Велтистов Евгений. Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

   Алиса отыскала в толпе зрителей Тадеуша с малышкой на руках. Тадеуш счастливо улыбался. А где же Ирия?
   И тут Алиса увидела, как по опустевшему полю между замолкшими, неподвижными, как бы уснувшими, кораблями бежит фигурка в белой косынке и голубом сарафане. Фигурка добежала до Гай-до и прижалась к его боку.
   Как и договаривались, никто не узнал о том, что случилось на борту Гай-до. Может быть, Гай-до и признался Ирии, но она не выдала его.
   После гонок ребята перелетели на Гай-до под Вроцлав. Они решили — пускай Гай-до поживет у своей госпожи. А когда его новые друзья соберутся в путешествие, он обязательно полетит с ними.
   Они провели три чудесных дня в домике под Вроцлавом.
   В лесу, на радость Алисе, уже поспела земляника, Аркаша собрал коллекцию бабочек, а Пашка выкопал большую яму на дворе заброшенного старинного панского поместья, потому что кто-то из его новых друзей проболтался, что там есть старинный клад.
   Тадеуш, который первые дни поглядывал с опаской на корабль, стоявший как башня рядом с домом, вскоре примирился с Гай-до, потому что обнаружилась удивительная вещь: стоило малышке заплакать или просто закапризничать, как ее несли к Гай-до, и при виде космического корабля девочка замолкала. Она могла часами, не отрываясь, глядеть на Гай-до. А Гай-до подслушал, как молодые парни пели на улице мазурку Домбровского, и напевал ее девочке по-польски.
   Когда путешественники вернулись в Москву, Алиса повесила грамоту, где было написано, что она — наследная принцесса, у себя над кроватью. Но знакомые задавали столько вопросов, что она сняла грамоту и спрятала в ящик письменного стола.
   Она вынет ее, когда соберется полететь на ту планету, где, как известно, давно уже установлена республика, но многие помнят об императрице Моуд, которая пожертвовала жизнью, чтобы разоблачить злобного узурпатора.

Элеонора Мандалян
ЦУЦУ, КОТОРАЯ ЗВАЛАСЬ АНЖЕЛОЙ

   Муно положил большую, гладкую голову Анжеле на колени и зажмурился.
   Она погладила его покатый горячий лоб, провела пальцем по огромным ноздрям, занимавшим почти половину лица, по мягким обвислым губам, скрывавшим непомерно большой рот…
   Ей хотелось сказать: «Милый Муно… Мой Муно», но она решила молчать и не нарушит своего решения.
   Муно приоткрыл маленькие, глубоко посаженные глазки и кротко посмотрел на Анжелу.
   — Ну, что же ты? Гладь мне шею, почеши за подбородком, — разнеженно промурлыкал он. — Не понимаешь? Эх, ты глупое животное!
   Анжела притворилась, будто и вправду не поняла его слов. А шея у Муно такая длинная, что ей все равно не удалось бы ее погладить. Кожа у Муно теплая-теплая, почти горячая. Она такая гладкая и упругая, будто синтетическая. И цвет у кожи необыкновенный и очень приятный — голубовато-серый.
   — Муно! Время питания, — пропела мама Муно. — Зови звереныша и спеши сюда.
   Муно проворно поднялся. Он был довольно толст, но длинный хвост, которым он частенько пользовался вместо третьей ноги, делал его более подвижным.
   — Цуцу! За мной! — сказал Муно, хлопнув себя перепончатой рукой по бедру.
   Муно не знал, что на самом деле ее звали не Цуцу, а Анжелой. Она покорно встала и пошла за Муно, тем более что вкусные запахи дразнили ее обоняние.
   Они всегда приступали к питанию, когда папа Муно возвращался с прогулки.
   На Парианусе удивительная почва. Из нее можно слепить что угодно, как из пластилина. Но в отличие от пластилина она сохраняет любую форму и не размягчается, может быть, потому, что температура на Парианусе всегда одна и та же. Из этой почвы париане лепят себе жилища, лежанки, сиденья, подставки для пищи, посуду. Если парианин еще младенец, ему лепят совсем маленькое сиденьице и маленькую лежанку, а по мере его вырастания их постепенно увеличивают в размерах. Это очень удобно. Мебель в жилищах париан обычно простая и бесхитростная. Но если среди париан попадается любитель пофантазировать, он может налепить всевозможные замысловатости.
   В семье Муно таким фантазером был сам Муно. Хоть ему не минуло еще и ста лет (что для Анжелы соответствовало десятилетнему возрасту), всю мебель в жилище и даже стены он разукрасил сам. Тут были барельефы пиру — дерева с самыми сладкими плодами и изображения остроконечных скал, тех самых, что непроходимой стеной возвышались вдоль всего Городища париан и терялись за горизонтом. А прямо над входом в жилище Муно изобразил Анжелу и утверждал, что сделал точную копию. Невозможный фантазер этот Муно.
   Все семейство устроилось вокруг подставки для питания — каждый на своем сиденье. Только у Анжелы, разумеется, не было сиденья. Она примостилась в сторонке на полу и ждала, когда кто-нибудь из членов семьи бросит ей из своей посуды кусочек.
   Самым добрым, конечно, был Муно. Он так и норовил лакомые куски отдать своей любимице, за что частенько получал от мамаши шлепки. Анжела на собственном опыте знала, как это больно, когда тебя шлепают перепончатой рукой, и искренне жалела Муно.
   «Хватит, Муно. Я сыта», — хотела бы сказать она, но упорно хранила молчание.
   — Ты сменила мне подстилку? — спросил папа у жены. — Хочу поспать.
   — Опять забыла, — сипло вздохнула мама. — А ну-ка, Муно, сбегай поживее.
   Муно, отяжелевший от обильной еды, и сам бы не прочь отправиться на боковую, но он не смел ослушаться старших и вразвалку, волоча хвост, направился к росшему тут же около жилища пиру. Дерево отличалось от других не только самыми сладкими плодами, но и самыми широкими листьями. Листья были размером с покрывало и имели нежную бархатистую поверхность. Все париане использовали их вместо простыней и одеял. В матрацах нужды нет, так как пластилиновая почва Париануса, из которой лепят лежанки, достаточно упруга и пружиниста.
   Листья пиру меняют раз в два дня. Когда они начинают увядать, их складывают для просушивания на крыше жилища, а потом используют в качестве топлива для приготовления пищи. И так как деревья пиру зеленеют круглый год, они незаменимы для париан.
   Анжеле, как верному другу Муно, следовало бы помчаться за ним, тем более что ей нравилась процедура обламывания листьев пиру. Но из гордости она не тронулась с места.
   Муно вернулся с целой охапкой листьев. Чтобы не растерять их по дороге, он растопырил перепонки, а сверху придавил охапку своей длиннющей шеей.
   — Ах ты лентяйка! — упрекнул он Анжелу. — Не пожелала пойти со мной. А ведь я и тебе принес свежий лист.
   Мать тем временем собрала с лежанок увядшие листья, отец ловко забросил их на крышу. И она принялась раскладывать свежие бархатистые листы.
   — Муно, не пора ли тебе вести Цуцу на смотрилище? — напомнил отец, заворачиваясь в лист пиру.
   — Эй, Цуцу, пошли! — позвал Муно.
   Анжела терпеть не могла эти смотрилища, но каждый раз безропотно следовала за Муно.
   Хотя Парий стоял в зените, было не жарче, чем во время его восхода. Только в полуденные часы он сверкал особенно ослепительно — Анжеле приходилось щуриться, чтобы не болели глаза.
   На самой большой площади Городища уже собралось с полсотни парианских малышей. Муно, держа за руку Анжелу, с трудом продирался сквозь них. Посреди площади, на возвышении, их дожидалась старая парианка. Ее маленькие оплывшие глазки недовольно поблескивали. Ей было, наверное, лет 600–700, потому что кожа ее потрескалась и свисала складками.
   — Сегодня ты заставил нас ждать, — строго сказала она Муно.
   Анжела покорно заняла свое место на возвышении. Старая парианка, вооружившись блестящим прутиком, срезанным с пиру, подошла к ней.
   — Итак, дети, хорошо ли вы усвоили прошлое смотрилище? — громко спросила она.
   — Хорошо! — послышалось с разных сторон.
   — Так давайте вместе повторим. Готовы?
   — Готовы! — хором отозвались длиннохвостые малыши.
   — Что это такое? — спросила парианка, указывая прутиком на Анжелу.
   — Неведомое существо, — дружно ответили ей.
   — Правильно, — одобрительно кивнула парианка, и отвислая кожа на ее шее заколыхалась.
   — А кто мне расскажет подробнее об этом странном существе?
   — Можно, я? — промурлыкала хорошенькая парианочка, поднимаясь на возвышение.
   Она подошла совсем близко к Анжеле и стала внимательно изучать ее, будто повторяла про себя заученный урок. Анжела не менее внимательно глядела на малышку. Ее ухоженная, нежно-голубая кожа лоснилась под лучами Пария, а на гладкой, длинной, изящно изогнутой шее красовалась розовая ленточка, вернее, полоска коры с розового дерева мунго, которое росло в труднодоступных местах, на отвесных склонах скал.
   Малышка казалась Анжеле такой хорошенькой, наверное, потому, что у нее были маленькие, по сравнению с остальными, аккуратные ноздри и ярко-зеленые, как звезды Париануса, глаза.
   — Ну, Лула, наше внимание отдано тебе… — Старая парианка протянула ей прутик.
   Лула, держа в одной руке прутик, другой погладила Анжелу по волосам и потихоньку ото всех сунула ей в рот маленький, но очень вкусный плод мунго, специально припрятанный для такого случая в перепонках между пальцами.
   — Перед нами, — звонко пропела Лула, — совершенно необычный вид живого существа. Оно не похоже ни на одно из обитателей нашей планеты. У него…
   — У нее, — поправила старая парианка.
   — У нее короткая шея, две ноги и две руки, как у нас. Но почему-то отсутствуют перепонки между пальцами рук и ног… А еще у него… у нее нет хвоста. — Подумав, Лула добавила: — Бедное животное, ей, наверное, очень неудобно.
   — Достаточно, — сказала старая парианка. — Ты хорошо подготовилась. Вернись на свое место… Кто продолжит?
   Вызвался другой малыш, с лукавым, задиристым выражением лица. Над его верхней губой виднелся свежий шрам — след недавних сражений с каким-нибудь забиякой вроде него.
   — Наше внимание с тобой, Тути.
   Он взял прутик и ткнул им в грудь Анжеле.
   — На животном мы видим остатки незнакомой коры, очень тонкой и мягкой. У нас деревья с такой корой не растут.
   Анжела стыдливо одернула то, что некогда было платьем, а сейчас грязными, бесформенными лоскутами свисало с плеч, едва прикрывая бедра.
   — Осторожно, ты поцарапаешь ее, — предостерегла старая парианка. — Дальше?
   — На верхней части головы сохранились остатки шерстяного покрова необычной длины. Если существо прежде было покрыто шерстью, то куда она девалась? На этот вопрос мы не можем найти ответа. Но мы знаем: если имеются остатки шерсти, оно принадлежит к низшим видам живых существ — к диким зверям или к домашним животным. Оно легко поддается дрессировке — значит, это домашнее животное.
   — Правильно. Иди на место… Кто мне скажет, чем питается неведомое существо?
   — Чем попало, — выкрикнул кто-то.
   — Как надо правильно ответить? — строго одернула старая парианка.
   — Существо всеядно, — громко отчеканила Лула.
   — Правильно, Лула. Поди сюда.
   Лула с готовностью поднялась на возвышение.
   — За хорошие ответы Лула заслужила вторую ленточку, — торжественно сказала парианка, завязывая на шее Лулы еще одну полоску розовой коры. — А каков возраст данного вида?
   — Можно, я? — попросила Лула, едва успев вернуться на место.
   — Нет, с тебя на сегодня хватит. Пусть и другие подумают.
   Но желающих ответить не нашлось, и старая парианка сама ответила на свой вопрос.
   — Данному неведомому существу по нашим подсчетам около ста двадцати лет, то есть оно немногим старше вас, дети.

* * *

   Вечером, когда оранжевый Парий скрылся за скалами и Парианус окутался тьмой, когда Муно и его родители дружно сопели на своих лежанках, завернувшись в листья пиру, Анжела лежала без сна. В углу жилища, прямо на полу, для нее был расстелен свежий лист пиру. Ее хозяева считали, что «неведомой зверушке» не обязательно укрываться на ночь, и не стелили ей второй лист. Поэтому Анжеле приходилось сворачиваться калачиком, чтобы не замерзнуть.
   Сквозь овальное отверстие в потолке жилища виднелось темно-фиолетовое небо с точечками зеленых звезд.
   Анжела смотрела на небо сквозь отверстие в потолке и плакала.
   Где сейчас ее мама и папа? Почему они не ищут ее?! Неужели они поверили, что она погибла?… Анжела понимала, что напрасно винит родителей. Ведь стена остроконечных скал непроходима. Только такой неутомимый и сверхвыносливый путешественник, как отец Муно, мог перейти через эту стену. Во всем Городище едва ли найдется другой такой смельчак.
   Бедные папа и мама! Бедные переселенцы! Они наверняка продолжают мерзнуть и голодать по ту сторону стены, не подозревая, что здесь, совсем близко от них, тепло и множество вкусных сочных плодов. А она вот уже тридцать парианских лет живет в Городище среди хвостатых, длинношеих, толстогубых париан, изображая из себя ручную собачонку. Да еще работает живым экспонатом.
   Сквозь отверстие в потолке заглянул ночной Сеан, залив жилище бледно-розовым светом. Анжела ждала его появления. Приподнявшись на локте, посмотрела на спящего Муно. Он лежал на спине — верхний лист съехал с округлого, смешно блестевшего под Сеаном живота. Его плюшевые, мясистые губы вздрагивали.
   «Как хорошо, что сегодня он не болтает во сне», — подумала Анжела. Она всегда немного побаивалась ночных бормотаний Муно.
   А мысли снова и снова возвращались в далекое прошлое, которое теперь казалось особенно дорогим и желанным, потому что не было никакой надежды на возвращение.
   Она вспоминала свою жизнь до злосчастного перелета. Свой дом, город, школу. Интересно, помнят ли ее подруги? Наверное, все они сильно выросли и повзрослели…
   Анжела представила себе школьный урок, ни капельки не похожий на это нелепое смотрилище. Там, на Земле, они проводили занятия в ярко освещенном, просторном зале, три стены которого были стеклянные, а четвертую занимал огромный экран.
   Видеоурок проводил механический учитель-диктор, комментировавший изображение на экране, формулы, уравнения. На уроке литературы, например, ребята просматривали экранизацию литературного произведения, а на уроках ботаники совершали кинопутешествия на природу. Особенно любила Анжела уроки истории, на которых можно было просмотреть прошлое родной планеты, начало космической эры, первые путешествия в чужие миры и многое другое.
   Стереоскопическое изображение в сочетании со стереозвуком создавало иллюзию присутствия в любом процессе, происходившем на экране. Уроки проходили до того интересно, что в школе не было ни одного неуспевающего.
   После уроков они играли в школьном саду. Младшие забирались на всевозможные аттракционы; те, что постарше, ухаживали за цветами и деревьями, кормили и дрессировали животных в маленьком пришкольном зоопарке. Анжеле с грустью вспомнился забавный кенгуренок, с которым они носились наперегонки по школьной лужайке. Он чем-то напоминал париан… Вспомнился ей и шустрый, веселый дельфин Темка, полновластный хозяин школьного бассейна, любимец всей школы.
   По щекам Анжелы извилистыми ручейками стекали слезы. Она пыталась представить себе, чем сейчас заняты ее подруги. Например, Эльза — самая любимая из всех. Наверное, сидит в книголектории, где они обычно заказывали одну книгу на двоих и прослушивали ее в наушники. Или в школьном театре, где можно послушать и посмотреть все, что угодно, — от органной музыки до кукольного театра. А может, теперь она бегает с другой подружкой в зал «развлекательных мелодий»?
   Они с такой неохотой расходились обычно по домам, что родители жаловались, будто школа отнимает у них детей…
   Мысли Анжелы потонули в тумане. Сеан расплылся, растаял, Анжела уснула беспокойным сном — воспоминания не давали покоя и во сне.
   — Муно! Эй, Муно! Хватит спать! — донеслось с улицы.
   Анжела вскочила. Муно зашевелился на лежанке, озираясь бессмысленными мутными глазками.
   «Тебя зовут, Муно», — хотела подсказать Анжела.
   — Му-но! — снова донеслось с улицы.
   Он поднялся, протер глаза перепончатой рукой и вышел наружу.
   Через некоторое время послышался его зов:
   — Цуцу! Сюда! Быстро.
   Анжела с готовностью выбежала из жилища. Она хорошо знала, что этот зов обещает веселую прогулку. Иногда ей начинало казаться, что она и впрямь превращается в дрессированного зверька.
   Под пиру толпились товарищи Муно. Анжела очень обрадовалась, заметив среди них Лулу, подбежала к ней, взяла за руку.
   — Хочешь гулять? — спросила Лула, погладив девочку по «остаткам шерстяного покрова».
   — Цуцу! Сюда! — ревниво крикнул Муно и крепко сжал руку Анжелы. Пусть, мол, Лула не забывает, что зверушка принадлежит ему, Муно.
   Вся компания отправилась к окраине Городища. Там, за стеной, вылепленной парианами, раскинулось неподвижное, как кусок гигантского зеркала, озеро. Над его поверхностью лениво струился пар. Озеро окружали округлые бархатно-зеленые холмы.
   Резвые париане с разбегу ворвались в озеро, разбудив его своим вторжением, наполнив все вокруг веселыми возгласами и искрящимися под утренним Парием брызгами.
   Анжела замешкалась на берегу.
   — Цуцу! Ну, что же ты? — крикнул из воды Муно. — А ну-ка, живо сюда!
   Анжела осторожно ступила в воду. Ей приходилось купаться в озере много раз. Она знала, что вода в нем теплая, почти горячая, а дно — гладкое, без единой впадинки или бугорка, словно в ванной, и что в озере не водятся никакие животные. И все же не могла себя заставить так же бездумно и шумно врываться в чужепланетное озеро, как это делал Муно и его друзья.
   В воде париане чувствовали себя увереннее, чем на суше. Они плавали с бешеной скоростью, расчерчивая водную гладь длинными гибкими хвостами. Нечего было и думать угнаться за ними.
   — Эй, Цуцу! Ты плаваешь, как лимпи! — крикнул Тути.
   Анжела знала, что лимпи — парианское животное, по медлительности напоминающее земную черепаху, и потому обиделась на Тути.
   — Хочешь, я прокачу тебя? И ты узнаешь, как надо плавать.
   Тути зацепил Анжелу хвостом и ловко усадил себе на спину. Не успела Анжела опомниться, как с головокружительной быстротой помчалась вперед. Обычно париане не уплывали слишком далеко от берега и держались всегда вместе. Но Тути, желая похвастаться перед девочкой, понесся к самой середине горячего озера.
   — Держись крепче, Цуцу! — задорно кричал Тути. — Мы с тобой… Аи! — Голос Тути, неожиданно сорвавшись на визг, замер.
   Он затормозил так резко, что Анжела чуть не перелетела через его голову.
   Прямо перед ними неизвестно откуда появилось огромное существо. Его голова грозно и гордо возвышалась над поверхностью воды, как обтекаемая подводная лодка, поднятая чьей-то гигантской рукой. Изогнутая шея исчезала под водой, а позади, словно внезапно всплывший из пучин остров, виднелась необъятная спина чудовища.
   Анжела, дрожа всем телом, прижалась к Тути. Тути тоже дрожал. Он застыл, завороженный неожиданным зрелищем, и не мог пошевелиться.
   Казалось, морда зловеще ухмыляется — огромная отвратительная пасть осклабилась, а глаза злобно вращались. Чудище взмахнуло над водой гигантской перепончатой лапой и двинулось к окаменевшему парианину.
   — Опомнись, Тути! Скорее назад! Не то будет поздно, — шепнула Анжела.
   То, что Цуцу вдруг заговорила на языке париан, было для Тути такой же ошеломляющей неожиданностью, как и внезапное появление водяного чудовища в считавшихся до сих пор мирными водах Горячего озера. Он мгновенно вышел из оцепенения и, пораженный, уставился на девочку.
   Чудовище бесшумно скользило по воде. Один рывок — и оно будет рядом.
   — Скорее, Тути! — отчаянно крикнула девочка и хлопнула его по спине.
   Туги, вспенив воду, круто развернулся и со всей быстротой, на какую был способен, помчался к берегу.
   — Быстрее вылезайте! — на ходу крикнул он купающимся. — Там… там…
   Среди малышей-париан поднялась паника. С визгом, похожим на мяуканье рассерженных котят, они шумно и неуклюже выскакивали из воды.
   Уже с берега Анжела оглянулась: поверхность озера была безмятежно спокойна. Чудище исчезло под водой, будто его и не было вовсе.,
   Она заметила, что париане собрались в тесный кружок и, выставив наружу хвосты, о чем-то возбужденно совещаются. Анжела решила, что причина тому водяное чудовище, но тут вся компания двинулась к ней.
   Торжественно рассевшись вокруг девочки, они разглядывали ее так, будто никогда не видели раньше.
   Первым заговорил Муно.
   — Цуцу, — сказал он, — это правда, что там, на середине озера, ты вдруг заговорила с Тути?
   Анжела молча кивнула.
   Париане загалдели, перебивая друг друга.
   — А вы не верили! — торжествующе вскричал Тути.
   — Ты понимаешь нас и умеешь говорить?! — снова обратился к ней Муно.
   Анжела кивнула.
   — Так почему же ты до сих пор молчала?!
   — Не знаю… Я боялась, — призналась Анжела.
   — Вот видите! Видите? — засуетился Тути. — Она говорит! Вы сами слышали… Еще, Цуцу, еще!
   — А откуда ты знаешь наш язык? — поинтересовалась Лула.
   — Научилась. Ведь я живу с вами уже тридцать парианских лет.
   — Выходит, ты никакая не зверушка? — озадаченно произнес Муно.
   — Выходит… — улыбнулась Анжела.
   — Да-а. — Тути задумчиво почесал себе живот.
   — Ну и очень хорошо! — сказала Лула. — Я давно чувствовала, что она все понимает. У нее такие умные глаза! Значит, у нас прибавилась подружка. — И она подошла к Анжеле.
   — Ты хочешь с нами дружить?
   — Конечно.
   — Бежим в Городище! — заторопился Тути. — Надо обо всем рассказать взрослым.
   Анжеле хотелось попросить их не раскрывать ее тайну, но сдержалась. Как-то взрослые париане воспримут эту новость…

* * *

   Тути, как самый бойкий, взобрался на возвышение посреди площади и с силой дунул в тонкую, очень длинную трубу, укрепленную на лепной подставке. Она была сделана из ствола дерева. Такие трубки, только значительно меньших размеров, мастерили в древности на Земле мальчишки и называли их дудочками.
   Труба издала мелодичный, очень громкий звук.
   И тут же на площадь со всех сторон потянулись париане.
   — Кто звал нас? Что случилось? — послышался знакомый голос.
   Это была старая, самая старая во всем Городище парианка, которая занималась обучением малолетних париан и которую почитали все жители Городища.
   — Мы хотим сообщить необычайную новость, — бойко сказал Тути.
   — Новость, которую не знаю даже я? — удивилась старая парианка.
   — Да! Даже ты. Хотя вот уже тридцать лет заставляешь нас заучивать особенности вот этой «диковинной зверушки», — сказал Тути, ткнув пальцем в грудь Анжелы.
   Анжела стояла тут же, на возвышении, невесело глядя себе под ноги, и думала: «Что-то теперь будет…» Она знала, что париане — мирный, безобидный народ, который питается только дарами богатой растительности здешних мест и никогда ни с кем не воюет. А если и случится драка, так лишь среди молоденьких, задиристых париан, и то она больше похожа на игру…
   И все же Анжела волновалась. Она не могла угадать, как воспримет этот народ весть, что на их планету высадились чужаки. Вот почему, довольно легко усвоив нехитрый язык париан, она столько времени хранила молчание. И надо же было из-за этой истории с водяным чудовищем так по-глупому выдать себя!
   Друзья Анжелы толпились за ее спиной. Это успокаивало.
   — Мы слушаем вас. Кто будет говорить? — спросила старая парианка.
   Тути открыл было рот, но Муно хлопнул его хвостом по спине и сердито прошипел:
   — Цуцу моя, мне и говорить. Он вышел вперед.
   — Сегодня мы узнали, что Цуцу вовсе не животное… или совершенно особенное животное…
   — Мы и без вас знаем, что Цуцу — особенное животное! — выкрикнули из толпы.
   Муно растерянно посмотрел на кричавшего и смешался, забыв, что должен был сказать.
   — Цуцу — говорящее животное! — не утерпев, крикнул Тути, за что получил от Муно подзатыльник посильнее прежнего.
   — Этого не может быть! — хором воскликнули париане.
   И так как Муно и Тути собрались у всех на виду затеять драку, вперед вышла Лула и звонко пропела:
   — Цуцу разговаривает на нашем языке! Она понимает нас! Только что Цуцу спасла Тути от водяного чудовища, вынырнувшего вдруг из Горячего озера.
   Париане дружно ахнули и загалдели.
   — Тише! — властным скрипучим голосом сказала старая парианка и, как хлыстом, щелкнула в воздухе хвостом.
   В мгновенно наступившей тишине она недоверчиво обратилась к девочке:
   — Все это правда, Цуцу?
   Вздохнув, Анжела кивнула.
   И снова по рядам париан прокатился рокот.
   — И ты действительно умеешь говорить?
   — Умею.
   Все замерли.
   — Почему же ты до сих пор молчала?
   — Вот и мы ее об этом спросили, — не преминул вставить Тути, только что разделавшийся с Муно, который, отойдя в сторонку, зализывал царапины на своей синтетически-гладкой спине.
   — Не мешать! — одернула его старая парианка.
   — Потому что тогда мне пришлось бы ответить на много вопросов. А я боялась, что вам не понравятся мои ответы.
   — Оказывается, ты не только говорящее, но кхитрое животное. — Старая парианка неодобрительно покачала головой. — Значит, тебе есть что от нас скрывать?
   Анжела почтительно подождала, пока перестанут раскачиваться складки отвислой кожи на ее шее, и сказала:
   — Теперь уже все равно. Я отвечу на все ваши вопросы.
   На площади воцарилась такая тишина, что стало слышно, как колышутся листья пиру.
   — Тогда открой нам свою тайну: кто ты и как сюда попала?