я же не прошу вызвать охотников на привидений или священника из ближайшей церкви. Если мне это поможет, почему бы не сделать?
Бирс заметил, что из всех вариантов избавиться от призрака я выбрала самый нестандартный, и лично он предпочел бы все-таки приход священника.
Байрон поднял голову:
— При чем здесь истопник?
Я вздохнула и постаралась объяснить как можно доходчивей то, к чему пришла сама за последний месяц. Девочка приходит не ко мне. Она привязана либо к определенному месту, либо к определенным людям. Я думаю, что она привязана к месту, где стоит дом Бирсов, и еще больше — к истопнику.
— Может, это его погибшая дочь, — осторожно предложила я свою версию.
— У Кирзача не было детей, — вздохнул Бирс.
— Первый раз ты ее увидела на кладбище, — резонно возразил Байрон.
— Правильно. На кладбище со мной был ты. Потом мы поругались, и я долго не видела никого из вашей семьи и ни разу в то время не видела девочку! Потом пошла в консультацию и увидела ее, потому что…
— Потому что там была моя мать, — уныло закончил Байрон.
— Точно. Потом я поселилась здесь и последний месяц вижу ее почти каждый день. Истопник тоже ее видит, он с нею объясняется, поэтому пусть сравнят кровь истопника и кровь из банки.
— Да как я смогу взять анализ у моего сторожа? — взвился Бирс. — Пойти и попросить, чтобы он дал немного крови? Это бред!
— Не надо ни о чем просить, — успокоила я Бирса. — У меня есть его кровь. На полотенце. Я ударила его поленом по голове и потом стащила полотенце из корзины с грязным бельем.
После моих слов Бирс закрыл голову руками, а Байрон и доктор уставились на меня с приоткрытыми ртами. Доктор пришел в себя первым — специалист все-таки.
— Веня, — сказал он, вставая, — выйдем на минуточку.
И они вышли. Я спросила у Байрона:
— Что, напугала я тебя?
— Я тут вдруг подумал… — Байрон замешкался, опустив голову, и в каждую секунду его молчания мое сердце сделало по три удара.
Он поднял голову и посмотрел на меня решительно:
— Я подумал и вспомнил, как ты чувствуешь предметы. Ну, когда ищешь привязку к паролю.
— И что? — прошептала я.
— Текила, я тебе верю и сделаю все, что ты попросишь. Я сам отвезу материал в лабораторию, оплачу, сделаю все, что нужно — договорюсь, суну деньги, упрошу. Может, если бы я так верил матери в детстве, когда она меня просила… Ладно, это уже не в тему и поздно. Я все сделаю и порву пасть любому психиатру, который захочет…
В гостиную вернулись доктор с Бирсом.
— Ну уж сразу и насилие! — возмутился доктор. — Пасть! Неужели я так страшно выгляжу? Лилит Марковна, Байрон… — доктор кивнул нам по очереди головой, — сделаю, что смогу, и как можно быстрее, но деньги не помешают. Мне пора. Байрон, проводи.
Я подошла к окну. Доктора ждало такси. Истопник рубил дрова у беседки. Девочка сидела на пеньке и ковыряла красной туфелькой снег. Заячью муфточку она задрала на левой руке до локтя — мешает.
— Как вы уговорили доктора? — спросила я Бирса.
— Никак. Он понаблюдал за Кирзачом минут пять и заторопился.
Понятно. Кирзач наверняка разговаривал с девочкой и прогонял ее. Он даже мог запустить в нее поленом!
— То есть благодарить мне лично вас не за что? — уточнила я.
— Совершенно не за что. Не знаю, за что меня наказывает судьба подобным, но терпеть это еще и с вами я не намерен. Мне достаточно проблем с Лизаветой и ее призраками. Прощайте, Лилит. Постараюсь не видеть вас, по крайней мере до родов. Надеюсь, после них у вас будет много реальных земных забот, тогда и помогу, чем могу.
И тут он берет меня за подбородок, поднимает мое лицо, сам наклоняется и… целует меня в губы! Легко, почти неощутимо, но я все равно покрылась мурашками. И подбородку больно от сухих цепких пальцев. От ужаса я закрыла глаза. Пока приходила в себя, Бирс исчез. Быстро пошла в ванную и до возвращения Байрона успела помыть рот.
Открываю глаза, а надо мной лицо Байрона. Пытаюсь улыбнуться ему и протянуть руки, но не могу пошевелиться — жутко не хочется просыпаться.
— Текила, ты как?
— Нормально-а-а… а что?
— Помнишь, как упала вчера?
— Вчера?..
— Я приехал вчера вечером, ты не слезала с дивана. Проспала сутки. Тебе отец доктора привез.
Скашиваю глаза и вижу невысокого ладненького мужичка в круглых очках. С неохотой потягиваюсь и сажусь.
— Доктора? Я уже рожаю?
— Сплюньте! — возмутился тонким голосом доктор. — Позвольте провести наружный осмотр?
Спросонья я плохо соображаю, уставилась на доктора озадаченно. Бирс привез мне гинеколога? Доктор садится напротив на стул, обшаривает глазами мое лицо и, сияя радостью, представляется:
— Тихон Ильич. Психиатр.
Ну конечно, кого же еще мог притащить Бирс после… вчерашнего? Неужели я так долго спала? И так хорошо! Доктор смотрит на меня, тоже улыбается и констатирует:
— Вижу перед собой весьма молодую и привлекательную особу, довольную жизнью и отлично отдохнувшую. Что у вас с подбородком?
— Упала и ударилась о перила беседки, — отвечаю на его первый тест коротко и без подробностей.
— И что у нас болит?
Я пошевелила челюстью, потрогала лицо.
— Подбородок побаливает, если дотронуться.
— И больше никаких неприятных ощущений? — весело уточнил доктор.
— Есть одно. Писать очень хочется, — освобождаюсь от пледа и ускоряюсь к туалету.
Доктор вслед разъясняет, что подобные ощущения для беременной девушки вполне естественны — из-за давления растущего живота на мочевой пузырь.
Вернулась я, вероятно, еще более довольная жизнью — доктор так и просиял морщинками и предложил сесть напротив него на поставленный стул. Сажусь.
— Лилечка… — начал он.
Я удивленно подняла брови, доктор заметил это и передумал продолжать. Я, стараясь сохранять серьезность, предложила:
— Лилит Марковна, если вам не трудно запомнить, Тихон Ильич.
— Хорошо, Лилит Марковна. Мне вкратце описали ваши видения — назовем это видениями. Хотелось бы услышать ваше собственное мнение на эту тему.
— Я согласна. Это видения. Я вижу девочку лет пяти-шести в летнем платьице.
— Отлично. Скажите, Лилит Марковна, заговариваете ли вы с объектом ваших видений?
— Нет. Она сама иногда делает мне знаки и говорит пару слов. Чаще — одно.
— Какое это слово, позвольте спросить?
— Скоро. Она говорит: «Скоро».
— Я понял. Насколько вас угнетают эти видения?
— Уже нисколько. Я привыкла.
— Прекрасно. Тогда скажите, Лилит Марковна, хотели бы вы от них избавиться?
Задумавшись, я посмотрела мимо доктора в проем двери. Там стоял Байрон с уставшим лицом и темными кругами под глазами.
— Я хотела бы понять, что ей нужно, но в данных обстоятельствах приходится контролировать свои желания из-за спокойствия близкого человека. Вот если бы вы… — я с надеждой взглянула на доктора.
— Слушаю вас, — с готовностью подался он ко мне.
— Если бы вы сделали один-единственный анализ…
— Так-так-так?..
— Психиатр ведь может сделать анализ крови?
— В принципе, конечно, может, — кивнул озадаченный доктор. — А зачем?
— Мне это важно.
— Вы хотите сдать кровь на анализ? На какой?
— Ничего не надо сдавать. Она у меня уже есть. В банке. Анализ самый обычный. Группа крови и, желательно, на ДНК.
— Так-так-так… — задумался доктор. — На ДНК — это не самый обычный анализ. Вы сказали — в банке. В какой?
— В пол-литровой, — ответила я. — Вы согласны мне помочь?
— Лилит Марковна, — проникновенно обратился ко мне доктор, и еще ручку на мою коленку положил. — Прежде чем ответить, я хотел бы видеть эту банку с… так сказать, материалом для анализа.
— Конечно, — я ручку доктора осторожно с коленки убрала и позвала Байрона: — Принеси, пожалуйста, банку из гаража. Помнишь, я туда снежок…
— Я помню, — кивнул Байрон и ушел.
Когда он вернулся с банкой, доктор посмотрел на нее, на сильно подтаявший снег в розовой сукровице, потом — на меня и вдруг крикнул:
— Веня!
Пока я соображала, кто тут у нас Веня, пришел Бирс. По одному его взгляду на доктора, а потом — мгновенному — на меня я поняла, что у Тихона Ильича как минимум, сейчас наступит коллапс из-за моих издевательств. Как можно убедительней я призвала двух давних друзей осознать, что если они действительно хотят мне помочь с этими видениями, то должны выполнить мою любую, даже абсурдную просьбу. И даже две. Доктор, уже было согласившийся признать, что шутка с банкой может и не быть шуткой, а обычным психическим заскоком беременной женщины, среагировал мгновенно:
— Две просьбы?
Я уточнила:
— Два анализа. Я хотела бы протестировать еще и кровь истопника. Я знаю, что анализы на ДНК дорогие, Байрон все оплатит.
Смотрю на Байрона. После моих слов о крови истопника он сел на диван и закрыл лицо руками. Наступила тишина.
— Ладно вам, — нарушила я ее минуты через три, — я же не прошу вызвать охотников на привидений или священника из ближайшей церкви. Если мне это поможет, почему бы не сделать?
Бирс заметил, что из всех вариантов избавиться от призрака я выбрала самый нестандартный, и лично он предпочел бы все-таки приход священника.
Байрон поднял голову:
— При чем здесь истопник?
Я вздохнула и постаралась объяснить как можно доходчивей то, к чему пришла сама за последний месяц. Девочка приходит не ко мне. Она привязана либо к определенному месту, либо к определенным людям. Я думаю, что она привязана к месту, где стоит дом Бирсов, и еще больше — к истопнику.
— Может, это его погибшая дочь, — осторожно предложила я свою версию.
— У Кирзача не было детей, — вздохнул Бирс.
— Первый раз ты ее увидела на кладбище, — резонно возразил Байрон.
— Правильно. На кладбище со мной был ты. Потом мы поругались, и я долго не видела никого из вашей семьи и ни разу в то время не видела девочку! Потом пошла в консультацию и увидела ее, потому что…
— Потому что там была моя мать, — уныло закончил Байрон.
— Точно. Потом я поселилась здесь и последний месяц вижу ее почти каждый день. Истопник тоже ее видит, он с нею объясняется, поэтому пусть сравнят кровь истопника и кровь из банки.
— Да как я смогу взять анализ у моего сторожа? — взвился Бирс. — Пойти и попросить, чтобы он дал немного крови? Это бред!
— Не надо ни о чем просить, — успокоила я Бирса. — У меня есть его кровь. На полотенце. Я ударила его поленом по голове и потом стащила полотенце из корзины с грязным бельем.
После моих слов Бирс закрыл голову руками, а Байрон и доктор уставились на меня с приоткрытыми ртами. Доктор пришел в себя первым — специалист все-таки.
— Веня, — сказал он, вставая, — выйдем на минуточку.
И они вышли. Я спросила у Байрона:
— Что, напугала я тебя?
— Я тут вдруг подумал… — Байрон замешкался, опустив голову, и в каждую секунду его молчания мое сердце сделало по три удара.
Он поднял голову и посмотрел на меня решительно:
— Я подумал и вспомнил, как ты чувствуешь предметы. Ну, когда ищешь привязку к паролю.
— И что? — прошептала я.
— Текила, я тебе верю и сделаю все, что ты попросишь. Я сам отвезу материал в лабораторию, оплачу, сделаю все, что нужно — договорюсь, суну деньги, упрошу. Может, если бы я так верил матери в детстве, когда она меня просила… Ладно, это уже не в тему и поздно. Я все сделаю и порву пасть любому психиатру, который захочет…
В гостиную вернулись доктор с Бирсом.
— Ну уж сразу и насилие! — возмутился доктор. — Пасть! Неужели я так страшно выгляжу? Лилит Марковна, Байрон… — доктор кивнул нам по очереди головой, — сделаю, что смогу, и как можно быстрее, но деньги не помешают. Мне пора. Байрон, проводи.
Я подошла к окну. Доктора ждало такси. Истопник рубил дрова у беседки. Девочка сидела на пеньке и ковыряла красной туфелькой снег. Заячью муфточку она задрала на левой руке до локтя — мешает.
— Как вы уговорили доктора? — спросила я Бирса.
— Никак. Он понаблюдал за Кирзачом минут пять и заторопился.
Понятно. Кирзач наверняка разговаривал с девочкой и прогонял ее. Он даже мог запустить в нее поленом!
— То есть благодарить мне лично вас не за что? — уточнила я.
— Совершенно не за что. Не знаю, за что меня наказывает судьба подобным, но терпеть это еще и с вами я не намерен. Мне достаточно проблем с Лизаветой и ее призраками. Прощайте, Лилит. Постараюсь не видеть вас, по крайней мере до родов. Надеюсь, после них у вас будет много реальных земных забот, тогда и помогу, чем могу.
И тут он берет меня за подбородок, поднимает мое лицо, сам наклоняется и… целует меня в губы! Легко, почти неощутимо, но я все равно покрылась мурашками. И подбородку больно от сухих цепких пальцев. От ужаса я закрыла глаза. Пока приходила в себя, Бирс исчез. Быстро пошла в ванную и до возвращения Байрона успела помыть рот.
Лизавета
Дней через десять приехала Лизавета. Она радостно объявила с порога, что по календарю уже наступила весна, обошла дом, поговорила о чем-то с истопником в его пристройке, сходила в гараж. Я в гостиной слушала музыку и читала толстенный том «Средневековой Европы» из сундука Бирса, а страницы переворачивала пальцем, которым ела мед из небольшой банки. Лизавета присела ко мне на диван и смотрела, смотрела… загадочно улыбаясь, потом спросила:
— Не помешала? Я теперь буду часто приезжать. Венечка мне записку оставил, что не будет посещать это место до лета. Вот, привезла тебе Библию, — у моих ступней появляется небольшая толстая книжица.
— Бирс написал вам… тебе записку?
— Да, — просияла Лизавета, — он часто мне пишет. Девочка, кстати, тоже кому-то пишет. На снегу. Видела?
— Где? — подхватилась я.
— Сиди, сиди, — потянула меня за руку Лизавета, — в соснах пишет и вдоль дорожки. Там одно слово — «скоро». Кто-то его затаптывает.
— Это Кирзач, — уверенно кивнула я.
— Думаешь?.. Зачем ему? Странно как-то, — задумчиво заметила на это Лизавета.
Я устроилась в подушках и изучила усталое лицо Лизы, но все равно не сдержалась:
— Почему — странно? Он дикий совершенно, этот ваш истопник, и… душегуб!
— Ну-ну… — Лиза успокаивающе погладила меня по ноге.
— У него есть свой дом?
— Не знаю точно… — задумалась Лиза. — То есть почти наверняка — нет. Он пришел к нам работником в девяносто пятом? Нет, кажется, в девяносто третьем. Да-да, я помню, он снимал домик в деревне тут неподалеку у одинокой женщины с ребенком, а сам подрабатывал по дачам, а мы тогда как раз строились. Если бы не Кирзач, я бы никогда не достроила этот дом.
— Почему?
— Потому что муж мой… умер, — Лизавета запнулась и закрыла глаза на секунду, — я осталась одна с маленьким ребенком — не до строительства было, лишь бы выжить. А Кирзач попросился остаться жить в нашем недострое и ничего не брал за работу. Женщина, с которой он жил в деревне Выселки — от нас километра три, — продала дом и уехала. Ему надо было или снимать, или — сразу поселиться там, где работа. Я согласилась, мы тогда все равно на даче отдыхать не могли — не достроена. Кирзач сделал пристройку, сначала с печкой, переселился в нее и потихоньку, потихоньку… Беседку вот сделал. Я как-то намекнула, что это муж хотел большой дом, а мне за городом летнего домика и беседки достаточно — приехать, посидеть, попить чаю и посмотреть на залив. Через два месяца меня ждала беседка.
— А по паспорту он женат? Дети есть? Где прописан?
Лизавета удивилась.
— Лилечка!.. Это же неприлично просить у человека паспорт и смотреть его семейное положение! Я взяла Кирзача плотником, когда он уже года два проработал в этих местах.
— Ну тогда, конечно, — вздыхаю я. — Даже удивительно, что вы знаете его фамилию.
— Фамилию?.. — Лизавета впала в сильную задумчивость. — Не могу точно вспомнить, но, по-моему, он дал записку со своим именем, когда пришел наниматься. Помню только — он пришел босиком, а на палке за плечом у него болтались сапоги. Кирзовые. Может быть, Кирзач — это прозвище?
Я опять вздохнула — чем дальше, тем стра?ньше. Пошарить, что ли, в вещах Кирзача, поискать паспорт?
— Кто трогал мою машину? — вывела меня из раздумий Лизавета.
— Я, то есть… Байрон учил меня водить.
— И как, получается?
— Нет, не получается. Пару раз мы с ним проехались, а потом мне стало в ней неудобно — то ли живот мешает, то ли я просто боюсь ответственности.
— Вот это ты хорошо поняла, ты молодец, — опять погладила меня по ноге Лизавета. — Автомобиль — это прежде всего ответственность. Не надо трогать чужое и ездить без профессиональной подготовки. Почитай Библию, почитай, это всегда помогает.
И удалилась в гараж. Я заглянула туда часа через два, Лизавета в рабочем комбинезоне и перчатках ковырялась в моторе. Вариантов было два — она решила продать «Москвич» или уехать на нем в ближайшее время.
— Вам плохо?
Лизавета выпрямилась, поставила свечку в стакан и зябко обхватила себя за плечи.
— Растущая луна в Стрельце.
— И что нужно делать? — Я села.
— Что тут сделаешь?.. Света нет. Кирзач проверил пробки — все в порядке. Значит, авария на линии. Я тебе свечку принесла. — Она посмотрела на меня. — Ты ничего уже не можешь сделать. А я — могу. Я могу, понимаешь?
— Нет.
— Не важно, потом поймешь. Люди не знают, что могут сами себе помочь. Чуть-чуть изменить направление судьбы.
— Зачем? — тихо спросила я.
— Чтобы избежать ужасных бед! — возбужденно прошептала Лизавета.
— А как? — я тоже перешла на шепот.
— Ко-о-ма-а-а! — пропела Лизавета. — Маленький перешеек между жизнью и смертью. Все попадают туда перед смертью, многие по нескольку раз при жизни, но не знают, что нужно делать.
— Лизавета, ты хочешь сейчас поменять направление судьбы? И что-то выпила для этого, да? — я похолодела от мысли, что придется спасать Лизавету от очередной попытки суицида в этом доме, без Байрона и электричества.
— Сейчас?.. — Лиза подумала и покачала головой: — Нет, сейчас у нас Луна в Стрельце, это совершенно бесполезно. Раз уж я тебя разбудила, пойдем вниз к камину пить коньяк. Огня хочу.
Сидим у камина. После третьей рюмки Лизавета вдруг выдает:
— Я могла придушить тебя. Там, наверху. Придавить бьющуюся жилку на шее. Немножко.
— Почему немножко?.. — равнодушно интересуюсь я.
После двух больших глотков коньяка я стала совершенно спокойной.
— Чтобы ты потом очнулась, и мы поговорили.
— О чем?..
— Как это было у тебя, и вообще. Можно рискнуть сделать это самой, если рядом будет кто-то, кто выведет потом наружу.
— А-а-а… — я понуро киваю.
Бедный Байрон! Вот для чего он нужен мамочке. Я задумалась, а зачем я нужна Примавэре? Зачем вообще нужны дети, и как человек в здравом уме может захотеть ребенка и всех свалившихся с ним неприятностей — как от меня, например. Потом я переключилась на заморочки Лизаветы и все-таки решила кое-что выяснить:
— А если бы я не очнулась?
Лизавета долго смотрит на огонь, потом кивает:
— Тогда бы все разрешилось и без изменения линии судьбы. Потому что мой внук умер бы вместе с тобой. Но я не могу стать убийцей. Ни-ког-да… — Лизавета вздохнула. — И себя, похоже, не могу убить… качественно.
— Какое облегчение, — уныло заметила я.
— Да. Это для всех было бы большим облегчением. Я тут нашла в гараже… — она подняла угол ковра и достала старую тетрадку. — Твоя?
— Нет. Можно?
Поколебавшись, Лизавета протянула тетрадь. Беру ее осторожно — обложка почти отвалилась. В косую линейку, подумать только!.. Имена, имена и даты. Первая дата — 1983, сентябрь. Кое-где встречаются цифры. Пяти-шестизначные. В восемьдесят пятом имен больше всего — Сергей, Михаил, Алевтина и Даниил. В восемьдесят девятом — два. Кирилл и Мефодий. Потом сразу — девяносто второй: Игнат и Антон. В девяносто третьем есть два имени. Вера и Верочка.
— Чья-то записная книжка, — предположила я, отдавая тетрадь Лизавете. — Или долговая тетрадь. Знаете, в Японии есть Книга китов. С семнадцатого века они каждому убитому киту давали имя и записывали его в Книгу китов.
— Имена убитых китов… — прошептала Лизавета, загипнотизированная огнем.
— Моя мать много чего не хочет, — пожал плечами Байрон. — Например, не хочет жить.
— Еще как хочет! Мало того, она уверена, что, впадая после своих самоубийств в кому, управляет чужими судьбами.
Байрон посмотрел на меня пристально:
— Будем говорить о проблемах моей матери?
Мне стало стыдно, я отвела глаза.
— Нет. Извини. Расскажи о ее реакции на мою беременность.
— Ну… — Байрон задумался, — я сказал, что у нас с тобой будет ребенок. Она сказала, что знает. Она всегда все знает. По крайней мере, так говорит. Потом она спросила, будешь ли ты делать аборт. Я сказал — нет.
— Ты сказал нет?
— Да, я так сказал! — повысил голос Байрон. — А ты собиралась?
— Еще чего! — повысила я голос. — Никогда!
— Тогда почему ты кричишь?
— А ты почему?..
Тяжело дыша, смотрим друг на друга, потом Байрон улыбается, распахивает куртку, и я бросаюсь под нее в спасительную темень. Он закрывает меня с головой.
— Мать заявила, что ты должна сделать аборт. Я разозлился. Внушил ей, как мог, что это только твое дело, тебе решать. Хочу ли я ребенка? Понятия не имею. Никогда об этом не думал и думать не буду, пока не увижу его своими глазами. Так ей и сказал.
— И что? — прогудела я под курткой.
— Она обозвала меня бесхарактерным. Предложила ради спасения человечества немедленно с тобой порвать.
— И что?..
— Я здесь, с тобой, — просто ответил Байрон. — Плевать мне на человечество.
— Не помешала? Я теперь буду часто приезжать. Венечка мне записку оставил, что не будет посещать это место до лета. Вот, привезла тебе Библию, — у моих ступней появляется небольшая толстая книжица.
— Бирс написал вам… тебе записку?
— Да, — просияла Лизавета, — он часто мне пишет. Девочка, кстати, тоже кому-то пишет. На снегу. Видела?
— Где? — подхватилась я.
— Сиди, сиди, — потянула меня за руку Лизавета, — в соснах пишет и вдоль дорожки. Там одно слово — «скоро». Кто-то его затаптывает.
— Это Кирзач, — уверенно кивнула я.
— Думаешь?.. Зачем ему? Странно как-то, — задумчиво заметила на это Лизавета.
Я устроилась в подушках и изучила усталое лицо Лизы, но все равно не сдержалась:
— Почему — странно? Он дикий совершенно, этот ваш истопник, и… душегуб!
— Ну-ну… — Лиза успокаивающе погладила меня по ноге.
— У него есть свой дом?
— Не знаю точно… — задумалась Лиза. — То есть почти наверняка — нет. Он пришел к нам работником в девяносто пятом? Нет, кажется, в девяносто третьем. Да-да, я помню, он снимал домик в деревне тут неподалеку у одинокой женщины с ребенком, а сам подрабатывал по дачам, а мы тогда как раз строились. Если бы не Кирзач, я бы никогда не достроила этот дом.
— Почему?
— Потому что муж мой… умер, — Лизавета запнулась и закрыла глаза на секунду, — я осталась одна с маленьким ребенком — не до строительства было, лишь бы выжить. А Кирзач попросился остаться жить в нашем недострое и ничего не брал за работу. Женщина, с которой он жил в деревне Выселки — от нас километра три, — продала дом и уехала. Ему надо было или снимать, или — сразу поселиться там, где работа. Я согласилась, мы тогда все равно на даче отдыхать не могли — не достроена. Кирзач сделал пристройку, сначала с печкой, переселился в нее и потихоньку, потихоньку… Беседку вот сделал. Я как-то намекнула, что это муж хотел большой дом, а мне за городом летнего домика и беседки достаточно — приехать, посидеть, попить чаю и посмотреть на залив. Через два месяца меня ждала беседка.
— А по паспорту он женат? Дети есть? Где прописан?
Лизавета удивилась.
— Лилечка!.. Это же неприлично просить у человека паспорт и смотреть его семейное положение! Я взяла Кирзача плотником, когда он уже года два проработал в этих местах.
— Ну тогда, конечно, — вздыхаю я. — Даже удивительно, что вы знаете его фамилию.
— Фамилию?.. — Лизавета впала в сильную задумчивость. — Не могу точно вспомнить, но, по-моему, он дал записку со своим именем, когда пришел наниматься. Помню только — он пришел босиком, а на палке за плечом у него болтались сапоги. Кирзовые. Может быть, Кирзач — это прозвище?
Я опять вздохнула — чем дальше, тем стра?ньше. Пошарить, что ли, в вещах Кирзача, поискать паспорт?
— Кто трогал мою машину? — вывела меня из раздумий Лизавета.
— Я, то есть… Байрон учил меня водить.
— И как, получается?
— Нет, не получается. Пару раз мы с ним проехались, а потом мне стало в ней неудобно — то ли живот мешает, то ли я просто боюсь ответственности.
— Вот это ты хорошо поняла, ты молодец, — опять погладила меня по ноге Лизавета. — Автомобиль — это прежде всего ответственность. Не надо трогать чужое и ездить без профессиональной подготовки. Почитай Библию, почитай, это всегда помогает.
И удалилась в гараж. Я заглянула туда часа через два, Лизавета в рабочем комбинезоне и перчатках ковырялась в моторе. Вариантов было два — она решила продать «Москвич» или уехать на нем в ближайшее время.
* * *
Проснулась ночью от близкого дыхания. Надо мной стоит Лизавета в длинной ночной рубашке и со свечкой. Она наклонилась, закрывая пламя ладонью. Глаза — безумные. Шепотом, чтобы не испугать ее, интересуюсь:— Вам плохо?
Лизавета выпрямилась, поставила свечку в стакан и зябко обхватила себя за плечи.
— Растущая луна в Стрельце.
— И что нужно делать? — Я села.
— Что тут сделаешь?.. Света нет. Кирзач проверил пробки — все в порядке. Значит, авария на линии. Я тебе свечку принесла. — Она посмотрела на меня. — Ты ничего уже не можешь сделать. А я — могу. Я могу, понимаешь?
— Нет.
— Не важно, потом поймешь. Люди не знают, что могут сами себе помочь. Чуть-чуть изменить направление судьбы.
— Зачем? — тихо спросила я.
— Чтобы избежать ужасных бед! — возбужденно прошептала Лизавета.
— А как? — я тоже перешла на шепот.
— Ко-о-ма-а-а! — пропела Лизавета. — Маленький перешеек между жизнью и смертью. Все попадают туда перед смертью, многие по нескольку раз при жизни, но не знают, что нужно делать.
— Лизавета, ты хочешь сейчас поменять направление судьбы? И что-то выпила для этого, да? — я похолодела от мысли, что придется спасать Лизавету от очередной попытки суицида в этом доме, без Байрона и электричества.
— Сейчас?.. — Лиза подумала и покачала головой: — Нет, сейчас у нас Луна в Стрельце, это совершенно бесполезно. Раз уж я тебя разбудила, пойдем вниз к камину пить коньяк. Огня хочу.
Сидим у камина. После третьей рюмки Лизавета вдруг выдает:
— Я могла придушить тебя. Там, наверху. Придавить бьющуюся жилку на шее. Немножко.
— Почему немножко?.. — равнодушно интересуюсь я.
После двух больших глотков коньяка я стала совершенно спокойной.
— Чтобы ты потом очнулась, и мы поговорили.
— О чем?..
— Как это было у тебя, и вообще. Можно рискнуть сделать это самой, если рядом будет кто-то, кто выведет потом наружу.
— А-а-а… — я понуро киваю.
Бедный Байрон! Вот для чего он нужен мамочке. Я задумалась, а зачем я нужна Примавэре? Зачем вообще нужны дети, и как человек в здравом уме может захотеть ребенка и всех свалившихся с ним неприятностей — как от меня, например. Потом я переключилась на заморочки Лизаветы и все-таки решила кое-что выяснить:
— А если бы я не очнулась?
Лизавета долго смотрит на огонь, потом кивает:
— Тогда бы все разрешилось и без изменения линии судьбы. Потому что мой внук умер бы вместе с тобой. Но я не могу стать убийцей. Ни-ког-да… — Лизавета вздохнула. — И себя, похоже, не могу убить… качественно.
— Какое облегчение, — уныло заметила я.
— Да. Это для всех было бы большим облегчением. Я тут нашла в гараже… — она подняла угол ковра и достала старую тетрадку. — Твоя?
— Нет. Можно?
Поколебавшись, Лизавета протянула тетрадь. Беру ее осторожно — обложка почти отвалилась. В косую линейку, подумать только!.. Имена, имена и даты. Первая дата — 1983, сентябрь. Кое-где встречаются цифры. Пяти-шестизначные. В восемьдесят пятом имен больше всего — Сергей, Михаил, Алевтина и Даниил. В восемьдесят девятом — два. Кирилл и Мефодий. Потом сразу — девяносто второй: Игнат и Антон. В девяносто третьем есть два имени. Вера и Верочка.
— Чья-то записная книжка, — предположила я, отдавая тетрадь Лизавете. — Или долговая тетрадь. Знаете, в Японии есть Книга китов. С семнадцатого века они каждому убитому киту давали имя и записывали его в Книгу китов.
— Имена убитых китов… — прошептала Лизавета, загипнотизированная огнем.
* * *
— Лизавета не хочет нашего сына, — сказала я Байрону. — Она ждет от него много бед.— Моя мать много чего не хочет, — пожал плечами Байрон. — Например, не хочет жить.
— Еще как хочет! Мало того, она уверена, что, впадая после своих самоубийств в кому, управляет чужими судьбами.
Байрон посмотрел на меня пристально:
— Будем говорить о проблемах моей матери?
Мне стало стыдно, я отвела глаза.
— Нет. Извини. Расскажи о ее реакции на мою беременность.
— Ну… — Байрон задумался, — я сказал, что у нас с тобой будет ребенок. Она сказала, что знает. Она всегда все знает. По крайней мере, так говорит. Потом она спросила, будешь ли ты делать аборт. Я сказал — нет.
— Ты сказал нет?
— Да, я так сказал! — повысил голос Байрон. — А ты собиралась?
— Еще чего! — повысила я голос. — Никогда!
— Тогда почему ты кричишь?
— А ты почему?..
Тяжело дыша, смотрим друг на друга, потом Байрон улыбается, распахивает куртку, и я бросаюсь под нее в спасительную темень. Он закрывает меня с головой.
— Мать заявила, что ты должна сделать аборт. Я разозлился. Внушил ей, как мог, что это только твое дело, тебе решать. Хочу ли я ребенка? Понятия не имею. Никогда об этом не думал и думать не буду, пока не увижу его своими глазами. Так ей и сказал.
— И что? — прогудела я под курткой.
— Она обозвала меня бесхарактерным. Предложила ради спасения человечества немедленно с тобой порвать.
— И что?..
— Я здесь, с тобой, — просто ответил Байрон. — Плевать мне на человечество.
Побег
Пятнадцатого марта пошел снег и валил, валил, не переставая, дня три. За эти дни Лизавета несколько раз посетила гараж и долго после этого беседовала с Кирзачом в пристройке.
Странная была беседа, вернее — монолог. Я встала у двери из кухни в пристройку и включила диктофон в телефоне. Когда Лизавета повышала голос, записалось вполне сносно. Но все равно — полный бред — «ты не мог со мной так поступить!.. я надеялась, уже пошли тринадцатые лунные сутки… ты обещал, мне больше некого просить…» и в таком духе. Прослушав обрывки ее стенаний, я сделала только один вывод: Кирзач молодец, что не соглашается сыграть с Лизаветой в ее очередную кому. О чем еще можно так исступленно просить постороннего мужика?
Она ушла к станции пешком.
После ее ухода Кирзач посетил гараж. Пришлось и мне сходить туда потом, разведать обстановку. Не нашла ничего интересного, если не считать ключей от автомобиля. Они лежали на переднем сиденье.
Как только снег кончился, Кирзач надел лыжи, прихватил в рюкзак какой-то инструмент и свалил по новому снежку в сторону деревушки. Я пошла в пристройку, надеясь, что свой паспорт он на прогулки не берет. Перерыла все. Никаких документов, фотографий, справок или записной книжки. Прямо как в квартире над «Чугункой»! Единственная интересная вещь — ружье под старым ватником в углу. Замаскировал. Осмотрелась и перешла к обстукиванию бревенчатых стен. В одном месте звук изменился, я поддела ножом аккуратно выпиленный и вставленный потом прямоугольный брусок. В нише в полиэтиленовом пакете лежало несколько бумажек. Одна, датированная 1993 годом, была выпиской из Псковского районного отделения милиции о том, что Кирзаков Игнат Семенович потерял свой паспорт. Еще одна — расчеты, цифры, даты — что-то вроде сметы работ. И маленькая картонка с приклеенной фотографией — немолодая женщина с мальчиком лет семи. На обороте — год 1958. Вот и вся моя добыча. Сняла фотографию на телефон. Замела следы.
Поднялась к себе в комнату, а Байрон уже два раза выходил на связь. Я сначала скачала фотографию в компьютер, потом посмотрела в окно, а там — обратная лыжня к дому. Я перевела дух — успела свалить из пристройки. Девочка внизу прыгает на снегу и машет мне руками. Что-то новенькое. Я тоже помахала ей в окно. Она перестала прыгать и взяла палку. Ясно. Сейчас напишет на снегу заветное слово. Звук колокольчика. Это Байрон вышел на связь. Включаю камеру.
Он выглядит уставшим.
— Текила, я получил результаты. Кровь Кирзача и кровь из банки не имеют никаких родственных совпадений. С Кирзачом не все ясно — его ДНК совпадает с ДНК какого-то преступника по фамилии Овчар, сбежавшего из зоны в девяносто втором, это я узнал из базы МВД. По ДНК из банки в этой базе ничего нет. Собирайся. Я вечером заеду и заберу тебя.
— Зачем?
— Не зачем, а потому что. Потому что ты находишься рядом с сомнительным человеком. Собирай вещи.
— Ладно, только… Этот Овчар может быть близким родственником Кирзача, я не думаю…
— Собирай вещи!
Накидала в сумку свои тряпки — долго, что ли, решила спуститься вниз за остальными, открываю дверь комнаты, а в коридоре стоит Кирзач и держит в руке… Присмотревшись, я поняла, что это козленок — Кирзач держит его за четыре ножки, голова козленка откинулась назад, из носа капает кровь.
Вот почему он так быстро вернулся — купил в деревне. Обшариваю глазами козленка — никаких следов ран на белой шкурке. Интересно, как он их убивает?.. Кровь — из носа…
Тут я посмотрела вниз, на пол.
Изрядная лужица натекла из козленка, это значит… значит!..
Кирзач давно здесь стоит!
Я подняла голову, и мы посмотрели в глаза друг другу.
— Как погодка? — весело поинтересовалась я, изо всех сил стараясь удержать дрожь. — Хочу прогуляться перед едой.
Кирзач отвел глаза и пожал плечами.
Я вернулась в комнату и заперла дверь. Прислушалась. Тяжелые шаги по лестнице вниз.
Я заметалась по комнате. Насколько он глухой? Когда подошел к двери?.. Черт, это не имеет значения, когда! Главное — он стоял там долго. Зачем стоял? Подслушивал! Глухие не подслушивают! Так, спокойно. С него станется просто стоять за дверью истуканом и ждать, когда я сама открою, чтобы меня не беспокоить. Нет, козленка нужно срочно разделать, в прошлый раз он стучал во входную дверь!
Страшно.
Кое-как удалось уговорить себя прекратить панику и дождаться Байрона. А потом я подошла к окну и увидела, что написала девочка палкой на снегу. Она написала «Беги». Я и сорвалась.
Никакой сумки с вещами, только телефон, паспорт и медицинская страховка, быстро одеваюсь, на ноги — валенки. Выхожу на улицу, уговариваю себя не спешить, осматриваюсь, оглядываюсь… Как много снега, однако, навалило… Прогулочным шагом иду по расчищенной дорожке вокруг дома к гаражу. Открыт. Ключи — на сиденье, открываю переднюю дверь, сажусь.
Странная была беседа, вернее — монолог. Я встала у двери из кухни в пристройку и включила диктофон в телефоне. Когда Лизавета повышала голос, записалось вполне сносно. Но все равно — полный бред — «ты не мог со мной так поступить!.. я надеялась, уже пошли тринадцатые лунные сутки… ты обещал, мне больше некого просить…» и в таком духе. Прослушав обрывки ее стенаний, я сделала только один вывод: Кирзач молодец, что не соглашается сыграть с Лизаветой в ее очередную кому. О чем еще можно так исступленно просить постороннего мужика?
Она ушла к станции пешком.
После ее ухода Кирзач посетил гараж. Пришлось и мне сходить туда потом, разведать обстановку. Не нашла ничего интересного, если не считать ключей от автомобиля. Они лежали на переднем сиденье.
Как только снег кончился, Кирзач надел лыжи, прихватил в рюкзак какой-то инструмент и свалил по новому снежку в сторону деревушки. Я пошла в пристройку, надеясь, что свой паспорт он на прогулки не берет. Перерыла все. Никаких документов, фотографий, справок или записной книжки. Прямо как в квартире над «Чугункой»! Единственная интересная вещь — ружье под старым ватником в углу. Замаскировал. Осмотрелась и перешла к обстукиванию бревенчатых стен. В одном месте звук изменился, я поддела ножом аккуратно выпиленный и вставленный потом прямоугольный брусок. В нише в полиэтиленовом пакете лежало несколько бумажек. Одна, датированная 1993 годом, была выпиской из Псковского районного отделения милиции о том, что Кирзаков Игнат Семенович потерял свой паспорт. Еще одна — расчеты, цифры, даты — что-то вроде сметы работ. И маленькая картонка с приклеенной фотографией — немолодая женщина с мальчиком лет семи. На обороте — год 1958. Вот и вся моя добыча. Сняла фотографию на телефон. Замела следы.
Поднялась к себе в комнату, а Байрон уже два раза выходил на связь. Я сначала скачала фотографию в компьютер, потом посмотрела в окно, а там — обратная лыжня к дому. Я перевела дух — успела свалить из пристройки. Девочка внизу прыгает на снегу и машет мне руками. Что-то новенькое. Я тоже помахала ей в окно. Она перестала прыгать и взяла палку. Ясно. Сейчас напишет на снегу заветное слово. Звук колокольчика. Это Байрон вышел на связь. Включаю камеру.
Он выглядит уставшим.
— Текила, я получил результаты. Кровь Кирзача и кровь из банки не имеют никаких родственных совпадений. С Кирзачом не все ясно — его ДНК совпадает с ДНК какого-то преступника по фамилии Овчар, сбежавшего из зоны в девяносто втором, это я узнал из базы МВД. По ДНК из банки в этой базе ничего нет. Собирайся. Я вечером заеду и заберу тебя.
— Зачем?
— Не зачем, а потому что. Потому что ты находишься рядом с сомнительным человеком. Собирай вещи.
— Ладно, только… Этот Овчар может быть близким родственником Кирзача, я не думаю…
— Собирай вещи!
Накидала в сумку свои тряпки — долго, что ли, решила спуститься вниз за остальными, открываю дверь комнаты, а в коридоре стоит Кирзач и держит в руке… Присмотревшись, я поняла, что это козленок — Кирзач держит его за четыре ножки, голова козленка откинулась назад, из носа капает кровь.
Вот почему он так быстро вернулся — купил в деревне. Обшариваю глазами козленка — никаких следов ран на белой шкурке. Интересно, как он их убивает?.. Кровь — из носа…
Тут я посмотрела вниз, на пол.
Изрядная лужица натекла из козленка, это значит… значит!..
Кирзач давно здесь стоит!
Я подняла голову, и мы посмотрели в глаза друг другу.
— Как погодка? — весело поинтересовалась я, изо всех сил стараясь удержать дрожь. — Хочу прогуляться перед едой.
Кирзач отвел глаза и пожал плечами.
Я вернулась в комнату и заперла дверь. Прислушалась. Тяжелые шаги по лестнице вниз.
Я заметалась по комнате. Насколько он глухой? Когда подошел к двери?.. Черт, это не имеет значения, когда! Главное — он стоял там долго. Зачем стоял? Подслушивал! Глухие не подслушивают! Так, спокойно. С него станется просто стоять за дверью истуканом и ждать, когда я сама открою, чтобы меня не беспокоить. Нет, козленка нужно срочно разделать, в прошлый раз он стучал во входную дверь!
Страшно.
Кое-как удалось уговорить себя прекратить панику и дождаться Байрона. А потом я подошла к окну и увидела, что написала девочка палкой на снегу. Она написала «Беги». Я и сорвалась.
Никакой сумки с вещами, только телефон, паспорт и медицинская страховка, быстро одеваюсь, на ноги — валенки. Выхожу на улицу, уговариваю себя не спешить, осматриваюсь, оглядываюсь… Как много снега, однако, навалило… Прогулочным шагом иду по расчищенной дорожке вокруг дома к гаражу. Открыт. Ключи — на сиденье, открываю переднюю дверь, сажусь.