Веденеева Татьяна. Сияющий ангел

   “Боже мой, что же писать? Не про крышки же, в самом деле?”
   Ведь она хотела услышать какую-нибудь душещипающую историю — такую, чтобы сердце замирало, чтобы жить не хотелось. Возможно даже, про трагическую любовь. И тогда, наверное, на этом фоне можно и про крышки, и про лекарства, и про жилье, и прочее, о чем рассказывали ей сегодня люди.
   Анна так задумалась, что не заметила, как спустилась в подвальное помещение. Она даже сразу не поняла, что находиться в подвале. Вместо того, чтобы подняться на первый этаж, она решила найти здесь выход. Пройдя небольшое расстояние, остановилась: дальше было темно. На границе света и темноты появился силуэт человека. Он медленно направлялся в сторону девушки. Анна решила спросить у него, где выход, но не успела произнести и слова, когда услышала:
   — Кто здесь?
   — Простите, я, кажется, немного заблудилась, вы не проводите меня к выходу?
   — Я вас? Шутите?
   Анна не сразу поняла, почему так странно отреагировал человек. Ей было не очень хорошо его видно: он остановился в неосвещенном месте. И все же было понятно, что это молодой мужчина, с виду совершенно нормальный. Он сделал несколько шагов вперед, придерживаясь стены. Взгляд его был направлен куда-то мимо девушки. Только теперь Анна сообразила, что взгляд этот неподвижный и пустой.
   — Извините, я не подумала… Простите, мне показалось, что вы не… — она замолчала. Ей не хотелось произносить это слово.
   — Не слепой? Странно, а кого вы ожидали увидеть на заводе, где работают слепые?
   — Я сама найду, — Анна обиделась на замечание.
   — Конечно, найдете. Просто вернитесь назад на тридцать шагов, и будет лестница.
   — Спасибо.
   Анна уже было собралась уходить, когда услышала вопрос:
   — А что вы здесь делаете?
   — Я? Я журналист. Мне нужна статья о людях, которые не видят.
   — Вы собрались писать ее в подвале?
   — Я же пояснила, что заблудилась, — с вызовом ответила Анна.
   — Не обижайтесь на меня. Я просто растерялся. Никогда не разговаривал с журналистами. Скажите, наверное, это интересно — быть журналистом?
   Девушке стало неудобно за резкость.
   — Не знаю. Не уверена. Что-то у меня ничего не выходит, — совершенно искренне ответила она.
   — Почему?
   Анна пожала плечами, а потом сообразила, что этого не увидели.
   — Наверное, потому, что никто не захотел рассказать о себе.
   — Хотите, я расскажу?
   — Правда? — Анна подалась вперед.
   — Да, только не сейчас, а после пяти вечера. Я буду уже свободен.
   Было даже странно слышать, что наконец-то нашелся человек, который готов ей что-то рассказать.
   — Почему не сейчас? — ей не хотелось приезжать сюда еще раз после пяти.
   — А разве можно рассказать что-то за двадцать минут?
   Она задумалась. Молодой человек был прав. Возможно, это ее шанс.
   — Где я вас найду?
   — Я подожду вас на скамейке у входа.
   — Вы не могли бы выйти на свет, чтобы я вас рассмотрела и смогла потом узнать.
   — Не переживайте, я вас узнаю.
   — Вы? Как?
   — По вашему запаху. По вашим духам. У вас очень приятные духи.
   — По запаху узнаете? Договорились. Я непременно приеду. Да, а как вас зовут?
   — Андрей.
   — Ну что ж, до пяти, Андрей, — она развернулась и пошла к лестнице, до которой тридцать шагов. Она сосчитала. Получилось тридцать два.

* * *

   Анна ушла, а Андрей продолжал стоять на месте. “Ну и чего ради, я спустился в подвал? Неужели, чтобы встретиться с журналисткой?” Не найдя ответа, он медленно пошел к выходу, считая про себя до тридцати.
   Молодой человек почти не носил темных очков. Только если ему приходилось идти куда-нибудь одному, что происходило крайне редко. В таких случаях он пользовался тростью. Обычно на работу его провожала мама, а назад он возвращался с ребятами, которые работали вместе с ним, но были инвалидами второй группы и могли самостоятельно ориентироваться в пространстве. Андрей же не различал даже силуэтов. Он видел только или темноту, или слабый свет. Но так было всегда, и он слишком не переживал по этому поводу.
   После работы, как обычно, все собрались расходиться по домам, но он попросил довести себя до лавочки и оставить, пояснил, что встречается с журналисткой.
   — А если она не придет?
   — Доберусь на ощупь, — улыбнулся он в ответ.
   — Может, матери твоей сказать, чтобы через час подошла?
   — Не надо. Я же слепой, а не тупой, — с грустью заметил Андрей.
   — Как знаешь. Тогда до завтра.
   — До свидания, мужики.

* * *

   Анна подъехала на такси и еще с противоположной стороны заметила одиноко сидящего на скамейке мужчину. Ожидая, пока загорится зеленый свет светофора, она попыталась рассмотреть его. Но было далеко, и ей не удалось. Светофор переключился, и одновременно послышалось какое-то пикание. Рядом стоящий старичок, уловив ее удивление, прокомментировал:
   — Здесь живет много людей, которые плохо видят или не видят совсем. Этот сигнал для них, чтобы они знали, что можно переходить улицу.
   Она не дошла до скамейки метра два, когда Андрей повернул к ней голову и сказал:
   — Я знал, что вы придете. Присаживайтесь. Кстати, вы не назвали ваше имя.
   — Меня зовут Анна. — Она присела рядом, достала блокнот и ручку.
   — Какое красивое имя.
   — Спасибо, — Анна в упор рассматривала Андрея, до конца не веря, что он не видит.
   На вид ему было около тридцати. Довольно приятной наружности. Смуглая кожа, длинные прямые волосы каштанового цвета, собранные в хвостик. В ухе серьга. Прямой, немного длинный нос. Огромные карие глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрящие в одну точку. Одет он был в стильно потертые джинсы, темно-синюю майку с глубокими вырезами, позволяющими созерцать мускулистое тело. На ногах кроссовки.
   Встреть Анна его в другом месте, она бы ни за что не подумала, что он слепой.
   — Почему вы молчите? — обратился он к девушке.
   — Я не ожидала, что вы такой. Там, в подвале, мне было трудно вас рассмотреть. Но то, что я видела на заводе, вернее, кого, никак не похоже на вас. — Анна почувствовала, что сморозила какую-то несуразицу.
   — Понятно, — как ни в чем не быало сказал Андрей. — Можете не сомневаться: я именно тот, за кого себя выдаю. Так что можем приступать. Задавайте ваши вопросы.
   Анна, конечно же, подготовилась и написала их не менее сорока. Но вопреки этому спросила совершенную глупость:
   — Андрей, скажите, а как это — быть слепым?
   Молодой человек ответил не сразу. Было видно, что он несколько озадачен вопросом. Брови удивленно взлетели вверх, уголки губ опустились. Все это придало лицу растерянный вид.
   — А зачем вам это знать?
   Теперь смутилась Анна. Она не любила, когда на вопросы отвечали вопросами. Но, с другой стороны, она понятия не имела, зачем об этом спросила. Так сорвалось.
   — Я хочу понять, как вы воспринимаете мир. Я не могу представить себя на вашем месте, а значит, не могу понять вас по-настоящему.
   — Вы про это хотите написать?
   “Ну не про крышки же!”— чуть не сорвалось.
   — Если честно, не знаю. Вообще-то не совсем про это. Но мне почему-то кажется это важным. — Анна замолчала.
   — Положите то, что у вас в руках, блокнот, наверное, на скамейку, и закройте ладонями глаза.
   — А откуда вы узнали, что у меня в руках блокнот?
   — Когда вы его раскрыли, я слышал шелест бумаги, у вас там, наверное, вопросы записаны?
   — Да, вы правы. А, что, просто закрыть глаза нельзя? — И, тем не менее, блокнот и сумочку положила рядом на скамейку.
   — Просто сделайте, как я сказал. Да, и повернитесь лицом к солнцу.
   Анна сделала все, как он попросил.
   — Что вы видите?
   Вопрос прозвучал с некоторой издевкой. Можно подумать, что такую процедуру Андрей заставлял проделывать уже не первого зрячего.
   — Ну, ничего, — удивилась Анна.
   “Хорошо сказала, — подумал молодой человек. — Вот именно, он видит «ну, ничего»“.
   — Подумайте, прежде чем ответить еще раз. Что вы видите?
   Девушка задумалась.
   — Солнце просвечивает сквозь мои руки, делая их ярко-красными. Даже жутко как-то.
   — А еще что видите?
   — Кроме мутного света, ничего. — Анна с ужасом одернула руки.
   — Так или немного иначе я вижу днем, — заключил Андрей. — А теперь зажмурьтесь, закройте глаза ладонями и опустите голову вниз. Что вы видите?
   — Черноту, — тихо сказала девушка.
   Сказала — и удивилась. Ей никогда не доводилось видеть такой густой мрак. Всегда был хоть какой-то свет. Даже когда засыпала.
   — Ну да. Наверное, это и есть чернота — то, что я вижу, когда нет солнца или света. Понятно?
   — Это ужасно. Никогда не думала, что это так! — воскликнула Анна.
   — Это для вас ужасно, а для меня это норма жизни, — и Андрей улыбнулся.
   — Но ваш мир, он совсем без красок? Он безликий, в нем нет движения, нет формы, — Анна буквально задохнулась от возмущения, что такое может быть.
   — Нет, тут вы не правы. Если доведется, то я постараюсь показать вам свой мир, и вы удивитесь, какой он богатый. Конечно, не такой, как ваш, но и не хуже.
   — Но это невозможно. И потом, как вы мне его покажите? Глаза выколете?
   Молодой человек рассмеялся:
   — Хорошо же вы обо мне думаете.
   — Я пока ничего не думаю.
   Повисла пауза.
   — Скажите… Вы всегда… таким были?
   — С рождения.
   — А лечить это можно? Я спрашиваю, потому что у вас глаза визуально нормальные. Может, за границей?
   — За границей… — Андрей ухмыльнулся. — Вполне возможно, что за границей это лечат. Не знаю. Не был.
   — Извините, — девушке стало неловко. — А с кем вы живете, кто вам помогает?
   Андрей вначале хотел солгать, а потом подумал, что незачем. А то получится нечестно. Сам напросился, а ответить не может.
   — С мамой живу, папа умер несколько лет назад.
   — И они тоже незрячие?
   “Вот пристала!”
   — Они обычные.
   — А как же вы? Почему? — удивилась Анна.
   — Видимо, по-принципу: «в семье не без урода».
   — А какая причина? — не отставала девушка.
   — Вы еще и окулист? Или просто в болезнях разбираетесь?
   Анна покраснела. Хорошо, что он не видит.
   — Ни то и ни другое. Я для достоверности. А то, что это получится, пишу про незрячих и не использую ни единого специфического слова.
   — Ладно, записывайте.
   Несколько минут Андрей перечислял сложные словосочетания. Получалось так, что причиной отсутствия зрения был целый букет болячек. Что-то там было недоразвито, что-то не обладало нужной пластикой, что-то было врожденным пороком, что-то приобретенным. А еще была какая-то дистрофия не то сетчатки, не то зрительного нерва. Даже голова закружилась. Анна не стала дописывать до конца. Для статьи вполне хватало и того, что есть.
   Этот длинный список Андрей завершил словами:
   — Вот, пожалуй, и все. Понятней стало? Или есть вопросы?
   Девушка задумалась. Она многого не могла понять, но спросить стеснялась. Но если так, то любой вопрос на эту тему некорректный. О чем же тогда спрашивать? А чего она, собственно, стесняется? Он знал, на что идет.
   — А как же вы бреетесь, например? — и опять Анну передернуло от собственной бесцеремонности. — Ой, извините за бестактный вопрос.
   — Нормальный вопрос. Вы не против, если я закурю? — он достал сигареты и зажигалку.
   — Пожалуйста.
   Анна с интересом стала наблюдать, как он всунул сигарету в рот, а затем, проделав ряд манипуляций руками, ловко прикурил.
   — Вот только не нужно меня убеждать, что и бреетесь сами, — поспешила вставить Анна.
   — И не буду. Рядом с моим домом парикмахерская. Туда я и хожу через день. Правда, в парикмахерских сейчас мало кто бреется, поэтому я приношу с собой станок и другие принадлежности. — Андрей засмеялся. — Какая вы смешная, однако. И вопросы у вас смешные. Наверное, очень молоды?
   Анна не стала отвечать. Она и сама понимала, что вопросы смешные и глупые. Её просто выводила из себя собственная бестолковость. Но еще больше её удручало то, что никак не удавалось понять, что же ее смущает. Потом поняла. Этот Андрей никак не вписывался в концепцию несчастного слепого. Обычный человек. Не скованный, не заторможенный, даже напротив, вполне уверенный в себе.
   — Все? Вопросы закончились? — с иронией произнес молодой человек.
   — Да я еще и не начинала.
   Анна взяла в руки блокнот. Пробежала глазами по своим записям. Какие-то не те вопросы.
   — Скажите…
   “Черт, как же спросить?”
   Все люди, которых она встретила на заводе, были очень просто, даже бедно одеты.
   “ А во что должны одеваться люди, работающие на заводе? В смокинги, что ли? Думай, Аня, думай”.
   Она лихорадочно соображала.
   “Они были как-то неразговорчивы, замкнуты, пугливы… Нет, не то…”
   И тут она сообразила…
   “ Они были… Они выглядели как инвалиды. Вот! Точно! А он нет. Ну, и что спросить?”
   — Спрашивайте, не стесняйтесь, — обратился к ней Андрей
   — Знаете, у меня сложилось такое впечатление, что вы ведете достаточно активный образ жизни. Ваша внешность… Я чего-то не понимаю.
   Андрей от удовольствия даже подался вперед.
   — Рад, что произвел на вас хорошее впечатление.
   — Я хотела сказать: у вас все в порядке с внешним видом, и меня это сбивает с толку.
   Ну вот, наконец-то. А то он уже стал переживать, что не заметит.
   — Видите ли, я подрабатываю массажистом, поэтому выглядеть должен хорошо.
   — Кем вы подрабатываете? — Анна была поражена.
   — Массажистом, — Андрею было приятно её удивление.
   — Как, каким образом?
   — Простым образом. Все больше ручками, — съехидничал.
   — Но вы же не видите!
   Анна так громко воскликнула, что проходящие мимо люди стали оборачиваться.
   — При чем тут это?
   — Как?!
   — Все элементарно. Вот вспомните: когда вы занимаетесь сексом, у вас глаза закрыты или открыты?
   — Что? — Анна даже поперхнулась.
   “Однако, разговорчивый попался”.
   — Я имею в виду, что человеческое тело можно ощущать, не видя его, — и совсем другим тоном добавил: — А вы думали, работая здесь, можно обеспечить себя? — он кивнул в сторону завода.
   — Не знаю.
   Это почему не знает? Разве ее не поразили сегодня днем суммы заработной платы работников завода?
   — И кому же вы делаете массаж?
   — Рядом с парикмахерской есть сауна, ее держит один богатый человек. Он искал массажиста, я предложил свои услуги, он согласился. Если клиенты заказывают массаж, то он звонит заранее и я прихожу. Обычно это бывает ночью. Не поверите, но клиентам, особенно молоденьким девушкам, которые приезжают туда, нравится, что я слепой.
   “Ха-ха!” — усмехнулась она про себя.
   — И где же вы научились? — удивлению Анны не было предела.
   — Это долгая и печальная история, можно, я не буду рассказывать? — попросил Андрей.
   — Ладно. Скажите, а кроме завода такие люди, как вы, еще где-то работают? — ну, наконец-то вспомнила, что нужно писать статью.
   — Да. Их, правда, немного. Есть педагоги, причем даже в обычных школах, много музыкантов, юристов.
   — Да ну? Вот бы пообщаться.
   — Пообщаться? Это можно. У меня есть такие друзья, только вряд ли это получиться сегодня.
   — Жаль, — печально сказала Анна.
   В сумочке зазвонил мобильный телефон. Девушка ответила на звонок.
   — Да, скоро. Еще полчасика. Я перезвоню. И я целую.
   — Муж беспокоится?
   — Друг, — а потом напоследок не удержалась и спросила. — Андрей, а почему вы не женаты? А у вас вообще есть… кто-нибудь?
   И тут же покраснела от собственной бестактности. Боже мой, большей нелепости и выдумать невозможно?
   “Я — чудо-журналистка! Мне бы за кинозвездами шпионить и выискивать «клубничку»”.
   — Да, есть и всегда были… — сухо ответил Андрей. — Угадывая следующий ваш вопрос, отвечаю, что девушки зрячие. Что вы там еще спросили? Почему не женат? Не хочу.
   — Почему?
   Андрей не ответил на вопрос. Анна тоже замолчала. Так и просидели молча минут пять.
   — Вы уже скоро уходите и, наверное, ничего толком для себя не узнали? — печально заметил Андрей.
   — Пожалуй, что так. А может, мы встретимся еще раз? Как насчет завтра?
   — Попробуйте мне позвонить.
   — А друзей, о которых вы говорили, нельзя увидеть? — с надеждой спросила Анна.
   — Может быть. Я не готов сейчас ответить, — Андрей задумался. — Анна, можно вас попросить об одной услуге?
   — Да, конечно.
   — Позвоните сейчас ко мне домой, заодно номер в память занесете.
   — Зачем?
   — Чтобы мама пришла за мной.
   — Давайте я вас отведу или подвезу. За мной приедут, — предложила она.
   — Не хватало, — зло ответил он.
   — Хорошо, говорите ваш номер.

* * *

   Виталик был необыкновенно любезен и мил. Всю дорогу рассказывал что-то забавное, но Анна его не слушала — думала о том, что же ей писать. Хорошо, что ей дали неделю. А если бы это было срочно? А у нее ни единой зацепки, ни единой мысли в голове. То, что наговорили работники завода, не отличалось особой оригинальностью. Любого рабочего волнуют сейчас примерно те же проблемы. А где изюминка?
   — Анечка, ты где? — Виталик щелкнул пальцами перед ее глазами. — Я к тебе уже третий раз обращаюсь.
   — Извини, Виталя, задумалась. Что ты спросил?
   — Повторяю четвертый раз. Что с твоей машиной?
   — Папа сказал, что нужно ставить новые замки и сигнализацию. Он уже послал кого-то из своих в Германию. Недели через две все привезут.
   — А на чем ты сейчас передвигаешься по городу?
   — На тебе, — Анна засмеялась. — Разве непонятно.
   — Но я же не могу быть все время с тобой.
   — Да не переживай. Отец завтра что-нибудь даст. А пока я и на такси неплохо езжу. Кстати, ты же так и не знаешь, что я имела удовольствие объехать город на трамвае. Там у меня и вытянули кошелек с ключами.
   — Не напоминай о том дне. Мне за него очень стыдно. Ты не представляешь, как я испугался, что ты не захочешь со мной больше общаться.
   — С этого места, пожалуйста, поподробнее, — попросила Анна.
   — Ну, глупо все получилось тогда. Я не сдержался, — начал объяснять молодой человек.
   — Я же не об этом, — возмутилась Анна.
   — А о чем?
   — Почему ты испугался?
   Виталик растерялся. Было совершенно ясно, что от него ждали признания или трогательного объяснения. Он был не готов к этому. Да и не любил много болтать на такую тему. Что ей еще нужно? Разве после вчерашнего выступления не понятно, как он к ней относится? И разве это не он полночи рассказывал ей, что любит до беспамятства и все такое. Ох уж эти бабы!
   — Ну, что замолчал?
   — Вроде я все уже рассказал… Или ты хочешь по второму разу?
   — И по второму, и по пятому, и по десятому, и при этом шесть раз в день, — Анна наклонилась к нему и вкрадчиво произнесла: — Тебе что, тяжело доставить мне удовольствие?
   — Ладно, — прозвучало как «черт с тобой», — доставляю. Я тебя люблю.
   — Неубедительно.
   — Зайчик мой, но я не умею по-другому, — еще не хватало опять поссориться.
   — Я не люблю, когда девушек называют «зайчик», «мышка», «кошечка», «рыбка» и прочим зверинцем.
   — Всем девчонкам нравится, а тебе нет, — Виталик притормозил у бордюра. — Я очень прошу тебя, не издевайся надо мной. Мне не по себе, когда на меня наезжают, тем более ты. Если хочешь, напиши мне, какие слова ты бы хотела от меня слышать. Я их выучу и буду повторять сто раз в день. Пойми: не все же умеют быть краснобаями.
   — Разве? — Анна прищурилась. — А кто только что целую тираду произнес? И слова нужные нашлись, и все было так естественно и живо.
   — Ну, это из последних сил. И потом, ты меня вынудила. Это во-первых. А во-вторых, это не про любовь.
   — Книжек больше читай, если словарный запас на исходе.
   “Ну вот, опять взялась за воспитание”.
   Виталик молчал. Он сосредоточенно считал про себя. Только бы не сорваться… Интересно, почему до сих пор от него ничего не требовали. А тут прямо за два дня он должен восполнить четырехмесячное молчание. Надо срочно переключиться на что-нибудь другое.
   — Аня, ты бы лучше рассказала мне, как провела день. Как успехи на журналистском поприще?
   — Хитрец! Ладно, расскажу, как на поприще. Но имей в виду — к этому мы еще вернемся.
   — Можно не сегодня.
   — Хорошо. Итак, что там у меня было? — Анна закрыла глаза. — Знаешь, было много чего, но все неинтересное. Я бы даже сказала, что день не очень удачный. Нужный материал почти не собрала. Что писать — не знаю, и уже не уверенна, выйдет ли у меня.
   — Правда? Так, может, бросишь все? На кой черт тебе эта газета! Пусть папа тебе организует какой-нибудь бизнес. Держит же твоя мать салон-парикмахерскую. А ты займись, например, торговлей, если хочешь чем-нибудь заняться.
   — Торговля — это не романтично. Стоило столько учиться, чтобы продавать яйца и хлеб? — Анна скривилась.
   — Продавай меха.
   — Очень умно. Мне вообще не нравится торговля.
   — А я бы с удовольствием занялся, — не без гордости заявил Виталик.
   — Разве у папы ты занимаешься чем-то другим?
   — Так то у папы. У него сильно не разгонишься, он у меня еще сам не наигрался, — заметил молодой человек.
   — А-а-а, ты видимо хочешь торговлей заняться вместе со мной?
   — По-моему, было бы здорово, и зря ты иронизируешь, — с обидой сказал он.
   — Я не иронизирую вовсе. Просто мне это не интересно, понимаешь?
   — А газета — интересно?
   — Да, — категорично ответила Анна.
   — Боже мой, да занимайся, чем хочешь! Твои бабки! — Виталик все-таки не выдержал.
   — В том-то и дело, что не мои. И тратить бездумно я их не буду.
   — А сейчас у тебя все «думно»?
   — Чего ты хочешь от меня? — Анна разозлилась. — Я тебе что, жена?
   У Виталика все оборвалось внутри. Опять этот, ничего хорошего не предвещающий, тон. Еще парочка необдуманных фраз, и вечером придется нанимать мужской стриптиз — для выступления под балконом.
   — Анечка, ты устала. Давай лучше успокоимся и подумаем, где отдохнем вечером. Пошли в джаз-клуб.
   — Не хочу!
   — Пошли, куда ты хочешь.
   — Мне статью надо писать.
   Виталик тяжело вздохнул и покачал головой.
   — Послушай, что с тобой происходит? Ты же такой не была?
   — Я переживаю, непонятно разве? Если хочешь, чтобы я не злилась, то оставь меня на пару дней в покое, пока я не определюсь, что мне писать. Не обижайся.
   — Ну, если все так серьезно… Хорошо. Пиши. Я даже звонить тебе не стану. Когда захочешь, найдешь меня. Только не забудь обо мне.
   — Не переживай, не забуду, — Анна наклонилась и поцеловала его в щеку.
   — Давно бы так. А то от меня требует, а сама за вечер ни одного ласкового слова не сказала.
   — Действительно, какая я… Извини. Ты очень славный и чуткий.
   — Так что, домой тебя везти?
   — Угу.

* * *

   Статья не получалась.
   Битых два часа сидя на полу и перекладывая с места на место исписанные листы, Анна пыталась хоть за что-то зацепиться. Но, увы. Как выяснилось, критиковать было легче. Анна вспомнила, с какой уверенностью заявила Зое, что может написать лучше, чем работники газеты. Тогда казалось все простым и понятным. Она чувствовала, какие слова нужно заменить, какие фразы дополнить, а какие и вовсе исключить в чужих статьях, чтобы они стали лучше и интересней. Но то в чужих… В чужих ошибках разбираться всегда легче.
   А вот свое не рождалось. Ни хорошее, ни плохое…
   Анна была в отчаянии. Ей уже стало казаться, что она взялась не за свое дело и ей никогда не написать и строчки. У нее даже возникла мысль, что нужно найти в себе смелости и отказаться от этой глупой затеи — стать журналистом. Захотелось сбежать от всего этого.
   Но тут вспомнились люди, с которыми она общалась на заводе. Вспомнилось, с каким недоверием они отнеслись к её вопросам, вспомнилась реплика Игоря Сергеевича о том, что она, как журналист, ничего не изменит, а еще Андрей, решивший ей помочь… Ей стало стыдно. Она вдруг почувствовала, что действительно очень хочет помочь этим людям. Хоть самую малость. Нужно только придумать, как это сделать. А для начала — о чем написать.
   У нее разболелась голова, и она решила немного отдохнуть. Включила телевизор. Шел какой— то эстрадный концерт. Петкун который раз пел о несравненной Эсмеральде. Когда она впервые услышала эту песню, мелодия ей понравилась и прочно засела в памяти. И все бы ничего, но бестолковые СМИ, по своему определению, раскручивая ее по всем каналам TV и радио, запилили песню буквально за месяц, вызвав у публики стойкий иммунитет к произведению. Анна щелкнула телевизор, но мелодия, глубоко засевшая в подсознании, продолжала звучать. Она встряхнула головой: “ Ну, проклятый горбун!”
   И тут, как будто молнией ударило.
   “Ну, конечно! Квазимодо — тот же инвалид. А какая трогательная любовная история. Как прошибает. Все понятно. Я должна сочинить свою трогательную историю. Ну и что, что будет вымысел? Героем будет Андрей, вполне подходящая кандидатура. Я вставлю туда реальные факты, и все будет как надо”.
   Анна бросилась к компьютеру.
   “С чего бы начать? Надо так, чтобы сразу привлекало внимание, нужна интрига. Есть!”
 
   “После автокатастрофы Ирина перенесла три операции. Дольше всего заживала нога, которую пришлось собирать практически по частям. И это еще не все — впереди ее ждала пластическая операция. Смотреть на себя в зеркало не было никаких сил. С левой стороны лица от виска до подбородка шел огромный пунцовый рубец. Но думать об этом сейчас просто не было смысла.