— На мотоцикле! — обрадовалась было я.
— Нет, — Байрон закрыл капот и открыл переднюю дверь машины. — Сосредоточься. Представь, что тебе нужно самой побеспокоиться о продуктах, заплатить за свет и газ, и все такое.
— Это еще почему? — тут я испугалась. — Ты меня бросаешь?
— Нет, но всякое может случиться, — Байрон подтолкнул меня.
Я села за руль. Он устроился рядом и показал на ремень безопасности.
— Какое еще всякое? — изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Неужели у него есть другая девушка?!
— Меня могут забрать в армию. Я не сдал три зачета.
— Фу, испугал!.. Делов-то! Сам говорил — влезем в файлы Минобороны и сотрем тебя как годного.
— Ладно, представь тогда, что на нас напали инопланетяне, и тебе нужно срочно убраться из этого места.
Смотрю на Байрона. Он совершенно серьезен. Инопланетяне, да?!
— Ты мой жених, ты приедешь за мной и спасешь. Ты же для этого купил мотоцикл, разве не так? Чтобы доехать ко мне быстро-быстро сквозь любые пробки на дорогах!
— Текила, послушай…
— Нет. Ты послушай. Посмотри мне в глаза. Ближе.
— У меня так встает.
— Запомни, пожалуйста. Если ты попадешь в армию, я поеду в то место, куда тебя определят служить. Я сделаю все, чтобы видеть тебя хоть издали, хоть раз в день. Устроюсь уборщицей в воинскую часть, буду… мыть туалеты!
— Почему сразу — туалеты? — Байрон притягивает меня к себе и крепко прижимает.
— А куда еще возьмут малолетнюю мамашу с ребенком? На неполный рабочий день? Байрон, клянусь, я это сделаю, только попробуй загреметь в армию!
— Ладно, ладно! Сдам я эти зачеты. А ты научись машину водить. Обещаешь?
Смотрю на руль, на ключи в зажигании и вздыхаю:
— Я не люблю железо.
— А ты его не люби. Ты его осознай как необходимость.
Хорошие валенки, хоть и ношеные — небольшого размера, с укороченными голенищами. Я переобулась и вышла на снежок. Истопник шел по дорожке, размахивая руками. Сначала я подумала, что он разговаривает сам с собой. Но Кирзач повернул, сделав резкое движение, и я вздрогнула — он толкнул девочку в снег! Она шла впереди него, сначала невидимая мне, и теперь сидела на снегу, расставив в стороны ноги, и смотрела в спину истопнику. Я побежала к ней, сбросив рукавицы в машинном масле, я так торопилась, чтобы она не исчезла! За несколько шагов девочка повернулась ко мне и посмотрела внимательно, а потом вдруг перекатилась на бок. Я упала, выставив вперед руки — это не помогло: я влепилась в заледеневший бугор лицом. И еще больно ударилась коленкой. Валенки меня подвели. Вернее, галоши. Резиновые. Сижу, тру коленку, прикладываю снег к правой скуле и чуть не плачу, глядя вслед девочке. Она вдруг оказалась далеко-далеко, у сосен.
Шум мотора — приехал Байрон. Помог мне подняться и спросил, нужно ли ехать в больницу. На месте моего падения — кровь. Байрон испугался, я показала ладони. Да, содраны, но никакой крови. Подняла штанину. На коленке — ушиб без открытых ранений.
Я набрала красного снега и слепила из него снежок. Когда доковыляла до гаража, положила снежок в стеклянную банку. Байрон в полном ступоре застыл перед «Москвичом».
— Это ты все расковыряла?
— Я.
— Зачем? Теперь без автослесаря не собрать.
— Зато я все поняла. Что куда втекает, где масло, как работают тормоза. Вот эта железка стучит, одна из четырех, остальные издают одинаковые звуки.
— Это цилиндры.
— Хорошо. Вот здесь мне не понравился цвет, видишь?
— Это карбюратор, Текила, ты специально это затеяла, да? Мне все детали не собрать, я не настолько хорошо…
— Не парься, я сама все соберу, я же это разбирала. Кстати, одна из свечей зажигания плохо выглядит. А тормозной шланг, вот тут, посмотри. Его нужно сменить.
Байрон прошелся вокруг автомобиля, покрутил головой.
— За сколько ты можешь это собрать?
— Минут за двадцать. Мы спешим?
— Не знаю. На тебя вышли мужики из конторы. Вера Андреевна сказала, что ей позвонил один из допрашивающих. Помнишь допрос по квартире над «Чугункой»?
— И что им надо? — я спешно занялась сборкой.
— Есть номер телефона. Нужно позвонить. Вера Андреевна сказала, чтобы ты позвонила обязательно, а встречаться с ними или нет, сама решай. Она не стала тебе звонить, чтобы их не навести. И я не стал. Подумал — отъедем отсюда подальше, ты позвонишь, потом выбросим симку.
Я подумала, собирая инструмент.
— Она не сказала, кто звонил?
— Сказала — любитель то ли кошек, то ли мышек.
— Ясно. Я отсюда позвоню. Если бы хотели меня найти — нашли бы и без звонка маме. Они сделали все тактично, значит, я им нужна. Пойду переоденусь.
Потом я звоню, а Байрон ест на ходу, меряя шагами гостиную. Доев, нагребает в салфетку лед из морозильника и прикладывает мне под глаз.
Голос в трубке кажется знакомым.
— Лилит Марковна? Спасибо за звонок. Моя фамилия Кирилов, это я забрал вас с урока химии, помните? Вот и отлично. Мне нужна ваша помощь. Если согласны, я приеду за вами, куда скажете.
— Какая помощь?
— Ничего экстраординарного. Поможете мне войти в одну закрытую систему. Но это нужно сделать как можно быстрее.
— За деньги?
В трубке наступило молчание, потом тихое покашливание. Смеется он там, что ли?!
— Поверьте, Лилит Марковна, намного выгодней, если я буду вашим должником. Кто знает, может, когда и пригожусь.
— Буду не раньше чем через час. Говорите адрес.
Работа
Адюльтер
Еда и сигары
— Нет, — Байрон закрыл капот и открыл переднюю дверь машины. — Сосредоточься. Представь, что тебе нужно самой побеспокоиться о продуктах, заплатить за свет и газ, и все такое.
— Это еще почему? — тут я испугалась. — Ты меня бросаешь?
— Нет, но всякое может случиться, — Байрон подтолкнул меня.
Я села за руль. Он устроился рядом и показал на ремень безопасности.
— Какое еще всякое? — изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Неужели у него есть другая девушка?!
— Меня могут забрать в армию. Я не сдал три зачета.
— Фу, испугал!.. Делов-то! Сам говорил — влезем в файлы Минобороны и сотрем тебя как годного.
— Ладно, представь тогда, что на нас напали инопланетяне, и тебе нужно срочно убраться из этого места.
Смотрю на Байрона. Он совершенно серьезен. Инопланетяне, да?!
— Ты мой жених, ты приедешь за мной и спасешь. Ты же для этого купил мотоцикл, разве не так? Чтобы доехать ко мне быстро-быстро сквозь любые пробки на дорогах!
— Текила, послушай…
— Нет. Ты послушай. Посмотри мне в глаза. Ближе.
— У меня так встает.
— Запомни, пожалуйста. Если ты попадешь в армию, я поеду в то место, куда тебя определят служить. Я сделаю все, чтобы видеть тебя хоть издали, хоть раз в день. Устроюсь уборщицей в воинскую часть, буду… мыть туалеты!
— Почему сразу — туалеты? — Байрон притягивает меня к себе и крепко прижимает.
— А куда еще возьмут малолетнюю мамашу с ребенком? На неполный рабочий день? Байрон, клянусь, я это сделаю, только попробуй загреметь в армию!
— Ладно, ладно! Сдам я эти зачеты. А ты научись машину водить. Обещаешь?
Смотрю на руль, на ключи в зажигании и вздыхаю:
— Я не люблю железо.
— А ты его не люби. Ты его осознай как необходимость.
* * *
Осознавать «Москвич» я пошла на следующий день. Нашла старый лыжный костюм Байрона из его детства — мне почти впору, его же растоптанные кроссовки из времен начальной школы, надела парочку шерстяных носков. А матерчатые перчатки, тряпки и всякий разный инструмент валялись в гараже на самом виду. Час поковырялась, пришел Кирзач. Молча поставил у машины валенки с галошами и ушел.Хорошие валенки, хоть и ношеные — небольшого размера, с укороченными голенищами. Я переобулась и вышла на снежок. Истопник шел по дорожке, размахивая руками. Сначала я подумала, что он разговаривает сам с собой. Но Кирзач повернул, сделав резкое движение, и я вздрогнула — он толкнул девочку в снег! Она шла впереди него, сначала невидимая мне, и теперь сидела на снегу, расставив в стороны ноги, и смотрела в спину истопнику. Я побежала к ней, сбросив рукавицы в машинном масле, я так торопилась, чтобы она не исчезла! За несколько шагов девочка повернулась ко мне и посмотрела внимательно, а потом вдруг перекатилась на бок. Я упала, выставив вперед руки — это не помогло: я влепилась в заледеневший бугор лицом. И еще больно ударилась коленкой. Валенки меня подвели. Вернее, галоши. Резиновые. Сижу, тру коленку, прикладываю снег к правой скуле и чуть не плачу, глядя вслед девочке. Она вдруг оказалась далеко-далеко, у сосен.
Шум мотора — приехал Байрон. Помог мне подняться и спросил, нужно ли ехать в больницу. На месте моего падения — кровь. Байрон испугался, я показала ладони. Да, содраны, но никакой крови. Подняла штанину. На коленке — ушиб без открытых ранений.
Я набрала красного снега и слепила из него снежок. Когда доковыляла до гаража, положила снежок в стеклянную банку. Байрон в полном ступоре застыл перед «Москвичом».
— Это ты все расковыряла?
— Я.
— Зачем? Теперь без автослесаря не собрать.
— Зато я все поняла. Что куда втекает, где масло, как работают тормоза. Вот эта железка стучит, одна из четырех, остальные издают одинаковые звуки.
— Это цилиндры.
— Хорошо. Вот здесь мне не понравился цвет, видишь?
— Это карбюратор, Текила, ты специально это затеяла, да? Мне все детали не собрать, я не настолько хорошо…
— Не парься, я сама все соберу, я же это разбирала. Кстати, одна из свечей зажигания плохо выглядит. А тормозной шланг, вот тут, посмотри. Его нужно сменить.
Байрон прошелся вокруг автомобиля, покрутил головой.
— За сколько ты можешь это собрать?
— Минут за двадцать. Мы спешим?
— Не знаю. На тебя вышли мужики из конторы. Вера Андреевна сказала, что ей позвонил один из допрашивающих. Помнишь допрос по квартире над «Чугункой»?
— И что им надо? — я спешно занялась сборкой.
— Есть номер телефона. Нужно позвонить. Вера Андреевна сказала, чтобы ты позвонила обязательно, а встречаться с ними или нет, сама решай. Она не стала тебе звонить, чтобы их не навести. И я не стал. Подумал — отъедем отсюда подальше, ты позвонишь, потом выбросим симку.
Я подумала, собирая инструмент.
— Она не сказала, кто звонил?
— Сказала — любитель то ли кошек, то ли мышек.
— Ясно. Я отсюда позвоню. Если бы хотели меня найти — нашли бы и без звонка маме. Они сделали все тактично, значит, я им нужна. Пойду переоденусь.
Потом я звоню, а Байрон ест на ходу, меряя шагами гостиную. Доев, нагребает в салфетку лед из морозильника и прикладывает мне под глаз.
Голос в трубке кажется знакомым.
— Лилит Марковна? Спасибо за звонок. Моя фамилия Кирилов, это я забрал вас с урока химии, помните? Вот и отлично. Мне нужна ваша помощь. Если согласны, я приеду за вами, куда скажете.
— Какая помощь?
— Ничего экстраординарного. Поможете мне войти в одну закрытую систему. Но это нужно сделать как можно быстрее.
— За деньги?
В трубке наступило молчание, потом тихое покашливание. Смеется он там, что ли?!
— Поверьте, Лилит Марковна, намного выгодней, если я буду вашим должником. Кто знает, может, когда и пригожусь.
— Буду не раньше чем через час. Говорите адрес.
Работа
Байрон сел напротив за стол.
— До этого места на мотоцикле — сорок минут максимум. Что будем делать еще полчаса?
— Я погуляю, а ты окопаешься и наладишь сетку связи. Дяде из конторы зачем-то понадобились услуги хакеров. Перепроверь все более тщательно.
— Текила, на фиг ты согласилась?
— Сама не знаю. У нас дома нет маминых школьных фотографий, о снимках отца я молчу. Нет фотографий бабушек и дедушек. Кто такая Марина Яловега? Кому мой отец вез «красную вагину»? Есть шанс получить ответы, не вскрывая файлы конторы.
— Ты хотела залезть в базу федеральной службы безопасности? — шепотом спросил Байрон.
— Хотела не хотела!.. Я не собиралась этого делать. Но раз уж ее представитель сам предлагает свои услуги…
Подумав, Байрон берет мою руку.
— Я могу тебя отговорить?
— Не надо, пожалуйста. У меня такое чувство, что это шанс. Не знаю, какой и зачем, но — шанс.
Сказала и удивилась. Я не послушалась его. Реально! Смотрю на Байрона. Он хмурится:
— Тогда хотя бы обещай не снимать перчатки, не пить, не есть, не пользоваться туалетом. И если сегодня у нас получится, давай оставим его должок на будущее. Кто знает, какие трудные времена могут потом наступить.
— Я не верю в потом. Его уволят, пристрелят за контрабанду или посадят за измену. Поехали. Мы уже опаздываем. Решу все на месте, как получится.
— Я это, я, — Кирилов втащил меня за руку в квартиру. — Конспирация. Не обращай внимания.
— Ладно, не буду… обращать внимания, только скажите, как я назвала вашего напарника тогда, на допросе.
— Садистом и насильником ты его назвала. Кстати, ты здесь еще и потому, что оказалась права — руку Лещине расцарапала женщина. Все, как ты сказала.
— Лещина — это?..
— Это фамилия моего бывшего напарника. Тебе еще перхоть его не понравилась.
Мы прошли в кухню. Под тусклым светом загаженной лампочки ватт в сорок под потолком я пристально рассмотрела лицо мужчины.
— Ну? Теперь узнаёшь? — он зверски ухмыльнулся и подмигнул, что в сочетании с небритым подбородком и металлическим передним зубом выглядело не просто устрашающе — а до обморока.
Пошатнувшись, я вцепилась в спинку стула.
— Не узнаёшь, и правильно, — заметил он с удовлетворением. — А так?
Лицо его стало серьезным, усталые глаза посмотрели на меня грустно, с едва заметной смешинкой. Я узнала глаза и сняла куртку.
— Ну вот и ладненько, — обрадовался Кирилов, — а то времени в обрез. Садись.
Сажусь за кухонный стол с открытым ноутбуком на нем. Система продвинутая. Жду указаний. Кирилов сел рядом, развернул к себе компьютер и начал щелкать клавишами.
— Мы с тобой сначала все сделаем, а потом поговорим. Потом — вопросы и все такое. Ладно?
Пожимаю плечами.
— Теперь смотри, — Кирилов кивнул на экран. — Это код. Комбинация из семи цифр. Каждый день новая — одна из цифр меняет свое место. Перед тобой распечатка с датами, начиная с двадцать первого октября прошлого года — какой набор был в конкретные числа. Последний набор — позавчерашний. Сегодня эта кодировка сработает последний раз. Задача. Узнать, какой код назначен на сегодня. Потом войти в базу и скачать данные вот на этот адрес. И все это имеет смысл до… — Кирилов посмотрел на часы, — до семнадцати ноль-ноль, прибавим четыре минуты на перекачку, если получится… У нас один час и двадцать две минуты на определение сегодняшней комбинации. Вперед.
Я посмотрела на сетку на экране. Дата, номер, потом — координаты. Координаты — это привязка к конкретному спутнику. При таких исходниках — плевая работа. Осмотрела ноутбук и поинтересовалась:
— Как войдем в зону? Надеюсь, не при помощи телефона?
— Кабель, — Кирилов кивнул и воткнул интернетовский кабель.
— Почему — я? — начав стучать по клавишам, отворачиваю лицо от мужчины рядом — меня мутит от запаха его подмышек.
— Воняю? — он отодвинулся. — Знаю, извини. Имидж в моем положении — это все. Должен вонять соответственно прикиду.
— Я связалась с посредником по шифрам. Нужно подождать минуты полторы. Он выдаст анализ, потом я продолжу.
— Анализ?
Я чертыхаюсь — стучать быстро не получается, мешают перчатки.
— Количество вариантов из семи цифр — это эн-факториал из этих цифр, плюс поиск, не проявился ли уже в каких-нибудь взломах такой набор. Эн-факториал — это…
— Я в курсе, — перебил Кирилов.
— Тогда минуты три понадобится на сравнение — произвольно менялся набор, была ли система в перестановках. Если была система перемещения цифры по номеру, я определю ее за минуту. Если произвольно, пойдем на взлом. Это от минуты до двух.
— Почему не взломать сразу?
— Потому что будет шрам. От любого взлома остаются шрамы. Есть много умных мальчиков и девочек, которые потом на заказ этот шрам могут расковырять. Лучше лишний раз не оставлять следов. Готово!
На экране четыре страницы таблиц. Я ввожу свою программу — сама сделала! — откидываюсь на спинку стула и смотрю на вонючего любителя морских свинок.
— Вы не ответили, почему — я?
— Из-за чистоты. Потому что мы так и не нашли ни ваших счетов, ни посредников при сбросе информации. Все чисто. Надеюсь, в этот раз будет так же.
Пока моя программа выбирала варианты, я нашла глазами дату — 29 октября. Как сейчас помню — суббота. День, когда меня привезли на допрос с урока химии. Смотрю на номер кода, который был в тот день для входа в базу, — 2947851. Повторяю его дважды. Интересно, при беременности память страдает? Все ли цифры правильно запомню? Я слышала, что у некоторых беременных вообще отключается одно полушарие мозга, чтобы слабоумием избавить организм от лишних стрессов. Есть повод задуматься. Вот, например, на кой черт мне нужно запоминать код входа в базу данных ФСБ трехмесячной давности?..
— О чем задумалась, Лилита? — интересуется Кирилов.
— О слабоумии беременных. Вот, есть система в перестановке цифр! Обойдемся без шрама. Готово.
Встаю со стула, предлагая Кирилову действовать дальше самому.
Он сильно нервничает, шевеля губами, повторяет про себя семь цифр на экране, а кнопки не нажимает. Настороженный взгляд в мою сторону:
— Значит, вот такой наборчик, да? Насколько это… точно?
Пожимаю плечами:
— Никогда не задумывалась. Как будем перекачивать?
— Как можно безопасней, — Кирилов наконец решился и набрал семь цифр.
На экране — заставка со щитом. Достаю телефон и набираю Байрону четыре единицы — сигнал запустить паутину. Кирилов скачивает файлы.
В наступившей потом тишине мы сидим, не двигаясь. Только Кирилов дышит, как спринтер после забега. И вдруг лезет рукой под стол — резкий звук отрывающегося скотча — и достает пистолет. Я стиснула ноги, но это не помогло. На всякий случай предупреждаю:
— У меня своя система безопасности.
— Неужели?.. И что это?
— Камера. Улыбнитесь, вас снимают.
Он не удивился.
— Смешная ты. Камера не помешает мне выстрелить. А тебе ничем не поможет.
— Через несколько секунд это будет в Интернете. Убийство агентом службы безопасности нанятого им же хакера.
— Ладно, расслабься, — он со стуком положил оружие на стол. — Это уже не имеет никакого значения. На кой черт мне тебя убивать? Ты умный придаток к компьютеру. А я больше не работаю на контору. Уволен.
Я только вздохнула. Уволен! Как в воду смотрела. Надеюсь, Байрон сейчас вспомнил мои слова.
Кирилов встал, взял с плиты чайник и начал пить из носика, загоняя в себя воду гулкими глотками. Я посмотрела на пистолет — совсем рядом. Кирилов угрюмо покачал головой:
— Не дури! — поставил чайник и утерся. — Дело сделано. Я тебе обязан. Говори, Лилита, чего хочешь?
— Вы достали оружие после того, как работа была выполнена, и спрашиваете, чего я хочу?
— Я достал, чтобы не забыть! — повысил голос Кирилов. — Хреново себя чувствую.
— Чтобы не забыть, вот оно как!.. Ничего я не хочу. Мне пора, — я встаю и надеваю куртку.
— Что, вообще — ничего? — не может поверить Кирилов.
Я задумалась.
— В каком отделе вы работали?
— Последние два месяца — финансовые нарушения, а что?
— А в октябре? Когда мы встретились?
— Отдел внутренних расследований. — Кирилов забрал пистолет, вышел в коридор и надел поверх майки кожаную черную куртку с эмблемой на спине. — Это важно?
— Вы знаете мою маму?
Кирилов посмотрел на меня, лицо плохо различимо из коридора:
— Нет, не знаю и знать не хочу. Достаточно полно ответил?
— А Марка Яловского? — я вышла к нему.
Кирилов снисходительно ухмыльнулся и покачал головой:
— Яблоко от яблони, да? Детский сад какой-то. У тебя фингал под глазом, или мне кажется? Муж бьет? Займись своей семьей, девочка, не ройся в прошлом.
У меня сжалось сердце.
— Семьей, да? Ладно. Как зовут вашу крысу?
— Свинка! У меня была морская свинка, — Кирилов протиснулся мимо меня в кухню и забрал ноутбук. — Она умерла. Ее звали Гуня. Гунила. Это все?
И ушел, оставив дверь открытой.
Байрон обнял меня на улице.
— Как ты? Сильно испугалась?
— Не знаю. Вот только… Забрось меня домой. Переоденусь. Байрон! — я вскрикиваю и протягиваю руку к его волосам. — Это ты испугался!..
В его зачесанных назад волосах сверкала белая прядка. Слева. Трогаю ее рукой, чтобы убедиться, что это не отблеск света.
— Да, знаешь, что-то мне нехорошо стало. Полная невесомость. Если мы поженимся, я ведь смогу тебя не пустить! Запретить. Ты послушаешься, если я буду мужем?
Вот уж удивил.
— Это что, предложение? Очень оригинально. Не знаю, что и сказать. Может, тебе придется для полного подчинения применить силу. Побить меня или связать. Готов?
— Да или нет? — Байрон серьезен. — Отвечай сейчас же. Здесь загс неподалеку, успеем до семи подать заявление. Мы попросим, чтобы регистрацию побыстрее назначили…
— Нет, я сейчас не могу, — перебиваю его.
— Что значит — не могу? — шепчет Байрон. — Ты говоришь мне «нет»?
— Я не могу идти в загс в таком виде. Я описалась на… работе. Мне нужно переодеться!
— До этого места на мотоцикле — сорок минут максимум. Что будем делать еще полчаса?
— Я погуляю, а ты окопаешься и наладишь сетку связи. Дяде из конторы зачем-то понадобились услуги хакеров. Перепроверь все более тщательно.
— Текила, на фиг ты согласилась?
— Сама не знаю. У нас дома нет маминых школьных фотографий, о снимках отца я молчу. Нет фотографий бабушек и дедушек. Кто такая Марина Яловега? Кому мой отец вез «красную вагину»? Есть шанс получить ответы, не вскрывая файлы конторы.
— Ты хотела залезть в базу федеральной службы безопасности? — шепотом спросил Байрон.
— Хотела не хотела!.. Я не собиралась этого делать. Но раз уж ее представитель сам предлагает свои услуги…
Подумав, Байрон берет мою руку.
— Я могу тебя отговорить?
— Не надо, пожалуйста. У меня такое чувство, что это шанс. Не знаю, какой и зачем, но — шанс.
Сказала и удивилась. Я не послушалась его. Реально! Смотрю на Байрона. Он хмурится:
— Тогда хотя бы обещай не снимать перчатки, не пить, не есть, не пользоваться туалетом. И если сегодня у нас получится, давай оставим его должок на будущее. Кто знает, какие трудные времена могут потом наступить.
— Я не верю в потом. Его уволят, пристрелят за контрабанду или посадят за измену. Поехали. Мы уже опаздываем. Решу все на месте, как получится.
* * *
Получилось так. Я не узнала любителя морских свинок. В коридоре захламленной однокомнатной хрущевки меня встретил налысо обритый мужик с жуткими бицепсами, в черной майке, не скрывающей наколок на плечах и груди, да еще с серьгой в брови. Я застыла в проеме двери, соображая, сразу броситься бежать вниз по лестнице или прикинуться идиоткой, перепутавшей адрес. На мне — брючки в обтяжку, поверх них — короткая розовая юбочка (три слоя оборок), желтая куртка с красным мехом по воротнику и манжетам, вязаная шапочка с помпонами персикового цвета и голубые лайковые перчатки — в тон синим тупорылым ботинкам. Такая что хочешь перепутает.— Я это, я, — Кирилов втащил меня за руку в квартиру. — Конспирация. Не обращай внимания.
— Ладно, не буду… обращать внимания, только скажите, как я назвала вашего напарника тогда, на допросе.
— Садистом и насильником ты его назвала. Кстати, ты здесь еще и потому, что оказалась права — руку Лещине расцарапала женщина. Все, как ты сказала.
— Лещина — это?..
— Это фамилия моего бывшего напарника. Тебе еще перхоть его не понравилась.
Мы прошли в кухню. Под тусклым светом загаженной лампочки ватт в сорок под потолком я пристально рассмотрела лицо мужчины.
— Ну? Теперь узнаёшь? — он зверски ухмыльнулся и подмигнул, что в сочетании с небритым подбородком и металлическим передним зубом выглядело не просто устрашающе — а до обморока.
Пошатнувшись, я вцепилась в спинку стула.
— Не узнаёшь, и правильно, — заметил он с удовлетворением. — А так?
Лицо его стало серьезным, усталые глаза посмотрели на меня грустно, с едва заметной смешинкой. Я узнала глаза и сняла куртку.
— Ну вот и ладненько, — обрадовался Кирилов, — а то времени в обрез. Садись.
Сажусь за кухонный стол с открытым ноутбуком на нем. Система продвинутая. Жду указаний. Кирилов сел рядом, развернул к себе компьютер и начал щелкать клавишами.
— Мы с тобой сначала все сделаем, а потом поговорим. Потом — вопросы и все такое. Ладно?
Пожимаю плечами.
— Теперь смотри, — Кирилов кивнул на экран. — Это код. Комбинация из семи цифр. Каждый день новая — одна из цифр меняет свое место. Перед тобой распечатка с датами, начиная с двадцать первого октября прошлого года — какой набор был в конкретные числа. Последний набор — позавчерашний. Сегодня эта кодировка сработает последний раз. Задача. Узнать, какой код назначен на сегодня. Потом войти в базу и скачать данные вот на этот адрес. И все это имеет смысл до… — Кирилов посмотрел на часы, — до семнадцати ноль-ноль, прибавим четыре минуты на перекачку, если получится… У нас один час и двадцать две минуты на определение сегодняшней комбинации. Вперед.
Я посмотрела на сетку на экране. Дата, номер, потом — координаты. Координаты — это привязка к конкретному спутнику. При таких исходниках — плевая работа. Осмотрела ноутбук и поинтересовалась:
— Как войдем в зону? Надеюсь, не при помощи телефона?
— Кабель, — Кирилов кивнул и воткнул интернетовский кабель.
— Почему — я? — начав стучать по клавишам, отворачиваю лицо от мужчины рядом — меня мутит от запаха его подмышек.
— Воняю? — он отодвинулся. — Знаю, извини. Имидж в моем положении — это все. Должен вонять соответственно прикиду.
— Я связалась с посредником по шифрам. Нужно подождать минуты полторы. Он выдаст анализ, потом я продолжу.
— Анализ?
Я чертыхаюсь — стучать быстро не получается, мешают перчатки.
— Количество вариантов из семи цифр — это эн-факториал из этих цифр, плюс поиск, не проявился ли уже в каких-нибудь взломах такой набор. Эн-факториал — это…
— Я в курсе, — перебил Кирилов.
— Тогда минуты три понадобится на сравнение — произвольно менялся набор, была ли система в перестановках. Если была система перемещения цифры по номеру, я определю ее за минуту. Если произвольно, пойдем на взлом. Это от минуты до двух.
— Почему не взломать сразу?
— Потому что будет шрам. От любого взлома остаются шрамы. Есть много умных мальчиков и девочек, которые потом на заказ этот шрам могут расковырять. Лучше лишний раз не оставлять следов. Готово!
На экране четыре страницы таблиц. Я ввожу свою программу — сама сделала! — откидываюсь на спинку стула и смотрю на вонючего любителя морских свинок.
— Вы не ответили, почему — я?
— Из-за чистоты. Потому что мы так и не нашли ни ваших счетов, ни посредников при сбросе информации. Все чисто. Надеюсь, в этот раз будет так же.
Пока моя программа выбирала варианты, я нашла глазами дату — 29 октября. Как сейчас помню — суббота. День, когда меня привезли на допрос с урока химии. Смотрю на номер кода, который был в тот день для входа в базу, — 2947851. Повторяю его дважды. Интересно, при беременности память страдает? Все ли цифры правильно запомню? Я слышала, что у некоторых беременных вообще отключается одно полушарие мозга, чтобы слабоумием избавить организм от лишних стрессов. Есть повод задуматься. Вот, например, на кой черт мне нужно запоминать код входа в базу данных ФСБ трехмесячной давности?..
— О чем задумалась, Лилита? — интересуется Кирилов.
— О слабоумии беременных. Вот, есть система в перестановке цифр! Обойдемся без шрама. Готово.
Встаю со стула, предлагая Кирилову действовать дальше самому.
Он сильно нервничает, шевеля губами, повторяет про себя семь цифр на экране, а кнопки не нажимает. Настороженный взгляд в мою сторону:
— Значит, вот такой наборчик, да? Насколько это… точно?
Пожимаю плечами:
— Никогда не задумывалась. Как будем перекачивать?
— Как можно безопасней, — Кирилов наконец решился и набрал семь цифр.
На экране — заставка со щитом. Достаю телефон и набираю Байрону четыре единицы — сигнал запустить паутину. Кирилов скачивает файлы.
В наступившей потом тишине мы сидим, не двигаясь. Только Кирилов дышит, как спринтер после забега. И вдруг лезет рукой под стол — резкий звук отрывающегося скотча — и достает пистолет. Я стиснула ноги, но это не помогло. На всякий случай предупреждаю:
— У меня своя система безопасности.
— Неужели?.. И что это?
— Камера. Улыбнитесь, вас снимают.
Он не удивился.
— Смешная ты. Камера не помешает мне выстрелить. А тебе ничем не поможет.
— Через несколько секунд это будет в Интернете. Убийство агентом службы безопасности нанятого им же хакера.
— Ладно, расслабься, — он со стуком положил оружие на стол. — Это уже не имеет никакого значения. На кой черт мне тебя убивать? Ты умный придаток к компьютеру. А я больше не работаю на контору. Уволен.
Я только вздохнула. Уволен! Как в воду смотрела. Надеюсь, Байрон сейчас вспомнил мои слова.
Кирилов встал, взял с плиты чайник и начал пить из носика, загоняя в себя воду гулкими глотками. Я посмотрела на пистолет — совсем рядом. Кирилов угрюмо покачал головой:
— Не дури! — поставил чайник и утерся. — Дело сделано. Я тебе обязан. Говори, Лилита, чего хочешь?
— Вы достали оружие после того, как работа была выполнена, и спрашиваете, чего я хочу?
— Я достал, чтобы не забыть! — повысил голос Кирилов. — Хреново себя чувствую.
— Чтобы не забыть, вот оно как!.. Ничего я не хочу. Мне пора, — я встаю и надеваю куртку.
— Что, вообще — ничего? — не может поверить Кирилов.
Я задумалась.
— В каком отделе вы работали?
— Последние два месяца — финансовые нарушения, а что?
— А в октябре? Когда мы встретились?
— Отдел внутренних расследований. — Кирилов забрал пистолет, вышел в коридор и надел поверх майки кожаную черную куртку с эмблемой на спине. — Это важно?
— Вы знаете мою маму?
Кирилов посмотрел на меня, лицо плохо различимо из коридора:
— Нет, не знаю и знать не хочу. Достаточно полно ответил?
— А Марка Яловского? — я вышла к нему.
Кирилов снисходительно ухмыльнулся и покачал головой:
— Яблоко от яблони, да? Детский сад какой-то. У тебя фингал под глазом, или мне кажется? Муж бьет? Займись своей семьей, девочка, не ройся в прошлом.
У меня сжалось сердце.
— Семьей, да? Ладно. Как зовут вашу крысу?
— Свинка! У меня была морская свинка, — Кирилов протиснулся мимо меня в кухню и забрал ноутбук. — Она умерла. Ее звали Гуня. Гунила. Это все?
И ушел, оставив дверь открытой.
Байрон обнял меня на улице.
— Как ты? Сильно испугалась?
— Не знаю. Вот только… Забрось меня домой. Переоденусь. Байрон! — я вскрикиваю и протягиваю руку к его волосам. — Это ты испугался!..
В его зачесанных назад волосах сверкала белая прядка. Слева. Трогаю ее рукой, чтобы убедиться, что это не отблеск света.
— Да, знаешь, что-то мне нехорошо стало. Полная невесомость. Если мы поженимся, я ведь смогу тебя не пустить! Запретить. Ты послушаешься, если я буду мужем?
Вот уж удивил.
— Это что, предложение? Очень оригинально. Не знаю, что и сказать. Может, тебе придется для полного подчинения применить силу. Побить меня или связать. Готов?
— Да или нет? — Байрон серьезен. — Отвечай сейчас же. Здесь загс неподалеку, успеем до семи подать заявление. Мы попросим, чтобы регистрацию побыстрее назначили…
— Нет, я сейчас не могу, — перебиваю его.
— Что значит — не могу? — шепчет Байрон. — Ты говоришь мне «нет»?
— Я не могу идти в загс в таком виде. Я описалась на… работе. Мне нужно переодеться!
Адюльтер
Конечно, мы не успели в загс. Мама сказала, что не отпустит меня, пока я в подробностях не опишу, чего хотел агент ФСБ Кирилов. Он так ей представился.
Я уточнила:
— Бывший агент. Его уволили. То ли от обиды, то ли для конспирации он перестал мыться, покрылся татуировками и продел в бровь серьгу. Слушай, а шпионов разве увольняют? Мне казалось, что их пристреливают или отправляют на пенсию по профнепригодности.
— Лилька, не отвлекайся! Чего он хотел? — маму трясло.
— Чего хотел, все сделал. Взломал систему своей конторы. Скачал информацию. Потом достал пистолет.
— Боже!.. Лилька?!
— Ничего страшного. Я описалась, Байрон поседел от ужаса, а бывший агент спросил — чем меня отблагодарить. Можно мне в ванную, наконец?
Когда я помылась, переоделась и вышла, Мамавера с закрытыми глазами лежала на диване в большой комнате и курила в потолок. А Байрон в наушниках раскинулся на ковре в ее спальне. Он слушал музыку. На тумбочке у маминой разложенной постели стояла бутылка от шампанского, вся затекшая оплывшей свечкой. Рядом — зажигалка, увядшая белая роза с коротким стеблем, как из петлицы, и мужские наручные часы. И я вдруг подумала, что мой отец жив. Он вернулся из тюрьмы, отсидел свое — в Южной Америке?.. Таиланде?.. — и они теперь тайно встречаются, чтобы я не помешалась на призраках, как Лизавета.
— «Ролекс», между прочим, — заметил Байрон с пола. — Пятнадцать тысяч. В системе — Бах. Текила, ты бы смогла со мной — под Баха?
Я легла рядом на ковер и взяла у Байрона наушники. Действительно, Бах. Вздыхаю.
— Слишком торжественно.
— Браслет я выбирал.
— Что ты говоришь? — снимаю наушники.
— Говорю, что сам выбирал браслет. У него был не в тему. Я сказал отцу, что сейчас не принято оттопыриваться золотом.
Я встала и подошла к тумбочке. Потрогала браслет часов пальцем.
— Ты хочешь сказать…
— Да. Это часы моего отца. Отличный натюрморт, тебе не кажется?
В полном ступоре ложусь на ковер возле Байрона.
— А зажигалка?
— Никогда не видел — отец не курит.
— А как же кубинские сигары? — напомнила я.
— Фетиш, — лаконично объяснил Байрон. — Ему эту коробку Фидель подарил. Текила, ты когда поняла, что жизнь, в сущности, — выгребная яма?
— В десять лет. А ты?
— В тринадцать, — Байрон нащупал мою руку и сжал ее. — Девочки взрослеют раньше мальчиков, это точно. И как ты справлялась с этим открытием?
— По-всякому… Потом я выработала один принцип. И до сих пор он меня не подводил. Я — на равных.
— Это такой принцип?
— Да. Простой, но очень помогает. По крайней мере, успокаивает. Как только человек сделает мне плохо, я становлюсь с ним наравне. Не важно — взрослый или ребенок. Я должна понять, почему он это делает, стать ему равной.
Байрон встал и посмотрел на меня.
— И почему, по-твоему, мой отец трахается с твоей матерью?
Я вздыхаю:
— Генетика. Он полигамен. Помнишь свое гордое заявление?
— Ладно, — Байрон усмехнулся. — А что с твоей матерью?
— Она мстит.
— Моему отцу?
— Всем мужчинам и себе заодно. Мстит за того, который ее бросил. Умер, бросил — это для Примавэры одно и то же. — Я сажусь и потираю поясницу. — Надеюсь, они пользуются презервативами.
Байрон встал и протянул мне руку:
— Пойдем спросим?
Примавэра выглядела такой затравленной, с нездоровым румянцем на щеках, что нам стало ее жалко и мы не спросили. Переглянулись сочувственно и пожелали ей на прощание отлежаться и не нервничать по пустякам. Странно, но мама совсем не пыталась поучать, ругаться или чаем напоить. Только выдавала междометия и неопределенно размахивала руками.
Во дворе я по привычке взглянула вверх на свои окна и обалдела. Байрон, увидев выражение моего лица, тоже посмотрел вверх. Он заметил только, как закрылась балконная дверь, и потом мужской силуэт в комнате за занавеской.
Мы схватили друг друга за руки.
— Все хорошо, — прошептала я. — Главное, он не стал спускаться с балкона и не рухнул вниз.
— Да, — Байрон сильно сжал мои руки.
— Никаких мужских вещей в комнате, значит — он забрал их на балкон и там одевался.
— Да… — кивнул Байрон. — И пальто тоже… Текила, у меня такое чувство, что мы…
— Садисты?
— Да.
Я начала трястись, Байрон обхватил меня. Прижавшись, мы стали тихо, с подвываниями, хохотать, содрогая друг друга.
Ускоренными кадрами немого кино я промотала в уме наш звонок в дверь, водевильное бегство Бирса на балкон — голым, и как мама закидывает ему туда одежду, пальто и ботинки.
— Провели полный психоанализ!.. — поддал Байрон жару.
— Рассмотрели все варианты! — стонала я. — А ведь Примавэра не заметила фингал у меня под глазом! Я сразу должна была насторожиться!
Отдышавшись, Байрон нахлобучил мне на голову шлем:
— Надо уезжать, хватит трепать им нервы. Наверняка подглядывают сквозь шторы.
Я уточнила:
— Бывший агент. Его уволили. То ли от обиды, то ли для конспирации он перестал мыться, покрылся татуировками и продел в бровь серьгу. Слушай, а шпионов разве увольняют? Мне казалось, что их пристреливают или отправляют на пенсию по профнепригодности.
— Лилька, не отвлекайся! Чего он хотел? — маму трясло.
— Чего хотел, все сделал. Взломал систему своей конторы. Скачал информацию. Потом достал пистолет.
— Боже!.. Лилька?!
— Ничего страшного. Я описалась, Байрон поседел от ужаса, а бывший агент спросил — чем меня отблагодарить. Можно мне в ванную, наконец?
Когда я помылась, переоделась и вышла, Мамавера с закрытыми глазами лежала на диване в большой комнате и курила в потолок. А Байрон в наушниках раскинулся на ковре в ее спальне. Он слушал музыку. На тумбочке у маминой разложенной постели стояла бутылка от шампанского, вся затекшая оплывшей свечкой. Рядом — зажигалка, увядшая белая роза с коротким стеблем, как из петлицы, и мужские наручные часы. И я вдруг подумала, что мой отец жив. Он вернулся из тюрьмы, отсидел свое — в Южной Америке?.. Таиланде?.. — и они теперь тайно встречаются, чтобы я не помешалась на призраках, как Лизавета.
— «Ролекс», между прочим, — заметил Байрон с пола. — Пятнадцать тысяч. В системе — Бах. Текила, ты бы смогла со мной — под Баха?
Я легла рядом на ковер и взяла у Байрона наушники. Действительно, Бах. Вздыхаю.
— Слишком торжественно.
— Браслет я выбирал.
— Что ты говоришь? — снимаю наушники.
— Говорю, что сам выбирал браслет. У него был не в тему. Я сказал отцу, что сейчас не принято оттопыриваться золотом.
Я встала и подошла к тумбочке. Потрогала браслет часов пальцем.
— Ты хочешь сказать…
— Да. Это часы моего отца. Отличный натюрморт, тебе не кажется?
В полном ступоре ложусь на ковер возле Байрона.
— А зажигалка?
— Никогда не видел — отец не курит.
— А как же кубинские сигары? — напомнила я.
— Фетиш, — лаконично объяснил Байрон. — Ему эту коробку Фидель подарил. Текила, ты когда поняла, что жизнь, в сущности, — выгребная яма?
— В десять лет. А ты?
— В тринадцать, — Байрон нащупал мою руку и сжал ее. — Девочки взрослеют раньше мальчиков, это точно. И как ты справлялась с этим открытием?
— По-всякому… Потом я выработала один принцип. И до сих пор он меня не подводил. Я — на равных.
— Это такой принцип?
— Да. Простой, но очень помогает. По крайней мере, успокаивает. Как только человек сделает мне плохо, я становлюсь с ним наравне. Не важно — взрослый или ребенок. Я должна понять, почему он это делает, стать ему равной.
Байрон встал и посмотрел на меня.
— И почему, по-твоему, мой отец трахается с твоей матерью?
Я вздыхаю:
— Генетика. Он полигамен. Помнишь свое гордое заявление?
— Ладно, — Байрон усмехнулся. — А что с твоей матерью?
— Она мстит.
— Моему отцу?
— Всем мужчинам и себе заодно. Мстит за того, который ее бросил. Умер, бросил — это для Примавэры одно и то же. — Я сажусь и потираю поясницу. — Надеюсь, они пользуются презервативами.
Байрон встал и протянул мне руку:
— Пойдем спросим?
Примавэра выглядела такой затравленной, с нездоровым румянцем на щеках, что нам стало ее жалко и мы не спросили. Переглянулись сочувственно и пожелали ей на прощание отлежаться и не нервничать по пустякам. Странно, но мама совсем не пыталась поучать, ругаться или чаем напоить. Только выдавала междометия и неопределенно размахивала руками.
Во дворе я по привычке взглянула вверх на свои окна и обалдела. Байрон, увидев выражение моего лица, тоже посмотрел вверх. Он заметил только, как закрылась балконная дверь, и потом мужской силуэт в комнате за занавеской.
Мы схватили друг друга за руки.
— Все хорошо, — прошептала я. — Главное, он не стал спускаться с балкона и не рухнул вниз.
— Да, — Байрон сильно сжал мои руки.
— Никаких мужских вещей в комнате, значит — он забрал их на балкон и там одевался.
— Да… — кивнул Байрон. — И пальто тоже… Текила, у меня такое чувство, что мы…
— Садисты?
— Да.
Я начала трястись, Байрон обхватил меня. Прижавшись, мы стали тихо, с подвываниями, хохотать, содрогая друг друга.
Ускоренными кадрами немого кино я промотала в уме наш звонок в дверь, водевильное бегство Бирса на балкон — голым, и как мама закидывает ему туда одежду, пальто и ботинки.
— Провели полный психоанализ!.. — поддал Байрон жару.
— Рассмотрели все варианты! — стонала я. — А ведь Примавэра не заметила фингал у меня под глазом! Я сразу должна была насторожиться!
Отдышавшись, Байрон нахлобучил мне на голову шлем:
— Надо уезжать, хватит трепать им нервы. Наверняка подглядывают сквозь шторы.
Еда и сигары
С ростом живота время замедлилось. Ощупывая этот тугой мячик, я представляла, как ребенок подсасывает мои кости и мозг, выстраивая себя. Я была не против. Достаточное осознание материнства для малолетки?
— Что-то ты, Лилит, худеешь, — заметил Бирс, когда я спустилась в февральский полдень к камину. — Так не годится.
— А живот заметен? — я подняла вверх руки.
— Живот заметен, не спорю, но худеть в твоем положении опасно. Я тут присмотрелся — со вчерашнего вечера ты ничего не ела. Давно была у врача?
— Не помню. Бирс, я должна признаться…
— Что? — вскочил он.
Испугался. Взаправду испугался!
— Я выкурила две ваши сигары.
— Какие сигары? — выдохнул Бирс с облегчением.
Представляю, что он намылил себе в мозгу по поводу моей худобы.
— Кубинские. Байрон просил их не трогать, но после… некоторой еды они — самое то. Извините.
— Некоторой еды? Ах, вот оно что! Я все понял. Тебя не тянет на соленые огурцы или на шоколад, да?
— Не тянет.
— Тогда ты знаешь, чем воняет из пристройки. Ну? Чувствуешь?
Я принюхалась. Хочется есть. Уже давно хочется — дня два. Запах действительно странный. Уверенно заявляю:
— Одно могу сказать — это не кролик и не куропатка.
Кирзач недели три назад зажарил на вертеле шесть тушек куропаток.
— Конечно, не кролик! — громко согласился Бирс. — Это запах неподрезанного кабана! Помню эту вонь еще со времен моего увлечения охотой.
— Неподрезанного?..
— Домашним кабанчикам в детстве подрезают яйца, — разъяснил Бирс. — Тогда их мясо не воняет. Неужели Кирзач завалил дикого кабана? — он решительно направился в кухню.
Вероятно, чтобы пойти в пристройку и все выяснить. Кабан!.. Это целая гора мяса…
Бирс достаточно быстро вернулся и посмотрел на меня длинным изучающим взглядом. Пока он так сканировал мою затаившуюся в кресле фигуру, в гостиную вошел Кирзач и торжественно внес целое блюдо с небольшими кусками поджаренной печенки, посыпанными сверху зеленью и кружочками лука. Резкий запах заполнил все вокруг.
— Завалил?.. — я в ужасе посмотрела на Бирса, а руки сами собой взяли тарелку.
— Нет. Заработал. Кирзач раньше егерем был в этих местах. Организовал охоту, навел на кабана. За труды получил печенку. Я, пожалуй… — Бирс с отвращением на лице осмотрелся, — выйду прогуляться. Если не трудно, открой окна проветрить, когда… поешь.
И быстро удалился. А егерь-истопник застыл у кресла и завис глазами где-то поверх моей головы, лицо его светилось довольством. Обжаренные куски печени начали подтекать розоватым соком.
— Уходи! — я показала рукой в сторону кухни. — Остывает же!
Он очнулся, слегка поклонился и вышел. Есть пришлось руками. Кабанья печенка, слегка обжаренная в кипящем масле, — это нечто!..
Через полчаса, открыв форточки, я вышла на улицу. Бирс сидел в беседке и смотрел на полоску залива. Я села рядом, достала сигару, картонку, канцелярский нож, зажигалку и кусок фольги. Уложила сигару на картон, разрезала ножом пополам. Посмотрела на Бирса.
Он вопросительно взглянул на меня:
— А фольга зачем?
— Я обычно выкуриваю половину сигары. Вторую заворачиваю в фольгу до следующего раза. Хотите составить мне компанию, или упаковать половинку?
Бирс хмыкнул и взял половину сигары. Я занялась раскуриванием своей половины. Бирс следил за моим ртом. Когда табак занялся, Бирс протянул руку, забрал раскуренную сигару и затянулся. Задержал дыхание, закрыл глаза. Когда выдохнул, подвинул мне вторую половину. Я раскурила себе.
— Это третья сигара, так ведь? — уточнил он.
— Третья.
— То есть Кирзач кормил тебя первобытной едой уже четыре раза? Если по половинке после каждой еды — получается четыре.
— Точно. Сегодня — пятый.
— И ты, как это говорится, подсела на свежее мясо с кровью?
— Что-то ты, Лилит, худеешь, — заметил Бирс, когда я спустилась в февральский полдень к камину. — Так не годится.
— А живот заметен? — я подняла вверх руки.
— Живот заметен, не спорю, но худеть в твоем положении опасно. Я тут присмотрелся — со вчерашнего вечера ты ничего не ела. Давно была у врача?
— Не помню. Бирс, я должна признаться…
— Что? — вскочил он.
Испугался. Взаправду испугался!
— Я выкурила две ваши сигары.
— Какие сигары? — выдохнул Бирс с облегчением.
Представляю, что он намылил себе в мозгу по поводу моей худобы.
— Кубинские. Байрон просил их не трогать, но после… некоторой еды они — самое то. Извините.
— Некоторой еды? Ах, вот оно что! Я все понял. Тебя не тянет на соленые огурцы или на шоколад, да?
— Не тянет.
— Тогда ты знаешь, чем воняет из пристройки. Ну? Чувствуешь?
Я принюхалась. Хочется есть. Уже давно хочется — дня два. Запах действительно странный. Уверенно заявляю:
— Одно могу сказать — это не кролик и не куропатка.
Кирзач недели три назад зажарил на вертеле шесть тушек куропаток.
— Конечно, не кролик! — громко согласился Бирс. — Это запах неподрезанного кабана! Помню эту вонь еще со времен моего увлечения охотой.
— Неподрезанного?..
— Домашним кабанчикам в детстве подрезают яйца, — разъяснил Бирс. — Тогда их мясо не воняет. Неужели Кирзач завалил дикого кабана? — он решительно направился в кухню.
Вероятно, чтобы пойти в пристройку и все выяснить. Кабан!.. Это целая гора мяса…
Бирс достаточно быстро вернулся и посмотрел на меня длинным изучающим взглядом. Пока он так сканировал мою затаившуюся в кресле фигуру, в гостиную вошел Кирзач и торжественно внес целое блюдо с небольшими кусками поджаренной печенки, посыпанными сверху зеленью и кружочками лука. Резкий запах заполнил все вокруг.
— Завалил?.. — я в ужасе посмотрела на Бирса, а руки сами собой взяли тарелку.
— Нет. Заработал. Кирзач раньше егерем был в этих местах. Организовал охоту, навел на кабана. За труды получил печенку. Я, пожалуй… — Бирс с отвращением на лице осмотрелся, — выйду прогуляться. Если не трудно, открой окна проветрить, когда… поешь.
И быстро удалился. А егерь-истопник застыл у кресла и завис глазами где-то поверх моей головы, лицо его светилось довольством. Обжаренные куски печени начали подтекать розоватым соком.
— Уходи! — я показала рукой в сторону кухни. — Остывает же!
Он очнулся, слегка поклонился и вышел. Есть пришлось руками. Кабанья печенка, слегка обжаренная в кипящем масле, — это нечто!..
Через полчаса, открыв форточки, я вышла на улицу. Бирс сидел в беседке и смотрел на полоску залива. Я села рядом, достала сигару, картонку, канцелярский нож, зажигалку и кусок фольги. Уложила сигару на картон, разрезала ножом пополам. Посмотрела на Бирса.
Он вопросительно взглянул на меня:
— А фольга зачем?
— Я обычно выкуриваю половину сигары. Вторую заворачиваю в фольгу до следующего раза. Хотите составить мне компанию, или упаковать половинку?
Бирс хмыкнул и взял половину сигары. Я занялась раскуриванием своей половины. Бирс следил за моим ртом. Когда табак занялся, Бирс протянул руку, забрал раскуренную сигару и затянулся. Задержал дыхание, закрыл глаза. Когда выдохнул, подвинул мне вторую половину. Я раскурила себе.
— Это третья сигара, так ведь? — уточнил он.
— Третья.
— То есть Кирзач кормил тебя первобытной едой уже четыре раза? Если по половинке после каждой еды — получается четыре.
— Точно. Сегодня — пятый.
— И ты, как это говорится, подсела на свежее мясо с кровью?